Гагарин Станислав СеменовичБой за Кара-Агач

СТАНИСЛАВ ГАГАРИН

Бой за Кара-Агач

Рассказ

На язычок песка, который просунулся сквозь пролом в стене дувала, вбежала ящерица. Пустыня подступила к кишлаку и лежала за ним, выжидая своего часа... Ящерица грациозно поворачивала изящную, с прозеленью треугольную голову. Матвей Малышев улыбнулся и подмигнул ей. Ящерица решила, что человек не опасен, перебрала ножками, просунулась чуть вперед и в сторону... И тут в песок ударила пуля. В этот час у басмачей полагался перерыв на обед. Кто-нибудь от скуки, наверное, разрядил винчестер. Желтая спина ящерицы мелко-мелко задрожала. Матвей и глазом не успел моргнуть, как ящерица на том же месте зарылась в песок, исчезла, будто и не было ее.

"Нам бы так", - с завистью подумал Малышев, и ему стало стыдно за трусливую мысль: что он, ящерица, что ли... Матвей поднялся, осторожно глянул через пролом в сторону невысокой каменной гряды, полузанесенной песком и опушенной внизу саксаулом - там находился главный лагерь басмачей.

"Дошел ли гонец? - тревожно подумал Матвей. - Надо готовить нового. Кого? Чей черед пробираться к нашим?"

Он помахал рукой ребятам, залегшим по ту сторону пролома: на посту находился пограничник и два местных парня из застигнутой бандитской осадой в ауле Кара-Агач полусотни призывников.

Первые наскоки они отбили. Третий день идет осада Кара-Агача. Боеприпасы на исходе, запасов воды немного. Вот хлеба вдоволь. Он и приманил сюда бандитов. Шутка ли, шестнадцать тысяч пудов - семена для весеннего сева.

В аул Кара-Агач пограничники прибыли 27 марта 1930 года. Десять их было, бойцов пограничного отряда. Ребята пробирались к месту службы после окончания учебного дивизиона. А он, Малышев, состоял при них в должности командира отделения. Могли они и в другом оказаться ауле - свет, что ли, клином сошелся на этом Кара-Агаче, да только заночевать пограничники решили именно в нем. Они проделали немалый путь, и до заставы, где ждали их на замену уходившие в запас бойцы, оставалось еще неблизко.

Едва сели вокруг сваренной баранины в кружок, дверь отворилась, вошел человек в папахе, в черной гимнастерке, подпоясанной тонким ремешком в серебряных насечках, в галифе и мягких сапогах.

- Всем салам и здравствуйте, - сказал он. - Приятно кушать, товарищи. Счетовод Курбанов я из кооператива. Кто начальник есть?

Матвей поднялся.

- Можно, я буду там говорить? - Курбанов показал рукой за спину, на дверь.

- Пошли, - сказал Матвей. - Смотрите, ребята, за Волком... Как бы он барашка без меня не спроворил.

Пограничники засмеялись. Земляк Малышева - красноармеец Курицын со странным именем Волк тоже улыбнулся: привык он, чтобы имя его на любой лад обыгрывали.

- Слушаю вас, Курбанов, - сказал Матвей, когда они вышли.

- Еще один человек хочет с тобой говорить, командир. Ковалев фамилия. Из Алма-Аты он. Землеустроителей начальник.

Они стояли перед домом, где остановились пограничники. Солнце садилось. Небо было ясным и безмятежным. Из ворот кооператива вышел молодой русский с рыжей бородкой, в белом картузе.

- Надо в кооператив идти, люди кругом смотрят, - встревоженно заговорил счетовод, оглядываясь по сторонам.

- Какие люди? - удивился пограничник. - Пусто кругом...

- Попрятались, - спокойно заметил Ковалев. - Затаились и наблюдают сейчас за нами. Может, и люди Мурзали есть в ауле.

- Конечно, есть, - сказал Курбанов.

- Да что у вас происходит? - воскликнул Малышев.

Землеустроитель полуобнял Матвея за плечи и увлек в ворота кооператива. Они вошли в небольшую контору в глубине двора.

- Ты коммунист, товарищ? - спросил Ковалев, когда они сели за стол.

Курбанов суетливо убрал со стола бумаги и старенькие счеты, стер, вернее, пытался стереть пыль рукавом.

- Комсомолец, - ответил Матвей.

- Это хорошо, но ты еще и пограничник, у тебя вооруженный отряд.

- Какой отряд! - улыбнулся Малышев. - Отделение...

- Твой один человек десять басмачей стоит, - заговорил Курбанов. - Ой, как боится басмач ваших людей!

- Какие басмачи? - вскричал в нетерпении Матвей. - Откуда они здесь? Говорите толком!

И Курбанов рассказал. Притаившийся во время борьбы с басмачеством хан Мурзали собрал вокруг себя раскулаченных баев-феодалов и поднялся на борьбу против недавно созданных колхозов. В Кара-Агаче сосредоточен сейчас весь семенной фонд района.

- Все тут, - сказал Курбанов и обвел рукой вокруг. - Наша надежда, наша жизнь... Председатель Бижанханов - шайтан! Утром пропал, и лошадь пропала. Вчера был слух про басмачей Мурзали. Председатель сбежал, чтоб сообщить хану про наше зерно. Как вор сбежал! Нехороший человек Бижанханов.

- Вы отправили кого-нибудь за помощью? - спросил Матвей. - Телефон у вас есть?

- Нету телефона, совсем сломался. А послать кого? Ковалев в обед прибыл, ты сейчас... Наши люди боятся. Если хан Мурзали поймает - хуже смерти тогда. Шибко злой басмач Мурзали. Шутку любит - в груди открывает сердце, чтоб видели: сейчас бьется, потом биться не будет... Как ночь придет, так и басмач придет. Помоги нам, пограничник, ты военный человек, красный командир.

- Со своими людьми я с тобой, товарищ, - сказал Ковалев. - Нас четверо. И тут еще два заготовителя, русские оба. Они с ружьями. Мы тоже.

- У меня карабин есть, - сказал Курбанов. - Стрелять умею.

- Десять винтовок, шесть ружей, один карабин, - вслух посчитал Матвей. - Семнадцать боевых единиц. Огневые припасы?

- Дробь, порох, капсюли - все есть, - проговорил счетовод.

- А сколько басмачей? - спросил Малышев.

- Триста-четыреста человек будет, - ответил счетовод.

- Так, - проговорил Малышев, - на каждый наш ствол тридцать их... Веселое дело, прямо скажем, веселое! Но отступать некуда, будем занимать оборону.

Сгущались сумерки. От ворот, где стоял уже на часах красноармеец, послышался шум. Малышев поспешил туда и увидел колонну людей: они вышли из улицы к воротам кооператива и стояли сейчас молча. Было уже довольно темно, но Матвей разглядел молодые их лица.

- Кто такие? - спросил он. - Откуда?

К нему приблизился высокий плечистый парень. Улыбаясь, приложил руку к козырьку фуражки.

- Группа призывников в количестве пятидесяти человек следует из Талды-Курганского военкомата. Старший группы красноармеец запаса Амирхан Садыков.

- Отлично! - воскликнул Матвей. - Оружие есть?

Садыков смущенно развел руками.

- Нет оружия, товарищ командир!

- Ладно, заводи людей во двор. Курбанов! Разместить надо ребят, покормить с дороги...

Он недоговорил. В южном конце аула

вдруг грянул выстрел. Затем раздалась частая пальба, в той стороне протяжно завыли: "А-а-алла-а!", донесся конский топот.

- Гости пожаловали! - крикнул Малышев. - Закрывай ворота! Кузьмин! Трое с тобой - Филатов, Васильев и Шередека... Курицын и Скудняков! Берите Ковалева и его людей - на другой конец двора! Гуров, Шириханов, Уткин - со мной! Курбанов тоже! Занимаем круговую оборону! Рассредоточиться! Стрелять прицельно!

С дикими воплями, стреляя по сторожам, выметнулись из мрака конники в косматых папахах. Они ввалились на небольшую площадь перед воротами кооператива, видимо, полагая, что сопротивления им не окажут...

Выстрелы от ворот ошеломили басмачей. Визжа в исступлении, крутились они на месте, затем сорвались и закружили вокруг двора кооператива, стреляя поверх двухметрового дувала. На их стрельбу ладно и толково отвечали пограничники, стукали испытанные трехлинейки, ахали из ружей землеустроители. Вот взвилась на дыбы лошадь под одним из бандитов, рухнула наземь, а хозяин ее соскользнул ужом, скрылся во тьме. Другая пуля ударила басмача в грудь, и он склонился вперед, выпустив поводья и цепляясь за гриву коня, вынесшего хозяина в сторону от огневой сумятицы. Третьему не повезло, упал с простреленным плечом с лошади, и замыкавший банду басмач копытом своего жеребца расколол раненому бритый череп.

Провизжали, прокричали бандиты, постреляли - и будто ветром их сдуло.

- Садыков, - сказал Матвей, - бери ребят и закладывайте ворота плугами и боронами. Вон там они, в углу навалены. Потом... Курбанов! Открывайте склад с зерном... Курицын! Волк! Бери пяток ребят-призывников и таскайте мешки с зерном к воротам. Стенку из них выложим с бойницами для стрельбы.

Ночь была тревожной. Посты Матвей выставил по всей окружности двора, до половины ночи сам не спал, проверял часовых, с рассветом задремал.

Наступило утро.

Матвей Малышев спал. Он приказал разбудить его при малейшей опасности, но сам этой опасности сейчас не ощущал. Матвей сидел у костра, он был с ребятами и лошадьми в ночном. Обгорелым сучком Матвей шарил в золе, выкатывал обуглившуюся поверх картошку, отчаянно дуя на нее, катал в ладонях, потом разламывал и с удовольствием дышал вкусным картофельным духом. Запах печеной картошки становился все сильнее, щекотал ноздри... Матвей сморщился и чихнул. Еще не открывая глаз, он вернулся в явь, но печеной картошкой пахло по-прежнему.

- Матвей, - услыхал Малышев голос Курицына и открыл глаза.

Курицын стоял перед ним и держал в руках разломленную картошку.

- Кажется, басмачи зашевелились. Взгляни-ка сам, бинокль ведь у тебя.

Бинокль и вправду висел на груди Матвея. На рассвете с крыши кооператива рассматривал Малышев окрестности, да так и заснул с ним.

- Откуда? - Он кивнул на картошку.

- Ребята пекут. Я поднял Гурова и троих молодых призывников, пусть завтрак приготовят. Хочешь?

Курицын протянул Матвею половину картофелины.

- Это ты правильно решил, Волк. Война войной, а завтракать все одно надо.

Позавтракать они успели - и только. Под прикрытием домов, окружавших двор кооператива, басмачи начали атаку сразу со всех сторон...

Свистели пули, этих не надо было уже бояться - мимо пролетели; чмокали пули, ударяя о поверхность дувала и глинобитных стен складов, и эти уже закончили смертоносный путь...

Басмачи атаковали двор кооператива конной лавой, несли потери, только уняться не спешили. Наскоки их были все яростнее, а ответный огонь вели одиннадцать винтовок и шесть ружей.

Вот сосредоточились силы бандитов на одной стороне, и Матвей хотел было направить туда людей на подмогу. Едва он успел подумать, как увидел, что в противоположной стороне басмаческие конники прыгают с лошадей на дувал: вот один, второй, третий уже спрыгнули во двор кооператива.

- Передать винтовки! - крикнул Матвеи. - Садыков! Стреляйте из наших винтовок! Ребята! Берем их в шашки!

Взметнулись над головами клинки, врубились в гущу басмачей пограничники, а из их винтовок призывники под командой Амирхана Садыкова стреляли в тех, кто рискнул, отпустив поводья, бросить коня и ринуться врукопашную на дувал.

Но мало кто на свете может устоять в рукопашной против русского солдата, а басмачам, привыкшим к конной рубке, и вовсе туго пришлось в спешенной драке. Порубали их пограничники... Спохватился Матвей, о "языке" подумал, да поздно было, все "языки" могли теперь разговаривать только с аллахом.

И стихло кругом. За Кара-Агачем, в южной его стороне, где раскинулись заросли кустарников, высилась каменная гряда, туда и убрались басмачи, там, видно, устроил ставку хан Мурзали.

Устроил смотр своему сборному войску Матвей Малышев. Двоих потеряли Еркина Ауржанова, молодого паренька из отряда Амирхана, и русского заготовителя, звали его Петром Станцевым. Наскоро вырыли во дворе могилу, опустили туда двух породнившихся в бою воинов. Матвей сказал прощальное слово. Но траурный залп давать не стали, берегли патроны.

Ближе к полудню дозорный вызвал Матвея на плоскую крышу склада, где еще ночью по распоряжению командира пограничников сложили из мешков с зерном наблюдательную вышку.

И без бинокля можно было видеть, как подходит с востока конный отряд.

- Может быть, наши? - спросил Ковалев, он тоже поднялся с Матвеем на крышу.

- Нет, - покачал головой Малышев. - Посмотри.

Ковалев заглянул в окуляры и увидел, как из-за каменной гряды навстречу подходившему отряду вылетела кучка конников. Донеслись приглушенные расстоянием восторженные крики. Ковалев рассмотрел всадника, который выехал вслед за первыми встречающими. Был он в белой бурке и белой папахе.

- Хан Мурзали, - прошептал Ковалев, передавая бинокль.

- Наверно, он самый, - проговорил Матвей, наводя бинокль. - Вот почему он не атаковал больше. Подмогу ждал, теперь держись.

Трижды возросшими силами рвался к Кара-Агачу Мурзали-хан. И трижды отбивал гарнизон Малышева беснующихся за дувалом басмачей.

Накат басмаческий закончился лишь к ночи. Отвел хан Мурзали, отозвал в логово своих псов, отошли от горячки боя защитники Кара-Агача и увидели, что остались в арыке, идущем через двор, только небольшие лужицы на дне.

- Ай-ай-ай! - вскричал счетовод Курбанов. - Проклятый шайтан! Это он, председатель, придумал. Верно я говорил, что сбежал он к хану Мурзали. Председатель знал, как перекрыть арык... Что будем без воды делать, командир?

- Запасной воды нет? - спросил Малышев.

- В цистерне была вода, - ответил Курбанов. - Смотреть надо.

Посмотрели. В цистерне оставалось чуть больше половины, примерно с полтонны. А их без малого семьдесят человек, лошади, верблюды, и пить надо, и готовку какую сооружать... Да, с водой неважно получилось, командир, нет у тебя осадного опыта, и то сказать - в нынешних уставах про басмачей и арыки ничего не говорится...

- Амирхан, - сказал Малышев, - Курбанов даст посуду. Отряди людей, чтоб аккуратно собрали воду на дне арыка.

Собрали еще литров триста. Вот и весь запас.

- Кому из своих больше всех доверяешь? - спросил Матвей Ковалева.

- Перепелкину, - не задумываясь сказал Ковалев. - Коля, он парень крепкий, находчивый.

- Хорошо. Через полчаса пригласи его, найди Амирхана Садыкова, Соберемся у Курбанова в конторке.

Когда собрались, Малышев стал говорить:

- Положение, товарищи, серьезное. Я отправил надежного человека к ближайшей станции железной дороги, чтобы оттуда он по телефону сообщил в Алма-Ату. Округа полна басмачей, человек этот может и не дойти. Завтра пошлем еще одного... А пока мы находимся в тяжелом положении. Боеприпасы на исходе, воды в обрез, оружия мало, а банда хана Мурзали увеличивается. Но выстоять мы обязаны. Как представитель пограничной охраны беру руководство на себя, называться с этого момента буду начальником гарнизона Кара-Агача. Хочу представиться: Малышев Матвей Андреевич, двадцать два года мне, командир отделения, уроженец села Предгорья Рубежанского района Каменогорского округа, сын уральского крестьянина, комсомолец. Есть вопросы?

Вопросов не было.

- Тогда слушайте первый боевой приказ...

А утром над ближайшим домом от ворот кооператива поднялся белый флаг.

После криков "Не стреляйте! Не стреляйте!" на плоскую крышу влез басмач и принялся кричать:

- Пограничники! Мы захватили станцию Кзыл-Капал. Все в наших руках! Сдавайте оружие! Отдайте нам только зерно, и тогда мы вас выпустим живыми...

- Собака! - воскликнул счетовод Курбанов.

Он поднял карабин, быстро прицелился, но выстрелить ему не пришлось: Матвей схватил оружие за ствол и задрал его кверху.

- Отставить! Нельзя стрелять! Сейчас нельзя... Ведь там белый флаг, на крыше...

- Да, - сказал Ковалев, - этот басмач вроде как парламентер.

Счетовод сплюнул в сердцах.

- Ладно, - успокоил Курбанова пограничник, - одним больше, одним меньше... Разве в этом дело? Плохо, что Кзыл-Капал они захватили, ведь я туда послал человека...

- Пошли теперь меня, Матвей, - горячо заговорил Амирхан Садыков. Правда, я не местный, но ведь бывший красноармеец, выучка у меня военная.

- Мои ребята тоже не гражданские, - возразил Матвей.

- Может, гонец попал в руки бандитов, - сказал Перепелкин.

- Вот, - подхватил Амирхан, - русские, значит, уже пострадали за наши беды. Теперь моя очередь, теперь должен идти я.

- Можно мне, командир? - неуверенно заговорил Курбанов.

- Надо в другую сторону идти, где не побывали еще собаки Мурзали-хана.

- Ты уж немолод, Курбанов, - сказал Ковалев, - и ты нужен здесь. Мы, землеустроители, знаем местность лучше, чем кто-либо, поэтому надо идти кому-то из нас, мне, например. Да, уверен, лучше всего отправиться за подмогой мне. Амирхан командует призывниками, ему нельзя, а меня заменит Перепелкин.

- А почему не я? - спросил Перепелкин. - Я разве хуже знаю окрестности?

- Хватит спорить, - сказал Матвей. Он встал и прошел под навесом склада, поглядел в ту сторону, откуда призывал их сдаться басмач с белым флагом.

- Никто никуда не пойдет, - сказал Матвей, четко отделяя слова друг от друга. - Нас слишком мало, чтобы распылять силы. Не думаю, что мой гонец не дошел. Помощи нет потому, что ему пришлось идти дольше, чем мы рассчитывали. Но в руки басмачей он не попал.

- Почему ты считаешь, что басмачи не захватили твоего человека? спросил Перепелкин.

- Очень просто. Скажи, Курбанов, если б Мурзали захватил моего посланца, что бы он сделал?

- Отрезал бы голову и показал нам.

- Слыхали? Это точно. Мурзали ни за что б не отказался от такого представления.

- Матвей прав, - вмешался Ковалев. - Я ведь неплохо знаю этот сброд. Давно работаю в Средней Азии, всякого насмотрелся. И от жажды едва не подох в казахстанских степях, и едва головы не лишился в плену у Джануид-бека.

Солнце палило в этот день вовсе по-летнему. Под стать ему обдавали смертным жаром и беспрерывные атаки басмачей. После объявления защитникам кооператива ультиматума хан Мурзали ждал два часа, потом начал атаку конной лавой.

"Пулемет бы, - с тоскою думал Матвей, - какой-нибудь лядащенький пулеметик..."

И басмачи знали о том, что не встретят кинжальных очередей "максима"; они налетали со всех сторон, с бешеными криками носились мимо разрушенного уже местами глиняного дувала, вставая в стремена, старались стрелять сверху, чтобы поразить лежащих за укрытием бойцов.

И были жертвы. Получил пулю в сердце пограничник Шириханов. Мучился с раной в животе призывник Умарходжаев. Басмач стрелял из английского винчестера страшной пулей "дум-дум", она разворотила внутренности парню, и парень оставался в живых лишь чудом, все просил пить.

Вскоре Матвей обнаружил, что не выдержать им еще одного дня жестоких таких атак: боеприпасов не хватит.

- Дроби и пороха у нас вдоволь, - сказал Ковалев. - Наши ружья молчать не станут, а вот как быть с боевыми патронами...

- Попробуем перезаряжать их, - сказал Матвей, - охотничьим порохом. Только надо отливку пуль организовать.

- Могу я, - предложил Амирхан.

- Отлично. Тогда за дело. Надо изготовить пробный патрон, испытать его дотемна, а ночью зарядим все стреляные гильзы.

- Мои ребята затащили с улицы два винчестера и патронташи к ним, - с гордостью сообщил Амирхан. - Теперь у нас на два ствола больше.

- Кто разрешил покидать двор? - нахмурясь, спросил Малышев. - Ведь есть приказ: никому не выходить за ограду! Не исключено, что басмачи охотятся за "языком".

- Они не выходили, Матвей, - примирительно сказал Ковалев. - Соорудили веревку с "кошкой" на конце и бросали с ограды. Цепляли за трупы басмачей, потом волокли к дувалу вместе с оружием.

- Ну ладно, коли так. И все-таки будьте предельно осторожны. Чай пить будем?

В разгар чаепития вбежал Курбанов. Он держал себя за голову, причитал и, лишь немного успокоившись, сумел связно рассказать о новом несчастье: шальная пуля пробила стенку водяного бака.

Всем сразу захотелось пить. Уныние и великая тревога воцарились во дворе и в складах кооператива.

А потом был последний бой этого дня, когда ранили Ковалева...

Землеустроитель прерывающимся шепотом рассказывал навестившему его Матвею, как преследовали их экспедицию басмачи вблизи Каракумов, развозили по их маршруту дохлых собак и бросали в колодцы или попросту отравляли воду, или же покрывали колодцы войлоком и засыпали песком, попробуй тогда найти живительный источник.

Когда наступила ночь, Амирхан Садыков тайком покинул стан осажденных. Никто не знал о принятом им решении. Амирхан решил спасти всех или погибнуть самому.

...Завыли шакалы.

Надрывный вой их раздался рядом. Амирхан выругался про себя: ведь он изо всех сил старался пройти мимо лагеря хана Мурзали незаметно, и вот выдали эти проклятые богом существа. Амирхан замер. Вой шакалов сменился кашляющим лаем, лай становился все реже, вот кхекнул последний шакал, все стихло.

Садыков осторожно огляделся, хотя кругом была кромешная темень, и Амирхан скорее угадывал, нежели видел то, что хорошо рассмотрел днем с крыши осажденного басмачами кооператива.

...Его подвел сухой арык, заросший кустарником. Его не было видно с крыши кооператива, а мест этих Амирхан не знал, ведь он был пришлым в Кара-Агаче. Пробираясь сквозь заросли, он вдруг почувствовал, как нога его встретила пустоту.

Вновь взвыли шакалы, но теперь рядом раздались крики людей, замелькали факелы. Амирхан успел вскочить, броситься в темноту, и тут что-то налетело на него, сбило с ног, навалилось, стиснуло, подавило: и тяжестью, и яростным хрипением, и смрадом нечистого дыхания.

Потом его волокли с толчками, пинками и руганью к тому месту, откуда приходил свет, и вот Амирхан очутился на площадке перед старым заброшенным мазаром1, воздвигнутым в честь забытого всеми хана-властителя.

1 Мазар - мавзолей, надгробное сооружение в Средней Азии.

Амирхана поставили в середину площадки, освещенную четырьмя кострами по углам, басмач в огромной мохнатой папахе проверил, крепко ли связан пленник, и отошел в тень.

К Амирхану в светлое место вышел высокий старик с горбатым носом, впалыми морщинистыми щеками и блестящими глазами в узких прорезях век. Белая папаха лихо сидела на его голове, на плечи была наброшена бурка из белой шерсти.

- Кто ты? - спросил старик. - С чем шел к нашим кострам? Говори, не прячь свой язык за оградой зубов.

"Что делать? - лихорадочно думал Амирхан. - Что делать?"

- Мир тебе, достойнейший Мурзали-хан, - запинаясь, проговорил он. - Да продлит аллах твою почтенную жизнь на долгие годы! Язык перестал мне повиноваться из страха перед твоими славными воинами.

- Мои воины страшны лишь тем, кто отвернулся от зеленого знамени ислама и идет в поводу у неверных урусов, загоняющих наш бедный народ в проклятые "колихосы". Кто ты, незнакомец?

- Я сын Садык-хана, Амир. Родом из Таласа. Отца моего забрали в тюрьму урусы, у него было слишком много овец и верблюдов. На мою долю осталась только месть за поругание и разорение нашего рода. Мне довелось сражаться в рядах славного войска Гюрген-хана. Но год назад нас разбили конники Буденного. Гюрген-хан ушел с небольшим конвоем в Афганистан, нам же повелел разойтись по аулам и ждать его обратно с новыми силами. Целый год я скрывался от властей, а когда услыхал, что правоверные поднимаются здесь, то отправился сюда немедленно.

- Твои слова вызывают радость в моем сердце, Амирхан, но так будет, если они не лживы. Почему ты не пришел ко мне днем, а крался мимо моих постов, как трусливый шакал?

- Наши старики учили меня помнить: когда волк приближается к ловушке, он обнюхивает и свой собственный след, - ответил Амирхан. - Еще днем я слышал стрельбу, шум сражения. Местные жители не отвечают на расспросы.Я понял,что ты ведешь бой с урусами, и потому должен был остерегаться, чтобы не попасть в их руки.

- И этот ответ выглядит правдивым, - сказал хан Мурзали. - Я оставлю наш разговор до утра. Утром приедет сюда новое пополнение моим силам. Там будут люди Гюрген-хана. Я разделю тогда радость твою, Амирхан, от встречи с товарищами. А сейчас, думаю, тебе непривычно будет спать в новом месте. Потому твой сон в остатке этой ночи убережет Кемаль-бек.

Амирхана отвели в углубление-камерку в стене мазара. Она вдавалась в стену шага на четыре и выходила отверстием без двери на освещенную горящими кострами площадку. Амирхан улегся в углублении на кучу тряпья, которое уже лежало там, и притворился спящим. У выхода примостился, закрыв его крупной фигурой, Кемаль-бек.

Вскоре по всему стану началась лихорадочная подготовка к ночному разбойничьему набегу. Стараясь не шуметь, басмачи собирались неожиданно напасть на лагерь Матвея и его аскеров, на молодых неоперившихся птенцов, доверенных Амирхану.

"Что же делать мне? - думал Садыков. - Как известить обо всем Матвея?"

Амирхан взглянул на лицо своего молчаливого стража и разглядел на нем следы пендинской язвы.

- Ты из Туркмении, брат? - помедлив, спросил Амирхан.

Басмач вздрогнул, спросил:

- Почему так считаешь?

Когда Амирхан не ответил и только молча смотрел на него, басмач поднял руку, провел ею по шрамам на щеке, еле заметно кивнул.

- Здравствуй тогда, дорогой земляк. Мать моя происходит из племени огузов, отец вывез ее в Талас оттуда. Потому я и говорю на твоем языке. Я рад, что встретил тебя здесь.

Но стражник молчал.

За стенами мазара сборы басмачей близились к концу. Вот-вот спешенный отряд, который должен был первым ворваться в кооператив, отправится на кровавое дело.

- Слышишь, как все собираются в ночной набег на колихос? - вдруг злобно заговорил Кемаль-бек. - Кое-кто хорошо наживется в эту ночь, а мы с тобой останемся в дураках.

- Как это? - спросил Амирхан настороженно, стараясь не выдать своей взволнованности.

- А так! Но пусть только тронутся в путь, и мы последуем за ними. Второго карабина у меня нет, но я дам тебе свой нож. Это хороший туркменский нож, мой отец когда-то убил этим ножом тигра. Будем держаться вместе.

...Лишь только снялся с места передовой отряд хана Мурзали, исчез в непроглядной тьме, чтобы сторожкой змеею вползти в стан защитников Кара-Агача, Кемаль-бек знаком предложил Амирхану покинуть убежище и следовать за ним.

Двигались они незаметно, вел Кемаль-бек, он будто во тьме видел, дорогу выбирал такую, чтоб выйти к воротам кооператива сразу за головным отрядом Мурзали-хана.

Басмачи незаметно окружали дувал, подбирались к воротам кооператива.

"Теперь мой черед, - подумал Амирхан. - Удастся - помогу и своим мальчишкам, и русским ребятам..." Он скользнул в сторону, обходя Кемаля, и стал продвигаться, забирая правее, туда, где едва угадывалась серым пятном белая бурка Мурзали-хана. Все ближе это пятно, ближе... Оглянулся назад, по сторонам - никого, а вот и светлая спина жестокого старика, сейчас он расплатится за все...

Метнулся Амирхан вперед и ударил Мурзали-хана под лопатку ножом. Тоненько взвизгнул Мурзали, стал поворачиваться к Амирхану, и вдруг увидел бывший красноармеец, что убил он вовсе другого, молодого басмача. Силы у хана, может быть, и избыли, а вот хитрости прибавилось...

На Амирхана навалились, завернули руки за спину, смяли, рукавами халатов пытались зажать рот.

За дувалом зашевелились часовые, предсмертный голос проник туда, и, пока они прислушивались, ловкие нукеры хана подобрались к самым воротам.

Амирхан вырвал руку, она едва действовала, но сил хватило, чтобы убрать изо рта край пахнущего бараньим жиром халата.

- Тревога! - закричал Амирхан. - Тревога!

Кемаль-бек поднял карабин и ударил прикладом в затылок бывшего красноармейца.

Матвей ворвался в темноту двора, темноту, которую разрывали вспышки выстрелов, кромсали леденящие звуки насилия и смерти. Ворота были захвачены басмачами. Они отбросили мешки с зерном, и часть бандитов залегла за ними, обстреливала строения кооператива. Остальные разбирали завал перед воротами. Видимо, Мурзали-хан хотел расчистить путь для конницы, позволить войти ей во двор.

От складов отстреливались пограничники, землеустроители Ковалева, молодые призывники Амирхана Садыкова. Испытав во вчерашней вечерней атаке самодельный патрон, Матвей всю ночь занимался снаряжением стреляных гильз, не успокоился до тех пор, пока все они вновь не превратились в боевые патроны.

Басмачи стреляли плохо, неприцельно. Взбудораженные боем, взвинчивая себя криками и воем, переходящим порой в бешеный вопль, бандиты излишне горячились, стреляли наугад для шума, а сами то и дело подставляли себя под меткие выстрелы осажденных.

Поднялся и раненый Ковалев. Его забинтованная голова мелькала среди бойцов, появлялась в опасных местах, смущая басмачей, которые недоумевали, откуда мог появиться среди Урусов правоверный, имеющий право на белую чалму святого хаджи... Увлекся боем землемер Перепелкин, сменил место, выдвинулся вперед и не заметил, как зашел ему за спину Кемаль-бек и выстрелил в упор. Но пережил Кемаль-бек русского землемера ровно на одну минуту. Едва опустился он, чтоб вырвать из мертвых рук Перепелкина охотничье ружье, как принял смерть от руки тезки своего, Кемаля Исмаилова, семнадцатилетнего мальчишки. Высоко он поднял над головой кетмень и с маху опустил на шею Кемаль-беку...

Кончилась ночь, и наступило утро, а хану Мурзали не удавалось сломить сопротивление защитников Кара-Агача...

Матвеи Малышев взобрался на свой наблюдательный пост на крыше сарая. Отсюда он видел, как идет бой, и руководил обороной, отдал винтовку призывнику, а сам стрелял из верного нагана, спокойно выцеливая все новую мишень с локтя полусогнутой руки.

Неподалеку, за мешками примостился счетовод Курбанов. Стрелял он неторопливо и, попадая в цель, вскрикивал при этом, клал карабин на мешок, вздевал к небу руки и затем осторожно брал оружие, медленно наводил ствол на очередную жертву.

Увлекшийся Курбанов не заметил, как подобрался к нему невесть откуда взявшийся басмач. В руках у него не было ничего, кроме тонкого крепкого ремешка... Выстрелил Курбанов, вновь воздел к небу руки, и эта благодарность аллаху была последней в жизни счетовода. Молниеносным движением обвил басмач шею Курбанова, дернул ремешок к себе...

Теперь очередь за главным урусом, тем, что наверху. За его жизнью послал Мурзали-хан ловкого убийцу-нукера. Только тот, кто стреляет сейчас сверху, и сам сын казачий, предчувствие приближающейся опасности воспитано в нем бойцовскими поколениями.

Приготовил змею-ремешок басмач, еще чуть-чуть ему подвинуться вперед, но резко вдруг обернулся Матвей Малышев и, не раздумывая, не целясь, выстрелил в ощеренный немым, бессильным криком рот оплошавшего на этот раз телохранителя Мурзали-хана.

Теснили басмачи защитников Кара-Агача. По приказу Матвея Ковалев стянул бойцов в каменный сарай, под защиту его добротных стен.

Вдруг стрельба стихла.

"Что они затевают? - подумал Матвей. - Почему прекратили атаку?"

И увидел, как через открытые ворота вкатилась арба, окруженная соломой. Прячась за нее, басмачи толкали арбу прямо к сараю. Поначалу Матвей подумал, что бандиты атакуют их под прикрытием арбы, вот и вторая вкатилась, третья...

Нет, хан Мурзали придумал другое. Арбы подкатили к стенам, затем солома вдруг вспыхнула, окуталась дымом, и дым заклубился под строением, укрывшим уцелевших бойцов... Торжествующие крики басмачей, готовившихся вновь пойти в атаку на полузадохшихся от дыма людей, неожиданно смолкли.

Возник новый звук, он заставил бойцов поднять головы.

- Аэроплан! - закричал Ковалев. Сквозь отверстие наверху Матвей выбрался на крышу и увидел, как скачут, нахлестывая лошадей, ошалевшие от страха басмачи. Аэроплан сделал круг над Кара-Агачем, заложил крутой вираж, и до Матвея донеслось татаканье пулемета.

На востоке поднималось солнце. В его длинных, лежащих на земле лучах на рысях спешили к аулу Кара-Агач конники.

- Держись, ребята! Наши идут... Помощь! - крикнул Матвей.