"Рука Фатимы" - читать интересную книгу автора (Вульф Франциска)

V

В дверь постучали – тихо и робко, как стучит маленький ребенок. Беатриче открыла глаза, не понимая, где находится. Довольно темно, она различает лишь очертания отдельных предметов. Справа два стула с такими низкими сиденьями, что их можно принять за детские стульчики, если бы не высокие спинки. Ясно одно – это не ее спальня. Но и не больница…

Такие редкостные старинные стулья она видела лишь в антикварном магазине, принадлежащем другу ее тети, – там продавались восточные раритеты. Как это она оказалась среди такой мебели?.. И тут вспомнила все: комната в восточном стиле, китайский врач, Маффео Поло, дядя Марко Поло… Невероятно!.. Может быть, ей доведется встретить этого знаменитого венецианца – авантюриста, путешественника… Кстати, это он завез в Италию макароны.

Она успокоилась – так это не сон. Но и реальностью трудно назвать – во всяком случае, нормальной реальностью, где существует Беатриче Хельмер, хирург из Гамбурга и будущая мать.

Итак, если она правильно оценивает ситуацию, ей предстоит прожить здесь некоторое время – желательно не слишком долго – вместе с Маффео и Марко Поло, при дворе великого Хубилай-хана. Встретиться с людьми, известными ей по историческим книгам. Этим людям посвящены научные диссертации, романы и сценарии. Вот в какой головоломной ситуации оказалась она… Такую не разгадает и самый изощренный ум.

«Завтра утром ты сможешь спокойнее все обдумать, – прозвучал ее внутренний голос. – Сейчас ночь. Будь благоразумна – повернись на спину и спи!»

Недаром она разумная и практичная женщина, которая никогда не теряет здравого смысла, в какое бы сложное положение ни попала.

А ее ли это голос? Уж не проделки ли камня – ведь он даже разговаривает с ней, чтобы придать ей мужества. Или она на грани безумия?.. Подобное с ней происходит уже второй раз: сначала – средневековый бухарский гарем; теперь – средневековый Китай… Все это настолько фантастично, абсурдно – пожалуй, достойно пера прозаика или сценариста.

Но что бы там ни нашептывал ей сейчас внутренний голос – в этом он прав! Она сладко зевнула и повернулась на спину…

В этот момент открылась дверь и в комнату мелкими, быстрыми шажками прошмыгнула какая-то фигурка. В своем длинном, до пола, широком, светлом одеянии она больше походила на призрак. Но разве призраки возятся у окна, открывают занавеси?..

В комнату ворвался ледяной утренний воздух. Съежившись, Беатриче натянула одеяло до подбородка. Никакого желания вылезать из теплой постели не было. Она устала, в комнате собачий холод, да и за окном еще довольно темно. Она закрыла глаза и затихла. По жизненному опыту, почерпнутому в гареме эмир Бухары, знала: слуги, если их не замечать, обычно быстро исчезают. Но этот призрак, по-видимому, придерживается других правил.

Семенящими шажками кто-то приблизился к постели, и над ухом Беатриче раздался тихий, нежный звон фарфорового колокольчика. Она ощутила легкое, прохладное прикосновение к своей руке – словно на нее упала снежинка, – и тихий голос что-то сказал ей на языке, в котором она с большим трудом угадала арабский.

Беатриче непроизвольно подняла голову: над ней склонилась небольшого роста женщина, облаченная в широкие белые шаровары и свободную блузу с наглухо застегнутым на шее воротом. Та самая китаянка, о которой вчера говорил Маффео?

Но, как Беатриче ни старалась, она так и не вспомнила ее имени.

– Пора вставать, – молвила женщина на ломаном арабском с сильнейшим акцентом.

Беатриче с трудом поняла, чего от нее хотят. Перевернулась набок, потянулась и протерла глаза.

– Так рано? Сейчас ведь еще ночь!

– Нет, – ответила та с улыбкой.

Если морщины на лице человека означают то же, что годовые кольца – на спилах деревьев, китаянке можно дать по меньшей мере лет сто двадцать. Что-то здесь не так…

– Солнце уже всходит.

Да, правда: звезды начали постепенно гаснуть. Кусочек неба, видневшийся с ее кровати, уже не черный, а темно-синий с легким налетом серебра. Который теперь час – пять утра? Уж во всяком случае, не больше шести. Слишком рано для человека, которому не надо идти на работу. Тем не менее Беатриче поднялась и села на постели. Она здесь гостья, правила вежливости требуют подчиняться распорядку, принятому в доме хозяев.

Старуха поставила поднос на прикроватный столик. С нескрываемым восхищением Беатриче рассматривала посуду: три пиалы из тончайшего фарфора, все неодинаковой величины, к каждой своя крышка; покрыты глазурью разных цветов: светло-зеленого, светло-голубого и коричневого. Простая, изысканная форма – отрада для глаз поклонника дзен-буддизма. Эти три сосуда посчитал бы своим шедевром топ-дизайнер конца двадцатого века.

– Тебе надо поесть, – сказала старуха. – Тебе и твоему ребенку. – Она сняла крышки и на некоторое время исчезла в клубах пара.

Вдруг Беатриче почувствовала сильный голод. Ничего удивительного – ведь ничего не ела со вчерашнего дня. Она бросила жадный взгляд на пиалы: в самой большой рис, в средней что-то напоминающее вареные овощи, в самой маленькой прозрачная жидкость светло-зеленого цвета, очевидно, чай. Старуха протянула миску с рисом и пару палочек.

Рис на завтрак удивил Беатриче: необычно, но очень вкусно. Вообще-то она принадлежала к тем, кто предпочитает экзотическую пищу, – даже на завтрак могла съесть «чили кон карне». Сегодняшний завтрак вполне в ее вкусе: отменный рис, великолепное блюдо из овощей, грибов, побегов, стеблей бамбука и зеленых листьев, похожих на салат; приправлено острыми пряностями, кориандром, имбирем и слегка корицей. От всего этого немного жжет во рту, пробуждая в столь ранний час все жизненные силы.

Китайские палочки из темного дерева, изящной формы, с серебряными колпачками не представляют для нее трудностей. Они с Маркусом часто посещали первоклассные китайские и японские рестораны, так что она давно научилась пользоваться галочками вместо ножей и вилок. «Все в жизни может пригодиться, даже Маркус Вебер», – подумала она и набросилась на еду.

Старая служанка протянула Беатриче миску с овощами и чашку с чаем, – мол, пей, не выпуская палочек из рук. Потом вдруг осторожно вытерла ей рот платком, чем привела ее в изумление. Кто она здесь – не более чем гостья, безымянная чужестранка, приживалка при дворе великого хана. Если даже с ней так возятся, как насчет самого Хубилай-хана? Интересно, он ест сам или его кормят с ложечки?

– Как твое имя? – спросила она, закончив трапезу.

Китаянка уже наливала ей еще чаю.

Та бросила на нее удивленный, почти презрительный взгляд. Боже, она не должна задавать ей никаких вопросов!

– Я прибыла сюда издалека, – начала Беатриче, пытаясь исправить свою неловкость, – у меня на родине принято обращаться к людям по имени. Мое имя Беатриче, Беатриче Хельмер. А твое?

– Минг, – ответила старуха, не глядя на нее.

– Минг – и все?

– Да, все. – Неуловимым движением она поставила чайную пиалу на поднос и спрятала руки в широких рукавах блузы.

Держится гордо и замкнуто. Сейчас, когда улыбка исчезла с ее лица, Беатриче поняла, что с самого начала было ей неприятно в этой женщине: ее приветливость фальшива. Улыбка кажется по-матерински ласковой, но это не более чем маска – ее надевают при случае, но глаза остаются холодными.

– Я могу тебя называть Минг?

Старуха коротко, почти незаметно кивнула – это едва не ускользнуло от взгляда.

– Маффео Поло сказал, что будет здесь, когда взойдет солнце, – пояснила Минг.

Беатриче отметила, что голос у нее сухой и безразличный. Старая китаянка сжала губы, и меж бровей у нее пролегла глубокая складка.

– Ты должна спешить. Для женщины из хорошего дома негоже принимать Маффео Поло в постели.

По-солдатски грубым движением она откинула одеяло и помогла ей подняться с постели. Когда они оказались друг против друга, Беатриче заметила, как низкоросла китаянка – ниже ее на целую голову. Та проворно притащила большой глиняный таз и огромный кувшин – весом, очевидно, не менее десяти килограммов.

Не моргнув глазом и не охнув, старуха подняла его и налила горячую воду в таз. Затем помогла Беатриче раздеться и принялась тереть ее губкой – быстро, привычно, без всяких сентиментальностей: ни тени восхищения или преданности.

Что-то подобное Беатриче наблюдала у некоторых медсестер в больнице – они рассматривали свою профессию как тяжкое бремя. Пациенты таких очень не любят. Вот старуха дошла губкой до живота – черты лица ее несколько смягчились, складка меж бровей разгладилась. Беатриче отчетливо ощущала движения ребенка, бойко колотившего ножками у нее в животе. И Минг это заметила.

– Маленький тигр тоже проснулся, – произнесла она с улыбкой.

На этот раз взгляд ее выражал тепло и понимание. Она пробормотала что-то по-китайски, чего Беатриче, естественно, не поняла, но интонация была симпатичная. Возможно, сейчас подходящий момент подружиться с ней…

– Прости, если я чем-то обидела тебя, – решилась Беатриче. – Я этого не хотела. Не знаю пока обычаев вашей страны и потому прошу набраться терпения со мной.

– У меня есть терпение.

Минг вынула из корзины одежду и аккуратно разложила на постели. Появится ли Маффео так скоро, или старуха просто хочет увильнуть от общения с ней – Беатриче так и не поняла.

– Много терпения. Надеюсь, брюки подойдут. – И поднесла ей брюки, расправив штанины, чтобы было удобно просто шагнуть в них.

В этот момент взгляды их встретились, и Беатриче все поняла. В глазах старой китаянки она прочла всю ее историю – печали, страдания и лишения…

Беатриче вспомнила вдруг кое-что из истории. Хубилай-хан – монгол; воинственный тиран, ненасытный в своем стремлении к власти над всем миром. Его огромная империя сформировалась и держалась исключительно на военной силе. Китайцы в покоренных им провинциях не кто иные, как военнопленные – просто добыча. Соответственно с ними и обращались – как с побежденным народом. И вот сейчас этим народом – с его древнейшими традициями, его культурой, искусством и поэзией, создавшим во многих сферах такие шедевры, как эти фарфоровые сосуды, – правят дикие кочевники, по большей части необразованные воины и пастухи.

Минг по рождению наверняка не из сословия слуг. Уже ее гордая, прямая осанка свидетельствует о чувстве собственного достоинства, свойственном женщине из хорошей семьи. Кто знает, какая история скрывается за ее фамилией, которую она не пожелала назвать… Может быть, это единственное, что ей оставили монголы, последний остаток самоуважения.

Неудивительно, что она скрывает свою фамилию. Ее силой принудили служить монголам, заставили даже выучить такой чуждый для нее язык, как арабский.

Беатриче попыталась представить себе, что сделала бы сама на месте старой китаянки. Ведь ее пребывание в гареме эмира Бухары отчасти сравнимо с положением Минг. Она тогда чуть не сошла с ума, питая к эмиру лишь ненависть и отвращение. «Я понимаю твою ненависть, – думала она. – Очень хорошо понимаю». Старая китаянка опустила глаза и помогла ей одеться. Больше обе не проронили ни слова.

Беатриче оглядела себя в зеркале. На ней красовался китайский костюм из шелка: воротник расшит цветочным орнаментом, поверх блузы яркий стеганый жилет. Минг стянула ей волосы в узел и закрепила заколками и гребнями из рога и перламутра. Если бы не светлые волосы, ее вполне можно принять за восточную красавицу.

Неужели эта женщина, что смотрит на нее из зеркала, и есть Беатриче Хельмер – равнодушно, спокойно оглядывает себя, прилетев из другой культуры, из другой эпохи? Вот она стоит здесь и смотрит на свое отражение в зеркале, словно это самое обыденное занятие на свете. Что же, эти фантастические прыжки из одного времени в другое так же легко совершить, как забронировать авиабилет из Гамбурга на Кипр?..

И странно, она ни на минуту не усомнилась, что все это происходит именно с ней, и не во сне, а наяву. В первый раз – около шести месяцев назад, – когда камень отправил ее в необыкновенное путешествие в Бухару, она впала в глубокую депрессию. Неустанно твердила себе тогда: все, что видит вокруг – женщины в мусульманских одеяниях, евнухи, восточная мебель и другие предметы, – не более чем галлюцинации, бред сумасшедшей.

И это была нормальная реакция: разве в реальности представишь такое: человек потерял сознание, а пришел в себя в другом времени и пространстве?! Теперь-то вот здесь она все воспринимает как действительно существующее, – может быть, благодаря Маффео. Он что-то знает о ней и о камне Фатимы. А что если ему ведомо даже, чего камень хочет от нее?

Надо поговорить с Маффео и поскорее. Скоро он появится… В дверь громко постучали. Мелкими шажками Минг просеменила туда, открыла и отступила на шаг в сторону, согнувшись в глубоком поклоне.

– Доброе утро! – поздоровался Маффео.

Беатриче повернулась в его сторону – о, он не один! Радость ее вмиг сменилась разочарованием: теперь не удастся поговорить с ним о камне. Ей придется набраться терпения. Опять терпеть… Не намеренно ли он привел с собой еще кого-то?

Спутник Маффео выше его на голову. На обоих схожая одежда, но незнакомец выглядит воинственно и даже дико. Из-под красно-синего кожаного шлема выбиваются угольно-черные волосы. Лицо мрачное, а на удивление светлые глаза мечут искры – кажется, вот-вот набросится и снесет голову кривой саблей, торчащей из-за пояса. Грозен, вид его устрашает – такими она всегда и представляла себе монголов.

Этот человек произнес несколько слов на языке, в котором Беатриче не разобралась еще прошлый раз.

Наверное, какой-нибудь диалект монгольского… Минг тем временем выскользнула из комнаты. Ну что ж, если и Маффео сейчас исчезнет – остается кричать во всю мочь… С этим парнем из прошлого лучше не оставаться вдвоем, даже во сне.

– Это Джинким, брат великого и всемогущего хана и наследник престола. Пришел говорить с тобой, – обратился к ней Маффео по-арабски.

Беатриче поклонилась. Она еще не поняла до конца, какое положение занимает брат хана у монголов, но прозвучало так: он второй человек в государстве. Во всяком случае, поклониться никогда не помешает. Она поднялась и некоторое время молчала. Прожитые в гареме месяцы научили ее быть осторожной. Стоит хорошо подумать, прежде чем обратиться к мужчине первой.

Размашистым шагом монгол пересек комнату и оседлал один из стульев. Маффео последовал за ним и сел рядом. Беатриче обвела взглядом помещение: здесь всего два стула. Вероятно, ей следует… и направилась к постели. Маффео бросил в ее сторону предупреждающий взгляд и чуть заметно покачал головой: мол, не садись. Что это такое, уж не допрос ли они собираются ей учинить или здесь так принято обращаться с женщинами?

Монгол что-то проговорил и кивком пригласил ее подойти ближе. Когда она приблизилась, он обратился к Маффео. У Беатриче помутилось в глазах. Неужели она допустила ошибку?.. В речи монгола звучат гнев и подозрительность.

– Джинким спрашивает, владеешь ли ты монгольским языком.

Беатриче отрицательно покачала головой. Монгол вскочил со стула и в два прыжка оказался рядом с ней. Его голос, резкие, гневные слова, вырывающиеся из сверкающего белозубого рта, напоминали лай разъяренного пса, огромного и очень опасного.

Она в страхе отпрянула. Он снова заговорил, на этот раз еще громче. У нее перехватило дыхание. Лучше сквозь землю провалиться, убежать отсюда… Как загнанный в угол, затравленный зверек, уставилась она в горящие гневом глаза монгола. Не темные глаза, обычные для его нации, а два ослепительно-зеленых, горящих огня – два ярких нефрита, пронзающих мозг…

Это не человек, а дракон, принявший человеческий облик! Сейчас откроет рот – и оттуда, как из пасти дракона, изрыгнутся языки пламени. В отчаянии попыталась она поймать взгляд Маффео.

– Он хочет знать, почему ты подошла к нему, если не понимаешь его языка.

О, у нее земля уходит из-под ног… какая чепуха, мелочь! Неосознанная реакция, ничтожное мгновение, длившееся доли секунды… И из-за такого пустяка распрощаешься с жизнью, вернее, с двумя жизнями…

– Но он… кивнул мне… он… – в смятении забормотала она и отступила еще на шаг.

Но, видно, тщетно – какое бы расстояние ни отделяло ее от свирепого монгола, ничто уже не спасет! Грозный вид ханского брата красноречивее слов: этот прирожденный охотник не упустит убегающую дичь.

– Он же кивнул мне, чтобы я подошла ближе! – повторила она в отчаянии.

Глаза монгола сузились до тончайших щелок, он резко повернулся и ринулся обратно к своему стулу. Беатриче поразилась, что ее последние слова Маффео не перевел. Монгол что-то сказал ему, кивнул и снова поднялся.

Маффео жестом дал понять, чтобы Беатриче поклонилась. Она сделала такой низкий поклон, что почувствовала затылком воздушную волну от размашистых шагов монгола, направлявшегося к выходу.

– Вернусь, как только смогу, – на ходу шепнул Маффео, следуя за ним. – Тогда поговорим.

В полной растерянности она смотрела вслед уходящим. Этот Джинким, по-видимому, прекрасно понимал ее. Что это было? Он что, ее испытывал? Если да, то зачем?

– Боже мой, куда я попала! – вслух запричитала она и, обессиленная, опустилась на кровать. – По сравнению с этим монстром даже эмир Бухары кажется безобидным ягненком.

– Ты убедил меня. Я разделяю твое мнение. Кажется, эта женщина в самом деле не представляет собой угрозы. Во всяком случае, сейчас! – объявил Джинким Маффео. – Давай поднимемся на башню и поговорим! Там нам никто не помешает.

Правильнее было бы сказать: «Давай взлетим на башню!», – думал Маффео, с трудом поспевая за другом по крутым ступеням. Тяжело дыша, он старался не отстать и не пропустить его слов.

– Ее страх был неподдельным, это видно по глазам. Она не притворяется.

– Ты очень напугал ее, Джинким. Зачем ты это сделал? – Маффео вытирал пот со лба.

Ноги у него налились свинцом, колени не сгибались. При подъеме на каждую ступень он чувствовал, как скрипят суставы ног, будто в них впиваются бешеные собаки. «Все, эта ступень для меня последняя, – говорил он себе. – Больше не могу! Когда же кончится эта треклятая лестница?!»

– Пойми меня правильно, друг мой, – с трудом выговорил Маффео. – Она ждет ребенка.

Джинким равнодушно пожал плечами.

– Ну и что? Я должен был испытать ее. Это мой долг.

Слаба богу, лестница кончилась… Джинким с силой толкнул дверь, и они оказались на верхней площадке башни. Она была огорожена стеной, доходящей по высоте им до пояса. С этой самой высокой точки дворца открывался вид на весь Шангду – город великого хана: на узкие улочки и широкие площади; огромные сады, напоминающие парки; округлые дома из белого мрамора; храмы и мечети, где поклонялись всем богам. Но этого мало: куда глаз хватал, с башни великолепно обозревались окрестности, растворяясь в бескрайней степи… Маффео не обращал внимания на все эти красоты – его мучили мрачные, печальные мысли. В изнеможении прислонился он к стене и украдкой потер больное колено, с ужасом думая о предстоящем спуске.

– Почему? – Он прилагал все силы, чтобы не застонать. – Зачем ты хотел испытать ее?

– Эта женщина выплыла из Небытия. И она говорит на языке арабов.

– Джинким, я же тебе объяснил…

– Знаю. Ты мне уже все рассказал. О том, где она родилась, об эмире и всей прочей ерунде. Но все это – только с ее слов. Где эта страна, в которой, как она говорит, находится ее родина? Я такой страны не знаю! А ты? Ты знаешь? Она могла обмануть тебя. – Он скрестил руки на груди. – Через два дня из Тайту вернется мой брат. Ты понимаешь, что это означает? Я не могу рисковать.

– И что ты собираешься теперь делать? Хочешь запереть ее, пока великий хан не покинет Шангду? Ведь это может продолжаться до весны.

Джинким покачал головой.

– Нет. Я уже сказал тебе: я верю, что эта женщина не представляет угрозы. Но ты поручишься за нее, мой друг. Поклянешься своей жизнью.

– Хорошо, я…

– Я знаю, что у тебя тоже есть тайна, Маффео Поло! – прервал его Джинким. – Может быть, эта женщина делит с тобой твою тайну?

У Маффео перехватило дыхание, под взглядом Джинкима стало душно, воротник давил шею… Что он знает? Известно ли ему о камне Фатимы? О том, что Маффео владеет камнем? Видел ли он там, в степи, сапфир в руке у Беатриче?.. Маффео боролся с собой. Может быть, рассказать Джинкиму о камне Фатимы? Он поклялся, что сохранит камень, – да, это так! Но он сильно дорожит дружбой с Джинкимом, она много значит для него, очень много…

Зачем только лама Фагспа возложил на него эту ответственность?! Маффео мучительно размышлял, взвешивая на чаше весов – говорить или не говорить?..

– Я всегда знал, что ты мне доверяешь, – наконец произнес он и почти решился: есть на свете вещи, которые важнее, чем симпатии, дружба и даже жизнь.

– Ты не ошибся, – подтвердил Джинким. – Я верю тебе, друг мой. Верю тебе больше, чем всем остальным в окружении великого хана! Но я не глупец. Думаю не только о том, что вижу и слышу, но и том, чего не вижу и не слышу. – Он положил руку на плечо Маффео и улыбнулся. – Храни свою тайну, мой друг и товарищ по охоте! Хорошо храни. Я не хочу отнимать ее у тебя. Но не забывай: твоя тайна не должна быть угрозой для моего брата.

Маффео взглянул на Джинкима – он испытывал больше чем облегчение. В глазах его стояли слезы, позволительные даже мужчине. Джинким все понял. Маффео положил руку на руку монгола и крепко ее пожал.

– Ты можешь положиться на меня, Джинким, мой друг и товарищ по охоте! Клянусь тебе всем, что для меня свято!