"Ставка на проигрыш" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)

Глава 11

Ощущение неловкости и отчуждения сохранялось и утром. Я был не в силах больше вымаливать прощение. В девять я сказал, что еду по делам, и впервые в жизни увидел, какие нечеловеческие усилия ей понадобились, чтобы не спросить куда.

Вывеска "Машины Лукулла напрокат" помещалась над входом в небольшую, обитую плюшем контору на Страттон-стрит, недалеко от Пикадилли. Темно-синий уилтонский ковер, официозного вида внушительный полированный стол, элегантные гравюры с изображением старинных автомобилей.

У стены стояла широкая, обитая золотой драпировкой скамья для столь же широкозадых, подбитых золотом клиентов.

За столом сидел учтивый молодой джентльмен с глазками Урии Хипа.*

Ради него я на время позаимствовал томный голос и манеры Черной Шляпы.

– Дело в том, – объяснил я, – что в одной из машин этой фирмы я случайно оставил кое-какие вещи, и теперь, надеюсь, мне помогут их вернуть.

Постепенно мы установили, что я не нанимал их машину и не знал имя человека, который нанял. Просто он был чрезвычайно любезен и согласился меня подвезти. Вчера.

– Ах вот как... Так что это была за машина?

– "Роллс-Ройс"... Кажется, "Силвер Рейт". Таких у них четыре. Он сверился с журналом, в чем, как я подозреваю, особой нужды не было. Вчера все четыре были взяты напрокат. Могу ли я описать того человека?

– Ну разумеется. Высокий, белокурый, в черной фетровой шляпе. Не англичанин. Возможно, южноафриканец.

– Ах вот как. Да... – На этот раз он не полез в свой журнал. Аккуратно опустил руку с растопыренными пальцами на стол.

– Сожалею, сэр. Я никак не могу сообщить вам его имени.

– Но у вас же ведется регистрация?

– Этот джентльмен предпочитает сохранять инкогнито. У нас есть указания не сообщать ни его имени, ни адреса ни единому человеку.

– А вам не кажется это странным? – недоуменно приподняв брови, сказал я. – Мне лично кажется.

Сохраняя ту же рассудительность, он ответил:

– Это наш постоянный клиент, и мы, безусловно, готовы оказать ему любую услугу, не задавая лишних вопросов.

– Полагаю, мне пойдут навстречу, ну... скажем, в приобретении такой информации?

Он попытался сменить маску учтивости на маску возмущения. Удалось это ему плохо.

– А пропавшие вещи были действительно ценными? – спросил он.

– Да, очень, – ответил я.

– Тогда я абсолютно уверен, что наш клиент возвратит их вам. Оставьте адрес и номер телефона, мы вам сообщим.

Я брякнул первое, что пришло в голову: Кемптон Джоун, тридцать один, Сорнуол-стрит. Он долго и аккуратно записывал все это в открытый блокнот. Наконец закончил. Я ждал. Мы оба выжидали.

После приличной паузы он наконец сказал:

– Конечно, если это так важно, вы можете спросить в гараже... Они позвонят вам, как только машина приедет. Возможно, вещи еще там.

– А где этот гараж? – В справочнике был только один телефон и адрес "Машин Лукулла", конторы на Страттон-стрит.

Он сидел, пристально изучая ногти. Я достал бумажник, безропотно отделил два банкнота по пять фунтов каждый. Двадцать пять за информацию букмекера о ребятах Бостона я отнес к служебным расходам, и "Блейз" уплатила. На этот раз пришлось расплачиваться из своего кармана. Десять фунтов для меня означали шестинедельный запас виски, месячную плату за электричество, три с половиной дня миссис Вудворд и полуторанедельную оплату квартиры.

Он жадно схватил деньги, кивнул, притворно и подобострастно улыбнулся и сказал:

– Рэднор-мьюз, Ланкастер-гейт.

– Благодарю.

– Надеюсь, вы понимаете, сэр, что я не называю имени клиента не только потому, что рискую потерять работу...

– Понимаю, – ответил я. – Принципы – великая вещь.

К счастью, по части принципов на Рэднор-мьюз оказалось не столь строго. Старший механик окинул меня оценивающим взглядом, и еще одна десятка перекочевала из кармана в карман. На этот раз расходы оправдали себя полностью.

– Значит, так. Шофер за машиной приезжает сюда. Сами мы не доставляем. Своих водителей у нас нет. Вот таким образом. Но я говорю, что клиент, пока он платит денежку, всегда прав. Этот иностранец любит ездить с шиком, когда приезжает сюда, в Лондон. Мы, ясно, имеем дело в основном с такими людьми. Все больше с американцами. Они нанимают шоферов и машину на неделю, на две, иногда на три. Их возят всюду, но чаще всего в Стратфорд, Броудвей, Котсуолд, иногда в Шотландию. В гараже никогда не бывает всех машин сразу, да и места тут маловато, сами видите. Перво-наперво четыре "Силвер Рейта", потом два "Остин Принсес", и три "Бентли", и парочка больших "Вулзли"...

Я мягко напомнил ему о моем "Силвер Рейте".

– Так вот, я ж и говорю вам, разве нет? Этот иностранец, он нанимает машину, и всегда "Силвер Рейт", заметьте себе, когда приезжает. А начал он бывать здесь... Сейчас скажу... примерно год назад. И был несколько раз, брал машину дня на три-четыре. Только в этот раз дольше задержался. Так... дайте сообразить. Кажется, шофер пришел за машиной на прошлой неделе. Могу посмотреть... в среду. Да, верно, в среду. И вот как они делают: сначала шофер прилетает сюда, берет машину, а потом едет встречать хозяина в Хитроу. Все чин чинарем. Сразу видно, что денежки у того водятся.

– А вы знаете, откуда он прилетает?

– Откуда? Из какой страны? Точно не скажу. Думаю, из разных. Один раз – это я точно знаю – из Германии. Но обычно из каких-то дальних мест, где климат жаркий. Шофер-то сам не из болтливых, но вечно жалуется, какой у нас холод.

– Как же зовут этого клиента?

– Сейчас посмотрим, подождите минуточку. Мы всегда записываем эту машину на имя шофера – так оно проще, потому что зовут его Росс. А имя хозяина – это же чистый кошмар! Сейчас посмотрю.

Он вышел в крошечную, отгороженную в углу помещения клетушку и исчез. Не было его минут двадцать. Я терпеливо ждал, всем видом давая понять, что, если понадобится, готов ждать и дольше. За десять фунтов он мог бы поработать сколько угодно. Наконец он появился.

– Вот, смотрите. – Черным от грязи ногтем он ткнул в какие-то буквы на странице гроссбуха. – Вот оно!

Он говорил правду, проблема произношения существовала.

Вьерстерод...

– Росс куда как легче, – снова повторил механик. – Мы и пишем всегда – Росс.

– Да, гораздо легче, – согласился я. – А вы не знаете, где их можно найти или где они держат машину, когда живут в Англии?

Он фыркнул и захлопнул журнал с зажатым внутри пальцем.

– Нет, вот уж чего не знаю, того не знаю. Хотя на счетчике у них всегда набегает прилично. За три-четыре дня они проделывают немалый путь. Но с нашими машинами это обычная история. Правда, скажу я вам, Росс и этот... джентльмен в Шотландию не ездят, во всяком случае, не забираются слишком далеко.

– А в Бирмингем?

– А что, может быть. Очень даже может быть. И всегда возвращают машину чистой – тут к Россу не придраться. Всегда в полном порядке, как с иголочки. А чего же вы не спросили в главной конторе, как их найти?

– Они сказали, что ничем не могут помочь.

– Вот слизняк паршивый, – с презрением проворчал он. – Готов побиться об заклад, прекрасно он все знает. И дело свое знает – этого у него не отнимешь. Такой и мать родную продаст, если цена окажется достаточно хорошей...

Погруженный в размышления, я медленно шел по направлению к Флит-стрит. Должно быть, Вьерстерод действительно настоящее имя Черной Шляпы – слишком уж замысловато для вымышленного! И потом, нанимая "Силвер Рейт" в первый раз, он должен был предъявить надежные документы, хотя бы паспорт. "Паршивый слизняк" был далеко не глуп. Он не позволил бы увести автомобиль стоимостью в пять тысяч фунтов без гарантии, что сможет получить его обратно.

Вьерстерод. Южноафриканец европейского происхождения... На Флит-стрит, и нигде больше, можно раздобыть нужную мне информацию. Если бы только человек, который слышал о Вьерстероде, не работал в конкурирующей газете! Я зашел в первый попавшийся на пути телефон-автомат и позвонил в контору.

– Ладно, – осторожно вымолвил он, – давай встретимся в "Девере" и выпьем по кружке пива.

В разговоре он крайне ловко обошелся без открытых обсуждений интересующей меня темы. Я улыбнулся, повесил трубку и перешел через дорогу к автобусной остановке. Тут кто кого переиграет. Он, безусловно, попытается выведать у меня всю подноготную. Люк-Джон в порошок меня сотрет, если они что-нибудь узнают и обставят "Блейз".

Среди посетителей бара я заметил и Люка-Джона и Дерри. Майка де Йонга не было. Я взял полпинты, а Люк-Джон спросил, что я собираюсь писать в воскресный номер.

– Думаю, отчет о подготовке к кубку.

– Пусть Дерри этим займется.

– Как хотите. – Я опустил кружку и пожал плечами.

– А ты, – сказал Люк-Джон, – давай-ка займись дальше этой историей с Тиддли Помом. Ну, всякие там рассуждения на тему, выиграет он или нет. И нас расхвали как следует за то, что мы довели его до стартовой площадки.

– Но мы ж еще не довели, – заметил я.

Люк-Джон нетерпеливо фыркнул:

– Однако ничего не произошло. Вообще никакой реакции. Мы их спугнули – вот в чем дело.

Я покачал головой. Если бы он был прав! Спросил, что слышно о Тиддли Поме и ребятишках Ронси.

– Полный порядок! – весело ответил Дерри. – Все идет как по писаному!

Наконец он появился в дверях, подвижный, темноволосый, напористый мужчина в очках с сильными стеклами. Полоска черной бороды окаймляла его подбородок. Присутствие Люка-Джона и Дерри охладило его пыл, и походка сразу потеряла целеустремленность. Путем сложных маневров мне удалось уговорить Люка-Джона и Дерри пойти перекусить в соседний бар без меня. Уходя, Люк-Джон подозрительно оборачивался, явно сгорая от желания узнать, в чем дело.

Майк де Йонг подошел ко мне, остро очерченное живое лицо светилось любопытством.

– Что, бывают секреты и от босса?

– Иногда он чересчур легко обращается с чужим динамитом.

Майк рассмеялся:

– Значит, эта информация нужна тебе лично? Не для "Блейз"?

Я увильнул от прямого ответа.

– Необходимо выяснить простую вещь. Любые сведения об одном человеке, твоем соотечественнике.

– О ком же это? – Точно такой же акцент, растянутые гласные, стертые согласные...

– Его имя Вьерстерод.

Небольшая пауза. Он отпил глоток пива и закашлялся. Пришел в себя и сделал вид, что кто-то толкнул его под локоть. Устроил целое представление, стряхивая шесть капель пива, попавших на брюки. Наконец он иссяк и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Вьерстерод? – Произношение несколько отличалось от моего. Настоящее.

– Да, именно, – кивнул я.

– Так, ясно. Тай... Но зачем тебе знать о нем?

– Просто из любопытства.

С полминуты он молчал. Затем спросил снова:

– И все же, зачем тебе знать о нем? – Кто кого переиграет.

– Ладно, не тяни резину, – раздраженно проговорил я. – Что за таинственность, в конце-то концов? Просто нужно навести справки об одном вполне безобидном малом, который иногда ходит на скачки.

– Безобидном! Да ты рехнулся!

– Почему это? – спросил я с невинным видом.

– Да потому, что этот... – Он заколебался, потом решил, что мне ничего не известно, и очертя голову бросился на помощь: – Послушай, Тай, я дам тебе хороший совет, от чистого сердца и совершенно бесплатно. Держись подальше от этого типа и от всего, что с ним связано. Он опасен.

– В каком смысле?

– Там, у нас на родине, он букмекер. Хозяин огромного бизнеса. С отделениями во всех крупных городах, целой системой контор в районе Иоганнесбурга. С виду вполне респектабельный господин. Тысячи порядочных людей делают через него ставки. Но ходят ужасные слухи...

– О чем?

– О... всякое. Шантаж, вымогательства, шайки наемных головорезов. Поверь мне, Тай, тут дело нечисто.

– Тогда почему же полиция?.. – на всякий случай спросил я.

– Ну, не будь же наивным. Тай! Полиция не найдет ни одного человека, который бы согласился дать против него показания.

Я вздохнул:

– А он показался мне таким обаятельным.

Майк разинул рот:

– Ты с ним встречался?

– Ага...

– Здесь, в Англии?

– Ну да, конечно.

– Тай, ради Бога, держись от него подальше.

– Ладно, – с чувством ответил я. – Огромное тебе спасибо, Майк. Я, правда, очень тебе благодарен.

– Сама мысль о том, что парень, который мне симпатичен, путается в Вьерстеродом, кажется мне невыносимой! – сказал он, и в глазах его я неожиданно заметил трогательное участие и тревогу. Затем инстинкт прирожденного газетчика взял верх, и в них засветилось жгучее любопытство. – А о чем он хотел поговорить с тобой? – спросил Майк.

– Честно сказать, не знаю.

– Ну, если так, то позвони мне, я расскажу кое-что еще...

– Расскажи сейчас, – как можно более небрежным тоном попросил я.

Он помолчал, пожал плечами, и снова товарищ одержал в нем верх над журналистом.

– Так и быть. Правда, рассказывать особенно нечего. Дело в том, что я тоже встретил его здесь, в Англии, месяцев девять-десять назад.

– В таком случае, чего же ты так ужаснулся?

– Потому что, когда я увидел его в вагоне-ресторане поезда, едущего на скачки, он беседовал там с одним журналистом. С Бертом Чеховым.

Лишь огромным усилием воли я сохранил на лице слегка удивленное выражение.

А Майк, не моргнув глазом, продолжал:

– Вскоре после этого я предостерег Берта, как тебя сейчас. Причем в этом же баре. Берт был сильно пьян. Он вообще много пил последнее время.

– И что же он сказал?

– Он сказал, что я опоздал месяца на три.

Больше Майк ничего не знал. После своего неосторожного заявления Берт замолчал и начисто отказался от дальнейших объяснений. Узнав, что он выпал из окна, Майк призадумался. Среди людей, связанных с Вьерстеродом, случаи насильственной и внезапной смерти были нередки. Когда я признался, что виделся с Вьерстеродом, он ужасно забеспокоился. Он испугался за меня. Он боялся, что я могу последовать за Бертом на мостовую. Я попытался его успокоить. Сказал, что после его предупреждения буду держать ухо востро.

– Одного не пойму, зачем он подцепил на крючок этого Берта? – сказал Майк. Вид у него был задумчиво-отсутствующий, винтики и шарики бешено вертелись в голове.

– Понятия не имею, – вздохнув, ответил я и переключил внимание на пиво и огромный сандвич с ветчиной. Худое веснушчатое лицо Люка-Джона появилось у Майка за спиной, и тот так резко повернулся, будто все его тело состояло из пружинок.

– Как поживаете, Проповедник? Какие истории стряпают нынче у вас в "Блейз"?

На лице Люка-Джона мелькнуло подобие улыбки. Плевать он хотел на прозвище, которое ему дали на Флит-стрит, и на все каламбуры вообще. И на шуточки Майка де Йонга в частности. Майк все понял, приветственно махнул мне рукой и присоединился к другой компании.

– Что ему надо? – резко спросил Люк-Джон.

– Ничего особенного, – скромно ответил я. – Просто захотелось поболтать.

Люк-Джон недоверчиво посмотрел на меня, однако я знал, что, если сейчас расскажу о Вьерстероде, он начнет копать, пока не докопается до шантажа. Потом он совершенно неумолимо станет копать дальше и обнаружит, как именно меня шантажировали. Причем на всем пути дальнейших изысканий из чистого упрямства нисколько не озаботится соблюдением элементарных мер предосторожности. Его поступь, подобную грохоту парового катка, Вьерстерод заслышит и на другом конце острова. Люк-Джон был прекрасным спортивным редактором. Будь он полководцем, список военных потерь был бы поистине устрашающим.

Они с Дерри глотали пиво часов до трех. К этому времени толпа в баре значительно поредела. К себе в контору я не пошел и, поразмыслив, позвонил наиболее соответствующему моим целям представителю спортивной администрации, с которым к тому же был хорошо знаком.

В свои тридцать семь Эрик Юлл являлся самым молодым из распорядителей Национального охотничьего комитета, в чьем ведении находилась и организация скачек с препятствиями. Года через два он станет старшим распорядителем, после чего ему придется ждать переизбрания на следующий трехлетний срок. Он был неплохим распорядителем, так как вплоть до последнего времени сам выступал в качестве жокея-любителя и хорошо знал всю механику и все проблемы этого дела. Несколько раз я писал о нем в "Блейз", и уже в течение многих лет мы были в приятельских отношениях. Но захочет ли он помочь мне теперь, вот в чем вопрос!

Мне стоило большого труда пробиться к нему на прием. Секретарши утомленными голосами твердили, что надо предварительно назначить время.

– Вот прямо сейчас, – сказал я, – меня вполне устроило бы.

Оправившись от некоторого шока, последний голос признал наконец, что именно сейчас мистер Юлл сможет меня принять. Я вошел в кабинет. Мистер Юлл был действительно очень занят – чаепитием и чтением "Спортинг лайф". Он неторопливо опустил газету, встал и пожал мне руку.

– Вот не ожидал! – воскликнул он. – Что, пришел занять у меня миллион?

– Это в следующий раз.

Он улыбнулся, сказал по селектору секретарше, чтобы она принесла еще чаю, предложил мне сигарету и откинулся в кресле. Он явно подозрительно отнесся к моему визиту. Почти ежедневно я сталкивался с такой своего рода защитной реакцией, когда люди не знали, зачем именно я к ним обращаюсь, с барьером, за которым они пытались скрыть от меня свои секреты. Эта скрытность меня не раздражала. Я понимал их страхи, сочувствовал им. И по мере возможностей старался не обнародовать подробности их частной жизни.

– Ты меня не интересуешь. Твои дела оглашению не подлежат, – успокоил его я. – Сделай три глубоких вдоха и расслабься.

Он усмехнулся и действительно заметно расслабился.

– Чем в таком случае могу служить?

Я решил не торопиться. Мы пили чай и перебирали самые свежие спортивные новости и сплетни. Потом, как бы невзначай, я спросил, не слышал ли он о букмекере по имени Вьерстерод. Он вздрогнул и насторожился.

– Ты что, за этим и пришел? – Побарабанил пальцами по столу. – Я видел твои статьи в номере за прошлую неделю... и за неделю до этого... Советую держаться в стороне. Тай.

– Но, если ваши спортивные боссы в курсе того, что он вытворяет и какими средствами пользуется, почему же его не остановят?

– Как?

Одно простое слово повисло в воздухе, охлаждая мой пыл. Оно говорило о том, что им известно многое. Но, в конце концов, кто, как не они, должны знать как?

– Честно говоря, – вымолвил я наконец, – дело это ваше, а не мое. Вы можете, например, прикрыть систему предварительных ставок, и тогда всей песенке конец.

– Народ будет недоволен. Во всяком случае, твои статьи и так крепко подорвали наш бизнес. Буквально два часа назад мне звонил человек из одной крупной букмекерской фирмы и слезно на тебя жаловался. Сумма предварительных ставок на Золотом кубке уже снизилась процентов на двадцать.

– Почему бы тогда не прижать Чарли Бостона?

– Кого-кого? – прищурился он.

– Расскажи-ка лучше, что вам, распорядителям, известно о Вьерстероде.

– А кто такой Чарли Бостон?

– Нет, ты первый.

– Ты что, мне не доверяешь? – Вид у него был обиженный.

– Нет! – резко ответил я. – Ты первый.

Он покорно вздохнул и сообщил мне, что их сведения о Вьерстероде крайне скудны и расплывчаты. Никто из распорядителей никогда его не видел, а если и видел, то не узнал бы. Член западногерманского спортивного комитета послал им частное уведомление о том, что Вьерстерода подозревают в организации махинаций, связанных с нестартовавшими фаворитами, включенными в предварительные списки на крупных скачках в Германии. Ходят также слухи, что теперь он начал действовать и в Англии. Там, в ФРГ, его почти уже удалось припереть к стенке. Вот он и снялся с насиженного места. Британские коллеги с тревогой отметили, как резко возросло за последние несколько месяцев число снятых со старта фаворитов, и не сомневались, что немцы правы. Но всякий раз, пытаясь узнать что-либо конкретное у владельцев лошадей и тренеров, они наталкивались на непроницаемую стену молчания.

– Впервые Вьерстерод появился здесь год назад, – заметил я. – Год назад он перекупил у Чарли Бостона сеть букмекерских лавок в окрестностях Бирмингема и стал загребать огромные деньги. Кроме того, он нашел способ заставить Берта Чехова писать статьи, убеждающие понтеров играть наверняка. Вьерстерод выбирал лошадь. Берт расхваливал ее. Тогда Вьерстерод с помощью разных уловок не допускал фаворита к скачкам и – бац! Дело сделано!

С его лица не сходило недоверчивое выражение.

– Тай, а твои сведения надежны?

– Разумеется. По-моему, и букмекеры, и власти слишком затянули расследование.

– А сам ты давно этим занимаешься?

Усмехнувшись, я сказал:

– Вчера я виделся с Вьерстерод ом. И назвал Чарли Бостона его партнером, на что он сказал, что Бостон работает на него. Вьерстерод хочет знать, где спрятали Тиддли Пома.

Юлл внимательно посмотрел на меня:

– А ты готов... ну, скажем, если возникнет такая ситуация, засвидетельствовать все это официально?

– Конечно. Но это будут только мои показания. Кто же еще подтвердит?

– И все-таки это лучше, чем ничего.

– Есть другой способ, более действенный.

– Какой же? – быстро спросил он.

– Найдите предлог прикрыть лавки Бостона, тем самым мы отрежем Вьерстероду путь к его пастбищу. Без лавок вся эта возня с фаворитами потеряет смысл. Если уж нельзя привлечь его к судебной ответственности, можно попытаться выжить его отсюда в Южную Африку.

Последовала долгая пауза, он погрузился в размышления. Я терпеливо ждал, пытаясь догадаться, что у него на уме. Наконец он сказал:

– Что ты хотел получить за сотрудничество с нами?

– Эксклюзивное право для "Блейз".

– Ну, это само собой.

– Желательно, – продолжал я, – чтобы за "Блейз" была официально признана ее роль в деле освобождения рынка ставок от мошенничества. Одна маленькая заметка, никаких подробностей. Пара намеков на то, что, если бы не положение о диффамации, все факты могли бы выплыть наружу.

– Убей меня Бог, не пойму, какая охота тебе тратить время и силы на этот паршивый листок!

– Там хорошо платят, – ответил я. – И вообще это стоящая газета. Меня вполне устраивает.

– Обещаю одно, – с улыбкой произнес он. – Если с твоей помощью мы избавимся от Вьерстерода, стану регулярным подписчиком "Блейз".

От Эрика Юлла я поехал домой. Если он, самый молодой и энергичный из распорядителей, возьмется за дело, можно считать, что этот южноафриканский гусь на пути к духовке и скоро запахнет жареным. Правда, не исключено, что в один прекрасный день, прочитав "Блейз", он пошлет кого-нибудь прирезать шеф-повара. Но это не слишком беспокоило меня: как-то не верилось, что такое может случиться.

Элизабет попросила миссис Вудворд постелить на кровать свое любимое бледно-розовое с кружевными прошивками белье. Я поглядел на нее испытующе. Волосы уложены как никогда тщательно. Грим безупречен.

– Ты сегодня хорошенькая, – осторожно заметил я.

Облегченно-страдальческое выражение появилось на ее лице. Меня вдруг пронзила догадка, я понял, что заставило ее прибегнуть к таким отчаянным мерам, – ожившая боязнь показаться неприглядной и сварливой и страх, что я брошу ее. Неважно, что вчера я выслушал справедливые упреки, сегодня меня следовало задобрить любой ценой, удержать привлекательностью, очаровать путем незаметных ухищрений, умолить остаться.

– Хорошо провел день? – спросила она высоким надтреснутым голосом.

– Да, прекрасно... Хочешь выпить?

Она покачала головой, но я все равно налил ей стаканчик и закрепил в держателе.

– Я попросила миссис Вудворд найти кого-нибудь, кто согласился бы сидеть со мной вечерами. Чтоб ты мог почаще выходить из дому...

– Но я вовсе не хочу выходить чаще, – запротестовал я.

– Нет, ты должен!

– Да нет же!

Я сел в кресло и отпил добрый глоток почти неразбавленного виски. "Алкоголь, – подумал я, – в трудных случаях жизни предоставляет нам лишь небольшую отсрочку. А иногда только усугубляет неприятности. Так или иначе, но напиваться в наши дни – слишком дорогое удовольствие".

Элизабет не ответила. Я посмотрел на нее и увидел, что она опять тихо плачет. Слезы медленно катились по щекам. Я вынул из коробки салфетку и вытер их. Знала ли она, что вид этих слез был для меня куда страшнее любых проявлений гнева?

– Я старею, – сказала она. – А ты по-прежнему молод. Тай, ты такой... сильный... загорелый... и молодой.

– А ты такая бледненькая и хорошенькая и выглядишь лет на пятнадцать, не больше. Перестань расстраиваться.

– Сколько лет... этой девушке?

– Ты же сказала, что ничего не хочешь о ней знать.

– Да, пожалуй, не хочу...

– Забудь о ней, – сказал я. – Все, что с ней связано, не имеет никакого значения. Она мне безразлична. Совершенно безразлична! – Голос мой звучал убедительно даже для меня самого. Я хотел бы, чтобы все это было правдой. Вопреки чудовищному предательству Гейл, где-то в самой потайной глубине сердца жила надежда на встречу с ней. Я сидел в кресле, зажав в руке стакан виски, и вспоминал: Гейл у себя дома на белом пушистом ковре, Гейл в гостинице...

Немного погодя я нехотя поднялся и пошел на кухню готовить ужин. Опять рыба. Отвратительные мелкие кусочки замороженной камбалы. Я жарил и ел их с отвращением, кормил Элизабет, когда рука у нее уставала. Весь вечер она провела в трогательных попытках быть со мною как можно приветливее, преувеличенно благодарила за каждую пустяковую услугу, без конца извинялась, что вынуждена отрывать меня от дел, изо всех сил стараясь скрыть, как она встревожена, смущена и несчастна, и почти преуспела в этом. Худшего наказания для меня она не могла бы придумать.

Поздно вечером того же дня у Тиддли Пома начались сильные колики в желудке.

Нортон Фокс не застал на месте ни Люка-Джона, ни Дерри – они уже давно ушли домой. Домашних адресов в "Блейз" не сообщали никогда, сколь срочно ни было бы дело. Моего телефона Нортон тоже не знал.

Сильно встревоженный, он по совету ветеринара позвонил Ронси и рассказал ему, где находится лошадь и что они предпринимают для спасения ее жизни.