"Хомячки в Эгладоре" - читать интересную книгу автора (Галина Мария)
 |
Мария Галина
Хомячки в Эгладоре
— Признавайся, ты совсем псих, да? — наседала Генка.
Дюша признаваться не хотел. Он и не псих — просто карманники у трех вокзалов испокон веку отличались профессионализмом.
То есть деньги у Дюши вытащили, но как и когда именно, он связно сказать не мог.
Скорее всего, когда он изучал расписание поездов на Питep. А может, и нет. Кто-то столкнулся с ним, сказал «Извините»… Но толкали его несколько раз…
Хуже физиков только математики — те вообще ничего не соображают.
Генка орала больше для порядка, поскольку втайне понимала, что сама виновата — если бы она не поленилась, потащилась на вокзал вместе с Дюшей, то, может, деньги бы у него не вытащили.
А может, все равно бы вытащили…
Тем более стояла такая жара — мозги плавились.
Этот год выдался каким-то уж особенно пакостным; крыши в полдень источали сухой жар, воздух над ними ломался и дрожал, рисуя странные неожиданные картины, сизая дымка висела над проспектами и люди жаловались на духоту и, следовательно, на плохое соображение.
Так что нечего винить Дюшу. Он хотел как лучше.
Он хотел в Питер.
Все уже уехали в Питер — и Яша, и два Ильи, и Маргоша, и теперь ходили по мостам и купались в заливе. У одного Ильи в яхт-клубе был свой человек, он обещал их вписать на пустующую яхту.
А они немного задержались, поскольку у Дюши сессия. Обещали через пару дней догнать — вот и догнали.
Генка вздохнула и поглядела в окно. Из окна у Дюши виден дальний лесок, из которого торчит несколько башен. Сейчас туда, за башни, садилось солнце, красное и распухшее.
И все вокруг казалось красным и распухшим.
Занавески Генка час назад густо окропила из разбрызгивателя — сейчас они были совсем сухими. Аж шуршали.
— Ну и дурак, — на всякий случай сказала Генка.
Дюша ничего не ответил. Он сидел в кресле, положив ноги на подлокотник, и читал — лично ему книга казалась интересной. Дюша питал слабость к разбегающимся галактикам и очень надеялся, что лет через двадцать Нобелевка будет его…
Как ни странно, Генка придерживалась того же мнения — с Дюшей могло случиться абсолютно все, что угодно — в том числе и Нобелевская премия по физике. Или конфуз у трех вокзалов…
Генка плюхнулась на диван и тяжко вздохнула.
Делать было решительно нечего. Разве что наблюдать, как, сделав круг в пылающем небе, заходит на посадку маленький самолет.
Генка зевнула, зубы у нее, как у кошки — мелкие, белые и острые.
Дюша был виноват, а потому дышал беззвучно.
— А зря мы с твоими на байдарках не пошли, — сказала, наконец, Генка.
— Это маршрут пятой степени сложности, Геночка, — укоряет Дюша.
— Ну и что?
— А то, что я плавать не умею.
— Это при таких-то родителях?
— У меня кость тяжелая, — с достоинством сказал Дюша, — потом опять же сессия…
— Да ладно тебе, сессия, — вяло отмахнулась Генка.
Дюша покорно замолчал. Но Генку разжалобить было трудно.
— И что мы будем делать? — вновь завела она.
— Может, на собаках поедем? Зайцем…
— Зайцем, — сладким голосом говорит Генка, -на собаках. А жрать мы что в Питере будем? Собак? Тоже мне, Амундсен…
— Тогда, может, палатку возьмем и на Оку?
— Не поеду, -твердо говорит Генка, — там энцефалитный клещ. Ты что, телевизор не смотришь?
— Не смотрю, — охотно соглашается Дюша.
— Ну и дурак. Там Бонда показывают.
— Бонд уже закончился.
— Откуда ты знаешь, если не смотришь?
— Лелик сказал.
— О! Пошли к Лелику!
— Он в Мышкин уехал. На выходные.
— Ну вот, — обиженно говорит Генка, — два дня выходных, а деваться некуда…
— Почему некуда? Можно дома посидеть…
— Вот и сиди, — говорит Генка, — а я пошла.
Чтобы придать своим словам больше убедительности, она слезла с дивана и нашарила босой ногой сандалию. — Куда, Геночка? — забеспокоился Дюша.
— Уж найду куда, — зловеще говорит Генка.
— Геночка, ну погоди. Что-нибудь придумаем…
Дюша заводит глаза к потолку и начинает думать.
— Ну?… — нетерпеливо спрашивает Генка, болтая сандалией…
— Не торопи меня, — защищается Дюша. Генка холодно на него смотрит, и оттого он совершенно теряется. Он очень не любит, когда Генка вот так на него смотрит.
Генке, впрочем, быстро надоедает. Она уже застегнула одну сандалию и полезла под диван за другой.
— А если… — задумчиво говорит Дюша, — а если…
— Да? — чинно подсказывает Генка.
— В Серебряный Бор? Ну ладно, это я просто так… Ну, если… — Да?
Генка вновь плюхается на диван и закидывает руки за голову. Красный луч бьет ей в глаза, и Генка морщится.
— Позвоню-ка я, пожалуй, Максу, — говорит она. — Макс меня на раскопки звал… В Городище…
— Но там же тоже клещи!
— А плевать…
— Геночка, — говорит Дюша виноватым голосом, — телефон.
Генка и сама слышит, но ухом не ведет.
Дюша откладывает книгу и вылезает из кресла. Шлепает босиком по линолеуму. Генка разглядывает потолок.
— А, — говорит Дюша, — ой, а мы как раз… я как раз собирался… а чего? Да? Ну, надо же…
— Это Тугрик, — объясняет Дюша, прикрыв трубку ладонью, — он чего-то хочет… Погоди, это как? Вот так, и без всякой подготовки? Ой, сейчас спрошу…
Он приплясывает у телефонной полочки.
У него волосатые ноги. Сегодня это Генку очень раздражает.
Наконец Дюша, задумчиво кивая сам себе, вновь прикрывает трубку ладонью и поворачивается к Генке. На лице его написана такая неподдельная радость и желание угодить, что Генка волей-неволей смягчается.
— Ну, что там? — ворчит она.
— Тугрик, — говорит Дюша, — ну, помнишь Тугрика… который тогда с третьего курса свалил?
— Не помню, — холодно говорит Генка.
— Ну, который арбуз тогда прикатил на Новый год? Когда мы сидели и думали, что бы такого съесть замечательного?
— А, — оживляется Генка, — помню!
— Так он как раз спрашивает, может, у нас есть время?
— А как же, — говорит Генка мрачно. — Время есть. А денег нет.
— А и не надо, Геночка, — торопливо говорит Дюша, — это совершенно бесплатно. Ты понимаешь, он говорит, что у них складывается хорошая команда, но есть проблемы с участниками, потому что все разъехались. А тут такое дело намечается, что…
— Короче…
— Короче, он спрашивает, не хотим ли мы немного побыть эльфами?
В летнем утреннем городе, таком мирном на первый взгляд, на самом деле есть что-то страшное. Выйдешь из дому, оглянешься и понимаешь — что-то не так, словно за ночь мир незаметно подменили каким-то другим. Например, куда-то подевались пешеходы. Тротуары совершенно пусты, зато машин уйма… И куда, спрашивается, они едут?
Иногда Генке не верится, что в каждой машине сидит человек. Ей кажется, что они сами по себе.
— Тугрик! — Дюша машет кому-то рукой, — гляди, Генка, Тугрик!
Дюша очень радуется, с точки зрения Генки, даже слишком.
— Сама вижу, — говорит она.
Они стоят на кромке тротуара, мимо, фыркая, проносятся разноцветные автомобили, поэтому кажется, что Тугрик, машущий в ответ с другой стороны проспекта, дергает рукой, как персонаж плохого мультфильма.
Громыхнувший фургон на миг скрывает его — в следующем кадре Тугрик больше не машет рукой, а показывает на часы, потом на асфальт рядом с собой — мол, давайте сюда!
Генке лень лезть в переход, она дожидается, когда в потоке машин появляется брешь, и устремляется туда. Брешь движется по проспекту, и вместе с ней наискосок пересекает проспект Генка.
— Геночка, — кричит Дюша, нерешительно переступая ногами на месте, — ты куда?
Потом, махнув рукой, ныряет в темное нутро перехода.
Генка уже стоит на той стороне проспекта. Тугрик уважительно смотрит на нее.
— Нам нужны такие, — веско говорит он, — решительные. Отчаянные.
У Тугрика приличный костюм, белая рубашка и шелковый галстук. На ногах тончайшие мокасины.
На эльфа он не похож вот на столько.
Из перехода вылезает запыхавшийся Дюша.
— Привет! — выдыхает он. — Геночка, ну нельзя же так. Там же машины!
— Вижу, — мрачно говорит Генка. Она разочарована и не пытается это скрыть; она представляла себе эльфов совершенно иначе.
На Дюшу, напротив, внушительный облик Тугрика производит некоторое впечатление.
— Ты где сейчас? — он наконец отдышался и теперь пытается завязать дружелюбный разговор.
— Да так, в одной фирме, — рассеянно отвечает тот.
Генке иногда Дюша напоминает щенка, который машет хвостом любому двуногому, заглядывает в глаза, а то и переворачивается на пузо, подставляя нежный розовый животик. Иногда это до ужаса трогательно. Но чаще раздражает.
Тугрик тем временем легко перепрыгивает через низкий парапет и деловито устремляется в глубь скверика. Генка перелезает следом — гранит еще мокрый, то ли от росы, то ли потому, что мимо недавно прошла поливальная машина. Дюша предпочитает сделать крюк и солидно вдвинуться в проем меж двух тумб, увенчанных огромными гранитными пирами.
От разогретой земли тянет острым запахом. Где-то на дальнем дереве заливается соловей. Иногда его даже слышно сквозь доносящийся с проспекта рев машин.
— А Рыжий тоже бросил, — говорит Дюша тем временем, — ушел в ГиБДД, представляешь? Ну, помнишь Рыжего?
— Как бы смутно, — бросает Тугрик, не оборачиваясь. У него крепкий стриженый затылок.
— А… — Дюша растерянно замолкает. Ему неловко, и он не понимает почему.
Как ни странно, Генке тоже неловко и тоже непонятно почему. Они ж не напрашивались! Может, Тугрик злится, что они оказались неподходящими эльфами? Хотя, собственно, с чего бы? Видела она этих эльфов… Они в переходах поют.
Они идут дальше, задевая за разросшиеся кусты. Дорожка петляет, ее пересекают сырые следы дождевых червей…
— А я тему взял. По фоновому излучению радиогалактик, — говорит Дюша. Ему очень хочется, чтобы его похвалили. — Надо же, — рассеянно говорит Тугрик, — круто… Генке кажется, что в его прищуренных глазах мелькает холодное презрение к человеку, который занимается таким ненужным делом. Ей становится обидно за Дюшу. Она, Генка, может наезжать на него сколько угодно, это ее право, но чтобы какой-то тип, работающий в одной фирме…
Она уже открывает рот, чтобы объяснить Тугрику, какой Дюша многообещающий молодой ученый и что ему наверняка, наверняка светит Нобелевка, но тут Тугрик вдруг начинает беспокойно оглядываться и его шаг теряет былую Уверенность.
Должно быть, думает Генка, это потому, что за нежной порослью проступило покрытое облупившейся розовой штукатуркой низкое коробчатое строение с окошком под крышей.
И действительно; Тугрик говорит: «Момент!» и скрывается в двери с буквой «М».
Генка переминается с ноги на ногу. Ей пока что не хочется. Или хочется? Ей жалко Дюшу, у которого вдруг сделался очень растерянный вид, и от этого она начинает злиться еще больше.
— Ну, — говорит она, — и куда ты меня приволок? Это что?
— Арда… — сомневается Дюша.
— Ну, как же я сразу… типичнейшая для Арды конструкция сортира… И часто там они попадаются?
— Там, наверное, их вообще и нету, — размышляет Дюша, — только кусты…
— Экологичные эльфийские туалеты? — предполагает Генка. Дверь с буквой «М» распахивается. С двух разбитых ступенек спрыгивает эльф — зеленый плащ развевается у него за спиной, волосы схвачены обручем с бледно-зеленым камнем.
— Тугрик? — неУверенно спрашивает Дюша.
— Гилдор Инглориэн к вашим услугам, — сухо говорит эльф. Рука в зеленой перчатке вздрагивает, словно ее владелец удерживает порыв к рукопожатию — и вновь застывает у шитого серебром пояса.
— Но, Тугрик…
— Вас смутил мой прежний вид? Но это же естественно, — говорит Гилдор. — Я — преображающийся эльф.
Теперь их спутник даже держит себя иначе — прежде сощуренные глаза раскрыты и блестят, словно он успел за этот краткий миг накапать в них беладонны, плечи расправлены, движения плавные и Уверенные.
— Точно! — шепчет Генка, — я-то думаю, с чего это он вдруг так в сортир рванул! Эльфы ведь не какают…
— Да-а? — удивляется Дюша.
Наверное, думает Генка, они вообще следов не оставляют, они же не как люди, они это… светятся в ночи… Понятно, почему всем так хочется быть эльфами, совсем же другое дело! А вот интересно, если почувствовать себя бессмертным высшим существом, если вести себя как бессмертное высшее существо, может… на самом деле…
Она осторожно косится на Тугрика. Под плащом у него черная куртка с зелеными застежками. Под курткой еще что-то — шелковое, тоже зеленое: Теоретически ему должно быть очень жарко. Но эльфам, наверное, не бывает жарко.
— Тугрик, это круто, — говорит простодушный Дюша, — как это у тебя получается?
— Гилдор, — поправляет Гилдор, — что значит — получается? Это я и есть. Просто мой истинный облик дано увидеть не каждому.
Генка озирается. В молодом березняке под навесом, увитым чахлым вьюнком, за искосившимся столиком сидят пенсионеры в полотняных кепках и играют в шахматы. Еще двое дают им советы из-за спины. На скамейке у самой тропинки мирно беседуют две старушки.
Да он просто сумасшедший! — вдруг осеняет Генку. Ряженый! И ни в какой фирме он не работает. А живет тем, что заманивает таких вот лопушат доверчивых поглубже в сквер, подальше от людей, режет их там и забирает все нужное и ненужное.
На всякий случай нужно так, ненароком сказать ему, что у нас деньги украли, думает Генка.
— И куда же мы идем, о Гилдор? — вежливо спрашивает она. С сумасшедшими нельзя грубо, а то они бросятся на тебя еще раньше, чем задумали…
Гилдор величественно кивает, одобряя возвышенный тон Генки.
— …а идем мы в Имладрис, если тебе то ведомо. Куда ж еще?
— Имладрис? — удивляется Дюша, которому мысль о Тугриковом безумии еще не пришла в голову.
— Типа Раздел, — объясняет Генка, — ну, смотря в каком переводе, — последний гостеприимный приют на краю тени, что-то в этом роде.
Гилдор вновь величественно кивает.
— Имладрис, Имладрис, — говорит он, — Раздел это для детишек. Кстати, обычно мы завязываем глаза тем, кто приходит сюда незваными, но, во-первых, вы здесь по приглашению, во-вторых, по периметру наложены очень мощные чары, — поясняет он, встретившись с Дюшиным удивленным взглядом.
— А, по-моему, им в этом… Кветлориэне глаза завязывали, — замечает Дюша, — или опять перевод неправильный?
Гилдор морщится.
— Кветлориэн! — брезгливо говорит он, — вы меня еще Всеславуром назовите.
— С ума сойдешь с этими переводами, — бормочет Генка. Далеко, за каменным парапетом безлюдной набережной блестит вода. Генке жарко.
— И долго еще? — спрашивает Дюша.
Он устал. Он надел новые джинсы, купленные специально для Питера, а они, оказалось, режут в паху. И почему они, спрашивается, не резали в паху во время примерки? Еще он гадает, почему Тугрик все-таки так странно себя ведет. Он, Дюша, хотел посплетничать с ним про Рыжего и ГиБДД, но почему-то резко расхотел. Неужели из-за того, что Тугрик, пардон, Гилдор, вырядился в этот чудной зеленый плащ?
Они вновь сворачивают, на совсем уж узкую земляную тропку. Заросли вокруг становятся гуще, а стволы деревьев — толще. Над кустиками цикория гудят пчелы.
Неожиданно заросли раздвигаются, открыв ампирную каменную беседку с толстой облупившейся колоннадой.
Гилдор целеустремленно движется вперед, зеленый плащ задевает синие цветы цикория, вспугивая пчел.
Генка думает, что не отказалась бы от кружечки холодного пива. Толстого стекла такая кружка, запотевшая… Сверху такая плотная пена. Или от мороженого. Или от того и другого. По слухам, эльфы знают толк в удовольствиях.
— Туда следуйте, о аданы, — говорит тем временем Гилдор, — к тому мэллорну.
Рука в зеленой перчатке вытягивается в направлении корявого массивного дуба. Зеленый плащ вихрится у ног, вздувая прошлогоднюю листву.
— Мэлорн — это вроде ясень такой? — удивляется Генка.
— А ты знаешь, как выглядит ясень, Геночка? — справедливо укоряет Дюша.
— Понятия не имею. Знаю, что не как дуб. Эльфы-то должны в ботанике разбираться.
— Прекратите пустые речи, — шипит Гилдор, — шевелитесь! Генка и Дюша покорно семенят следом, неУверенно переглядываясь.
Внезапно сверху на них сыплются старые желуди и раздается повелительный оклик: -Даро!
— Типа, стойте! — переводит Гилдор.
— Вот видишь! -радостно говорит Дюша, — все как положено!
На самом деле они уже стоят. Поскольку в землю у ног Генки воткнулась пущенная сверху стрела и теперь дрожит, переливаясь ярко-зеленым опереньем.
Похоже, думает Генка, перья крашены зеленкой.
— Утулиэн аурэ! — раздается сверху.
— День пришел, — переводит Гилдор.
— Ага, — подтверждает Дюша.
Ему очень хочется угодить Гилдору. А еще он очень горд, что их взяли в замечательный мир, куда, если честно, пускают не каждого. Его только слегка беспокоит, что Генка скептически поднимает одну бровь — ему не нравится, когда она так делает. Собственно, он просто хотел порадовать Генку. Чтобы она развеселилась и прекратила дуться из-за этих проклятых денег.
— Эй, на дэлони! Аута иломэ! — кричит Гилдор, сложив руки трубкой. — Исчезает тьма!
— Типа, — прибавляет Дюша.
Сверху сыплется труха, затем с ветки спрыгивает молодой эльф. Костюм у него сплошь расшит маскировочными дубовыми листьями, и оттого эльф немного смахивает на дядюшку Ау.
— Цивилов зачем привел? — говорит он мрачно.
Дюша напрягается. Во-первых, ему не нравится, что лук у эльфа насторожен, а стрела смотрит ему, Дюше, в солнечное сплетение. Во-вторых, ему очень не хочется опозориться перед Генкой. Ну, и Тугриком, конечно… Поэтому он лихорадочно роется в памяти и, наконец, выпаливает: — Элен села…
— Куда? — беспокоится Генка.
— Не мешай. Как же там… Ага! Люмен омен! Тильво! [
Генка морщится. Даже она понимает, что у Дюши отвратительное произношение. Вдобавок а-ла перевод Кистяковского, который, как ей кажется, нынешним эльфам нравиться по ряду причин не должен.
Но, к ее удивлению, у Гилдора в глазах вдруг вспыхивает торжество.
— Ну что? — говорит он. — Вот вам ваши цивилы!
— Пардон, — говорит лесной эльф, опуская лук, — обознался. Добро пожаловать, друг эльфов, — он, низко склонясь, обращается к Дюше.
Дюша горд. Даже Генка восхищена таким неожиданным эффектом.
— Откуда ты знал? — удивляется она.
— Да так, как-то вспомнилось вдруг, — оправдывается Дюша.
— Те самые? — больше для порядку спрашивает лесной эльф, уступая дорогу.
— Да. Те самые.
Эльфы многозначительно переглядываются. Потом лесной эльф кивает, словно в подтверждение своих слов.
— Проходите. Мастер ждет! Аурэ энтулувэ. [
— Да будет так, — согласился Гилдор. — Идемте. Нас ждут.
— Я уже дождался, — слышится звучный голос. Дюша недоуменно вертит головой.
Беседка с колоннами с розовой штукатуркой, змеящейся трещинами; с асфальтовым полом, из которого торчат щеточки травы, только что была совершенно пуста. Теперь у каждой колонны высятся зеленые стройные фигуры в развевающихся плащах.
— Те самые? — задумчиво повторяет Генка.
Ноги в высоких сапогах плавно шагают по ступенькам беседки. Зеленые плащи внезапно оказываются совсем рядом, замыкая Генку и Дюшу в кольцо. Все это происходит в полной тишине, и Генка чувствует, как, несмотря на жару, по ее спине бежит противный холодок.
Дюше тоже неуютно.
— Эльфы, — бормочет он, — слушай, они людей не это… не едят?
— Они, по-моему, вообще не едят, — сомневается Генка, — они же эльфы.
— Не-а, — вертит головой Дюша, — едят. В основном дорожный хлеб. Эти… путлибы. Но мясом вроде брезгуют.
— Тогда зачем мы им понадобились? Вон их сколько…
— Здравствуйте, аданы! — вновь раздается звучный голос. — Не пугайтесь! Вы среди друзей!
Эльфы расступаются и выстраиваются в две линии, образуя проход. По проходу идет высокий человек в приличном костюме. Несмотря на жару, он при полном параде — в галстуке, пиджаке, брюках со стрелками и остроносых черных ботинках. Эти ботинки Генку несколько смущают — в их лаковых черных носах есть что-то вызывающее. Во всем облике новоприбывшего есть некая странность, и Генка уже не удивляется, что лицо у него закрыто черной шелковой маской — видны только тонкие губы и властно выступающий подбородок.
— Гэндальф? — неУверенно спрашивает Дюша.
— Мастер, — отвечает Гилдор у него из-за спины.
— Утулиэн аурэ, — говорит мастер.
— И вам того же, — вежливо говорит Генка. Между лопатками у нее почему-то чешется. Ей представляется, что из-за кустов поверх наложенной на тетиву стрелы ей в спину смотрят чьи-то холодные глаза.
— Почему он в маске? — шепотом спрашивает Дюша у Гилдора.
— А как же иначе? — удивляется тот.
Мастер медленно обходит вокруг Генки и Дюши, заложив руки за спину.
— Они, — веско говорит он.
Генка чувствует, как по спине у нее ползет струйка пота.
— Что? — напористо спрашивает мастер. — Что? Что привело вас сюда?
Гилдор вдруг ощутимо толкает Дюшу в бок. Локоть у него оказывается неожиданно острым.
— Тугрик привел, — говорит Дюша, — то есть Гилдор.
— Это понятно, — кивает мастер, — странствуя меж двумя мирами, он постоянно сталкивается с пришлецами… Но почему именно вы? Именно вас? Быть может, мир, в который вы волею судеб оказались заброшены, тяготит вас? Его приземленность, его связанность, его обреченность?
— Да, — бурчит Дюша обиженно, — вот и деньги у меня недавно поперли.
— Весной и осенью здесь еще так-сяк, — соглашается Генка, — а летом — точно. Тяготит. Связанность и обреченность.
Мастер неопределенно хмыкает. Потом машет рукой. Генка замечает, что рука у него тоже затянута в перчатку, только не зеленую, а черную.
— Проведите их, — говорит он, — сейчас поглядим… Кольцо эльфов смыкается вокруг и неумолимо подталкивает
Генку и Дюшу к беседке.
— Э! — упирается Генка, чья натура протестует против любого насилия над личностью.
— Геночка, ну это же только игра, — уговаривает ее Дюша.
— Это не эльфы, а садисты какие-то, — бурчит Генка. Эльфы не реагируют. Все так же, плотным кольцом они вдвигают Генку и Дюшу в беседку. Там немного прохладней, по выцветшей розовой штукатурке змеятся трещины, в одной сидит жучок-солдатик.
Еще два эльфа вбегают в расступившийся круг, таща два пластиковых садовых кресла.
Мастер делает величественный жест.
— Садитесь!
Голос у него глубокий и властный. Эльфы выстраиваются в шеренгу за креслами, еще два перегораживают проход, отрезая тем самым путь к отступлению.
Генка считает за лучшее подчиниться. Дюша — тот плюхнулся в кресло сразу, как только его поставили, и теперь сидит там, развалившись и дружелюбно озирая окружающих.
Ему нравится.
Ему вообще приятно, когда на него обращают внимание.
— Расслабьтесь, — говорит мастер, — смотрите сюда.
В руке у него оказывается трость с набалдашником в виде прозрачного граненого камня — Генка и не заметила, откуда она взялась. Камень играет на солнце, отбрасывая на треснувший асфальт пучок разноцветных бликов.
— Не туда, — говорит мастер, — сюда.
Он машет набалдашником перед носом Генки. Ей кажется, что тот качается сам по себе, как маятник. Да еще и пульсирует на свету.
— Погружение, — говорит мастер, — глубокое погружение. Раз… два… на счет десять закрываем глаза… три… четыре…
— А… — пытается что-то сказать Дюша, но черная кожаная ладонь резко выбрасывается вперед и останавливается у Дюшиных губ, словно с размаху вгоняя воздушный кляп.
— Вы, двое, влекомые сюда неодолимой силой Рока… разве вы не чувствуете, вы попали в этот дольний жалкий мир лишь по несчастной игре случая? Что дом ваш на самом деле где-то в ином месте? Закройте глаза… Говорите… говорите…
Мастер властно поднимает руки, потом резко опускает их, Генка ощущает, как сильные костлявые пальцы впиваются ей в затылок.
Она хочет высвободиться, но с ужасом ощущает, что не в состоянии повернуть шею. Тогда она пытается открыть глаза и понимает, что не может. Рядом пыхтит Дюша.
— Историческая родина, — бормочет Дюша, — красная пустыня, смоквы и оливы, белые камни Ершалаима…
— Глубже! — говорит мастер. — Глубже! Вспоминай!
— Я помню… мы шли через пустыню. Огненный столп впереди… Они мчались за нами, на своих колесницах, медь и бронза пылали на солнце, копья их были как лес, стрелы как стая шершней… И когда вышли мы на берег моря… Чермным называлось это море, и…
— Да нет же, — возражает мастер, — вот, я обрываю эту нить… Вот, вяжу другую… Теперь вы там, на руинах Ангмара, у стен Серебристой Гавани, под тучами Лихолесья, на вершине Амон-Сул, сторожевой крепости… Вы видите эти меловые скалы? Эти курганы? Эти венцы камней на зеленых холмах?
— Да, — быстро соглашается Генка, — очень отчетливо.
Говорить она, по крайней мере, может, и это приятно. Она боится, что Дюша вновь начнет травить про Моисеев поход и тем самым разозлит мастера окончательно.
Венцы камней на зеленых холмах? Теперь Генке кажется, что она и вправду их видит. Закругленные такие холмы. С ними связано что-то очень неприятное, но Генка никак не может вспомнить что…
Ладони у мастера горячие, и Генка ощущает сильное жжение в теменной области.
— Вы чуете, что не отсюда?
— Ага, точно, — бормочет Дюша. Он осторожно вертит головой, но рука мастера держит его крепко.
— Что вы видите? — спрашивает мастер властным и глубоким голосом, — о чем вы думаете…
Стало совсем тихо. Эльфы вокруг, кажется, даже не дышат. Генка слышит судорожную трель зяблика в ветвях, шорох листьев, частое дыхание Дюши.
Давление чужой ладони она совсем не ощущает — только жар в области затылка, переходящий в совсем уж нестерпимое жжение.
«А это, похоже, уже и не смешно», — думает она.
Издалека, из-за деревьев доносится гул машин на проспекте — ровный, как шум моря. Там, далеко к западу высятся серебряные башни, ветер рвет облака, кричат чайки над пенной водой… Нет, чушь какая, там, над асфальтом дрожит раскаленный воздух, и Генка Уверена, что, если наклониться и посмотреть вдоль шоссе, то можно будет увидеть ослепительную зеркальную поверхность — призрачную воду, в которой отражаются разноцветные автомобили…
Генка прерывисто вздыхает.
Ей вдруг ужасно хочется пить. Так хочется, что она больше ни о чем не способна думать. Надо было купить минералки по дороге, думает она, хотя какая, к черту, в Шире минералка… Нет, постой, опять что-то не то…
— Разве не видите вы холодной запотевшей кружки? — спрашивает мастер. — Пены, ползущей через край?
— Да, — удивленно говорит Генка.
Кружка теоретически должна быть стеклянная, но Генка вдруг отчетливо видит глиняную. Увесистая кружка, да еще с медной крышечкой. Сейчас крышечка откинута. Темная пена стекает на дощатую поверхность стола…
— Славное пиво нынче сварили в «Зеленом драконе»?
— Ага, — соглашается Генка.
— Река! — выпаливает Дюша не своим голосом, — мощные, медленные, темные струи…
— Брендидуим, — говорит кто-то за спиной у Генки.
— Бренди… да… — Точно!
Мастер резко убирает ладони. У Генки такое ощущение, что голова у нее кружится, как после солнечного удара, а в глазах темнеет.
— Как он угадал! — благоговейно говорит какая-то эльфиня, — как он все угадал!
— Вот вам ваши хоббиты! — будничным голосом говорит мастер.
— Ты вообще соображаешь, что происходит? Ты сказал, мы эльфами будем, а нас на каких-то хомячков назначили!
— Ну, мне Тугрик… Гилдор… определенно сказал, что эльфами.
— Так уж определенно? — ехидно спрашивает Генка, облизывая ложку.
Они сидят в летнем кафе на площади и едят мороженое. Еще они пьют колу. Холодную.
Хромоногая женщина с деформированным лицом моет пол, норовя просунуть швабру прямо под ногами у Генки… Генка подбирает ноги.
— Ну, намекнул, — мнется Дюша, — ладно, чего уж там. Все равно заняться нечем…
— Я не хочу хоббитом, — возмущается Генка, — у них ноги волосатые. Погоди, я сбитых сливок возьму.
— Генка, ты растолстеешь.
— Черта с два! Так почему хоббиты? Зачем мы вообще им понадобились?
— Он же тебе сказал… им нужен кто-то неподготовленный. Кто-то со стороны. Чтобы все было как взаправду!
— Вза… что? Ты себя послушай, что ты несешь! Какое взаправду? Дюша, это ж выдумка! книга!
— Ну, как по книге. Все облечены магией и властью, все такие могущественные и сидят в глубокой жопе. А потом приходят два крохотных хоббита и спасают мир.
— Вздор! Им нужны новые хоббиты потому, что у них хоббиты до конца игры не доживают.
— Я, Геночка, так не думаю. Я, знаешь, что думаю? Все хотят быть эльфами. На худой конец Гэндальфами. Или Саруманами. Быть злодеем и то лучше, чем обывателем. Никто не хочет быть хоббитом. Вот в чем дело. Это не престижно. Геночка, ну не злись. Чем плохо? Познакомимся с интересными людьми.
— Там нет людей. Одни эльфы.
— Ну, эльфами…
— С ними невозможно познакомиться. Они в каком-то другом мире живут. Ты видел, как они на нас смотрели?
— Это потому, что мы — чужие. А станем свои…
— Это эльфы, Дюша. Они — высшая раса. Они на людей плюют только так. А хоббитов вообще ненавидят. Потому что они, эльфы, такие замечательные, а все равно получается, что без хоббитов нет игры, без этих мелких вонючек.
— Это не так, Геночка. Можно ведь в сильмариллы играть. Там ни одного хоббита, только одни эльфы, да еще люди недорезанные. Они ж тебе объяснили — просто есть такое намерение классическую реконструкцию сделать. Вернуться к истокам. Чисто конкретно эта группа игроков.
— А остальные?
— А остальные в сильмарилл играют. Под Екатеринбургом. Там их толпы… Все народы Средиземья…
— У них раскол? Так надо понимать? Поэтому там их так мало было, этих эльфов?
Женщина в косынке прекращает возить тряпкой по полу и другой тряпкой — поменьше — начинает протирать столики. Она свирепо возит тряпкой у подноса, на котором стоит Генкина вазочка со сбитыми сливками, время от времени задевая за поднос.
— Геночка, ну откуда я знаю? Во-первых, в стане эльфов постоянно расколы. Они все время друг друга мочат — ты ж сама знаешь, как оно между эльфами бывает. А потом, может, это экспериментальная игра. С небольшой репрезентативной выборкой. Покажи кольцо, а?
— Вот! — Генка извлекает из-за выреза кольцо. Оно болтается на шнурке от ботинка, отбрасывая золотые блики на мокрую поверхность столика. — Просто примитивная обручалка. Дешевая.
— Золотая, — сомневается Дюша.
— Ну и что? Сколько тут золота? Потеряем, не жалко. Другую купим.
— Ее нельзя терять, Геночка. Нам надо именно эту опустить в Ородруин. На ней наверняка специальные отметины есть.
— Не вижу, — говорит Генка, разглядывая кольцо.
— Наверняка они проступят, если нагреть. Или обработать кислотой.
— На вашем месте, — раздается тихий голос, — я спрятал бы эту вещицу.
Дюша вертит головой. За соседним столиком, спиной к ним сидит человек. Он постукивает пальцем по вазочке с мороженым, в которой несколько скособочен отражается Генка с кольцом в застывших пальцах.
— А это вообще ваше дело? — вспыхивает Генка, — у нас тут сугубо частный разговор.
— Это всеобщее дело, — тихо говорит человек, — вы уж простите, что я вмешиваюсь, но я вам настоятельно советую — уберите.
Генка разворачивается на стуле и разглядывает незнакомца. У него широкие плечи, обтянутые ветровкой. Капюшон натянут на голову, поэтому сказать что-либо внятное о незнакомце сложно.
— А! — радуется Дюша, — понял! Вы — Гэндальф!
— Что вдруг? — холодно спрашивает незнакомец.
— Тогда — Арагорн! Эльфийский Берилл! Да?
— А вы что? — не поворачиваясь, спрашивает незнакомец, — разве уже в игре?
— Нет! -говорит Генка, — только что вводную дали. Ждем сигнала.
— Ну, так почему я должен кем-то быть? — незнакомец пожимает широкими плечами, — вот начнется игра, тогда и будет вам эльфийский берилл. Или — не будет. А игрушку спрячьте. Не видите, тени уже удлинились…
— Какие тени? — бормочет Дюша, — утро же еще…
— Разумеется, день, — легко соглашается незнакомец. — Мало того, утро перед Венцом лета. Основной сезонный праздник у эль-дар. А вы вон туда поглядите!
Генка и Дюша оборачиваются, следуя указаниям вытянутой руки. Сквозь бутафорскую зелень смутно видны расписные хоромы французского посольства. Мимо проносятся размазанные силуэты автомобилей.
В общем, трудно понять, удлинились ли тени на сУверенной территории Франции или нет…
— А… — говорит Дюша.
Столик рядом с ними пуст. Тускло отсвечивает вазочка с тающим мороженым.
— Это уже слишком! — горячится Генка. — Ты видел? Они нас пасут! Проверяют, годимся ли мы на хоббитов.
Они идут чахлой березовой рощицей, где среди бела дня истерично заливается соловей.
— Случайность, — рассуждает Дюша. — Мог же кто-то из Эгладора захотеть мороженого?
— Тогда почему он вмешался не по игре?
— Не утерпел. Ты же знаешь этих ролевиков…
— В том-то и дело, что нет.
— Ну, так потому мы и соприкоснулись с их субкультурой. Полевые исследования в естественных условиях…
— Дюша, мы же просто убиваем время.
— Ну и кто тебе мешает его убивать эстетично, Геночка? Чем сидеть дома и лопать креветок с пивом…
— О! Кстати!
— А давай к Ритке зайдем? Купим пива и зайдем…
Дюша прислоняется к березе и достает из кармана сотовый телефон. Какое-то время он прислушивается, раздраженно отмахиваясь от комаров, потом разочарованно говорит:
— Недоступна Ритка.
— Тоже ударилась в бега по малым городам России? — предполагает Генка. — А кто вообще доступен?
— Ты, Геночка, доступна, — Генка показывает ему кулак, но тут, в подтверждение его слов, у нее в кармане раздается звонок.
— Дюша, — говорит Генка, — прекрати хамить.
— Это еще не я, честное слово. Я только собирался.
Генка недоверчиво качает головой, потом радостно говорит:
— О! Сообщение!
И тут же недоуменно хмурится.
— Это какая-то чушь.
— Ну-ка, — Дюша заглядывает ей через плечо.
— И ничего, Геночка, не чушь. Это инструкция.
— Это глупости! — возмущается Генка, — какие идиоты это придумали? У эльфов не было сотовых телефонов!
— Это же условность, Геночка. Мы же пока не в игре. Тем более что у эльфов была эффективная магическая дальняя связь.
— Ладно, — говорит Генка, — проверим. Отзвони обратно. Этому… как его там, инструктору по разведению хоббитов. Спроси.
Дюша покорно жмет на кнопку.
— Абонент не отвечает или временно недоступен, — говорит он.
— Погляди на слово «эльфы»! — советует Генка.
— Так я и гляжу. Тут просто обвал на слово «эльфы».
— Тогда на «Эгладор»!
Дюша роется в «Яндексе». Эльфов там как собак нерезаных. Генка приплясывает у него за спиной.
— Эльфийские сайты должны быть!
— Геночка, тут эльфийских сайтов больше, чем порнухи. Погляди, кстати, сюда, а?
— Не хочу! Эльфов ищи.
— Я ищу… О, гляди! Вот интересное. Генка читает, выглядывая из-за плеча.
А зачем тебе эльфы?
— Это чего? — любопытствует Генка.
— Да на свой чат залез.
— Это ты — Белкин? — Ну…
— Дюша, я сколько раз тебе говорила, прекрати это дурацкое занятие!
— Ты же сама хотела. Про Эгладор… Кстати, что ты, собственно, хочешь узнать, Геночка?
— Про ролевые игры. Потому что есть у меня подозрение — темнит что-то твой Тугрик.
— Что ты, Геночка! Я ж его давно знаю, Тугрика. Вместе учились.
— Тогда почему его по телефону не достать?
— А кого достать? Лето же.
Дюша пожимает плечами. Ему не хочется в Эгладор. Ему хочется залезть в прохладную ванну. Желательно вместе с Генкой. Генка за его спиной угрожающе дышит носом.
— Сейчас-сейчас, — бормочет Дюша, ползая мышкой, — Эгладор так Эгладор…
Экран вспыхивает багровыми языками пламени на черном фоне. В верхнем углу рушится и никак не может окончательно рухнуть белая башня. Над ней серебристо трепещет Звезда Феанора. По экрану пробегают рунические стилизованные буквы.
 |
— Добро пожаловать в Эгладор, Геночка, — говорит Дюша.
*********
*********
*********
*********
— Это лучший сайт? — возмущается Генка. — Они ж все безграмотные какие-то…
— Чего ты от них хочешь, Геночка, они же эльфы! Нельзя же от эльфов требовать досконального знания русского языка! Они и так стараются, ты же видишь.
— Ничего я не вижу, глупство какое-то. Ты, что ли, лучше их новости посмотри!
— Сейчас…
— Ты видишь, Геночка! Все хотят играть в ролевые игры, но не всем удается!
— Нам тоже пока не удается.
— Опа! Карточка кончилась! Ладно, по дороге купим, еще слазим.
— Мы так ничего и не узнали, — печалится Генка.
— Почему не узнали? Эгладор существует.
— Это не новость. Эгладор должен где-то существовать, иначе в него бы не играли.
— Это, Геночка, метафизика. Я говорю, что мы здесь, в пределах досягаемости имеем кучу полоумных эльфов, так что нечего придираться к Тугрику. Он ничем не хуже остальных.
Генка потягивается. Эльфы ей уже успели слегка поднадоесть. Тем более жара'слегка сошла на убыль. За окном в желтоватом небе светится окнами далекая башня.
— Интересно, — говорит она, — а как хоббиты занимаются любовью?
— …Геночка, ну что ты злишься, это же просто игра!
— Не понимаю, почему игра должна сопровождаться такими трудностями!
— А иначе неинтересно.
В парке очень много народу — в том числе молодых крепких ребят в камуфляжной форме. Сверху наотмашь бьет солнце. Река нестерпимо блестит, видно, как там, на противоположном берегу над крышами домов на набережной колеблется горячий воздух.
— Я думала, они собираются, распределяют роли… оцепляют пространство по периметру, вокруг никого постороннего. Дюша, это что-то не то!
— Мы все правильно поняли? — беспокоится Дюша.
Он оглядывается. На асфальте затертая десятками ног фиолетовая метка. Стрелка указывает в глубь парка.
— Боюсь, это все-таки то, Геночка, — говорит он.
Не то чтобы ему совсем расхотелось играть. Тем более перед Тугриком неловко. Договорились же. Но по реке так соблазнительно плывет катерок… Можно было бы сесть и уплыть куда-то по сверкающей воде. Тем более это явно не Лориэн — вокруг ни одного эльфа. Скорее орки. Вон какие будки.
Группа камуфляжников, расположившись на скамейке под кустом сирени, поет «Батяня-комбат».
Повсюду валяются смятые жестянки из-под пива.
Генка останавливается у лотка и покупает себе мороженое. Она сначала хочет фруктовый лед, потом батончик «Марс», потом опять фруктовый лед. Дюша переминается рядом с ней.
— Ну что, — говорит он, — пошли?
— Погоди, сначала мороженое съем.
Генка плюхается на скамейку. На соседней камуфляжники добивают «батяню-комбата» и затягивают «поручика Голицына». На шум подтягивается еще одна группа в комбинезонах аналогичной раскраски, но несколько другого оттенка. Дюше неуютно. Он не сомневается, что сейчас начнется большая драка.
— Ну, пошли же, — уговаривает он Генку. — Ты должна покориться неодолимому зову приключений, а ты мороженое лопаешь!
— А я и следую, — лениво говорит Генка, подбирая языком тающее мороженое, — только, Дюша, ты погляди вокруг… Ролевая игра должна проходить в соответствующей обстановке. А это, по-моему, одно сплошное надувательство.
— Ты же раньше не играла! — защищается Дюша, — ты не знаешь, как оно должно быть!
— Как это не знаю! Что я, эльфов не видела? Обстановка должна быть… достоверной… Антураж, костюмы… Дух! Дух Средиземья! Мифология под каждым кустом! Атмосфера страха и неизвестности! Так вот, я не чувствую себя в Средиземье. Я чувствую себя в ЦПКиО.
— Атмосферы страха и неизвестности, положим, и тут хватает, — говорит Дюша.
Одна группа камуфляжников вступает в драку с другой. Скамейка опрокидывается, жестянки из-под пива хрустят под крепкими ботинками.
— Это? — брезгливо морщится Генка. — Где же тут неизвестность? Я только на них посмотрела, сразу поняла, сейчас начнется…
— Ты не умеешь вживаться в роль, — возвышает голос Дюша, пытаясь перекричать шум драки, — мы маленькие, нас преследуют могущественные темные силы, мы храним страшную тайну…
Один камуфляжник пролетает мимо и рушится, с грохотом ломая ветки сирени.
— Дюша, ну при чем тут вводная? Затвердил как попугай! Не в этом же дело! Эти игры в принципе затеяны для того, чтобы человек выключался из среды. Это вроде перемены пола.
— А при чем тут перемена пола?
— Предположим, ты чувствуешь себя самым что ни на есть мужчиной, а родился женщиной. Или наоборот. Тогда ты идешь к психологу, а он проверяет, достаточно ли серьезно у тебя поехала крыша, потом к эндокринологу, он прописывает тебе всякие уколы и у тебя меняется голос и все такое, потом идешь к хирургу, и он тебе там наращивает в одном месте, убирает в другом, и нате вам! Так и здесь — ты чувствуешь себя эльфом, а родился человеком. Тебе все не так. Ты хочешь мечом махать, а вместо этого сидишь в офисе или еще где похуже, хочешь говорить высоким стилем, а приходится ругаться матом, чтобы доступно было, хочешь, чтобы все было… ну, как надо, а вокруг одна игра случая… Тогда ты идешь и играешь в ролевую игру. Для того она и нужна — чтобы оборудовать тебе подходящий мир. Эксклюзивный мир, где ты и такие, как ты… А это не мир, а какой-то бардак. Ты только посмотри!
Камуфляжник выбирается из кустов. Морда у него помята. Он очумело крутит головой, потом сталкивается взглядом с Генкой, которая хладнокровно лижет мороженое.
— Нижайше прошу прощения, — говорит он, наматывая на руку ремень с массивной пряжкой, — ну, падлы, трепещите!
И, пригнув голову, бросается в драку.
— Пошли отсюда, Геночка, — говорит Дюша, — это и правда не Эгладор.
Стрелка ведет на боковую аллею, и шум драки постепенно стихает за спиной. Генка и Дюша лениво бредут мимо ящиков с мороженым и ларьков с пивом, мимо мангалов с шашлыками, мимо прудика, где у причала сдаются напрокат лодки и водные велосипеды.
Здесь Генка останавливается.
— Все, — говорит она и плюхается на траву. — Иди, Дюша, бери лодку. Будем циркулировать по озеру как души утопленников…
Дюшу такая перспектива не устраивает. Тем более Генка заставит его грести.
— Геночка, мы же обещали! В конце концов, у нас миссия. Мы должны спасти мир!
— По-моему, мир и так неплохо себя чувствует, — возражает Генка.
Она кивает в сторону смеющихся людей на водных велосипедах, точно гигантские водомерки бороздящих затянутую ряской поверхность пруда. Над водой витает неистребимый запах горящих древесных углей и мясного сока…
— А если, — упирается Дюша, — мир просто не знает, что нуждается в спасении? Ежечасно, ежеминутно…
— Зря мы японские мультики смотрели! Никогда не думала, что человек может свихнуться от японских мультиков и решить, что теперь его очередь спасать мир! Пошли, покатаемся. А потом поищем эту стрелку.
— Не пойду! — твердо говорит Дюша.
— Дюша, ты что? — изумляется Генка. Но обычно покладистый Дюша неколебим как скала.
— По правилам мы должны искать стрелку. Что будет, если каждый начнет нарушать правила?
— Обычная, нормальная жизнь, — спокойно замечает Генка. Она открывает рот, чтобы еще что-то добавить, но тут же замолкает. В кармане звонит мобила.
— Нам сообщение, — говорит Генка мрачно.
— Вот видишь! — Дюша тянет Генку за руку, и та неохотно уступает, — а ты думала, про нас забыли!
— Они за нами следят! — возмущается Генка.
— А ты чего хотела! Им же надо ввести нас в игру.
Генка оглядывается. Над водой как мячик прыгает смех — какая-то лодка вертится на месте; парень и девушка пытаются грести, каждый своим веслом. Прыщавый подросток лет четырнадцати ест мороженое, пожилая дама механически покачивает коляску с младенцем, уставившись в книгу, на обложке которой нарисована кровавая рука. Кто из них мог отзвонить? Да любой…
— Кстати, ты давал этому Тугрику номер моей мобилы? — мрачно спрашивает она.
— Да вроде нет, Геночка…
— Тогда откуда же…
— Это же эльфы, Геночка. У них наверняка своя разветвленная агентурная сеть.
— Ты только послушай, что ты говоришь! Ты становишься параноиком, — укоряет Генка.
Народу вокруг заметно прибавилось — все движутся в одном и том же направлении, воздушные шарики на палочках маячат над головами, как пузырьки воздуха над пестрой стайкой рыб.
— Это же городок аттракционов! — говорит Генка.
Стрелка по кромке дорожки (чтобы не затоптали) указывает на вход.
— Теперь что? — интересуется Генка. Возможность взмыть в воздух на чем-нибудь быстром и на вид опасном явно поднимает ей настроение.
— Теперь, — говорит Дюша, — подождем еще одного сообщения.
— А я хочу на колесо!
— Ну ладно, станем в очередь, все равно где ждать.
Очередь в кассу идет быстро — через пять минут они уже сидят в кабинке и смотрят, как внизу блестит серебряная змейка реки. Сверху видно, что город опущен в мутную сизую дымку.
— И как только люди внизу дышат? — удивляется Генка.
— Привыкли, — флегматично объясняет Дюша. Он вытащил мобилу и с интересом ее разглядывает. Вниз он смотреть боится. Дюша не любит высоты — если бы не Генка, он бы сроду не полез в эту люльку.
— Ну?
Они уже достигли высшей точки и медленно съезжают вниз. Холодный ветер на миг касается Генкиных щек и тут же улетает дальше — в неведомые поля орошения…
— Ничего… — растерянно говорит Дюша.
— Они нас бросили! — в голосе у Генки скрытая радость, — завели в городок аттракционов и бросили.
— Свою погляди.
— Да нет у меня ничего! Пусто.
Они вновь окунаются в нижние слои атмосферы, пропитанные углекислым газом и запахом подгоревших шашлыков. Генка спрыгивает на помост — за ней из кабинки выбирается Дюша, он слегка бледен, но старается держаться бодро.
— Покатаемся еще, а? вон на той? — предлагает Генка.
— Геночка, я…
— Знаю-знаю. Тебя опять тошнит. Ну, посиди пока на скамеечке. А…
Она на миг застывает с открытым ртом, потом выдыхает:
— Дюша…
— Вижу, — говорит Дюша.
Под ногами у них частые свежие стрелки. Мелок отливает сиренью и ирисами.
— А ты говорила, — укоряет Дюша, перебирая ногами вслед за указателем.
— Это они, пока мы катались…
— Ну да.
— Чтоб другие не затоптали.
— Ну да.
— Почему бы просто не сбросить эсэмэску?
— Не знаю, Геночка. Может, когда начинается игра, эсэмэски запрещаются. Все-таки у Фродо не было сотового телефона. А мелок в Средиземье допустим. Это все равно что письменность — письменность же у них была!
— Ладно-ладно, — ворчит Генка, проталкиваясь сквозь толпу. Стрелки аккуратно, одна за другой ведут к павильону, у касс которого не так уж много народу; парочка хихикающих подростков выходит из боковых дверей, а на фасаде огромными кривыми буквами написано:
С букв как бы стекают капли крови, а заглавную «К» поддерживают два пляшущих скелета…
— О-па! — говорит Генка.
— Глупство какое-то, — пожимает плечами Дюша.
— Это что ж такое должно символизировать? Вековечный лес? — гадает Генка, — или переправу через Брендидуим? Нас там будут преследовать Черные всадники, да, Дюша?
— Вероятно… — задумчиво говорит Дюша.
— Я не хочу… — вдруг упирается Генка.
— Геночка, ну неловко. Они нас ведут, игроки эти, а ты тормозишь.
— Ну и пусть! Ты только подумай, Дюша, там же черт знает что может случиться в этой комнате! Темно, свидетелей нет…
— Геночка, оттуда только что вышли люди. Совершенно живые.
— Они же люди. А мы — хоббиты!
— Покажи мне, — резонно говорит Дюша, — хоть одну табличку с надписью «Хоббитам вход воспрещен». Покажи!
Стрелки заботливо ведут к кассе, от кассы к порогу павильона. Никто не обращает на них особого внимания, потому что все думают, что это такой рекламный трюк.
— Делай то, что должно, и пусть будет, что будет! — философствует Дюша.
— Хоббит, — фыркает Генка. Но Дюша уже, нахмурившись, озабоченно отсчитывает деньги — пожилая кассирша, подперев щеку рукой, смотрит на него с доброй улыбкой. Ей спешить некуда. Тем более Дюша ей нравится. Сразу видно, что приличный мальчик.
Стоило им переступить порог, как все вокруг окутала липкая тьма. Дюша поежился — внутри павильон напоминал действующую холодильную установку. Снаружи сверкало солнце, и жара к полудню сделалась почти нестерпимой, но здесь в это как-то и не верилось. Футболка сразу стала липкой и холодной, Генкины пальцы, уцепившиеся за его руку, тоже были липкими и холодными. Дюша попробовал расправить плечи, и добился лишь того, что полотно футболки еще сильнее натянулось между лопатками.
— Куда ты меня привел? — шепотом спросила во тьме Генка. Ее дыхание щекотало ухо.
— Это ничего, Геночка, — он постарался говорить в полный голос, но почему-то звук куда-то делся, словно его прихлопнули гигантской рукой, — это же понарошку. Не всерьез.
— Тут так темно… я вообще ничего не вижу!
Дюша вытаращился во тьму — перед глазами завертелись лиловые фосфорические колеса.
— Надо куда-то идти, — сказал он неУверенно.
У хоббитов должна быть игровая поддержка, думал он, иначе что это за квест такой? Арагорн — силовая, Гэндальф — магическая… Остальные просто так, для внутригруппового взаимодействия, но без этих нет игры. Где они? Тот тип, который вчера сидел за соседним столиком? Куда он девался? Стоп! В Вековечном лесу не было ни Гэндальфа, ни Арагорна. Там была игровая поддержка со стороны… Ну да, все правильно.
— Это Вековечный лес, Геночка, — пояснил он шепотом, — мы должны действовать самостоятельно. Предполагается, что нам надо выбрать маршрут и следовать по нему, пока нас не прихлопнет дерево-людоед…
— А потом?
— Потом придет Том Бомбадил и нас спасет.
— Ты его видел? — Генка в темноте фыркнула как лошадь.
— Его, Геночка, никто не видел, до того, как он вступил в игру. Ладно, пошли, чего тут стоять. Где-то должен быть выход. А наша задача — пройти Вековечный лес от двери до двери… то есть от края до края…
Дюша вытянул руки и начал ощупывать стены. Пальцы тут же уперлись во что-то холодное и липкое. Он отдернул руку и брезгливо вытер ее б джинсы. Кто ее знает, откуда взялась эта пакость — специально прикрепили или спонтанно образовалась!
— Ну что? — прошептала за спиной Генка.
— Стена… Держись за меня — я пошел дальше. Не теряйся… — Да я…
Дюша вновь вытянул руку — на этот раз под пальцами прогнулось что-то мягкое и тут же втянулось в стену. Потом палец ухвати-' ли чьи-то холодные зубы!
— А!
— Что такое?
— Кусается!
— Да ладно врать-то, — рассердилась Генка. Она уже постепенно приходила в себя; ей было стыдно за свой страх.
— Правда, Геночка, кусается, зараза.
— Потом прививку сделаешь. Пошли.
— Это был вампир, — печально пояснил Дюша, — и я теперь стану вампиром. У меня будут красные глаза и во-от такие клыки…
— Вампиры, — мечтательно возразила Генка, — очень сексуальны. Тебе не вредно. Двигай дальше, Дюша, а? Хватит трепаться…
— Паук!
— Настоящий?
— Нет, кажется, пластиковый… Слишком большой для настоящего… Ой, он шевелится!
— Наверное, моторчик внутри. И паутина капроновая.
— Тебе хорошо говорить, не ты же его ухватила. Как тихо, Геночка… Почему нет других посетителей?
— Потому что кому еще, кроме нас, придет в голову дурь сюда сунуться?
Разносится во тьме горячечный шепот. Снаружи на двери Комнаты страха висит табличка: «Закрыто на обед».
— У тебя зажигалка есть?
— Нет.
Дюша, вытянув вперед руки, осторожно ощупывал стены ладонями. Почему так темно? В Вековечном лесу вовсе не должно быть так темно. Кстати, в Комнате страха тоже. Во всяком случае, так долго. Минут пять — да, для пущего эффекта… Впрочем, когда он в последний раз был в Комнате страха?
Рука провалилась в пустоту.
Дюша осторожно подобрался поближе — то ли ниша, то ли коридор. Лучше бы это был коридор.
— Тут что-то есть, Геночка. — А?
— Типа пустота. Ты держи меня за пояс, а?
— Не валяй дурака, Дюша, -сердито сказала Генка, — тоже мне, Индиана Джонс.
Но Дюшу за пояс холодными пальцами ухватила крепко.
— Сейчас…
Дюша нерешительно сделал еще шаг. Навстречу из мрака, гнилостно светясь, встала зеленая мумия — рубиновые глаза светятся в черных провалах глазниц, зубы оскалены.
Мумия вздрогнула и протянула длинные костлявые пальцы.
— Ай! — сказал Дюша.
Наверное, он наступил на какую-то пружинку в нише, вот эта штука и восстала из гроба. Дюша отступил на шаг, и мумия со скрипом улеглась обратно. Дюша отчетливо слышал, как она ворочается в гробу и скрежещет зубами.
— Там стена, Геночка. Кирпичная. То есть предполагается, что она там замурована, эта мумия. Прохода нет.
— Ты мне на ногу наступил.
— Извини…
Он вновь двинулся вдоль стены, ощупывая ее ладонями.
— Что-то не то, Геночка.
— Что значит — не то? Что может быть не то в Комнате страха? Мумия?
— Не в этом дело. Меня беспокоит игра. В Вековечном лесу вовсе не было мумий. Там вообще ничего такого не было. Всего-навсего дерево-людоед. Они изменили сценарий!
— И ничего они не изменили! Просто раздобыть дерево-людоед труднее, чем вонючую мумию.
— Тут вопрос всего лишь в степени условности. Любое дерево в любом парке может оказаться людоедом, если понадобится.
— Этого еще не хватало! Дюша, мне надоело. Давай выбираться отсюда!
— А я что делаю! Погоди, кажется, нашел.
Из этого отверстия тянуло воздухом. Воздух тоже был липкий и холодный.
Дюша сделал осторожный шаг вперед и стукнулся макушкой.
— Тут потолок низкий. Нагни голову.
— Может, есть другие коридоры? — нерешительно предположила за спиной Генка.
— Нету, Геночка. Я обошел по кругу. Потому что эта тварь только что меня опять укусила. Я уже дважды вампир.
— Ладно, пошли, что ли?
— Поползли.
— Почему — поползли?
— Потолок все ниже, вот почему. И коридор сужается.
— Какой идиот это придумал?
— Ну, для Комнаты страха это в самый раз. Тем более видела, там эти ребята вышли -вполне живые и здоровые. Смеялись даже.
— Пока что, — сердито сказала Генка, — я не вижу ничего смешного в том, чтобы передвигаться на четБереньках. Это унизительно.
— Это, Геночка, инициация. Символическое повторение продвижения по родовым путям. Сначала будет страшно, тесно, может, даже больно. Потом ты увидишь свет… очень психотерапевтическая процедура.
— Больно???
— Ну, теоретически это рекомендуется.
— Это для тех, у кого комплексы. А у меня нет комплексов. Мне-то зачем?
— Зато у меня есть, — успокаивает ее Дюша.
Он ползет впереди, ему хуже. Во-первых, замкнутого пространства он боится еще больше, чем высоты. Во-вторых, джинсы все-таки тесноваты, и ползти в них неудобно. В-третьих, что это вообще все означает? Где этот чертов Том Бомбадил? Или их сначала должно придавить деревом? Тогда где дерево?
Коридор становится таким тесным, что он понимает — развернуться уже не получится. Они что, всех посетителей так пропускают — так ведь рекламаций же сколько! Подранные штаны, грязь, царапины… покусы…
— Еще немножко, Геночка. Ты меня слышишь?
— Слышу! — мрачно пыхтит за спиной Генка. «Она меня убьет, — думает Дюша; — сразу по выходу возьмет и убьет. Шею свернет. Надо же, поиграли в эльфов!»
Впереди наконец-то загорелся свет. Дюша облегченно вздыхает, но потом замирает, настороженно поводя головой. Потные ладони прилипают к полу, майка холодит спину так, словно ее продержали какое-то время в пакете со льдом.
— Геночка! — шепотом говорит он.
Генка нетерпеливо толкает его в обтянутый джинсами зад.
— Двигайся, там же выход!
— Это не выход, — печально возражает Дюша, — это…
Но деваться некуда — пол вдруг становится очень скользким, то ли он двигается под Дюшей, то ли Дюша катится куда-то, проем распахивается, впереди высится темная фигура в светящемся венце.
— Это не Вековечный лес, Геночка. Это Умертвия. Они сразу начали с Умертвий.
Дюша открыл глаза. Во рту ощущается какой-то сладковатый привкус, голова кружится. Темно. Почему так темно? И вообще, где это он… И где Генка?
Он мотает головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Аттракционы? Комната страха? Умертвия?
Умертвия!
Дюша вскочил, при этом ощущая, что с него что-то осыпается с металлическим стуком. Нагрудник, плоский, как поднос для чая, какие-то ржавые цепи… Что-то круглое соскочило с головы, стуча, покатилось по полу. «Кинжал! думает он, лихорадочно шаря вокруг себя, — это должен быть кинжал!»
А га, вот он! 4
Рука сомкнулась на рукоятке.
Где Генка?
Сначала ему показалось, что фосфорические пятна на сетчатке сливаются в одно большое пятно, потом он понял, что помещение заливает призрачный зеленый свет. По идее Генка… Ага!
Генка, понятное дело, лежала в углу, тоже призрачно-зеленая, на голове — венец, кажется, из металлической фольги, поперек горла — огромный меч, не разглядишь, бутафорский или настоящий… Кинжал в руке у Дюши вроде был настоящий…
— Генка, Геночка!
Ее усыпили? Заморили хлороформом?
На четБереньках он подполз к ней, стал трясти за плечи. К его удивлению, Генка приоткрыла один глаз и подмигнула ему.
Все правильно, лихорадочно соображал Дюша, она все делает по игре. Теоретически, если следовать тексту, она должна сейчас валяться без сознания, одурманенная. Надо же, молодец какая, здорово соображает. А он-то испугался.
— Черная рука! — шепотом сказала Генка, не открывая глаз.
— Чего?
— Черная рука, идиот! Руби черную руку!
— Да где же она?
Дюша вновь начал оглядываться. Что-то вроде черной руки действительно выползало из угла — наверное, там, за стеной кто-то невидимый манипулировал ею на палочке.
Дюша с натугой полоснул по руке кинжалом. Рука отвалилась. Раздался противный вой.
— Позови Бомбадила, — шипит Генка, не открывая глаз.
— Ах, да!
Дюша откашлялся и взвыл, чувствуя себя полным идиотом: Э… Песня звонкая, лети… к Тому Бомбадилу! Отыщи его в пути, где бы ни бродил он! Помоги нам, Бомбадил, мы в беду попали… Строчку забыл… Там еще была строчка.
— А и хрен с ней! — жизнерадостно сказала Генка. Она подтянула коленки к животу и села, с интересом наблюдая за развитием событий.
— Ну, и где Бомбадил?
— Громче!
— Помоги нам, Бомбадил… Господи, вот же идиотизм!
— Достоверней! Ты хоббит. Попавший в беду.
— Помоги-и на-ам, Бомбадил! Блин!
— Эй! — раздался откуда-то жизнерадостный голос, — чего вопите?
Скрипнула невидимая дверь. Из квадратного проема хлынул поток солнечного света, частично заслоненный коренастым силуэтом.
Дюша оглянулся. Все сразу стало нестрашным и до ужаса примитивным — венец из жесткой фольги; деревянный меч, крашенный бронзой; сомнительного качества цепи.
Генка, по-прежнему сидевшая, уперев подбородок в колени, отчетливо хихикнула.
— Э-э… — сказал Дюша, поднимаясь, — сударь… Благодарствую…
— А! — сказал молодой парень в зеленом комбинезоне служителя, — еще один толкинутый? Я-то думаю, чего это вы так разорались…
— Еще один? — переспросил Дюша.
— Да они с самой весны сюда ходят. Как поставили Комнату, так и ходят. В выходные по нескольку штук набегает. А вы кто?
— Хоббиты, — пояснил Дюша, вставая и отряхивая колени.
— Все они хоббиты, — пожал плечами парень, — кто же еще сюда полезет.
— А вы не в игре? — поинтересовался Дюша, следуя к выходу, — не Бомбадил?
— Я здешний ворон, — холодно сказал служитель, — мне что, больше делать нечего, только в ваши дурацкие игры играть… Ладно, повеселились, и — хватит. Валите отсюда.
— Извините, — сказала Генка, щурясь от света и с отвращением осматривая грязные колени, — мы новички, понимаете… Сами еще не знаем, как оно бывает.
— А! — парень поглядел на нее и вздохнул.
— Ну, положим, я Бомбадил, — шепотом сказал он. — И что с того?
Он подмигнул Генке, приложил палец к губам и вновь нырнул в темное нутро Комнаты страха.
— Мне не понравилось. Глупство какое, — говорит Дюша. Ему досталось гораздо больше, чем Генке, и потому он очень сердит.
— А мне понравилось. Приятно, когда специально для тебя делают целый мир.
— Какой же это мир? Это Комната страха!
— Метафизически любой мир — комната страха, — возражает Генка, — а здесь, по крайней мере, все хорошо закончилось. Можно притвориться, что это действительно был курган Умертвий. И мы счастливо избежали жуткой участи.
— Не очень счастливо, — вздыхает Дюша. Он плетется за Генкой домой по раскаленному проспекту, чувствуя себя совершенно разбитым. Покусанный палец болит, новые джинсы пришли в жалкое состояние. Голова, кстати, тоже болит.
— Кстати, Геночка, как так вышло, что я вырубился?
— А ты вырубился? — удивляется Генка.
— Ну да… когда выпал туда, в могильный мрак. Очнулся — на мне всякий хлам навален, цепи какие-то…
— Господи, Дюша, ты, видно, головой ударился, когда падал! Или цепью шарахнуло — они, наверное, автоматически валятся на того, кто первый выпадает в могильный мрак.
— А ты видела, как я упал?
— Темно же было. Я сначала увидела Умертвие, а потом закрыла глаза и легла. Я все по игре делала…
— А-а…
— Меня другое вот интересует… Если у них все по Толкиену, то почему нас не четверо, Дюша? Должно быть четверо!
— А! -говорит Дюша, — это можно объяснить. Два других хоббита это просто как бы сюжетные дубли, они никакой нагрузки не несут, просто для шуму — чтобы диалогов было побольше. Потом, они все равно отстают на полпути и идут в этот… Мустангрим…
— Рохиррим [
— Ну да, в Ристанию.
— Рохиррим.
— Ладно-ладно. То есть если бы нас было четверо, это затрудняло бы игру — все бы путались друг у друга под ногами. А чтобы донести кольцо, даже по Толкиену хватило и двоих, Кстати, кольцо у тебя?
— А то, — Генка хлопает себя по обтянутой майкой груди. — Так я и позволю всяким там умертвиям запускать свои грязные лапы…
— А они пытались?
— Еще чего! Это ж Умертвил, Дюша. У них либидо на нуле. Чего дальше-то?
— Не знаю. Сейчас посмотрим, может, эсэмэска пришла… Нет, пока ничего.
— Может, — говорит Генка, — это все? Они поиздевались над нами и бросили?
— Столько сложностей? Зачем им это?
— Они же эльфы, Дюша. У них нечеловеческая логика. Ну, попадись мне этот твой Тугрик!,
— Ладно тебе, Геночка! Вот придем домой, ванну примем. Прохладную.
— Прохладную, — шипит Генка, — сперва холодный сырой склеп, потом ванна…
— Склеп — это по игре. А ванна не по игре. Потом я карточку купил. И переоденусь, наконец. Джинсы эти мне, Генка, жмут…
— А когда мерил, куда смотрел?
— В зеркало, — честно признается Дюша.
Новости Эгладора: В Біблютеці пана Більбо — первый текст на белорусском языке: Пра хобітау (отрывки и стихи из «Властелина Колец»)
Новости Эгладора: В «Бiблiотецi пана Бiльбо» — ещё одна статья В. Бойницкого: Спiввiдношення окремостi Серединної Землi та подiбностi до реального свiту
*********
*********
Темнояра, дочь сумерек:
*********
*********
*********
— Вот видишь, Дюша, у них полно этих хоббитов!
— Я так думаю, Геночка, что это иногородние хоббиты. А местные все разобраны, на полевые игры уехали. Или на каникулы. А по-моему, здорово, что мы сюда попали. Погоди, я еще в их Башню слажу, там много чего есть… Библиотека у них там…
— Щось про пана Бiльбо?
— Ну, не только. Много там чего есть. Песни всякие эльфийские, баллады…
— Графоманство, наверное, — ворчит Генка, — как ты думаешь, кто становится эльфами?
— Люди, больше некому, Геночка.
— Не в этом дело… Черт, колено болит, я во что-то вмазалась в этой комнате Траха… Бездари эльфами становятся. Туда все графоманы ползут, которые не в состоянии выдумать свой мир, а берут напрокат чужой. Одевают плащи, говорят на квэнья, мечами машут…
— Я, Геночка, так не думаю. В процентном отношении графоманов везде много. Ты на Стихи ру сходи. Эльфов там почти и не водится, а графоманов уймища чертова. Просто так случайно оказалось, что этот мир существует. Толкиен выдумал реальный мир, понимаешь?
— Нет. Это бред какой-то.
— Теоретически, — говорит Дюша, — вселенная неисчерпаема. В ней множество миров. И может случиться так, что выдуманный кем-то мир случайно оказывается реальным. Где-то он есть, понимаешь? И люди это чувствуют. Реальность давит на них, Геночка.
— И превращает в эльфов?
— Ну да. Это как в детстве в больницу играли. Врачи есть, их легко представить, вот в них и играли.
— Я, — говорит Генка, — больше в индейцев играла. Потому как рядом с дачей росло очень удобное дерево… и прерии раскинулись. Ну, то есть…
— Вот-вот… Эгладор — это как одна большая больница. Или Американский континент. Его можно смоделировать, понимаешь?
— Нет. Послушай, Дюша, не может быть, чтобы в Москве не было хоббитов!
— Погоди, Геночка, еще немного погостим и сами свяжемся. Найдем соплеменников. Обменяемся информацией. Мода же должна быть какая-то, обычаи… традиции… надо почерпнуть… Они наверняка себе ноги каким-то особым шампунем моют, типа «Вош энд гоу». И шерсть завивают. Потом, сексуальные предпочтения, расовый вопрос — может ли хоббит влюбиться в женщину из большого народа, например? Возможны ли межвидовые отношения? А вы хотели бы, чтобы ваша сестра вышла замуж за хоббита?
— Все мои лучшие друзья — хоббиты…
— Вот именно…
— Бряк!
— Опять карточка кончилась?
— Нет, проблемы на сайте. Чего дальше будем делать, Генка, а? Ты вообще как, дееспособна?
— Колено болит.
— Это я слышал. Вот целый вечер впереди и опять делать нечего. Сидим чистые, вымытые.
— Зря мылись… Звони, Дюша, Ритуле! Может, они уже вернулись из малых городов? В Огишку сходим.
— Подожди, Геночка. Они нам еще должны инструкции дать. На завтра.
— Ну, пришлют по эсэмэске. Давай, Дюша, хватит сидеть, звони Ритуле. Дюша!!!
— Сейчас, — Дюша задумчиво смотрит на телефон. — Я на него упал, кажется, Геночка. Все опции сбиты. Ой, тут сообщение.
— От этих? — мрачно спрашивает Генка, разглядывая разбитое колено.
— Нет. От Ритули как раз. Надо же. Zidim v Ogax prixodite poka eda ne konchilas. Они уже вернулись из малых городов. Быстро…
— Ну и правильно. Чего делать в малых городах?
— Сходим, а?
— Почему ж не сходить, — благосклонно говорит Генка, — наскребем на ОГИ?
— Ну, что-нибудь одно на двоих…
— И пиво!
— Два пива!
И они выходят из прохладной квартиры. Идут вдоль молодых деревьев. Солнце медленно сдвигается на западную сторону неба, золотятся окна в домах, золото и лазурь разлиты в воздухе, неторопливо шествуют встречные прохожие, кошка, сидя в окне первого этажа, лижет лапку и лениво глядит на улицу…
В подвале крутят «Тайгер лили», потому что это интеллигентный подвал. Лампы висят в дыму неподвижно, но почему-то кажется, что раскачиваются. На улице ни одного прохожего, а здесь все столики забиты. Генка и Дюша оглядываются — кто-то машет им рукой из дальнего угла…
Ритуля сидит за столиком — рядом с ней еще две бойкие девицы. Одну зовут Гризли, другую Анечка. Еще за столиком сидит субъект неопределенного пола, с ног до шеи затянутый в черную кожу. На субъекте черные перчатки до локтей, на указательном пальце правой руки огромный перстень-коготь.
— Юджин, — представляется субъект, откидывая назад черную прядь.
Видали мы таких, думает Генка.
— Пиво пьем? — спрашивает она, плюхаясь на стул. За соседним столиком играют в нарды.
— Я бы выпил абсенту, — томно говорит Юджин.
— В соседней аптеке есть настойка полыни, — тут же говорит Генка, — от блох. Ветеринарная такая аптека…
Ей кажется, чти Юджин излишне выдрючивается.
— У меня нет блох, — спокойно говорит Юджин, — только жгутиковые.
И где это Ритуля его отыскала, думает Генка. Или все-таки «ее»? Юджин строит свой имидж на недосказанности. Иногда кажется, что он — женщина, переодетая мужчиной, иногда — наоборот. Это тревожит, дезориентирует и держит в напряжении.
— Значит, картошку с селедкой, — тем временем объясняет Дюша официантке, — пиво, потом… ты что пьешь, Геночка? Пиво? Два пива.
— Две картошки, — автоматически добавляет Генка. — Ты что-то сказала, Ритуля?
— Я спросила, как съездили.
— Да никак мы не съездили! — злится Генка. — Дома сидим.
— А Илья пишет, там хорошо. Они в заливе купаются.
— Еще бы… — Генка мечет в сторону Дюши гневные взгляды.
— Зато мы в ролевую игру играем, — торопится Дюша.
— В эльфов или русичей? — осведомляется Ритуля.
— В эльфов, в эльфов, — кисло говорит Генка.
— И то хорошо, — замечает Гризли, — русичи голые по полянам бегают. И приносят жертву Яриле.
— В реальном режиме? — деловито спрашивает Ритуля.
— Если петуха, то да. Я сама видела недавно, как русич на базаре петуха покупал. Иванов день у них, то-се… Насчет людей не знаю.
— Да нет, я имею в виду, они, то есть вы, в настольную играете или в какую?
— В напольную. Наземную то есть. Каждый эпизод — в реальном режиме. Кажется.
— Что значит — кажется? Вы что, не знаете, во что вы играете?
— Почему? Мы несем кольцо к Ородруину.
— И где Ородруин?
— Пока не знаем. Мы инструкции получаем перед каждым эпизодом. Чтобы не зашориваться.
— Теперь так модно, — авторитетно подтверждает Юджин, перекидывая прядь волос обратно на плечо, — мастера делают ставку на новичков. Это для достоверности — поскольку при полном отсутствии информации задействован сильный элемент случайности…
— А-а… — Дюша тоже сбит с толку амбивалентной внешностью Юджина. Если он девушка, с ним надо кокетливо. Если парень, то по-мужски. Дюша любит определенность. Совершенно естественно, Юджин ему не нравится.
Приносят картошку. Она золотится в треснувшей кожуре, испуская горячий пар. Дома наверняка можно приготовить не хуже, но эффект не тот. Нет того долгого ожидания и чувства единения, когда вокруг много людей и все что-то едят.
Генка тем более не очень хорошо готовит. Даже картошку.
— Еще пива? — спрашивает Юджин, накручивая черную прядь на палец.
— Геночка, а нам хватит на пиво? — беспокоится Дюша.
— Ты что, считать не умеешь?
— Умею. Потому и спрашиваю. Нам еще интернет-карту надо.
—
— А я буду мясо по-бургундски, — оживляется Гризли. Генка холодно смотрит на нее. Она бы тоже съела мясо по-бургундски. Но на него уж точно не хватит.
— Ага, — соглашается она, — еще пива.
— Я картошки хочу, — говорит тактичная Ритуля, — Генка, тебе взять еще картошки?
— И пива, — напоминает Генка.
— Его уже принесли.
— Разве?
— Ты уже совсем потеряла ориентацию, — укоряет Гризли, -это потому, что Толкиен не для нашей ментальности. Вы бы лучше в Пятикнижие играли.
— Сорок лет странствовать по пустыне? Или мочить пророков? Нашли дураков.
— Почему -обязательно вы будете кого-то мочить? Может, как раз наоборот!
— Какая же это игра — если наоборот?
— Как? А черные всадники? Они же вас должны мочить!
— Не в сегодняшнем эпизоде.
— Байкеры, — говорит Юджин, закидывая волосы за плечи.
— Чего?
— Ну, разумней всего сделать их байкерами. Без глушителей, на черных «Ямахах»… Вас будут преследовать байкеры, о, бедные маленькие хоббиты. Кстати, у вас волосатые ноги? Должны быть волосатые. С мужчинами обычно в этом смысле нет проблем… У меня, напримерннет проблем. У тебя достаточно волосатые ноги, девушка?
— Иди в жопу, — отчетливо говорит Генка. Юджин делает вид, что не слышит.
— Что характерно, — задумчиво говорит Гризли, — сам Саул дух Самуила не видел. Волшебница видела. «Кто это, — говорит, — выходит из земли, грозный видом, весь в белом?» — «Боже ж ты мой! — говорит Саул, — это Самуил!» И как пал на лице…
— Естественно, — говорит Юджин, — политики не в состоянии видеть духов. Иначе хреновые бы они были политики.
Интересно, думает Дюша, Анечка эта всегда молчит?
У Анечки приятное округлое лицо и вьющиеся волосы. Она встречает взгляд Дюши, и, лениво моргая, в свою очередь разглядывает его спокойными серыми глазами.
Еще у нее пышная грудь и длинная тонкая талия.
— Так вы кольцо несете? — спрашивает она.
— Да, — охотно соглашается Дюша, — Генка несет.
— Не страшно?
— Почему — страшно?
— Ну, преследования, умертвия и всякое такое…
— У нас уже сегодня были Умертвия. Ничего, как видишь… Живы.
— Кто жив? — интересуется Ритуля.
— Ну, не Умертвия же! — бурчит Генка, — кстати, Дюша, погляди, может эсэмэска от них пришла? В таком-то шуме…
— Ничего нет, Геночка. — А-а.
В глубине души Генка разочарована. Может, они как-то не так отыграли? Оказались неподходящими хоббитами? Может, те неведомые силы, которые управляют их движением, поглядели на них и махнули рукой — мол, эти безнадежны? Она сидит, сморщившись от дыма, прислушиваясь к вялой болтовне.
— А вот интересно, кто допишет четверости… ик… шие? -Ну?
— Метет, метет по всей земле… железная метла… — звучно декламирует Ритуля, подавляя отрыжку.
— Метла… — бормочет Генка, — стола… и молча Берия в Кремле — встает из-за стола…
— По всей Руси звонят во мгле… во мгле колокола…
— Дюша, не выйдет. Два раза «во мгле».
— Это нормально, — говорит Гризли, — это эмфазис. Россия во мгле, типа.
— Играет Ленин на пиле — чудны его дела, — говорит Юджин.
— Ну, это ты уж совсем!
— При чем тут я? Это у автора так. Я просто знаю этот текст…
— Анечка, ты?
— Так проехали же! — удивляется Анечка, — Юджин заложил поэта! Кстати, а кольцо они вам дали какое?
— Круглое…
— Это понятно… А в остальном? Всегда хотела знать, как оно выглядело! Кольцо Всевластья то есть.
— Ну, кольцо как кольцо, — мрачно говорит Генка.
— Ну да, так оно и должно быть. Камня нет? И правильно. Типа обручалки, да?
— Покажи, Геночка! — уговаривает Дюша.
Генка справедливо подозревает, что Дюше хочется выпендриться перед Анечкой.
— Если я всякому буду показывать сакральные кольца власти…
— Да ладно, тут все свои, — машет рукой Ритуля.
Генка дергает за шнурок и вытаскивает кольцо. Оно тускло блестит в дымном воздухе.
— И правда, круглое… — разочарованно говорит Анечка.
— Я ж говорю, все как надо, — обижается Генка. — Типичное кольцо всевластья. И молча Берия в Кремле… — Генка вертит кольцо на пальце, — шьет новые дела…
— Э! Ты ее видишь? — озабоченно спрашивает Ритуля.
— Кого? — удивляется Анечка.
— Да Генку же.
— Какого Генку?
— Да хватит вам дурака валять, — сердито говорит Генка, озирая столик.
— Нет, правда… Вот вы, — Анечка останавливает официантку, у которой на табличке написано «Ляля», — вы ее видите?
— Никого я не вижу, — печально говорит Ляля, — в таком-то дыму…
Она забирает пустые кружки и уходит.
— Вот мне уже за тридцать, а я все еще могу различить всадника на лошади! — неожиданно заявляет Гризли…
— Очень приятно, — вежливо говорит Юджин, — и кто же лошадь?
— Она имеет в виду, что различает двойную звезду в ручке ковша, — объясняет Дюша, — Мицар и Алькор, ну, такая сложная звездная система, ее видят только очень зоркие люди.
И честно добавил:
— Лично я не вижу. Перестань, Геночка, они просто шутят. Но кольцо сними все-таки…
Он выбирается из-за столика. Пиво уже плещется где-то на уровне ушей.
Анечка эта ничего, думает он под журчание струи, только вот Генку раздражает такой тип женщин. Кольцо, надо же… Он украдкой смотрит, пришла ли эсэсмэска. Нет, наверное, мы им не подошли. Что-то я сделал не так…
— Позвольте, — кто-то проталкивается мимо писсуаров к кабинке.
— Простите, — Дюша сфокусировал зрение, — а вы Уверены, что вам именно сюда?
— На толчок? — удивляется Юджин, — да, что-то прихватило…
— Нет, это все-таки…
— Мужской туалет? — понимающе говорит Юджин, — но я мужчина… Могу паспорт показать…
Он смотрит на Дюшу, который поспешно застегивает молнию.
— Но это не значит, что мне не нравятся мужчины…
Он вдруг сует что-то Дюше в руку. Дюша хочет выбросить это что-то, но Юджин с силой стискивает ему ладонь.
— Я не… по этому делу, — Дюша тактично пытается высвободиться.
— Прочти, идиот, — шипит Юджин.
Дюша разворачивает свернутую в трубочку бумажку. «Завтра в десять утра на Воробьевых горах, у смотровой площадки. И не надевай его, ни в коем случае не надевай!»
— Остановимся, — говорит Генка, — вон там, за гаражами…
— Опять?
— Что значит — опять? Это естественный процесс. Пиво бурлит и ищет выхода. Посмотри, там никого нет?
— А если и есть, что же теперь? Ты ж уже журчишь.
— Ты мужчина, тебе легче…
— У мужчин свои проблемы… Ты уже? Тогда вставай, пошли. Кстати, я, знаешь, кого в сортире встретил? Юджина!
— И чего тут странного? — ворчит Генка, натягивая шорты. — Вот если бы ты его встретил на лекции по матанализу…
— Нет, интересно, что в мужском. Он утверждает, что он мужчина.
— Вот и проверил бы. Он, по-моему, был не против… Тем более, по-моему, он все-таки женщина…
— Он в сортире передал мне инструкцию на завтра, как бы от Гэндальфа.
— А сам-то Гэндальф где?
— Гэндальф по игре и не должен появляться до Раздола… пардон, Имладриса. Но откуда эти узнали, что мы идем в Огишку? Мы же не по игре шли…
— Господи, Дюша, ну случайно узнали и решили заодно отыграть эпизод. Ритуля кому-то сказала, тому же Юджину, тот связался с кем надо… Привязали эпизод к Огишке, вот и все. И еще спровоцировали меня кольцо надеть. И начали глазами лупать, чтобы все было как в игре. Эта Анечка, змеюка, и спровоцировала…
— Ну, при чем тут Анечка? — защищается Дюша, чувствуя смутную вину. — Хорошая девочка, спокойная.
— Ты теленок, Дюша… Всему веришь… А ведь сна нарочно про это кольцо завела.
— Брось, это уже мания преследования…
— Ну и что? Это у меня наследственное. У меня дедушка от растраты прятался, пять лет из квартиры не выходил.
Генка мнется, переступая с ноги на ногу, потом нерешительно говорит:
— Дюша, слушай, а… я действительно потеряла видимость? Ну, когда кольцо надела?
Под железным мостиком, перекинутым через овраг, чернеет вода. Мостик так себе, ржавый и зияет в центре рваной дырой. Но они привыкли — не первый раз ходят. Солнце падает за дальнее белое пятиугольное здание с башенками-ракетами по периметру, из рощицы на том берегу тянет дымом и слышны глухие удары по мячу. Лето, одним словом.
Вода в речке такая, что если искупать собаку, у нее вылезет шерсть.
На дальнем конце моста стоит группа гопников. Гопники облокотились о хлипкие перила, курят и плюют в воду. Такая у них, у гопников, манера. Что возьмешь с людей, которые вынуждены летом торчать в городе? Вот они и ищут развлечений на свою, грубо говоря, голову…
— Э? — говорит Генка.
— Ничего, Геночка, — успокаивает Дюша, — они вроде толерантные.
Генка в толерантность гопников не верит. Тем более сзади мост перекрывает еще одн,а группа гопников. Они тоже располагаются вдоль перил и тут же начинают курить и плевать в воду.
Генка понимает, что надо идти вперед расслабленной походкой и делать вид, что ничего не происходит и гопников она в упор не видит. Потому что понятно, что тем скучно и сейчас они найдут себе приятное развлечение. То есть, скорее всего, будут бить Дюшу. Его бьют гораздо чаще, чем Генку. То есть Генке до сей поры вообще везло в этом отношении.
Гопники сзади свистят в два пальца. Генка машинально вцепляется Дюше в локоть, но тот освобождает руку. Надо, чтобы рука была свободна. Я же учился карате, думает Дюша, надо, проходя мимо, двинуть ногой вон того, мордатого. То есть по морде и то есть сразу, чтобы было психологическое преимущество. Тем более что морда у него противная. Но как можно ни с того ни с сего стукнуть человека по морде, когда он еще ничего тебе не сделал? Получается некий парадокс… Нога не подымается вот так ни с того, ни с сего.
Генка думает — Дюшу сейчас будут бить и он потеряет лицо. Нет ничего хуже для отношений, чем опозориться перед женщиной вот таким вот макаром… Он вроде карате занимался, но он же не будет человека бить ни с того, ни с сего, да еще по морде.
Дюша думает — а если они начнут обижать Генку, а я не смогу ее защитить? Это же конец отношениям! Нет ничего хуже, чем вот так опозориться перед женщиной…
— Эй, — говорит Генка, — закурить не найдется?
Она стоит перед ближайшим гопником, приветливо улыбаясь, и глядит ему в глаза.
— Сичас, — бурчит гопник, доставая помятую пачку ЭлЭм и поднося Генке огонек. Зажигалка у него в форме пистолета.
— Спасибо, друг, — говорит Генка, пуская гопнику дым в глаза. Привлекательно, но не слишком провокативно покачивая бедрами, она берет Дюшу под руку и, крепко держа его за локоть, сходит с моста на землю. Отставленная сигарета дымится у нее в руке. Гопники какое-то время ошеломленно смотрят им вслед, потом мост содрогается от гулкого топота. Дальние гопники бегут по нему, чтобы присоединиться к ближним.
— Бежим, — шипит Генка, продолжая держать Дюшу за локоть. Дюша чувствует, как ее ногти впиваются ему в кожу.
— Еще один, — безнадежно говорит он.
Тропинку им перекрывает человек в старой штормовке. Дюша на всякий случай готовит ногу к неотразимому удару. Человек довольно ловко отскакивает в сторону, торопливо выдыхая:
— Бегите, я их задержу!
Топот делается тише, но только потому, что гопники сбежали с моста.
— Нет! — Дюша не хочет терять лицо, — мы тоже…
— Что — тоже, бежим! — шипит Генка, которой на лицо уже наплевать.
Но Дюша уже пригнулся и стал у обочины. Впрочем, он успел только примериться — человек в штормовке бил ногой, как Дюше и не снилось. Один из нападавших падает, с шумом проламывая кусты. Сзади визжит женщина.
— Милиция! — вопит кто-то, — убивают! Милиция!!!
Генке кажется или у одного из гопников в руке что-то блеснуло?
— Милиция! — вопит она, слыша, как где-то далеко вторит соловьям милицейский свисток.
Гопник падает, нож падает отдельно, сверкая в закатных лучах и вращаясь, как пропеллер.
— Атас! — орет кто-то.
— Шухер!
— Всем стоять!!!
— Бегите! -человек в штормовке оборачивается к Генке, — а то вас тоже повяжут!
— Мы это, — пыхтит Дюша.
— Бегите, дурачье! — Он толкает Генку в сторону, на боковую дорожку, и та, сориентировавшись, припускает, увлекая за собой Дюшу. Они мчатся мимо волейбольной площадки, трех возбужденных собак, которые с лаем пытаются их преследовать, пикника с шашлыками и наконец плюхаются на траву рядом с какой-то парочкой. Парочка соседством недовольна. Зато Генка довольна, поскольку преследователи и преследуемые, топоча ногами, проносятся мимо.
Дюша удивленно моргает. Он пребывает в относительном психологическом комфорте — он перед Генкой не опозорился. Спасибо Генке… То есть этому их неизвестному защитнику. Всем спасибо, одним словом, они ему не дали потерять лицо. Он просто не успел. Впрочем, в защиту Дюши надо сказать, что он сражался бы до последнего. Дюша человек по-своему отважный и прямодушный — Генку он бы защищал как лев. Но сейчас, когда явная опасность миновала, он начинает сомневаться.
— Как ты думаешь, Геночка, это эпизод? Или нет?
— Какой эпизод? -возмущается Генка. — Какой эпизод? Ты что, совсем свихнулся со своей игрой?
— Назгулы.
— Эти головоногие — назгулы? Самые обычные вонючие гопники!
— Геночка, говорю тебе, это эпизод с битвой на Заверти. А то был Арагорн!
— Нет! -Да!
— Почему он тогда не представился?
— Не успел. Он нас с самого утра пасет, нет?
— А вот завтра и посмотрим, Арагорн это или нет, — говорит Генка.
Почему— то это у нее получается зловеще.
Внизу, в котловине, за лентой реки лежит мутноватый город. На площадке у обрыва фотографируются туристы. Еще здесь продаются гнусные ликом матрешки.
Несколько свадебных кортежей останавливаются поодаль, из одного, щедро приподняв юбки, вылезает невеста в белом.
— Вот настоящая эльфийская дева, — говорит Дюша.
Они оба сидят на гранитном теплом парапете и болтают ногами. Проползает поливальная машина, оставляя мокрый след, точно улитка…
— Сомневаюсь. С такими-то кривыми ногами?
— Почему ты все склонна опошлять? Кстати, как ты думаешь, что у нас по плану? Битва на Заверти? Или у Бруинненского брода? Если вчера на том мосту была битва у Бруинненского брода…
— Нет, — сердится Генка, — вчера была битва на Морийском мосту!
— Но это же не по плану, — возражает Дюша.
— Я и говорю. Ты что, Дюшик, совсем с ума поехал? Вчера была вульгарная драка с гопниками.
— А тот?
— Что тот?
— Арагорн?
— Это не Арагорн.
— Кто ж еще?
— Привет! — раздается у них за спиной высокий голос. Генка с Дюшей подпрыгивают и оборачиваются.
Кусты на склоне раздвигаются и из них, блестя очками, выглядывает бледное лицо. Прижав палец к губам, девица оглядывается, потом шустро перелезает через парапет. На ней кожаные штаны и майка цвета палой листвы. Еще на девице узорчатый пояс, а на нем фляга в чехле.
— Здравур, — деловито говорит девица, похлопывая себя по бедру. — Простите, что не вмешался сразу в вашу беседу. Но мне потребно было убедиться, те ли вы хоббиты…
— Это… — мямлит Дюша.
— Арагорн Телконтар. Эльфийский Берилл. К вашим услугам.
— Ты -Арагорн? — Генка пожимает прямыми плечами, частично охладев к игре — в этой версии Эльфийскому Бериллу явно недостает мужского обаяния.
Дюша неУверенно произносит:
— Старое золото редко блестит?
— Скорее, в истинном золоте блеска нет, — отчеканивает девица, — ладно, пошли. Кругом враги. За нами погоня. Но вы не бойтесь. Я проведу вас безопасными тропами.
Они встают — девица, которая оказывается Дюше аккурат по плечо, вытаскивает из рюкзачка планшетку с картой. Такое ощущение, что карту специально мяли, а кое-где и прижигали.
— Так… ориентируемся… где тут у нас север? — девица очень деловита.
— Кажется, там, — говорит Дюша и делает неопределенный взмах рукой.
— Надо посмотреть, где мох гуще, — предлагает Генка.
— Да назгул его знает, он везде одинаковый. Сыро тут, — девица огибает замшелый ствол, глядит на реку, сощурив глаза, потом решительно говорит, — ладно. Туда. И торопитесь, если вам не безразлична судьба Средиземья!
Она вновь ныряет в заросли, Генка и Дюша вынуждены следовать за ней.
— И это Арагорн? — пожимает плечами Генка, — вот эта ботаничка?
— А мне она понравилась. Свойская такая девка.
— Тебе все они нравятся. Слушай, как там тебя…
— Арагорн, — говорит девица, не оборачиваясь. Рыжие волосы у нее перетянуты резинкой и прыгают меж острых лопаток.
— Нет, не по игре…
— А-не-по-игре-не-бывает, — выпаливает девица. Она явно уязвлена.
Они минуют заросший яблоневый сад, где еще нет никаких яблок. Над опавшими лепестками растерянно гудят пчелы.
— Тогда почему ты вчера не подошел к нам, о Арагорн? — спрашивает Дюша. Он в игре и очень этим доволен. Все почти как взаправду и в то же время не взаправду — странное, но приятное ощущение.
— Ну, будем считать, что я наблюдал за вами издали. Я — следопыт, дун-адан, мастер скрадывания…
— Ага, — на всякий случай соглашается Дюша.
Для мастера скрадывания девица слишком громко топочет. И все время наступает на какие-то сучки.
— А ты раньше вообще играла? — подозрительно спрашивает Генка.
— А как же. Я старый хищник. — Кто?
— Ну, я почти на всех хишках была, -поясняет девица. — Типа, на хоббитских игрищах. Чуть не с основания. Вот это были боевки! Не то что ваша.
— А чего ж согласилась?
— Попросили очень, -туманно поясняет девица, — им спец нужен. Понятно? Так, куда я карту подевала? Она озабоченно роется в рюкзачке.
— Ага, нам туда. Кажется…
— Кажется? — фыркает Генка.
— Ну, точно туда.
От дорожки вбок отходит еще одна тропка, по бокам густо поросшая крапивой. Крапива, невзирая что в беленьких цветочках, Генке очень не нравится. Она подозревает, что крапива каким-то образом участвует в игре.
Тропка сырая, рядом по желобу сбегает какой-то ручеек. Над водой вьются комары.
— А… Имладрис где? — беспокоится Дюша.
— Там. Т-шш… — Девица замирает. — Что?
— Они.
— Назгулы?
— А то, — соглашается девица. Какое-то время она стоит на цыпочках, напряженно вытянув шею, потом машет рукой куда-то вбок. — Туда! Скорее!
— Так я и думала, — пыхтит Генка, проламываясь сквозь крапиву.
Земля здесь влажная, и у Генки скользят подошвы сандалий. Дюша в кроссовках, и ему легче. Правда, он наступил в ручей, и теперь из левой кроссовки с хлюпаньем выплескивается вода.
Они выбираются к корням мощного дуба и разом бросаются на землю.
— Вон там, — шепчет девица.
Сначала Генка ничего не видит, потом различает спускающиеся по склону черные фигуры. Двигаются они как-то странно, сначала Генка не понимает почему, потом замечает, что фигуры восседают на палочках, увенчанных лошадиными головами. Генка так полагает, что головы пластиковые, крашенные в черный цвет самостоятельно. Палки то и дело путаются за полы плащей, затрудняя движение.
— Это — назгулы? — спрашивает она, нервически хихикнув.
— А то, — мрачно отвечает Арагорн. — Вот они, тень тени, порождение тьмы. Горе тому, кто попадется им на пути.
Дюша несколько разочарован. Он полагал, что назгулы будут хотя бы на настоящих лошадях. Или на «Ямахах» — этот Юджин дело говорил. Потом он решает, что так даже лучше. Это же все-таки игра. Вчерашнее столкновение с гопниками было уж слишком настоящим.
Один из назгулов задирает голову и издает душераздирающий вой. Где-то далеко, отозвавшись, лает собака…
Интересно, думает Дюша, этот дуб имеет какое-то символическое значение? Если имеет, то им предстоит схватка. И Фродо должны ранить моргульским клинком. Если нет, может, надо сматываться отсюда.
— О Арагорн, — вежливо говорит он, — не пора ли нам это… избегнуть преследования?
— Сейчас, они слезут с той горки, и мы пойдем, — поясняет Арагорн, — пока они нас не видят.
— А Фродо ранят моргульским клинком? — кровожадно интересуется Дюша.
— Это уж как получится, — пожимает плечами Арагорн, — ладно, пошли. — Она встает с земли и деловито отряхивает колени. — Вон ту водичку видите?
Давешний ручей вырвался из желоба и теперь течет по песчаному руслу ледяным нешироким потоком. Похоже, думает Генка, это какой-то подземный ключ.
— Это Бруинненский брод, — поясняет Арагорн, — если мы через него переправимся, мы в безопасности.
— А… битва?
Ближайшие кусты раздвигаются, и из-за них высовывается черная лошадиная голова на палочке.
— Вот вам ваша битва, — с удовольствием говорит Арагорн, -доставай кинжал, Фродо!
— У меня нету, — шипит Генка.
— Тебе что, в могильнике этот урод Бомбадил не дал кинжала? Ну, хоть ветку вон ту обломи. Символически! Теперь маши ей, маши! Реагируй!
За лошадиной головой появляется голова назгула. В капюшоне запутались сосновые иголки.
— Отда-ай кольцо! — воет назгул замогильным голосом. Генка вскакивает и размахивает веточкой, прижимаясь спиной к теплому стволу дуба.
— Кольца вы не получите! — гордо заявляет она. — И я не ваш!
— Я еще не сказал, что ты — наш! — возмущается назгул. — Это следующая реплика! Отдай кольцо, дура, то есть, тьфу, мохноног поганый!,
— Не дождетесь!
Следом за первым из-за кустов выныривает еще один назгул.
Ой, думает Генка, а если они и вправду отберут кольцо? Ведь никто не говорил, что такой исход событий невозможен! Дюша топчется рядом — он тоже подобрал с земли ветку и теперь размахивает ею, словно отгоняя комаров.
Арагорн вытаскивает из кармана зажигалку и чиркает колесиком. Язычок пламени, почти невидимый в ярком солнечном свете, вспыхивает перед носом назгула. Тот машинально подает назад.
— Прочь, порождение тьмы, — сурово говорит Арагорн, срываясь на фальцет, — ступай к своему властелину!
— Сам убирайся, придурок, сын придурка, — говорит назгул. — Неча было твоему вонючему предку кольцо в Андуине топить! А вот щас как шарахну твоего хомячка моргульским клинком!
Генка на всякий случай отступает за ствол дуба. К ней сзади подбирается еще один назгул.
Арагорн пытается еще раз отпугнуть назгула зажигалкой, но из нее вырывается лишь призрачная искра.
— Вот тебе, ископаемое, — говорит Генка, бросая в назгула желудем.
Арагорн пронзительно свистит в милицейский свисток.
— Помощь! — визжит она не менее пронзительно — Помощь! Гилдор, куда ты подевался, сукин сын!
— Я здесь, — раздается торжественный голос, и на поляну въезжает еще один всадник — лошадиная голова на палочке у него белая и плащ, понятное дело, белый, кое-где припачканный пятнами травяной зелени. Гилдору от силы лет пятнадцать, и он страдает подростковым фурункулезом. Природное Генкино уважение к эльфий-скому племени стремительно испаряется.
— Бегите, — ломающимся голосом говорит Гилдор, — я их задержу! Возьми моего коня, о друг эльфов. Он вынесет тебя на тот берег!
— Это он тебе, Геночка, — медовым голосом произносит Дюша.
— Да вы… вы что? — возмущается Генка.
— Не бойся, о друг эльфов, — успокаивает Гилдор, — мой конь только с виду страшен. На деле им легко управлять. Я подтяну стремена, чтобы тебе удобнее было ехать.
Сидя верхом на палочке, Гилдор достает Генке едва до плеча.
— Садись, Геночка, садись… Спасай надежду Средиземья…
— Не бойся за нас, — подхватывает Арагорн, — ты им потребен, не мы. И погоня будет за тобой, не за нами…
Гилдор выхватывает из-за плеча деревянный меч и начинает размахивать им в воздухе. Меч задевает за ветви дуба, сверху сыплется древесная труха. Назгулы слегка подаются назад.
— Ну же, — с натугой хрипит Гилдор, — я их не смогу так держать долго.
Генка с пылающими от стыда ушами подбегает к Гилдору и выдергивает из-под него палку с лошадиной головой. При относительно тесном контакте обнаруживается, что Гилдор примерно такой же Гилдор, как Арагорн — Арагорн. Девица, да еще и страшненькая… да что они тут, думает Генка, всех мужиков истребили в запале, что ли?
Она, чувствуя себя полной идиоткой, зажимает лошадиную палку между коленками и, подпрыгивая, бежит к воде. Назгулы с воем несутся за ней, путаясь в плащах и цепляясь за выбоины игрушечными лошадками. Генка оборачивается, раздраженно отбрасывает коня в сторону и припускает изо всех сил. У нее хорошие спортивные задатки и длинные ноги.
— Эй! — кричат обиженные назгулы, — так не по правилам!
— В пень правила! — кричит Генка на бегу, — я Средиземье спасаю!
Она с размаху прыгает в воду и оттуда показывает назгулам средний палец.
— Ах ты, кролик тухлый, — вопит предводитель назгулов," -ну, я тебя!
Из— за кустов на том берегу ручья выезжает отряд эльфов. Все на белых лошадях (той же породы, что у Гилдора), в белых и зеленых плащах, на распущенных волосах обручи из цветной фольги. Эльфы размахивают деревянными мечами и нестройно призывают Элберет.
Черные всадники неохотно пятятся.
— Валите отсюда, — кричат эльфы, — а то наваляем!
— Ах вы, бессмертные выродки, — кричит предводитель, разворачивая коня и углубляясь в лес, то есть в ближайшие кустики.
— От бессмертного слышу! Пойдем, о друг эльфов. — Один из эльфов, придерживая несуществующие поводья, обращается к Генке, — и вы идите, его верные спутники! Ибо вас ждет торжественный пир по случаю успешного завершения первого этапа вышей миссии, ну а потом совет…
— У Элронда? — спрашивает Генка, отряхивая джинсы.
— У Элронда. Все как положено.
Элронд, думает Генка, наверное, тоже баба. У них все бабы. Просто улитка на склоне какая-то, а не властелин колец.
— А Гэндальф где? — интересуется Генка.
— Эй! — кричит эльф, не оборачиваясь, — где Гэндальф?
— А черт его знает! — вопят из-за холма. — Шевелитесь, жрать охота!
— То есть прошу пожаловать на пир, — говорит Гилдор, перебравшись через ручей и подбирая свою игрушечную лошадку, — и тебя, верный спутник верного, и тебя, о Арагорн Телконтар…
— А где Арвен? — тут же спрашивает Арагорн.
— Ждет тебя, о Дунадан, — Гилдор вздергивает подбородок, указывая куда-то вперед.
Из— за кустов выходит еще одна девица, на сей раз в платье, на голове сеточка, острое бледное лицо обильно напудрено, но в общем-то можно разглядеть, что ей далеко за тридцать. Арагорн подходит к ней, долго-долго смотрит в глаза, склоняет гордую голову…
— Это у них какие-то лесбийские игры, — шепчет Генка уголком рта.
— Вовсе нет, — пылко возражает Дюша, который только-только начал получать от игры хоть • какое-то удовольствие, — это кросс-половой отыгрыш.
Арвен играет с душой — в зеленое бархатное платье с разрезом, рукавами-буф и шлейфом вложено столько причудливой фантазии, что Генке делается даже как-то неловко…
Теперь видно, что за холмом расположился целый лагерь -тенты на шестах, флажки, скатерти, расстеленные прямо на траве. В ручье охлаждаются бутылки с пепси-колой и минералкой. Какой-то эльф сосредоточенно нарезает бутерброды.
— Прошу, — говорит Арвен, поводя широким рукавом.
— А и правда жрать хочется, — соглашается Генка.
— Для хоббита это совершенно естественно, мой мохноногий друг. Добро пожаловать в Имладрис.
Генка только-только успела плюхнуться у ближайшей тарелки с бутербродами, как к ней подбежал маленький эльф в съехавшем на одно ухо венке из одуванчиков.
— Государь Элронд зовет, — пищит он.
— А подождать государю слабо? — ворчит Генка.
— Так нельзя, — укоряет маленький эльф, — вы должны немедленно вскочить и идти.
— А по книге нам дали доесть.
— Так то по книге!
Дюша вновь, выражая готовность, поднимается с травы и проницательно идет к единственной брезентовой палатке, украшенной резными листьями серебряной фольги.
Маленький эльф бежит за ним, спотыкаясь о кочки.
Генка хватает ближайший бутерброд и, поминутно откусывая от него, тоже неохотно тащится следом. Невдалеке Арагорн о чем-то беседует с Арвен.
Маленький эльф отдергивает полог и сует голову внутрь.
— Хоббиты пришли, — сообщает он.
— Пусть подождут на пороге, -раздается приглушенный голос.
Эльф высовывает голову и оборачивается к ним.
— Государь велел подождать на пороге, — переводит он. Полог чуть откидывается, но Генка различает лишь смутный силуэт у задней стенки палатки.
— Так, значит, вы — хоббиты, — говорит эльфийский владыка из тьмы, — в тяжкое время попали вы в Имладрис. Ибо тьма сгущается, и тени удлинились.
— Воистину как бы да, — говорит Дюша, лихорадочно соображая, где он недавно слышал про удлинившиеся тени.
— Смертельной опасности вы подвергались, доставляя сюда это кольцо, и выполнили свою задачу с честью, о Фродо!
— Фродо — вот он, — поясняет Дюша, кивая в сторону Генки, — то есть она. Ну, то есть вот это Фродо, а я — Сэм!
— В общем, — доносится из тьмы, — разницы нет.
Генка щурит глаза, вглядываясь — Элронд почти невидим, лишь лицо смутно белеет в полумраке. На голове у него отблескивает венец, а на пальце вроде как можно разглядеть кольцо с бледным камнем.
— Разве Сэм не дошел с Фродо до конца, до огненной пропасти?
— Кстати, — говорит Генка, — насчет огненной пропасти. Где она находится территориально?
— Мне то хорошо ведомо, — говорит Элронд, — вы же узнаете в свое время. Ибо много препятствий надлежит вам преодолеть с вашими верными спутниками, пока не…
— А! — радуется Дюша, — свободные народы свободного мира! А где они, кстати? Где Гэндальф?
— С Гэндальфом временные трудности. То есть я хотел сказать, он присоединится к вам позже.
— А Леголас и Гимли? Боромир, в конце концов?
— Эй, — возглашает Элронд, — кто тут у нас низший эльф?
— Я здесь, государь, — маленький зеленый эльф раздвигает Генку и Дюшу и просовывает голову в палатку.
— Где у нас Леголас и Гимли?
— А они на вокзал поехали. Питерских эльфов встречать, — поясняет низший эльф.
— А! — спохватывается Элронд, — у нас ожидается делегация дружественных эльфов из Лихолесья. В связи с напряженной международной обстановкой в Средиземье. Ну и ладненько, там и встретитесь. Арагорн проведет вас. Рассматривайте это как начало вашего многотрудного пути, о хоббиты! Я все сказал! Желаю вам удачи в борьбе против мирового зла, о мои маленькие герои!
Он делает какое-то движение рукой, и перед носом у Генки разворачивается пестрый полог, закрывая вход в палатку.
— По-моему, это какой-то идиотизм, — ворчит Генка, следуя за Арагорном, бодро топающим по платформе станции Воробьевы горы. За стеклянными стенами нестерпимо блестит река.
— Почему? Мне нравится. Забавно и даже трогательно как-то у них получается. Нет, я рад, что мы согласились, Геночка. Такой экспириенс!
— А ты Элронда разглядел? Почему он был скрыт во мраке? -Потому что тени удлинились? — неУверенно предполагает
Дюша.
— Скорее, потому что он — тоже баба, — говорит Генка, — популяция у этих эльфов такая, что ли? Сугубо женская?
— Прикинь, Генка, сколько у Толкиена активных женских ролей? Ну, Арвен, условно, ну еще Галадриэль, ну, Эовин. Которую, кстати, лично мы по игре и не увидим. А играть всем хочется. Женщины тоже люди. Меня другое немножко смущает. Почему они нам устроили игру по низшему разряду?
— Что значит — по низшему? А какой у них высший? С натуральным Ородруином?
— Нет, но все-таки странно. Те эльфы, в Эгладоре, были совсем не такие. У них и стража на дереве, и луки, и прикид серьезный, и по квэнья ботают. А эти на палочках скачут, пепси-колу пьют. Одна Арвен прикинута как надо, но у нее, по-моему, с головой не все в порядке.
— Еще бы, в ее то годы! Арагорн, — Генка вдруг напрягается, и Дюша чувствует, как ее плечо твердеет, — эй, Арагорн! Да остановись же ты, наконец! Кто это там?
— Назгулы! — взвизгивает Арагорн. В дальнем конце вестибюля медленно вырастают остроконечные черные капюшоны. Их зубчатые тени отражаются в блестящем настиле, точно в стоячей озерной воде. Немногочисленные пассажиры, ожидающие поезда на платформе, не обращают на назгулов никакого внимания.
— Арагорн, ты, это… отбивайся, первый меч Средиземья, — оживленно говорит Дюша, предвидя следующее замечательное приключение.
Арагорн, застыв на месте, хлопает рыжими ресницами.
— Это… откуда? — выговаривает Арагорн, обращаясь в пространство.
— Как — откуда? — говорит совершенно довольный Дюша, — из Минас-Моргула, а то!
— Но это не по… то есть…
— Дюша, — говорит Генка тихо, — надо драпать от этих Моргулисов.
— Ну да, ну да…
— Нет, я серьезно. Надо драпать.
— От назгулов не скроешься, — радостно сообщает Дюша.
— Но попробовать-то можно. Арагорн, раздери тебя Барлог, сюда! За колонну…
Дюша жизнерадостно, как щенок, запрыгивает за колонну и выглядывает оттуда, с любопытством озирая вестибюль. Назгулы плавно скользят по блестящему красноватому камню, их головы мерно поворачиваются из стороны в сторону.
— Поезд видишь?
— Но он же не в ту сторону, — блеет Арагорн. — Нам на Комсомольскую… питерские эльфы…
— Дура, — с чувством говорит Генка и прыгает в открывшуюся дверь. Одной рукой она вцепилась в Дюшу, другой — в упирающегося Арагорна. Назгулы, сориентировавшись, прыгают в ближайший вагон. Прежде чем поезд трогается, Генка, продолжая мертвой хваткой держать Арагорна и Дюшу, вываливается из поезда на платформу. Поезд трогается, за стеклом маячат черные остроконечные тени. Генка в ужасе видит, как черная рука пытается просунуться между створками двери.
— Что это б-было? — бормочет Арагорн, поправляя съехавшие очки.
— Назгулы, разумеется, — холодно говорит Генка, — ты что, настоящих назгулов не видела, идиотка? Это тебе не твои воши на палочках… Скорее, поезд подходит. А то они еще стоп-кран сорвут, с них станется.
Поезд выезжает на прозрачную платформу, раздувая Генкины черные кудри. Они запрыгивают в вагон и, отдуваясь, прислоняются к противоположной двери. За дверью видна искривившаяся река, купы деревьев, ступеньки, сходящиеся к воде…
Двери захлопываются. Река начинает двигаться, все быстрее набирает скорость. Над городом стоит торжествующий бледный день.
— Откуда они взялись? — удивляется Арагорн, перекрикивая стук колес. — Из какой-нибудь другой игры?
— Но ведь мы по-прежнему хоббиты, — рассудительно поясняет Дюша, — так что назгулы совершенно естественно…
Генке кажется, что это как раз неестественно, но она только говорит:
— Послушай, Арагорн, как тебя там, на вокзале будет много народу? Эльфийского, я имею в виду.
— Ну да, — мрачно говорит Арагорн, — все, кто еще остались.
— Что значит — остались? А прочих что, уже истребили?
— Не-а, просто на полевки уехали.
— А ты, значит, нет. Не взяли тебя, да? Ладно, и то хорошо, назгулы в толпе не нападают.
— Назгулы точно из другой игры, — оживленно говорит Арагорн, — накладки-то всякие бывают. Вот прикинь, как-то на хишке берут меня в плен. Ну, сижу я в плену, сижу, потом достало сидеть, и я кончаю жизнь самоубийством.
— А по-моему, ты вполне жива, — замечает Генка.
— Так по игре же. Ну, и пошла в Мандос. Да вы чего, это обитель загробная… А покойники у нас жили на самом краю территории, за Андуином, ну за Яхромой то есть. И вот иду я по тропке, лес вокруг, солнце садится, от земли туман поднимается, ну, жутко мне стало, мало ли кто в лесу ходит… Сморю — мужик идет, катит велосипед, сам с рюкзаком, ну цивил какой-то, кто его знает, что за человек, значит, я с тропки схожу и решаю в кустах укрыться предусмотрительно. Мужик, видно, что-то все-таки заметил, стоит, велосипед поставил, оглядывается, и тут из за поворота выходит, блин…
— Блин?
— Балин! Государь Мории. С топором, в шлеме, с бородой и два меча на поясе. А за Балином вышла и дружина его: шесть витязей — и все в аналогичных прикидах. Мужик и челюсть-то подобрать не успел, как Балин отставляет его велосипед с тропы и вся компания проходит мимо в полном молчании. А тут, с криком «пропустите покойницу», из кустов вылезаю я… В орочьей куртке, что характерно. Мужик как меня увидел, велосипед бросил и как кинется бежать… В направлении, откуда Балин с дружиной пришел. А там как раз эльфы лагерем стояли… [
— Ну и что?
— А то, что всякое случается.
Генка пожимает стройными плечами.
Поезд ныряет в тоннель. За темной дверью вьются какие-то загадочные трубки, проносятся призрачные огни. Дюша думает — а если поезд вынырнет не здесь и не сейчас? Немножко в другом мире, где все вроде так же, но на самом деле чуточку иначе? Система-то сложная, топология запутанная, вот случится какой-то схлоп пространства-времени и — нате вам!
У Генки свои заботы.
— Тугрик твой, Дюша, кажется, тоже был Гилдор, да? — спрашивает она. — Преображающийся эльф?
— Вообще-то да, — соглашается Дюша.
— И эта мелкая на Воробьевых, на белой лошади на палочке — тоже Гилдор была. Два, значит, Гилдора. Из них один недоделанный. И назгулов два отряда. Одни просто паноптикум какой-то, а другие — ничего, серьезные назгулы. Это почему, а, Арагорн?
— Я ж говорю, — печалится Арагорн, — накладка вышла.
— Из-за этой накладки эти назгулы нас чуть среди бела дня не замели!
— А в чем, по-вашему, состоит хоббитское предназначение? — Арагорн постепенно приходит в себя, — уходить от назгулов! А мое — защищать вас, маленьких и слабых…
— Хорошо же ты нас защитила!
— Я был не подготовлен, — сухо говорит Арагорн.
— Будто настоящего Арагорна назгулы каждый раз телеграммой извещали…
Станции на миг замирают перед ними — пустые, полные народа, обложенные белой кафельной плиткой, гладким кровавиком, нежнейшим мрамором, похожим на пласты нутряного жира. Генка тревожно меряет взглядом каждую очередную платформу. Лишь когда двери снова захлопываются, она немного расслабляется.
— Ты чего? — беспокоится Дюша.
— Да так… кстати, где у нас Ородруин, а, Эльфийский прихвостень?
— Еще понятия не имею, — вертит головой Арагорн, — это только мастер знает!
— А! — удовлетворенно говорит Генка, — мастер! А ты сам его хорошо знаешь, о потомок эмигрантов с Заокраинного запада?
— Кто ж его знает? — удивляется Арагорн, — мастер — он такой…
— Понятно. Ладно, пошли. Нам выходить. Только осторожно.
— Почему — осторожно?
— Ты что, Арагорн, совсем дура?
У перрона толпится группка эльфов. В высоких сапогах и зеленых плащах, в камзолах цвета прелой листвы, бархатных платьях с разрезами…
— … сбалансирован по гарде, так финтить легче…
— … а как вы пытаете? Мы прибегаем к зеленым яблокам. На ниточке, знаете? Заставляем кусать.
— И тут он вынимает свой двуручник…
— А изнасилование вы практикуете? Мы практикуем.
— Смотри, Дюша, вон Юджин!
Юджин, весь в черном, несмотря на жару — черный плащ, черная шерстяная туника, черные штаны, черные сапоги — машет им затянутой в черную перчатку рукой.
— А, мои маленькие друзья! — говорит он. — Добрались все-таки?
— А почему это мы должны были не добраться? — подозрительно спрашивает Генка.
— Да мало ли, — неопределенно отвечает Юджин.
— Вот они, — раздается в толпе, — вот они!
С подножки соскакивает темный эльф, черные кудри развеваются у него за плечами, черный плащ оторочен серебром. За ним идет девица в парчовом золотистом платье. Когда она изящно подбирает подол, чтобы сойти с вагонной площадки, видно, что на ней алые колготы и остроносые сапоги.
— Сама майа Мелиан!
— Вообще-то сейчас я Йенифер, — говорит девица, принимая чью-то руку и величественно опираясь на нее, — и не выбивайте меня из образа.
За ней из вагона выскакивает еще несколько эльфов в зеленых плащах. Остальные пассажиры нерешительно толпятся на площадке, подавленные этим великолепием. Арагорн толкает Дюшу в бок:
— Гляди, как вылупились! Ну, точно, как мы, когда ехали из Полтавы с игры «Арверниен»…
— Арагорн, — сквозь зубы говорит Генка, настороженно озираясь по сторонам, — заткнись, а? Или нет, лучше скажи, где эти нацменьшинства?
— А?
— Ну, гнум с эльфом? Где?
— Сичас!
И кричит пронзительным голосом:
— Леголас! Гимли! Где вас носит, защитники Средиземья?
Из кольца вокруг питерских эльфов выбирается крепкая коренастая девица в штанах и с волосами, заплетенными в косу.
— Это Гимли? — понимающе спрашивает Дюша.
— Леголас, — поясняет девица, изо всех сил тряся Дюшу за руку так, что тот морщится, — сын Трандуила, короля Лихолесья!
— Так Трандуил вроде на сносях, — конфиденциально говорит Дюша, демонстрируя свою осведомленность.
— Да, ну и что? — пожимает широкими плечами девица, — Гимли! Ты где? Выходи, познакомься с хоббитами!
— Очень приятно, — вежливо говорит Гимли. Он очень похож на Леголаса, только чуть повыше ростом. И тоже девушка.
— А где твой боевой топор, о сын Глоина? — вдруг встревожился Арагорн.
— В автобусе, — поясняет Гимли, — там же, где вон его лук. Мы разве на квартирник не едем?
Тут только Генка замечает, что все эльфы во главе с питерскими бойко тянутся к выходу. На перроне уже почти никого нет. Что-то печально кричит вокзальный репродуктор.
— Как это не едем, — торопливо говорит она, — едем!
— Но это… — пытается притормозить ее Дюша, — разве нам не на игру?
— Ты инструкции получил? — сухо говорит Генка, — нет? Арагорн, ты получил инструкции? Нет? Так какая разница, где их ожидать! Поехали, Дюша, поглядим, что такое эльфийский квартирник…
На стоянке припаркован замызганный автобус — эльфы, галдя, грузятся в него. Как раз в данный момент, изящно приподняв подол платья и выставив ногу в алом чулке, по ступенькам поднимается Мелиан-Йенифер.
Генка энергично протискивается в автобус следом за ней.
Мелиан— Йенифер окидывает ее холодным взглядом.
— Мест нет, — говорит она.
— Постоим. Да, Дюша? Кстати, мы на автобусе, о скитальцы Средиземья? Что, на метро нельзя было добраться?
— Так мы потом на игру едем, — поясняет белокурый эльф в серебристом плаще, — в пансионат «Звездочка». Только это не по Толкиену, по Сапковскому. Эпизод «Ведьмака» будем отыгрывать… Ну тот, со съездом чародеек…
— А!
— Питерцы на «Ведьмаке» собаку съели. Их разработки. А у нас опыт нулевой.
— А!
— Писателя послушаем и погрузимся.
— А писатель-то кто?
— Наш человек, — поясняет эльф.
Автобус, чихая и фыркая, ползет через раскаленный город. Ползет мимо высотка у трех вокзалов, ползут желто-серые здания, надолбы вдоль автострады, троллейбусный парк, скверик, голубая свежеотштукатуренная церковь с соблазнительно-округлым куполом, трамвайная колея…
Генка вытягивает шею и беспокойно смотрит в заднее окно. Она и сама не знает, что ожидает увидеть — черный лимузин с непрозрачными окнами, зловеще следующий по пятам, или еще что похуже — но сзади, за грязным стеклом, льется безразличный поток пестрых автомобилей.
…Рядом с навороченной витриной магазина «Свет» каменная стена с крохотной калиткой. Один из эльфов жмет на грязный звонок. Сквозь щели в ограде видно, как по дорожке, где на выщербленную гипсовую вазу осыпается сирень, идет высокая румяная женщина, майка у нее заляпана пестрыми масляными красками, пестрый подол лоскутной юбки болтается над крепкими голыми щиколотками. От женщины пышет тем плохо скрытым психическим здоровьем, которое иногда отличает талантливых художниц, несмотря на все их старания.
Увидев толпу эльфов у калитки, она нисколько не удивляется, напротив, откидывает щеколду и молча разворачивается и идет по дорожке, шлепая сандалиями без пяток.
Дверь в крохотный флигель открыта. В сенях темно, мутное окошко выходит в сад, на вешалке висит тяжелый зимний тулуп, под ним, приткнувшись друг к другу, расположились валенки с галошами. Эльфы, возбужденно щебеча, вваливаются в сени, вытеснив Генку с Дюшей в большую комнату, заставленную полотнами абстрактного толка. На стенах висят африканские маски и лоскуты каких-то шкур животных вперемежку с эльфийскими луками. С одинокой лампочки свешивается низка костяных бус и деревянная птичка.
Художница вытирает руки замасленной тряпкой.
— Сит даун, пипл, куда можете, — приветливо говорит она. Генка с размаху плюхается на какую-то вышитую подушечку.
Таких подушек по дощатому полу раскидано немерено. Еще на полу наблюдается несколько мутных граненых стаканов, накренившаяся вавилонская башенка стаканчиков пластиковых, три пакета чипсов и высокая дама с проседью в черных волосах, перехваченных кожаным хайратником. Эльфы рассаживаются — на самую высокую подушку, закинув ногу на ногу и блеснув золотой подвязкой, усаживается Мелиан, она же Йенифер. Юджин спокойно садится на пол, подстелив под себя черный шерстяной плащ.
— Это Гил-Эстель? — имея в виду хозяйку и усаживаясь на побитый молью гуцульский коврик, шепчет Дюша Арагорну.
— Ты чего? Вон та — Гил-Эстель! — Арагорн кивает на мрачную седоватую даму, чьи глаза обведены большими темными кругами. — А это ее мама!
— Это — мама?
— Ну да, Василиса Тер-Иванова, в миру известная как Килька! А ты что, ее не знаешь? Странно… Ее вся Арда знает.
— Сколько же ей лет?
— Пятьдесят. А то и больше. Чего ты хочешь, они ж эльфы!
— А я думал, вон та, черная, старше…
— У нее просто была бурная молодость, — поясняет Арагорн звонко.
Гимли с Леголасом усаживаются в уголок, держась за руки.
«Так я и думала», — думает Генка.
— А писатель? — вертит головой Дюша.
— Ой, — выдыхает Арагорн, — вот он!
У писателя тонкая талия, затянутая кожаным ремнем, черная кожаная куртка с заклепками, волосы до плеч, девичьи ресницы и нежная кожа. Он очень брутален.
Пружинистой походкой он выходит из боковой двери и, скрестив руки на груди, становится посреди комнаты.
По прыщеватому лицу Арагорна разливается алый румянец. Дюша немного комплексует. По сравнению с писателем он натурально начинает ощущать себя хоббитом.
— Все, что вы хотели знать об эльфах, но боялись спросить, — говорит писатель, притоптывая остроносым сапогом.
За его спиной Гимли с Леголасом шуршат пакетиком с чипсами. Дюша осознает, что тоже хочет кушать. Типично для хоббита. Хоббиты вообще не склонны думать о высоком.
— Вообще-то, — томно говорит Гил-Эстель, — ничего такого, чего бы я не знала об эльфах, не существует в природе. А вы лучше о себе расскажите.
— Писатель! — говорит писатель, прохаживаясь по комнате со скрещенными руками, — вы, ребята, думаете, что вот станете вы писателями и будут вам и деньги, и слава, и сало в шоколаде… А носом в дерьмо — не хотите? Так вот, друзья, готовьтесь к тому, что вас последующие пятьдесят лет вашей жизни будут тыкать носом в дерьмо! Критики, фэнье, вообще удоды всякие! А ты писатель, ты терпи… Всем по морде не дашь!
— Пятьдесят лет, — бормочет Гил-Эстель, — что для эльфа время…
— Ну, я не эльф, — говорит писатель, у которого чуткий слух. — Вы ведь об этом хотели спросить, да? Так вот, отвечу честно. Не эльф. Так, четвертьэльф… Но, если надо, могу работать правой, как полуэльф, а то и чистокровка.
— Нездешний!!! А много вас, таких, на четверть? — жарко шепчет Арагорн.
— А то, — соглашается писатель, — телевизор не смотрите? Все, вплоть до правящей верхушки нации.
— И сам?
— А то. Полу.
— Это же, — говорит Генка, — что же получается? Бескровный переворот?
— А тебе какого надо? С мозгами на стенке? — вежливо спрашивает писатель. — Вообще-то они могли устроить. Но не захотели. Чего ты хочешь — они ж эльфы. Они гуманные, блин. Они даже ор-кам дышать дают. Ну, ладно, полуоркам.
— А эти что, тоже есть?
— А то. Ты что, телевизор не смотришь?
— И на верхнем уровне?
— И на верхнем уровне. Теперь их вроде поменьше стало, когда наверху эльфинит… Но тренированный глаз отличает.
— А! — обрадованно говорит Мелиан-Йенифер, — я даже знаю кто.
— Ну, вот видите.
— Они, орки, грубые такие. И непрозрачные. А эльфы хрупкие такие, светлые… И тени они почти не отбрасывают.
— Точно, — подтверждает голос из угла.
— И ничего не точно, — раздраженно говорит писатель, — тени не отбрасывают вампиры. А вокруг эльфов аура.
— Эманация добра и света, — подсказывает Мелиан-Йенифер и медленно отбрасывает на спину перевитые золотым жгутом локоны.
— Насчет добра не сказал бы, — тут же возражает писатель, -это общественное сознание породило идиотский стереотип доброго эльфа. А я, между прочим, знал одного темного эльфа, который служил в дивизии «Эдельвейс». Снайпер был просто потрясающий… И неуловимый, как тень, и кличка у него была подходящая — Серкэрог, кровавый демон. Народу положил немерено. И людей, и орков.
— А орки на чьей стороне воевали? — спрашивает Дюша, увлеченный внезапно открывшейся перед ним неведомой стороной Великой Войны.
— Да на обеих. Как и эльфы. Так вот, Серкэрог дослужился до оберштурмфюрера, потом, когда рейх гробанулся, бежал в Южную Америку, там стал.наркобароном, потом неспокойно ему стало, муторно, мол, вокруг одни низшие обезьяны, интересу никакого, так он перебрался в Непал, поселился в буддийском монастыре, молитвенное колесо крутит, мантры читает. Монахи его уважают. Саниази он у них. Святой.
— Это потому, что он все ж таки обратился к добру, — говорит Гил-Эстель.
— Да нет, просто не стареет он. И раны на нем заживают как на нормальном эльфе, то есть быстро. Они, индусы, таких уважают. Считают воплощением Будды. Вот он и воплощается потихоньку. А надоест — опять уйдет. Киллером наймется, или там, в бодигарды. Серкэрог, он такой. Я ему как-то говорю — слушай, Серега…
— Где?
— Да в Непале. Там мы с ним и познакомились. Хотя я и раньше, еще тогда, в Альпах… Но это не для прессы. Для прессы я простой русский парень, ясно?
— Может, следующий ваш роман… — подсказывает Черный Эльф из Питера.
— Не думаю. Я устал. Я хочу отойти от этой темы. Писать о простых человеческих чувствах. Отобразить простого русского человека, гражданина нашей загадочной страны. Это вам не про эльфов кропать — тем более менталитет нашего человека настолько причудлив, что никакому эльфу не снился.
Хорошо сохранившаяся Василиса, шлепая подошвами, ходит между сидящими, наливая в пластиковые стаканчики вино из пакета с краником. Проходя мимо Генки, она наклоняется и тихо говорит:
— Шухер, гирла. Сматываться пора. Забирай своих френдов и двигай через задний ход. Мимо сортира — и вперед! Там дорз на хуке.
— Чего ради? — недоумевает Генка. Она только-только успела расслабиться. Вокруг полно народу, флигель обнесен стеной, враг не прорвется.
— А того, — мрачно говорит Василиса, — что тени удлинились вдвое. Типа, ваше дело — бежать, их — догонять. А мы их задержим. Ду нот 6и эфрейд, маленькие герои Средиземья. И гомиков этих, эльфа с дварвом тоже забирайте.
Генка торопливо глотает вино.
— Чего это она? — шепотом спрашивает Дюша.
— Говорит, сваливать пора.
— А! — у Дюши блестят глаза. — А я уж думал, они про нас забыли.
— Боюсь, что нет, — мрачно говорит Генка.
— Ну что ты, Геночка, это же игра-Василиса, наклонившись над Арагорном, что-то говорит вполголоса. Гил-Эстель нетерпеливо поглядывает на часы.
— А тебе, Дюша, не кажется странным, что все остальные играют в какую-то другую игру? В «Ведьмака», например…
— Почему — все? Вот же Арагорн… Гимли с Леголасом…
— Эти? Ботаничка и две лесбы? Ты погляди, кого они нам дали в спутники. Это же блендомед какой-то, Дюша! Это же несерьезно. Где Гэндальф? Боромир где?
— …Предположим, вы распознали орка. Теперь ваша задача — его истребить, — тем временем говорит писатель.
— Гляди, гляди!
Арагорн встает и, наступая на ноги сидящих эльфов, начинает боком продвигаться к коридорчику, судя по кислому запаху, ведущему в подсобные помещения. По дороге он все так же рассеянно наматывает на руку косу Гимли и молча тащит его за собой. Гимли упирается, тем более его удерживает, вцепившись в
рукав, Леголас.
Все остальные делают вид, что ничего не происходит. Гил-Эстель смотрит на часы, словно хочет взглядом остановить время.
В темном коридорчике воняет кошками, на полу навалена гора хлама — стоптанная обувь, алюминиевый тазик, плетеная корзина без ручки. За приоткрытой дверью виднеется толчок и краешек облупленного умывальника. Еще одна дверь в конце коридора закрыта на мощный ржавый крючок.
Генка наблюдает, как Арагорн, волоча за собой сцепившихся Гимли с Леголасом, откидывает крючок и протискивается наружу, в ослепительный поток летнего солнечного света.
Дюша подталкивает ее в спину. Он уже предвкушает новое прекрасное приключение, а главное — его подхватило и несет доселе неведомое ощущение чужого пристального внимания, неустанной изобретательной заботы о том, чтобы ему лично, Дюше, было весело и хорошо…
Прекрасное получилось лето!
Черный ход ведет в смежный грязный двор — гаражи, мусорные контейнеры, одинокое дерево с пыльной листвой. Огромные желтые дома, смыкаясь квадратом, обступают их. Над жестяными листами нестерпимо блестящей кровли дрожит воздух.
— Теперь куда? — оживленно говорит Дюша.
— Погляди, наверное, эсэмэска пришла. Ну, чего там?
— Сейчас… Точно. VVC/VDNX dalee po obstoiatelstvam.
— Там еды много, — мечтательного говорит Генка, — много таких летних павильончиков…
— Там, наверное, Лориен, — предполагает Дюша. — Умертвил были, Раздел был, значит — Лориен. Опять эльфы на палочках…
— А ты тех назгулов, Дюша, видел?
— Видел, — доброжелательно говорит Дюша, — хорошие назгулы.
— Дюша, — вдруг говорит Генка, — а может, ну его? Пошли домой, залезем в ванну… прохладную… Я бутылку сухаря заначила.
— Неловко, мы же подписались на игру. Потом…
Дверь, из которой они только что вышли, с треском захлопывается. Какой-то момент кажется, что она скрипит и выгибается, словно изнутри на нее навалился кто-то большой и тяжелый, потом земля под ногами вздрагивает, непонятно откуда доносится глухой протяжный гул, неразборчивые крики… и все стихает. Под крышей воркуют голуби.
— Что это было? — спрашивает Генка.
— Еще одна эсэмэска.
— Это?
— Нет, я хочу сказать… вот. Begite idioty. Ну, ребята! Ну, дают!
— Дюша, — говорит Генка, — ты знаешь, мне кажется, это они всерьез. Пошли отсюда.
— На ВДНХ?
— Да куда угодно. Арагорн!
— Да? — пищит Арагорн.
— Даже не думай смыться. У нас длинные руки.
— Я и не…
Леголас с Гимли держатся за руки.
— Все правильно, Геночка, теперь мы должны спасаться от погони, и, преследуемые орками, блуждать по подземельям Мории. Если условно считать ВДНХ Лориеном, то метро вполне за Морию и сойдет. Значит, мы сейчас спускаемся в метро, едем по прямой до ВДНХ…
— Не держи меня за дуру. Без тебя знаю. Не в этом дело. А если в Мории, тьфу, то есть в метро, на нас действительно нападут?
— Конечно, нападут! Орки, барлог…
Из— за стены, где располагается флигель, доносится жуткий вой. Он прокатывается по двору, отражаясь от жестяных крыш, вспугивая голубей, которые теперь бестолково порхают туда-сюда, роняя помет, и стихает, растворяясь в бледном небе.
— Говорю, бежим!
Они через одинокую арку, темнеющую в желтом теле дома, выскакивают на тихую улочку с растрескавшимся асфальтом. Она совершенно пуста. Дома выглядывают из-за сквериков слепыми окнами, в воздухе медленно и бесшумно кружит тополиный пух, отчего почему-то кажется, что стоит оглушительная тишина, а время тянется медленно, как при сотворении мира.
— Туда!
Они пробегают сквозь скверик, свернув в какой-то совсем уж кургузый переулок, проносятся мимо пестрых павильонов, под малиновую букву «М», ныряют в переход. Арагорн, пыхтя, работает локтями, Леголас и Гимли по-прежнему держатся за руки. Ни лука, ни боевого топора при них нет.
— Интересно, — думает Генка, — Боромир-то где?
В вестибюле прохладно и тихо. Одинокий милиционер, о чем-то болтающий с дежурной, их игнорирует. Какой-то миг Генка размышляет, не посоветовать ли ему обратить побольше внимания на распоясавшихся назгулов, но потом решает этого не делать. Арагорн постепенно приходит в себя и теперь делает вид, что все идет по плану и ничего страшного не произошло.
— Писатель-то! Какой мужик, а? — говорит Арагорн, на минуту выпадая из образа.
— Все, — кричит Генка, — кончился твой писатель! Нет больше писателя!
— Как это — нет? — удивляется Арагорн, проявляя типичные признаки спутанного сознания.
— Укокали назгулы твоего писателя, — зловеще говорит Генка. С другой стороны, думает Генка, писатель вполне мог и отбиться. Он же все-таки четвертьэльф.
Что ее особенно раздражает, Дюша выглядит жутко довольным. Он просто в восторге от мастеров этой замечательной игры, которые не поленились специально для них устроить все с таким размахом.
На платформе Генка нервно оглядывается — темный тоннель, да еще прорытый под землей, совершенно очевидно, на костях давних захоронений, вообще идеальное место для всякой нечисти, там просто по определению должны жить зловещие мертвецы. Но из тоннеля выскакивает все-таки поезд, овевая лица вытесняемым воздухом.
Генке на ВДНХ, оно же ВВЦ не хочется. То есть так бы она с удовольствием там погуляла, где еще летом гулять, а так — нет. Что-то в том, как продвигается игра, не нравится ей, Генке. В частности, назгулы.
Но Дюша уже, трепеща от радостного ожидания, бодро заходит в вагон. Генке ничего не остается, как, втолкнув туда Арагорна, прыгнуть следом. Леголас и Гимли, не сводя друг с друга глаз, заходят в соседнюю дверь — на их лицах застыло совершенно отсутствующее выражение.
Летом в вагоне метро красивого человека не найдешь. Непонятно, почему это так, но это так — даже молодые женщины все на подбор страшненькие. Должно быть, красивых вывезли на отдых в Турцию, думает Генка, озирая пассажиров, на чьих бледных застывших лицах лежит зеленоватый отблеск.
Да это же сплошь мертвецы, ужасается она. Боже мой, мы сели в поезд, набитый зомби!
Зомби мерно покачиваются в такт движению поезда. Некоторые задумчиво решают большие кроссворды. Один читает Акунина. Над его головой пылает слоган: «Она ищет тебя!»
На плакате изображена рассыпающая искры светящаяся женщина, на которую ошеломленно таращатся четверо молодых людей…
Ужас какой, думает Генка, а вдруг и вправду ищет?
Зомби на плакат не обращают никакого внимания. Естественно, их уже никто не ищет. Дюша нетерпеливо переступает с ноги на ногу, оживляясь каждый раз, когда поезд останавливается на очередной станции. Особенно его оживление возрастает на Проспекте Мира, где к высокому своду возносятся порфировые колонны.
Когда двери захлопываются и поезд, к Генкиному облегчению, трогается с места, глаза Дюши разочарованно гаснут.
— Ты чего? — спрашивает Генка, перекрикивая шум поезда.
— А я думал, на нас нападут, — объясняет Дюша, — это же Мория!
— Я до сих пор так думаю, — мрачно говорит Генка.
— Да? — радуется Дюша.
— Одно хорошо, нам по прямой. А то бы зажали нас в переходе.
— Да? — огорчается Дюша.
— От Гимли с Леголасом толку никакого, Боромира нет, Гэн-дальфа нет, Арагорн придурок…
Поезд, оставив позади пряничную Рижскую и бледную Алексеевскую, выходит на последний перегон. Генка облегченно вздыхает. Словно в ответ, следуя законам жанра, лампы в вагоне мигают и гаснут, наступившую тьму нарушает лишь призрачное аварийное освещение, поезд замедляет ход, а потом и вовсе останавливается.
В вагоне темно и тихо. Пассажиры неподвижно сидят на своих местах. Генке кажется, она слышит, как карандаш сидящего напротив зомби царапает по клеточкам кроссворда.
— Ой, мамочки, — отчетливо в наступившей полной тишине шепчет Арагорн, — они сейчас на нас ка-ак бросятся!
Гимли с Леголасом, пользуясь наступившей темнотой, начинают обжиматься.
— Куда мы смотрели, идиоты, — сокрушается Генка, — когда садились… надо было пропустить поезд!
— А они сейчас во всех… им тут нравится… хорошо, прохладно, сыро…
— Что же, живые летом вообще в метро не ездят?
— А какой идиот летом полезет в метро? Поверху надо ездить! — Ну, Арагорн, это ты загнула… Пока поверху доедешь, сам в зомби превратишься!
Из темноты доносится шорох и треск. Генка напрягается, судорожно ухватив Дюшу за локоть. Локоть теплый и острый, и это успокаивает.
Шорох и треск сменяется неразборчивым шипением.
Затем репродуктор вежливо говорит:
«Из— за технических неполадок на линии движение временно прекращено. Просьба всем соблюдать спокойствие».
После слов «соблюдать спокойствие» пассажиры начинают шевелиться, шаркать ногами и переговариваться заунывными голосами. Арагорн издает еще одно придушенное «Ой!», а Леголас с Гимли еще крепче прижимаются друг к другу.
— Я, кажется, писать хочу, — шепчет Генка.
— Тут нельзя, — сообщает очевидное Дюша, — там электричество. Потерпи. Сейчас починят и поедем.
— Не починят, — флегматично констатирует Генка.
— Когда-нибудь было такое, что поезд останавливался намертво?
— Мы и в игру никогда не играли. — Ну, ладно… вот сейчас…
Двери со скрежетом распахиваются во мрак. Откуда-то тянет отчетливым запахом горелой резины.
«Всем пассажирам. Просьба, соблюдая спокойствие, выйти из вагонов и продвигаться вперед по линии. Колея обесточена во избежание несчастных случаев».
— Вот видишь! — с невольным торжеством говорит Генка.
— У меня «куриная слепота, -возмущается Арагорн, — я не вижу в такой темноте.
— А тебе и не надо видеть, — замогильным голосом говорит Генка, — ты щупай рельс ногой, щупай…
— А если током шарахнет?
— Тебе же сказали — обесточено.
— Мало ли что сказали, — ворчит Арагорн, блестя во мраке очками.
— Леголас, Гимли, будете прикрывать нас сзади!
Тем временем остальные пассажиры выбираются из вагона. Слышно, как они тяжело спрыгивают на землю.
— Им-то ничего, — печалится Арагорн, — мрак — их естественное состояние.
— Хватит вам пугать друг друга, — сердится Дюша, — обычные люди. Ты что, Генка, никогда в метро не ездила? Они всегда здесь так выглядят.
— Вот именно… Ладно, пошли, что ли.
Генка, подогнув колени, аккуратно спрыгивает. За ней тяжело плюхается Арагорн.
— Дюша, где ты там? Не копайся!
— Ой, а если поезд пойдет? — беспокоится Арагорн.
— Тогда прощайся со своей Арвен, — зловеще говорит Генка, — не восседать тебе на престоле Белой Башни. Не надевать крылатый венец! [
— Гимли! — беспокоится тем временем Леголас, — где Гимли?
— Да здесь я…
Впереди мерно топают пассажиры, закрывая своими спинами свет в конце тоннеля.
То есть Генке кажется, что там есть свет. Зеленоватое такое свечение…
Головные огни поезда, которые поначалу светили им в спину, постепенно меркнут — то ли сами по себе гаснут, то ли поезд отползает на отводной путь.
По стенам змеятся кабели и стекает конденсат, оставляя липкие следы.
В соседнем тоннеле, мелко сверкая неожиданно яркими огнями, проносится поезд, и земля под ногами мерно дрожит. В обратную сторону, значит, поезда ходят.
— Ничего! — неожиданно бодро говорит Арагорн, — это еще что! Вы такого Баграта знаете? Ну, что же вы, все его знают! Так вот, в девяносто первом шли мы как-то мимо пионерского лагеря. Он со щитом — огромным таким щитом «Врата Мордора», в шлеме, плаще и с мечом за поясом, и Пашка-назгул, борода торчком, вокруг рук металлические змеи, и плащ темно-лиловый такой (хотели купить черный краситель для ткани, а нам темно-лиловый подсунули), а нам навстречу два пионера… [
— Арагорн, — говорит Генка, — а сколько тебе лет?
— Сорок семь, — тут же автоматически отвечает Арагорн, — нам, потомкам нуменорцев, отпущена долгая и активная жизнь.
— Если не по игре, — говорит Генка, — то в девяносто первом ты еще под стол пешком ходила. Или нет?
— Или нет, — пожимает плечами Арагорн, — я же говорю, я на самых первых хишках… Теперь уже все не то…
Может, и так… инфантильный он какой-то, этот Арагорн, думает Генка, может и впрямь, нуменорец…
— Ладно, — вздыхает Генка, — Арагорн, ты бы пошевеливалась! Погляди, все уже во-он где!
Впрочем, думает она, может, оно и к лучшему.
— Я же сказал, у меня куриная слепота, — защищается Арагорн.
— Что ты врешь? Арагорн видел во тьме, как кошки королевы Берутиэль!
— Это Гэндальф видел во тьме, как кошки королевы Берутиэль! Страница двести сорок один, издание восемьдесят второго, перевод Муравьева и Кистяковского. А если северо-западное, то…
— Ладно-ладно, верим. А у Арагорна, эльфийского берилла, странника на пустошах Средиземья, значит, была куриная слепота?
— А что? От недостатка витамина «А» наверняка была. На пустошах Средиземья с витамином «А» хреновато.
— Ничего, — бодро говорит Дюша, — мы уже почти дошли! Погляди, вон что-то светится!
— Вот именно! — сухо отвечает Генка.
То, что светится, выплывает из бокового тоннеля. Оно огромно. Оно багрово. У него то ли рога, то ли крылья, и оно все время меняет форму…
— Барлог! — визжит Арагорн.
Генка на сей раз не возражает…
— Ух ты! — выдыхает Дюша. Он в полном восторге. Генка дергает его за рукав.
— Назад! — шепчет она, — бежим назад!
— Не выйдет, — жизнерадостно говорит Дюша, — во-первых, там носятся целые орды орков. Во-вторых, мы просто заблудимся. Знаешь, сколько там перегонов?
— Лучше пускай мы всю жизнь проведем, блуждая в подземельях, чем напоремся вот на это!
Вот это маячит в переходе, то вспухая и наливаясь багровым светом, то съеживаясь и бледнея, наподобие звезды-пульсара.
— Интересно, как они это устроили? — любопытствует Дюша.
— Да никак они это не устроили! Само вылупилось!
— Выключатель надо найти или что. Наверняка голограмма. Вот же круто!
Барлог мягко перебрасывается от стенки к стенке, словно очень большой воздушный шарик. По тоннелю расползается тусклое свечение.
Гимли с Леголасом жмутся к стене. Генка их не осуждает.
Арагорн, приоткрыв рот, топчется на месте, явно мечтая оказаться где-нибудь еще. Вдалеке доносится глухой рокот проходящих поездов.
— Типичная Мория! — одобряет Дюша.
Он тоже переступает ногами, не сходя с места, что напоминает, скорее, разминку боксера перед схваткой.
— Дюша, не смей!
— Если не я, то кто же… — возражает Дюша.
— Дюша, это же Барлог!
— Естественно…
— Он убьет тебя!
— Геночка, но это же игра. Она должна идти по плану. Ничего страшного случиться просто не может…
— Назгулов тебе мало? Они же нас уже чуть не достали!
— В том-то и дело! Подумай, Геночка, ведь такие назгулы были! Ты же их видела! А они дали нам убежать. Почему? Потому, что это игра! И Барлог тоже. Вот увидишь!
— Дюша…
— Сейчас я его!
— Дюша, — вопит Генка, хватая Дюшу за пояс и удерживая изо всех сил, — Дюша, по книге Барлога Гэндальф примочил! А не ты! А Гэндальфа нет! Без Гэндальфа нам кранты, Дюша!
Но Дюша, подхватив валявшийся у стены ржавый ломик, с криком: «Бей, хоббитания!» уже рванулся вперед. Генка, ухватив его сзади за пояс, отчаянно тормозила обеими ногами. Барлог развернул огненные крылья и засиял еще страшнее, земля тряслась уж вовсе невыносимо, в ушах стоял грохот, сменившийся пронзительным скрежетом, и Генка не сразу сообразила, что в смежном тоннеле, за частоколом бетонных опор тормозит встречный поезд.
Удерживая яростно размахивающего ломиком Дюшу, она лишь краем глаза видела, как стекло в окне ближайшего к ним вагона треснуло и разлетелось мелкими брызгами, и оттуда выкатился темный клубок, разворачиваясь в прыжке в человеческую фигуру. Темный силуэт метнулся вперед, встав между ними и Барлогом. По сравнению со вспухающим до потолка багровым призраком он казался очень хрупким. В воздетой руке что-то блеснуло — Генка увидела меч, наливающийся своим собственным, нестерпимо белым светом.
— Гляди, Ляди! — прошептал Дюша.
— Ты не пройдешь, — эхо метнулось к ним, отразившись от мокрых стен.
Барлог издал адекватный нечеловеческий хохот.
— Я — служитель светлого пламени Арнора, — звучно сказал человек и буднично добавил: — ну и все такое. Сам, в общем, знаешь. Так что проваливай, откуда пришел!
— Гэндальф!!! — завизжал за спиной Арагорн.
— Наконец-то, — вздохнул Дюша.
Барлог вспух еще больше, густо покраснел и взмахнул огненным бичом.
— Надо же, — продолжал бормотать за спиной Арагорн, — Гэндальф. Так вот ты какой…
В густом мраке у стенки что-то шевелится.
Слепящий белый отблеск, отброшенный мечом предположительно Гэндальфа, на миг, как это бывает при вспышке молнии, выхватывает из тьмы острую серую морду, по величине не уступающую собачьей.
Генка визжит.
— Ты чего? — одобрительно спрашивает Дюша.
— Крыса! — выдыхает Генка, — гигантская крыса. Там…
— Надо же! Они уже и это делают?
Меч Гэндальфа, воздетый кверху, разбрасывает белые шипящие искры — точь-в-точь бенгальский огонь.
— Ух ты! — говорит Дюша.
Барлог, тускло мерцая, нависает над Гэндальфом как красный гигант над белым карликом. Дюше это красочное зрелище очень нравится.
— Он убьет его! — визжит Арагорн.
— Кто кого? — хором спрашивают Гимли и Леголас. Клочок мрака отделяется от стены и подбирается чуть ближе. Генке кажется, что за ним притаился еще один.
— Сейчас я его… — бормочет Дюша.
Как— то боком он продвигается вперед, вдоль стенки, зачем-то ощупывая ее.
У него за спиной клочок мрака шевелит носом.
— Дюша! Не лезь!
Дюша шарит по стенке, брезгливо морщась — стенка мокрая и липкая. Сначала он надеялся, что Гэндальф справится сам, и сражающиеся с красивым фейерверком провалятся в преисподнюю, но Гэндальф явно тормозит. Вероятно, потому, что от остальных участников игры тоже требуется какой-то вклад в общее дело, думает Дюша. Это же не кино все-таки. Это интерактивная игра, тут каждый этап может окончиться далеко не однозначно, а он, Дюша, хоббит и ключевая фигура.
Быть ключевой фигурой ему приятно и почетно. Он ощущает, как от живота поднимается какое-то теплое чувство, наполняя тело легкостью и отвагой.
Ломик Дюша на всякий случай переложил в левую руку.
Бич Барлога хлещет Гэндальфа по плечам. Меч, сталкиваясь с бичом, высекает белые и красные искры. Фрагмент бича отлетает в сторону и лежит на полу, светясь тусклым красным светом, как раскаленный железный прут. Потом он начинает извиваться и уползает прочь.
— Меня кто-то понюхал, — ойкает сзади Леголас.
— И правильно сделал, — машинально отвечает Генка, которой Леголас не нравится. Потом спохватывается. — Дура, стреляй!
— Из чего? Я лук в автобусе забыл!
— Я тоже, — тоненько сообщает Гимли, — то есть боевой топор. То есть в автобусе. Он тяжелый, зараза… А это, по-моему, крысы…
— Я боюсь крыс!!!
— Очень большие. Крысы-мутанты!
— Замолчи!!!
— Они что, с ума сошли! — вопит Арагорн, — это же не по канону! Такого не было! Не было в Мории никаких крыс-мутантов! Волки были. То есть волколаки.
— Ну, считай, что это волки, если тебе так спокойнее.
Свет загорается внезапно и оттого кажется очень ярким. Лампочка, забранная в ржавую сетку, мигает и шипит. Теперь видно, как рельсы уходят в темное чрево тоннеля, по шершавым стенам стекает испарина, кабели вьются, переплетаясь, как черные змеи. Крыс не видно.
Барлога тоже.
— Я же говорил, голограмма, — довольно констатирует Дюша, держа руку на рубильнике, — ее убрать как нечего делать!
Гэндальфа тоже нет. Вероятно, скрылся в сопредельном тоннеле, пока они моргали ослепшими от света глазами. Что, как полагает Дюша, совершенно естественно. Он свое дело сделал и провалился в морийскую бездну. А потом, когда Средиземью будет угрожать развал и разруха, появится весь в белом.
— Уф! — говорит Генка и вытирает ладони о штаны. — Я уж думала…
— Геночка, ты что, — удивляется Дюша. — Это же игра! Ты что, в Барлога поверила?
— Трудно не поверить, — мрачно говорит Генка, — Дюша, подумай, ведь они, чтобы напустить на нас Барлога, остановили целый поезд.
— Похоже на то, — Дюша задумался. — Наладить такую голограмму — это тебе не кот накакал… Это заранее надо знать… Ну, ребята! Ну, молодцы!
Такой степени достоверности Дюша от организаторов игры не ожидал. Особенно если учитывать эльфов из Ривенделла верхом на палочках и Арвен-перестарка.
— Мы идем или нет? — Арагорн нетерпеливо приплясывает на месте, — а то они опять поезда пустят!
— Идем, идем, — говорит Генка, — увидим свет в конце тоннеля…
Они впятером выбираются на платформу. Дежурная, милиционер и машинист стоят, выстроившись в рядок, и кроют их почем зря. Оказывается, неполадку (если она и была) давно уже устранили. Генка в глубине души подозревает, что никакой неполадки не было, а был, скажем, телефонный звонок измененным голосом со сведениями о взрывчатке на рельсах. Или что-то в этом роде. Тем более в глубине платформы маячит еще один милиционер — с собакой.
— Из-за вас поезда держат, — шипит дежурная.
— Мы заблудились, — поспешно врет Генка. — Пошли не по тем следам.
— А вот посидите в дежурке до последующего озарения и осознания верного пути, — ласково говорит милиционер.
— Валяйте, — нагло говорит Дюша, — но учтите, нас крышует совет светлых сил… Магическая и силовая поддержка на высшем уровне, реально…
Генка полагает, что милиционерам, как злобным собакам и сельским хулиганам, ни в коем случае нельзя смотреть прямо в глаза — они от этого возбуждаются, но под горящим взглядом Дюши слуга закона несколько теряется. Он очумело крутит головой и, чтобы скрыть свое замешательство, смотрит на часы.
Потом пожимает плечами, вновь оглядывает их на предмет подозрительного снаряжения, но, поскольку боевой топор Гимли и меч Леголаса остались в автобусе и придраться в общем не к чему, милиционер раздраженно машет рукой и говорит:
— Валите отсюда.
Они едут вверх по эскалатору мимо плаката «Осторожность лишней не бывает», на котором развеселая девушка, эротично сидя на раме велосипеда, нахлобучивает своему парню на голову защитный шлем с многозначительной пимпочкой на макушке.
— Дюша, ты молоток, — говорит Генка.
— Просто я не допущу, чтобы какие-то гоблины надругались над надеждой Средиземья! — поясняет Дюша, — меня от этого ну просто крючит и плющит, да…
Наверху очень жарко.
Ослепительно сияет, ввинчиваясь в небо, раскаленная игла, увенчанная ракетой, на газончике в живописных позах сидят и лежат отдыхающие. У лотков с мороженым очереди. Разноцветная толпа движется вдоль павильонов к проемам меж арками, за которыми — зелень, шашлыки, пиво, фонтаны и чахлые цветочные кущи…
Генка покупает мороженое.
Леголас и Гимли — пепси-колу, одну на двоих.
Дюша тоже хочет мороженого, но вместо этого покупает пепси-колу. Миссия облекает его хоббитские плечи как парчовая мантия — по выходе из Мории лопать мороженое как-то стремно. Тем более их должны, согласно исходным данным, неплохо принять в Лориэне.
— Значит, Гэндальфа они все-таки обеспечили! — говорит Генка, — Гэндальф-то был.
— Да, — соглашается Дюша, — был и трагически исчез. А мы, оплакав его, пойдем дальше.
Он извлекает из кармана мобильник и щурится на дисплей. В ярком солнце буквы выцветают, словно собственные призраки: «Zdite u fontana druzby narodov».
— A! — говорит Генка, — типично эльфийский фонтан. Золотой весь и окружен прелестными девами…
— Символика плодородия эльфам чужда, возражает Дюша, — а там сплошь снопы, колосья и могучие ляжки.
— Гномам тоже чужда символика плодородия. А в Морийской бездне сплошь снопы и колосья. И пограничники с собаками.
— Это не пограничник с собакой, а статуя Дарина, морийского государя. Собака символизирует укрощенного волколака. Типа, дух подчиняет грубую материю.
Арагорн о чем-то шепчется с Леголасом и Гимли.
— Нам, может, домой надо, — наконец объясняет Арагорн неУверенно. Генка полагает, что это из-за Барлога. Барлог Арагорна достал.
— Нам тоже, — соглашается Генка. — Вот отыграем эпизод, и пути наши разойдутся. Вы пойдете домой, и мы пойдем домой. А по дороге шашлыков поедим. У тебя деньги вообще есть?
— Маленькие, — признается Арагорн.
— У нас тоже маленькие. Сложимся и купим шашлык. Или даже два! Гомиков накормим.
— Мы не гомики, — хором говорят Леголас и Гимли, — это кроссполовой отыгрыш.
— Ладно-ладно, на здоровье, мы не пуритане. Хоббиты никогда не были пуританами.
— Хоббиты, — печально говорит Гимли, — всегда были ксенофобами.
— Иди ты!
— Геночка, — говорит заботливый Дюша, — вот туалеты.
— Ой, а я и забыла.
— Зато я не забыл, — говорит Дюша, ныряя в кабинку. За его спиной Генка продолжает вяло переругиваться с Леголасом и Гимли.
В кабинке темно и душно. И вообще воняет. Тем не менее в грубой материальности сортира есть что-то успокаивающее. Психотерапевтическое. В сорт,ире не может произойти ничего пафосного. Сортир и героика несовместимы. Барлог, выпрыгивающий из системы биологической очистки, есть полный нонсенс. Недаром фекальная тема у Толкиена абсолютно не звучит.
А с фонтаном «Дружба народов», благосклонно думает Дюша, застегивая молнию, это они все-таки неплохо придумали. Если отвлечься от символики плодородия…
Он открывает хлипкую дверцу, и солнце лупит его прямо по голове.
Второй удар приходится под дых. Дюша беспомощно ловит ртом воздух, потом лягается, чувствуя, как колено ударяет во что-то мягкое, потом его начинает мелко трясти, и проходит какое-то время, прежде чем он соображает, что чьи-то цепкие руки трясут его за плечи.
— Отдай кольцо, идиот, — орет кто-то ему в ухо.
— Горлум, — бормочет Дюша, продолжая слабо защищаться, — пошел вон, еще рано. Это другой эпизод!
— Какой еще Горлум? Отдай кольцо, муфлон, ты же все Средиземье погубишь!
Пальцы выпускают Дюшино плечо и начинают хватать его шею, видимо, в расчете извлечь цепочку с кольцом.
— Не тронь, гадина, убью!
Генка бежит к нему, отпихивая нападающего. Ее острые кулаки молотят пришельца по спине. Сзади, издавая дикие индейские вопли, несутся Леголас с Гимли.
— Уроды, — говорит Горлум, которому Гимли деловито выкручивает руку, — дилетанты! Цивилы беспонтовые!
— Бей Горлума! — орет Арагорн, подпрыгивая рядом.
— Я не Горлум, ублюдки. Я серьезно! Христом-богом прошу, отдайте кольцо.
— Христос не в дискурсе, -мрачно выдыхает Дюша, хватая ртом воздух и пытаясь подняться на ноги.
— Дюша, тебе больно? Куда он тебя ударил?
Нападавший с трудом поднимается на ноги. Теперь можно разглядеть, что это приличный человек лет тридцати, с бородкой и в очках.
— Идиоты, — произносит он сквозь зубы, заправляя в джинсы приличную белую рубашку, сейчас порванную у ворота.
— А еще очки надел, — реагирует Гимли.
— Уйди, Горлум, — величественно говорит Арагорн, — сейчас не твое время.
— Если ты Горлум, служи мне, хозяину кольца! — входит в роль Дюша.
— Что ты врешь, это я — хозяин кольца!
— А чего он на меня напал? Так вот, Горлум…
— Какой я вам Горлум, — мрачно говорит пленник, — я здешний ворон. То есть…
— Боромир? — неУверенно предполагает Дюша.
— Точно! — говорит Генка, — Боромир. Ему кольцо нужно для повышения обороноспособности Белой крепости. Да, Горлум? Тьфу ты, Боромир?
— Какая Белая крепость, уроды, — устало говорит Боромир, — вы же даже не понимаете, во что ввязались. Лучше отдайте кольцо и валите отсюда.
— Не выйдет! — говорит Дюша, — я, маленький хоббит, чуждый карьерных устремлений. Но кольцо не отдам. То есть она не отдаст. Да, Геночка?
— А вы, хомячки трепетные, представляете, что будет, если Саурон его заполучит?
— Представляем, — говорит Генка, — тени удлинятся. Потом мрак падет на Средиземье. Потом…
— Полчища орков…
— Во-во, полчища орков, ненавидящих все живое… И только мы, маленькие храбрые хоббиты…
— Уроды, — с отвращением говорит Боромир, — они думают, это игра…
— Вовсе нет! Какая тут игра, когда от нас зависит судьба всех вольных народов?
— Надо было примочить эту интриганку, — невпопад печально замечает Боромир, — тогда бы ничего не случилось. А теперь возись тут с вами! Послушайте, может, вы свернете процесс и спокойно разойдетесь по домам?
— Не выйдет, — решительно говорит Дюша.
— Псих, — флегматично констатирует Боромир, — мелкий псих с манией величия. Ты что, вообразил себя спасителем мира, да?
— Да, — соглашается Дюша, — кто же, если не я? Кстати, ролевые игры на то и существуют, чтобы безболезненно удовлетворять параноидальные интенции.
— Дюша, — вдруг говорит Генка, — а может, и правда ну его? Пошли домой, в ванну залезем…
— Нет! — в голосе Дюши спокойная гордость, — мы дойдем до конца. До самого Ородруина.
— Хрен ты доползешь до Ородруина, придурок, — мрачно возражает Боромир, — вас примочат гораздо раньше. И кольцо отберут. И все, звездец тогда Средиземью…
— Боромир, — печально говорит Дюша, — Белую Башню кольцом не спасешь. Я понимаю, тебе кажется, что это для правого дела… Но это неправда, Боромир! Кольцо извращает. Тебя оно уже извратило.
— Что ты несешь, урод? Какая Белая Башня? Кого извратило? — недоумевает Боромир, — ты что, не понимаешь, о чем я тебе толкую?
— О! — вдруг говорит Арагорн, — это не наш эпизод. Мы, пожалуй, пойдем.
— Я тебе пойду, — говорит Генка и железной хваткой смыкает пальцы на ремне Арагорна. Арагорн слабо трепыхается. — Гомики пусть идут, от них все равно толку нет, а ты стой, где стоишь…
— Да отпусти ты его. Ты же видишь, мы отыгрываем переправу через Андуин, — заступается Дюша. — Эх, жаль, в Лориен так и не попали.
— Какой Андуин, задница ты хоббитская, — фыркает Боромир.
— Это, Дюша, что-то не то, — в свою очередь упирается Генка, — и я этого дунаданского трансвестита не отпущу… Вот выяснится все, тогда пусть и валит на хрен.
У Дюши пищит в кармане.
— О! — говорит он, вытаскивая мобилу, — эсэмэска пришла. Вот сейчас все и выясним.
Потом он замолкает и растерянно оглядывается по сторонам.
— Ты чего? — говорит Генка.
— Ничего… Геночка, можно тебя на минутку?
— Не могу, я Арагорна держу.
— Ну, так отпусти Арагорна!
— Не отпущу.
— Геночка, ну ты же всю игру портишь… А это…
Кто— то мягко трогает Генку за плечо. Она оборачивается. У нее за спиной стоит высокий человек с длинными светлыми волосами и сумрачными глазами. Он одет в майку цвета хаки и маскировочные брезентовые штаны.
— Иди вперед, — сквозь зубы произносит человек, — только тихо.
— Куда…
От растерянности она разжимает пальцы, и Арагорн отскакивает в сторону. Но недалеко — человек выбрасывает длинную руку и вновь хватает его за пояс. Уж так ему везет, Арагорну, печально думает Генка, глядя, как Арагорн отчаянно пытается отстегнуть пряжку и выскользнуть из ремня. Но навороченная пряжка отстегиваться никак не желает. Генка тем временем чувствует, как что-то покалывает ее в шею, и почему-то сразу догадывается, что это нож. Острый такой нож…
Краем глаза она видит, что другой такой же человек — точная копия первого — удерживает Дюшу и Боромира. Большого труда это для него явно не составляет.
— Шевелись, — сквозь зубы говорит человек.
У Генки мутится в голове: из-за ближайших кустов с подсохшими уже гроздьями лиловой сирени выскакивает несколько эльфов в зеленых бархатных плащах — в руках у некоторых зажаты все те же лошадиные головы на палочках. Они размахивают этими лошадиными головами и вопят:
— Сюда! Сюда!
— Пустите нас, — орет Дюша, корча эльфам отчаянные гримасы, — вы нас с кем-то спутали. Мы тут ни при чем. Мы просто играем!
— С кем тебя спутаешь, хоббит вонючий, — мрачно говорит его пленитель, — пойдешь с нами. Ясно тебе?
— Нет, — честно говорит Дюша. — Ничего, потом поймешь. Двигай.
Эльфы нестройно машут картонными мечами. Короны из серебряной фольги у них съехали набок, под мышками проступили темные пятна.
Один из эльфов, отбежав в сторону, звонит по мобильному телефону.
Третий человек в защитном костюме машет длинными руками на эльфов и кричит: — Бу-у!
Эльфы отбегают за скамейку и встревоженно выглядывают из-за спинки. Генке кажется, что из-за куста просвечивает бледное острое лицо Арвен, но она не Уверена.
— Нам в Лориен надо, — взывает к здравому смыслу похитителя Дюша.
— Будет вам Лориен, — холодно говорит похититель.
Рядом с визгом тормозит маршрутка. На борту у нее яркая надпись:
Эльф с мобильником что-то вопит, размахивая деревянным мечом. Остальные эльфы, помедлив, все же выбегают из-за скамейки и бросаются вперед…
— Сюда, — мрачно говорит один из похитителей и вталкивает Дюшу и Боромира в открытую дверцу. Генка лезет сама. Тем более что острие кинжала неприятно щекочет ей шею. Следом, мрачно сопя, забирается Арагорн.
Такой же милитаризованный водитель оборачивается, коротко кивает головой и жмет на газ.
— А мы?! — кричат Леголас и Гимли, — а мы?! Маршрутка фыркает и трогается с места. За ней бегут эльфы, путаясь в зеленых плащах, но вскоре отстают. Генка видит, как они плотным кольцом окружили растерянных Леголаса с Гимли и что-то орут, размахивая руками.
— Перестрелял бы мерзавцев, — сквозь зубы говорит Генкин сопровождающий.
— Да ладно тебе, — миролюбиво замечает водитель, — это ж придурки.
— Я не позволю себя так позорить! Ты только погляди на них!
— Сейчас это неважно, — тихо замечает третий похититель. Генка молчит. Она видит, как водитель рассеянно забрасывает за спину длинную прядь волос. Ухо у него остроконечное.
— Ой! — говорит Арагорн, начиная крутиться на сиденье. Он сгорбился и охватил живот руками. — Мне надо выйти.
— Потерпишь, — холодно говорит эльф.
Дюша, приоткрыв рот, переводит взгляд с водителя на сопровождающих.
— Вы кто? — наконец спрашивает он.
— Сам не видишь? — отвечает эльф.
— Он эльф, — устало говорит Генка.
— Какой же он эльф? Спецназовец какой-то! Это не эльфийский прикид, — сообщает Дюша.
— На себя посмотри, хоббит вонючий.
— Эй, грубить-то зачем?
— Дюша, оставь их, — возмущается Генка, — они же шовинисты! Высшая раса.
— И вовсе я не шовинист, — обижается эльф. — Просто…
— Знаю-знаю. Просто лично вы не любите лично хоббитов… Маршрутка виляет по аллеям, минуя мангалы и пестрые тенты, под которыми кушают шашлыки довольные посетители выставки. По сиденьям ползут солнечные пятна и резные тени молодой листвы.
— Просто у меня задание.
Боромир молчит. Он даже устало прикрыл глаза, словно ему неприятна окружающая действительность.
— Дюша, — шепотом говорит Генка, — а что было в той эсэм-эске?
— Избавьтесь от Боромира и идите к павильону «Космос», — говорит Дюша, — ну, типа того.
— Так я и думала… Он, этот Боромир, что-то знает!
— Помолчите, пленные, — говорит эльф, — а то щас дам в рыло!
Боромир наконец открывает глаза.
— Послушайте, квенди, — говорит он, — они же не в курсе.
— Пускай Владычица разбирается, — отвечает эльф. Генка открывает рот, потом осторожно его закрывает.
— Значит, мы все-таки отыграем Лориэн, — радостно говорит Дюша.
— Дюша, ты что, совсем урод? Это ж настоящий эльф!
— Знаю-знаю. Конечно, настоящий. Я хоббит, он эльф, все в порядке.
— Даты на глаза его посмотри!
У того, который сидит напротив, вертикальные кошачьи зрачки. Когда свет падает на них, они суживаются в щелочки.
— Да заткнетесь вы или нет! — говорит эльф, поигрывая серебряным кинжалом.
Дюша озадаченно смотрит на эльфа. — Так вы и вправду эльф? — говорит он наконец.
— Нет, я Мумий-Тролль, — отвечает эльф, — а ты — тупоголовый хоббит.
— Геночка, — шепчет Дюша, — я ничего не понимаю.
— А чего тут понимать? Обычные эльфы.
Маршрутка с визгом тормозит у павильона «Цветоводство». Водитель Легко спрыгивает с сиденья и становится у дверцы, чуть согнув ноги в коленях. Музыкальные пальцы его сжимаются и разжимаются.
Их сопровождающий брезгливо спрашивает:
— Сами пойдете или как?
— Сами пойдем, — говорит Генка.
Боромир молча кивает. На лице его написана усталая покорность. Арагорн бледен и держит руки на животе.
— Это… — говорит Дюша, — куда проследовать нам потребно, о дитя дивного народа?
— Вперед и направо, — говорит эльф, — и кончай выеживаться. Говори по-человечески.
Они минуют охрану — охранник-человек с повязкой на рукаве приветливо кивает их конвоирам — и оказываются в прохладном павильоне, полном зелени. Зелень свешивается со стенок, ковром стелется по полу, высится пушистыми столбами по углам стеллажей… Посетителей мало — действительно, на фиг болтаться под крышей, когда в парке все такое же зеленое? У стенда с пармскими фиалками топчутся несколько интеллигентного вида женщин. Еще одна женщина, в рабочем халате и косынке, поливает листья из разбрызгивателя.
— Мы привели их, Владычица, — говорит эльф.
Женщина оборачивается. В сумраке павильона глаза ее сверкают фосфорическим блеском.
— Хорошо, Брефиль, — говорит она серебристым голосом, — проведите их в оранжерею.
— Вперед, — эльф толкает Генку в плечо.
— Я сейчас закончу с этими клематисами и подойду. Ты у них кто? Арагорн? Хирилорн, проводи его в туалет.
— Пошли, — говорит Хирилорн, вновь смыкая хватку на поясном ремне дунаданца.
— Я не…
— Пошли-пошли.
Эльф уволакивает Арагорна куда-то в глубь помещения. Боромир поворачивается к Генке и Дюше.
— Доигрались, — говорит он мрачно.
— Что, собственно, происходит? — возмущается Генка, — какое вы имеете право? Это насилие над личностью! международный инцидент! Я взрослый человек, женщина детородного возраста, у меня ИНН есть!
— Какой ты человек? Ты даже не человек, — говорит эльф, — ты мелкий тупой паскудный хоббит.
— А вот это уже настоящий расизм. Я говорила тебе, Дюша, что все эльфы — фашисты? Говорила?
— Не помню, Геночка…
— Они нас пытать будут, вот увидишь!
— Что ты говоришь, Геночка! Это же эльфы. Культурная раса…
— Про немцев так же говорили!
— На фиг вас пытать? — говорит эльф. — Владычица посмотрит в глаза, сами все скажете.
В оранжерее еще жарче, чем на улице. Стеклянные стены сплошь увиты лианами, где-то за стеллажами тихо и умиротворенно булькает вода. В теплом сумраке одуряюще пахнут тысячи цветов. В ящиках с землей стелется мшистый ковер, на нем распускаются крохотные белые звездочки…
— Эланоры? — оживившись, спрашивает Боромир.
— Ну да, — голос у эльфа смягчается, — прижились все-таки… Он кивает на перевернутые пластиковые ящики из-под рассады.
— Садитесь, фиримар. [
— Спасибо, перворожденный, — с достоинством говорит Боромир.
Он усаживается на ящик, который прогибается под его тяжестью, и мрачно сообщает Генке и Дюше:
— Допрыгались, зайчики!
— А в чем, собственно… — Дюша отчаянно пытается сохранить достоинство.
— Говорил я вам, задницы мохнатые, отдайте кольцо!
— Что это вдруг? — защищается Дюша, — мы его в Ородруин бросим!
— Да вы же просто не дойдете до Ородруина, хомячки безмозглые! Вы что же, не понимаете, для чего вас используют? Это ж будет конец всему! Отдайте кольцо, муфлоны!
— Генка, он дезу гонит, — неУверенно говорит Дюша.
— Он говорит сущую правду, — раздается серебристый голос, — с одной только поправкой. Кольцо отдавать поздно!
— Что, таки уже? — безнадежно спрашивает Боромир.
— А чего ты хотел? — говорит Владычица. Она сидит на перевернутом ящике, выпрямив спину. Косынка сбилась ей на затылок, и из-под нее выбиваются серебристые локоны и остроконечные ушки. — Пока они с ним бродили, оно набрало силу. Теперь никуда не денешься…
— То есть? — вежливо спрашивает Дюша, не отводя глаз от Владычицы. Она его очаровала совершенно.
— Нужно, чтобы все шло, как предписано. Кольцо должно сгинуть в Ородруине!
— То есть… — вновь вопрошает Дюша с замиранием сердца, — это действительно кольцо Всевластья?
Генка дергает головой — ей кажется, что шнурок, на котором висит кольцо, начал натирать. И вообще кольцо явно тяжелеет. До сих пор она о нем и не вспоминала.
— Когда его повесили вам на шею, — печально говорит Боромир, — это было самое обычное кольцо. Дешевка.
— Дюша, я ничего не понимаю, — возмущается Генка.
Дюша думает — мамочки, до чего же потрясающая женщина! То есть сексапила ноль, сексапила как у мраморной статуи, но такое тело, такое лицо раз в жизни только увидишь… Как ей это удается — от нее же глаз отвести невозможно! Вот халат на ней этот бязевый или какой там, на ногах… что там у нее на ногах? А, лодочки черные, стоптанные такие, но когда она вот так эту ступню ставит… рукой вот так делает… И что-то такое еще, неуловимое, что хочется смотреть на нее и смотреть и в животе замирает. И выполнять любую ее прихоть, я не знаю там, спинку в душе тереть, рассаду высаживать… Ушки у нее острые, это надо же! Неужели теперь пластику такую делают, чтобы, и ушки эльфийские? А вдруг она и правда эльф? Нет, это уже полный бред, они вжились в роль просто здесь, и как бы предупредить Генку, чтобы она виду не подавала, что им не верит, а то они нас в безумии порешат. Но какая женщина, у нее же кожа светится!
Эльф Хирилорн приводит Арагорна. Лицо у Арагорна зеленоватого оттенка, он затравленно оглядывается по сторонам.
— Все было спланировано с самого начала, — поясняет Боромир, — ну, выбрали двух чайников, со стороны, чтобы проще было, повесили на них колечко и пустили в бега. А чтобы подостоверней, так собрали ролевку, из тех, что потупей, новичков там, фанатов, квенту запустили…
— Ну и что? — не понимает Дюша, — это же так и надо…
— Тьфу, ты и правда тупой как хомяк! Она все устроила так, что кольцо должно было попасть к Саурону!
— Она? Кто — она?
— Моргана, — брезгливо говорит Боромир.
— Какая еще Моргана? — возмущается Генка, — ты можешь говорить по-человечески?
— Но я и говорю по-человечески!
— Погоди, я все объясню, — серебристым голосом говорит Владычица, — все дело в том, что сейчас венец лета!
— Чего?
— Ну, Иванов день по-вашему. А в скрытых книгах написано, что раз в эпоху, под венец лета, при особом расположении созвездий то, что произошло, можно изменить. Ну, переиграть по-другому.
— Ой, — говорит Арагорн, по-прежнему держась за живот, — и если кольцо не уничтожить, Саурон захватит Средиземье, да?
— Если бы только Средиземье, — печально говорит Владычица. Боромир мрачно кивает.
— В общем, — добавляет он, — план был такой — довести вас до Ородруина и там, в кульминационной точке, кольцо отобрать. То есть прибежали бы назгулы на палочках, начистили бы вам морду как нечего делать… учитывая полную вашу бездарность… Ну, и все. Звездец Светлым Силам!
Владычица что-то тихонько шепчет ему на ухо. Дюша отчаянно завидует.
Боромир опять мрачно кивает.
— В принципе, — говорит Владычица, — мы бы вас могли подстраховать. Мы, собственно, и собирались. Ибо нашим боевикам начистить морду вашим назгулам как два пальца обоссать…
— Владычица, — осторожно говорит Боромир.
— Пардон. Мои рыцари-эльфы легко разделались бы с этим жалким подобьем мерзкого отродья. Проблема в том, что по мере того, как кольцо начало набирать силу, образовался прорыв в сопряженных мирах и оно…
— Приманило настоящих назгулов, — угрюмо говорит Генка.
— Точно! И не только. Оно прогибает под себя эту версию Арды. Ваш мир то есть. И я уже не могу предсказать дальнейшего хода событий.
— Погодите-погодите, — говорит Генка, — если вы говорите, что это были настоящие назгулы… и все остальное, да? то как же мы выжили? Это ж назгулы!!!
— А какой им сенс вас убивать? — удивляется Боромир, — они вас попугали только, чтобы события развивались по канону, вот и все. Чем дольше события развиваются по канону, тем больше силы у кольца. Они вас у Ородруина загребут, когда кольцо достигнет высшей точки эффективности.
— Так я и думала! — говорит Генка. — Дюша, я тебе говорила!!!
— Ничего ты мне, Геночка, не говорила!
— Зачем мы только в это впутались?
— Да сейчас отдадим им кольцо и дело с кольцом. Тьфу, с концом! Забирайте вы его и топите сами в вашем Ородруине. Или используйте против Саурона в Последней Битве, или как она там называется!
— Хрен по деревне! — зловеще говорит Владычица.
— То есть?
— Говорю вам, уже поздно. Все должно идти по квенте. Вы должны сами, без всякой силовой и магической поддержки, бросить кольцо в жерло Огненной горы. Я кольцо взять не могу. Если Саурон решит прибрать его к рукам, Лориэн не устоит — вы эту теплицу видели? Обычное стекло, даже не пуленепробиваемое!
— А где у нас Ородруин? — устало спрашивает Дюша.
— Понятия не имею. Но они вам скажут. Вынуждены будут сказать. Иначе ничего не выйдет. Ладно, вы, наверное, устали. Есть хотите? Устрой все, Хирилорн, ладно?
Она поднялась. Дюша думал: ну и ну, она ж на голову выше меня! Как это я раньше не заметил? Да нет, похоже, глюк. По плечо, не больше… А волосы у нее такого странного оттенка — как лунный свет на воде. А глаза как старое серебро. Ой-ей-ей. Зарегистрирован же исторический казус, когда эльфийская дева влюбилась в смертного. Даже три исторических казуса. Почему бы…
— Дюша, — грозно говорит Генка.
— Да, Геночка, — покорно отвечает Дюша.
— Ну вот, — одобрительно говорит Хирилорн, наблюдая, как Дюша наворачивает лапшу «Доширак», — отдохнете и пойдете дальше.
Они сидят на перевернутых ящиках в подсобке. Рядом беспорядочно навалены пакеты с удобрениями, тяпки, садовые ножницы, на стеллаже с горшками исходит паром чайник системы «Тефаль».
Генка мрачно смотрит в пол. Она никуда идти не хочет.
— Не можем же мы держать вас тут вечно…
— Тогда дайте нам магическую поддержку, — говорит Генка, — совесть у вас есть хоть какая-то?
— По канону не положено! Обойдетесь своими силами!
— Да вы посмотрите на нас! Посмотрите на них!
— Толкиена не читали? — укоризненно говорит Хирилорн, — те хоббиты были еще мельче вашего. Вообще никуда не годились. И распрекрасно доползли вдвоем до самого Ородруина!
— Толкиен что хотел, что и писал, — защищается Генка, — хотел, чтобы хоббиты спаслись, они и спаслись. А мы-то сами по себе.
— Я с вами пойду, — печально говорит Боромир, — куда деваться?
— Еще чего! — вскидывается Генка, — ты же Боромир! Заманишь нас в укромное место, отберешь кольцо и пойдешь защищать Минас-Тирит.
— Во-первых, Боромир до Минас-Тирита так и не дошел, -сухо говорит Боромир, — во-вторых, я не Боромир.
— Здрасьте! — удивляется Дюша, — а кто? Все-таки Горлум, да?
— Просто Боря. Романецкий Борис Михайлович, если официально. Кандидат исторических наук.
— А какая область? — интересуется Хирилорн.
— Египтология.
— Древнее царство или Среднее?
— Среднее. Ну и так, по мелочам, сопредельные области…
— В РГГУ или где?
— Погодите, — не выдерживает Генка, — если ты не Боромир, то как ты здесь оказался?
— Я же говорю, из-за Морганы.
— Не понимаю. Дюша, я ничего не понимаю! Кто такая эта Моргана?
— Моя жена, — говорит Боромир.
— …Сами знаете, зло имеет свое отрицательное обаяние. Тем более она-то Мелькора злодеем не считает. Он хорошего хотел, а они все поганили.
— Кто — они?
— Валар. Бездушные слуги Эру Илуватара. То есть скрутил он их, Эру Илуватар, Творец всего сущего, и только Мелькор оказался в оппозиции. Ну и заточили его, замучили. А он возьми да и явись Моргане — явился, весь в черном, за спиной крылья изломанные, волосы седые от страданий, глаза как звезды, лицо такое доброе. Моргана, говорит, я же хорошего хотел. Я хотел, чтобы вы были как валар, ну типа того… Мол, вы изначально были задуманы круто, эльфы — просто подделка под вас, жалкая… А вы их, эльфов, видели, сами понимаете, какие у людей могут возникнуть комплексы! В общем, она прониклась. Села за манускрипты, Средиземье астрально посещала, древнеэльфийский выучила, руны гнумские. И раскопала где-то, что можно переиграть историю с кольцом — в пользу Саурона. Вернется Саурон, вернет Мелькора. Он у него на подхвате был — Гортаур…
— Да чтобы заместитель добровольно посадил на свое место прежнего начальника? — сомневается Дюша.
— Вот и я так думаю. Но для нас и Саурона вот так хватит.
— А ты, значит, ее решил заложить, родную жену? — упрекает Генка. Размах Морганы ей импонирует.
— А мы уже давно не живем. Она Мелькора теперь любит — они все его любят до потери пульса. Но отношения поддерживаем, так что я вроде как к ней был прикомандирован Советом Светлых Сил.
— Доносишь, значит? — мрачно спрашивает Генка.
— Доношу. То есть информирую. И препятствую по мере сил. Вот, попытался отобрать у вас кольцо. Думал, может, еще не поздно…
— Погоди, — говорит Генка, — так это ты вышел против Барлога? Один на один, со сверкающим мечом в руке?
— А что, — уныло спрашивает экс-Боромир, — уже и Барлог был?
— Это не он, Геночка, — объясняет Дюша.
— Сама вижу. Слушай, Боромир, то есть, тьфу, Борис Михайлович, а почему оно все сначала было такое… ненастоящее? У вас что, нормальных эльфов нет?
— Нормальные эльфы, между прочим, есть, — замечает Хири-лорн, поудобнее вытягивая длинные ноги в десантных ботинках.
— Нет, Раздел и все такое? Лошадки на палочках…
— Я ж говорю — это все Моргана затеяла. По секрету от Светлых. Вот и пришлось набирать всякую шушеру со стороны.
— А Арвен эта? Она вроде правильная была. Только старая.
— Эта? Да она везде тусуется. Уже лет двадцать. Наденет платье зеленое и ходит. У нее с головой, по-моему, не все в порядке.
— Ясно, — говорит Генка. — Арагорн? Арагорн молча уставился в грязный пол.
— Это у тебя какая по счету игра? Арагорн молчит.
— Какая игра, спрашиваю?
— Ну, первая, — неохотно говорит Арагорн, — шмыгая носом.
— Ты что нам, зараза, голову морочил? Морочила? Я профессионал, ля-ля тополя, байки травила?
— Я хотела как лучше, — жалобно говорит Арагорн, — мне сказали, эту отыграешь, на хишку возьмем! И на чеховку осеннюю…
— Ты только посмотри на нее, Дюша! И это — великий потомок рыцарей с Заокраинного Запада? Это близорукое ничтожество? Эй, ты куда?
— Я пойду, пожалуй, — осторожно говорит Арагорн.
— От нас не убежишь, — железным голосом говорит эльф Хирилорн и делает страшное лицо.
— Пустите! Мне по канону нужно в Минас-Тирит!
— Насрать на канон! Эй, ты, Хири, как там тебя, не пускай ее, она вас выдаст!
— Я и не пускаю.
— Оставь ее, Геночка, она вон плачет…
— Ну и пусть плачет! Так ей, дуре, и надо! Слушай, Арагорн, как тебя там, по жизни зовут?
— Варвара, — всхлипывает Арагорн, — пустите меня, я домой хочу.
— А кто в эльфов хотел играть? — зловеще говорит Генка, — кто хотел быть красивым, бессмертным, магическим там, я не знаю?
— Я ей в нас поиграю!
— Не хочу больше, — говорит Арагорн, снимая запотевшие очки и утирая слезы, — я же не знала, что они такие… бесчеловечные!
— А какие тебе эльфы нужны, задница? — возмущается Хири-лорн, — как в мультиках? С чего это мне быть человечным? Люди, во-первых, тупые. Во-вторых, воняют. В-третьих…
— О! — говорит Генка, — он опять за свой расизм. А у тебя уши острые. И вообще, вас сюда звали? Не звали! Вот и убирайтесь, откуда приехали!
— Вы что, — удивляется Дюша, — с ума сошли? Судьба Среди-земья на волоске, а они тут ксенофобией занимаются…
— Ничем я таким с ней не занимаюсь! Еще чего!
— Значит, так, — спокойно говорит Владычица, появляясь в дверях подсобки, — Арагорн или Варвара, как там тебя, ни в какой Минас-Тирит ты не пойдешь. Во-первых, я понятия не имею, где тут у вас этот самый Минас-Тирит и на фиг тебе в него надо, во-вторых, толку от тебя там никакого. Тоже мне, эльфийский берилл, защитник крепости, наследник Исилдура! Домой ты тоже не пойдешь.
— А по канону… — упирается Арагорн.
— Тебе уже все касательно канона сказали.
Она садится на единственный шаткий стул и с удовольствием откидывается на спинку.
— Если бы канон был неизменен, — говорит она, — судьба Сре-диземья была бы определена. А она пока в тумане. То есть это значит, если судьба свела вас вместе, то в этом есть какая-то неведомая мне цель. Так что пойдешь с ними.
— Я не дойду…
— Не расстраивайся, они, скорее всего, тоже не дойдут. Но попробовать-то можно… Вот что, суслики, Хирилорн выведет вас задами с территории, а дальше действуйте самостоятельно. Думаю, они пришлют вам инструкции, морганисты эти. Рано или поздно упретесь в Ородруин.
— Это жестоко, бросать нас на произвол судьбы! — возмущается Генка.
— А вы чего хотели? Это же не игра. А жизнь, деточка, вообще жестока и несправедлива. Уж поверь мне, не первую эпоху живу.
— А подарки? — беспокоится Дюша, — по сценарию, то есть по канону, нам подарки полагаются. Эльфийские плащи и все такое…
— Где я вам эльфийский плащ возьму? — признается Владычица, — потом, честно говоря, толку от них… Насколько я помню, в первой версии они не очень-то помогли.
— Тогда, — выдавливает Дюша пересохшим горлом, — я бы хотел… то есть вы не откажете… Гимли же вы не отказали…
— Очень даже отказала, — холодно говорит Владычица, — я еще с гномами Н? развлекалась!
— Дюша!
— Нет, я имею в виду прядку ваших волос… просто на память…
— Дюша!
— Вечно приходится волосы кромсать… Ладно, — она наматывает прядку на палец и отрезает ее большими садовыми ножницами, — возьми.
Дюша неожиданно для себя преклоняет колени. Спину ему сверлит ненавидящий взгляд Генки.
— Надо же… вот тут, прямо тут… А я думал, вы ушли на Заокраинный Запад…, — тихонько говорит он.
— Что мне там делать? Была я там… скукотища! Потом, как можно жить в краю, где нет наших мэллорнов?
— А тут они что, есть?
— Нет… но это неважно…
— А вы валар видели? — с замиранием сердца спрашивает Дюша.
— Видела.
— Ну и какие они?
— А, по-всякому, — неопределенно отвечает Владычица. И, наклонившись так близко, что он чувствует у себя на щеке ее нежное дыхание, шепотом говорит: — кстати, дорогой мой, чтобы увидеть валу, вовсе не обязательно отправляться на Заокраинный Запад…
— А в «Сильмариллионе» написано…
— Что в «Сильмариллионе» написано, это все глупости и одно сплошное вранье. Его специально попросили.
— Кто?
— Понятное дело кто. Кстати, Хири, прежде чем ты их поведешь, подойди к пятому стенду. Там разбрызгиватель сломался.
— Хорошо, Владычица, — покорно говорит Хирилорн, вставая. Владычица величественным жестом разглаживает мятые полы
своего халата, поправляет косынку, дружелюбно кивает Дюше и выплывает из подособки. Хирилорн следует за ней, окинув Дюшу холодным взглядом.
Ревнует, думает Генка. А вот интересно, куда они своих женщин вообще подевали? У Толкиена, кстати, тоже — ну, Галадриэль. Ну, Арвен. Но ведь и все! Весь Лориэн битком набит эльфами, все деревья засижены лучниками, и хотя бы одна их баба Хранителям Кольца попалась по пути. С другой стороны, их женщины почему-то западают на наших мужиков… Я этому мерзавцу глаза выцарапаю!
— Она права, Дюша, — говорит Генка проникновенно, — нам надо идти! Да, увы, надо идти, как бы нам ни хотелось остаться!
— Да, — этот Боромир, похоже, быстро соображает. — Соберись! Мы сохраним прекрасную хозяйку Лориэна в своем сердце.
Дюша, приоткрыв рот, смотрит на дверь.
— Она эльф! — сообщает он, — В самом деле эльф!
— Да ну! Какой ты проницательный, Дюша!
— Между прочим, в истории Средиземья зафиксирован такой факт, что майа Медиан [
— Бывает, — соглашается Боромир, — «Макс, любовь моя» смотрел? Там еще жена французского посла в шимпанзе влюбилась…
— А там точно любовь у них была? Или просто родство душ?
— Кто ж такие вещи поймет? Но выглядело достоверно, согласись?
— Соглашусь. Как ты думаешь, Геночка, у них что-то было?
— Почему бы нет? Чем этот шимпанзе хуже тебя? Хватит, Дюша, пошли. Вон, уже Хири разбрызгиватель починил. Да, Хири?
— Я проведу вас тайными путями, — мрачно говорит Хири, брезгливо косясь на Дюшу, — то есть через задний ход.
— А заметят?
— Не заметят. Там чары наведены. Хорошие чары, крепкие. Чужие здесь не ходят. А то бы ментура с нас не слезала — регистрации-то нету ни у кого.
У черного хода опрокинулась на бок тачка с навозом, над ней кружился столб крохотных мушек. Сверху медленно падал тополиный пух, подсвеченный косыми лучами красного закатного солнца.
— Спасибо, перворожденный, — вежливо произнес Боромир, осторожно обходя рассыпавшийся навоз.
Но Хирилорн не ответил. Он задумался, прикрыв тяжелые веки, потом глубоко вздохнул:
— Эх, а вдруг он все-таки сумеет переиграть, Саурон? С одной стороны, под Сауроном ходить радости мало, с другой — кому тогда паспорта вообще понадобятся?
— Эй, — осторожно говорит Генка, — вы же обещали…
— Я Владычице клялся в верности, — холодно сказал Хирилорн. И мечтательно добавил: — А все-таки тогда мы бы вас поприжали, аданов непромытых… Ладно, валите. Кустики вон видите? Туда и ныряйте. Там тропинка такая, незаметная почти, на нее тоже чары наложены.
— Вот здорово, — говорит Генка, щедро поливая шашлык огненным кетчупом, — а то у нас совсем деньги кончились.
— Не в деньгах счастье, — неопределенно ответил Боромир, рассчитываясь с официанткой.
Они сидят у крохотного озера. На берегу грязными комками дремлют ленивые утки. По темной воде плывет тополиный пух.
— Геночка, как не стыдно, ты у эльфов ела!
— У эльфов не еда, а растительная пища, — возражает Генка, облизывая пальцы. — Врали они все, Дюша, про эти путлибы или как они там. Бессовестно врали. Эльфийскую еду вообще есть невозможно.
— Ну, ты прям как Горлум!
— А кстати, насчет Горлума! Он у нас есть? Арагорн, сидеть!
— Я ничего, — оправдывается Арагорн, ерзая на стуле, — только страшно немножко,
— Это же игра, да? — Арагорн, моргая, по очереди заглядывает им в глаза. — Это они так играют?
— Кто — они? — сурово спрашивает Генка, — высшие эльфы? — Ну, — цепляется за соломинку Арагорн, — могли же они сделать себе уши и все такое… Волосы высветлить…
— Она настоящая, — печально говорит Дюша, глядя в пространство, — таких вообще не бывает. Значит, настоящая…
— Дюша, вспомни, она же гному давала! Вот те крест! Просто Толкиен вообще про секс не писал, стеснялся.
— Не смей так о ней говорить!
— А почему, собственно? Только потому, что ей тыща лет с гаком, а она выглядит от силы на двадцать? Еще бы, при ее-то родословной. Тьфу ты, высшая раса! Мы-то на них надышаться не можем — эльфы, эльфы! — а они же нас ненавидят, эльфы! Ты только погляди на этого их Хирилорна, он же, дай ему волю, просто перережет всех и не поморщится! Мы для него хуже Саурона!
— Это не совсем так, — печально говорит Боромир, разглядывая свой шашлык, — на самом деле большая часть эльфов вовсе нас не ненавидят. Просто презирают. Интересно, из кого у них этот шашлык сделан?
— Ты мне зубы не заговаривай! Сволочи они, а не эльфы! Оставили нас одних-одинешенек…
— А они иначе и не могли — так по канону надо. Ладно, хватит. Что дальше делать будем?
— Я не пойду в Минас-Тирит! — вдруг выпаливает Генка, исподлобья глядя на Боромира.
— Ты что, охренела? Какой Минас-Тирит? Я к тому, что домой вам нельзя. Ждут вас там, понятно?
— Куда уж ионятнее…
— Значит, ночевать где-то придется. Ладно, знаю я одно место. Поехали.
— Минас-Тирит? — вновь подозрительно спрашивает Генка, почесывая щиколотку.
— Да нет, просто друг у меня ночным сторожем работает. Хорошее место, в самом центре, но тихое. Укрывище. Сейчас тачку тормознем и поедем.
— Поверху? — радуется Дюша.
— А то… Подземные тропы для нас сейчас закрыты. Давайте, пока не стемнело совсем…
— Ты ж говоришь, он ночью работает.
— Он-то да, так ведь и назгулы тоже.
— Ну… Генка, эй, ты куда?
— Зубную щетку хочу купить, — говорит Генка мрачно. — Эй, ты, Боромир, дай сотку…
— Не жирно на зубную щетку?
— Не твое дело.
— Ладно, только скорее. Эй, тормози!!! Арагорн! Садись в машину, Арагорн, кому сказал?
— Мама будет волноваться, — печалится Арагорн.
— Не ври. Нет у тебя никакой мамы. И папы тоже нет. А то бы претендентом на престол был бы папа, а не ты, Арагорн, сын Арахорна. Ладно, ну, все, хоббиты, поехали.
— Он что у тебя, в «Национале» работает? — уважительно говорит Дюша.
Они стоят в большом, заваленном мусором дворе на задах отеля. В мусорные баки осыпается сирень.
— Не совсем, — неопределенно говорит Боромир. — Теперь сюда.
В доме напротив пронзительно блестят в закатном свете немытые стекла. Где-то далеко, в другом мире, воет милицейская сирена. Наверное, правительство куда-нибудь едет, думает Генка. Едет и не знает, что Саурон уже примеряет железный венец. Абзац правительству. А чего хотеть? Толпы народа же — все в зеленых плащах, с деревянными мечами — и все столько лет занимались тем, что расчищали место для Саурона. Рано или поздно это должно было случиться. Если так сильно во что-то веришь… если столько людей одновременно во что-то верят… Вот зараза, ну почему бы им не поверить, например, в мумми-троллей? Ну, чем плохо?
— Это?
— Осторожно, тут лестница.
— Что-то мне тут, — говорит Арагорн.
— Не боись, сударыня, то есть рыцарь запада, все путем.
— Каким путем? — Генка аж приплясывает от возмущения на стертых ступенях, — каким путем? Куда ты нас затащил, боец с темными силами?
Красное кирпичное здание смотрит на них слепыми окнами. Под крыльцом вяло шевелятся комья тополиного пуха.
У тяжелой двери табличка:
Ниже ярко-желтый постер:
— Ты, Борька? А это кто?
— Это со мной, — веско говорит Боромир.
Рыжий малый в грязно-белой майке отодвигается в сторону, освобождая проход.
— Познакомьтесь, — тем временем говорит Боромир, подталкивая корпусом упирающегося Арагорна, — это Кракен.
— Надо же, — вежливо говорит Дюша.
— Нам нужно надежное укрывище…
— За тобой что, — доброжелательно интересуется Кракен, — опять следят?
— Почему — опять? — удивляется Дюша.
— А, его уже один раз облучали невидимым оружием. В психушке лежал…
— Это были происки репрессивной психиатрии, — с достоинством говорит Боромир.
Генка делает острожный шаг назад, но дверь за ее спиной резко захлопывается.
— Сюда, — говорит Кракен, спускаясь по ступенькам куда-то вниз и приветливо маша им рукой.
С бетонного потолка тускло светят плафоны, убранные в железную сетку. По стенам на полках расставлены пыльные банки, где в мутной жидкости плавают органы, жемчужные, как рыбьи пузыри, органы, розовые, как фрагменты целлулоидных пупсов, органы, темно-красные, как морские анемоны. Генке кажется, что все они шевелятся.
В углу стоит цинковый стол, под ним цинковое же корыто, баки с формалином, груда простынь в бурых потеках.
— Садитесь, — приветливо говорит Кракен, — есть хотите? Они чинно рассаживаются на деревянную скамью под банками с
органами.
— Спасибо, — вежливо говорит Дюша, вытирая о штаны потные ладони, — мы уже.
— Чаю?
— Не надо.
— Ты что, Дюша, почему не надо? Я хочу чаю.
— Ладно, — Кракен нагибается и извлекает откуда-то электрочайник, — сейчас. Только воду наберу.
Только теперь Генка замечает, что в коридор выходят еще две двери. Из одной тянет неприятным сырым холодом.
— А там что? — интересуется она.
— Холодильник. Так во что ты опять вляпался, а, Борька?
— Это не я, — отмахнулся Боромир, — это они. Им надо пересидеть где-то до утра, понимаешь, такое дело…
— Бывает, — сочувственно кивнул Кракен, — ладно, я пошел. Туалет, кстати, тоже там.
— А в холодильнике что?
— Трупы, понятное дело. А ты что подумала?
— Я так и подумала, — говорит Генка.
— А я вот совсем мертвых не боюсь, — заявляет Арагорн, — то есть мертвых мертвых.
— Живые мертвые это, конечно, другое дело, -соглашается Генка. — Они так и шастают.
— Тут ирония неуместна, — возражает Боромир, — поскольку зарегистрирован по крайней мере один такой случай. Про Черного хоббита слышали? Полевку на Клязьме отыгрывали, надо было переправляться, они стали деревья рубить, ну, не рассчитали — дерево упало не туда и придавило девочку-хоббита. Насмерть. Так что эти уроды сделали? Они подумали — раз уж все собрались, готовились столько, приехали, отыграем, а она пускай тут полежит. Вернемся, заберем. Не убежит ведь. В общем, оставили ее, переправились на тот берег и пошли играть. А вечером возвращаются — нет ее.
— Унесли?
— Сама ушла. Так и ходит с тех пор. — Где?
— Да везде, где полевки играют. Нравится ей.
— А я другое про Черного хоббита слышал, — говорит Арагорн, блестя очками, — был один такой, все мечтал на ролевку попасть. Взяли наконец его. Но он просил эльфом его сделать, а его в хобби-ты определили. Он пошел и повесился. Они приходят, а он висит… Они тогда…
— Что-то много у вас Черных хоббитов, — замечает Генка.
— Да ладно вам, — дружелюбно говорит Кракен, — попейте лучше чаю.
— А печенья нет?
— Ты что, Генка, совсем?
— А что я могу сделать? Я есть хочу… Что у тебя тут со светом?
— Да накал падает… Морозилка включилась. — Ч-ш-ш…
— Что там?
— Где?
— За стеной. Слышишь?
— А, не обращайте внимания. Они всегда так. — Как?
— Ну, ходят, как ближе к ночи…
— А-в-ва-ва, — говорит Арагорн.
— Да ладно, что они вам сделают?
Дверь скрипит. Из темноты появляется ярко накрашенная девица в короткой юбке и лодочках на высоких каблуках. Рот у нее ярко красный и кажется окровавленным.
— Ребята, выпить не хотите? — приветливо говорит она, — я тут коньяк заныкала.
Дюша мотает головой. Девица исчезает во мраке.
— Девочки из «Националя», — поясняет Кракен, — заходят сюда. — Пописать там, умыться, краску подновить… А вы что подумали?
— Да, — зловеще говорит Генка, — это тебе не Галадриэль.
Боромир— то, думает Дюша, оказывается, в дурке сидел. Я так и знал. Они же все тут сумасшедшие. Может, нет никаких эльфов, просто куча сумасшедших… Владычица, правда… черт, в голове все путается. Боже мой, я ж ничего не хотел. Я только хотел поиграть. Хотел, чтобы все было, как по-настоящему. То есть чтобы правильно все было -чтобы цель какая-то. И смысл. И где я в результате? В морге! Чертов Тугрик, увижу, убью. Так паскудно подставить…
— Борис, а вы не знаете, кто такой мастер этот их?
— Какой мастер?
— Ну, в хоббиты нас посвящал! Руки накладывал, все такое. Сам в маске, лица не видно.
— А, — буднично отозвался Боромир, — скорее всего, Саурон.
— Как? Сам?
— Ну! Это же его игра.
— Какая же это игра?
— Да такая же. Только с другими ставками.
— Я не… Геночка, ты куда? В туалет?
— В туалет, в туалет. Сиди, Дюша…
— Я не хочу больше играть, Боромир. Мне не нравится.
— Кто ж тебя спрашивает, — печально говорит Боромир, — так оно обычно и бывает. Сначала добровольно, потом деваться некуда.
— Вы знаете, мне и эльфы не нравятся, — шепотом говорит Дюша, — нет, конечно, Галадриэль, она… но они и правда жестокие какие-то… И нас презирают. И я еще должен их спасать?
— Именно поэтому, — поясняет Боромир, — они тебя и презирают. А что им еще остается? Ведь ты пойми — сколько они живут и сколько ты! Ты муху жалеешь? А вдруг она возьмет и пойдет тебя спасать — ни с того, ни с сего? Обидно, да? Кстати, если честно — не спят их женщины с нашими мужиками. Это все выдумки.
— Я и не думал…
— Думал. Я и сам думал. Как погляжу на их баб, так и думаю. Только пустой это номер. У них какие-то свои заморочки сексуальные, извращения там разные, но мы с ними и рядом не лежали. Ладно, давай баиньки. Там у Кракена спальники есть в подсобке.
— Сейчас… Геночка, ты там еще долго? Молчание.
— Геночка!
— Дюша, отстань, я сейчас выхожу.
Голос у Генки какой-то приглушенный… тем более вода шумит.
— Геночка, мне тоже надо.
Генка выходит, застегивая штаны. Глаза у нее красные. Или показалось?
Дюша оглядывается. Грязный умывальник, треснувшее зеркало, унитаз с выщербленным сиденьем. На кафельном полу валяется пустой тюбик из-под депиллятора…
Дюша осторожно попробовал пошевелить рукой. Затекла, что ли? Он ее совсем не чувствовал. Вообще было как-то погано — во рту сухо и сладко, голова гудит. Или это не голова?
Я сплю в морге, напомнил он сам себе. Это холодильник шумит. Ничего себе — аж пол гудит и трясется.
И бензином воняет.
Я точно помню — ворочался, ворочался, пока не уснул. Жестко было, а еще одновременно холодно и душно. И воняло не бензином, а формалином. Сладковатый такой запах. Примерно как у меня сейчас во рту. Но я все равно заснул. Галадриэль мне приснилась, что она по секрету рассказала мне, что никакой она не эльф, а пришелец. Что они себя выдают за эльфов, потому что люди эльфов любят. А пришельцев уже не любят, боятся, национальная паранойя, ксенофобия, типа того. Вот они и устроили свою базу на ВДНХ, что они как бы эльфы. А что, логично… То есть тогда мне показалось логично. У них в павильоне «Космос» спускаемый модуль спрятан. До чего рука затекла. И ноги тоже…
По лицу проползла полоска света. Пол, на котором он лежал, по-прежнему трясся, в щель на потолке просочился еще один луч, уколол глаза и пополз дальше.
Да я же еду куда-то.
Это они меня взяли, подумал Дюша. Взяли, потому что я догадался, что никакие они не эльфы.
Нет, чушь, откуда они узнали, это же мне приснилось…
А они умеют читать сны!
Нет, это что-то не то. Это оттого, что голова трещит. Вот я и не могу сосредоточиться.
Как это получилось, я же совершенно ничего не помню. Помню, как заснул. Как проснулся. Всё.
Он осторожно повернул занемевшую шею и тут же уперся взглядом в вытаращенные глаза Арагорна. Очки у Арагорна куда-то делись, Арагорн хлопал слипшимися ресницами, рот его кривился от ужаса. Увидев, что на него смотрят, Арагорн начал отчаянно разевать рот, как вытащенная из воды рыба. Он точно что-то говорил, но Дюша его не слышал — в ушах звенело. Потом, опять же, мотор.
Смотреть на Арагорна было противно, и Дюша попробовал повернуться на другой бок. Тут же уткнулся носом в холодное, влажное, железное. Еще под щекой оказалась щель, в которой тоже мелькал свет. Из нее тянуло бензином.
Он подтянул ноги и попытался сесть.
Ничего не вышло. Ноги тоже подло отказались ему подчиняться. Он лежал на трясущемся полу, извиваясь, словно червяк. Иногда в глаза бил свет случайного фонаря, и тогда он морщился и отводил взгляд.
Затем стало тихо. Пол перестал трястись. Звон в ушах утих, и слышно стало тихое подвывание Арагорна.
Затем что-то заскрипело, металл ударился о металл, лицо овеял свежий ветер. Задняя дверь грузовичка распахнулась, и на фоне чистого звездного неба возник темный силуэт. Что-то такое было в нем, очень страшное, и Дюша попытался отодвинуться, неумело упираясь связанными ногами.
Черный человек отчетливо и сухо щелкнул пальцами, и кто-то, сопя, протиснулся мимо Дюши -он все пытался отодвинуться, ощущая, как холодное светлое лезвие шевелится сначала между щиколотками, потом между запястьями.
— Выводите, — сказал Черный человек, и Дюша ощутил, как этот кто-то ухватил его за ворот и с силой вытолкнул из кузова.
Непослушные ноги подкосились, и он упал на колени, ощущая сквозь джинсовую ткань сырую холодную землю и остро колющие ветки. Рядом плюхнулся Арагорн.
— Вставай, — сказал Черный человек.
Сзади еще кто-то тяжело вывалился из кузова. Генка?
— Раз, два… — декламировал Черный человек, — три, четыре… Широко расставив ноги и спрятав руки за спину, он наблюдал за
ними — черный силуэт на фоне светлого летнего неба. Страшные светлые глаза сверкали на темном неразличимом лице.
Дюша аж зашипел сквозь стиснутые зубы.
Теперь, когда зрение приспособилось, он смог оглядеться -разбитая асфальтовая дорога оканчивалась площадкой, примыкающей к лесу; на фоне звезд качались верхушки темных деревьев.
Грузовичок стоял у навеса автобусной остановки, рядом, прижав руки к бокам, выстроились странно квадратные мужики в комбинезонах с фосфоресцирующей надписью «ООО ФАУНА». Они нервно переминались с ноги на ногу.
Где Генка?
— Кого вы привезли? — чистым холодным голосом спросил Черный человек, — кого вы привезли, недолюди?
— Ты велел четверых, господин, — невнятно отозвался квадратный, — их четверо.
— Четверых? Я, кажется, говорил о двух хоббитах? Где второй хоббит?
Генки точно нет. Дюша почувствовал сильное облегчение. Но тогда почему четыре?
— Два нуменорца, хоббит… А это кто?
— Я здесь ни при чем, — торопливо сказал Кракен, — это случайность. Я просто сторож. Они сами пришли…
— Убрать, — брезгливо сказал Черный человек.
Двое из ООО «Фауна» подхватили Кракена под мышки и поволокли в кусты. Дюша слышал, как тот резко взвизгнул и затих.
Дюша всхлипывал и скрежетал зубами, чувствуя, как ему в плечо вцепились холодные пальцы Арагорна.
Это игра, бормотал он сам себе в тоске и отчаянии, это они понарошку. Это такая игра.
— Кто-то еще ни при чем? Арагорн порывисто всхлипнул. Боромир молчал, уставившись в землю.
— Тогда раздевайтесь.
— Что?
— Я сказал, раздевайтесь. Одежду кладите туда. Он кивнул на скамейку под навесом.
Дюша, содрогаясь от омерзения, стащил штаны. На остальных он не глядел.
Боромир, сверкая бледными ягодицами, прошел мимо с охапкой одежды. Гоблины тут же начали деловито рыться в ней, пропуская меж корявых пальцев каждый шов и выворачивая карманы.
— Это ты, гадина, — с ненавистью процедил Дюша, — это ты нас заложил.
— Да как я мог! Кракен был мне другом. Похоже, нас все-таки выследили.
— Так я и поверил! Ты же сумасшедший! Ты же сам подтвердил — в психушке сидел.
Дюша почувствовал, как цепкие пальцы гоблина царапают ему шею, отодвигая волосы.
— Ну, сидел, — подтвердил Боромир, — у меня вялотекущая шизофрения. Сейчас ремиссия. Что с того?
— Не трогайте меня! — визжит Арагорн, — я сама!
— У нее кольцо с зеленым камнем, — булькает гоблин.
— Это не то, — покачал головой Черный человек, — то простое. Без камней.
— Опять это кольцо, — трясет головой Дюша, — это же безумие! Кому оно нужно?
Черный человек, не отвечая, прохаживается по площадке перед остановкой. Небо над лесом ощутимо светлеет, но его обволакивает сгущенная непроницаемая тень.
— Ничего? — спрашивает он.
— Ничего, хозяин.
— Ладно, можете одеваться.
Арагорн, всхлипывая, натягивает штаны, одновременно неловко прикрывая локтем недоразвитые груди. Дюша натягивает майку — она совсем сырая; на скамейке лежит роса.
— Ты, хоббит, погоди. Отойди в сторонку.
— Это вы мне? — на всякий случай спрашивает Дюша.
— Тебе, тебе. Ты, который с волосатыми ногами.
Дюша на всякий случай косится на Боромира. Тот уже оделся.
— Шевелись, — говорит Черный человек, и Дюша боком отходит к скамейке, держа в руках джинсы.
С постера на стеклянной переборке на него черными ямами глаз таращится рекламная девица.
— Где второй хоббит? — ласково спрашивает черный человек.
— А что, Генка не у вас?! — удивляется Дюша. Он понятия не имеет, где и как потерялась Генка. Особенно если учесть, что никому больше потеряться не удалось.
— Не заговаривай мне зубы. Я спрашиваю, где второй хоббит?
— Не знаю. Правда, не знаю, — Дюша старается говорить очень убедительно. Тем не менее почему-то звучит фальшиво, словно он все знает, но скрывает.
— Это легко проверить.
Дюша с ужасом видит, что в пальцах Черного человека блестит нож, поворачиваясь туда-сюда и ловя звездный свет.
— Держите его. Ноги тоже.
Липкие пальцы охватывают его запястья, руки послушно выворачиваются каким-то уж совсем невероятным образом, причиняя нестерпимую боль. Такую нестерпимую, что Дюша не чувствует, что делают с его нотами.
Равнодушно шумят деревья.
— Ты мне все скажешь, маленький хоббит.
— Я, правда, ничего не знаю, — всхлипывает Дюша, — правда, правда!
— Не говори им, — пронзительно визжит Арагорн, — не говори им ничего!
— Заткнись, дура! Как я могу сказать, если я ничего не знаю?
Дюша чувствует, что если бы его отпустили, он убил бы эту идиотку Арагорна. Не Черного Человека, а именно ее. Багровая ненависть на миг пресекает ему дыхание.
— Ты что же, не видишь? Это же Темные Силы! Это, наверное, сам Саурон! Не говори ему ничего! Держись, Дюша!
— Да заткнешься ты или нет? Пожалуйста, пожалуйста, не трогайте меня!
По ноге течет что-то горячее.
Он видит только Черного человека, сверкающую полоску ножа, сверкающие глаза. Потом его кто-то заслоняет.
— Послушайте, сударь, — негромко говорит Боромир, — вы его можете запытать до смерти, но он вам ничего не скажет. Если бы знал бы — давно сказал, вы же видите!
— Может, — спрашивает Черный человек так же спокойно, — ты знаешь?
— Попробуйте со мной, если хотите. Вам ведь кольцо нужно? Оно у того, другого хоббита. Да и зачем оно вам? Это же фикция. Игрушка. Вас провели. Заставили показаться раньше времени. Выманили из тьмы.
Дюша отчаянно ловит ртом воздух. В груди острая резь, в глазах плавают багровые пятна, но он уже приходит в себя. Почему нас не •спасают, думает он, ну почему? Когда на нас напал Барлог, выскочил же откуда-то тот… этот… со своим сверкающим мечом, всех победил и ушел во мрак. Они и правда убили этого Кракена? Не может быть! Я, наверное, сошел с ума.
— Попробуйте, — тем временем продолжает Боромир, — только я вас должен предупредить. У меня вялотекущая шизофрения и ригидная психика как следствие. Я человек идеи. Меня очень трудно запугать.
— Ну уж, — с сомнением произносит Черный человек.
— Ничего вы не добьетесь. Разве что поломаете их.
— Этих хоббитов? — мягко спрашивает Черный человек, — кому они нужны?
— Хоббиты — это просто маленькие люди, которые хотели чего-то большего, чем они сами. Хотели подвига. Правда, чтобы с хорошим концом. Они не умеют отыгрывать плохие концы. Ну, найдется этот второй хоббит. Ну, отдаст он вам это кольцо — так оно же для подвига с хорошим концом. Игрушечное. И что вы будете делать с этой игрушкой?
— Все так, — согласился Черный человек, — за одним маленьким исключением. Посмотри на его ноги.
— Он обмочился. Ну и что? Это не стыдно, это от боли. Вы умеете делать больно.
— У него шерсть на ступнях. Раньше у тебя была шерсть на ступнях, недорослик? Все возвращается на свои места. И кольцо вернется. Вы ведь сами этого хотели, разве нет? Вы же в нас играли. У вас был мир без чудес. Вам же это не нравилось. Только люди, больше никого. Ни в подземных провалах, ни в лесных дебрях, ни в ваших городах… Пусто. Мы только исполнили ваше желание. Мы открыли двери чуду.
— В пытках и унижениях, — спокойно заметил Боромир, — нет больших чудес. Они это и сами умеют.
Дюша отчетливо понял, что на этот раз спасать их некому. Все, абзац. Почему-то эта мысль больше не вызвала внутреннего сопротивления. Хорошо, что он не знает, где Генка. Арагорна вот жалко. Пропадет же дура ни за что.
— …чудеса по определению не могут быть добрыми, — говорил тем временем Черный человек, — они страшные. Жестокие. Темные. А как иначе? Вы думаете, вот эльфы хорошие и чудеса у них хорошие — но ведь эльфы делают чудеса исключительно для внутреннего пользования — так, бытовая магия. А вам остается только наблюдать и завидовать.
А ведь этот прав, думал Дюша, ни один эльф ничего не сделал для человека, ни одного чуда, хотя бы маленького, мы только стояли, и смотрели, и восхищались издали. А потом они забрали свои чудеса и ушли, оставив тоску по несбыточному, и наши женщины стали казаться нам неуклюжими простушками, а мужчины — трусливыми слабаками.
Небо совсем посветлело, и на востоке уже не осталось ни одной звезды. Деревья казались плоскими, словно вырезанными из темно-зеленой бумаги.
Порыв ветра ударил в лицо и развил край плаща у Черного человека.
Шорох и треск не были шорохом деревьев.
Лес словно порвался в нескольких местах, из прорех выскочили косматые звери, которых Дюша поначалу принял за овчарок и лишь потом сообразил, что расстояние обмануло его — звери были гораздо, гораздо крупнее. Больше всего они походили на увеличенную копию сумчатого волка — с огромной вытянутой пастью, усеянной острыми зубами, и полосатым крупом. На загривках сидели плосколицые всадники в алых жилетах на голое тело, ятаганы горели, казалось, ярче, чем бледное небо над головами.
— Урук-хаи! — пронзительно взвизгнул гоблин.
Это было последнее, что он сказал.
Черный человек отбивался от наседавших волков, швыряя в них трепещущие шары зеленого света, затем, расшвыряв нападающих, рванулся к грузовичку, прыгнул на переднее сиденье и надавил на газ. Грузовичок, фыркая, сделал круг по площадке, давя волков с их всадниками, Дюша упал на бок, откатившись за опору стеклянной будки. Грузовичок вильнул в сторону, выехал на дорогу и растаял в утреннем сизом тумане.
Вокруг пахло остро и тревожно, как бывает после грозы.
В пустом холодном подвале, на цинковом столе зашевелился мертвец. Сначала он осторожно выглянул из-под простыни, заляпанной бурыми и желтыми пятнами, потом, убедившись, что вокруг тихо, стянул ее с себя и сел, болтая голыми безволосыми ступнями.
Гудел холодильник.
Генка всхлипнула и утерла нос рукой.
Она просто хотела попугать Дюшу и остальных. То есть Дюша так противно тоненько храпел…
Если она залезет на стол, натянет простыню, а потом зашевелится, скажет «бу-у-у!»… На столе лежать было холодно и противно, но она же и не собиралась долго.
Ей было очень стыдно.
Потому что, когда дверь хлопнула в коридоре, когда послышался топот множества ног, когда под простыню проник липкий запах формалина или чего там еще, она затаилась.
Чисто инстинктивно.
Впрочем, все случилось так быстро, что, пока она лежала, судорожно вцепившись в простыню и соображая, что делать, дверь опять хлопнула и во дворе взревел мотор.
Еще несколько минут она пролежала, борясь со страхом, потом осторожно слезла со стола.
В подвале никого. Спальники валялись, как пустые коконы.
— Дюша! — в ужасе позвала Генка, — Дюша!
— Ш-ша, — откликнулось эхо.
В темном коридоре тоже было пусто, а проклятая наружная дверь оказалась заперта. То ли у нее был английский замок, ключ к которому остался в кармане у Кракена, то ли ее задвинули на наружный засов — был снаружи засов или нет, Генка не помнила. Зато она помнила, что дверь очень прочная. Металлическая.
Какое— то время Генка яростно колотила по ней кулаками, потом вернулась, сгребла спальники в кучу, села и задумалась.
Надо выбираться — и чем скорее, тем лучше. Наверняка отсюда есть другой выход — на верхние этажи. Не ходят же студенты в подвал через улицу. А уж профессора тем более. Да и Кракен вроде что-то такое говорил…
Она вернулась в коридор и, по очереди зажигая всюду свет, дошла до вполне многообещающей двери, рядом с сортиром и крохотной кухней-каптеркой, примыкающей к такой же маленькой препараторской — конечно, это вполне могла быть какая-нибудь кладовка, но попробовать стоило.
Топорик, снятый со стенда противопожарной безопасности, был тупым, но острый и не требовался: то, что на вид было деревом, на поверку оказалось хлипкой панелью; она легко крошилась под ударами, и вскоре замок, покачиваясь, повис на одном болте. За дверью и вправду обнаружилась лестница — крутая и темная.
Генка замерла и перевела дух, потом, сжимая в руке топорик на манер томагавка, осторожно двинулась наверх. Здесь все было почти так же, как внизу, — пыльные полки с мутными банками, в которых плавали куски человеческих тел, гипсовые муляжи, таблицы, блестящие латунными деталями старые микроскопы в стеклянном •шкафу. Не было только цинкового стола и бутылей с формалином. И еще холодильника. Зато наверняка был телефон.
Вскоре Генка его увидела — он стоял на столе в квадрате неонового света, падающего из крохотного окна, забранного густой решеткой.
Можно позвонить, например, в милицию.
И что сказать? Спасите Дюшу, его прямо из морга похитили Темные Силы. Причем повезли неизвестно куда. И что они про нее, про Генку, подумают?
С другой стороны, ну и хрен с ним. Пускай думают. Пускай в психушку упекут, но лишь бы поверили, что Дюшу и правда кто-то похитил. Ведь есть же какие-то методы — собаки там, отпечатки протекторов…
Потому что Дюша в опасности. Она это печенкой чувствовала. Пусть он дурак и в Галадриэль влюбился, но он же все-таки Дюша! А раз их увезли вот так, всех, быстро и эффективно, значит, за дело взялся кто-то большой и страшный. И очень опасный.
Генка уже положила руку на теплый пластик трубки и вдруг замерла.
На лестнице скрипнула половица. Кто-то ходил там, стараясь двигаться бесшумно.
Ничего, сказала она себе, знаем-знаем, это девочки из «Националя». Хотя стоп! Какие девочки! Они ходят через наружную дверь, а она закрыта…
Может, открыли?
Тогда это может быть…
Кто угодно.
Она затихла, прикусив кулак и слушая тихие, мягкие шаги внизу. Из-под телефона вдруг выбежал огромный бледный таракан и шустро побежал по столу прямо к ней.
Генка взвизгнула.
В тот же миг чья-то жесткая рука зажала ей рот.
Огромный волк стоял над Дюшей, раскрыв пасть. Красный язык так и ходил между острыми клыками — туда-сюда. Из пасти ощутимо воняло. И еще даже на расстоянии чувствовалось, какая она горячая.
Впрочем, расстояние было весьма относительным.
— Ты, хоббит, вставай, — велел урук-хай. Дюша подтянул голые ноги к животу и сел.
— Одевайся.
Урук— хай протянул ему скомканные и грязные джинсы, заляпанные волчьей слюной. Дюша судорожно вцепился в них и встал. Нога попала в штанину только со второго раза.
— Не к лицу мужчине ходить без штанов, — назидательно сказал урук-хай. — даже если он — хоббит.
— Имейте в виду, — на всякий случай сказал Дюша, — кольца у меня нет. И где оно, я не знаю.
— Саруман разберется.
— Саруман? — Боромир, который, подталкиваемый в спину ятаганом, пытался взгромоздиться на волка, на миг замер, уцепившись за жесткую шерсть. — Значит, Саруман тоже вступил в игру!
Волк лениво моргал, повернув голову.
— Закрой пасть, — сказал урук-хай, — и лезь на варга. Эй, шевелись, салаги!
— Он меня укусил, — пожаловался Арагорн.
— И правильно сделал, — согласился предводитель, — зачем ты его за ухо схватила? Он этого не любит. У него уши чувствительные.
— А он привит?
— Нет, — сказал предводитель.
— А тогда…
— Ты заткнешься или нет? Держись, хоббит! Да не за меня, вон шлейка.
Дюша судорожно ухватился за шлейку. Шлейка была кожаная и в заклепках на манер прибамбасов металлиста.
— Поехали! — сказал урук-хай. — И не вздумайте бежать — от них не уйдешь. Разорвут. А вы, братцы, как приберетесь, догоняйте.
Уже удаляясь трусцой на варге, Дюша, обернувшись, успел увидеть, как остальные урук-хай деловито затаскивают трупы орков в кусты. Дюша не возражал. По сравнению с орками урук-хай были ему симпатичны.
Вокруг смыкались заросли.
Варги легко перелетали через упавшие деревья и канавки с тухлой зеленой водой.
По сторонам Дюша не смотрел, поскольку старался удержаться на горбатой спине варга, и потому не заметил, как лес расступился и перед ними вырос глухой дощатый забор с колючей проволокой по гребню.
Варг тем временем деловито потрусил вдоль забора, пока не уперся в калитку, рядом с которой трафаретная табличка гласила:
Урук— хай соскочил со спины своего варга и рукояткой ятагана надавил на ржавую кнопку звонка. Почти сразу сбоку открылось смотровое окошечко, и оттуда блеснул раскосый глаз. Затем глаз скрылся, лязгнула щеколда, и варг мягко просочился в распахнувшуюся калитку. За оградой обнаружился двор, где среди мачтовых сосен припал к земле бревенчатый сруб, по бокам которого тянулись вольеры, забранные сеткой.
Пожилая женщина, шаркая опухшими ногами, втиснутыми в резиновые сапоги, двигалась вдоль решеток, заполняя миски варевом из огромного жестяного ведра. Ах, вы, мои маленькие, ах, вы мои ласковые, — приговаривала она при этом. Варги жмурили глаза, нервно разевали пасти и виляли хвостами.
Дюша соскочил с варга и на неверных ногах сделал несколько шагов.
— Хороши, да? — с гордостью проговорил урук-хай.
— Ага, — осторожно согласился Дюша, — скажите, а это и вправду филоцины?
— Чего?
— Ну, сумчатые волки.
— А, да. Сумчатые. Удобно, да?
Урук— хай внезално запустил руку волку в брюхо -выглядело это жутковато, но рука тут же появилась наружу, в ней была походная сумка.
— Аптечку можно носить. Провизию, все такое. Ладно, иди жрать.
Он хлопнул варга по холке, и тот, подпрыгивая и игриво припадая на передние лапы, подбежал к женщине с ведром.
— Но они же были гораздо меньше, — пробормотал Дюша, — с овчарку. А эти…
— Ну, у Сарумана на то были тысячи лет, — заметил Боромир, спрыгивая со своего варга.
Он вздохнул, озирая питомник.
— Он, видимо, прирожденный селекционер. Этих вон каких вывел. Крепеньких, здоровых…
— Кого?
— Да урук-хаев же, — шепотом пояснил Боромир, — впрочем, Саурон работал с волками и орками. И тоже достиг неплохих результатов.
— А ну шевелитесь, — сказал продукт Сарумановой селекции, — или так и будете во дворе торчать?
Видимо, урук-хаи в быту были неприхотливы: на потолке — голая лампочка, по стенам — двухъярусные койки, над одной из них — видимо, койкой старшого — прикноплена картинка с голой женщиной. На дощатом столе громоздилась горка жестяных мисок и дымилось в ведре варево — кажется, точно то же, что и в мисках у варгов. Что ж, подумал Дюша, по крайней мере, это честно.
— Жрать хочешь? — понимающе спросил урук-хай, проследив за его взглядом.
Дюша замотал головой, при этом непроизвольно сглотнув.
— Чистоплюй, да? Культурный? Садись вон туда, культурный, и жди. И вы тоже, голуби.
Дюша следил за тем, как урук-хай извлек из кармана жилетки мобильник и деловито жал на кнопки костистыми пальцами.
— Где? На лекции? Ладно, как закончит, скажите ему, что мы отловили одного. Редкий экземпляр, да. Он знает. И еще двое, но эти попроще. Нуменорец обыкновенный, запомнили? Местная разновидность.
Он демонстративно смерил взглядом раскосых глаз Арагорна с Боромиром.
— Раскраска типичная. Вообще заурядные особи, но в приличном состоянии.
— И на том спасибо, — печально ответил Боромир.
Он вытянулся на койке и с наслаждением пошевелил ступнями в грязных носках.
— Мы не гоблины какие-нибудь, — сказал урук-хай, опуская лапу с мобильником, — мы с понятием.
— Я могу маме позвонить? — Арагорн искательно улыбаясь, заглянул в глаза урук-хаю.
— Ты меня совсем за дурака держишь, да?
— Я ж ей ничего… только, что жива. А то она там с ума сходит!
— Ладно, — пожал плечами урук-хай, — звони. Скажи своей маме, что пока жива. Мама — это святое. Но учти, вякнешь лишнее, шею сверну.
— Я… никогда…
Дюша уныло наблюдал, как Арагорн судорожно тычет пальцами в кнопки. Что-то такое связанное с мобилой… да… эсэмэски эти… значит, они приходили от Саурона… иди, мол, туда-то и туда-то, и будет у тебя такое замечательное приключение… Ему, выходит, и правда это кольцо заразное нужно, иначе зачем бы он… он убил человека, думал Дюша, на моих глазах, считай, убил, и я ничего не мог сделать, и Боромир ничего не мог сделать, и никто. И тот, со сверкающим мечом. А сейчас кольцо захочет Саруман, это уж наверняка, паршивое колечко, может, даже и не золотое вовсе, дешевая юве-лирка, куплено в дешевой ювелирке, и все это значит… черт, где-то должен же быть этот вонючий Ородруин! Потому что этому кольцу только туда и дорога — иначе они не успокоятся, все эти маги и майяры и кто там они еще. И Галадриэль сука — могла бы и своих эльфийских боевиков поставить, прикрыть нас хоть как-то, она-то знала, что к чему… Потому что, если Саурону нужно кольцо уже сейчас, это значит… это значит…
Что оно уже набрало силу!
Он осторожно похлопал себя по карманам — мобильник был на месте.
Урук— хаи умеют пользоваться мобильниками, а гоблины -нет. Из чего, подумал Дюша, следует, что Саруман все-таки более одаренный селекционер, чем Саурон. Впрочем, может, тому вовсе и не нужны умные гоблины…
— Да, мама, — тем временем тихонько подвякивал Арагорн под пристальным наблюдением урук-хая, — нет, мама… ну, заигрались… да знаю, знаю, что не доведет до добра! Я, мама, больше не буду, чес-слово. Последний раз… Ничего, только палец болит. Собачка укусила. Да, привитая. Нет, хозяйская. Нет, я сама виновата. Не волнуйся.
Дюша тем временем тихонько извлек мобильник из кармана. Мобильник таращился слепым экраном. Когда он в последний раз его заряжал? Хрен его знает, уж не вчера, точно.
— Что, — с удовольствием заметил урук-хай, казалось, стоявший к нему спиной, — накрылась твоя мобила?
Он отобрал мобильник у Арагорна и сунул в карман жилетки.
— Или, думаешь, мы такие идиоты, да?
— Ну, — устало сказал Дюша, — на лице-то не написано. Боромир тоненько высвистывал на койке. Он спал. И как он может спать, удивлялся Дюша, это, наверное, из-за вялотекущей шизофрении…
— А что вы собираетесь с нами делать? — спросил он как можно более нейтральным тоном.
Комплекс заложника рисовал ему бравого урук-хая в относительно выгодном свете. Во всяком случае, по сравнению с гоблинами.
— А не твоя забота, — сказал урук-хай миролюбиво, — ты никто. Грызун. Мясо. Если ты Саруману не нужен, мы тебя варгам скормим.
Дюша покосился на стоящее на столе варево и вновь непроизвольно сглотнул.
— Да-да, — кивнул бугорчатым черепом урук-хай, — вот именно.
Дюша вдруг отчетливо ощутил, какой он маленький и одинокий. То есть Арагорн тут и Боромир, но, в сущности, им до него, до Дюши, особого дела нет. И случись что, они будут дрожать за свою шкуру, а вовсе не за его, Дюшину. Задолго до Дюши на эту тему исчерпывающе написал Сартр, но Дюша Сартра не дочитал, потому что тот показался ему уж слишком депрессивным.
В жилетке урук-хая раздалось «то-реадор, сме-елее в бой!», и Дюша непроизвольно вздрогнул.
— Да, — говорил тем временем урук-хай, казалось, став ниже ростом, — да, хозяин. Да. Понял. Все будет в лучшем виде, хозяин.
Он вновь спрятал телефон и лениво ударил Боромира по пяткам рукояткой ятагана.
— Шевелись, цивил! Пора двигать.
— А? — Боромир поднял голову, уставившись мутными со сна глазами. Потом, видимо, сообразив, кто он и где он, спустил ноги с койки и сел.
— Куда вы нас? — Дюша старался, чтобы голос его звучал как можно более мужественно.
— Так к Саруману же, — пояснил урук-хай, — на варгах до окружной, а там тачка подвалит. Шеф озаботился. Так что доставим вас в лучшем виде.
— А… куда?
— Не твое дело, кролик. А вообще-то в Изенгард, куда ж еще?
— А-а, — кивнул Дюша, — а где Изенгард?
— Приедем, дорогой, увидишь.
Урук— хай сунул корявые пальцы в рот и издал жуткий пронзительный свист, и в ответ этому свисту по дощатому крыльцу барака зацокали когти филоцинов.
Какое— то время Генка вырывалась, пытаясь укусить ладонь. По понятным причинам это не удавалось. Ладонь вообще не так-то просто укусить.
— Тише, тише, хоббит, — успокаивающие произнес нападавший.
Локтем он ловко прижал Генкин топорик, который та пыталась воткнуть ему в ребро, — я свой, свой. Я пришел вам помочь.
— Гэндальф, — сообразила Генка вслух, поскольку нападавший убрал ладонь, чтобы дать ей продышаться.
— Какой я, к назгулам, Гэндальф? Я Берен.
— Ой, — сказала Генка, — это же не по игре!
— А где ты видишь игру? — удивился нападавший.
Генка мрачно оглядела его. И вправду вроде Берен. То есть, ну, не Гэндальф.
Она всхлипнула.
— Дюшу увезли гоблины, — сказала она, — и остальных тоже.
— Знаю, — сумрачно согласился Берен, — это Саурон. Когда он поймет, что кольца нет, он вернется за тобой. Уходить надо, хоббит!
— Почему вы все время называете меня хоббитом? — возмутилась Генка.
— А кто же ты еще? — удивился Берен, — я, впрочем, никогда с ними не сталкивался, так что, может, и не хоббит… Ладно, пошли, надо выбираться отсюда.
— А Дюша? Как же Дюша? Надо спасать Дюшу!
— Самим надо спасаться в первую очередь, — сказал Берен, — а потом выяснить, где Ородруин, и сбросить туда кольцо.
— И спасти Дюшу?
— Боюсь, — печально сказал Берен, — это уже невозможно.
— Как невозможно! — Генка сверкнула глазами, — что значит невозможно? Если мы не спасем Дюшу, я… да я это кольцо… да я его… я его проглочу, ясно тебе? Нет, я его надену! Я вам всем устрою!
— Куда их повезли, ты знаешь? Я тоже нет.
— Что ж ты не спас его сам, если ты такой крутой? Положил бы всех орков… Ты же вроде профессионал — как раз по оркам, нет?
— Профессионал, — мрачно подтвердил Берен, — потому Гэн-дальф меня и попросил подключиться. Только я вас до Лориэна пас, а потом потерял — Галадриэль, зараза, когда следы ваши путала, перестаралась. Пока я разобрался с этой их эльфийской магией, пока тачку ловил, то-се… В общем, когда вышел на вас, эти уже отъехали. Только я и видел, что забортные огни мигнули. Я, понятно, сразу сюда… Мало ли, думаю…
Он замолк, напряженно прислушиваясь.
Шорох, звук липких тяжелых шагов, скрип ступенек…
— Ой, а я думала, это вы, — шепотом сказала Генка.
— Нет.
Шаги медленно приближались. Берен захлопнул дверь и встал рядом с ней, взявшись за рукоять меча. Генка слышала, как кто-то прошлепал мимо двери, задержался на миг, потом двинулся дальше.
— Какое-нибудь местное привидение, наверное, сказал Берен.
— А тут есть привидения?
— А то! Чего ты хочешь — такое место. Во-первых, морг и все такое, во-вторых, тут казематы были в незапамятные времена — их при Сталине вашем бетоном залили, все пять этажей вглубь. На всякий случай, чтобы подкоп к Кремлю нельзя было сделать, ясно?
— Ясно.
— Тогда пошли.
Он, по— прежнему сжимая рукоять меча, решительно распахнул дверь, выглянул в коридор, потом махнул рукой.
— Все чисто, шевелись.
В коридоре действительно было чисто — то есть никого не видно. Потому что темно. Генка поежилась.
— Может, — прошептала она, — они ничего плохого не делают. Только пугают. Хобби у них такое.
— Надеюсь, — сухо сказал Берен.
Он огляделся, хотя, с точки зрения Генки, в такой темнотище это было совершенно бесполезным занятием, потом сказал:
— Ага! Вот сюда!
И решительно направился к дальней двери. Генка последовала за ним. Дальние шаги дошли до конца коридора, развернулись и тоже потянулись следом. Шлеп, шлеп…
— Скорее, — жалобно пискнула Генка, — оно нас догоняет.
— Сейчас! — Берен ударил рукояткой меча в дверь. Удар оказался неожиданно силен — дверь взвизгнула и отворилась. За ней обнаружилась еще одна комната, заставленная пыльными шкафами, но с окном побольше и пониже и с решеткой потолще. Окно было полукруглым, в нем качались кусты сирени, которая сейчас, в летних сумерках, казалась черной.
— Топор давай!
— Чего?
— Топор давай, говорю!
В спину ощутимо дохнуло холодом.
Похоже, они вовсе не такие безобидные, местные привидения. Решетка отскочила сразу и целиком. Со второго удара во двор брызнул сноп осколков. Следом полетела гнилая оконная рама.
— Порядок, — сказал Берен, — давай вылезай, пока оно нас не зацепило!
Генка торопливо перелезла через подоконник, пыльный до безобразия — даже сейчас видно. Следом, красиво сгруппировавшись, прыгнул Берен.
Да, подумала Генка, это не Дюша. И тут же спохватилась.
— Берен, миленький, а давай позвоним в милицию. Или в МЧС! Ну, хотя б куда-то позвоним!
Видно было, как в разбитом окне, словно натыкаясь на невидимую преграду, клубится что-то белое, прозрачное…
— Нас арестуют, -сказал Берен, — что вполне естественно. Проверят документы, задержат до выяснения. Ты этого хочешь?
Генка замотала головой.
Во дворе стоят прозрачные утренние сумерки, в небе медленно гаснут звезды. Держится только одна — особенно яркая.
— Звезда Элендила, — вздохнул Берен. — Ладно, — он покосился на свой меч и прикрыл его полой длинного плаща, — попробуем вытащить твоего Дюшу, если он еще жив. Тут где-нибудь поблизости интернет-кафе есть? Круглосуточное?
— А… зачем? — недоумевает Генка.
— Во-первых, вымыться тебе где-то надо, — говорит Берен, с неприязнью оглядывая ее, — во-вторых, у меня на форуме Эгладора есть один контакт. Может, до них что-то уже дошло такое…
— Боромир-то засветился, — деловито говорит Генка.
Если честно, она чувствует некоторое облегчение. Приятно передать себя в руки профессионала — хоть парикмахера, хоть партизана-диверсанта — и больше ни о чем не беспокоиться. Пускай профессионал беспокоится.
— Это не Боромир, — коротко сказал Берен, который, как и положено профессионалу, не выдавал своих информаторов.
— А! — говорит Генка, — я знаю одно. Только это надо через мост…
— Ну, так пошли.
Они выходят в переулок — желтые слепые дома слиплись боками по обе его стороны, тротуар здесь в трещинах и выбоинах, тополиный пух лежит у кромки грязными кучками. Мелкие лужи отражают небо.
— Нехорошее место, — говорит Берен, укоризненно качая головой, — не хотел бы я тут жить.
— Это почему? Тут престижно.
— Много всякого накопилось. Туда взгляни-ка!
Огромная собака, такая черная, что она казалась вырезанной из черной бумаги, бесшумно вышла из глухой стены полуразвалившегося дома, неторопливо пересекла переулок и просочилась в стену дома напротив — тоже грязно-желтую и глухую.
— Ой! — говорит Генка.
— Это еще так, — небрежно замечает Берен, — по мелочам.
По мере приближения к реке сирень становится все пышнее, а воздух — прохладнее. Темная вода, упорно не желающая отражать светлеющее небо, течет далеко-далеко, в тихие сонные области, где горят костры на холодных плесах, и светят рубиновыми огоньками речные бакены, и ходят в темной воде молчаливые рыбы.
— А… почему ты вообще здесь? — спрашивает Генка, — ты же ушел на Заокраинный Запад или куда-то там.
— Я ж говорю, Гэндальф попросил. Ну, я и согласился. Приятно тряхнуть стариной.
— Нет, я хочу сказать… это ж не пойми когда было. Тыщу лет назад.
— Три, — говорит Берен.
— Что?
— Три тысячи лет назад. Только это для людей. Там, где эльфы, времени нет.
— Вообще?
— Ну да.
— Это их магия?
— Вовсе нет. Это их сущность. Потому они и умеют предсказывать будущее, ты не знала? Потому что для них будущего тоже нет. Только настоящее.
— А это… Лутиэнь?
— Что — Лутиэнь? — холодно спросил Берен.
— У тебя что-то с ней было? Боромир говорил… ну, что не может быть у человека с эльфийкой…
— А он проверял? — обиделся Берен, — и вообще не суй нос не в свое дело.
И задумчиво добавил:
— Мама ее ко мне хорошо относилась. А вот папаша терпеть не мог. Бо-олыпой был сноб! И жмот вдобавок. На всякие стекляшки западал, на ювелирку. При том, учти, что бабок было немерено.
Генка покосилась на своего спутника. Только сейчас она заметила, что левый рукав был пуст.
— Тебе руку правда волк откусил?
— А вот это уже бестактность. Ну, правда. Лопухнулся я. Ну и волк был неслабый.
Круглосуточное интернет-кафе довольно зачуханное, в четыре утра посетителей вообще нет, но секьюрити торопливо преграждает им вход. Теперь, когда почти рассвело, видно, что Генкины джинсы на коленях перемазаны пылью и паутиной, ладони совершенно черные (негритянка наоборот), а на белой майке — грязные разводы. Еще от нее отчетливо воняет формалином.
Берен в плаще до пят, меч на боку подозрительно оттопыривает плотную ткань.
— Сюда нельзя, — говорит секьюрити.
— Можно, — говорит Берен.
Какое— то время они меряют друг друга взглядами. Секьюрити
сдается первым.
— Ладно, — бормочет он, — но учтите, если что…
— Да? — услужливо подсказывает Берен.
— В общем, учтите.
— Учтем-учтем, — говорит Генка, она приплясывает за спиной Уверена на манер шакала Табаки, — а помыться у вас тут где можно?
Секьюрити мрачно кивает на дабл.
…Генка смотрит, как в раковину стекает черная вода. Руки она вымыла и лицо тоже, а что майка в грязных разводах — так не стирать же ее здесь!
Она с подозрением оглядывает ступни, но кожа на них гладкая и розовая. Хорошая штука эти депилляторы.
Берен уже сидит за монитором. Около локтя его дымится чашка кофе. Секьюрити демонстративно смотрит в сторону.
— Я есть хочу, — тут же говорит Генка.
— Ну, так иди, закажи себе, — рассеянно отвечает Берен.
— Так же денег нет.
Берен извлекает из кармана плаща пухлый бумажник и швыряет его на стол.
— На, — говорит он, — подавись!
— А ты уже знаешь, куда они Дюшу?
— Назгул знает, где у них база… Думаю, за кольцевой где-то. Ладно, сейчас я…
На Генку он больше не обращает внимания. Генку мучает комплекс вины — она уж-жасно беспокоится за Дюшу. Но все равно хочет кушать.
— Это нормально, — говорит Берен, не отрывая глаз от монитора, — естественное состояние для хоббита. Ага, погоди, вот оно!
— Это твоя? — интересуется Генка, доедая второй сандвич.
— Да ты что!
— Тогда чего она так? Может, шифр?
— Никогда не встречал таких шифров. Это, скорее, брачное объявление. Тут таких полно. Не понимаю только, почему они берут себе наши имена. То есть имена наших женщин…
— А, ваших женщин! Так, значит, у тебя с ней все-таки что-то
было!
— Ну, с этой-то у меня точно ничего не было… Ладно, поехали
дальше…
— Нашел этого… связного?
— Нет пока…
— Не понимаю! — возмущается Генка. — Тут, можно сказать, мир рушится, а они какую-то чушь порют. И ведь заметь, даже не по делу, просто так, чтобы руки занять… Повсюду их любимые эльфы рыскают, Саурон как у себя дома, а они даже и не знают!
— А зачем им эльфы, — рассеянно говорит Берен, двигая мышкой, — то есть настоящие эльфы? Им надо, чтобы они сами были эльфами. Погоди, не мешай, где-то он тут должен быть… Ага, вот.
— Это что-то значит?
— Это значит, что есть одна зацепка.
— А Профессор — это кто?
— Есть один такой. Погоди, я сейчас. Ах ты, зараза!
Экран чернеет, потом багровеет, и на нем медленно проступает огромный красный глаз с вертикальным зрачком. По монитору бежит надпись псевдоготическим шрифтом:
— Пора сматываться, — говорит Берен, — они нас засекли.
Здание университета, что на Воробьевых горах, нежно розовеет в солнечных лучах. По небу пробегают легкие барашковые облака. Позже они растают.
С реки тянет холодом.
— А почему Гэндальф сам не пришел?
— Потому что иногда лучше поручить дело профессионалу. А он все-таки любитель.
Они сидят под кустом сирени и едят бутерброды из интернет-кафе. Очень уютное место и вообще здорово — если бы Дюша был с ними. А так, если честно, нехорошо как-то.
— Странно, что они вообще начали игру без Гэндальфа, — деловито говорит Генка, — не по канону же.
— И вовсе не странно. Никто из тех, кто стоит на стороне Темных Сил, — поясняет Берен, — даже имя его использовать не может.
— А-а, — говорит Генка, — тогда понятно. А вот… если уничтожить кольцо… они отпустят Дюшу?
— Тогда и отпускать будет некому. Сам уйдет. Если еще жив.
— Тогда пошли! -Генка решительно доедает бутерброд, отряхивает ладони и встает.
— Куда?
— Сбросим кольцо в Ородруин, и все дела!
— А где Ородруин?
Генка вздыхает и вновь плюхается на траву.
— Не знаю, — признается она.
— В принципе, — задумчиво говорит Берен, — Ородруин уже может проявиться и сам. Им уже незачем играть в Средиземье. Потому что оно уже здесь. Гляди!
Кусты сирени на соседней поляне раздвигаются, и из них грациозно выходит единорог. Солнечные пятна скользят по шкуре, и оттого кажется, что единорог расписан золотыми яблоками. Какое-то время он стоит, прислушиваясь и раздувая ноздри, затем поднимает переднюю ногу и прочерчивает острым копытцем глубокую рытвину во влажной земле. Генка сидит, затаив дыхание, но единорог, словно испугавшись чего-то, боком прыгает обратно в кусты. Слышно, как он проламывается сквозь ветви. На поляне остается темная влажная полоса вывороченного дерна.
— Ой! — говорит Генка.
— Ну да, — соглашается Берен, — ой.
— Тут вообще-то кафедра молекулярной генетики недалеко.
— Ты что, хоббит, совсем дура? Вам такое за тыщу лет не вывести.
— Не скажи, — упирается Генка, — при современных-то технологиях…
— Ну, пастись бы на воле точно не пустили бы. Но вообще-то…
— Да?
— Вообще-то я в Средиземье единорогов не видел.
— Вот видишь! — Генка задумывается, разглядывая пустую поляну, — а вот скажи мне… если я его надену?
Берен внимательно смотрит на нее. Потом качает головой.
— Не знаю, — говорит он наконец, — не советую.
— Дюша там погибает, слышишь ты, супермен из Дориата!
— Саурон странное создание, — говорит наконец Берен, — он, конечно, может его убить. А может и не убить. Может, например, задержать, чтобы приманить тебя. Я бы на его месте так и сделал.
— Тогда?
— Говорю же, уничтожить кольцо надо. Тогда Саурону кранты. Ясно?
— Боле-мене, — говорит Генка.
До сих пор она об этом кольце и не думала. Даже как-то забыла о нем. А сейчас ей так хочется его надеть, что аж руки чешутся. На всякий случай она сидит, спрятав ладони под себя.
Не может быть, думает она, из-за такой паршивой дешевки… Вообще-то и у Толкиена кольцы с кольцами не сходились — ладно, нес Фродо это кольцо к Ородруину, все боялся надеть (Сэм, что характерно, надел в непосредственной близости от Ородруина, и ничего), потом уже, у самого кратера, не выдержал, надел на палец. И здрасьте вам — какой-то мелкий Горлум тут же ему, кольценосцу, этот палец и отгрыз, хотя теоретически Горлум и подойти бы к нему не смог, не то что палец откусить! Ведь если исходить из посылок того же Толкиена, что должно было получиться? Фродо надевает кольцо, Саурон теряет силу и делается мелкой шестеркой, тогда как Фродо вырастает до размеров Черного Властелина и обращает свою силу против прежних союзников. То есть мочит Гэндальфа, берет Минас-Тирит, опустошает окрестные земли и все такое… Есть, конечно, такой вариант, что никакое это не Кольцо Всевластья, а просто Орудие Возмездия, эльфы его сконструировали на Заокраинном Западе, они же и легенду сочинили для лохов, а Саурон, который все знал, за ним гонялся исключительно, чтобы обезопасить себя. А все остальные фокусы типа невидимости и продления жизни — просто побочный эффект. Тогда единственное, что можно сделать с кольцом, это и правда опустить его в Ородруин… Жаль, а все-таки хотелось бы попробовать, что это за штука такая — Всевластье.
— Не советую, — говорит Берен.
Генка косится на него и молчит. Шпиль университета горит расплавленным золотом.
— А вот Фродо, между прочим, ничего за это не было. Он даже всемогущим не стал.
— Откуда ты знаешь, что на самом деле было с этим Фродо? — жестко говорит Берен.
— Ну, Толкиен же писал…
— Мало ли что он там писал. Я все это видел собственными глазами, и все это было совсем не так.
— Брось, это просто третья стадия толкинутости. Они все так говорят. И вообще — почему я должна тебе верить? Почему вообще здесь ты, а не, скажем, Арагорн, если уж Гэндальфу так приспичило боевика посылать?
— Этого авантюриста? — Берен пожал плечами. — Этого дилетанта? Да если бы он не увязался сопровождать этих хомячков, они бы проблем не знали. Это же надо — затащить группу на Заверть, на самую высокую точку! Столько следов пооставлять!
— Он как лучше хотел!
— Откуда ты знаешь, на кого он работал? Он же вывел их прямо на назгулов! Да и потом, тут уже есть один Арагорн. Сущности вообще не следует умножать без необходимости.
— Ага, — кивает Генка, — это я слышала.
— Попади сюда Арагорн, его сразу выдавило бы обратно. Или, что еще хуже, обратно выдавило бы вашего Арагорна. То-то подарочек для Арды.
— Она ничего, — корпоративно вступается Генка, — просто не обтесалась еще. Как ты думаешь, кафе у них тут когда открывается?
— Опять жрать хочешь? — укоряет Берен. Генка пожимает плечами.
— У вас, у хоббитов, всегда так. Мир в пропасть катится, а вам бы пожрать.
— Одно другому не мешает, — оправдывается Генка. Берен поднимается и, прищурившись, смотрит на солнце.
— Ладно, — говорит он, — пошли. Может, он уже там.
— Профессор? Тот самый?
— Какой еще — тот самый? Просто профессор. Специалист по оркам.
— Что за чушь! — сердится Генка, — откуда у нас специалисты по оркам? У нас таких и не готовят!
— Это еще почему? Если орки есть, их же надо кому-то изучать, верно?
Какое— то время он нерешительно мнется, потом говорит:
— Послушай, хоббит… это может быть очень опасно. Я бы не советовал тебе идти. Подожди тут, а?
— Ну уж нет, — мотает буйной головой Генка, — я тут одна не останусь! Мне страшно!
— Давно пора, — говорит Берен. — Ты права. Здесь очень страшно. Ладно, пошли.
Площадка около высотки пуста, подъездные аллеи тоже. Цветет шиповник. Асфальт весь в трещинах. На солнечном пятне высыхает дождевой червь. Генка подбирает его и аккуратно кладет в сырую траву.
— Пускай хоть кому-то будет хорошо, — говорит она.
Они поднимаются по стертым гранитным ступеням. Железная дева с книгой неприятно таращится на них со своего пьедестала. С другого боку столь же мрачно глядит металлический юноша.
Берен настороженно озирается.
— Не нравится мне это, — говорит он, — похоже на Каменных Гигантов на Андуине. А те пропускают исключительно своих.
— Эти всех пропускают, — отмахивается Генка, — а вот внутри охранники действительно наверняка пропускают только своих. По особым бумажкам, они так и называются — пропуск.
— Ты думаешь, я совсем темный? — обижается Берен.
Он деловито достает что-то из походной сумки и протягивает Генке.
— Что это?
— Эльфийский плащ. Одевайся.
— А, — говорит Генка, — так, значит, они все-таки есть?
— Есть-есть, — успокаивает Берен.
— Плащ-невидимка? Зачем это мне? Я лучше кольцо бы одела.
— Во-первых, не одела, а надела. А во-вторых, не лучше. У плащей кардинально иной принцип действия.
Плащ вообще ничего не весит и скользит между пальцами, как вода. Какого он цвета, трудно понять, кажется, серо-голубого, впрочем, когда Генка заходит в тень, отбрасываемую чугунной девушкой, плащ темнеет, — точно на воду набегает облачко.
— Плащ-хамелеон! — говорит Генка.
— В некотором смысле, — соглашается Берен, — пошли.
Гордый страж у вертушки смотрит на них и расплывается в улыбке. Он не просто отодвигается, уступая дорогу, а пытается, уважительно наклонив голову, придержать вертушку.
— Что ж это вы без охраны практически? — понизив голос, спрашивает он, когда они проходят мимо.
— Да мы по-простому, — отвечает Берен, — неофициальный визит.
Он заговорщически прижимает палец к губам, и охранник понимающе кивает.
— Чего это он? — шепотом спрашивает Генка.
— Я ж говорю — это плащ-хамелеон в некотором смысле. Охранник этот сейчас увидел того, кого он больше всего уважает.
— Кого?
— Откуда я знаю? Кто у вас тут пользуется всенародной любовью?
— Ой, — говорит Генка, — ни фига себе!
— Эльфийская магия, — пожимает плечами Берен, — они классно дерутся, эльфы, когда надо, но вообще-то это дело не любят. Они ж бессмертны — кому охота подставляться под стрелы, если у тебя впереди вечность? Так что лучшего оружия, чем любовь и восхищение предполагаемого противника, и придумать трудно!
— А Моргот? Саурон?
— Ну, на этих такие штучки не действуют. Приходится сражаться. И вербовать союзников среди людей. Тут-то плащи и пригодились.
— Слушай, — говорит Генка, — вот пакость! Это ж сколько народу они за себя положили?
— А ваши деятели разве не так? Это называется харизма. Та же магия, в сущности, только бессознательная.
Она оглядывается — охранник, кажется, уже забыл про них. По лицу его все еще блуждает тень улыбки.
— А…
— Помолчи, — говорит Берен, — дай осмотреться. Они стоят посреди огромного холла. В углу у окна автомат с пепси-колой, рядом — стойка с надписью «Почта. Телеграф. Телефон». Какая-то женщина в тренировочных штанах и с таксой на поводке что-то деловито царапает на телеграфном бланке. Еще дальше стрелки-указатели «Парикмахерская» и «Столовая». Под «Столовой» к черной гранитной колонне привинчен умывальник с подтекающим краном. Берен говорит:
— Не нравится мне это. Нехорошее место.
— Чего же ты хочешь, его ж зэки строили.
— Пленные орки?
— Типа того.
Берен достает из кармана сложенную вчетверо бумажку, разворачивает ее и, шевеля губами, читает. Потом вновь оглядывается по сторонам.
— Нам сюда.
Мигают указатели этажей. Генка разочарована — она думала, что лифты здесь тяжелые, с решетчатыми дверями и стенами красного дерева. Оказалось — обычные коробки. Бесшумные, правда.
Они возносятся ввысь с такой скоростью, что у Генки закладывает уши.
Ни фига себе, думает она, сколько же тут этажей!
Наконец двери лифта раскрываются и они оказываются на площадке, залитой солнечным светом, проникающим сквозь грязное оконное стекло. Вдали распростерся синий лесной массив, квартал новостроек, блестит лента реки… Над всем этим висит тяжелая, плотная сизая дымка.
И чем мы там, внизу, дышим? — думает Генка.
Из холла тянется угрюмый темный коридор, рядом табличка «Кафедра палеонтологии». Табличка темно-красная, с золотыми буквами. Краска на ней потемнела и потрескалась.
Из полумрака, шлепая сандалиями, деловито выдвигается девица в синем рабочем халате. Увидев Берена, она останавливается и начинает поправлять локон.
— Профессор уже пришел, солнышко? — нагло спрашивает Берен.
Лаборантка улыбается Берену так, словно перед ней Ди Каприо.
Это из— за плаща, думает Генка, но потом понимает, что Берен успел избавиться от эльфийского прикида -когда и как, она не заметила.
— Буквально только что, — говорит лаборантка. — Лекция закончилась.
— Где бы мы могли его увидеть, не подскажешь?
— Сейчас, — расцветает в улыбке лаборантка, — идемте, я вас провожу.
Бросив косой недружелюбный взгляд на Генку, она поворачивается и идет в глубь коридора подчеркнуто обольстительной походкой. Они проходят мимо огромных, до потолка, шкафов, где за мутным стеклом скалятся с полок странные нечеловеческие черепа, мимо картотек с пыльными каталогами, ящика с песком и огнетушителя, тяжелого кресла с прорванной кожаной обшивкой. Они проходят мимо глухих дверей без табличек, но с номерками, пока, наконец, не останавливаются у особенно массивного шкафа с особенно угрожающими костями на полках, высящегося рядом с дверью, на которой табличка есть. На табличке написано: «СЕКТОР ГОМИНИД. С.А. Руньков, профессор».
Табличка настолько старая, что буквы, когда-то золотые, потускнели и читаются с трудом. Такое ощущение, что она висит тут с незапамятных времен.
Он, наверное, очень старый, думает Генка.
Такая академическая развалина с трясущейся головой.
Человек, сидящий за огромным столом, заваленным бумагами, прижатыми, вместо пресс-папье, какими-то костями, вовсе не выглядит старым. У него черная бородка и оттопыренные острые уши. Не эльфийские, думает Генка, разглядывая профессора, скорее волчьи. Оправа очков у профессора черная и острая. Колоритный такой мужик.
— На пересдачу завтра, — говорит профессор, сверкая очками на Генку, — там же написано! Читать не умеете?
У Генки при слове «пересдача» начинает обваливаться что-то в животе. Хотя она точно знает, что ей ничего пересдавать не надо.
Ух, и боятся же его студенты, думает она.
Берен не боится.
— Мы на консультацию, — говорит он.
— А, так вы из Алтайского филиала! — профессор неприязненно оглядывает пыльные дорожные сапоги Берена.
— Нет, — говорит Берен, — из Пермского.
— Золотой Бабы не существует, — раздраженно говорит профессор, — и не существовало никогда. Я же писал вашему шефу! Иванов распустил слухи, а вы, дураки, поверили! Вы еще на академика Фоменко сошлитесь! Совершенно антинаучная гипотеза. А что до костей, — он резким движением ладони отмахнулся от Берена, который пытался было что-то возразить, — в тех захоронениях, то они совершенно очевидно не принадлежат ламиям. Это, скорее всего, модифицированные черепа тамошних кинокефалов.
— Ламий, значит, нет, — говорит Берен, усаживаясь на рассохшийся стул, — а орки?
— Орки? — профессор снял очки и начал медленно их протирать, — в Перми? Что за чушь?
— А я полагал…
— Граница распространения орков пролегала по Муромской области. Это же всем известно.
— Пролегала?
— А то! И не надейтесь сляпать очередную сенсацию. Орки давно вымерли. Не выдержали конкуренцию с агрессивным человеком. Это ж и ежу понятно.
— Орки не выдержали? — изумленно переспрашивает Генка.
— А чего вы хотите? Слабые, беззащитные создания…
— А эльфы?
— Ну, эти покрепче будут. Эти сохранились кое-где. Осели в глуши. Маскируются под местную фольклорную нежить. Кикимор там, леших. А собственно, в чем дело?
— Вообще-то нас интересует не прошлое, — Берен устраивается поудобнее и вытягивает ноги, — нас интересует настоящее. Если, скажем, предположить… просто предположить… что на территории Московской области восстанавливается действующая модель Средиземья… в масштабе, ну, скажем, один к ста… То где, по вашему мнению, будет располагаться Ородруин?
— Чисто гипотетически?
— Да. Чисто гипотетически.
— Ну… если исходить из существующих реалий… привязок к местности… Лориэн при таком раскладе должен быть где-то на севере, так? Ботсад, угадал? Что? ВДНХ? То есть ВВЦ? Ну да, где-то так. А Дуг-Гулдор примерно на территории Лосиного острова… то Ородруин…
— Да? — подалась вперед Генка. У нее за спиной отворилась дверь.
Отряд раскосых типов в маскировочных комбинезонах ввалился в кабинет. Сразу становится очень тесно. Между спецназовцами затиснуты бледный и очень грязный Дюша, мрачный Боромир в очках с треснувшим стеклом и всхлипывающий Арагорн с распухшим носом.
— Мы привели их, хозяин.
— Дюша! — взвизгивает Генка.
— Геночка!
— Назгул вас дери, — устало говорит Боромир, — вы что, сами сюда приперлись? сами?
— Дюшик, ты живой! Какое счастье! Какое счастье…
— Живой, — признается Дюша и вдруг отчаянно кричит: — Дура! Беги отсюда! Беги отсюда! Это же Саруман!
Урук— хай хватает его за локти и роняет на колени. Дюша замолкает, скривившись от боли. Берен вскакивает, стул со свистом рушится на письменный стол Сарумана, во все стороны летят обломки желтых костей и какие-то конспекты, Саруман чисто машинально отмахивается рукой, с пальцев срываются голубые искры, бумаги на полу вспыхивают красивым синим огнем. Берен уже успел выхватить меч, и тот, тоже разбрасывая сполохи синего пламени, чертит красивую дугу, врезается в столешницу, перерубает ее, Саруман торопливо строит вокруг себя радужный защитный кокон, урук-хай нежно подносит к горлу Дюши лезвие ятагана, и все замирает в неустойчивом равновесии. Слышно, как всхлипывает Арагорн.
— Выходит, явка провалена, — потрясенно говорит Берен и начинает скрежетать зубами.
— Тоже мне, профессор Плейшнер! -презрительно замечает Боромир, — впрочем, чего ждать от горца? Вы там все тупые, беорнинги вонючие.
— Послушайте, коллеги, — говорит Саруман, сидя среди обломков мебели, — я вам ничего не сделаю. Отдайте кольцо и валите, откуда пришли.
— Как же! — мрачно выдавливает Дюша.
— Ну что вам, приключений на свою голову мало? Вон, невинный человек из-за вас погиб, разве нет? А дальше еще хуже будет. Саурон этого так не оставит. Отдайте лучше кольцо мне, я смогу с ним справиться. А вы — нет.
— Как же, — холодно говорит Берен.
— Я вас сразу отпущу, даю слово. А дальше уж моя забота.
— А может, отдать? — нерешительно предполагает Арагорн,
шмыгая носом.
— Ты чего хочешь? — мрачно спрашивает Боромир, — чтобы этот установил тут технократическую диктатуру? И всех, у кого незачет, ставил к стенке?
— Еще чего, — сухо говорит Саруман, — я ж не зверь какой.
Я их просто буду стерилизовать.
— Вот видишь!
— Селекция делает чудеса, а времени у меня будет мноого. Я еще выведу из вас высшую расу!
Берен, который на время прекратил боевые действия, вновь оживляется и, развернувшись к урук-хаям, показательно демонстрирует умение владеть мечом. Урук-хай отступают к двери, старшой столь же показательно слегка колет Дюшу в шею — струйка крови бежит по грязной когда-то белой майке.
Саруман спокойно наблюдает за ними, сидя за обломками стола и сцепив пальцы.
— Ну? — говорит он наконец.
— Что — ну? — переспрашивает Берен.
— Ваш хоббит-то смылся!
Берен рискнул опустить меч и оглядеться. Генки нигде нет. Должно быть, в общей суматохе она умудрилась надеть кольцо и выскочить из кабинета.
Урук— хай, повинуясь знаку Сарумана, выпускает Дюшу. Тот ладонью стирает кровь с шеи.
— Вот тебе! — торжествующе говорит Арагорн и делает неприличный жест. Урук-хай шокированно трясет головой.
— Шлимазлы, — говорит Саруман, — имбецилы. Чему вы радуетесь? Думаете; вы такие умные, да? А вы знаете, что будет, если кольцо и в самом деле достанется Саурону?
— Можешь резать нас на кусочки! — пафосно восклицает Ара-горн, — можешь уничтожить нас! Можешь…
— Да вы мне на фиг не нужны, — говорит Саруман, — валите отсюда, пока не передумал. Тоже мне, воинстве» сидоров. Видеть вас не могу!
— А как же селекция высшей расы? — несколько разочарованно спрашивает Арагорн.
— Без вас обойдусь. Какая из тебя высшая раса, чучело? Отпусти их, сержант.
— Валите отсюда, уроды, — рычит урук-хай.
— Погоди! — кричит Боромир, которого уже выталкивают из кабинета, — Ородруин-то где?
— В Капотне, — голос Сарумана замирает вдали, — поганое место, да вы сами увидите…
Дверь лифта с грохотом смыкается, и кабина стремительно ныряет вниз. Дюша держится за живот.
— Если он своих студентов вот так же селекционирует, вот ужас-то! — говорит он.
— Урук-хаи, — печально замечает Боромир, — еще не худший вариант.
Они выходят из дверей. Потрясенный Берен напрочь забыл про эльфийскую маскировку, и на них испуганно оглядывается пожилая техничка.
Залитые беспощадным солнцем чугунные девушка и юноша таращатся на них слепыми глазами.
Боромир, заслонившись рукой от солнца, задирает голову.
Острые уступы здания головокружительно возносятся в небо, шпиль горит в синеве нестерпимым огнем…
— Ортханк! — потрясение бормочет он.
— Точно, — сокрушенно подтверждает Берен, — Твердыня Сарумана. И как это я раньше не догадался?
— Неудивительно, — сухо говорит Боромир, — ты вообще никогда умом не блистал. За тебя всегда твоя баба думала…
— Не смей пачкать ее имя своим грязным ртом, ты, нуменорский выродок!
— Мальчики, не ссорьтесь, — жалобно просит Арагорн, шмыгая носом.
— Правда, — говорит Дюша, — нам еще к Ородруину надо. То есть сначала поесть хорошо бы, а потом к Ородруину. То есть в Капотню.
— Без другого хоббита в этом совершенно нет смысла, — говорит Боромир, — кольцо-то у нее.
— Я же говорю, надо сначала поесть, — соглашается Дюша, — а Генка нас найдет. Она наверняка спряталась где-то поблизости и следит.
— Ей даже прятаться не надо, — угрюмо говорит Берен.
— Я же говорю! — повторяет Дюша, — она нас обязательно найдет. Нужно только производить как можно больше шума.
— Это, — печально замечает Боромир, — у нас хорошо получается.
— Я же говорю…
— Да что ты затвердил как попугай — я же говорю, я же говорю… — плечи Арагорна начинают трястись, и она, бессильно всхлипывая, опускается на ступеньки, — человек из-за вас погиб, а вы…
— Почему только из-за нас, — защищается Дюша, — ты ж тоже согласилась на игру, нет? Еще как согласилась!
— Она права, — мрачно соглашается Боромир, разглядывая трещины на асфальте, — мы все-таки знали, на что шли. А он просто был совершенно ни при чем.
— Теперь все при чем, — печально говорит Берен, — погляди! На ближайшей яблоне сидит бледная женщина, укрывшись плащом из зеленых распущенных волос. Белая нога, свесившись с ветки, лениво покачивается…
— Это кто? — подозрительно говорит Арагорн, неприязненно оглядывая женщину. По сравнению с пышными формами зелено-волосой сам Арагорн смотрится довольно жалко.
— Дриада, не видишь что ли?
Берен строит зверскую рожу, и дриада, испуганно прянув, исчезает в ветвях. На миг она выглядывает вновь и крутит пальцем у виска, выразительно глядя в их сторону.
— Все начало меняться. Теперь люди будут погибать, потому что поверили во все это…
— Это другое дело — говорит Боромир, — это просто значит, что все в игре. Тут всякое может случиться. Помню, на питерской ролевке была история — рыцарь прибил смерда. Насмерть прибил. Тот ему плохо поклонился, видите ли.
— Разве это хорошо, когда все в игре? — удивляется Берен, -вы же совсем запутаетесь!
— Почему? Всегда так было. Люди придумывали себе что-то и за это убивали. И вообще — кто бы говорил. Тебя вообще не существует!
— Я-то как раз существую! А вот ты кто такой?
— Вот, — говорит Арагорн, — они опять.
— Да ладно вам, — успокаивает Дюша, — пошли. Тут оставаться опасно. А ну как Саурон все-таки решит наехать на Сарумана!
— Еще неизвестно, кто круче, — замечает Арагорн, которому Саруман импонирует. Арагорна вообще явно влечет к сильным личностям.
— Известно, известно, — успокаивает Берен.
Они идут по широкой асфальтовой просеке, по краям усаженной гранитными бюстами. Каменные головы деятелей науки укоризненно косятся в их сторону.
— А мне нравится ваша архитектура, — говорит Берен, — этот размах…
— Причуды имперского стиля, — пожимает плечами Боромир.
— Вот именно…
Вдалеке блестит стальная лента реки.
Недалеко, по другой, более узкой аллейке, засунув руки в карманы, идет Генка и свистит. Ее охватывает необоримое ощущение вседозволенности.
Она, разумеется, вернется в логово Сарумана и освободит Дюшу. Ну, и остальных. Чуть попозже.
Пока что она хочет есть.
Кольцо на пальце окутывает окружающий мир незримой пеленой, и в этой пелене Генка кажется самой себе очень большой, а остальные — очень маленькими. Даже Дюша. Что с ними может случиться, в конце концов?
В принципе, думает Генка, это же Кольцо Власти. То есть, если правильно его применить, может получиться что-то потрясающее. Но, насколько она помнит, по поводу того, как применить кольцо, у Толкиена как раз ничего и не сказано. Фродо вон, когда его надел, даже хилому Горлуму не мог дать соответствующий отпор. Зато известно, что нормальные люди носителя кольца в упор не видят. Даже Саруман, если его можно считать нормальным человеком…
Действительно, редкие прохожие ее не замечают. Бегун деловито бежит мимо, бодро вскидывая костлявые колени, тетка с собакой смотрит только на собаку, а девушка с парнем — только на парня. Никто не замечает Генку в Кольце Власти… Впрочем, прохожие в Москве вообще мало что замечают.
Генке это немножко обидно. Некоторое время она идет, крадучись, за парнем с девушкой, потом достаточно чувствительно щиплет девушку за круглую, обтянутую шортами попу. Девушка, вместо того чтобы подскочить и ойкнуть, расцветает улыбкой, поворачивается к парню и кладет ему руку на талию.
Генка пожимает плечами и, обогнав парочку, идет к распахнутой двери кафе-стекляшки. Когда она входит, кисея от мух, завешивающая вход, шевелится, но никто не обращает на это внимания.
Блюда с бутербродами на буфетной стойке затянуты пластиковой пленкой, но никто опять же не замечает, когда пленка разворачивается и несколько бутербродов исчезает, а из холодильника в углу испаряется бутылочка с кока-колой. Из чего следует, думает Генка, что физическая невидимость тут ни при чем. Какой-то совершенно другой принцип, вроде тех эльфийских плащей. То есть тебя не видят не потому, что тебя нет, а потому, что кольцо обладает способностью отводить людям глаза.
Она садится за столик в углу, лицом к стеклянной витрине, так, чтобы видеть, что творится на улице. Почему-то она Уверена, что у Сарумана хранители задержатся ненадолго, а появление их на площадке перед университетом должно сопровождаться звуковыми и световыми эффектами. Но вокруг стоит оглушительная тишина. Кроме нее в кафе сидит пожилой интеллигент в белом теннисном костюме и читает «Московские новости». Генка, наклонив голову, заглядывает в заголовки, но ничего относительно вчерашних приключений там нет. Наверное, думает она, пожар в мастерской или там перебои на Калужско-Рижской линии — события слишком незначительные, чтобы посвящать им первые газетные страницы. Может, где-то на задней есть заметочка. Ма-аленькая.
Она зевает, машинально заслонившись ладонью. Когда тебя никто не видит, в этом есть определенные преимущества. Но — скучно…
За окном медленно и беззвучно летит тополиный пух, качаются ветви пожухлой, потемневшей сирени, вспыхивают розаны торжествующего шиповника. Что-то Генке тем не менее не нравится, и она какое-то время пытается сообразить, что именно. Наверное, это потому, что стекло темное, думает она. Небо приобретает какой-то тяжелый грозовой оттенок, курчавые облачка над шпилем университета уже не розовые, а сизые, между ними даже, кажется, проскакивает серебряная ниточка молнии. Или нет, это просто отблескивает царапина на стекле?
Она то так, то эдак склоняет голову, пытаясь сообразить, что же такое она видит, пока, наконец, взгляд ее не останавливается на птице, медленно летящей над уступами ГЗ. Значит, не врут газеты, думает она, тут и вправду поселились ястребы. Только почему он так тяжело машет крыльями?
Солнечный луч, упав из облака, на миг высвечивает птицу, и та вспыхивает золотым огнем. Длинный хвост, узкие стреловидные крылья… Огромная тварь, просто очень далеко. И высоко в небе.
На площадке перед входом в ГЗ какое-то движение, и Генка поспешно переводит взгляд, но это всего-навсего чугунная девушка, которая пересаживается поудобней и кладет ногу на ногу.
Черт знает что творится, думает Генка.
Она прихватывает с собой бутылку с колой и торопится к выходу. Возможно, чугунной девушке вскоре придет в голову мысль прогуляться — эта идея Генке очень не нравится.
По дороге она сверху вниз бьет ребром ладони по развернутым «Московским новостям». Их владелец на миг вздрагивает, потом пожимает плечами, разворачивает газету и снова углубляется в чтение.
Генке кажется, что старая липа у кафе похабно подмигивает дуплом.
Свет с неба, и правда, льется тяжкий и удушливый, как перед грозой. Генка опасливо оглядывается. Под козырьком автобусной остановки переминаются с ноги на ногу несколько человек, Генка с трудом удерживается, чтобы не подбить под коленки сонного панка с ярко-красными вздыбленными волосами. Нарастающий гул приближающегося автомобиля не слишком ее беспокоит — у Генки есть занятие поважнее, она следит за чугунными фигурами у входа. Ее беспокоит, что огромный юноша отложил книгу и положил руки на колени, словно пытаясь встать.
Резкий визг тормозов, хлопанье дверей.
— Девушка, — говорит ласковый голос, — ваши документики? Милицейский уазик стоит у самого бордюра, приминая комья
тополиного пуха.
Сначала Генка машинально лезет в пустой карман джинсов, потом соображает, что она все-таки невидима, и озирается по сторонам. Но неподвижный взгляд милиционера обращен прямо на нее.
— Нет документиков? — ласково говорит милиционер, -пройдемте для опознания.
— Да вы… да я… — бормочет Генка, крутя кольцо на пальце.
— Садитесь, девушка, садитесь. В машину.
— Да я ничего…
— Вот мы и выясним, чего или ничего.
В стеклянных глазах милиционера Генка видит себя — футболка, заляпанная черными пятнами, рваные на коленях джинсы, всклокоченные волосы. На пальце — золотое кольцо.
Кольца власти не действуют на милиционеров, но об этом Толкиен не писал. В Средиземье милиционеры не водятся.
— Кольцо из желтого металла, одно. Мобильный телефон с разряженным аккумулятором, один. Бумажник с купюрами Российской Федерации в количестве двадцать один рубль пятьдесят копеек.
— Было больше, — тут же сказала Генка.
— Двадцать один рубль пятьдесят копеек. Документы отсутствуют.
— Адрес?
— Говорит, на проспекте Вернадского живет. Мы туда звонили. Никто не отвечает.
— Естественно, уроды, — злобно шипит Генка, — я же говорила.
— А еще утверждает, что она Черный властелин.
— Покажи запястья, — говорит врач.
— Наркотиков при ней не нашли, — честно говорит милиционер, — никаких.
— Я еще не Черный властелин, — возмущается Генка тупостью милиционера, — алгоритм не освоила. Вот освою, разнесу вас всех по клочкам просто!
— Ишь ты, пальцы веером, — констатирует милиционер.
— Ладно, ребята, разберемся, — говорит врач, подписывая бумаги.
За спиной у Генки стоит здоровенный санитар. Он бинтует милиционеру покусанный палец.
— Отпустите меня, — ноет Генка, — ну, пожалуйста! Иначе мир рухнет!
— Обязательно отпустим, — говорит врач, — мы вообще по но-войу постановлению не имеем права вас держать. Засвидетельствуем и отпустим. Вот отыщется кто-нибудь из родственников… у вас есть родственники?
— Есть, — мрачно отвечает Генка, — что я, не человек, что ли? Мама, папа…
— А где они?
— В Германии.
— Живут там?
— Почему сразу — живут? В гости поехали.
— Очень хорошо. Вот вернутся ваши мама-папа из Германии и мы вас, Черного властелина, сразу сдадим им на руки!
— На самом деле я хоббит, — устало говорит Генка.
— Тем лучше. Пойдемте. Хоббита у нас еще не было. Эльфы есть — и светлые, и темные… Посидите, отдохнете. Помоетесь. Проводите ее в женское отделение, голубушку.
— Ты, сукин сын, дотронься до меня хоть пальцем!
— Знаю-знаю, — говорит санитар, — ты его откусишь. Какой ты хоббит? Ты здешний Горлум! Пошли, я тебя к светлой эльфе подсажу. Посидите, поболтаете. Между вами, девочками. А как это у тебя получается, что ноги такие волосатые?
— Нарочно отращивала, -шипит Генка, — мыла шампунем «Вошь и Гоу»!
— Так я и думал, — говорит санитар.
Коридор длинный и даже жизнерадостный — на полу пестренький линолеум, между окнами кадки с фикусами. Окон много — правда, они все забраны решеткой. За стеклом покачиваются обросшие молодой листвой ветки.
Генка остро ощущает, как хорошо на улице.
Санитар поигрывает универсальным ключом — проводники в поездах таким открывают туалеты.
Пнуть санитара коленом в очень уязвимое место, пока он будет корчиться от боли, как в кино показывают, выхватить ключ, сбежать вниз по лестнице, там как раз будут на носилках вносить буйного больного в смирительной рубашке, оно всегда так бывает, в кино, во всяком случае, оттолкнуть тех санитаров, выскочить во двор, у ограды должно обязательно расти большое дерево, потому что так бывает в кино…
— И не вздумай, — говорит санитар.
— Да я ничего…
— То-то у тебя так глаза косят. Ничего, вот уже и отделение ваше, все для вас, для девочек, все удобства… Пошли, пошли в душик. Зиночка, принимай очень грязную больную…
— А ну пошли в вошебойку! — басом говорит Зиночка. — Да я…
— Развелось тут вас, бомжей! Черт знает что с помоек притаскиваете.
— Она Черный властелин, — поясняет санитар.
— Тю! И куда ее теперь? К Екатерине Великой?
— Нет, к эльфе той подсели.
— Не хочу к эльфе, — упирается Генка, — хватит с меня эльфов.
— Кто тебя спрашивает?
— Послушайте, миленькие! Ну я же совершенно нормальная! Ну, позвоните кому хотите! Илье вот позвоните, Маргоше… Черт, они еще в Питере! Маме в Германию позвоните!
— Обязательно, — говорит санитар, не оборачиваясь и удаляясь по коридору, — по международному тарифу.
— Я этого так не оставлю! Это безобразие! Я вашу Кащенку по кочкам разнесу!
— Разносили такие, — басит Зиночка, — пошли-пошли. В четырнадцать ноль-ноль обход, вот доктор тебя посмотрит, и ты ему все расскажешь!
…Интересно, когда здесь будут кормить, думает Генка, озирая больничную палату. Палата на трех человек, три прикроватных тумбочки, койки с пружинной сеткой, сбитые матрасы, белье ветхое, но чистое. Самая обычная палата, вот только на окнах решетки.
Генке даже нечего складывать в тумбочку. Лекарств ей еще не назначили, а вещи уже отобрали.
Она сидит с ногами на койке и воняет дегтярным мылом. Даже ноги у нее воняют дегтярным мылом.
Еще на ней больничная ночная рубашка на три размера больше. Генка натянула ее на колени и спрятала под подол ступни, чтобы у соседок по палате не возникало лишних вопросов.
Генка ждет обхода.
Она должна объяснить дежурному врачу, что она совершенно нормальна и ей обязательно нужно дойти до Ородруина и бросить туда кольцо.
Впрочем, она подозревает, если врач и поверит, то одному из двух.
Больничная атмосфера засасывает ее, как воронка.
Если честно, ей уже не хочется никуда бежать.
Попав в больницу, даже самый здоровый человек неизъяснимым образом начинает чувствовать себя больным.
Такая уж у нее, у больницы, мощная аура.
Человек начинает интересоваться своей температурой, покорно глотать лекарства, от которых сосет под ложечкой, и прислушиваться к своим внутренним процессам, потому что больше, если честно, •тут заняться нечем. Разве что изучать узоры на линолеуме.
Генку от этих узоров уже мутит.
В больницах самые значимые ежедневные события — это обход врача и турпоходы в столовую.
И еще — посещения родственников. С пяти до восьми. Генка наверняка знает, что к ней никто не придет.
— А сколько сейчас времени? — спрашивает она в пространство. Ей никто не отвечает.
Желтая рыхлая женщина на соседней койке медленно протягивает руку и берет лежащую на тумбочке расческу. Но вместо того чтобы расчесать спутанные волосы, она подносит ее к щеке.
— Алло, алло, — говорит она, раздраженно продувая расческу, — фу! Ффу! Вас не слышно.
Генка опасливо косится на нее, но женщина вновь кладет расческу на тумбочку.
— Опять не туда попали! — говорит она и застывает в прострации.
Генка передвигает себя поближе к стенке. От напряжения у нее начинают болеть мышцы.
На другой койке, у дальней стены женщина сидит совершенно неподвижно, обхватив колени руками и спрятав лицо за завесой волос. Из-под застиранной больничной рубашки высовываются только нежные как лепестки пальцы ног — Генка косится на них с завистью.
Наверное, она и есть светлая эльфа, думает Генка, не та же, с расческой. Боже мой, куда я попала, тут же одни сумасшедшие!
Тоска наваливается на нее, как войлочное одеяло.
С другой стороны, на ролевках, думает она, всякое случается. То есть теперь она понимает, что в принципе на ролевках может случиться
— Послушайте, — начинает она, — простите, я бы хотела… Ноль реакции. Девушка тихонько раскачивается, обхватив колени руками. Кажется, она что-то поет — очень тихо.
Ну, думает Генка, и что мне теперь делать? Шестым чувством она понимает; рассчитывать на то, что ей удастся во время обхода убедить дежурного врача в том, что она совершенно нормальна, не удастся, даже если она
Генка судорожно роется в памяти, потом выпаливает:
— Элен сейла люменн омэнтиэльво!
Будем надеяться, что все-таки светлый эльф эта, а не та. На ту Генке смотреть страшно.
Девушка перестает раскачиваться. Волосы от лица она не убирает, но Генке кажется, что от невидимого взгляда у нее, у Генки, по спине бегут мурашки.
— Ты кто? — девушка говорит тихо и невнятно, словно ребенок.
— Я хоббит, — отвечает Генка.
Светлые эльфы не жалуют хоббитов, они вообще, если честно, никого не жалуют, кроме себя, но если эта бедняжка всерьез полагает себя девой из дивного народа, она и хоббиту должна обрадоваться. А Генке нужен союзник. Хоть какой, хоть с придурью. Пусть только поможет бежать отсюда, потому что иначе рухнет мир.
— Хоббитов не бывает, — тихонько качает головой девушка.
— Кто бы говорил? Вы же сами — эльф!
— Эльф, — девушка пожимает плечами. — Ну и что? Эльфов тоже не бывает.
Чего от нее ждать, с тоской думает Генка, она же сумасшедшая.
— Насчет эльфов не знаю, — говорит Генка, пробуя подойти к делу с другой стороны, — но я точно хоббит. Да вы только на мои ноги посмотрите!
Она решительным жестом поддергивает подол рубахи. Девушка чуть поворачивает голову. Генка едва различает блеск ее глаз. И что она там видит, думает Генка, это ж хуже паранджи!
— Действительно, — наконец соглашается девушка. Голос ее звучит чуть звонче. Совсем чуть-чуть.
— И что же ты делаешь тут, — спрашивает она наконец, — хоббит?
— Случайно попала, — Генка прижимает руки к груди, пытаясь нащупать кольцо, но его там нет. Шнурка, на котором оно висело, тоже нет. Не такие тут идиоты, чтобы оставлять больным шнурки. — Я говорила им, что я совершенно здорова, но они мне не поверили.
— Они никому не верят, — чуть заметно пожимает плечами девушка. Ее, кажется, это ничуть не волнует. — Ну и что? Не такое уж это плохое место, хоббит!
— Да, — горячится Генка, — вы не понимаете! Это очень серьезно. Дело не во мне. Мне очень нужно попасть к Ородруину. То есть хорошо бы к местному, но сгодится и тот, в Средиземье.
Девушка смотрит на нее сквозь длинные светящиеся волосы. Они стекают по ее лицу, как вода.
— Средиземья, — отвечает она мягким низким голосом, — не существует.
— Глупости! — возмущается Генка. — В том-то и ужас, что Средиземье существует! Я сама видела! Вы только не подумайте, я не сумасшедшая! То есть я хотела сказать…
— Ничего-ничего, — успокаивает ее девушка, — тут нет сумасшедших.
— Да? — Генке неловко, и она отводит взгляд и смотрит на ту, желтую женщину…
— Эта? — шепотом говорит собеседница, — о, она совершенно нормальна. Она окружена любящими людьми. У нее замечательная семья. Замечательный муж, дети. Они ни разу за всю жизнь даже не поссорились, представляете? Просто как раз сейчас так получилось, что они все на минутку куда-то вышли. По делу, понимаете. И она ждет их звонка. Вот-вот они позвонят ей и скажут -встречай, мы здесь.
— Но… где же они? Я хочу сказать — на самом деле?
— Не знаю, — печально ответила ее собеседница, — может, их никогда не было. Но разве ждать близких — безумие?
Генка не знает.
— Я насчет Средиземья, — говорит она очень убедительно, — оно существует! Правда! Оно даже сюда пришло. Здесь есть эльфы — настоящие, замечательные эльфы, сама Владычица, честное слово, и Саруман, и его волколаки. Саруман-то, представляешь, где сидит? В высотке на Воробьевых! Ничего себе, да?
— Наверное, — с сомнением в голосе говорит девушка, — ты все-таки сумасшедшая. Уж извини, конечно.
Генка отчаянно трясет головой, так что вокруг ее лица мотается черное облачко волос.
— Нет! Это мир сошел с ума. Ты знаешь, тут творится что-то ужасное, — говорит она. — Но самый ужас в том, что люди предпочитают ничего не замечать. Они так привыкли к своему миру, что отказываются видеть, что он ползет по швам.
— Ну, это естественно, -спокойно замечает девушка. Генку раздражает, что она не видит ее лица, — люди ничего не видят, даже когда от их мира почти ничего не остается. Так уж они устроены.
— Я надела кольцо, — говорит Генка, — то есть… А, ладно, пропади все пропадом, тоже мне, страшная тайна! В общем, оно было у меня, пока не отобрали, ну, То Самое, оно, ну, ты же знаешь, помогает видеть… Так я ТАКОЕ увидела! Грифоны летают и всякие другие создания, которых тут сроду не было.
— Бедная девочка, — тихонько говорит собеседница, наматывая на палец блестящую прядку.
— Да нет, ничего, они пока меня еще не тронули, но…
— Дело в том, — говорит ее собеседница, — что грифоны в Средиземье не водятся. Ты видела не Средиземье. Ты видела что-то другое. Я же говорю — Средиземья не существует!
— Но ведь ты же эльф, — снова беспомощно блеет Генка.
— Ну, эльф. И я, эльф, тебе говорю: СРЕДИЗЕМЬЯ НЕ СУЩЕСТВУЕТ!
Голос девушки вдруг наполняет собой всю палату. Женщина на соседней койке вздрагивает и забивается с головой под одеяло. Генка в ужасе прикрывает уши руками и тихонько приседает.
Ну и влипла, думает она, сейчас прибегут санитары!
Действительно, окошечко в двери открывается, и в палату заглядывают чьи-то блестящие глаза. Девушка, не оборачиваясь, величественно машет рукой, и окошечко захлопывается.
— Как не существует? — беспомощно бормочет Генка, — не может такого быть… То есть я сама сначала думала, что не существует, но Берен сказал…
— Берен? — переспрашивает девушка.
— Ну да… Он сказал, что между нашими мирами образовалась как бы связь, ну, потому что так иногда бывает, очень редко, и теперь они находятся в равновесии, и если…
— Берен сказал?
— Ну да!
— Так он… он здесь?
— Я же говорю. Его Гэндальф попросил, потому что тут такое творится. А то Арагорн у нас уже есть, только от него никакого толку, потому что он придурок и вообще женщина, а кто-то же должен отбиваться от назгулов, и…
Девушка молчит. Потом она решительным жестом откидывает назад волосы. У Генки перехватывает дыхание.
Такого она еще не видела.
Если бы эта девушка вышла на улицу — даже в бесформенной больничной рубахе, ее пришлось бы тут же арестовать, потому что она представляла собой опасность для городского транспорта. Водители, ослепленные ее красотой, наверняка теряли бы управление.
Генка чувствует себя хоббитом. То есть маленьким, кургузым хоббитом с волосатыми ногами.
Такие люди вообще не должны существовать, думает она, иначе остальным придется просто повеситься.
— Я — Лутиэнь, — говорит девушка.
— Но… что же ты здесь делаешь? Здесь, в больнице?
— Живу, — Лутиэнь вновь чуть заметно пожимает плечами, — говорю же, это не такое уж плохое место. Здесь никто не спрашивает тебя, кто ты такая. Крыша над головой, регулярное питание, три раза в день, между прочим. Летом даже позволяют погулять по саду.
— Кстати, — говорит Генка, — насчет питания…
— Обед сразу после обхода, — говорит Лутиэнь.
— Если бы мы могли отсюда выйти…
— Но мы можем отсюда выйти, — тонкие брови Лутиэнь удивленно приподнимаются, — в любой момент. Только — куда? Зачем?
— Я же тебе говорю, — начинает горячиться Генка, — чтобы спасти мир! Это Саурон! Он хочет попробовать еще раз! Говорят, иногда, очень редко, это может получиться! Он проник сюда и все устроил, тут, у нас, можно все устроить, потому что… ну, потому что мы в вас играем, одним словом. А игра стала реальностью. Постепенно. Черт, да ты на мои ноги посмотри! Думаешь, они всегда такими были?
— Выглядит убедительно, — говорит Лутиэнь, и Генке делается почему-то обидно.
— Но ты знаешь, — продолжает Лутиэнь, — ты в чем-то ошибаешься, хоббит. У Саурона ничего не получится потому, что самого Саурона нет. Ничего нет. Все это выдумка, хоббит. Один человек выдумал, а вы поверили.
— Но ты же есть!
— Это другое дело. Просто в меня поверили сильнее. Но если бы у меня был дом, если бы… там, в тех лесах… золотых лесах… неужели ты думаешь, я бы жила здесь? Где нет ни солнца, ни воздуха. Одно только ржавое железо. А я так не люблю ржавое железо! У меня от него сразу начинает болеть голова. Здесь есть речка Кровянка, знаешь? Она течет тут, совсем рядом. Они думают, это просто название) но я же вижу, какая в ней бывает вода. А знаешь, кто живет в здешних лесах? В тех самых, куда они ездят на эти свои пикники, на шашлыки, на этих своих машинах! Кто укрывается в гиблых местах? А на свалках? А в старых подвалах? Нет? Тебе повезло!
— У каждого мира — своя магия, — рассудительно говорит Генка.
— Да, но у вашего она какая-то паскудная. Так вот, если бы Средиземье существовало, неужели ты думаешь, что я жила бы здесь? Мы бы с Береном…
— Кстати, — говорит Генка, — насчет Берена! Я его видела буквально пару часов назад. Он отбивался от урук-хаев Сарумана. Мечом р-раз! Ка-ак по столу Сарумана вдарил, так сразу перерубил! Кости хр-рясь!
— Какие кости? — с ужасом спрашивает Лутиэнь.
— А, там лежали кости всякие. А Саруман огнем ка-ак вмажет! А Берен…
Генке неловко — со стороны, наверное, кажется, будто она пересказывает тупой боевик с Джеки Чаном. Тем более учитывая, что сама она позорно смылась, о чем она Лутиэнь сейчас предпочитает не говорить. Берен ведь наверняка отбился, верно?
— Да, — говорит Лутиэнь низким грудным голосом, — Берен. А ты Уверена, что…
— Абсолютно, — говорит Генка. Потом твердо добавляет: — Если сомневаешься, просто посмотри мне в глаза.
Она откуда-то знает, что выдержать взгляд Лутиэнь будет не так-то просто. Действительно, огромные серые глаза глядят ей прямо в душу, высасывая события последних дней как очень мощный, но мягко и бесшумно действующий пылесос. Генка чувствует, как у нее начинает кружиться голова, а ее бедные мохнатые ноги отказываются подчиняться.
— Действительно, — говорит наконец Лутиэнь, — ты не врешь. Во всяком случае, ты думаешь, что ты не врешь.
— Он меня спас, когда на нас напали орки Саурона, — говорит Генка, — а я даже не знала сначала, кто он такой. Потому что это не по игре, понимаешь? А раз это не по игре…
— Значит, это на самом деле, — говорит Лутиэнь, и глаза ее разгораются страшным, невыносимым для взгляда огнем.
— Хочешь его увидеть? — напирает Генка.
— Но это же… — неУверенно лепечет Лутиэнь, — этого же не может быть. Да. Хочу.
— Тогда пошли отсюда. Если ты не врешь, что можешь выйти в любую минуту.
— Ну, конечно, могу, — говорит Лутиэнь, — ты даже представить не можешь, хоббит, как легко можно управляться с людьми. Только надо дождаться обхода.
— Только не делай им ничего плохого, — пугается Генка, потому что при всей ее неземной красоте Лутиэнь явно способна на многое.
— Что ты? — удивляется Лутиэнь, — зачем? Я его просто попрошу. Такой милый человек. Он тут же нас выпишет. И проводит до ворот. И…
— Пускай кольцо вернет, — мрачно говорит Генка.
— Конечно, вернет, как же иначе. Нужно просто уметь попросить. Понимаешь, вашим людям вовсе не надо делать плохо. Им надо делать
Плавной, невесомой походкой Лутиэнь подплывает к желтой женщине, застывшей на больничной койке, и проводит белой фарфоровой ладонью у нее перед глазами. Женщина расслабляется, на губах у нее расцветает неУверенная улыбка, она мешком валится на сбитую постель и засыпает — с улыбкой на губах.
Генка понимает, что Лутиэнь, в принципе, гораздо опасней Черного властелина. Потому что желание сделать тебе гадость вызывает естественное сопротивление. Но как сопротивляться, если тебе делают хорошо?
— Здесь, у вас, — печально говорит Лутиэнь, — людям очень плохо. Ты знаешь — со временем они развоплощаются. Все. Потому что слишком много призраков несбывшихся надежд толпится вокруг, и каждая отъедает кусочек чьей-то жизни. Они питаются человеческой жизнью, эти призраки. Почему у вас никогда ничего не сбывается?
— Не знаю, — говорит Генка, — наверное, потому… мы и играем в Средиземье.
— Лучше бы вы изменили магическую составляющую этого мира, — говорит Лутиэнь, — тогда бы вам не понадобилось играть.
— А вот этого мы как раз и не умеем, — признается Генка, — но зато так мы сумели притянуть Средиземье к себе. Ты же знаешь, как оно бывает — когда чего-то нет… Когда очень чего-то жаждешь… Ты формируешь его.
— Наверное, — соглашается Лутиэнь, — магическое облако очень чувствительно к людским страхам и надеждам.
Она замолкает и прижимает палец к розовым губам. В замке ворочается универсальный ключ.
Они идут по улице. Солнце, уже склоняющееся к закату, ослепительно блестит на трамвайных рельсах, и рельсы текут, как золотые реки. Одежду Генке не вернули. Оказывается, ее сунули в какой-то стерилизатор, и она провоняла дустом и еще чем-то, больничным и невыносимым.
Поэтому на Генке брюки врача. Брюки ей велики, и штанины пришлось закатать. А в ремне провернуть лишнюю дырочку. Врач отдал их очень охотно *— стоило лишь Лутиэнь махнуть ресницами в его сторону. Рубашку он тоже отдал. А на Лутиэнь его, врача, медицинский халат, туго перетянутый в талии.
Генке немножко жалко врача — вот так, ни с того ни с сего оказаться закрытым в палате собственного дурдома. По крайней мере, до следующего обхода. И санитара тоже жалко. Тут уж Лутиэнь немного… Да ладно, так ему я надо, нечего было хамить.
Генка ест мороженное.
Она просто взяла его с лотка, и все. А продавщица еще и насыпала ей полную пригоршню денег — просто так, в дорогу. Чтобы угодить Лутиэнь, люди готовы сделать все, что угодно. Теперь Генка думает, не зайти ли им в какой-нибудь крутой бутик, не взять ли что-нибудь от Кардена.
Кольцо висит у нее на шее, на цепочке. У санитара на этой цепочке висел какой-то рокерский прибамбас.
— Ты представляешь, — рассказывает Генка Лутиэнь, — приходим мы на кафедру, приличный человек, доктор наук, преподаватель — и здрасьте, он, оказывается, Саруман! Волколаки у него какие-то, урук-хаи… Как ты думаешь, что он теперь с Дюшей сделает?
— Думаю, ничего, — рассеянно говорит Лутиэнь, — зачем ему твой Дюша?
— А запытать его, чтобы я прибежала и сама сдалась, — кровожадно говорит Генка.
— А ты прибежишь?
— Откуда я знаю, пытает он его или нет? Может, он его и не тронул вовсе. А потом, Берен отобьется. Он, знаешь, какой!
— Знаю, — задумчиво кивает Лутиэнь.
Ее словно сопровождает вертикальный луч яркого белого света, он освещает ее белую прозрачную кожу, заставляет вспыхивать искрами тяжелую бронзу волос. А белый медицинский халат и вовсе пылает нетерпимым огнем. Свет как бы отграничивает ее от окружающего пространства.
Генка такое только в кино видела. У особенно талантливых кинооператоров. При этом вид у Лутиэнь_какой-то потерянный. Словно она не очень понимает, где оказалась. Генка-то понимает — где-то там, вдалеке, грохочет железнодорожная ветка, а здесь петляет, огибая крохотную рощицу, сонный летний трамвай. В рощице, правда, делается что-то странное. Несколько человек в полотняных балахонах, с капюшонами, надвинутыми на лица, деловито обходят противосолонь вокруг самого корявого, самого старого дерева. Дервый держит вниз головой связанную черную курицу. На плече следующего за ним сидит огромный ворон и время от времени хрипло каркает, широко раскрывая клюв. У третьего в руке огромный, кривой, сверкающий на солнце нож.
— Ой, — говорит Генка, — а это еще кто?
— Не знаю, — качает головой Лутиэнь, — я думала, это ваши.
— Да у нас таких сроду не водилось!!! Я думала, это из Средиземья.
— Вовсе нет. Я же говорила тебе, хоббит, Средиземье тут ни при чем. Сюда ломится что-то совсем другое.
— Что?
— Вам лучше знать. Скорее всего, то, что связано с вами прочной связью. Это же ваш мир.
— Привет, прекрасные дамы! — говорит тоненький голос. Генка оглядывается. Потом опускает глаза — из-за живой изгороди выглядывает крошечный человечек в красном колпачке и полосатых чулочках. Поверх колпачка он, точно корону, нахлобучил блестящую пивную пробку.
— А этот? — устало спрашивает она.
— Еще чего не хватало, — холодно говорит Лутиэнь, — это тоже ваш. Да чтобы в Средиземье водилась вот такая пародия на гнома…
— Какая я тебе пародия, дамочка, — обиженно говорит человечек, — я и есть самый доподлинный гном. Ишь чего!
И он, возмущенно фыркнув, вновь прячется в зарослях.
— Теперь что, — возмущается Генка, — под каждым кустом будет сидеть какое-нибудь чучело?
— Теперь на каждом шагу, — говорит Лутиэнь, — будут встречаться чудеса. Когда веселые, когда страшные. Вы же этого хотели, разве нет?
— Мы не этого хотели, — отпирается Генка, — лично я вообще ничего не хотела. Я хотела только поиграть. Потому что больше делать было ну совершенно нечего.
— Лично я, — говорит Лутиэнь, — никогда не хотела ни во что играть. Я хотела, чтобы все было по-настоящему. Но когда я поняла…
Она замолчала, уставившись огромными глазами в пространство.
— Все и есть по-настоящему! — торопливо говорит Генка. — То есть… в конце концов оказалось, что все по-настоящему.
Она мнется, потом выпаливает:
— Послушай, ты вот… почти богиня…
— Кто?
— Ну, высшее существо…
— По сравнению с кем? — хмурит светлые брови Лутиэнь. Она явно не понимает, о чем идет речь.
Генке противно быть низшим существом. Шовинизм какой-то. Но у Толкиена вроде все абсолютно четко выстроено, потому она неохотно признается:
— Ну, хотя бы со мной.
— Как же можно сравнивать? — удивляется Лутиэнь, — ты, хоббит, просто проходишь совсем по другому ведомству…
— Ладно, — говорит Генка, — неважно. Ты когда-то самому Мелькору голову заморочила…
— Да нет же, — отмахивается узкой белой рукой Лутиэнь, — это все выдумки!
Здорово ее в психушке потрепали, несмотря на то, что высшее существо, думает Генка.
— Не выдумки! — она аж подпрыгивает на месте, — не выдумки! Ну вспомни же! Вы пошли в замок Мелькора, ты и Берен, ты в одежде какой-то женщины — летучей мыши…
— Чего это ради я надену такую пакость? Ненавижу этих тварей!
— Для маскировки! А Берен превратился в…
— Козодоя, — кисло подсказывает Лутиэнь.
— Волка! Ты превратила его в волка!
— Я? Да я в жизни никого ни во что не превращала! За кого ты меня принимаешь? За ярмарочного фокусника?
— А наследственность? Твоя мама… она же была богиня… она…
— Умела превращать, да. Превратила бедного папу в тряпку. Совершеннейшую. Вот и все ее достижения.
— Так, значит, ты не можешь перенести меня к Ородруину? — разочарованно говорит Генка, — я думала…
— Почему же? — пожимает плечами Лутиэнь, — могу.
— Не понимаю, зачем ты нас сюда затащил, — удивляется Дюша, — без Генки нам тут совершенно нечего делать!
— И место поганое, — соглашается Боромир, — никогда не любил этот индустриальный пейзаж! Кстати, с тех пор, как я тут был последний раз, все изменилось не в лучшую сторону!
Высадивший их автобус непристойно дает залп сизым дымом и уходит. Неизвестно откуда взявшийся резкий ветер хлопает ржавой дверью с покосившейся вывеской «Шиномонтаж».
На остановке больше никого. Вообще вокруг — никого. Асфальт потрескался островками. Грязные строения таращатся слепыми окнами.
Зелени нет вообще. Никакой. Даже травы.
Где— то далеко, за низкими крышами вспухает багровым огромный волдырь. Пламя, вырывающееся наружу, почти невидимо на фоне сияющего закатным огнем неба, зато отчетливо видны клубы черного дыма, гонимые ветром в сторону города. В них, точно клочки обгорелой бумаги, парят какие-то силуэты.
— Птицы? — с надеждой говорит Дюша.
— Маловероятно, — Берен медленно стаскивает плащ, швыряет его на землю и, не отводя глаз от далеких черных крыльев, проверяет, хорошо ли вынимается из ножен меч.
— Назгулы, — печально сообщает Боромир, — все по правилам.
— Все и должно быть по правилам, — подтверждает Берен.
— Тогда зачем ты нас сюда затащил? — пищит Арагорн, в очках которого пляшут багровые отблески, — зачем привел? Я должен быть на Пелленорской равнине! Во главе своей армии! Где решается судьба Средиземья. В этой… в битве пяти воинств!
— Ты перепутала, — флегматично говорит Боромир, — битва пяти воинств — Это в «Хоббите».
— Тем лучше!
— Судьба Средиземья, — сурово говорит Берен, — решается здесь!
— Но ведь у нас даже нет кольца!
— Тот хоббит, -терпеливо объясняет Берен, — обязательно сюда придет. А у него
— Откуда ты знаешь, — фыркает Арагорн, — может, она вообще убежала! Тю-тю ваше колечко!
— Это ты бы убежала, — возмущается Дюша, — Генка не убежит! Она сделает все, что надо… Проблема в том, что она не знает, где Ородруин. Она… послушайте, по-моему, это все-таки не Капотня!
— Разумеется, нет, — спокойно говорит Берен, — это Мордор.
— Значит, это и есть Ородруин! — печально говорит Генка, озирая унылую местность. — А я думала, настоящий Ородруин совсем не так смотрится!
— Ородруин всегда настоящий, — сурово отвечает Лутиэнь.
— Какой-то он беспонтовый. Голая земля, и все!
— Там, где Саурон, там всегда голая земля, — поясняет Лутиэнь, на белейший халат которой оседают хлопья сажи, — он черпает свою магию из живого… до дна…
— А, — понимающе кивает Генка, — экологическая катастрофа, все такое… Полное истребление окружающей среды. И мы, значит, в самом сердце катаклизма. И нам надо зашвырнуть это поганое кольцо вон туда?
Она указывает подбородком на восток, где небо подсвечено страшным багряным заревом, а зубчатая линия горизонта трясется так мелко и страшно, что кажется размытой.
— Ну, в общем да, — неохотно соглашается Лутиэнь, которой здесь тоже не нравится.
— И как же мы туда доберемся?
— Пешком, — говорит Лутиэнь, пожимая плечами неземной красоты.
— А ты не можешь своей магией…
— Друг мой хоббит, — говорит Лутиэнь, одновременно заплетая волосы в тяжелый узел, — если мы чрезмерно облегчим себе задачу, наша акция потеряет силу. Кольцо необходимо донести до Огненной Пропасти, испытывая при этом невероятные трудности. Это во-первых. А во-вторых, любая магия, кроме Сауроновой, тут не действует. Моя в том числе.
— Так бы сразу и сказала.
Они движутся вверх по склону, обходя особенно большие камни.
— Мамочки! — говорит Арагорн и прячется за Боромира, — Т-там…
Дрожащая, грязная рука указывает в багровое небо, где тьма на востоке подсвечена сияющими огненными брызгами.
— Назгулы? — привычно говорит Берен. Меч его отсвечивает алым и тоже, кажется, разбрасывает вокруг себя огненные искры.
— Ой, по-моему, нет! — говорит Арагорн, выглядывая из-за плеча Боромира, — это еще что-то… еще хуже! Ой, мамочка!
— Варька, заткнись, — устало прерывает ее Боромир, разглядывая небо, — мне надоели твои…
Он подпрыгивает на месте, размахивая руками, точно отгоняя пикирующих комаров.
— Бежим! — кричит он, — это и правда еще хуже! Это Дикая Охота! Бежим!
Над тучами пепла, под темнеющим небом несется на призрачных конях толпа мертвецов. Истлевшие плащи хлопают у них за спиной. Впереди дует в бесплотный рог король-мертвец. Глаза бледной лошади вспыхивают зеленым огнем.
— Мне тут не нравится, — говорит Генка, пиная ногой растрескавшуюся автомобильную покрышку, — и вообще, откуда тут эта пакость! Тут ничего такого не должно быть… Ты только посмотри!
— А! — отмахивается Лутиэнь, — это же Мордор. Тут полным полно всякой дряни. Я в Ангбаде и не то видела!
— Ага, — торжествует Генка, — значит, ты все-таки была в Ангбаде. И превращалась в летучую мышь!
— Еще чего! — холодно говорит Лутиэнь.
— Ты все нарочно путаешь! — возмущается Генка, — тебе просто нравится быть загадочной!
— Естественно, — пожимает плечами Лутиэнь, — я роковая эль-фийская дева, недоступная твоему пониманию. Что, хоббит, съела?
— Кстати, — говорит Генка, — насчет еды…
— О, Элберет! — вздыхает Лутиэнь, — опять! Да смотри же, куда идешь, ты, растяпа!
Генка поспешно перепрыгивает через растянутую по земле ржавую колючую проволоку. На колючках остается клок бурой шерстки.
— Тебе хорошо, — ноет она, — ты вот вообще не идешь. Ты вроде как даже и земли не касаешься. А еще говорила, твоя магия тут не действует!
— Да какая же это магия? Я всегда так хожу.
Земля мелко трясется, по ней стремительно разбегаются трещины. Еще один узкий багровый огонь вспыхивает вдалеке — сначала Генке кажется, что еще одна гора прорвалась кипящей лавой, но потом она понимает — то, что она поначалу приняла за скальный пик, на деле было черными уступами высокой крепости.
— Ну да, ну да, — тихонько говорит Лутиэнь у нее за спиной, — Барад-Дур, замок Ока, твердыня Саурона.
— И архитектура тут беспонтовая, — ворчит Генка. Порыв горячего ветра с востока бьет ее по лицу наотмашь, и она раздраженно трет руками глаза, пытаясь стереть с ресниц хлопья пепла.
— Не скажи, определенный размах имеется. Функционально. Импозантно. Обзор хороший. И вообще… ПАДАЙ!
— Что?
Лутиэнь резко подбивает ее под коленки, и Генка с размаху шлепается на сухую жесткую землю. Рядом плавно, как упавший лист, опускается Лутиэнь.
— Ты чего? — говорит Генка, — с ума сошла?
— Согласно диагнозу, да, — соглашается Лутиэнь, — но дело не в этом. Он смотрит в эту сторону, разве ты не чувствуешь?
Генка не чувствует, но она хорошо представляет себе, как взгляд Саурона обегает равнину, точно лазерный прицел, как под алым лучом вспыхивают две крошечные белые точки… Спина между лопатками нагревается.
— Это оборудование или магия?
— Магия. Хотя, может, он что и прикупил в вашем мире… Он всегда любил технические новшества.
Генка так и полагала. Злодей должен тяготеть к технике.
— А как он вообще выглядит? Очень страшный?
— Не Уверена, — говорит Лутиэнь, — он, наверное, выглядит, как хочет. А разве тот, другой хоббит, его не видел?
— Не знаю, — жалуется Генка, — я и спросить не успела! Но если честно, Дюша имел бледный вид… Они вообще какие-то пришибленные были.
— Дело не в том, что Темный страшен, — говорит Лутиэнь, -дело в том, что он делает страшное с людьми. Он заглядывает им в души и извлекает худшее. С этим потом трудно жить.
— Дюша хороший, — защищается Генка.
— Ну, разумеется, хороший, — устало соглашается Лутиэнь, — а то бы он сломался гораздо раньше. Все, кажется, пронесло… Вставай.
— Дюша видел Саурона, надо же! — удивляется Генка, отряхивая грязь с ладоней, — самого Саурона!
— Зло, — сурово говорит Лутиэнь, — имеет определенную привлекательность, и все же прекрати немедленно называть его по имени. Это опасно. Знаешь, что он с нами сделает, если заметит?
— Что?
— И говорить не стану! Представь себе самое ужасное! Са-мое-самое! Представила?
— Ага…
— Так вот, это гораздо хуже!
— Тогда, — говорит Генка, — почему ты вообще со мной пошла? Ты же не хоббит! Ты по канону не обязана! Могла остаться там! Тебе ничего бы не угрожало! Подумаешь, психушка…
Лутиэнь молчит, накручивая на палец блестящую прядь.
— Из-за Берена! — догадывается Генка.
— Все гораздо сложнее, — говорит Лутиэнь, — то есть да, из-за Берена. Не совсем…
— Тогда…
— Я пошла, чтобы утвердить реальность, в которой есть Берен, скажем так. Потому что, если ей не помочь, она исчезнет. То есть не возникнет…
— А без Саурона никак нельзя?
— Это, что называется, нагрузка, — говорит Лутиэнь, — бесплатное приложение. Есть Саурон — есть Средиземье. Нет Саурона — нет Средиземья.
Генка, точно заяц, отпрыгивает в сторону, судорожно стиснув руку на груди.
— Ты чего, хоббит? — удивляется Лутиэнь.
— Не подходи! — кричит Генка.
— Ты что, правда, тоже сумасшедшая?
— Нет! — Генка спряталась за черную бесформенную глыбу и теперь выглядывает оттуда. — Это ты — сумасшедшая! Я все поняла! Потому как должен быть Горлум! Нельзя без Горлума!
— И, по-твоему, это я — Горлум? — спокойно интересуется Лутиэнь, — вот такой вот маленький скользкий зеленый Горлум?
— Нет! — соглашается Генка, — ты красивая, спору нет. Но кто-то должен обязательно отобрать кольцо! По крайней мере, попытаться! Потому что если его сбросить в огонь, все кончится! Средиземье кончится! А ты этого не хочешь! Ты хочешь Берена! А Берен может жить только в Средиземье… Поэтому ты сговорилась с Сауроном! Еще тогда, в Ангбаде! Вы выковали эту магию вместе! Ты же не просто эльф! Ты почти богиня! Майя. Полукровка, правда, но все равно Майя…
— Да что ты выдумываешь, — фыркает Лутиэнь, — никто бы из эльфов не пошел бы на сговор с Сауроном…
— Не ври! Такие прецеденты были… Селебримбер, например! [
— Ой, — говорит Лутиэнь, — но это было так давно…
— Не для тебя! — кричит Генка, высовываясь из-за камня, — не для тебя! Ты же бессмертна!
Лутиэнь вздыхает.
— Послушай, — говорит она, — но ведь если бы я захотела, я бы давно отобрала у тебя кольцо. Дурочка…
— А тогда бы ничего не вышло, — издевательски упирает Генка руки в бока, — потому что кольцо нужно не просто отобрать! Его нужно отобрать с
— Я ненавижу Саурона, — пытается убедить ее Лутиэнь, в расширенных глазах которой отражается пламя Ородруина, — мне даже дышать тут трудно!
— Ничего! Потерпишь! Потом, это вовсе не ради Саурона… Это ради Берена!
— Да я из-за Берена в психушку попала! Потому что поверила, что нет никакого Средиземья, понимаешь?
— Это ты кому другому расскажи! Ты нарочно туда подсела, чтобы меня одурачить! Чтобы я подумала, что ты невинная жертва! Поверила тебе! Ты все можешь… даже предсказывать будущее! Мама твоя умела, и ты от нее научилась!
— Мама моя была та еще гадюка, — говорит Лутиэнь, — укон-трапупила папу, а потом бросила нас на произвол судьбы. Думаешь, кто этих проклятых гнумов накрутил… Мол, Наугламир-то ваш, исконный, гнумское традиционное изделие… потребуйте себе Наугла-мир, попугайте его, Элу Тингола, он и не откажет… Потому как трусоват наш Элу Тингол…
[
— Ты мне зубы не заговаривай, Моргана! — кричит Генка из-за камня, — все! Я тебя раскусила! То есть, тьфу! Расколола!
— Я — кто? — удивленно спрашивает Лутиэнь, прервав свою семейную сагу.
— Моргана!
— Первый раз слышу! Это еще кто?
— Ладно, хватит, наигрались. Ну, хоть раз скажи правду!
— Вообще-то, хоббит, она не врет, — говорит голос у нее за спиной, — потому что Моргана — это я.
— Пожалуйста, ну пожалуйста, -скулит Арагорн, — сделай что-нибудь! Ты же народный герой!
— Я и с назгулами вряд ли что могу сделать, — на бегу отвечает Берен, — а эта штука, по-моему, еще хуже.
С неба на них обрушивается порыв ледяного ветра. Огромная распухшая луна ползет из-за горизонта, на ее фоне отчетливо видны черные плащи мертвецов. Под луной на краю зубчатых гор перемигиваются багряные огоньки Барад-Дура и Ородруина.
— И тебе не стыдно бежать? — укоряет Арагорн Берена.
— Нет, — честно отвечает партизанский вождь.
— Они могли бы нас догнать в любую минуту, — пыхтит Боро-мир, — просто не хотят. Им надо, чтобы мы их боялись! До смерти, до разрыва сердца! Это же загонщики!
— А-а, — говорит Берен, — тогда, пожалуй, она права.
Он резко останавливается, разворачивается и, обнажив меч, ждет, когда сверху обрушится небесная свора. Арагорн, пользуясь моментом, пытается скрыться в руинах, на которых еще уцелела надпись «Вулканизация. Автозапчасти», но Боромир ловко хватает ее за шиворот.
— Пусти, -изворачиваясь, кричит Арагорн, — надо бежать, пока он прикрывает отход!
— Он
— Нет, — всхлипывает Арагорн.
— Дура, чем бегать, ты лучше Берена держись! Без него мы точно пропадем. А с ним еще не точно.
— А Дикая Охота? Я читала… мы присоединимся к своре небесных мертвецов! Так и будем всю жизнь летать и выть на луну?
— Это избранный клуб, — поясняет Боромир, — туда еще не всякого берут. Тебя, может, просто развеют по ветру.
— Ну, спасибо! Лучше я бы выла на луну.
— От Дикой Охоты спасает текучая вода, — задумчиво говорит Боромир, — и церковная ограда. Но тут нет ни воды, ни церковной ограды. Тут вообще ничего нет. Одного я не понимаю — откуда Дикая Охота взялась-то? Ее вообще не должно быть в Средиземье!
— А вулканизация должна быть? — язвит Арагорн, — или шиномонтаж?
— Это другое дело. Они есть в принципе. А Дикой Охоты в принципе нет. Разве что… — он задумывается, — разве что мы попали в мир, где в принципе есть все!
— Мы в него не попали, — вздыхает Арагорн, — мы сами его сделали
— Похоже, ты права, — печально говорит Боромир, размазывая по лицу сажу, — в кои-то веки. А если так… Ну-ка дай меч!
— Эй, что ты с оружием делаешь? — возмущается Берен, — деревня!
— Я знаю что, — деловито говорит Боромир, очерчивая острием меча круг в вулканической пыли, — я делаю но пассаран!
— Думаешь, поможет?
— Уверен! То есть я просто обязан верить. А иначе кранты!
Лошадь короля-призрака натыкается на невидимый барьер у них над головами и с леденящим душу ржанием вскидывается на дыбы. Остальная свора начинает носиться по кругу, натыкаясь на невидимые стенки — словно они стоят на дне огромного стеклянного цилиндра.
— И. сколько это будет продолжаться? — спрашивает Берен, морщась от ультразвуковых воплей короля-призрака.
— До рассвета, — флегматично говорит Боромир, — или пока им не надоест! Нечистая сила за круг проникнуть не может, это общеизвестно.
— А если, — пищит Арагорн, — они приведут Вия?
— Молчи, дура!
Но от своры уже отделилось несколько призрачных фигур и, пришпоривая коней, помчались за горизонт.
— И кто тебя за язык тянул? — вздыхает Боромир. Оставшаяся на стреме Дикая Охота, дико хохоча, носится вокруг них, образуя размытое фосфорическое кольцо.
— Вот это номер, — ошеломленно бормочет Генка, тараща глаза, — Анечка!
— Моргана, — поправляет ее Моргана.
На Моргане зеленый, как трава, плащ, подсвеченный огнем дальнего Ородруина. Голова на высокой шее гордо откинута, каштановые волосы вьются по ветру.
— Здрасьте, — машинально говорит Генка.
— Привет, — кивает Моргана, — надо же, какая приятная встреча.
— Не сказала бы, — Генка виновато косится на Лутиэнь. Лути-энь быстро что-то шепчет, тонкие пальцы ее шевелятся, сплетая невидимую нить.
— Прекрати, — говорит Моргана, обращаясь к Лутиэнь, которая, не поднимая глаз, продолжает вязать магическую паутину.
Моргана лениво поднимает руку — зеленый огонь вспыхивает меж пальцев Лутиэнь, пожирая сплетенную магию.
Лутиэнь, морщась, отдергивает обожженные пальцы.
— Вот так, — спокойно и доброжелательно говорит Моргана. Бедный Боромир, думает Генка, ну и досталось же ему! Это надо же — на такой жениться! На всякий случай она пятится, но останавливается, когда спина ее натыкается на невидимую преграду.
— Куда? — все так же спокойно спрашивает Моргана, и Генка чувствует, как что-то невидимое, но тяжелое и липкое навалилось на нее, выкручивая суставы. Генка, всхлипывая, опускается на колени.
— Вот так, -мягко говорит Моргана, — голову ниже… Еще ниже…
— Прекрати, -так же мягко говорит Лутиэнь, и Моргана от звука этого голоса вздрагивает и делает шаг назад. Однако она быстро приходит в себя, и теперь уже Лутиэнь, побледнев, опускается на колени.
— Неужели ты, дурочка; думала, что ты сможешь противостоять мне? — спрашивает Моргана, — ты, со своей жалкой выдуманной любовью?
— Берен жив, — быстро говорит Лутиэнь и в ужасе замолкает, зажав себе рот ладонью.
— В самом деле? — насмешливо спрашивает Моргана, — жив? Откуда ты знаешь? Ты его видела? А ты Уверена, что он вообще существует?
Лутиэнь молча смотрит на нее сквозь наполняющие глаза слезы.
— Прекрати! — кричит Генка, — Лутиэнь, она все врет! Я сама его видела! Моргана, или как там тебя, ну, не надо так! Ты же сама… ты же все это ради Мелькора! Какая тебе разница? Ну, отпусти ее, пускай уходит со своим Береном! Хочешь кольцо? Забирай! Среди-земье большое!
— Ради Мелькора? — медленно переспрашивает Моргана.
— Ну…
— Ах, как это трогательно, — говорит у нее за спиной Черный человек, — а теперь отдай кольцо, хоббит, раз уж ты не против.
— Ой, — говорит Генка, — маска, а я тебя знаю!
Мастер теперь одет в черный плащ, на челе его обруч с багровым тусклым глазом.
— Надо же, — говорит Мастер своим глубоким звучным голосом, — значит, она была права… Вы все-таки, несмотря ни на что, ухитрились сюда дойти! Бедные, бедные создания, бедные маленькие твари… Надо же, сами пришли. Спасибо тебе, Моргана! Спасибо, дорогая моя! А теперь…
Генка смаргивает осевшие на ресницы хлопья пепла. С ее точки зрения, почти безнадежная ситуация изменилась к лучшему — появление Саурона для Морганы явно неприятный сюрприз.
Генка набирает в грудь побольше горячего воздуха и что есть силы вопит:
— Моргана!
Вопль отражается от ближайших скал с такой силой, что Саурон и Моргана невольно вздрагивают.
— Моргана! — орет Генка, не обращая больше внимания на Лу-тиэнь, которая, застыв, продолжает тяжело смотреть исподлобья, — Не отдавай ему кольцо! Он ведь не вернет Мелькора, слышишь, Моргана! Он сам хочет!
— Совершенно верно, — доброжелательно кивает Саурон.
Он подходит ближе и требовательным жестом протягивает руку.
— Он обманул тебя, Моргана! — надрывается Генка.
— Слышу-слышу, — соглашается Саурон. — Ну, да, обманул. Хватит орать, отдай кольцо!
— Моргана, сделай же что-нибудь!
Моргана стоит, скрестив руки на высокой груди.
— Давай, хоббит, — уговаривает Саурон, — я ведь все равно его возьму. И она мне не помеха.
— Ты же ей обещал!
— Это был временный альянс. Обычное дело в подобных ситуациях.
Генка оглядывается на Лутиэнь. Лутиэнь стоит неподвижно.
— Сукин сын, — сообщает Генка Саурону, — интриган вонючий! И не стыдно тебе? Тебе, вон, женщина доверилась, а ты вон как!
Она в качестве подтверждения косится на Моргану. Моргана стоит неподвижно, как белая башня, губы ее кривит чуть заметная усмешка. Умеет держать фасон, думает Генка. Моргана вызывает у нее невольное уважение.
Генка чуть отступает, теперь между ней и Сауроном оказывается Лутиэнь, совершенно ни на что не реагирующая. Так любить вредно, думает Генка, это же просто маньячество какое-то! Такое ощущение, что больше эльфийская принцесса ни на что не способна -только любить.
— Держи! — говорит Генка и делает широкий взмах рукой. Кольцо, рассыпая искры, прочерчивает огненную дугу в сторону Морганы, и Моргана было рассеянно протягивает руку, но Сау-рон тоже поднимает руку, и кольцо зависает в горячем воздухе, начиная стремительно вращаться и от этого раскаляясь еще сильнее. Теперь оно походит на огненное веретено.
— Что же ты! — укоризненно говорит Генка.
Моргана не делает даже попыток тронуться с места. Губы ее по-прежнему изгибаются в чуть заметной улыбке.
Саурон медленно, вразвалочку, подходит к кольцу, которое начинает вибрировать, испуская пронзительный визг, от которого ломит зубы. Замолкает оно, лишь когда Саурон прихлопывает его ладонью. Генка облегченно вздыхает, но потом в ужасе отступает еще на шаг.
Саурон надевает кольцо на палец.
— Они должны бояться хладного железа, — говорит Боро-мир, — теоретически…
— Меч считается? — хладнокровно спрашивает Берен.
— Ну да, ты же видишь. Но если они и впрямь по наводке этой дуры приведут Того…
— Первый раз вообще слышу о каком-то Вне.
— Т-шш… это чисто местный фольклор. Это не Толкиен. Это Гоголь, чтоб ему пусто было.
— А мне «Страшная месть» нравится, — вдруг невпопад признается Арагорн, — «… вдруг стало видно во все стороны света».
— Действительно, — соглашается Берен, — похоже.
Вокруг, сколько хватает глаз, простирается унылая равнина, усеянная черными скалами, искрошенными, словно гнилые зубы. Ветер гонит по ней крохотные пыльные смерчи.
Далеко на сумрачном горизонте тускло» пылают два багровых огня.
— Ты понимаешь, -возбужденно излагает Арагорн, обращаясь в основном к Берену, — говорят, у нас нет своей фэнтези. Традиции нет. А Гоголь что, не фэнтези? Все эти его малороссийские сказки? Он еще раньше лорда Дансени начал обрабатывать фольклорные…
— Вот и играла бы в утопленницу, — сквозь зубы говорит Боромир.
— А там квента плохая, — поясняет Арагорн, — играть-то не во что…
— Я же говорю — в утопленницу! Слушай, ты заткнешься или нет со своим Гоголем?
— Поздно, — флегматично замечает Берен, — глянь-ка, это не оно?
Король— мертвец и его свита, оставляя в мутном небе светящийся фосфорический след, тащат что-то тяжелое, завернутое в ветхий плащ. Видны только огромные жилистые ступни, с которых сыплется земля.
— Ну, все, братцы, — печально говорит Боромир. — Аллее! Призраки аккуратно ставят свою ношу на грунт. Один из них, отворачиваясь и маша призрачной ладонью перед провалившимся носом, разматывают гнилое тряпье. Арагорн завороженно следит за ним, приоткрыв рот.
— Это похуже Горлума будет, — констатирует Берен. Вий тяжело ворочается в пепле, его коренастая фигура светится зеленоватым светом. Выпрямиться ему мешают веки, на которые он все время наступает.
— Он что-то говорит, — возбужденно шепчет Арагорн, вытягивая шею, чтобы получше разглядеть чудовище и толкая Боромира под ребро острым локтем.
— Ага, — соглашается Боромир.
— Они чего-то…
— Похоже, — поясняет Боромир, — они нашей мовы не розумиють…
— Так ведь он же просит…
Боромир, молниеносно развернувшись, затыкает ей рот ладонью. Арагорн хрипит и таращит глаза.
— Варька, — проникновенно говорит Боромир, — молчи. Не понимают, и хрен с ними!
— Глядите-ка! — неожиданно говорит Берен, — это еще что творится?
Равнина вокруг начинает стремительно порастать зеленой травой. Горы исчезают, дальние огни гаснут. В темном небе проступают тяжелые звезды, и в их мерцающем свете темнеет на пологом холме хоровод стоячих камней.
— А что? — комментирует Боромир. — Красиво. Но как-то… В высокой траве свистит ветер.
— Мне это не нравится, — пищит Арагорн, — что-то происходит, а я не понимаю что. Я не люблю, когда ничего не понятно!
Дикая Охота по-прежнему возится с Вием, потом вдруг замирает и бледнеет.
— Сюда кто-то идет, — говорит Берен.
— Мамочки, — Боромир близоруко вглядывается во тьму, — ведь это же…
— Добрый вечер, — говорит глубокий и сильный голос, — молодцы. Всем спасибо!
Земля под ногами Генки трясется как батут. Дальняя гора вспыхивает грозным ало-золотым огнем, на горизонте воздвигаются и рушатся черные башни, фигура Саурона на миг вырастает до небес, потом съеживается до обычных размеров.
Он растерянно и как-то очень по-человечески озирается, вертит кольцо на пальце, подносит его к глазам…
— Не работает, — шепчет Генка.
— А должно, — так же шепотом отвечает Лутиэнь.
— Ты что-нибудь понимаешь? — Нет.
— Гляди-гляди…
Моргана зато вырастает и наливается светом. Ее плащ испускает зеленые искры, волосы вьются над головой, точно рыжее пламя. Она подносит ладони к губам и складывает их рупором.
— Полу-училось! — кричит она в темноту.
Генке кажется, что темнота оживает — неясные лики, слепленные из клочьев тумана, проступают в ней, по траве прокатывается волна и замирает вдали.
Откуда здесь трава, думает Генка, раньше ее не было.
Саурон пытается что-то сказать, но порыв ветра уносит его голос вдаль. Теперь Генке кажется, что Саурон какой-то полупрозрачный. Моргана, напротив, на удивление вещественна. От нее даже на расстоянии пышет жаром, как от горячей печки.
— Бедный маленький Саурон, — говорит Моргана, и Саурон съеживается, и темнеет, и растворяется во мраке.
— Он был прав, — говорит она, поворачивая бледное лицо к Генке, — это был временный альянс.
— Здорово ты его! — восхищается Генка, — А теперь, выходит, ты призовешь Мелькора, да?
Лично ее, Генку, Мелькор пугает гораздо меньше, чем Саурон. Во-первых, потому что Саурон обладает типичными повадками дорвавшейся до власти шестерки, а Мелькор явно не столь мелочен — ему, вероятно, не чуждо некое благородство. Во-вторых, насколько она поняла, Мелькор обладает определенным мужским обаянием — недаром Моргана за него так хлопочет. У Саурона по легенде никакого мужского обаяния не наблюдалось, и харизма его, следовательно, заметно хромает. Поскольку что это за Темный Властелин без мужского обаяния! Вообще, думает, Генка, чем масштабнее зло, чем оно космичней, тем меньше оно походит на зло. Ведь ему приходится как-то управляться с этим миром, а чтобы наладить управление, одного самозабвенно наносимого вреда явно недостаточно. Как ни крути, думает Генка, темная сила, управляющая миром, уже будет не темная сила, а рок. Судьба.
Потом ее обнадеживает то, что вокруг наконец-то определился более-менее приличный пейзаж. При Сауроне вид на прилегающую местность тянул лишь на последствия промышленной катастрофы.
Тем не менее ее тревожит Лутиэнь. Ее лицо изнутри просвечивает бледным светом, точно циферблат часов, и выражает оно примерно столько же эмоций.
Это потому, что эльфы вообще нетерпимы к темной силе, думает Генка. Потом у Лутиэнь с Мелькором свои счеты — по слухам, он подбивал под нее клинья. [
— Мелькора? — удивленно поднимает брови Моргана, — а кто это?
— Ну, здрасьте! — в свою очередь удивляется Генка, — этот твой… кумир или как там…
Об отношениях Морганы и Мелькора Генка имеет весьма смутное представление; вероятно, они совершенно романтические и платонические, но вот же, развелась же она с Боромиром из-за Мелькора этого…
— А! — говорит Моргана, — опять эти глупые сказки… Какой еще Мелькор? Он мне был совершенно не нужен. Мне нужны были вы. Ваш, извиняюсь, энтузиазм. Ваша вера.
— Вера, — механически повторяет Генка, — во что?
— В то, что в мире есть магия. Вы ведь так хотели открыть ей
ворота.
Звезды начинают сиять все острее, все нестерпимей, и от хоровода стоячих камней по траве бегут глубокие тени…
— Нам было так хорошо, — пожаловалась Моргана, — нам, маленьким богам. В деревьях, в ручьях, в священных рощах… Вы кормили нас, помнили о нас, рассказывали про нас, боялись… Вы
Ее волосы пылали на ветру, словно костер. — Да, я ждала. Долго! Пряталась во мраке и ждала, ждала… пока не пришли люди, которые стали играть в чудо! Не в нас, пускай, но в таких, как мы. Почти в таких, как мы! Вы так в них играли, что почти сотворили их, всех этих фальшивых властелинов, игрушечных королей, поддельных эльфов! И мы сначала просто смеялись, все так смеялись — как вы нам, настоящим, предпочли подделку, чужую выдумку, и теперь верите в нее и рядитесь в пестрые тряпки, и плащи, и короны, а я сказала — нет, это хорошо! Это правильно! Они опять так поверят в магию, что в конце концов впустят ее в свой мир! Они откроют ей ворота! И мы вернемся! Мы, настоящие, вернемся! И поглотим тех — как солнце глотает пламя свечи, — и опять будем в силе! Опять будем живы! Я, я, я буду жива! — Моргана? — полувопросительно говорит Генка. — Морриган! — говорит Моргана, — нас много, но открыла ворота я — Морриган!
Она вырастает до небес, и тени хоровода Великанов вьются вокруг нее, и в волосах у нее сияют звезды, и с неба трубным гласом вторит ей Дикая Охота.
— Малые боги, — машинально повторяет Генка. Малые, но помнящие о былом величии. Прячущиеся по углам, превратившиеся в мелких пакостников, хихикающие за спиной, корчащие рожи, прячущие с глаз подальше нужные вещи, подставляющие ножку, когда ты спешишь, хлопающие дверьми в пустых квартирах, ухающие в водопроводных трубах…
Они проголодались и хотят есть.
Они ослабели и хотят набрать силу.
Они кормятся нашими страхами, жиреют на наших бедах, жаждут нашей крови.
Они требуют
И они научат нас уважению.
Лутиэнь начинает дрожать всем телом, точно язычок пламени на ветру.
— Я хочу домой, — детским голосом говорит она, — хочу домой, к маме.
Генке кажется, что очертания Лутиэнь размываются, истончаются, плывут по краям, словно тьма гложет нежную фарфоровую плоть.
— У тебя нет дома, дурочка, -хохочет Морриган, — ничего нет! Тебя самой нет!
— Замолчи! — визжит Генка, — Не говорит так!
— Да она ведь самозванка! — хохочет Морриган, — никто, пустое место! Слышишь, ты, подделка? Ты сослужила свою службу, не спорю! Ты
— Твое время не придет никогда, — говорит кто-то.
Генка оборачивается, пытаясь одновременно удержать в поле зрения Морриган.
— Во, блин! — говорит она, — Юджин!
Юджин стоит на зеленом холме. В общем-то он/она не особо изменился/ась, и у Генки по-прежнему большие сомнения касательно его/ее пола. И вообще вид у него какой-то кургузый. Морриган с ее ослепительной женственностью смотрится гораздо эффектнее. Тем не менее Генка с удивлением наблюдает, как та бледнеет и выцветает, точно старая фотография.
— Я тебя не знаю, — говорит Морриган, и голос ее, точно шелест травы.
— Откуда же тебе меня знать? — говорит Юджин, — ты знаешь только своих…
— Никого, кроме моих, не существует, — шепчет Морриган, — вас выдумали. А мы устали. Мы голодны. Мы хотим домой.
— Средиземье существует, а это значит, что вам некуда идти. У вас нет дома, — говорит Юджин.
Он оборачивается и машет рукой с металлическим перстнем-когтем, словно вспарывая темноту, — Генка видит, как оттуда, из клубящейся тьмы, по колено в высокой траве, спотыкаясь, бредут четыре очень усталых человека. И пока она близоруко щурится, пытаясь разглядеть пришедших, Лутиэнь, у которой зрение гораздо острее, за Генкиной спиной пронзительно кричит:
— Берен!!!
Генка видит, как Лутиэнь вихрем проносится мимо, путаясь в полах белого халата, несется к выступившим из тьмы людям и кидается одному из них на шею.
— Ну вот, — говорит Юджин, — по крайней мере, это улажено. Она нашла свое Средиземье. Он, конечно, никудышный муж, из народных героев всегда получаются паршивые мужья, но она его обломает. Эльфы и не таких обламывали.
— Средиземья нет, — кричит страшная бледная женщина с темными провалившимися глазами, — есть только я, Морриган!
— Есть все, что они придумали, — возражает Юджин, — потому что нельзя придумать того, что в принципе не существует, разве нет? А отсюда следует, что все, что можно себе представить, существует на самом деле. Очень далеко, очень давно, очень иначе, но существует. Все, что вы когда-либо измыслите, в ту же минуту подтвердит свое существование, обернется и посмотрит вам в глаза. Пошли, дорогие мои, мне не нравится это место.
Он делает широкий жест рукой, и сияющие ворота повисают перед ним в темном воздухе. Генка видит, как они втроем входят туда — руки Юджина лежат на плечах Берена и Лутиэнь. Генка поднимается на цыпочки и видит бледный кусочек золотистого неба, которое отражается в мягко светящемся море. Или что-то вроде этого… Может, еще яблоневый сад, но в этом она не Уверена.
А потом воздух начинает пахнуть бензином и выхлопными газами, и на бледном горизонте проступают силуэты труб.
— Ой, — говорит она, — Дюша! И где у тебя, интересно, совесть?
— Понятия не имею, Геночка, — жалобно отвечает Дюша.
— Куда ты нас затащил? С этой своей идйотской игрой!
— Ну, я же не знал, что так получится…
— Автобусы-то не ходят! Теперь нам до утра тут болтаться!
— Так ведь уже утро!
На востоке медленно гаснут последние звезды.
— Я ногу подвернула, — жалуется Арагорн.
— Сейчас тормознем тачку, — говорит Боромир, — поедем ко мне…
— Мы-то… — начинает было Дюша, но Генка пинает его в бок, и Дюша замолкает.
Генка косится на Арагорна — вполне симпатичная девка, если отмыть и одеть по-человечески. Возможно, даже ноги не кривые, хотя под брюками кто разглядит? Не подарок, конечно, но по сравнению с Морганой…
— Только имей в виду, — напоминает Боромир, — у меня вялотекущая шизофрения…
— А у меня вегето-сосудистая дистония, — делится Арагорн, — и одна нога короче другой аж на два сантиметра!
— Ничего, — великодушно говорит Боромир, — я знаю хорошего мануалыцика. Эй, шеф, погоди…
Потрепанная «Лада» тормозит у покосившейся будочки с надписью «Шиномонтаж».
— Юджин-то, а? — Генка уже тянет Дюшу прочь, но на миг останавливается, — как вы думаете, неужели он…
— Вала, да, — говорит Боромир рассеянно, забираясь на заднее сиденье, — как знать, может даже, и сама…
— Что, — в ужасе говорит Генка, — неужели Элберет? Вот
— Почему бы нет? Кто ее, эту Элберет, видел? [
— Еще не хватало, — бормочет Дюша.
Генка глядит вслед уходящим огням автомобиля.
— Ну, знаете… — говорит она в никуда.
— Геночка, — ноет Дюша, — пошли. Я домой хочу!
— Дюша, — говорит Генка, — если тебе еще хоть раз какой-нибудь урод предложит сыграть в ролевую игру…
— А если по Буджолд?
— Я тебе дам Буджолд!
— Но это же безопасно. Просто космическая опера! Там главный герой калека, совершеннейший чмо, но с могучим интеллектом…
— Дюша, — говорит Генка, показывая ему кулак, — ты это видел?
На горизонте за трубами проступает краешек багрового, как Ородруин, солнца.
Преподаватель мертвых языков, профессор Леонид Преображенский отложил версию перевода древнеегипетского текста «Разговор разочарованного со своей душой» и вздохнул. Ничего не меняется под этим небом. И в плодородной долине Нила, и на выжженных солнцем камнях Ниневии, и в красной земле Иордана время от времени какое-то двуногое существо, с плоскими ногтями и без перьев, достаточно состоятельное, чтобы иметь свободное время на размышления и достаточно грамотное, чтобы эти размышления записать, садится и пишет, что, мол, все суета сует и всяческая суета… И, мол, к чему трепыхаться, когда все одно известно, чем оно закончится? И вообще — на фиг все это надо?
— Леня, тебя к телефону, — шепотом сказала ученый секретарь Софочка. И поправила прическу — Преображенский ей все еще нравился.
— Кто? — перед глазами Преображенского замерцала и погасла красная пустыня.
За окном в пустынном дворике чахло одинокое пыльное дерево.
— Твоя, — поджала губы Софочка. То, что Преображенский в конце концов женился не на ней, она до сих пор считала досадным и поправимым недоразумением. Женщины вообще склонны обманываться.
— Мурзик? — донеслось из трубки.
И вот, чтобы услышать такое, люди и женятся? — вздохнул профессор Преображенский — или они женятся, чтобы не иметь времени на подумать…
А вслух сказал:
— Да, дорогая…
— Что так долго? Опять девицу какую-нибудь консультируешь?
— Господь с тобой, Софочка же подошла.
— Вот именно. Так ты не забудь купить хлеб и йогурт. Только нежирный, у тебя опять вчера печень болела…
Печень у профессора Преображенского болела потому, что дипломники затащили его попить пива на бульварчик… Но особенно распространяться на эту тему он не стал.
— Хорошо, солнышко.
— И поскорее — як косметичке записалась.
— Хорошо, солнышко. Уже иду.
Он затолкал ксерокопии в разбухший портфель и направился к выходу.
— Леня! — окликнула Софочка, — Куда? Ведь ждут же!
— Кто? — растерянно переспросил Преображенский.
— Девица какая-то. Я ей лингафонную открыла. Я ж полчаса назад тебе говорила, ты сказал, ладно, пусть посидит.
— Правда? — удивился Преображенский, — я так сказал?
— Леня, ты что, совсем заработался?
Профессор Преображенский вздохнул, рассеянно помахал рукой Софочке и направился в лингафонную.
Преображенский не строил иллюзий — институт во многом был обязан своему процветанию бледным девушкам, которых томили смутные желания погрузиться в нечто неизъяснимое и возвышенное. Впрочем, в последнее время, думал он, глядя на ее тревожно сдвинутые бровки, среди бледненьких, сутулых, все чаще стали попадаться румяные, цветущие, с чистой кожей и хорошими зубами. Это было странно, поскольку казалось нарушением привычного порядка вещей.
— Слушаю вас, — вежливо сказал профессор, еще не достигший того безопасного возраста, когда к незнакомой девице можно обратиться «дорогая».
— Дико извиняюсь, — сказала девушка без тени застенчивости в голосе, — но мне сказали, вы круче всех тут сечете… То есть вы самый крупный специалист по древним языкам, да?
— Безусловно нет, — честно сказал профессор, — есть еще академик Вознесенский, но он сидит в Брюгге.
— Вот именно, — согласилась девушка, — меня к вам адекватно направили. Не знаете, где достать самоучитель эльфийского?
— Эльфийского? — палец профессора потянулся к переносице поправить несуществующее пенсне, которое он сроду не носил.
— Ну да, я понимаю, их как бы и нет, таких самоучителей — то есть в советское время была такая рекомендация сверху считать, что их нет, но сейчас-то архивы рассекречены…
— Да вы что? — удивился профессор, — с ума сошли?
— Ну не самоучитель, пару-другую разговорников? Может, русско-эльфийских нет, но там англо…
— Какие разговорники, голубушка? — удивился профессор, — слушайте, где вы вообще учитесь?
— В Строгановке, — сказала девушка.
— Ну, тогда понятно…
— Послушайте, — тихо сказала девушка, теребя кельтский крест на шнурке, — если вы думаете, что… мне можно… я никому не скажу…
— Не скажете — что? — удивился профессор.
— Ну, что вы со мной — эльфийский. Если это запрещено…
— Почему запрещено? — вспыхнул профессор, — почему запрещено! Не в этом дело.
Он вздохнул, поймав себя на том, что нервно барабанит пальцами по портфелю.
— Деточка, ну что вам такое в голову взбрело, — сказал он тихо. — Вы этим давно занимаетесь?
— Ну да… боле-мене.
— Ну, так вы должны не хуже меня знать, что эльфийский -мертвый язык. Вы когда-нибудь видели русско-аккадский разговорник? Или самоучитель? Нет? Совершенно естественно!
— Тогда — как же? — растерялась девушка, — я хотела освоить…
— Освоить? — профессор поджал губы, — ну… если честно… были такие списки… семнадцатого века… но их на руки не выдают… Приходите ко мне… домой… ну, скажем, в семнадцать тридцать. Я вам запишу адрес. Жена как раз будет у парикмахера, это часа два-три как минимум, и мы сможем без свидетелей… Только помните — никому!
— Естественно, — сказала девушка. [
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |