"Лейтенант Хорнблауэр" - читать интересную книгу автора (Forester Cecil Scott)

XIX

Низенькая женщина с мрачным лицом открыла дверь на стук Буша и, когда тот спросил Хорнблауэра, посмотрела на него еще мрачнее.

– На самом верху, – сказала она наконец и оставила Буша самого искать дорогу.

Хорнблауэр искренне обрадовался. Лицо его осветилось улыбкой, пожав Бушу руку, он провел его в комнату. То была мансарда с круто скошенным потолком: в ней стояли кровать, ночной столик и один деревянный стул. Больше ничего беглый взгляд Буша не обнаружил.

– Как ваши дела? – спросил Буш, садясь на предложенный стул. Хорнблауэр сел на кровать.

– Неплохо, – ответил Хорнблауэр. Помедлил он виновато перед ответом, или нет? В любом случае, он быстро задал контрвопрос: – А ваши?

– Так себе, – ответил Буш.

Они немного поболтали. Хорнблауэр расспрашивал про домик в Чичестере, где жил с сестрами Буш.

– Надо позаботиться о вашей постели, – сказал Хорнблауэр. – Я спущусь и позову миссис Мейсон.

– Я пойду с вами.

Жизнь у миссис Мейсон была тяжелая, это ясно; она долго обдумывала предложение, прежде чем согласилась.

– Шиллинг за постель, – сказала она. – Мне мыло для стирки простынь дороже станет.

– Ладно, – согласился Буш.

Он увидел протянутую руку миссис Мейсон и вложил в нее шиллинг – можно не сомневаться, что миссис Мейсон твердо решила заранее получить плату с Хорнблауэрова приятеля. Хорнблауэр, увидев ее жест, полез в карман, но Буш его опередил.

– И вы будете болтать всю ночь, – сказала миссис Мейсон. – Извольте не беспокоить других джентльменов. И погасите свет, когда будете болтать, не то сала сожжете больше, чем на шиллинг.

– Хорошо, – сказал Хорнблауэр.

– Мария! Мария! – позвала миссис Мейсон. На крик из глубины дома вышла молодая – нет, не очень молодая женщина.

– Да, мама.

Мария выслушала наставления миссис Мейсон, как соорудить временную постель в комнате мистера Хорнблауэра.

– Да, мама.

– Вы сегодня не в школе, Мария? – любезно спросил Хорнблауэр.

– Нет, сэр. – На ее некрасивом лице появилась улыбка – она явно обрадовалась, что к ней обращаются.

– День восстановления монархии? Нет еще. И не день рождения короля. Почему же нет занятий?

– Свинка, сэр, – сказала Мария. – У них у всех свинка, кроме Джонни Бристоу.

– Это согласуется со всем, что я слышал о Джонни Бристоу, – заметил Хорнблауэр.

– Да, сэр. – Мария снова улыбнулась. Ей явно льстило что Хорнблауэр не только шутит с ней, но и помнит, что она рассказывала об учениках.

Вернувшись в мансарду, Хорнблауэр и Буш продолжили разговор. Теперь они беседовали о более серьезных вещах. Их занимало положение дел в Европе.

– Этот Бонапарт, – сказал Буш, – какой-то неуемный.

– Верно сказано, – согласился Хорнблауэр.

– Чего ему не хватает? В 96-ом – я служил тогда на «Превосходном» в Средиземноморском флоте (тогда меня и произвели в лейтенанты) – он был простым генералом. Помню, первый раз я услышал это имя во время блокады Тулона. Тогда был его поход на Египет. Теперь он первый консул – так он себя называет?

– Да. Но теперь он Наполеон, а не Бонапарт. Пожизненный первый консул.

– Смешное имя. Я бы себе такого не выбрал.

– Лейтенант Наполеон Буш, – сказал Хорнблауэр. – Это бы неплохо звучало.

Они посмеялись над этим нелепым сочетанием.

– В «Военно-морских хрониках» пишут, что он на этом не остановится, – продолжал Хорнблауэр. – Ходят разговоры, что скоро он объявит себя императором.

– Императором!

Даже Буш уловил дополнительный оттенок в этом титуле, его претензию на мировое господство.

– Он что, сумасшедший? – спросил Буш.

– Если так, то он самый опасный безумец в Европе.

– Не верю я ему в этом мальтийском деле. Вот ни столечко не верю, – выразительно сказал Буш. – Попомните мои слова, скоро мы снова с ним схлестнемся. Мы его так отделаем, что он век этого не забудет. Раньше или позже. Так продолжаться не может.

– Я думаю, вы совершенно правы, – сказал Хорнблауэр. – И скорее раньше, чем позже.

– Тогда… – начал Буш.

Он не мог говорить и думать одновременно, особенно теперь, когда мысли его пришли в такое смятение. Война с Францией означала, что флот будет расширен до прежних размеров, угроза вторжения и необходимость охранять торговые корабли заставит взять на действительную службу любое суденышко, способное держаться на воде и нести хотя бы одну пушку. Значит, прощай половинное жалованье: он снова будет ступать по палубе, вести судно под парусами. Снова тяготы, опасности, заботы, однообразие – все, что несет с собой война. Мысли потоком проносились в его сознании, кружились водоворотом, в котором хорошее сменялось плохим, поочередно ускользая от внимания.

– Война штука грязная, – мрачно сказал Хорнблауэр. – Вспомните.

– Я думаю, вы правы, – ответил Буш, не было необходимости уточнять. Все равно замечание было неожиданное. Хорнблауэр улыбнулся, снимая напряжение.

– Ладно, – сказал он. – Бони может называть себя императором, если хочет. Я же должен отрабатывать свои полгинеи в «Длинных Комнатах».

Буш хотел воспользоваться случаем и спросить Хорнблауэра, как идут его дела, но ему помешал раздавшийся шум, затем стук в дверь.

– Вот и ваша постель, – сказал Хорнблауэр, вставая, чтобы открыть дверь.

Мария втащила вещи и улыбнулась.

– Сюда или сюда? – спросила она.

Хорнблауэр посмотрел на Буша.

– Без разницы, – сказал Буш.

– Тогда сюда, к стене.

– Дайте я помогу, – сказал Хорнблауэр.

– Ой, нет. Пожалуйста, сэр, я сама.

Внимание смутило Марию – и Буш видел, что при ее коренастой фигуре она в помощи не нуждается. Чтобы скрыть смущение, Мария принялась убирать подушки в наволочки.

– Надеюсь, у вас уже была свинка, Мария? – спросил Хорнблауэр.

– О да, сэр. В детстве, на обоих ушах.

От работы и смущения щеки ее раскраснелись. Короткими, но ловкими пальцами она расстелила простыню. Тут она остановилась – ей почудилось, что в вопросе Хорнблауэра был еще один смысл.

– Вам нечего беспокоиться, сэр. Я не заражу вас, даже если вы сами и не болели.

– Я об этом не думал, – сказал Хорнблауэр.

– Ой, сэр, – ответила Мария, с математической точностью расправляя простыню. Она постелила одеяло и только после этого снова посмотрела на Хорнблауэра. – Вы прямо сейчас выходите?

– Да. Я должен был уже выйти.

– Дайте мне на минуточку ваш сюртук, сэр. Я его почищу.

– Нет. Я не позволю вам хлопотать из-за меня, Мария.

– Какие хлопоты, сэр. Разве это хлопоты? Пожалуйста, позвольте мне. Он так выглядит…

– Он выглядит ужасно, – сказал Хорнблауэр, оглядывая свой сюртук. – Лекарства от старости еще не придумали.

– Пожалуйста, дайте мне его, сэр. Внизу есть нашатырный спирт. Увидите, он поможет.

– Но…

– Ну пожалуйста, сэр.

Хорнблауэр неохотно расстегнул пуговицу.

– Я вернусь через две минуты, – сказала Мария, поспешно подходя к нему. Она протянула руку к следующей пуговице, но быстрые нервные пальцы Хорнблауэра опередили ее. Он стянул сюртук, она взяла его у него из рук.

– Вы сами залатали эту рубашку, – укоризненно сказала Мария.

– Да, залатал.

Хорнблауэр, уличенный в ношении ветхой рубашки, немного смутился. Мария изучала заплатку.

– Если бы вы меня попросили, сэр, я бы вам зашила.

– И гораздо лучше, без сомнения.

– Я совсем не это хотела вам сказать. Не годится, чтоб вы латали свои рубашки.

– Чьи же я должен тогда латать?

Мария хихикнула.

– Мне за вами не угнаться, – сказала она. – Теперь подождите здесь и поговорите с лейтенантом, пока я почищу сюртук.

Она стремглав выбежала из комнаты и застучала каблуками по лестнице. Хорнблауэр виновато посмотрел на Буша.

– Как это ни странно, – сказал он, – но приятно сознавать, что кому-то есть до тебя дело. Что в этом приятного – тема для философа.

– Наверно, – сказал Буш. Он привык, что сестры постоянно его опекают, и принимал это как должное. Он услышал, что церковные часы пробили четверть, и мысли его вернулись к делам.

– Вы сейчас в «Длинные Комнаты»? – спросил он.

– Да. А вы, полагаю, в док? Ежемесячный визит к уполномоченному по делам оплаты? Если хотите, до «Длинных Комнат» пойдем вместе. Как только Мария вернет мне сюртук.

– Я так и собирался, – сказал Буш.

Вскоре Мария опять постучала в дверь.

– Готово, – сказала она, держа сюртук. – Он теперь совсем свежий.

Но что-то в ней переменилось. Она казалась чуть-чуть напуганной.

– Что с вами, Мария? – спросил Хорнблауэр, чуткий к смене настроений.

– Ничего. Со мной ничего, – сказала Мария и тут же переменила тему. – Надевайте сюртук, не то опоздаете.

На Хайбери-стрит Буш задал давно тревоживший его вопрос – везет ли Хорнблауэру в «Комнатах»?

Хорнблауэр смутился.

– Не так, как хотелось бы, – ответил он.

– То есть плохо.

– Довольно плохо. Если у меня короли, у противника оказываются тузы, готовые на убийство монарха. А если у меня тузы, то с королей идет противник, сидящий за мной, и его короли, рискнув выбраться из укрытия, преодолевают все опасности и берут взятки. В достаточно длинной последовательности игр шансы математически выравниваются. Но периоды, когда они отклоняются не в ту сторону, угнетают.

– Ясно, – сказал Буш, хотя ему было совсем не ясно. Но одно он понял: Хорнблауэр проигрывает. Он знал Хорнблауэра. Если Хорнблауэр говорит так беспечно, значит, он озабочен сильнее, чем хотел бы показать.

Они дошли до «Длинных Комнат» и остановились у дверей.

– Зайдете за мной на обратном пути? – спросил Хорнблауэр, – На Боад-стрит есть харчевня, там подают дежурное блюдо за четыре пенса. С пудингом шесть пенсов. Хотите попробовать?

– Да, конечно. Спасибо. Удачи, – сказал Буш и помедлил, прежде чем добавить. – Будьте осторожны.

– Я буду осторожен, – сказал Хорнблауэр и вошел в дверь.

Погода была совсем не такая, как в прошлый приезд Буша. Тогда стоял мороз, теперь в воздухе чувствовалось приближение весны. По дороге Буш увидел слева залив – мутная вода поблескивала в солнечном свете. В гавань с приливом входил шлюп, с плоской, без надстроек, палубой подгоняемый легкими порывами норд-оста. Наверно, депеши из Галифакса. Или деньги для Гибралтарского гарнизона. А может, подкрепление таможенным тендерам, у которых сейчас столько хлопот с хлынувшим после заключения мира потоком контрабанды. Как бы то ни было, там на борту счастливые лейтенанты – под ногами у них палуба, а в кают-компании ждет обед. Везет же некоторым. Буш ответил на приветствие привратника и вошел в док.

Вышел он уже после полудня и пошел к «Длинным Комнатам». Хорнблауэр сидел за столом в углу и улыбнулся при виде Буша. Свечи освещали его лицо. Буш нашел последние «Военно-морские хроники» и устроился читать. За его спиной несколько армейских и флотских офицеров приглушенными голосами обсуждали, как же трудно жить на одной планете с Бонапартом. В разговоре упоминались Мальта и Генуя, Санто-Доминго и испанские партизаны.

– Попомните мои слова, – сказал один, ударяя кулаком по ладони, – скоро опять будет война.

Послышался согласный гул.

– Воевать будем до победного, – добавил другой. – Уж если он доведет нас до крайности, мы не остановимся, пока не повесим мистера Наполеона Бонапарта на ближайшем дереве.

Все согласно зашумели. Это было похоже на звериный рык.

– Джентльмены, – сказал один из сидевших с Хорнблауэром игроков, оборачиваясь через плечо. – Не сочтете ли вы для себя удобным продолжить вашу беседу в дальнем конце комнаты. Этот конец предназначен для самой научной и сложной из всех игр.

Слова эти были произнесены приятным тенором, но говоривший, очевидно, не сомневался, что его немедленно послушаются.

Буш присмотрелся и узнал говорившего, хотя видел его последний раз лет шесть назад. Это был адмирал лорд Парри, ставший пэром после Кампердауна, теперь он один из членов Адмиралтейского совета, один из тех, кто может возвысить или погубить флотского офицера. Грива снежно-белых кудрей окаймляла лысину и гладкое старческое лицо; мягкая речь не вязалась с прозвищем «Старый Кащей», данным ему нижней палубой давным-давно во времена Американской войны. Хорнблауэр вращается в высоких кругах. Буш наблюдал, как Парри белой худощавой рукой подснимает Хорнблауэру колоду. Судя по цвету кожи, он, как и Хорнблауэр, давно не был в море. Хорнблауэр сдал, и игра продолжалась в парализующей тишине. Карты почти беззвучно падали на зеленое сукно, и каждая взятка складывалась на место с легким, почти неслышным стуком. Цепочка взяток перед Парри вытягивалась в длинную змею, бесшумно, как переползающая через камень змея, она свернулась и снова вытянулась. Партия закончилась, карты смешали.

– Малый шлем, – сказал Парри, и игроки в молчании занялись своими мелками. Два тихих слова прозвучали так же отчетливо, как две склянки полуденной вахты. Хорнблауэр подснял колоду, и следующий за ним игрок раздал карты; игра продолжалась все в той же медлительной тишине. Буш не видел в ней ничего завораживающего. Сам он предпочел бы игру, где можно горевать о проигрыше и шумно радоваться выигрышу, желательно, чтоб выигравшего, определяла одна карта, а не все пятьдесят две. Нет, он не прав. Было в этом свое ядовитое очарование. Опиум? Нет. Эта молчаливая игра походила на тихий звон скрещиваемых шпаг, так не похожий на грохот ударяющий друг о друга абордажных сабель, но такой же смертоносный. Шпага, пронзающая легкие, убивает так же – нет, вернее, чем абордажная сабля.

– Короткий роббер, – заметил Парри. Молчание было нарушено, карты в беспорядке лежали на столе.

– Да, милорд, – сказал Хорнблауэр.

Буш, все примечавший внимательным взглядом, заметил, как Хорнблауэр запустил руку в нагрудный карман и вытащил тонкую пачку однофунтовых бумажек. Буш заметил также, что, когда он расплатился, в карман вернулась одна-единственная бумажка.

– Фортуна необычайно жестока к вам, – заметил Парри, пряча выигрыш. – Те два раза, что вы сдавали, вскрытый вами козырь оказывался у вас единственным. Не припомню случая, чтоб сдающему дважды подряд доставался единственный козырь.

– Если играть достаточно долго, милорд, – сказал Хорнблауэр, – может выпасть любая мыслимая комбинация карт.

Он говорил с вежливым безразличием, которое заставило Буша на минуту подумать, что, может, проигрыш не так и велик. Тут он вспомнил одинокую бумажку, которую Хорнблауэр сунул в карман.

– И все же редко приходится наблюдать такое устойчивое невезенье, – сказал Парри. – При том, что играете вы превосходно, мистер… простите, пожалуйста, но ваша фамилия ускользнула от меня, когда нас представляли.

– Хорнблауэр, – сказал Хорнблауэр.

– Ах да, конечно. Почему-то ваша фамилия мне знакома.

Буш быстро взглянул на Хорнблауэра. Никогда не было у того такой прекрасной возможности напомнить члену Адмиралтейского совета, что его не утвердили в звании капитан-лейтенанта.

– Когда я был мичманом, милорд, – сказал Хорнблауэр, – меня укачало на якорной стоянке в Спитхеде. Я полагаю, об этом говорили.

– Похоже, я слышал о вас по какому-то другому поводу, – ответил Парри. – Но мы отвлеклись от того, что я собирался сказать. Я собирался выразить сожаление, что не могу немедленно дать вам реванш, хотя был бы счастлив случаю вновь наблюдать вашу игру.

– Вы слишком добры, – сказал Хорнблауэр, и Буш сморгнул. Он моргал с тех самых пор, как Хорнблауэр сознательно упустил такую блестящую возможность. В последних словах чувствовалась ироничная горечь, и Буш боялся, как бы адмирал ее ни заметил. Но к счастью, адмирал знал Хорнблауэра не так хорошо, как Буш.

– К сожалению, – сказал Парри, – я обедаю с адмиралом Ламбертом.

Это совпадение заставило Хорнблауэра на минуту стать человеком.

– С адмиралом Ламбертом, милорд?

– Да. Вы его знаете?

– Я имел честь служить под его началом на Ямайке. Вот мистер Буш, он командовал десантом со «Славы», добившимся капитуляции Санто-Доминго.

– Очень приятно, мистер Буш, – сказал Парри. Было очевидно, что если ему и приятно, то не чрезмерно. Член Адмиралтейского совета может почувствовать неловкость, когда ему представляют безработного лейтенанта с выдающимся послужным списком. Парри, не теряя времени, повернулся к Хорнблауэру.

– Я хотел бы, – сказал он, – убедить адмирала Ламберта вернуться сюда со мной после обеда, чтобы мы могли предложить вам реванш. Найдем мы вас здесь в таком случае?

– Сочту за честь, милорд. – Хорнблауэр поклонился, но Буш заметил, что он машинально потянулся пальцами к почти опустевшему нагрудному карману.

– Тогда не будете ли вы так любезны заключить предварительную договоренность? За адмирала Ламберта я ручаться не могу, но приложу все усилия, чтоб его убедить.

– Я обедаю с мистером Бушем, милорд. Но я последний, кто будет возражать.

– Значит мы, насколько можно, условились?

– Да, милорд.

Парри удалился в сопровождении флаг-адъютанта (тот сидел за столом четвертым) с достоинством и торжественностью, которые пристали пэру, адмиралу и члену Адмиралтейского совета. Хорнблауэр широко улыбнулся Бушу.

– Как вы думаете, не пора ли и нам пообедать? – спросил он.

– Пора, – ответил Буш.

Харчевню на Боад-стрит держал одноногий моряк. Помогал ему сын-подросток. Два лейтенанта уселись на дубовые скамьи у низкого дубового стола, поставили ноги в опилки и заказали обед.

– Эль? – спросил мальчик.

– Нет. Эля не надо, – сказал Хорнблауэр.

Поведение мальчика недвусмысленно показывало, что он думает о флотских джентльменах, которые едят четырехпенсовое дежурное блюдо и ничем его не запивают. Он швырнул на стол тарелки с едой: вареное мясо (мяса было немного), картошка, морковка, пастернак, перловка и пол-ложки горохового пудинга – все это плавало в жидкой подливке.

– Но голод утоляет, – сказал Хорнблауэр.

Может так оно и было, но Хорнблауэр, судя по всему, уже давно не утолял голод. Он начал есть с напускным безразличием, но с каждой ложкой аппетит его рос, а выдержка ослабевала. С невероятной быстротой он опорожнил тарелку, начисто вытер ее хлебом и съел хлеб. Буш и сам ел не медленно, и для него оказалось неожиданностью, что Хорнблауэр съел все подчистую, а его тарелка только наполовину пуста. Хорнблауэр нервно засмеялся.

– Когда ешь один, появляются дурные привычки, – сказал он. Неловкое объяснение – он был явно смущен.

Чтобы исправить впечатление, Хорнблауэр с величественным видом откинулся на спинку скамьи и в довершение картины сунул руки в боковые карманы сюртука. Вдруг он изменился в лице. Щеки, и без того не пышущие румянцем, побелели совсем. В глазах появился испуг, даже ужас. Буш встревожился: он решил, что у Хорнблауэра удар, и только после этой первой мысли связал перемену в лице своего друга с тем, что тот сунул руки в карманы. Но даже человек, обнаруживший в кармане змею, не придет в такой дикий ужас.

– В чем дело? – спросил Буш. – Бога ради…

Хорнблауэр медленно вытащил из кармана правую руку. Некоторое время он держал ее зажатой, потом медленно-медленно, неохотно, как человек, боящийся своей судьбы, разогнул пальцы. Ничего страшного – на ладони у него лежала серебряная монетка.

– Не из-за чего переживать, – сказал Буш в полном изумлении. – Я и сам был бы не прочь найти в кармане полкроны.

– Но… но… – запинался Хорнблауэр.

Буш начал о чем-то догадываться.

– Сегодня утром ее здесь не было, – сказал Хорнблауэр и улыбнулся прежней горькой улыбкой. – Я слишком хорошо знаю, какие монеты у меня в кармане.

– Еще бы, – согласился Буш, но даже теперь, припомнив утренние события и сделав очевидные умозаключения, он не понимал, из-за чего Хорнблауэр так разволновался. – Это та баба тебе подложила?

– Да, Мария, – сказал Хорнблауэр. – Это ее деньги. Для этого она и взяла чистить мой сюртук.

– Добрая душа, – заметил Буш.

– О, Господи, – простонал Хорнблауэр. – Но я не могу… не могу…

– Но почему же нет? – Буш искренне недоумевал.

– Нет, – сказал Хорнблауэр. – Это… это… Лучше б она этого не делала. Бедная девушка.

– «Бедная девушка», черт возьми! – воскликнул Буш. – Она просто хотела сделать вам приятное.

Хорнблауэр некоторое время глядел на него, ничего не говоря, потом безнадежно махнул рукой, словно поняв, что никогда не заставит Буша взглянуть на дело со своей точки зрения.

– Думать вы можете, что хотите, – упрямо сказал Буш, не собираясь сдаваться, – но незачем вести себя так, словно только что высадились французы, из-за того, что девушка сунула вам в карман полкроны.

– Как же вы не понимаете… – начал Хорнблауэр и бросил всякие попытки объясниться. Под изумленным взглядом Буша он взял себя в руки. Страдание исчезло с его лица, сменившись прежним непроницаемым выражением, как если бы Хорнблауэр опустил на лицо забрало.

– Очень хорошо, – сказал он. – Мы используем эти полкроны в полной мере, клянусь Богом!

Он постучал по столу.

– Эй!

– Да, сэр.

– Пинту вина. Пусть кто-нибудь сбегает и купит ее немедленно. Пинту вина – портвейна.

– Да, сэр.

– Какой сегодня пудинг?

– На нутряном жире с коринкой.

– Хорошо. Давайте пудинг. Обоим. И полейте его вареньем.

Чего Буш не ожидал, так это, что Хорнблауэр отодвинет тарелку с большим недоеденным ломтем пудинга. И он лишь разок куснул сыр, даже не распробовав его вкус. Хорнблауэр поднял стакан, Буш последовал его примеру.

– За прелестную леди, – сказал Хорнблауэр. Они выпили, и Хорнблауэр беспечно подмигнул Бушу. Это Буша обеспокоило, и он сказал себе, что устал от Хорнблауэровых вспышек. Он решил сменить тему, гордясь, как тактично ему это удалось.

– За успешный вечер, – сказал он, в свою очередь поднимая стакан.

– Своевременный тост, – заметил Хорнблауэр.

– Вы можете еще играть? – спросил Буш.

– Естественно.

– И выдержите еще ряд проигрышей?

– Еще роббер я проиграть могу, – ответил Хорнблауэр.

– Ох.

– С другой стороны, если я выиграю первый, я смогу позволить себе два проигрыша. А если я выиграю первый и второй, я спокойно могу проиграть следующие три.

– Ох.

Это звучало не слишком обнадеживающе, а сверкающие глаза на каменном лице и вовсе выводили Буша из равновесия. Он заерзал и решил снова переменить разговор.

– «Гастингс» снова берут на действительную службу, – сказал он. – Вы слышали?

– Да. Три лейтенанта, все трое выбраны два месяца тому назад.

– Боюсь, что так.

– Но придет и наше время, – сказал Хорнблауэр. – Выпьем за это.

– Как вы думаете, приведет Парри Ламберта в «Длинные Комнаты»? – спросил Буш, отрывая от губ стакан.

– Не сомневаюсь, – ответил Хорнблауэр. Он снова забеспокоился.

– Мне скоро надо будет возвращаться, – сказал он. – Парри может поторопить Ламберта.

– Наверно, – согласился Буш, собираясь вставать.

– Если вы хотите, можете со мной не ходить, – заметил Хорнблауэр. – Вам, наверно, скучно сидеть там без дела.

– Ни за что на свете не откажусь, – сказал Буш.