"По рукоять в опасности" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)

ГЛАВА 15

Пятница. Утро. Ламборн. Дом Эмили.

Я позвонил Маргарет Морден.

Нет, сказала она, никто не думает ни о каких новых путях поиска пропавших денег. Если в этом списке и содержится какой-то секрет, то спрятан он слишком глубоко, и все усилия раскрыть его оказались тщетны, как ни грустно и ни унизительно, быть может, признаться в этом.

– Это была ложная надежда, – сказал я. – Забудем об этом – и дело с концом.

– Не говорите так!

– Нет-нет, все в порядке, честное слово. Вы приедете на скачки?

– Если вы пригласите...

– Конечно, мы приглашаем вас. Если бы не вы, не было бы и самих скачек.

– Нет, если бы не вы.

– Мы великолепны, – сказал я, смеясь, – но никто не отдает нам должного.

– По вашему голосу слышно, что вы поправляетесь.

– Я же обещал вам. И вот уже выполнил обещание.

Меня здорово поддерживали таблетки. Последнюю я принял только что.

Позвонил инспектор Вернон.

– Оливер Грантчестер... – начал он.

– Что с ним?

– Кто-то нанес ему жестокие увечья в прошлую субботу, в гараже, как вам известно.

– Бедняга.

– Не ваша ли подруга так отделала его?

– Инспектор, – рассудительным тоном сказал я, – откуда мне знать, если я лежал в пруду?

– Она могла рассказать вам...

– Нет, ничего такого она не рассказывала, и, как бы там ни было, я не стал бы повторять того, что кто-то мог бы мне рассказать.

– Вы правы, – сказал Вернон после недолгого молчания.

Я улыбался. Инспектор, наверное, догадался об этом по моему голосу. – Надеюсь, – сказал я, – что бедный мистер Грантчестер до сих пор в тяжелом состоянии.

– Могу сказать вам, не для протокола, – сурово произнес Вернон, – что повреждения гениталий, причиненные мистеру Грантчестеру, настолько серьезны, что повлекли за собой необратимые последствия и потребовали... э-э-э... хирургического вмешательства.

– Какой ужас! – не скрывая своей радости, сказал я.

– Мистер Кинлох!

– Моя подруга уехала за границу и не хочет возвращаться. Не утруждайте себя ее поисками. Она безобидная и никому не опасна, уверяю вас.

Вернона мои уверения не убедили, но у него не было ни свидетелей, ни улик. Неведомый истязатель Грантчестера исчез, не оставив никаких следов, кроме, разве что, увечий самого пострадавшего.

– Какой ужас, – повторил я.

Когда Крис узнает, что Грантчестера пришлось кастрировать, то запросит с меня дополнительную плату, подумал я. Ну что ж, это будут честно заработанные деньги.

– Передайте Грантчестеру, что я желаю ему всего самого лучшего в том будущем, которое он проведет с тонким голосом.

– Не ожидал от вас такой жестокости.

– И не говорите.

Под действием таблетки Кейта Роббистона я проспал часа три или даже четыре. В конюшне тем временем царила привычная суматоха, и, когда наступило время ленча, я снова почувствовал себя мальчиком на побегушках. Подскочи в деревню за тем-то и тем-то, передай ветеринару пробы крови, забери из ремонта всякую всячину – и так далее и тому подобное. После ужина мы с Эмили легли спать. На этот раз вместе, и все было хорошо между нами, но потом, лежа в моих объятиях, Эмили призналась, что на душе у нее тяжело.

– Отчего? – спросил я.

– Думаешь, я не вижу, как трудно тебе, как ты заставляешь себя быть моим мужем?

– Но, милая, разве я не муж тебе?

– Нет. – Она поцеловала меня в забинтованное плечо. – Не притворяйся, тебе здесь плохо. Ладно, пусть все будет, как было, только приезжай ко мне иногда, хорошо?

Пэтси организовала проведение скачек. Все, с кем она сотрудничала, лезли из кожи вон, только бы угодить ей. По ее указанию примерно для сотни важных деловых гостей: кредиторов, поставщиков, землевладельцев – был устроен прием. Пэтси предусмотрела все до мелочей. Прохладительные и прочие напитки, программа скачек, билеты на огороженные места, фото для прессы, ленч, чай.

Челтенхемский ипподром, всегда отличавшийся дальновидной политикой, проявил – в память об Айвэне – всю возможную учтивость по отношению к пивоваренному заводу, главному спонсору соревнований начала сезона, привлекающих огромное количество зрителей. Пэтси сумела повести дело так, что совет попечителей ипподрома сбился с ног, выполняя ее распоряжения. Организаторские способности Пэтси, ее умение влиять на людей заслуживали всяческих похвал.

Для Пэтси отвели ложу спонсоров на трибуне ипподрома, уступающую разве только местам, отведенным для коронованных особ. Там Пэтси устроила приватный семейный ленч для моей матери, а своей мачехи, так что вдова Айвэна могла присутствовать на ипподроме, оставаясь в уединении.

Встретив мать при входе в здание клуба, я проводил ее в ложу спонсоров. Пэтси и здесь оказалась на высоте. Она обняла и поцеловала вдову своего отца. В одежде темно-серых тонов, означавших траур по Айвэну, Пэтси казалась сосредоточенной и деловитой. Яркий шелковый шарфик на шее лишь усиливал производимое Пэтси впечатление.

Чуть сзади Пэтси торчал Сэртис, прятавший от меня глаза. Переминаясь с ноги на ногу, он на долю секунды чуть прикоснулся губами к щеке моей матери и вообще вел себя так, будто тяготился своим присутствием здесь.

– Привет, Сэртис, – сказал я, не скрывая досады.

Он ответил на мое приветствие одним лишь виноватым взглядом и на пару шагов отступил назад. Сколько перемен за эти дни, подумал я.

Пэтси удивленно смотрела на нас обоих. Позднее, улучив удобный момент, она сказала мне:

– Что произошло между тобой и Сэртисом? Он слышать о тебе не может. Стоит мне упомянуть твое имя, как он норовит скрыться с глаз. Не понимаю, в чем дело.

– Сэртис и я достигли взаимопонимания, – сказал я. – Пока он держит язык за зубами, молчу и я.

– О чем?

– О том, что делал он в саду Грантчестера.

– Он говорил то, чего не думал.

Не думал! Я-то хорошо помнил, как Сэртис требовал от Джэззо бить меня еще сильнее, хотя Джэззо и так старался на совесть. Нет уж, Сэртис говорил тогда, что думал. Он мстил мне за то, что я выставил его дураком во дворе у Эмили.

– Все это время, – сказал я, – у меня не было сомнений, что именно Сэртис прислал ко мне вШотландию тех четверых бандитов, которые искали «Золотой кубок короля Альфреда», хоть сами и не знали, что ищут.

Пэтси отказывалась этому поверить.

– Не может быть! Но почему, почему ты так думал?

– Потому, что Сэртис сказал: «В следующий раз ты у нас завизжишь». И ты это слышала.

Пэтси помрачнела.

– Сэртис был не прав. Это была его ошибка. Я пожал плечами:

– Ты сама говорила всем и каждому, что я украл этот кубок. Сэртис, конечно же, поверил тебе.

– Ты не мог бы украсть.

В голосе Пэтси прозвучала убежденность, и я спросил ее, стараясь подавить свою горечь:

– Как давно ты поняла это?

Она не ответила на мой вопрос прямо. Она сказала мне правду окольным путем, и я понял, как несчастна она была все эти двенадцать лет.

– Он и так бы дал тебе все, о чем бы ты ни просил его, – вот что сказала мне Пэтси.

– Айвэн? – спросил я. Пэтси кивнула.

– Я никогда не взял бы ничего твоего, – сказал я.

– А я всегда боялась, что все будет наоборот, – Пэтси чуть запнулась, но решилась и добавила: – Я ненавидела тебя.

Больше она ни в чем не призналась, не просила у меня прощения, но в саду она назвала меня своим братом и в банке сказала: «Мне очень жаль. Прости меня». Может быть, все действительно теперь изменится...

– Мне кажется, уже слишком поздно... – начала она, но так и не договорила до конца того, что хотела сказать. Но то, что она сказала, прозвучало как признание факта, а не как оправдание или просьба. – Не будем сводить счеты, – предложил ей я.

Когда приехали Сам и его графиня и присоединились к моей матери, я пришел к ним взглянуть, как обстоят дела под гостеприимным навесом ложи для спонсоров, и нашел, что там, несмотря на затруднения пивоваренного завода, царит приподнятое настроение.

Маргарет Морден встретила меня объятиями. В офисе это показалось бы неуместным, но в непринужденной атмосфере ипподрома не было чем-то из ряда вон выходящим. На Маргарет было платье нежно-голубого цвета. Рядом находился ее муж, надежный и с виду уверенный в себе мужчина. Маргарет сказала, что ничего не понимает в лошадях, но поставит на Гольден-Мальта.

Она заметила, что я смотрю туда, где стоит Пэтси, возле которой находится теперь не Сэртис, а превосходный адъютант Десмонд Финч.

– Знаете, – сказал я Маргарет Морден, – Пэтси добьется больших успехов в делах завода. Она прирожденный менеджер. Айвэну, ее отцу, было далеко в этом отношении до нее. Он был совестливый, добрый человек, но так управлять людьми ради достижения своих целей он не умел. Я думаю, Пэтси избавит завод от угрозы банкротства раньше, чем можно было бы ожидать, зная положение его дел.

– Как это вам удалось простить ее?

– Разве я сказал, что простил ее? Я сказал только, что она будет хорошим менеджером.

– По вашему голосу слышно, что простили.

Я улыбнулся, глядя в умные глаза Маргарет Морден. – Хорошо бы выяснить, – сказал я, – задумал ли кражу денег Грантчестер или только, узнав о ней, решил нагреть на этом руки. Это не так уж важно, но знать хотелось бы.

– Могу сказать вам уже сейчас, как было дело. Идея принадлежала Грантчестеру. Потом Норману Кворну взбрело в голову присвоить всю добычу себе, но он недооценил жестокости своего партнера, его свирепой жадности.

– Как вы узнали об этом? – спросил я, восхищенный этой женщиной.

– От Десмонда Финча. На него можно положиться во всем – до мелочей. Я сказала ему, что он, исполнительный директор, должен был бы заметить нарушения и неувязки в финансовой деятельности завода. Мистер Финч очень не хотел говорить об этом и все же признался, что однажды Норман Кворн в порыве раскаяния чуть ли не рыдал у него на груди. Откровенно говоря, вряд ли это удастся доказать. Грантчестер скорее всего ни в чем не сознается...

– На это рассчитывать не приходится, – согласился я с Маргарет.

– Я думаю, – сказала миссис Морден, кажется, не услышав меня, – что Норман Кворн сказал как-то без всякой задней мысли близкому другу Айвэна и его адвокату Оливеру, как легко в наши дни электронных трансфертов разбогатеть. Наверное, они вместе придумали схему действий, может быть, даже сначала для них это было не более чем игрой ума, но потом, когда первая проба удалась, они приступили к осуществлению своего замысла всерьез. И этот замысел стал преступным. Вот тогда-то Норман Кворн и решил пойти на попятную.

– Но деньги он украл, – резко возразил я, – и пытался надуть своего партнера по мошенничеству. – Оба они хороши, – грустно согласилась со мной Маргарет.

Мы выпили шампанского. Оно оказалось так себе, сладковатое. Пэтси не транжирила денег попусту.

– Жаль, нет здесь сегодня Тобиаса, – вздохнул я. Маргарет, чуть поколебавшись, сказала:

– Он переживает, что мы не сумели найти деньги по списку, который так дорого обошелся вам.

– Скажите Тобиасу, пусть не принимает этого близко к сердцу. Не ожидал я, что он такой мягкотелый.

Маргарет наклонилась ко мне и вдруг поцеловала в щеку.

– Мягкотелый! – повторила она за мной. – О, к Александру Кинлоху это слово не подходит.

Роберт и я как душеприказчики Айвэна, заявившие Гольден-Мальта на участие в скачках, стояли возле денника и наблюдали, как Эмили седлает его.

– Ты знаешь, ходят кое-какие слухи, – как бы между прочим сказал мне Сам.

– О чем?

– Что Оливер Грантчестер заманил тебя в свой сад, ну и так далее.

– Не стоит об этом.

– Как тебе угодно. Но молва расходится, и помешать этому ты не можешь. (Дядя Роберт был прав. Спустя некоторое время я получил открытку от юного Эндрю из его приготовительной школы: «Правда, что вы, одетый, лежали в пруду холодной октябрьской ночью?» «Да», – ответил я племяннику одним-единственным словом). Положительно, ты сумасшедший, странный, Александр. Кому какое дело до этого? Иные нарочно стараются казаться героями...

– Ал, – сказал дядя Роберт, – ты дал бы жечь себя за «Честь Кинлохов»?

– Дело вовсе не в этом проклятом списке, – сказал я.

Дядя Роберт улыбнулся. Он все понял.

Мы с Эмили стояли в парадном круге и наблюдали, как идет по этому кругу Гольден-Мальт, ведомый своим конюхом.

К нам присоединился жокей, одежду которого украшали цвета Айвэна: золотистый и зеленый.

Эмили, казалось, совсем не волнуется, и только чуть учащенное дыхание выдавало ее. Она наставляла жокея, чтобы он, если сумеет, держался почти всю дистанцию четвертым, и, лишь пройдя последний поворот, постарался бы стать лидером.

– Не забывайте, – говорила она, – что на кривой Гольден-Мальт не ускорит темпа. Ждите, пока не выйдете на прямую, даже если потеряете на этом. На прямой Гольден-Мальт возьмет свое. Он умеет бороться за лидерство.

Когда лошади вышли на старт, Роберт, Эмили и я вернулись в ложу спонсоров, где сидела моя мать.

Одетая во все черное, как и на похоронах Айвэна, и в черной широкополой шляпе с белой розой, мать смотрела на беговую дорожку осеннего ипподрома. В ее глазах застыла тоска по ушедшему из жизни супругу, надежному, спокойному и доброму человеку, которого она так хотела бы видеть сейчас здесь, рядом с собой. Это были его соревнования, его день. Ничто не могло утешить мать в ее горе.

В ложе спонсоров появилась Пэтси, сопровождаемая Сэртисом. Она едва сносила присутствие своего мужа и поглядывала на него непривычно холодно. Ее иллюзиям пришел конец. Распадется их брак, подумал я, года не пройдет, как они расстанутся. Как бы Сэртис ни пыжился, а своей внутренней пустоты и ничтожества ему не скрыть.

Гольден-Мальт великолепно смотрелся на беговой дорожке, но его ждало нелегкое испытание. Большой денежный приз и престижность выигрыша «Золотого кубка короля Альфреда» – пусть даже копии – привлекли к участию в этих скачках самых сильных соперников. Среди девяти участников стипль-чеза Гольден-Мальт котировался четвертым или пятым по своим шансам на победу.

И вот лошади стартовали. Эмили наблюдала за началом соревнований в бинокль и была на удивление спокойна. Теперь она уже никак не могла повлиять на то, что происходило на дистанции, и оставалась неподвижной как изваяние почти все время, пока всадники преодолели эти две мили.

Это была одна из тех Челтенхемских скачек, когда ни повороты, ни барьеры не разорвали линию мчащихся к финишу лошадей. Все девять участников проходили препятствия плотной группой, ни один не сошел с дистанции, голос комментатора тонул в реве толпы на трибунах. Гольден-Мальт вышел на последнюю прямую четвертым, почти вплотную держась за третьим участником стипль-чеза, и, чуть наддав, обошел его, потом второго участника и догнал лидера.

Эмили опустила бинокль и наблюдала за финишем, затаив дыхание.

Сам что-то кричал во всю мощь своих легких и глотки. Моя мать прижала руки к сердцу. – Ну же, ну, родной, еще немного, – бормотала рядом со мной Пэтси.

Финиш три лошади пересекли одновременно.

Никто не взялся бы определить на глаз, какая из них опередила других. Все, кто был в ложе спонсоров, спустились туда, где расседлывали лошадей, занявших три первых места. Никто из нас не мог скрыть перед объективом фотокамеры волнение, которое мы испытывали, ожидая, кого же объявят победителем.

Наконец, лишенный каких бы то ни было эмоций голос комментатора объявил:

– Первым пересек линию финиша номер пятый.

Номер пятый – Гольден-Мальт!

Объятия, поцелуи, сияющие, как звезды, глаза Эмили, радостно улыбающаяся мне Пэтси, и в этой искренней, да-да, искренней улыбке – ни грамма яда!

Пэтси предложила, чтобы трофей был вручен владельцу победителя моей матерью как супругой Айвэна. И во время церемонии награждения моя мать подарила копию «Золотого кубка короля Альфреда» Эмили. Вспышки фотокамер, одобрительные возгласы, аплодисменты...

Айвэн был бы доволен...

Мы с матерью после ужина читали в газетах поздравления с успехом в Челтенхеме, как вдруг позвонил дядя Роберт, весь кипящий от возмущения.

– Только что со мной говорил по телефону Джед. Он в ярости. Эти археологи, эти музейные крысы с кирками и лопатами нагрянули к тебе в горы и все перерыли там со своими детекторами. Ищут некий металлический предмет. Ты понял? Джед сказал им, что они нарушают право владения, но им хоть бы что! Они не собираются уходить оттуда, и Зоя Ланг тоже там, Джед говорит, у нее глаза так и горят жаждой битвы. Тоже мне крестоносец сыскался! Слушай, Ал, бросай все дела, что бы ты сейчас ни делал.

– Джед не сказал вам – сейчас они тоже все еще там?

– Ясное дело, сказал. Они не собираются уходить оттуда, намерены перерыть все вокруг хижины. Джед умолял меня сейчас же вылететь туда.

– Вы хотите, чтобы и я летел вместе с вами?

– Ну да! – взревел дядя Роберт. – Утром встретишь меня в Хитроу, терминал один. И как можно скорей.

Я объяснил матери, что должен ехать к себе. Она погрустнела и просила меня хотя бы доесть ломтик жареного хлеба.

Засмеявшись, я обнял ее и заказал такси, которое должно было в воскресенье утром доставить меня в Хитроу.

Сам встретил меня в назначенном месте, и мы прилетели с ним в Эдинбург, где нас ждал пилот вертолета, тот самый, что уже садился на плато возле моей хижины.

Наше прибытие встревожило целую толпу каких-то людей. Они бросились врассыпную, как муравьи, которых опрыскивают инсектицидом. Когда винт вертолета остановился, муравьи вернулись обратно, ведомые Джедом. А за спиной у Джеда, наступая ему на пятки, шла доктор Зоя Ланг.

– Как вы посмели? – загремел Сам, сердито глядя на фанатичную старушку.

Доктор Зоя Ланг выпрямилась, добавив несколько дюймов к своей небольшой фигурке.

– Эта хижина, – твердо сказала она, – была передана в собственность нации вместе с замком. – Вовсе нет, – громогласно заявил дядя Роберт. – Она относится к моим личным апартаментам.

У Джеда, державшегося чуть позади Зои Ланг и Самого, при слове «апартаменты» поползли кверху брови.

Суд, конечно, разберется, чья эта хижина, подумал я, а пока что эти землекопы устроили здесь почти такой же бедлам, как и четверо моих бандитов. Нарыли повсюду ям, и возле каждой ямы валяется груда пустых жестянок и прочего металлического хлама.

В развалившейся части хижины, где стояли ведра для мусора и небольшая печь, пол был разворочен на глубину три фута, а сама печь лежала, поваленная на бок. В том конце, где я обычно ставил машину, земля тоже была более или менее разрыта, и под ней обнаружились старые гаечные ключи и какие-то древние обломки железных устройств и приспособлений.

Ошарашенный бесцеремонностью проводимых здесь поисков, я оставил Самого, спорящего с Зоей Ланг, и вошел в свою хижину взглянуть, что натворили там эти любители старины.

Оказалось, почти ничего. Джед привез назад мою волынку. В хижине было чисто и опрятно. Обернутый простыней портрет Зои Ланг стоял на мольберте. Видимо, поиски внутри моего жилья землекопы-антиквары приберегли напоследок.

Я вышел из хижины, чтобы выразить Зое Ланг протест против действий ее энергичных друзей. Добрый десяток их все еще копали свои ямы во всех мыслимых направлениях. Но когда я приблизился к Зое Ланг, в руке у меня заверещал мобильный телефон, который я теперь уже привык всюду носить с собой.

Из– за плохой связи в горах, визга металлоискателей и громких возгласов землекопов-археологов я не мог разобрать, что говорит мне в трубке чей-то еле слышный сквозь треск голос.

Чтобы избавиться хотя бы от части посторонних шумов, я вернулся в хижину и плотно закрыл за собой дверь.

– Вас плохо слышно, говорите громче! – крикнул я в трубку. – Кто вы?

Сначала мне в ухо хлынул шум, но вот из него прорезалось и различимое.

– Тобиас.

– Тобиас? – крикнул я, не веря своим ушам – или, по крайней мере, одному уху, к которому прижимал аппарат.

Снова треск. И еле слышное:

– Я нашел их.

Опять что-то затрещало, но тут же смолкло, и прозвучал голос Тобиаса:

– Ал, я нашел деньги.

Я молчал, не веря не только своим ушам, но и самому себе.

– Куда ты пропал? – спросил Тобиас.

– Никуда! – взревел я. – А ты где? Щелканье. Треск.

– В Колумбии. В Боготе.

Я все еще не мог прийти в себя. Внезапно в трубке стало тихо, и голос Тоба зазвучал чисто и внятно:

– Все деньги здесь. Я нашел их случайно. Здешний счет – на три имени, а не на одно или на два. Одно имя принадлежит частному лицу, а два – это названия корпораций. Я написал их все на бланке заявления по ошибке, можно сказать – наобум, а дальше все оказалось просто: нажата кнопка, открывается дверь, и меня спрашивают о дальнейшем направлении отправки денег. На следующей неделе они будут снова в Рединге.

– Просто не верится, – сказал я. – Я думал, ты уехал на уик-энд.

Тобиас засмеялся.

– Я улетел в Панаму. Шел наугад и напролом... и след вывел меня на Боготу.

– Тоб...

– Скоро увидимся, – сказал он.

В трубке опять затрещало. Я отключил телефон и почувствовал слабость в коленках, хоть раньше и не верил, что фраза «дрожат коленки» имеет смысл.

Немного погодя я снял простыню с портрета Зои Ланг, и даже мне самому показалось, что все вокруг наполняется силой, исходящей от изображенного мною лица.

Я думал, что мне понадобится какая-то временная перспектива, чтобы понять, что я сделал, но мой замысел, казалось, был сильнее меня. Он взял надо мною верх и превратил меня в свое оружие. Эта картина не могла принести душе успокоения, но, увидев ее, трудно было изгнать производимое ею впечатление из памяти.

За несколько последних недель я написал этот портрет, нашлись деньги пивоваренного завода, и я узнал, как глубоко могу уйти в самого себя.

А еще я встретил Тоба, Маргарет и Криса.

И снова сблизился с Эмили. Теперь я мог быть ее мужем, пока она сама этого хочет.

Ушла в прошлое враждебность Пэтси по отношению ко мне.

Мне казалось, что нет такого дела, с которым я не справился бы.

Я вышел из хижины и подошел к Роберту и Зое Ланг, которые не очень вежливо обменивались репликами, причем и он, и она сопровождали свои слова яростной жестикуляцией.

При виде меня Сам встревожился и внезапно умолк. – Что случилось? – не сразу спросил он.

– Деньги нашлись.

– Какие деньги? – удивилась Зоя Ланг.

Сам не ответил ей. Он смотрел на меня одного. Он понимал, какую цену пришлось заплатить мне за то, о чем я сейчас сказал ему и во что так трудно было поверить.

Зоя Ланг, решив, вероятно, что я нашел в хижине какое-нибудь сокровище или что-то в этом роде, оставила меня с дядей Робертом и ушла в хижину.

– Тобиас нашел деньги в Боготе, – сказал я.

– С помощью списка?

– Да.

Радость дяди Роберта выразили одни только глаза. Никаких ликующих возгласов. Но видно было, как потеплело у него на сердце.

– Вернемся к рукояти шпаги принца Чарльза-Эдуарда, – сказал дядя Роберт.

Мы обвели взглядом полных решимости и энтузиазма искателей сокровищ. Пока еще никто из них не шуровал своим металлоискателем там, где следовало бы, но рано или поздно они могли достигнуть своей цели. Приз был близко, оставалось только протянуть руку за ним.

Эти муравьи, подумал я, сочувствуя им, не станут поджаривать меня, чтобы заставить выдать им то, что они ищут, а Зоя Ланг не станет чиркать спичками. Не хотелось бы мне, чтобы она была Грантчестером.

– Ал, они могут найти рукоять? – спросил дядя Роберт.

– Вы очень боитесь этого?

– Конечно. Эта женщина была бы рада, если бы нашли.

– Если она проявит достаточно упорства, – сказал я, – то...

– Нет, Ал, – запротестовал дядя Роберт.

– Я ведь упрятал рукоять от воров, а не от фанатиков, выполняющих культурно-историческую миссию. Когда когорты Зои Ланг откажутся продолжать работу, она призадумается, а пока ей кажется, что она имеет дело с простачками, за которых держит нас. Ей присуще высокомерие умных людей. Она не принимает во внимание, что кто-то может оказаться не глупее, чем она.

– Тебя простачком никак не назовешь.

– Но доктор Ланг этого не знает. И мой ум проще, чем ее. Она найдет рукоять. Нам лучше уйти, чтобы не видеть ее ликования.

– Покинуть поле боя? – возмутился дядя Роберт. – Может быть, нам и не избежать поражения, но мы должны встретить его достойно.

Сказано, как и подобает Кинлоху, подумал я и вспомнил горящие брикеты древесного угля.

Из хижины вышла Зоя Ланг и направилась к нам, неся в руках металлоискатель – длинный черный посох с белым контрольным ящичком возле верхушки и белым плоским диском в самом низу.

Подойдя к нам, доктор Зоя Ланг проигнорировала Самого и проникновенно обратилась ко мне одному:

– Вы ведь скажете мне правду. Уверена, вы умеете лгать – и очень неплохо, но на этот раз вы скажете мне правду.

Я не отвечал. Мое молчание доктор Зоя Ланг приняла за согласие с ее словами, каковым оно и было.

– Я видела портрет, – продолжала она. – Вы его написали?

– Да.

– Рукоять шпаги спрятали тоже вы? -Да. – Она здесь... в этой хижине? И я могла бы найти ее?

– Да... – не сразу ответил я. – Да.

Дядя Роберт от возмущения открыл рот, собираясь протестовать, но Зоя Ланг метнула на него сердитый взгляд и сунула ему в руку металлоискатель.

– Можете оставить рукоять у себя, – сказала она. – Я больше не буду искать ее.

Сам в изумлении уставился на нее, а она тем временем распорядилась, чтобы ее помощники прекратили поиски.

– Но, доктор Ланг... – возразил ей кто-то из них.

– Рукояти здесь нет, – прервала она возражавшего. – Мы уходим отсюда.

Мы наблюдали, как они собрали свои лопаты, кирки, металлоискатели и неторопливо унесли все это в мини-фургон. Когда они уехали, Зоя Ланг сказала Самому:

– Вы не поняли, в чем дело, признайтесь.

– Откровенно говоря, нет, не понял.

– Дядя Роберт не видел портрета, – сказал я.

– О! – Зоя Ланг часто заморгала. – Как он называется? У него есть название?

– Портрет Зои Ланг.

На глазах у Зои Ланг показались слезы, покатившиеся по старческим морщинам ее щек. Все, как предвидела Флора, жена Джеда.

– Я не стану, не могу бороться против вас, – сказала Зоя Ланг мне. – Вы сделали меня бессмертной.

Зоя Ланг уехала в своем маленьком белом автомобиле, а Сам вошел в мою хижину и долго смотрел на ее портрет.

– Бессмертна, – сказал он в задумчивости. – Она? – Он кивнул подбородком в сторону портрета.

– Время покажет.

– Сумасшедший Александр, который занят этой пачкотней...

Я не мог не улыбнуться:

– Наверное, надо быть хоть немного сумасшедшим, чтобы заниматься таким делом, как хранение спрятанного сокровища.

– Да, – сказал дядя Роберт. – Где рукоять?

– Когда вы передали мне ее, первое, о чем я подумал, были металлоискатели, потому что эти штуки обнаруживают золото, пожалуй, легче, чем любой другой металл. Где такое безопасное место, недоступное металлоискателям? Найти его почти невозможно, если не зарывать металл на глубину шести футов, а то и больше. Даже под водой нет никаких гарантий, потому что вода – не препятствие для металлоискателя.

– Как действует металлоискатель? – прервал меня дядя Роберт.

– Как? Внутри вот этого плоского белого диска находится обмотка очень тонкой проволоки. Батарейки в этом белом ящичке, когда вы включаете их, они генерируют высокочастотный переменный ток в обмотке, который, в свою очередь, создает магнитное поле, порождающее ответный ток в находящемся поблизости металле, а тот, в свою очередь, возбуждает в обмотке еще более сильный ток, отчего возникает звуковой сигнал, и тогда уже определить местонахождение металла совсем несложно.

– Подожди, подожди, не так быстро, – сказал Сам.

– Я прочел об этом в справочниках и инструкциях. Так сразу понять это не очень легко, – согласился я. Дядя Роберт оглядел все валяющиеся вокруг груды металлического хлама.

– Да, – улыбнулся я. – Я закопал в землю немало всякой всячины, чтобы ворам пришлось потрудиться.

– В самом деле, Ал.

– Ребячество, – сказал я. – Не мог отказать себе в этом удовольствии. Однако с тех пор прошло пять лет, теперь я не стал бы делать этого.

– Но где все-таки рукоять?

– Там, где я спрятал ее, когда получил от вас.

– Так где же?

– Сокровища обычно зарывают в землю, верно? Вот я и не стал зарывать его.

Дядя Роберт недоверчиво уставился на меня.

– Металл, создающий наибольшие помехи для металлоискателя, – сказал я, – это лист алюминиевой фольги. Я начал с того, что обмотал рукоять несколькими неплотными слоями алюминиевой фольги, пока не получился бесформенный сверток размером с подушку. Потом я взял кусок хлопкового полотна – я пишу свои картины на таких холстах – и нанес на него несколько слоев гипса, чтобы полотно затвердело и сделалось непромокаемым, после чего закрасил его целиком акриловой краской умброй жженой. Это краска темно-коричневого цвета, она тоже непромокаемая.

– Продолжай, – сказал дядя Роберт, когда я приостановился. – Что было дальше?

– Дальше я обмотал сверток фольги куском этого полотна и склеил края полотна суперклеем, чтобы оно не развернулось, а на всю поверхность полотна наклеил тем же клеем кусочки гранита. – Я повел рукой в сторону серой каменистой поверхности плато. – Получилось так, что чем больше металла встречается на пути металлоискателя, тем больше в его работе погрешностей. Вот я и положил сверток с рукоятью там, где он был более или менее окружен металлом...

– Но, – возразил мне дядя Роберт, – они выкопали эту старую печь, а рукояти там не оказалось...

– Так я же сказал вам, что не закапывал ее в землю. Я приклеил сверток к горе.

– Что? Не понимаю, что ты сделал?

– Приклеил гранит к граниту и покрыл его сверху новыми кусками гранита, так, что на глаз не отличишь свертка от окружающих камней. Я достаточно часто проверял это.

Дядя Роберт взглянул на металлоискатель, который до сих пор держал в руках.

– Переверните его, – сказал я. Дядя Роберт так и сделал.

– Теперь я включу металлоискатель, – сказал я. – Готово. – Я перешел на шутливо-официальный тон. – Милорд, следуйте за мной.

Дядя, кажется, ожидал, что я поведу его на холм, а я повел его туда, где под крышей из рифленого железа стоял обычно мой автомобиль.

Металлоискатель без умолку запищал.

– Если вы подойдете к задней стене, – сказал я, – и встанете вот здесь, – показал я дяде Роберту, где он должен стоять, – вы услышите еле различимый звук. Это «Честь Кинлохов». Она там, на крыше моего гаража, где крыша примыкает к горной породе. Именно в этом месте, прямо у вас над головой, находится рукоять церемониальной шпаги принца Карла-Эдуарда Стюарта.