"Ставка на проигрыш" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)Глава 5В среду утром я позвонил Чарлзу Дэмбли, бывшему владельцу Краткого. Мне ответил свежий девичий голосок, звонкий и беззаботный. – Господи, вы говорите – Тайрон? Джеймс Тайрон? Да, мы читаем вашу ужасную газету! По крайней мере, мы ее получаем. По крайней мере, наш садовник получает, поэтому я часто читаю ее. Конечно, пожалуйста, приезжайте и поговорите с папой, он будет ужасно рад! Папа рад не был. Он встречал меня на крыльце, небольшого роста мужчина лет под шестьдесят, седоусый, с тяжелыми мешками под глазами. Его отличала каменно-любезная манера обращения к собеседнику. – Очень сожалею, мистер Тайрон, но ваше путешествие оказалось напрасным. Моей дочери Аманде всего пятнадцать, и она склонна к необдуманным высказываниям... – Она, наверное, передала вам, что я звонил. Вас не было дома и... – Надеюсь, вы извините ее. Мне совершенно нечего сказать вам. Абсолютно нечего. Всего доброго, мистер Тайрон. Веко у него подергивалось, а на лбу выступили капельки пота. Я медленно обвел взглядом фасад дома (подлинный георгианский стиль, не слишком громоздкий, тщательная, не бьющая в глаза отделка) и посмотрел прямо в глаза Дэмбли. – Кому они угрожали? – спросил я. – Аманде? – Он моргнул и приоткрыл рот. Человек, имеющий пятнадцатилетнюю дочь, легко уязвим. Он хотел что-то сказать, но из горла вырвалось лишь нечленораздельное кряканье. С трудом откашлявшись, он наконец выдавил: – Не знаю, о чем вы говорите. – Каким образом они это организовали? По телефону? Или письмом? Может, вы беседовали с ними лично? По его лицу было видно, что я попал в точку, однако он молчал. – Мистер Дэмбли, – сказал я, – ведь можно написать статью, как в последнюю минуту без всяких на то оснований вы сняли фаворита, и упомянуть там ваше имя и имя Аманды. Но я могу не называть никаких имен. – Не называйте, – умоляюще проговорил он. – Не называйте. – Хорошо, – согласился я. – Но только в том случае, если вы расскажете, чем они угрожали и в какой форме. Его рот искривился от ужаса и отвращения. Да, этот человек испытал, что такое шантаж, испытал в полной мере. – Но как можно довериться вам? – Мне можно. – А если я не скажу, вы назовете в статье мое имя, и они все равно подумают, что я проговорился... – Он запнулся. – Совершенно верно, – мягко отозвался я. – Я презираю вас. – Не стоит. Просто я хочу помешать им вытворять и впредь такие штучки. Пауза. Наконец он проговорил: – Они пригрозили, что изнасилуют Аманду. Сказали, что я не смогу караулить ее все двадцать четыре часа в сутки до конца ее жизни. Единственное, что от меня требовалось, это позвонить Уэзербису и снять Краткого со скачек, тогда она будет в безопасности. Что такое один телефонный звонок по сравнению... по сравнению с благополучием моей дочери?.. И я позвонил. Конечно же, позвонил. Иначе было нельзя. Какое значение имело участие лошади в скачках по сравнению с безопасностью моей Аманды? Действительно, какое... – Вы сообщили в полицию? Он отрицательно покачал головой: – Они сказали... Я кивнул. Они знают, что говорить в таких случаях. – После этого я распродал всех лошадей: не было больше смысла держать их. Ведь в любой момент это могло повториться. – Да. Он вздохнул. – Это все? – Вы говорили с ними по телефону или лично? – Не с ними, а с одним. Он приезжал сюда на автомобиле с шофером. В "Роллс-Ройсе". Показался мне образованным человеком. Говорил с акцентом. Скандинавским или голландским – точно не знаю. Может быть, даже с греческим. Вполне воспитанный человек, если не вникать в смысл его слов. – Как выглядел? – Высокий... примерно вашего роста. Только значительно плотнее. Массивней, больше мускулов. И лицо не как у какого-нибудь там жулика. Я не мог поверить своим ушам: подобные речи не соответствовали его внешнему виду. – Однако он убедил вас, – заметил я. – Да. – Он пожал плечами. – Он стоял и слушал, как я звоню Уэзербису. А потом сказал: "Уверен, что вы приняли мудрое решение, мистер Дэмбли". Потом вышел из дома, и шофер его увез. – И с тех пор вы ничего о нем не слышали? – Ничего. А вы сдержите свое слово? Он сдержал... Мой рот искривился в гримасе. – Сдержу. Он долго смотрел на меня. – Если из-за вас Аманде причинят хоть какую-нибудь неприятность, будьте уверены, вы дорого заплатите за это... Дорого заплатите. – Он замолчал. – Если случится, заплачу. – Пустые слова. Нанесенный ущерб исправить нельзя, и никакая плата тут не поможет. Надо быть предельно осторожным. – Вот так, – сказал он, – вот таким образом. Он повернулся на каблуках, вошел в дом, и дверь между нами захлопнулась решительно и бесповоротно. На обратном пути я заехал в Хэмпстед поговорить с Колли Гиббонсом, одним из администраторов Хитбери-парк. Визит оказался не ко времени: его жена только что сбежала с каким-то американским полковником. – Чертова кукла! Оставила мне вот эту кретинскую записку! – Он сунул мне в нос какую-то бумажку. – Прислонила к часам, как в каком-то дурацком кино! – Простите, я, видно, не вовремя... – Входите, входите. Выпьем по рюмочке. – Мне еще до дома добираться. – Возьмете такси. Тай, ну будьте другом! Давайте! Я взглянул на часы: половина пятого. До дома ехать минут тридцать, если учесть плотность движения на дорогах в часы пик. Я переступил порог и по выражению его лица понял, как невыносимо было для него одиночество в этот вечер. На столе стояла бутылка, рядом – до половины полный стакан, и он уже наливал мне виски. – Чертов полковник! – с горечью произнес он. – Да к тому же еще в отставке! Я рассмеялся. Он с недоумением посмотрел на меня и наконец тоже выдавил кривую усмешку. – Да, наверное, это смешно, – сказал он. – Странно, но мы с ним очень похожи. Внешность, возраст, характер – все. Он даже нравится мне. – Она скорее всего вернется, – предположил я. – Почему вы так думаете? – Если уж ее выбор пал на точную вашу копию, значит, вы ей не слишком противны. – А я не уверен, что пущу ее обратно, – агрессивно проворчал он. – Удрать с этим чертовым полковником, еще и янки к тому же! Гордыня его была уязвлена сильнее, чем сердце, что, впрочем, не умаляло страданий. Он плеснул в стакан неразбавленного виски и спросил, по какому, собственно, поводу я приехал. Я рассказал о статье для "Тэлли". Он, видимо, был рад переключиться на любую другую тему и разоткровенничался сверх всякой меры. Впервые я по достоинству оценил широту его взглядов, хватку, прекрасную память. Немного погодя я спросил: – А что вы знаете о заявленных фаворитах, которых снимали со скачек? Он метнул в мою сторону взгляд, который, не выпей он последние три рюмки, можно было бы назвать пронизывающим. – А это что, тоже для "Тэлли"? – Нет, – сознался я. – Так я и думал. Такие вопросы скорее по части "Блейз". – Я вас не выдам. – Знаю. Он пил и пил, желанного забвения не наступало. – Наденьте на глаза шоры и скачите в другом направлении. – А вы почитайте, что я напечатаю в воскресном номере. – Тай! – резко произнес он. – Держитесь-ка лучше подальше! – Почему? – Оставьте это властям. – А что они собираются предпринять? Что им известно? – Вы, надеюсь, понимаете, что я не вправе откровенничать с вами, – запротестовал он. – Рассказать журналисту из "Блейз"! Да я потеряю работу! – Малхоллэнд пошел в тюрьму, но не выдал своих информаторов. – Не все журналисты похожи на Малхоллэнда! – Но они умеют молчать, если надо. – А вы, – с серьезным видом спросил он, – готовы сесть в тюрьму? – Такой ситуации не предвидится. Если мои информаторы захотят остаться в тени, так они и останутся. Но у кого же, как не у них, я смогу получить хоть какие-нибудь сведения? Он задумался. – Что-то все-таки происходит, это ясно. Какая-то закулисная возня, – вымолвил он наконец. – Знаю, – сказал я. – А что думают власти по этому поводу? – Нет никаких доказательств... На первый взгляд просто ряд совпадений, ни одной конкретной зацепки. – Вроде статей Берта Чехова? Он вздрогнул: – Ну, раз уж так, ладно. Да, я слышал из достоверного источника, что Берта собирались вызвать и допросить. Но тут он выпал из окна... – Расскажите мне о тех лошадях, – попросил я. Он мрачно глядел на записку жены, которую все еще сжимал в руке. Потом глубоко вздохнул и сгорбился. Все предохранительные барьеры рухнули разом. – Была такая французская лошадка Поликсен, фаворит в дерби, помните? Всю прошлую зиму и весну о нем поступал поток информации из Франции... О том, что он прекрасно развит, что никто не может соревноваться с ним в галопе, что по сравнению с ним все трехлетки выглядят хромоногими сосунками. Помните? Недели не проходило, чтобы что-нибудь не написали о Поликсене. – Помню, – сказал я. – Дерри Кларк давал о нем материал в "Блейз". Колли Гиббоне кивнул: – Ну вот. К Пасхе он шел фаворитом шесть к одному. Верно? За четыре дня до соревнований он был заявлен в декларации. А еще через два дня его сняли. Почему? Он упал на тренировке, и нога раздулась, как футбольный мяч. Хромая лошадь, как известно, бежать не может. Все, кто ставил на него, остались в дураках. Обидно, да? Выбросили деньги на ветер... Теперь вот что я еще скажу, Тай. Я ни на грош не верил, что этот Поликсен был так уж хорош. Какие у него результаты? Двухлеткой пару раз выигрывал на второстепенных скачках в Сен-Клу. В этом году перед дерби не выступал вообще. Ни разу за весь сезон. Говорят, что с ногой у него до сих пор паршиво. Я говорю то, что думаю. Тай, честно. Он ни за что бы не выиграл дерби, и они знали с самого начала, что бежать он не будет. – Ну, с поврежденной ногой бежать он не мог в любом случае. Все равно проиграл бы. – А вы бы стали рисковать на их месте? Дерби выиграли какие-то абсолютно неизвестные аутсайдеры, которые, по идее, и участвовать-то не могли! – Стало быть, кто-то огреб на этом деле немалые тысячи... – медленно проговорил я. – Не тысячи, а сотни тысяч. – Тогда почему же спортивная администрация не предпримет никаких мер, если известно, что дело нечисто? – А что они могут? Я же сказал – никаких доказательств. Поликсен охромел, так хромым и остался. Его обследовали десятки ветеринаров. Правда, владелец у него – личность несколько сомнительная, но бывают хуже... Тут ничего, совершенно ничего не поделаешь. Немного помолчав, я спросил: – А что вы знаете о тех, других? – Бог мой. Тай, что за ненасытность! Впрочем... вот что... Стоило только начать... В течение получаса я выслушал подробнейшие истории еще четырех фаворитов, не стартовавших в назначенный день. Каждая с первого взгляда могла показаться просто несчастным случаем. Но я-то точно знал, что всех этих лошадей усердно рекламировал Берт Чехов. Наконец он иссяк и замолчал с выражением испуга на лице. – Не стоило рассказывать все это. – Никто не узнает. – Вы и глухонемого способны разговорить. Я кивнул: – Как правило, они умеют читать и писать. – Идите к дьяволу! – сказал он. – Впрочем, нет. Вы отстали на целых четыре рюмки, надо наверстать. – Он протянул бутылку, я подошел и взял ее. Она была пуста. – Мне пора домой, – извиняющимся тоном произнес я. – К чему такая спешка? – Он уставился на письмо, зажатое в руке. – Что, ваша жена устроит вам взбучку за опоздание? Или, может, сбежит с каким-нибудь американским полковником? – Нет, – ответил я спокойно, – она не сбежит. Он как-то сразу протрезвел. – Боже, Тай... я совсем забыл... Простите меня. Он поднялся, но стоял на ногах твердо, как скала. Медленно обвел взглядом уютную гостиную, где теперь не было его жены. Протянул мне руку. – Она вернется, – неуверенно пробормотал я. Он покачал головой. – Не думаю. – Глубоко вздохнул. – И все равно, я рад, что вы пришли. Надо было с кем-то поговорить. Даже если я наболтал лишнего... Все равно лучше, чем напиваться в одиночестве. Вечером я буду сидеть и думать о вас и вашей жене. У "Свисс-коттедж" я попал в пробку и приехал домой в десять минут восьмого. Миссис Вудворд была на седьмом небе. Полтора часа сверхурочных! – Славная она, правда? – сказала Элизабет после ее ухода. – Никогда не сердится на твои опоздания. Остается без разговоров и жалоб. Милая и добрая женщина. – Да, очень, – согласился я. В четверг большую часть дня я просидел дома – готовил материал для "Блейз". Миссис Вудворд выходила за покупками и в прачечную. Забегала Сью Дэвис поболтать и выпить с Элизабет по чашечке кофе. Позвонила теща и сообщила, что вряд ли сможет прийти в воскресенье – кажется, у нее начинается насморк. Людям с простудой приближаться к Элизабет категорически возбранялось: у человека, живущего на аппарате искусственного дыхания, простуда часто переходит в пневмонию, а пневмония означает смерть. Если мать Элизабет не придет в воскресенье, я не смогу поехать в Вирджиния-Уотерс. Все утро я бесцельно проболтался по квартире, пытаясь уговорить себя, что будет куда лучше, если она окончательно разболеется, и зная, что, если это произойдет, я буду несчастнейшим человеком на свете. Люк-Джон пробежал статью о нестартовавших фаворитах и откинулся на спинку кресла, вперив глаза в потолок. Свидетельство крайнего возбуждения. Дерри выхватил у него листки и начал читать в свойственной близоруким медленной и напряженной манере. Закончив, он глубоко вздохнул: – Ого! Кое-кто будет просто в восторге! – Кто? – спросил Люк-Джон, опуская глаза. – А тот парень, который проворачивает все эти делишки. Люк-Джон смотрел на него задумчиво и мрачно. – Главное, не дать им возбудить уголовное дело. Отнеси-ка копию вниз, к юристам, и скажи, чтоб глаз с нее не спускали. Дерри удалился со свернутой в трубочку статьей, и Люк-Джон позволил себе улыбнуться. – Да... вещь, так сказать, на уровне мировых стандартов... – Благодарствуйте, – ответил я. – Кто все это тебе насвистел? – Пара маленьких птичек. – Брось, Тай, я серьезно. – Я слово дал. Они все замешаны в той или иной степени. – Но я-то должен знать. И главный захочет знать... Я покачал головой: – Дал слово. – А я могу здорово почистить эту статью. – Ой-ой-ой, никак пошли угрозы! Люк-Джон раздраженно потер кадык. Я оглядел большой гудящий зал: в каждом отделе, как и в спортивном, собирали и сортировали материал и готовили окончательные варианты. Чтобы попасть в печать, большая часть работ поступала к наборщикам по пятницам, иногда даже по четвергам. Но сенсационные статьи, которые следовало опубликовать раньше других газет, лежали под замком до окончательной верстки воскресного номера и отправки его в типографию в субботу вечером. Наборщики были не прочь заработать лишние десять фунтов, продав какую-нибудь скандальную историйку конкурирующим газетам. Если юридический отдел и главный редактор пропустят мою статью, в типографию она поступит лишь в последний момент, и для махинаций времени не останется. Все скандальные разоблачения в "Блейз" оберегали как зеницу ока. От юристов Дерри вернулся без статьи. – Сказали, что должны над ней поработать. Попозже позвонят. – Отнесу-ка я этот экземпляр главному, – заметил Люк-Джон. – Посмотрим, что он скажет. Он удалился, и Дерри невольно проводил его Презрительно-восхищенным взглядом. – Как ни крути, а именно ради спортивного раздела эту газетенку раскупают люди, которые иначе и в перчатках бы к ней не притронулись. Наш Люк-Джон, несмотря на все подлые штучки, ест хлеб недаром. Люк-Джон вернулся и с ходу включился в бурный спор с футбольным корреспондентом. Я спросил его, что было на похоронах в среду. – Похороны как похороны. Холодно. Вдова много плакала. Даже нос стал сиреневым: красным от слез и синим от холода. – Прелестно. Он усмехнулся: – Сестра все ее утешала. Говорила, мол, здорово ей повезло, что Берт затеял эту историю с дополнительной страховкой... – Что?! – Ага. Так и знал, что тебя это заинтересует. Немного поболтал с сестрицей. Две-три недели назад Берт утроил сумму на страхование жизни. Объяснил жене, что при выходе на пенсию они будут лучше обеспечены. – Так, так... – Поэтому его смерть должна выглядеть как несчастный случай, – кивнул Дерри. – При свидетелях. Страховая компания могла отказаться платить, если бы это случилось без свидетелей. – Посмотрим, может, они опротестуют и этот случай. – Не думаю. Вряд ли удастся. В следственном заключении значится смерть от несчастного случая. Вошла секретарша главного с моей статьей. Лакомый кусочек в дорогостоящей упаковке, завязанный колючей проволокой. Судя по слухам, еще никому не удалось пробиться сквозь ее колючки. В верхнем углу над визой юриста редактор начертал "добро". Люк-Джон взял статью, удовлетворенно кивнул и сунул ее в верхний запирающийся ящик стола, продолжая при этом дебаты с футбольным корреспондентом. Дел у меня в редакции больше не было. Я сказал Дерри, что весь день буду дома, и распрощался. Я уже почти дошел до двери, когда Люк-Джон окликнул меня: – Тай... совсем забыл. Тебе звонила какая-то женщина. – Миссис Вудворд? – Нет. Постой-ка, я записал... Ах да, вот оно: мисс Гейл Поминга. И просила позвонить. Что-то насчет "Тэлли". Он протянул клочок бумаги с телефонным номером. Я подошел к свободному столику и снял трубку. Рука была твердой. Чего нельзя было сказать о сердце. – Западная школа изобразительных искусств. Чем могу служить? – Мисс Поминга... Мисс Поминга позвали. Голос в аппарате звучал прохладно и невозмутимо, как тогда, на станции. – Вы приедете в воскресенье? – Вот так, прямо по существу. – Хотел бы. – Сдержанный ответ. – Не знаю, удастся ли вырваться. – Ах вот как. Меня приглашали на ленч... – Что ж, идите, – пробормотал я, чувствуя, как разочарование оседает в груди тяжелым комом. – Впрочем, если вы приедете, останусь дома. Черт бы побрал мамашу Элизабет! Черт бы побрал ее и ее простуду! – Я очень хочу приехать. При первой же возможности... После небольшой паузы она спросила: – Когда вы точно будете знать? – Не раньше воскресенья. Пока не поеду на станцию. – Так... Она помедлила, потом решительным тоном проговорила: – В любом случае сообщите, ждать вас или нет. Я постараюсь устроить так, что еще смогу пойти в гости, если узнаю, что вас не будет. – Прекрасно. – Голос мой прозвучал с большим энтузиазмом, чем полагалось бы из предосторожности. Она рассмеялась: – Ладно. Надеюсь, в воскресенье увидимся. После десяти в любое время. Сара и Гарри идут играть в гольф. – Тогда позвоню в одиннадцать тридцать. Или около того. – Хорошо, – сказала она. – До свидания. – И повесила трубку. Я отправился домой писать о Колли Гиббонсе и обедать с Элизабет и миссис Вудворд. Снова рыба! Не слишком вкусно и разнообразно. Я слушал прерывистую речь Элизабет, улыбался в ответ на ее улыбку и отчаянно надеялся, что не придется сидеть с ней в этой комнате через сорок восемь часов. Я жевал автоматически, не глядя на еду. К концу трапезы предательство приобрело привкус соли. |
|
|