"Рука Фатимы" - читать интересную книгу автора (Вульф Франциска)

III

Маффео Поло сидел верхом на лошади и рассеянно всматривался вдаль. В этот день охота по необъяснимым причинам не доставила ему никакого удовольствия. Поскольку ничего другого не приходило в голову, он объяснил это присутствием своего брата Никколо – тот вместе с Джинкимом сопровождал его сегодня. Это бывало нечасто: у брата слишком много важных дел, и на такую «праздную вещь», как он всегда называл охоту, не оставалось времени.

Но при чем тут Никколо, если орлица, сидящая на плече Маффео, сегодня такая тяжелая, словно вылита из свинца? А может, дело в том, что день выдался особенно холодный. Близится зима, высокая степная трава, подернутая серебристым инеем, хрустит под копытами лошадей. Над безлесной степью веет ледяной ветер – несмотря на ослепительно синее небо, у него привкус снега – и тысячами острых иголочек впивается в кожу.

В глубине души Маффео понимал, что Никколо тут ни при чем. Не Никколо причина его тоски и неудовлетворенности и не холод. Просто он боится смотреть правде в глаза – любой правде.

– Чего ты ждешь, Маффео? – крикнул Джинким, отвлекая его от мрачных мыслей, и рассмеялся.

Улыбка расплылась во все лицо монгола. Казалось, он не замечал дурного настроения товарища по охоте.

– Если ты сейчас не прогонишь свои мысли, твоей орлице не достанется добычи.

Маффео поднял голову, прикрывая рукой глаза, чтобы не слепило солнце. Но птицы, которую недавно Джинким выпустил в небо, он не увидел. Неужто она набрала такую высоту? А может быть, дело в зрении – он стал плохо видеть?

Маффео вздохнул. Как хорошо было бы сейчас неспешно скакать по холмам, дышать зимним воздухом, напоенным запахами высоких трав, а не мчаться в головокружительном темпе за беркугом и его добычей! Но признаться в этом Джинкиму он не мог – тот бы его не понял. Как ему понять! Монгол в полном расцвете сил, жизнь бьет в нем ключом. Он любит охоту с беркутом и стремительный бег лошади по бескрайним монгольским степям. Пока что ему неведома разрушительная сила старости; он не стремится к покою и теплу согревающего огня. Маффео поежился: тоска его обрела наконец свое презренное и роковое имя – старость.

– Джинким прав, – высказался Никколо.

У брата голова занята только ценами на зерно и поиском выгодных торговых путей, и все же охота, кажется, доставляет ему большее удовольствие, чем Маффео.

– Джинким уведет у тебя всю добычу.

Орлица будто поддакивала словам Никколо. Рвала кожаный шнурок, на котором ее держал Маффео, стремилась взлететь вслед за своей сестрой – клекот ее слышен из-под колпачка, что накрывает ей голову. Постепенно рука Маффео под тяжестью огромной птицы онемела.

Болело плечо, все явственнее он чувствовал ее когти, – несмотря на толстые рукавицы из двухслойной кожи, прошитые двойным швом, они глубоко впиваются ему в руку. Когти и клюв беркутов обладают такой мощной силой, что могут в клочья разорвать лису или волка. Охотник должен всегда быть начеку, чтобы птица не поранила и его самого.

«Пальцы одеревенели, – думал Маффео, осторожно снимая колпачок с головы птицы; голова его вплотную приблизилась к клюву беркута. – Старик я стал, надо мне сидеть дома и греть ноги у огня, а не ходить на охоту».

На эту охоту его пригласил Джинким – его и Никколо. Только он и его брат – больше никто не сопровождал Джинкима на охоте. А кто он такой, Маффео Поло, чтобы отвергать этот знак дружбы со стороны брата и наследника престола великого Хубилай-хана?

Он отпустил повод – и орлица взлетела. Издав пронзительный клекот, снова ущипнула Маффео за руку, как бы стараясь отомстить ему – так долго держал ее на привязи. Потом расправила крылья, задев Маффео по щеке и чуть не сорвав с головы подбитую мехом шапку. Большая птица величественно взмыла в небо – устремилась туда, где и должна быть птица. Там, высоко-высоко, обе птицы встретились и превратились в две маленькие черные точки посреди бескрайней небесной сини. Они кружились друг вокруг друга, резко пикировали вниз, потом опять взмывали ввысь. Это их танец.

«Танец свободы», – думал Маффео. С завистью он смотрел на вольных птиц, втайне надеясь, что на этот раз они воспользуются свободой и больше никогда не вернутся назад. Он провожал их взглядом, мыслями летел вместе с ними над монгольской степью, пересекая горы и моря, пока не оказался далеко-далеко… В том городе, где люди передвигаются на лодках; там каналов больше, чем улиц и переулков, в его любимом городе…

Вот уже шесть лет он вместе с братом Никколо и его сыном Марко живет при дворе великого и всемогущего Хубилай-хана, равного которому по роскоши и богатству нет никого на свете. Даже дворец Папы Римского не идет в сравнение с ним. Им хорошо здесь. Они советники великого Хубилай-хана, а стало быть, люди в высшей степени почитаемые. Сам владыка относится к ним со всем радушием. У них отдельные покои, по величине не уступающие дворцам дожей в Венеции. У Маффео слуги готовят еду на его вкус и предоставлены только ему. Ни в чем он не знает отказа. Даже самые невероятные его желания выполняются как по мановению волшебной палочки. Это жизнь в раю. Но даже в Эдеме водятся змеи. И Маффео устал от придворной жизни с ее интригами, льстецами и подхалимами. Все чаще он мечтал о возвращении на родину. Отдал бы жизнь за то, чтобы снова оказаться там. Венеция… При этом слове у него от тоски ныло сердце, а глаза наполнялись слезами. Наверное, это еще один признак надвигающейся старости, желание старого человека закончить свою жизнь там, где она началась.

– Ты только посмотри! – закричал Джинким, снова отвлекая Маффео от невеселых мыслей. – Беркуты поймали добычу!

Напрягши зрение, Маффео тоже заметил двух беркутов: кружат и кружат над одним участком… вот опустились на землю. Джинким издал высокий, гортанный охотничий рык, свойственный монгольским воинам, и пришпорил коня. Надо мчаться во весь опор, чтобы доскакать до беркутов, прежде чем они разорвут добычу своими мощными когтями и клювами и сделают шкуру убитого зверя непригодной.

Никколо и Маффео неслись вслед за монголом что было сил. Для Маффео эта скачка, хоть и на короткое расстояние, – настоящая пытка. Каждый шаг, любая неровность или впадина, какой-нибудь камень тяжелым молотом отдавались у него в костях.

Ему приходилось напрягаться, чтобы удержать поводья. Куда девалась былая легкость, с какой он совсем недавно сидел верхом на лошади? Украдкой он взглянул на Никколо: если тот и ощущает признаки приближающейся старости, то вида не подает.

Когда они вернутся в Шангду, надо будет обратиться к одному из врачей-китайцев. Может быть, помогут своими травами и иголками… Но больших надежд он, в сущности, не питал. Мудрец из мудрецов едва ли в состоянии вернуть ему молодость.

Еще не догнав Джинкима, Маффео уже понял – случилось что-то страшное. Он определил это по звукам: за верхушкой холма пронзительно клекотали оба беркута, словно в них вселились демоны или духи умерших. В этом клекоте, сопровождаемом громкими окриками Джинкима и жутким рычанием какого-то зверя, слышались ярость и страх смерти.

По спине Маффео пробежали мурашки – никогда он не слышал ничего подобного. Даже неопытный охотник Никколо пришел в ужас.

– Что там случилось? – спросил он.

– Не знаю. Здесь что-то не то…

Джинким в опасности? Маффео забыл все свои болячки. Испытывая страх за друга, он потянул поводья, и лошадь поскакала вверх по склону холма. Когда он почти добрался до вершины, на него с громким клекотом спикировала его орлица. Автоматически он выбросил левую руку вверх, и птица села на нее. Под ее тяжестью его едва не вынесло из седла. Орлица переступала с одной лапы на другую, терлась клювом о кожаную рукавицу и бурно клекотала – словно говорила, как истосковалась по нему.

С тех пор как они поселились при дворе Хубилай-хана, Маффео регулярно ходил с монголами на охоту. Но такое с ним впервые. Ловчие беркуты, хотя всегда возвращаются к своему хозяину, не ручные. Эти дикие птицы никогда не показывают охотнику своего благорасположения, разве что в легендах и мифах. Так что же все-таки произошло?

– Боже всемогущий! – воскликнул в этот момент Никколо и быстро осенил себя крестом. Он побледнел как мел. – Боюсь, Джинкима нет в живых!

Маффео сам увидел, что привело брата в такой ужас, и застыл на месте. Перед его глазами расстилалась широкая долина; посреди нее неподвижно, как статуя, на корточках сидел Джинким. Вокруг него разлилась лужа крови. Но он жив – во всяком случае, пока. Голос Никколо, кажется, вывел монгола из транса. Медленно, словно очнувшись от страшного сна, он поднял голову: по лицу текла кровь.

– Маффео! – крикнул Джинким сдавленным голосом, как будто невидимая рука пыталась его задушить. И еще раз: – Маффео!

Маффео пришпорил коня и поскакал вниз. Беркут издал грозный клекот, взмахнул крыльями, но не взлетел, а вонзился когтями в руку хозяина. Однако Маффео ничего не замечал.

Он спрыгнул с лошади, несмотря на боль в суставах, преодолел последние метры и упал рядом с другом на колени.

– Джинким! – прохрипел он. – Ты ранен?

Джинким покачал головой, и Маффео разглядел: кровь, что течет по лицу, – не его кровь. В кровавой луже плавают коричневые перья, а рядом лежит растерзанная и обезображенная тушка орлицы.

– Боже милостивый, что это?!

– Это лисица, – Джинким поглаживал останки птицы, словно потерял лучшего друга.

– Лисица?! – воскликнул Маффео. – Как это возможно? Как лисица могла справиться с беркутом?

Джинким в растерянности пожал плечами.

– Эта лиса – бестия, косматый дьявол в рыжей шкуре! Я никогда не видел такой большой лисицы. Обе птицы бросились на нее, раздирая ее клювами и когтями. Она отбивалась, защищалась как оглашенная. Беркуты тоже не ожидали такого сопротивления, пытались спастись, но не успели. Лисице удалось схватить когтями мою птицу. А потом… – Джинким в ужасе закрыл глаза и замолчал ненадолго. – Это была не просто борьба, Маффео. Лиса не просто убила птицу – она ее разорвала в клочья… Сначала оторвала крыло, чтобы та не улетела. Но орлица не сдавалась. От боли и страха как безумная пыталась убежать, спотыкалась о сломанное окровавленное крыло. Потом упала и с трудом поползла на брюшке. До конца своих дней не забуду этого ужаса….

Он опять умолк, собираясь с силами.

– Твоя орлица атаковала тварь когтями и клювом. Я закричал – пытался отогнать от птиц лису. Даже послал стрелу, но безуспешно. Лиса не выпускала беркута из когтей, впилась ему в спину. Я слышал, как хрустели его кости. Моя орлица с трудом вырвалась, заметалась, как былинка на ветру, страшно заклекотала… Никогда не слышал такого клекота. Обессилев, она упала навзничь. Но лисица все не выпускала ее. Когда птица совсем ослабела, лиса в последний раз вцепилась ей зубами в горло и убежала даже не оглянувшись.

Маффео видел кровавые следы на траве, которые вели к другому холму.

– Ты сказал, что выпустил в нее стрелу? Попал?

Джинким кивнул.

– Да, ниже правого плеча. Было много крови, но зверь будто не заметил.

– Идем, догоним ее! – предложил Никколо. – Если лисица ранена, далеко не уйдет.

Но Джинким только покачал головой.

– Не думаю, что мы найдем ее. – И бросил взгляд на Маффео. – Это не простой зверь. Это оборотень – демон принял обличье лисицы, чтобы обмануть нас. Или же это был знак богов!

– Знак богов?

Джинким с важностью кивнул.

– Да, знак. Знак того, что кто-то должен умереть. И очень скоро.

Никколо нахмурился. Маффео хорошо представлял, какие мысли бродят в голове брата, – знал его отношение к монгольским верованиям. Монголы видят в каждом событии знак – дурной или добрый. В любое время готовы к встрече с духами, верят в мистическую силу демонов.

Для Никколо это не более чем языческий предрассудок. Конечно, он знает, что в мире существует не только добро, но и зло. Что дьявол вселяется в слабые души, чтобы ввести в соблазн верующих. Но лишь Господь Бог вершит судьбами людей, и если хочет подать знак своим чадам, то посылает ангела на землю, но никогда не принимает лисьего обличья. Маффео избегал взгляда Никколо, не будучи уверен в его убеждениях.

– Есть и другое, более простое объяснение, – продолжал Никколо. – А если эта лисица всего-навсего защищала своих щенят или она бешеная… Или того проще – ты перепутал зверя: это вовсе не лиса, а волчица или даже медвежонок, отбившийся от матери?

У Маффео перехватило дыхание. Джинким – опытным следопыт; как все монголы его сословия, с ранних лет ходит на охоту. С закрытыми глазами, по одному запаху может отличить лису от волка или медведя. Своими словами Никколо наносит ему тяжкое оскорбление. Но Джинким только посмотрел на него долгим взглядом и произнес спокойно:

– Я знаю, кого видел.

– Хорошо. Предположим, это лиса. Тогда нам надо ее найти! Следы четко видны на траве. Разве тебе не хочется достать эту гнусную тварь? Кто знает, может, она уже сдохла и мертвая валяется за холмом? Со стрелой в спине далеко не убежит.

Джинким вздохнул.

– Никак не пойму вас, людей из Страны заходящего солнца. У вас в голове только ваш невидимый бог, и вы не придаете никакого значения знакам, которые у вас на виду. – Он покачал головой. – Ну что ж, идем по следу! Но только до ближайшего холма. Не найдем лисицу – дальше не двинемся.

– Хорошо, – улыбнулся Никколо. – Увидите – я окажусь прав.

Маффео с Джинкимом переглянулись – ни тот ни другой не верили, что встретятся с лисицей, разве только во сне.

Оседлав лошадей, они поскакали вверх по склону холма. След лисы так хорошо виден – они легко шли по нему, перевалив за вершину холма, вплоть до низины, где след обрывался. Соскочив с лошади, Джинким присел на корточки.

– След обрывается… – Он немного помедлил. В голосе его слышался ужас. – Лиса превратилась в дух… и улетела.

– Чепуха! – заявил Никколо. – Это невозможно! Где-нибудь спряталась. Может быть, ты плохо смотрел? – И пришпорил лошадь.

Маффео долго глядел ему вслед. Никколо скачет дальше как ни в чем ни бывало… А у Маффео бешено стучало сердце. С тех пор как они покинули Венецию, он многое повидал в жизни. Но и целой жизни не хватит, чтобы разгадать только тайны Нового Завета. Так по какому праву Никколо считает абсурдом загадочные явления в других концах света? Ведь Библия, как ее трактуют европейские христиане, – это только часть мировой правды.

– Джинким! – воскликнул Никколо. – Смотри, что там – впереди?! – Там что-то лежит в траве… похоже на большой сверток. Это, должно быть, наша лисица!

Монгол выпрямился и посмотрел в ту сторону, куда показал Никколо.

– Ты прав и не прав, – откликнулся Джинким. – Там в самом деле что-то лежит. Но это не лиса… Кажется, человек.

– Человек?! – воскликнул Никколо и недоверчиво посмотрел в ту сторону. – Тогда давай посмотрим, кто там! Давай, чего ты ждешь?! Может быть, он ранен и нуждается в нашей помощи!

Никколо поскакал в направлении «свертка». Джинким и Маффео переглянулись.

– Прости меня за откровенность, друг, но боюсь, что однажды твой брат нашлет на нас беду. Он очень опрометчив. Только глупец не придает смысла знакам, которые посылают нам боги.

Маффео согласно кивнул.

– Знаю. Но мы не можем оставить Никколо одного, что бы там ни было. В конце концов, он мой брат.

И они медленно поскакали вслед за Никколо. Подъехав ближе, Маффео понял, что Джинким прав. То, что издали выглядело клубком шерсти или комом тряпья, который потерял караван, проходя этим путем, на самом деле оказалось человеком. Джинким спрыгнул с лошади и подошел к Никколо: тот внимательно изучал лежащее в траве тело.

Да это женщина… При виде ее у Маффео сжалось сердце. Лежит на спине, глаза закрыты, красивые тонкие руки сложены на груди. Светлые волосы обрамляют голову сплетенным из золотых нитей венком.

Это зрелище напомнило ему картины в венецианских соборах – изображения святых мучениц: лица цвета белого алебастра, золотистые волосы и светящийся ореол вокруг головы. Святые, правда, изображаются в европейских одеяниях. А тут – длинное монгольское платье, расшитое яркими цветами… не вписывается в образ. Как и ее обветренные покрасневшие руки, больше похожие на руки прачек из дворца Хубилай-хана.

– Она не…?

– Нет, – Джинким покачал головой, – дышит…

– Кто она? – тихо-тихо, вроде самому себе, задал вопрос Никколо. Видно, боялся разбудить незнакомку.

– Не знаю, – прошептал Джинким. – Хотя у нее руки прачки, но одежда благородной женщины. А посмотри на ее белоснежную кожу… Ясно – в поле никогда не работала. Как эта женщина оказалась в нашей степи, к тому же совсем одна?..

– Есть только одно объяснение, – заговорил Маффео. – Она…

– Могла быть одной из жен в гареме великого Хубилай-хана! – перебил его Никколо. – Что если ее похитили разбойники или работорговцы? Или она сбежала из гарема?

Джинким покачал головой.

– Не думаю. Если она из гарема брата – я бы ее запомнил.

Никколо насмешливо поднял бровь.

– Как можно запомнить всех наложниц хана – им несть числа. Думаю, сам владыка не упомнит всех своих возлюбленных.

– Возможно, ты прав, Никколо Поло, – с достоинством отозвался Джинким.

Маффео чувствовал, каких усилий стоит монголу сохранять спокойствие и оставаться вежливым.

– Но в гареме моего брата не так много женщин из ваших краев. К тому же, как ты, наверное, заметил, она ждет ребенка. Такие вещи не ускользнули бы от глаз моего брата.

– Тогда она, наверное, простая прачка. Похитила дорогую одежду и сбежала, – предположил Никколо, скрестив руки на груди; этот вариант вполне его удовлетворил. – Нам надо связать ее. Посадим на лошадь, привезем в Шангду и отдадим судьям.

Джинким и Маффео обменялись многозначительными взглядами. Как бы убедительно ни звучала версия Никколо – не верили они. Эта женщина кто угодно, только не беглая прачка.

– Она не ранена? – забеспокоился Маффео. – Может, нам следует ее осмотреть?

Джинким отступил на шаг назад и побледнел.

– Я ни за что не прикоснусь к этой женщине! Может, ее бросил караван на погибель, потому что она больна заразной болезнью. А если она демон или…

Никколо тяжело вздохнул.

– Ничего другого я и не ожидал услышать. Не ты один… – И умолк, заметив, видимо, что зашел слишком далеко. – Твое предложение не лишено смысла, Маффео. Джинким отказывается ее осмотреть… И что ж, тебе, как старшему из нас, и карты в руки. Но помни: скорее всего, это христианка. Не исключено, что оттуда же родом, что и мы.

Да, Никколо прав: возможно, эта белокурая, светлокожая женщина – их соотечественница. А если она дух, джин или демон, принявший личину слабой женщины? Ее цель – усыпить нашу бдительность, обманным путем пробраться в город хана и там произвести на свет ребенка-демона? А если нет и она действительно та, кем выглядит, – просто беременная женщина?..

Маффео невольно дал своей птице пересесть на руку Джинкима и склонился над женщиной.

– Маффео! – закричал Джинким. – Ты действительно хочешь сделать это?!

Маффео кивнул: лучше уж взять на себя этот грех, чем отвечать за смерть невинной женщины! И осторожно приступил к осмотру. Она не просыпалась, на лице не дрогнул ни один мускул, когда он прикоснулся к ней и что-то извлек из ее левой руки. Это оказался камень величиной с грецкий орех – сверкающий голубым светом сапфир невиданной красоты, какую встретишь раз в жизни. На миг он ощутил, как бьется его сердце. Возможно ли… посмотрел ей в лицо: мирно лежит с закрытыми глазами – как ангел. Нет, это не лицо воровки! Мгновение он всматривался в камень, потом быстро убрал его в карман широкого плаща – ни Никколо, ни Джинким ничего не заметили.

– Я не нашел на ней никаких ран! – закончив осмотр и тяжело дыша, объявил Маффео.

– Тогда почему она без сознания? – удивился Никколо. – Нам надо как можно скорее доставить ее в Шангду.

– Нет, – вскрикнул Джинким, – никогда! Я не позволю, чтобы эта женщина попала в город хана! Я не допущу, чтобы…

– А я согласен с Никколо! – перебил его Маффео. – Мы не знаем ее намерений и с какой целью она сюда явилась. Но думаю, эта женщина не представляет угрозы. Насколько могу судить, никакой она не демон – готов поклясться! Единственное, что знаю наверняка, – ей нужен врач. Мы не можем позволить ей, в ее положении, умирать на холоде – иначе будем повинны в ее гибели! Это все равно что всадить ей в сердце нож!

Джинким посмотрел на Маффео долгим взглядом и покорно кивнул.

– Хорошо. Возможно, ты прав. Я доверяю тебе, друг.

Маффео опустил руку в карман и ощутил тепло камня. Хранит он тепло рук незнакомки или сам излучает его? Пальцы Маффео скользили по его поверхности. Он испытывал ощущение чего-то знакомого – и в то же время чужого… Камень и ровный, и неровный. Так отличается любой предмет от своего зеркального отражения. Быть может, и этот камень – собрат или близнец другого…

«В одном я уверен, – размышлял Маффео, зажимая в руке сапфир, – эта красивая женщина не больше демон, чем я».

Медленно, будто не выйдя из состояния задумчивости, соизмеряя каждое движение, чтобы ничем не выдать себя, он сел в седло. Джинким, вероятно, слишком погружен в свои мысли. Внешне он сохранял учтивость, закрывая глаза на слабости стареющего друга. Ни намеком не торопил Маффео, терпеливо ждал, пока тот заберется на лошадь. Только тогда передал ему его орлицу.

Теперь следует позаботиться о загадочной чужеземке. С помощью Никколо он поднял ее и усадил на свою лошадь. Но прежде чем тронуться в обратный путь, они встретились взглядами. По грустному выражению зеленых глаз Джинкима Маффео понял – он все видел. Оба с болью сознавали: это их последняя совместная охота.

Маффео стоял у окна в своих покоях, наблюдая за тем, что происходит за их стенами. Свет восходящего солнца отражается в золоченых куполах ханского дворца… Чудесен вид куполов, зубчатых стен и башен. Из окон его жилища виден весь дворец. Но еще прекраснее и величественнее Шангду с восточной стороны, когда подъезжаешь к нему ранним утром: вспыхивает перед тобой в неземном блеске. Белый мрамор приобретает прозрачность, словно этот город, в отличие от всех других, построен вовсе не из камня. Вот почему верноподданные китайцы окрестили Шангду «хрустальным городом». Вряд ли найдешь для него более подходящее название.

За его спиной лежала чужеземка – в полумраке раннего утра, на узкой гостевой кровати. Ее бил озноб; слуги искупали больную в горячей воде и укутали одеялами. У постели ее стояли две чаши, наполненные раскаленными углями. В комнате так жарко, что у Маффео выступили на лбу капли пота.

Незнакомка была в том же состоянии, в каком нашли ее в степи Джинким, Маффео и Никколо. Со вчерашнего дня ни разу не шевельнулась. Кто она, откуда, как оказалась в степи? Что или кто оставил ее лежать там? Почему бросил? На все эти вопросы еще предстоит отыскать ответы.

Маффео бережно повертел камень в руке и посмотрел на просвет. Сапфир собрал в пучок лучи утреннего солнца, разбрызгав по комнате прыгающие синие искры.

Боже, как он прекрасен! До вчерашнего дня Маффео думал, что такой красоты не бывает на этом свете. Сегодня в камне появилось нечто новое, но это заметно лишь очень внимательному глазу: кромка скола идет несколько иначе и находится не совсем на том месте, что вчера. Неужто древняя, полузабытая легенда обернулась былью и другой сапфир в самом деле существует? В это трудно поверить.

В дверь тихо постучали. Не дожидаясь разрешения, в комнату бесшумно вошел слуга. Руки его скрывались в широких рукавах белого балахона.

– Господин, – заговорил он, отвешивая глубокий поклон, так что Маффео увидел длинную косу, заплетенную на затылке и черной змеей свисающую по спине. – Благородный Джинким, брат и престолонаследник нашего великого и доброго господина Хубилай-хана, просит вас о встрече.

– Приведи его! – ответил Маффео.

Вернувшись во дворец, Никколо сразу занялся своими делами и с тех пор ни разу не поинтересовался состоянием загадочной чужеземки. Вероятно, за книгами, цифрами и расчетами просто забыл о ней. Такой уж он человек – коммерсант до глубины души. Но прихода Джинкима Маффео не ожидал.

Широкими, быстрыми шагами воина монгол вошел в апартаменты Маффео. Явился, как всегда, один. Он не признавал бессмысленной суеты непрерывно следующих по пятам советников, слуг и солдат, которые сопровождали других членов ханского двора. Джинким пользовался ими лишь в исключительных случаях. Ему жаль бедолаг охранников – едва за ним поспевают. Бегут за наследником престола, как стая кудахтающих кур, и так устают, что другим слугам приходится обмахивать их опахалами.

– Приветствую тебя, Джинким, брат великого хана и мой дорогой друг! – Маффео склонился в поклоне, как предписывал протокол. – Что привело тебя в мое скромное жилище?

Последний вопрос – всего лишь проявление вежливости: Маффео знал причину его визита. Кроме того, они друзья и могли бы обойтись без дворцового этикета. Но как-никак Джинким – наследник престола и брат хана. Если что-то случится с Хубилай-ханом, Джинким станет новым правителем, а следовательно, вершителем судеб своих верноподданных. Соблюдение протокола помогало Маффео никогда не забывать об этом.

Джинким ничего не ответил. Гневно наморщив лоб, уставился на слугу, который в это время обстоятельно разглаживал покрывало на постели, шумно орудовал в очаге кочергой, расставлял чашки на низком столике…

– Не верю я этим китайцам, – признался он, когда слуга наконец вышел, закрыв за собой дверь. – Зачем вечно прячут руки в рукавах?

Маффео пожал плечами.

– Наверное, у них такой обычай. Признак благопристойности и скромности.

– Благопристойности и скромности? – Джинким покачал головой, и между бровями у него пролегла гневная морщинка. – Обычай? Они только прикрываются этим словом, а на самом деле так и норовят припрятать в своих рукавах отравленный кинжал или ядовитый порошок, чтобы совершить коварное убийство!

– Думаю, ты несправедлив к китайцам, Джинким, – мягко возразил Маффео.

– Ты так думаешь? А посмотри на эти лица, с их вечными улыбочками! Китайцы ненавидят нас всеми фибрами души! Они как пауки: неделями, годами плетут свои сети, лестью и заверениями в преданности заманивая нас в паутину, а сами только ждут удобного случая, чтобы пустить в ход жало и насосаться нашей крови! – Он сжал кулаки и умолк, пытаясь сдержаться. – Не проходит и дня, чтобы я не пытался уговорить Хубилай-хана: «Удали всех китайцев из дворца, ну хоть из ближайшего своего окружения!» Слишком много они видят и слышат. На своем птичьем языке – не понимает его ни один разумный человек! – легко делятся друг с другом секретами, и никто не заподозрит их ни в чем. Джинким перевел дыхание и умолк. Потом продолжал уже спокойнее: – «А может быть, ты понимаешь, – спрашиваю брата, – о чем они там щебечут у колодца»? Но брат мой только посмеивается надо мною. Говорит: «Сделаю китайцев равноправными подданными своей империи!» Но поверь мне: удалось бы китайцам поработить нас – они не стали бы с нами церемониться. Монголы и китайцы отличаются друг от друга как день от ночи, лето от зимы, земля от неба! Хубилай-хан глуп, если думает, что мы когда-нибудь объединимся – станем единым народом.

Маффео ничего не отвечал, только задумчиво улыбался. Друг его молчит… Тогда он скажет сам:

– И все же день и ночь, лето и зима, земля и небо не могут существовать друг без друга. Это части единого целого. Хубилай-хан – великий человек! Мечтатель, и мечты его…

– Мечтатель или глупец? – перебил Джинким. – Ты можешь называть его как угодно. Для меня это одно и то же.

Маффео только вздохнул. Насколько открыт и терпим Хубилай-хан, настолько замкнут и недоверчив Джинким, его младший брат. Везде видит предательство и заговор. В иные дни Маффео задавался вопросом: почему именно к нему Джинким проникся таким доверием? Может, за взгляд честный и открытый, не такой, как у других многочисленных здесь чужестранцев – китайцев, арабов, евреев, европейцев, – состоящих на службе у великого хана?.. Да нет, вряд ли. И несмотря ни на что, они стали друзьями. Что это – случайность, судьба или трезвый расчет? Никто не ответит на этот вопрос.

– Что привело тебя ко мне? – повторил Маффео, желая перевести разговор в другое русло.

Джинким всегда с горячностью говорил обо всех этих чужеземцах – об их роли при дворе и об отношении к ним брата. Каждый раз, когда он начинал эту тему, Маффео, пусть при этом можно обидеть и его самого, испытывал угрызения совести. Даже чувствовал себя иногда как будто ответственным за всех них – китайцев, арабов, евреев, европейцев, – кто, по убеждению Джинкима, использовал свое положение при дворе хана, чтобы достичь тайных и коварных целей.

– Я пришел к тебе, чтобы поговорить о чужестранке, – отвечал Джинким. – Удалось тебе что-нибудь разузнать о ней – откуда она взялась?

– Нет пока. Еще вчера, как только мы вернулись с охоты, я послал слугу за Ли Мубаем. Тот сразу же явился. Но и он не мог понять, что с ней. По крайней мере не обнаружил на ее теле никаких признаков страшной болезни, угрожающей безопасности нашего ханства. Поставил ей две золотые иглы и ушел. Сегодня вечером, после захода солнца, снова придет и продолжит лечение.

Джинким опять задумчиво наморщил лоб.

– Ты ему доверяешь?

Маффео поднял обе руки. Ли Мубай, монах и лекарь в одном лице, – личность незаурядная. Больше двадцати лет жизни служит учению Будды и жителям Шангду. Слава о его мудрости, доброте и целительском даре распространилась далеко за пределы города. Отовсюду стекались толпы людей в надежде получить совет и исцеление от недугов. Но он китаец – и одного этого достаточно, чтобы вызвать подозрения Джинкима.

– Почему я не должен доверять ему? – возразил Маффео. Его злила подозрительность Джинкима. Сам он восхищался Ли Мубаем и при малейшей возможности тайно посещал его, приобщаясь к учению Будды. – Репутация его вне всяких подозрений. С таким же успехом можно обвинить и Гаутаму Будду, и самого Светлейшего во всех смертных грехах. Никогда не слышал, чтобы кто-то плохо отзывался о Ли Мубае.

– Возможно, ты и прав, – пробурчал Джинким. – А смог ли он чем-нибудь помочь незнакомке?

Маффео покачал головой.

– Нет. Она ни разу не шевельнулась.

Оба подошли к постели и встали, рассматривая спящую женщину. Щеки ее порозовели – казалось, она вот-вот проснется… Или так и будет спать до скончания века?..

– Кто она, Маффео? – прошептал Джинким, словно боясь разбудить ее. – Как здесь оказалась? – Морщины у него на лбу проступили еще глубже. – Не верю я ей, Маффео. Спроси ты у меня, что с ней делать, – отвечу: «Немедленно заковать в цепи и отнести туда, где нашли».

Маффео в ужасе содрогнулся.

– Но она всего лишь женщина! К тому же ждет ребенка. Как бы она могла…

– В этом-то все дело – ждет ребенка. А может быть, это демон в человеческом обличье? Демон ее обрюхатил и погрузил в этот смертоподобный сон. – Джинким схватил Маффео за руку. – Можешь ты объяснить, как она оказалась в наших степях? Ведь далеко вокруг не было никаких следов, кроме наших! Эту женщину занесло сюда по воздуху! Вспомни лисицу! Не видел ты эту бестию… так я скажу тебе: совсем это необычная лисица. Это дух или демон! И он-то прямиком и привел нас к ней!

Маффео боролся с собой. Сказать или не сказать, что знает ответы на его вопросы? Но вряд ли удастся все объяснить ему, не выдав и своей тайны. Той, о существовании которой не знает даже Никколо, родной брат.

– Уверен – этому есть объяснение! – произнес он вместо слов истинной правды и насколько мог невозмутимо взглянул на друга. – Обещаю тебе, что стану наблюдать за нею и, как только она проснется, выспрошу обо всем, не выпущу из виду. И так, пока не смогу поручиться за нее, положа руку в огонь.

Джинким устремил на него долгий испытующий взор, так что Маффео стало не по себе. Наконец монгол кивнул головой.

– Хорошо, будь по-твоему. Ты мой друг, и я тебе доверяю. Знаю, что жизнь великого хана и безопасность моего народа для тебя так же дороги, как для меня. Но она женщина и, как всякая женщина, способна поколебать сердце и рассудок мужчины. Даже самые храбрые и верные мужи не раз оступались под чарами красивой женщины и совершали предательство. А потому скажу: если когда-нибудь выяснится, что она – под любым предлогом – явилась сюда, чтобы причинить вред моему брату или нашему ханству, пусть у тебя возникнет хоть малейшее подозрение, – я без промедления прикажу убить ее!

– Что ж, случится так – сам приведу в исполнение твой приговор! – Маффео согнулся в поклоне. – Будь спокоен, Джинким, брат и наследник престола великого и всемогущего хана! Моя жизнь принадлежит Хубилай-хану. Я служу монгольскому народу. Не забываю об этом ни на миг!

Джинким резко повернулся и широкими шагами вышел из комнаты. Дверь с шумом захлопнулась за ним. Маффео спокойно смотрел ему вслед. Да, он исполнит свое обещание и будет неусыпно следить за чужестранкой. И не только: если убедится, что у нее нет злых помыслов, то поговорит с ней о камне. У него так много к ней вопросов, он бился над ними много лет, пока тянулись длинные бессонные ночи. На вопросы эти никто не мог дать ему ответы. Может быть, она знает то, что неизвестно ему? Но прежде всего ей надо прийти в сознание.

Опять он приблизился к постели, откинув одеяло, долго смотрел на чужестранку. Неподвижно лежит она на спине, как усопшая королева, ждущая своего погребения… Он импульсивно положил руку ей на живот. Ребенок в утробе матери словно почувствовал его прикосновение и зашевелился у него под рукой. Маффео стало тяжело на сердце. Ребенок такой живой… что с ним станется, если мать не придет в сознание?.. По словам Ли Мубая, до родов еще далеко. Как ребенку дожить до них, не получая жизненных сил от матери?

Маффео осторожно взял ее правую руку: холодная, но не мертвенно ледяная… Он почти ощущал, как в жилах ее течет кровь – еле-еле, но жизнь в ней теплится. Положил другую руку, в которой зажал сапфир, ей на лоб: теплый… Она жива, она дышит… Так почему же не просыпается? Почему не поднимается с постели? И тут ему вспомнилась строка из Библии – отрывок из Евангелия от Луки.

– Талита куми!.. – шептал Маффео с закрытыми глазами, словно читал молитву. – Талита куми!…