Фокс НаталиТы будешь страдать, дорогая

Натали ФОКС

ТЫ БУДЕШЬ СТРАДАТЬ, ДОРОГАЯ

Анонс

Джемма и Фелипе полюбили друг друга с первого взгляда и понеслись в бурном потоке мощного, сильного чувства навстречу наслаждениям. Однако вскоре их любовь, как это часто бывает в жизни, подвергается жестокому испытанию. К чести влюбленных, они сумели преодолеть все преграды и сохранить свои чувства.

Глава 1

- Ты не поедешь! Об этом не может быть и речи! - кричала Исобель Соумс. Я категорически запрещаю!

Джемма не забудет эти слова до конца своих дней. То, что за ними последовало, разрушило весь ее мир. Еще одно потрясение, второе за прошедшие несколько месяцев. Двадцать шестой год ее жизни, похоже, станет для нее роковым.

Даже сейчас, невидящим взором уставившись в окно отеля "Тропикана" в центре раскаленного Каракаса, она не могла решить, что оказалось тяжелее: потерять Фелипе, своего единственного любимого, или же узнать, что человек, которого она всю жизнь звала "папочкой", вовсе не был ее отцом!

- Мама, - для проформы возражала Джемма, - все уже решено, билеты на руках. Я приняла этот заказ и намерена его выполнить...

- Будут и другие заказы! Ты талантливый художник и вправе сама выбирать себе клиентов. Я не хочу, чтобы ты ехала в Венесуэлу!

Это был обычный еженедельный визит Джеммы к матери, в их домик в Суррее. Здесь ее всегда ждали теплый прием и свеженькие сплетни из мира искусства. Всегда, но только не в этот раз.

Известие о том, что Джемму пригласили написать портрет одного из венесуэльских нефтяных магнатов, вовсе не наполнило, как ожидалось, восторгом сердце ее матери. Совсем наоборот - Исобель сначала окаменела от ужаса, а затем последовал взрыв ярости.

Джемма, потрясенная не меньше матери, не сводила с нее изумленных глаз, пока та мерила шагами гостиную. До сих пор мама никогда не вставала на ее пути. Напротив, она была счастлива, что дочь унаследовала ее талант художника. Правда, их деятельность, если выразиться высоким слогом, касалась разных сфер искусства. Исобель последние два десятилетия прочно занимала первое место среди дизайнеров интерьера, в то время как Джемма нашла свое призвание в портретной живописи. Люди интересовали ее куда больше, чем те безделушки, которыми они себя окружали. Но никогда прежде это не вызывало никаких возражений со стороны матери.

- Ведь Южная Америка для меня как бы другая планета... - начала было Джемма.

- Дело не в Южной Америке! - оборвала ее Исобель, обхватив себя за плечи с такой силой, что ярко накрашенные ногти впились в тело под тонким шелком блузки. В следующее мгновение она как-то вся обмякла и, когда повернулась к Джемме, выглядела странно постаревшей. Нет, она была по-прежнему хороша, изысканна, с классически точеными чертами лица, неподвластными времени. Темные волосы, слегка подкрашенные, чтобы скрыть серебро на висках, собраны на затылке в тугой шелковистый пучок. Глаза - вот что внезапно выдало ее возраст, подумала Джемма. Всегда такие лучистые, такие бездонно-карие, как и у дочери, сейчас они были затуманены болью. - Дело не в стране, Джемма, дорогая, дело в самом человеке, - вырвался у нее хриплый стон.

- В человеке? Агустйн Дельгадо де Навас - один из богатейших людей в Южной Америке! Что тебе в нем не подошло? - поразилась Джемма.

Молчание, которое повисло в комнате перед ответом матери, Джемма запомнит навсегда. Тот кошмарный, ноющий миг, когда взвешивались все "за" и "против" и принималось решение - говорить правду или нет.

- Он твой отец. - Это заявление, произнесенное ровным тоном, будто громом поразило Джемму. Несколько чудовищных слов разрывали ее сердце, и так достаточно истерзанное за последние несколько месяцев.

"Он твой отец..." - эхом звучали и звучали эти слова в ушах Джеммы. Они пульсировали в ее сознании и сейчас, спустя недели, за тысячи километров от дома.

Джемма пересекла гостиничный номер и нервно щелкнула выключателем кондиционера. Потом налила себе из бара ледяной воды, отодвинула скользящую дверь на балкон - и на мгновение задохнулась, охваченная волной раскаленного воздуха. Джемма секунду помедлила, а потом опустилась в плетеное кресло и устало прикрыла глаза, не обращая внимания на уличный грохот гигантского мегаполиса, доносившийся до десятого этажа, на котором она находилась.

Проигнорировав все возражения матери, Джемма не отказалась от заказа и теперь томилась в ожидании своего провожатого, чтобы совершить последний перелет, совсем короткий по сравнению с тем расстоянием, которое она уже преодолела от аэропорта "Хитроу". Личный самолет нефтяного короля перенесет ее из Каракаса через горы, на равнины Лома-де-Гранде, в поместье "Вилла Верде", где она лицом к лицу встретится с человеком, который приходится ей отцом, но которому никогда об этом не узнать.

- Если ты настаиваешь на этой поездке, Джемма, то должна пообещать мне, что ни при каких обстоятельствах не откроешь тайны, - выдвинула ей условие мама.

- А кто я на самом деле? Соумс, Вильерс, де Навас? - с горечью парировала Джемма. - Почти двадцать шесть лет я называла себя Соумс, теперь же мне сообщают, что я - отпрыск какого-то сомнительного нефтяного туза...

- Ты - Соумс, - ровным тоном прервала ее Исобель. - И не смей об этом забывать. Питер тебя удочерил и считал своим ребенком. Он обожал тебя, заботился о тебе.

- Но он, оказывается, не был моим настоящим отцом, - прохрипела Джемма, не скрывая заблестевших на глазах слез. - Как ты могла обманывать меня? Совершенно несчастная, она закусила губу и взглянула на мать. Если уж ей самой больно, то какие муки, должно быть, претерпевала мама! - Прости меня, шепнула Джемма, сожалея, что своим выпадом принесла ей такие страдания. - Это тяжелый удар... Не могу поверить! Но я хочу знать все. Расскажи мне, мама.

Джемма молча выслушала рассказ. Его жестокая ирония поразила ее. То, что сообщила ей Исобель Соумс, оказалось почти точной копией ее собственного романа с Фелипе - за единственным исключением: Агустин оставил свою возлюбленную, не догадываясь о том, что она ждет от него ребенка. Фелипе же ничего не оставил Джемме, если не принимать во внимание разбитое сердце.

Может, это вообще свойственно латиноамериканским мужчинам - зажигать женщин страстью, а потом бросать их? И не странно ли, что они с матерью влюбились в мужчин одного типа?

Исобель Соумс не пожалела красок. История матери, до горького сарказма похожая на ее собственную, заставила Джемму разрыдаться.

- А ты рассказала бы мне, если бы папа был жив? - выдавила она наконец. Не зная, что Питер Соумс не был ее родным отцом, она оплакивала его смерть, когда ей было семнадцать. Но и правда не уменьшила ее любви к нему. Он был чудесным отцом.

- Нет, не рассказала бы, - честно призналась Исобель. - Твой отец любил тебя, и ты любила его. Я не видела необходимости что-либо менять. Детей у меня больше не могло быть.., роды оказались очень тяжелыми.., и.., в общем,. Питер все равно любил меня.

- А ты? Ты любила его?

- Да, - поспешно бросила мать, а потом вздохнула:

- Ну, конечно, я его любила, мы столько лет были друзьями, но все было не так...

- Не так, как с моим родным отцом? - закончила за нее Джемма, яростно отбросив с лица прядь волос. Настроение ее угрожающе балансировало между гневом и печалью. Слушая мать, она то понимала ее всей душой, то просто не в силах была понять.

- Моя любовь к Агустину была совершенно другой, Джемма, - мягко сказала Исобель. - Единственная в жизни, такая любовь не повторяется. День, когда он уехал в Южную Америку, был самым страшным в моей жизни. Он сказал, что вернется за мной, но так и не вернулся.

- И ты позволила ему уйти, просто взяла и отпустила?! - с горячностью выпалила Джемма. - Ты ждала меня, но не стала бороться за него? А он небось и не знал, что ты ждешь ребенка?

Но уже в тот момент, когда злые слова сорвались с ее губ, она поняла, почему ее мать не стала бороться за любимого. Разве сама она не поступила точно так же? Разве не позволила Фелипе уйти, потому что гордость, смятение, горечь предательства затопили ее душу до такой степени, что не могло быть и речи о мольбах вернуться.

Гордость. Как и мать, Джемма была насквозь пропитана ею. В один прекрасный день Фелипе исчез вместе со своей сногсшибательной кузиной Бьянкой. Неделей позже он оставил на автоответчике послание с просьбой связаться с ним по нью-йоркскому номеру. Разумеется, она этого не сделала. Он же бросил ее, уехал, забрав с собой Бьянку, разве нет? Джемме осталось лишь записанное на магнитофон послание - странное, сухое, без единого слова о том, что он любит ее и тоскует по ней, без единого намека на теплоту в бесстрастном, ровном голосе. Видит Бог, она бессчетное количество раз прокручивала пленку в попытке услышать то, о чем мечтала, уловить хотя бы слабое напоминание об их любви, о целой неделе их любви и страсти. Но не нашла ничего.

- Как долго длилась ваша связь? - спросила она у мамы.

- Шесть месяцев. Самые замечательные месяцы за всю мою жизнь!

Небольшая разница все же есть, мрачно думала Джемма, возвращаясь с балкона в номер, чтобы смыть с себя липкий пот. Их роман с Фелипе просто капля в море по сравнению с любовью мамы и Агустина. Шести месяцев вполне достаточно, чтобы возникло глубокое, незабываемое чувство, а за одну-единственную неделю можно лишь прикоснуться к истинной любви.

Но Джемма знала, что это не так. Она отдала Фелипе сердце и душу. Жизнь ее, благодаря профессии мамы, отнюдь не была замкнутой. В Уайтгейтсе собиралось так называемое блестящее общество, которое воспитало ее ум, расширило кругозор. Приходили и друзья отца - академики университета, писатели, поэты, философы. Да и ее собственная карьера предполагала нередкие приемы. После первой персональной выставки в престижной галерее Портиа в Париже снежный ком известности покатился с бешеной скоростью. "Непотизм" епотизм - кумовство, родственность.> - таков был вердикт одного злющего критика в воскресной газете, которая славилась неприятием молодых талантов. Однако непотизм не имел никакого отношения к обрушившемуся шквалу заказов. Джемма была достаточно знающей и опытной, чтобы понять, что талант у нее есть. Какая жалость, что знания и опыт не помогли ей в личной жизни. Несмотря на всю свою умудренность, она оказалась беспомощной во всем, что касалось Фелипе.

Джемма подсушила волосы полотенцем и причесалась перед трюмо в номере. С той недели, проведенной в Лондоне с Фелипе, волосы сильно отросли и сейчас темной гривой рассыпались по плечам. Прямые, как у матери, и такие же густые и блестящие. Однако на этом их сходство заканчивалось. Красота ее матери была классически строгой, у Джеммы же - более мягкой. Рот ее был более пухлым, его линия прочерчивалась не так безукоризненно четко, как у Исобель, а огромные карие глаза прозрачностью напоминали глаза олененка. Беззащитность - не в этом ли главное различие? Как бы там ни было, мать и дочь сильно отличались друг от друга, и в нынешних обстоятельствах это могло сыграть свою положительную роль: Агустин вряд ли найдет в ней какое-нибудь сходство со своей прошлой любовью.

Джемма придвинулась к зеркалу и повнимательнее изучила отражение. Да, беззащитность налицо, но ее не было до встречи с Фелипе. Раньше в ее обращении с мужчинами сквозили апломб и независимость. Фелипе изменил такое положение вещей одним-единственным взглядом, брошенным на нее через огромный переполненный зал на открытии лондонской выставки. Глаза их встретились, и Джемма, до сих пор не верившая в любовь с первого взгляда, погибла так же верно, как если бы ее сбросили с Вестминстерского моста, привязав к лодыжкам свинцовый груз.

- Мне нравятся твои работы, - произнес он, пробившись к ней через толпу. Темные, как ночь, глаза приковали к себе ее взор - и все и вся вокруг кануло в небытие.

- Спасибо, - пробормотала она, а он улыбнулся.

- Может, доставим себе удовольствие и улизнем от всего этого? Я хочу заняться с тобой любовью, - с мягкой хрипотцой шепнул он.

Она даже не была удивлена его прямотой, настолько все казалось естественным. Бросив несколько коротких, откровенно интимных фраз, он завладел ее жизнью, как потом завладел ее рукой и повел за собой в промозглую, ветреную лондонскую ночь.

Не было ни предварительного ужина, чтобы растопить ее сдержанность, ни экскурсов в прошлое, чтобы получше узнать друг друга, - лишь ощущение восторга оттого, что все, что творится в этот миг, правильно и прекрасно. В такси он держал ее руку в своей - этот высокий, смуглый, загадочный незнакомец. Опытный взгляд художника отметил неземную красоту лица, страстность глубоко посаженных глаз, напоминавших об испанских предках, классические линии орлиного носа и упругих, но чувственных губ. Вьющиеся волосы были чернее безлунной южной ночи, и Джемма знала, что, дотронься она до тугих завитков, они шелковыми кольцами обовьются вокруг ее пальцев.

Фелипе Сантос был само совершенство. Одно-единственное сомнение неуверенно промелькнуло в сознании Джеммы, когда они подъехали к его дому в Сент-Джонс-Вуде. Ни разу в жизни она не совершала ничего подобного, ни разу вот так, не размышляя о последствиях, не отдавала себя во власть мужчины. Но это сомнение растаяло, как легкое облачко, унесенное ветром.

Он обнял ее, едва закрыв дверь. Рот его был теплым и нежным, в его прикосновении не было пока и намека на сжигавшую его страсть, на надвигавшийся шквал его любви.

- Ты самое прекрасное животное из всех когда-либо виденных мною, - хрипло выдохнул он, и Джемма улыбнулась. Никто из мужчин до сих пор не сравнивал ее с животным, и на нее накатила волна восторга.

Он провел ее в свою роскошную спальню, где пол устилали пушистые ковры, а окна закрывали пышные складки голубых шелковых штор, и такого же цвета шелковое покрывало с изысканной вышивкой было наброшено на кровать - огромную, мягкую, манящую. Истинная спальня любовников.

Фелипе раздел ее, освободив от черного кружева, - акт почти ритуальный, когда слышались лишь его нежные, тихие слова восхищения ее бархатной кожей, совершенной формой упругой груди.

- Я буду любить тебя каждый день, - вырвался у него гортанный шепот. Будем ли мы вместе или в разлуке, в мыслях ли, наяву ли, но я каждый день буду овладевать тобою.

Ни один мужчина не мог с ним сравниться! Его гедонизм и вдохновенное отношение к сексу делали его совершенно уникальным.

С благоговейным трепетом она следила, как он сбросил вечерний костюм и рубашку, обнажив безукоризненное, как у роденовских скульптур, тело. Гладкая бронзовая кожа, поросль курчавых волос на груди, сужающаяся к животу и темной полоской сбегающая вниз. Желание дотронуться до него казалось ей невыносимо жгучим, но ожидание входило в любовный ритуал. Ожидание и продление прелюдии.

Наконец он протянул к ней руки, и она взяла их, а он медленно привлек ее к себе, окружив своим властным теплом, заманив в пьянящие выси доселе неведомого ей царства.

Он отнес Джемму к своему ложу наслаждений и уложил на спину. Рот его исследовал ее тело сначала легко и нежно, но потом его страсть бешеным потоком ввергла их в бездну эротической чувственности.

Груди ее ныли от желания, а сердце стучало молотом от глубины этого желания. Тело перестало ей подчиняться. Оно загадочным образом воспарило в небеса и там вспыхнуло языками страсти, когда он в первый раз вошел в нее, повторяя ее имя бессчетное число раз, пока оно не вырвалось из его горла первобытным кличем любви.

Той ночью они не могли насытиться друг другом. Они занимались любовью до первых лучей рассвета, а потом снова и снова любили друг друга. Засыпая, они бормотали слова любви и просыпались в объятиях друг друга, удивляясь тому чуду, что происходило между ними; Позже, приняв душ и выпив крепчайшего турецкого кофе, тихонько болтали и снова занимались любовью внизу, в Гостиной, на мягком кожаном диване.

Часы сливались в дни, и Джемма забыла о работе и обо всем, что было в ее жизни до Фелипе. Оставив окружающий мир, они спрятались в коконе своего неземного благоуханного любовного гнездышка. А потом появилась Бьянка. Богатая, разгневанная, великолепная Бьянка.

- Ты должен был встретить меня в аэропорту, Фелипе! - закричала она с порога, когда однажды утром Фелипе открыл на звонок дверь. - Заплати таксисту! - приказала она, врываясь в дом.

Джемма стояла на самом верху изящной винтовой лестницы, наблюдая за разыгравшейся сценой и не смея спуститься. Сердце ее неистово колотилось. Оно не смирило свой сумасшедший ритм, даже когда Фелипе силой стащил ее вниз, чтобы познакомить со своей кузиной, только что прилетевшей из Нью-Йорка.

Сестра. Этот факт почему-то ни капельки не помог. Бьянка была экзотически прекрасна, как и Фелипе, и, несмотря на родственные узы, ее взгляд на Фелипе дышал такой откровенной злостью, которая не могла объясниться ее вынужденной поездкой на такси.

Фелипе не обратил никакого внимания на враждебность кузины, проявленную по отношению к Джемме, - мужчины частенько пропускают то, что очевидно любой женщине. Но Джемма ловила каждый взгляд, каждое слово, брошенное девушкой, и оценивала их. Бьянка была моложе Джеммы, но излучала ту зрелую уверенность, которая свойственна всем красивым, богатым и избалованным женщинам.

- Так вот в чем причина твоего отсутствия в аэропорту, не так ли? - Она бросила на Джемму ледяной взгляд. - Можно было догадаться. А я, значит, торчи там, обливайся потом в ожидании...

- Я забыл, - улыбаясь, прервал Фелипе.

- Черт бы тебя побрал! Я хочу спать. Вымоталась. Не буди меня. - С этими словами она взлетела по лестнице и с треском захлопнула за собой дверь в комнату для гостей.

- Пожалуй, мне лучше уйти, - неловко буркнула Джемма.

- Черта с два! - скрипнул зубами Фелипе и заключил ее в объятия.

- Не нужно, Фелипе, только не с...

- Не с Бьянкой? Откуда такая пуританская стыдливость?

- Ниоткуда!

- Тогда забудь о Бьянке...

- Так же, как ты забыл встретить ее?

- Это имеет значение? - Он усмехнулся. - С тех пор как я встретил тебя, я вообще забыл обо всем, что было до этого мгновения.

Его поцелуй унес все ее сомнения, и она осталась.

В их мирке вдруг оказался третий. Тем вечером Фелипе пригласил их обеих на ужин, был обаятелен, мил и, потихоньку сжимая под столом ладонь Джеммы, все время вежливо делил свое внимание между двумя дамами.

Джемма не вернулась в его дом, она дипломатично настояла на том, что хочет поехать на такси в свою квартиру-студию на Майда Вейл.

- Утром первым делом позвоню тебе, - сказал Фелипе, не пытаясь ее отговорить, и нежно поцеловал. Почему-то этот поцелуй показался ей прощальным.

Однако на следующее утро он позвонил, как и обещал. И прислал цветы. А чуть позже и сам приехал в студию, сказав, что скучал без нее все это время, и Джемма постаралась выбросить из головы мысли о Бьянке.

Она показала ему свою последнюю работу - портрет какого-то фабриканта для рабочего кабинета.

- Этот господин выглядит напыщенным и скучным, - заметил Фелипе без всякой задней мысли.

- Он таков и есть, - отрезала Джемма, и Фелипе схватил ее в объятия, чтобы поцелуями погасить ее недовольство.

- Обиделась? - смеялся он.

- Ни капельки. Я пишу то, что вижу.

- Напиши мой портрет.

- Никогда! - Она ухмыльнулась. - Не пишу портретов животных!

Он шутливо зарычал, уткнувшись ей в шею, потом они оба расхохотались, и все вдруг встало на свои места. Затем она приготовила ужин, и он остался на ночь и любил ее до самого рассвета, как будто никакая Бьянка не стояла между ними последние два дня. Джемма о ней не упоминала: это разрушило бы что-то особенное между ними. На всем огромном белом свете существовали только она и Фелипе...

Больше она его не видела. После обеда он уехал, пообещав позвонить ей позже, но так и не позвонил. На следующий день Джемма приезжала к его лондонской обители. Она сидела в машине, глядя на дом, и понимала, что он пуст. Фелипе уехал, вместе с Бьянкой.

Через неделю он позвонил из Нью-Йорка, но Джемма к тому времени настрадалась уже вдоволь.

Девушка взглянула на часы и нахмурилась. Ее провожатый явно опаздывал. Она была измучена, не находила себе места, но ничего другого, кроме как сидеть в номере и ждать, ей не оставалось. Снаружи слишком жарко, чтобы отправиться бродить по улицам Каракаса, но если бы она и отважилась выбраться в дремотное пекло города, то могла бы пропустить звонок Майка Андерса - летчика, который должен был доставить ее к отцу.

Джемма вздрогнула. Ей не следует думать об Агустине де Навасе как об отце; он просто клиент, венесуэльский нефтепромышленник, ни больше ни меньше.

Мягко зазвонил телефон, и она сняла трубку.

- Спасибо. Я спускаюсь.

Перебросив через плечо кожаную сумку с кисточками и красками, Джемма покатила свой чемодан к лифту. Все остальное - мольберт и холсты - она заранее попросила приготовить в "Вилла Верде". Она пока не знала, в каких условиях придется работать. Идеальным было бы, разумеется, обнаружить там приличную мастерскую с дневным освещением, но в данных обстоятельствах придется обойтись и малым.

- Простите, что заставил вас ждать, мисс Соумс...

- Зовите меня Джеммой. - Она приветливо улыбнулась летчику светловолосому, подтянутому и жизнерадостному американцу.

- Замечательно. Значит, Джемма. - Он блеснул ответной улыбкой. - Нелегкий денек выдался - вот почему я опоздал. Вчера ночью отвез босса в Маракайбо и вернулся только утром. Там случилась чертовски неприятная штука. Во время загрузки танкера вылилось огромное количество нефти. Ясное дело, нефтяному магнату теперь придется с этим разбираться.

- Он остался там? - Джемма нахмурилась. Ей хотелось побыстрее начать работу, поскольку дома ее ждало еще несколько заказов.

- Да уж, де Навас не уедет, пока ситуация не будет под контролем. Эй, не стоит волноваться, радуйтесь жизни, на ранчо вам скучать не придется, смеялся он, вталкивая ее в такси, чтобы доехать до аэропорта. - Бассейн, лошади, теннис, охота; только назовите - тут же все получите. А что, вы и вправду собираетесь рисовать старика? Странная работа для женщины, а?

Джемма была рада его обществу. Кажется, Вордсворт превозносил блаженство одиночества? Сразу видно, что он не торчал в раскаленном Каракасе, отгоняя от себя мысли о тех людях, которых необходимо забыть. Но они не давали ей покоя даже сейчас, несмотря на громогласную болтовню Майка по дороге в аэропорт. У Агустина, должно быть, есть жена и дети. Это был один из аргументов ее матери, который она выдвинула в попытке удержать дочь от поездки.

- Тебе будет больно видеть его семью. Ты не можешь сделать этого, Джемма. Оставь все как есть.

Джемма упрямо покачала головой.

- Больнее мне уже не будет, мама. Я его не знаю, для меня он совершенно незнакомый человек, но поехать я должна, тем более теперь, когда ты мне все рассказала. Он же мой отец, мне интересно увидеть его. Неужели ты не понимаешь?

Мама в конце концов поняла ее, но не дала ей своего благословения слишком болезненным оказался удар.

Она все еще любит его, думала Джемма, пока Майк загружал ее багаж в самолет. Спустя двадцать шесть лет, прожив целую жизнь с другим, она все еще его любит. Теперь это Джемму не удивляло.

Горы за Каракасом были величественными, пугающими и варварскими в своей красоте. Майк не умолкал ни на минуту, отвлекая тем самым Джемму от тревожных мыслей. Она уговаривала себя: это даже к лучшему, что Агустин не встретит ее лично. Она пока не готова, но настанет ли такое время вообще?

- Вот и прибыли! - улыбнулся Майк и постучал по окошку слева. Самолет быстро снижался, как будто его притягивала к себе зеленая долина, покрытая куда более пышной растительностью, чем могла себе представить Джемма. - Вот это ширь, верно?

Джемма кивнула, на мгновение онемев от благоговейного восторга. Саутфорт бледнел в сравнении с этой красотой! Так вот как живут настоящие нефтяные короли! "Вилла Верде" была центром обширнейшей гасиенды. А это что за белоснежное здание рядом с внушительных размеров виллой? Неужели церковь? Пока они медленно кружились над поместьем, ее взгляд поймал ярко-синий блеск бассейна, расположенного среди пальм и густых кипарисов.

Повсюду вокруг были раскиданы небольшие домики. Интересно, думала Джемма, неужели они все принадлежат человеку, портрет которого ей предстоит писать? Похоже скорее на целый поселок, нежели на владения одного человека. Наверное, у него действительно большая семья, много сыновей и дочерей, у которых свои семьи. Ей вдруг захотелось исчезнуть отсюда, вернуть тот момент, когда она еще могла последовать совету матери.

Заметив ее внезапное беспокойство, Майк понял его по-своему.

- Не волнуйтесь, - рассмеялся он и, мягко приземлившись на взлетной полосе довольно далеко от дома, отстегнул ремни безопасности. - Вам вовсе не придется проделать весь путь до виллы пешком.

- Рада это слышать, - улыбнулась в ответ Джемма, когда Майк отодвинул ее дверцу и жара накрыла ее душной волной. - Здесь жарче, чем в Каракасе?

- Да нет, с Каракасом не сравнится самое дьявольское пекло, - отшутился летчик.

Они дошли до ангара, и Майк забросил ее багаж на заднее сиденье "шевроле" с открытым верхом.

- Прыгайте сюда, и мы домчимся в мгновение ока.

И он оказался прав: вскоре они действительно остановились у величественной каменной лестницы, ведущей к парадному входу виллы. Джемма выскользнула из машины и обратила взор на двухэтажное, удлиненной формы здание. Стены его, отделанные на старомодный манер грубой штукатуркой, отливали снежной белизной, а крыша блестела яркой зеленью. Резные ставни на окнах были окрашены в такой же зеленый цвет. Старый дом выглядел невозмутимым и чуть напыщенным. А может, это ее собственные издерганные нервы вызвали в ней такое ощущение?

Невысокая смуглая женщина средних лет в черном платье появилась из-за громадных обитых дверей дома и остановилась на пороге в ожидании Джеммы.

- Рада вас приветствовать, сеньорита Соумс. Я Мария. - Она улыбнулась и протянула Джемме руку. - Вы устали, si а (исп.).>? Я вам показывать ваша комната, а потом вы кушать и отдыхать. - Она обернулась к Майку, который вслед за Джеммой вошел в огромную прихожую, скрипя сапогами по натертым до блеска терракотового цвета половицам. - Кристина, она тебя ожидать на кухне. Она скучать по тебе. - Мария ухмыльнулась и подмигнула Джемме.

Майк поставил вещи Джеммы прямо у широченной лестницы, обрамленной внушительными перилами с кованым узором из переплетенных виноградных лоз. Потом он с усмешкой произнес:

- Скучает по мне, да? Так и должно быть. - С этими словами он направился в глубь дома, подпрыгивая на ходу от нетерпения.

Мария рассмеялась.

- Любовь, а-а? Хорошо, si? Кристина - моя дочка. Она любить американо. Пойдем, я проводить вас наверх. Чемодан приносить Пепе.

Джемма прихватила свою драгоценную сумку и последовала за Марией наверх, бросая на ходу восхищенные взгляды на огромные картины, которыми были увешаны стены дома. Среди них было много портретов, и Джемма пообещала себе попозже непременно рассмотреть их как следует. Сейчас же ей хотелось только одного разложить вещи и освежиться, хотя в самом доме было достаточно прохладно; впрочем, и довольно темно, отметила она. Окна были узкими, а некоторые из них еще и прикрыты ставнями, чтобы преградить путь палящим лучам. Ее волновало, где, в каком помещении она будет работать, хотелось бы, чтобы там было значительно светлее, чем в сводчатой прихожей и на лестнице.

Вилла внутри оказалась огромной, гораздо больше, чем выглядела снаружи. Обстановка производила впечатление почти средневековой. Повсюду на голых каменных стенах висели предметы, напоминавшие орудия пыток, но являвшиеся, скорее всего, древними сельскохозяйственными приспособлениями. Добавить в подходящих местах парочку-другую старинных щитов - и можно вообразить себя в настоящем средневековом замке. О Господи! Вот и оружие - прямо в углу напротив. Подавив ухмылку, Джемма осторожно обогнула угол.

Половину сумрачной спальни занимала кровать - невероятных размеров штуковина, на изголовье которой вырезанные из красного дерева нимфы надевали венки из виноградных листьев. Кровать была застлана бледно-желтым атласным покрывалом, и подходящие по цвету занавески закрывали оба окна комнаты. На каменном полу лежали огромные светло-оранжевые ковры с ацтекским рисунком из голубых и кремовых линий. Вся мебель - шкафы и тумбочки, украшенные резьбой, была добротной, массивной и удобной. Спальня благоухала чудным запахом роз, хотя в вазах мерцали голубоватыми бликами экзотические восковые орхидеи, совершенно без аромата. Над кроватью лениво жужжал вентилятор.

- Чудно! - выдохнула Джемма и сбросила с плеча сумку. Обстановка не в ее вкусе, но нельзя было не признать, что комната выглядит замечательно. Мама пришла бы в восторг.

- И еще ванная, - гордо улыбнулась Мария, открывая тяжелую деревянную дверь в стене напротив.

Заглянув туда краешком глаза, Джемма увидела изобилие мрамора, золота на кранах, изображавших дельфинов, и сверкающих зеркал.

- Бесподобно, - с улыбкой оценила она в тот миг, когда невысокий сухонький Пепе внес чемоданы в комнату, где ей предстояло жить до окончания работы над портретом.

- Я помогать вам с вещами, - произнесла Мария после ухода Пепе.

- Нет, Мария, благодарю вас, я справлюсь сама. - Джемме хотелось побыстрее остаться одной, собраться с мыслями, успокоиться. Она уже здесь, в доме своего отца, и ее обуревали самые странные, противоречивые чувства.

- Тогда я вас оставлять. Приносить еду на террасу, когда вы готовы.

Оставшись одна, Джемма подошла к окну и, приподняв занавеску, окинула взглядом сады позади виллы. Пышные, радующие глаз буйством красок и света. Между клумбами роз пролегли дорожки из каменных плит. Теперь понятно, откуда этот аромат в комнате, вдыхая полной грудью, подумала Джемма. За стеной из кипарисов виднелся бассейн. Джемма уловила голубое мерцание сквозь густую зелень, и ей так захотелось освежить свое измученное поездкой тело. Но она решительно обернулась к чемодану. Делу время...

На мгновение она окаменела, замерев у окна. На пороге спальни вырисовался силуэт. Силуэт, слишком хорошо ей знакомый. Но видение не могло быть ничем иным, как только жестокой шуткой ее воображения, разыгравшегося из-за столь тусклого освещения этой мрачной, старой виллы. Фигура шевельнулась, двинулась в сторону Джеммы, и та зажала рот, едва сдержав рвавшийся из горла крик.

- Это невозможно! - выдохнула она наконец, когда видение остановилось прямо напротив нее.

- В моем мире все возможно, - хрипло бросил в ответ Фелипе. - Особенно если тебя испепеляет жажда мести за предательство и ты обладаешь для этого всеми необходимыми средствами.

Слишком потрясенная, чтобы что-то сказать, Джемма молча уставилась на него. Как, почему?..

- Ты, кажется, в шоке, дорогая? Неужели я так сильно изменился с тех пор, когда мы в последний раз любили друг друга?

Ее сердце с такой силой стучало в ребра, что Джемме казалось: оно в конце концов выскочит из грудной клетки. О Боже, он действительно изменился! Стал тоньше, мрачнее. В глазах Фелипе, в его хриплом голосе не было той, прежней любви.

- Я ничего не понимаю, - прошептала она, впиваясь подозрительным взглядом в его глаза в поисках хоть какого-то ответа. Но там затаилась такая угроза, что Джемма замотала головой, пытаясь рассеять этот кошмар. Почему? Зачем он здесь?

- Нисколько в этом не сомневаюсь, - протянул Фелипе и приподнял ладонью ее подбородок. Заметив в глазах Джеммы ужас, он рассмеялся. - Я заставил тебя приехать сюда с одной-единственной целью, радость моя: измучить тебя так же, как ты измучила меня. Ни одной женщине не позволено так поступать со мной, ни одна женщина не может выворачивать наизнанку мои чувства, пока они не превратятся в лохмотья...

- Фелипе! - вскрикнула Джемма, по-прежнему оставаясь бессильной понять происходящее. Меньше всего она ожидала встретить его здесь, в доме своего отца. - Ты.., ты все это устроил? - Таков был первый проблеск ее сознания. Ну, разумеется, это результат его стараний - подобных совпадений в жизни просто не бывает! А она считала, что заказ сделан напрямую самим богатым венесуэльцем.

- Естественно. Только так я мог заполучить тебя сюда. Ты ведь иначе не приехала бы, не так ли? Впрочем, возможно, и приехала бы. Помнится, как-то раз ты мне легко досталась.

Эти слова острым ножом вонзились в душу Джеммы. Что же подпитывало жестокость Фелипе?

Она облизала пересохшие губы и усилием воли заставила себя спросить:

- И все же я не до конца тебя понимаю. Ты говоришь о мести, о предательстве... Что ты имеешь при этом в виду?

Джемма чувствовала себя вдвойне одураченной. Во-первых, ее пригласили написать портрет человека, который, как выяснилось, приходился ей отцом. Теперь становится очевидным, что и это всего лишь трюк, уловка, чтобы заманить ее сюда.., но.., но... Почему никто не предупредил ее об этом?.. Хотя бы тот же Майк - ведь он наверняка не участвовал в обмане.

- Ты не знаешь наших обычаев, Джемма! С латиноамериканскими мужчинами не обращаются так, как ты обращалась со мной, - пояснил Фелипе. - Наши женщины знают свое место, и ты в свое время узнаешь его, querida десь: дорогая (исп.).>.

Его рука змеей скользнула по спине Джеммы, и он привлек ее к себе таким неуловимым движением, что Джемма не успела даже возразить. Его рот с силой прижался к ее губам, ощущение было такое, как будто на нее напал преступник. Нет, не этого человека она так отчаянно любила! Ни нежности, ни страсти не было в его поцелуе - лишь одна острая боль. Она отпихнула его от себя. Губы ее горели, сознание расплывалось. Она ведь любила этого человека, любила всей душой, а сейчас он вызывал в ней страх и смятение.

- Не смей больше дотрагиваться до меня! - выкрикнула она, отчаянно сдерживая дрожь в голосе. - Не знаю, что с тобой случилось...

Его глаза угрожающе сузились.

- Что ж, узнаешь, Джемма, еще все впереди. Я покажу тебе - на словах и на деле. Я подниму тебя до недосягаемых высот страсти, желания, а потом низвергну и отброшу, как ты отбросила меня. Пытка - ты узнаешь истинное значение этого слова! - Он цинично ухмыльнулся. - Да, ты все узнаешь, и урок этот будет не из приятных, уверяю тебя. - С этими словами он рывком развернулся и зашагал прочь из комнаты, оставив Джемму в смертельном страхе за свою безопасность и саму жизнь.

Глава 2

От шока Джемма потеряла способность двигаться, но мысли ее внезапно пустились вскачь, как будто их погнал порыв попутного ветра. Такого Фелипе она еще не видела. Такой Фелипе ей не нравился - он приводил ее в ужас. Когда-то он любил ее, но между ними встала Бьянка, так с чего вдруг прибегать к этим чудовищным угрозам?

Жизнь медленно возвращалась к ней, она слегка шевельнулась. Гнев Фелипе поразил Джемму до глубины души, и волны нервного потрясения болью отзывались в каждой ее клеточке. Она подошла к чемодану и уставилась на него невидящими глазами. Впервые в жизни ее мучила кошмарная неуверенность в себе, даже в своем следующем шаге. Что же ей делать? Распаковываться? Но никакого заказа нет, никакого портрета писать не нужно. Ее привел сюда ложный вызов: бывший любовник манипулировал ею, сжигаемый жаждой какой-то дьявольской мести.

Сжав кулаки, Джемма постаралась рассуждать логически. Необходимо выяснить, что происходит, и сделать это нужно именно сейчас. Не став переодеваться, она выбежала из комнаты в той же одежде, в которой прилетела из Каракаса: легких белых измятых джинсах и тонкой блузке навыпуск, которая развевалась на бегу.

Она не знала, где искать Фелипе, но ей необходимо было его найти. Черт бы побрал этот дом, он похож на лабиринт! Выскочив наружу и на мгновение ослепнув от яркого света, она сбежала по каменным ступенькам вниз.

Ни единой души вокруг! Закусив губу, Джемма, прошла до угла дома. Она чуть-чуть успокоилась, но все еще чувствовала себя не в своей тарелке. Кажется, Мария говорила что-то насчет террасы. Наверное, это за домом.

Она обогнула виллу и увидела столы, стулья и кресла с витыми металлическими ножками, а потом вдруг увидела Фелипе.

Решительным шагом Джемма направилась к нему. В голове теснились вопросы, и она не знала, кто даст ответы на них.

Он неподвижно стоял спиной к ней, глубоко засунув руки в карманы легких белых брюк и уставившись в одну точку поверх невысокой каменной ограды, что окружала террасу. Едва заметный ветерок вздувал рукава его рубашки, иначе он ничем бы не отличался от статуй, которые украшали виллу.

- Фелипе, нам нужно поговорить, - пробормотала Джемма ему в спину.

- Вот как? - проговорил он, не оборачиваясь. - Если мне не изменяет память, раньше мы этим не очень-то занимались. Мы проводили время в постели, в объятиях друг друга.

Джемму резко передернуло от горько-сладких воспоминаний, вызванных словами Фелипе. "В объятиях друг друга..." Она бы могла умереть в его объятиях, обвившись сама вокруг него. Страсть тогда переходила в блаженный сон и снова в страсть. Долгие, долгие дни любви, смеха и опять любви... Неужели ей это приснилось? Сейчас, стоя на террасе под палящим тропическим солнцем, в тысячах миль от дома, глядя на непримиримый разворот плеч своего любимого, она готова была поверить, что то был лишь сон. Дрожа от волнения, она следила, как Мария опускает на один из столиков поднос с тарелками и бокалами.

- Фелипе, вы кушать с сеньоритой Соумс?

- Нет, спасибо, Мария. Я поем попозже. Принесите мне только бренди.

Слушая их, Джемма раскрыла от изумления рот. Она дождалась, пока Мария, разложив приборы и расставив тарелки с салатом и холодным мясом, вернулась в дом, и обратилась к Фелипе:

- Она что, знает тебя?

- Ясное дело. Можно сказать, еще с пеленок. - Он обернулся и холодным кивком предложил ей сесть за стол. - В то наказание, которое я для тебя придумал, голод не входит...

- Может, прекратишь этот вздор, - взорвалась Джемма, - и объяснишь мне, что происходит? Я сюда приехала писать портрет, но пока ничего, кроме оскорблений, не получила. - Эта вспышка ни на йоту не изменила мрачного выражения его лица. - Ты что, живешь здесь? - не дождавшись ответа, бросила она.

- Время от времени - да.

Вне себя от потрясения, Джемма опустилась на ближайший стул. По тому дружескому тону, которым Фелипе разговаривал с Марией, можно было догадаться, что они знакомы, но принять тот факт, что он живет здесь, было выше ее сил. Она знала, что у него есть дом в Нью-Йорке, еще один - в Латинской Америке, но, помня о его колумбийском происхождении, считала, что этот дом находится в Колумбии, а никак не в Венесуэле.

- Это.., это не поместье Агустина Дельгадо де Наваса? - сипло выдавила она. Какая жестокость! У нее было столько надежд, а теперь этот удар исподтишка добавил еще одну рану к тем, что уже достаточно истерзали ее душу.

Улыбка, промелькнувшая на его губах, нисколько не смягчила жесткого выражения его глаз, и у Джеммы мороз побежал по коже.

- Разумеется, он живет здесь. И тебе действительно предстоит написать его портрет. Вообще-то это была моя идея. Я убедил Агустина, что ему не обойтись без портрета. Пришлось потрудиться, можешь мне поверить. Говоря его словами, у него нет времени на подобные чудачества. Да и мысль пригласить художника-женщину не слишком его воодушевила.

- Великолепно, этого достаточно! - оборвала Джемма, позабыв о страхе. Твои угрозы мести и пыток, да еще и женоненавистник в придачу, не желающий, чтобы с него писали портрет! Как приятно осознавать, что ты желанный гость! Фелипе цинично улыбнулся.

- О да, ты желанный гость, любовь моя. В мести и пытках будут моменты наслаждения, обещаю. А насчет Агустина не волнуйся. Я убедил его в твоем огромном таланте художника, но об остальных умолчал. У тебя уйма талантов, Джемма. Постель - лишь один из них, и гарантирую, что все они подвергнутся испытанию, пока ты будешь жить здесь.

- Ты предполагаешь, что я отправлюсь с тобой в постель? - не поверила она своим ушам. Когда-то его интимная откровенность приводила ее в восторг; сейчас же от его самонадеянности она покрылась ледяным потом.

- Я не предполагаю; я требую - причем везде и всегда, когда и где мне будет угодно.

Он сделал к ней шаг, и Джемма напряглась и впилась в него глазами, когда его пальцы нежно коснулись ее щеки. Несколько месяцев назад эта ласка мгновенно вызвала бы в ней ответный огонь, но сейчас она лишь разозлилась и резко отдернула голову.

- Я тебе настолько отвратителен? - Он холодно улыбнулся. - Это ненадолго, моя дорогая; вожделение, подобное нашему, неподвластно времени. Я заставлю тебя молить о страсти задолго до того, как покончу с тобой.

Мария вернулась с бренди для Фелипе, и Джемме стоило огромных трудов сдерживать ярость до тех пор, пока та не ушла. Фелипе уселся в кресло напротив нее, повертел бокал с бренди в ладонях, а потом осушил его одним глотком.

Джемма вымученно улыбнулась:

- Испытываешь необходимость в выпивке? Станешь заядлым алкоголиком, прежде чем услышишь от меня мольбу о сексе, без которого, как тебе кажется, я никак не обойдусь.

Вот теперь лицо его осветилось искренней улыбкой.

- Об этой Джемме Соумс я и не догадывался. Какое язвительное лицемерие! Мне нравится. По крайней мере не сравнить с обычной жеманной уступчивостью, которую я, как правило, встречал в женщинах. - Он безразлично пожал плечами. Впрочем, невелика разница. Всего лишь приправа к тому, что совершенно определенно произойдет.

- На твоем месте я бы не была так уверена. Я уже далеко не та женщина, которую ты с такой легкостью соблазнил полгода назад.

- В самом деле, это было несложно, верно? - грубо прервал он.

Джемма подавила приступ ярости и даже нашла в себе силы использовать его же грязные методы.

- Весьма, - парировала она. - Да и тебя оказалось так же несложно затащить в постель, не так ли?

Кулак его сжался на кованой ручке кресла, а глаза сверкнули гневным огнем, - Не смей говорить в подобном тоне, как продажная тварь!

Обида обожгла ее, словно удар бичом, но Джемма выдержала этот удар, не сводя глаз с его лица. Она вдруг перестала бояться Фелипе, как и бояться его обидеть, потому что это был не тот человек, которого она так страстно любила полгода назад и даже в мыслях бы не обидела ни за что на свете. Этот человек был жестоким, бессердечным незнакомцем.

- А ты тем временем можешь спокойно оскорблять меня, верно? - Она театрально вздохнула. - Ну да, разумеется, это ведь Латинская Америка, а не Сент-Джонс-Вуд, и женщины здесь, как ты мне говорил, делают то, что им приказывают.

- Потому что хотят этого. Они любят своих мужчин так сильно, что готовы преклоняться перед любым их желанием.

- Какие мудрые старомодные обычаи! Непаханое поле для феминистского движения!

- Здесь феминисткам не выиграть.

- Наверное, ты прав, - снова вздохнула Джемма. - Эта тема меня не очень волнует, так что не буду спорить с тобой.

- Видимо, подобное самодовольство и стало причиной того, что ты не позвонила мне в Нью-Йорк? - с горечью произнес он.

Джемма долго молчала, прежде чем у нее достало сил ответить. О Боже, неужели все это из-за того отвратительного телефонного звонка?

- А ты что, в самом деле ждал, что я позвоню? - мрачно спросила она. Неужели он действительно надеялся, что она побежит за ним после того, как он с ней поступил?

- Я должен был бы сам догадаться. Женщинам твоего сорта нужно только одно - чтобы все было как они хотят. Ты получила от меня все, что хотела, а потом отшвырнула в сторону, чтобы освободить место для очередного приобретения. Каковых, без сомнения, в твоих кругах немало.

Его слова вызвали у Джеммы бурное возмущение.

- Так ты только для этого появился тогда на выставке? Чтобы подцепить женщину такого сорта, которые, по твоему мнению, постоянно посещают такие места? Я-то раньше полагала, что на выставки ходят ради искусства, а не ради вылавливания беспутных блудниц. Но я снова ошиблась - как, похоже, ошибалась во всем, что касается тебя.

- Ты ничего не ешь, - произнес он, кивнув на нетронутую еду.

Весьма показательно, подумала Джемма. Никогда не вредно попытаться сменить тему.

- После твоей грубости у меня пропал аппетит. - Она отпихнула тарелку. - А кстати, как поживает Бьянка? - язвительно осведомилась она, добавив к его жестокости порцию собственной, и в ту же секунду поняла, что сильнее ранила себя, а не Фелипе.

Он угрожающе скрипнул зубами.

- У нее все прекрасно. Сама убедишься, когда она приедет на следующей неделе, - со злостью выговорил он.

Жду не дождусь, буркнула про себя Джемма, протянув руку за бокалом с апельсиновым соком, который оставила Мария. Есть она не могла - напряжение убило в ней чувство голода, - но промочить горло было совершенно необходимо. От жары у нее кружилась голова. А может, не от жары, а от кошмарной мысли, что Фелипе специально устроил приезд Бьянки, чтобы ко всем уже имевшим место оскорблениям добавилось еще одно?

- Зачем ты вызвал меня сюда? - спросила она, утолив жажду.

- Потому что устал заниматься с тобою любовью в мечтах. Ты была нужна мне во плоти. Я больше ни дня не смог бы прожить, не овладев тобой по-настоящему.

Джемма смотрела на него с мукой в глазах. В его устах любовь вдруг превратилась в голый секс. Неужели он именно так представлял себе их роман? Тысячу раз он говорил, что любит ее, а она, легковерная, думала, что это правда. Больше она не верит ему. Он мечтает наказать ее, разжечь в ней огонь страсти, а потом оттолкнуть с презрением, как это сделала, по его мнению, она. Его злоба и жестокость неизмеримо далеки от прошлой любви и ласки.

- Чтобы наказать меня - или же для собственного удовольствия? - ровным тоном осведомилась она.

- И то и другое. Я ненавидел и себя самого, и тебя за то, что случилось в Лондоне. - Он послал в ее сторону язвительную ухмылку. - Беда в том, что я все еще хочу тебя, и тебе известно лекарство от навязчивой идеи, не так ли? Нужно столкнуться с ней лоб в лоб. И делать это до тех пор, пока не освободишься от нее полностью.

- Ты до такой степени ненавидишь меня, - печально вздохнула Джемма, - и всего лишь потому, что я тебе не позвонила? - Она нервно сглотнула и продолжила:

- Фелипе, я не позвонила тебе потому, что ты исчез из моей жизни с такой же легкостью, как и появился в ней...

- У меня была причина, но ты не дала мне надежды...

- А стоило ли давать? Ты позвонил через неделю! Почему не раньше? - Она с несчастным видом покачала головой. - Не знаю, зачем я трачу время на споры с тобой. Теперь это уже не имеет никакого значения. - Джемма встала и еще раз взглянула на него. - Я действительно любила тебя, Фелипе, и благодарна за то, что ты заставил меня приехать сюда. Ты избавил меня от призрачных надежд, что теплились во мне после твоего отъезда. Если тебе нужна помощь, чтобы выбросить меня из головы, отправляйся к психологу. И речи быть не может о том, чтобы ради этого ты спал со мной, когда и где пожелаешь.

Он тоже поднялся и замер напротив нее, помрачнев от злости.

- Очень может быть, что мне не придется пасть так низко, - прохрипел он, потому что теперь я увидел тебя в новом свете. Куда подевалась та нежная, мягкая Джемма, в которую я влюбился?

- Она долго страдала, Фелипе. Так что нам обоим известно, каково это. Она с вызовом приподняла подбородок. - Ты не можешь заставить меня страдать больше, чем уже заставил. Полагаю, с твоей опытностью тебе нетрудно было бы увлечь меня в постель - но ради чего? Секс - ни больше ни меньше. Никогда это не сможет стать для меня чем-то большим, Фелипе, слышишь, никогда!

Как легко слетела с губ ложь! Секс; никогда любовь с ним не была для нее просто сексом, и никогда не будет, если ему удастся заполучить ее к себе в постель. Она так искренне любила его, и все же сейчас ей хотелось доставить ему такую же боль, какую он доставлял ей. Ей вдруг стадо даже безразлично, что своими словами она роняет себя в его глазах.

- Ты говоришь как шлюха! - зло выдохнул он.

- Пусть будет так, - ледяным тоном согласилась она и повернулась, чтобы уйти.

Он не остановил ее, и Джемма направилась в дом тем же путем, как и пришла, - вокруг виллы, к парадному входу. Слезы боли и гнева обжигали ей веки, но она усилием воли сдерживала их. Хотя бы до своей спальни. В доме было божественно прохладно, и Джемма, откинув с пылающего лица волосы, стала быстро подниматься на второй этаж.

- Сеньорита, вам не понравиться еда, которая я приготовить?

Джемма рывком развернулась и встретилась взглядом с обеспокоенно смотревшей на нее Марией. Ей потребовалось несколько минут, чтобы понять, о чем та спрашивает.

- Нет-нет, Мария, дело не в этом. Просто сейчас я слишком измучена жарой и перелетом, чтобы что-то есть. Извините, что доставила вам столько хлопот.

Нужно было поесть, если не ради себя, то хотя бы ради Марии. В эти часы здесь, наверное, у всех сиеста, а Мария, вместо того чтобы отдыхать, беспокоилась о ней.

- Это не хлопоты. Вы кушать потом, с Фелипе, si?

- Нет! - Ответ вырвался у нее слишком быстро, и Мария нахмурилась. Джемма улыбнулась и постаралась произнести как можно мягче:

- Я хочу отдохнуть.., и... - И что? Ей нужно время и место, чтобы подумать, вот что. Необходимо как-то выбираться из этого кошмара.

- Si, я понимать, - расплылась в улыбке Мария. - Позже я приносить вам еду. - Она засеменила в глубь темного коридора.

Облегченно вздохнув, Джемма бегом побежала к своей комнате. Она сбросила одежду, выкупалась и, завернувшись в полотенце, рухнула на кровать. От перебранки с Фелипе у нее дико разболелась голова. Как много было сказано за эту короткую, но мучительную ссору. Такую Джемму Соумс он не знает - так он сказал. Какая разница? Когда-то она была счастливой и беззаботной, а потом стала угрюмой и желчной, и все по его вине.

В самом деле, как мало они знают друг о друге. Они были близки физически но и только. Ни за что на свете она не могла бы предположить в нем столько жестокости. Сама мысль о том, что он вызвал ее сюда, чтобы заставить страдать, повергала в изумление. Он решил, что она его отвергла, испанская кровь взыграла от подобного унижения, и теперь он полон решимости подвергнуть ее такому же унижению.

Джемма зарылась лицом в прохладный атлас покрывала. Она чувствовала себя больной и измотанной. Господи, лучше бы она послушалась маму и не приняла этот заказ!

Очнувшись наконец от глубокого сна, она обнаружила, что уже совсем темно. Свечки в витых железных подсвечниках разливали мягкий янтарный свет. Над кроватью еле слышно шелестел вентилятор. На какую-то долю секунды Джемма не могла сообразить, где находится, но потом черная тоска снова, как облаком, накрыла ее.

Она поднялась и, плеснув на заспанное лицо воды, увидела, что ее белый халатик, свежевыглаженный, висит на двери ванной.

Джемма набросила его и, вернувшись в комнату, обнаружила, что Мария разобрала все ее вещи, выгладила их и развесила по шкафам.

- Вы просыпаться, - произнесла Мария, неслышно входя в комнату. - Фелипе хотел бы вас видеть за ужином, но он не велеть вас беспокоить, если вам еще плохо после самолета.

Подобное внимание со стороны Фелипе раньше ничуть бы не удивило Джемму, но сейчас показалось подозрительным. Правда, у него было время подумать и понять, насколько необоснованными были его обвинения.

- Мне немножко лучше, Мария, но я еще не в силах одеться и спуститься к ужину. Сеньор де Навас не вернулся?

- Нет, и не раньше чем через два дня, - ответила Мария, заправляя постель.

Жаль, подумала Джемма, для него, для отца, я бы сделала усилие. Но мысль об отце уже не возбуждала ее, она вызывала лишь сожаление. Не стоило сюда приезжать.

Итак, придется помаяться день-другой, пока он не приедет. При других обстоятельствах она даже обрадовалась бы ожиданию. Смогла бы отдохнуть после полета и собраться с силами перед встречей с родным отцом. Но теперь, рядом с Фелипе, готовым постоянно ее мучить, ожидание превратится в двойную муку. Тоска накрыла ее второй волной отчаяния.

- Сеньорита... - начала Мария, но вдруг застеснялась и замолчала, смущенно зардевшись.

- Называйте меня Джеммой, пожалуйста, - ласково, чтобы успокоить ее, произнесла Джемма. Мария улыбнулась.

- Джемма, - повторила она. Мягкое "дж" далось ей с трудом, как будто что-то застряло у нее в горле. - Фелипе - он мне говорить, зачем вы здесь...

Джемма замерла, держа расческу над головой. Нет, не мог же он посвятить экономку в их секрет, сообщить ей, что когда-то они были любовниками, и объяснить ей причину, по которой он устроил этот заказ?!

- Это есть моя дочка, Кристина. Она любить американо, и он в один день вернуться домой и, может быть, взять мою дочку с собой.., а она все, что я иметь. Может.., у вас есть время.., делать.., делать маленькая картинка... Она вдруг замотала головой. - Нет, я не должна просить...

Джемма улыбнулась - от облегчения и удовольствия.

- О, Мария, вы хотите, чтобы я написала портрет вашей дочери?

Мария снова замотала головой и в умоляющем жесте сцепила перед собой руки.

- Я не должна была просить...

- Нет-нет, я очень рада, - рассмеялась Джемма. Бесподобная мысль! Теперь ей есть чем занять себя! За это время, может быть, уляжется сумбур в голове. К тому же отказать в такой отчаянной материнской просьбе просто невозможно.

- Я платить, - улыбнулась Мария.

- Ни за что! - запротестовала Джемма. - Это будет моим подарком. Я сделаю это с удовольствием. - И она подтвердила свои слова легким пожатием руки женщины.

Зардевшись от смущения, Мария направилась к выходу и у самой двери снова остановилась.

- Я приносить еду. Вы должны есть, а я расскажу Кристине. Она будет в восторге.

Джемма еще несколько раз провела расческой по волосам, жалея, что нельзя с такой же легкостью избавиться от черной хандры. Что ж, по крайней мере одна проблема решена. Ей есть чем занять себя до приезда Агустина де Наваса. Однако как отнесется к этому Фелипе, не будет ли он возражать? Она полагала, что дочь Марии тоже работает в доме, но почему бы девушке не попозировать в свободное от работы время? Да и вообще, при чем тут Фелипе - ведь это, в конце концов, дом Агустина, верно? Но Фелипе здесь живет, и Мария обращается к нему так, как будто в отсутствие Агустина главой дома является он...

Джемма озадаченно нахмурилась и положила щетку на трюмо. А в самом деле, почему Фелипе здесь живет? Правда, лишь время от времени, но сейчас-то он как раз здесь. Кажется, он связан с финансами в нефтяной промышленности. Может, он консультант ее отца... Агустина? Ведь если Агустин управляет своей империей из дому, из такой дали, то должен же у него быть помощник? Но это всего лишь предположение. Джемма мечтала узнать правду, только.., разве правда изменит что-то в ее кошмарном положении?

Придерживая одной рукой тяжелые шторы, она вглядывалась в окно, словно хотела найти за ним ответы, но темнота была безмолвна. Как странно поворачивается и изменяется жизнь, почти всегда заставая человека врасплох. Джемма летела сюда с тревогой в душе, вызванной предстоящей встречей с человеком, который оказался ее родным отцом. Но теперь еще большую тревогу вызывал в ней другой человек, ее бывший любовник, Фелипе Сантос. Страх пред встречей с отцом был ничто по сравнению с тем страхом, который вызывали угрозы Фелипе.

- Мне очень жаль, что ты не в силах присоединиться ко мне за ужином в гостиной. Гора идет к Магомету - полагаю, именно этого ты и ожидала.

Заслышав полный сарказма голос, Джемма резко повернулась.

- Ничего подобного я не ожидала! - Она нахмурилась, увидев Фелипе, который принес поднос с ужином и поставил его на одну из тумбочек. - Чтоб ты знал, я не играю с тобой в игры. Вряд ли можно было бы предположить, что ты, выполняя обязанности прислуги, сам принесешь мне еду!

- Ты могла бы предположить все что угодно - меня бы ничего не удивило. Ты достаточно умна, чтобы догадаться, что твое упрямство меня разозлит и я этого так не оставлю.

- У меня создалось впечатление, что мне предоставили выбор присоединиться к тебе внизу или же поужинать в своей комнате, - парировала Джемма. - Я даже подумала, что ты заботливо вспомнил о моей усталости после полета. Как же я ошиблась!

- А что, ты в самом деле устала от перелета? - Он холодно улыбался, глубоко посаженные глаза ощупывали ее тело под соблазнительным белым атласом халата.

Джемма и бровью не повела, не поддалась невольному желанию поглубже запахнуться ради приличия. Ему и так прекрасно известно все, что скрывается под халатом, подумала она с вызовом.

- Надеюсь, мне не откажут в столь малой слабости? - с горечью бросила она.

- Только если и мне не откажут в моей.

Такого она не ожидала, и поэтому ее тело оказалось не готово к отпору. Он протянул руку, рывком обхватил ее за талию, и она не успела даже глазом моргнуть, как оказалась прижатой к нему. Его дыхание обожгло ее, жаркий, требовательный, беспощадный в своем сиюминутном желании рот прижался к ее рту. Фелипе языком раздвинул ей губы и прошелся им по нежной коже десен. Джемма просто окаменела от неудержимого напора его страсти.

Животный крик вырвался из его горла. Такой знакомый, в прошлом приводивший ее в восторг. Дыхание замирало у нее в груди от этого безмолвного признания, что она нужна ему вся без остатка - здесь, сейчас и всегда. Глубина ее ответного желания не замедлила заявить о себе, и вот уже она повторялась, та самая страстная вспышка чувств, которая столько раз заставляла ее мечтать о слиянии с ним. Его руки прошлись по атласной поверхности ткани, пробрались под халатик, погладили нежную кожу - и раскаленное добела желание превратило в пепел все ее возражения, как будто смертельный вирус в один миг овладел ее телом.

От страсти у нее помутилось сознание, и она забыла о том, что это всего лишь наказание, месть, пытка со стороны Фелипе. Его ладони, жаркие, жадные, забрались под тонкую ткань, завладели грудью, и Джемма не сдержала резкого выдоха.

Яростно стиснув ее грудь, он прикоснулся ртом к твердому соску, а потом втянул его губами, как будто наслаждался редким, изысканным вином и не хотел потерять ни капли драгоценного напитка.

Джемма вскинула руки и поиграла дрожащими пальцами в знакомых упругих шелковистых кольцах его волос, потом прижала его голову к себе. Она тоже боялась потерять своего возлюбленного.

Но он уже потерян, возражали ей ее измученные чувства. И он ее ненавидит. Считает, что она оскорбила их любовь - а не наоборот. И это как раз та пытка, что он обещал. Но ведь и для него это должна быть не меньшая пытка? Разве это игра? Чувство мести здесь ни при чем - он желает ее, страстно желает! Невозможно поверить, что все это фальшь и притворство: огонь жаждущего тела, хриплое дыхание, рвущееся из груди, жаркий рот, властно и требовательно завладевший ее грудью.

И вдруг все внезапно оборвалось: желание исчезло в водовороте мучительных воспоминаний о предательстве. Мысли их в этот миг слились воедино, а вот телам, похоже, не придется больше никогда.

Они одновременно отпрянули друг от друга, и в затуманенных глазах обоих блеснула боль.

- Такого окончания я не ожидал, - прохрипел он, запахивая полы ее халата и с силой затягивая пояс.

Джемма обхватила себя руками, пытаясь успокоиться. Тело ее под халатом мелко дрожало. Не от желания, она это знала.

- Я.., я полагала, что в этом-то и заключалась суть данного опыта, прошептала Джемма осипшим голосом. В этот миг она поняла, что хочет его так же сильно, как всегда, и это желание питалось отнюдь не физическим вожделением, но любовью. Она не ошиблась в своих чувствах к нему, и недели вполне хватило, чтобы доказать истинность ее любви. Любовь не исчезла, она померкла от его жестокости, но все же оставалась здесь, в ее сердце. Но он-то, неужели он не понимает, что между ними есть что-то особенное и что все происшедшее можно и нужно обсудить?

- Ты бы поела, пока не остыла еда, - дрогнувшим голосом произнес он, останавливаясь у двери.

Не этой очередной смены разговора ждала она от него. Ей хотелось схватки с ним, шумного скандала, потому что именно после яростных столкновений часто получается что-нибудь хорошее. Но он остановился, он смотрит на нее и хочет что-то сказать. Джемма затаила дыхание, ожидая, как последняя идиотка, что с этих прекрасных губ сорвутся грубые и жестокие слова, оскорбления, на которые она сможет ответить тем же, чтобы запустить маховик ссоры.

- Завтра, когда ты хорошенько отдохнешь, я покажу тебе поместье. Увидишь, тебе будет чем заняться до приезда Агустина.

- О, у меня уже нашлось занятие, - выпалила она, тая смехотворно нелепую надежду, что он вспылит, узнав о ее договоренности с прислугой, чем и вызовет скандал, которого она так ждала. - Мария попросила меня написать портрет Кристины.

Сердце у нее зашлось от радости при виде его злого взгляда.

- Ей не следовало этого делать! - резко произнес он. - Я с ней поговорю.

- Нет! - вскричала Джемма, стискивая ладони в кулаки. Вот уж чего она не собиралась делать, так это доставлять неприятности Марии.

Она неверно повела разговор, и теперь его ярость направлена на Марию, а не на нее.

Услышав ее выкрик, он сузил глаза и с такой силой вцепился в косяк двери, что побелели пальцы.

- Нет, - повторила Джемма. - Она стеснялась попросить меня, сама сказала, что не должна была этого делать, но Кристина у нее одна.., и ей хотелось бы оставить что-нибудь на память, если.., если дочь когда-нибудь решит уехать.

Она не упомянула Майка. Возможно, он и не знает о любви летчика-американца к дочери Марии. Ради Марии она, можно сказать, ходила по проволоке.

- Она предлагала деньги, но я сказала, что напишу портрет бесплатно. Мне будет чем заняться, пока я дожидаюсь клиента. Я не знаю обязанностей Кристины, но обещаю не отрывать ее от работы.

Ей внезапно расхотелось возбуждать ссору, которую она перед этим провоцировала. Все пошло наперекосяк, он сердится не на нее, а на Марию, а это совсем ни к чему.

- Свободного времени у нее достаточно, так что я не думаю, что с этим возникнут проблемы, - спокойно произнес он, и Джемма облегченно вздохнула. По крайней мере тебе не придется без конца сталкиваться со мной, - горько добавил он. - И ты сможешь как следует обдумать то, что едва не произошло сейчас в этой комнате. Не надейся, что я оставил тебя в покое, Джемма. Сегодня вечером в мои планы просто не входило заниматься с тобой любовью. Когда наступит время - ты сама поймешь. Очень скоро ты будешь барабанить в дверь моей спальни.

Все надежды Джеммы испарились, а тело, всего несколько минут назад таявшее в его руках, как масло на солнышке, окаменело.

- Ну, разумеется, - изобразила она язвительную ухмылку. - Я буду барабанить в твою дверь гусиным перышком, и дожидаться мне не придется, не так ли? Поскольку ты будешь весь в огне от нетерпения и меньше всего будешь думать о пытках для меня, верно?

Ей показалось, что Фелипе готов наброситься на нее с кулаками, чтобы разрядить наконец эту жуткую атмосферу. Его лицо угрожающе потемнело, а пальцы продолжали стискивать косяк с такой силой, что она испугалась за сохранность двери. Но оказалось, что перед ней стоял новый Фелипе, совершенно неизвестный ей, поступавший наперекор тому, что она от него ждала.

- Спокойной ночи, querida, - хладнокровно проговорил он. - Подумай над моими словами, это не угроза, а обещание.

Дверь за ним закрылась вызывающе тихо, и Джемма лишь усилием воли сдержала крик негодования, рвавшийся из груди.

Глава 3

На следующее утро Джемма была на ногах очень рано. Она выспалась на месяц вперед и проснулась свежей и отдохнувшей. Но, едва ступив на ковер, девушка снова вспомнила об угрозах Фелипе.

Никому не позволено давить на нее, твердо решила Джемма. А Фелипе избрал именно такую тактику: хочет поколебать ее уверенность, хочет, чтобы она превратилась в душевного урода. Правда, она уже на полпути к этому, но афишировать столь печальное обстоятельство не собирается.

Приняв душ, Джемма накинула легкий бледно-желтый сарафанчик с узкими бретельками, сунула ноги в кожаные шлепанцы, схватила солнечные очки и вышла из комнаты. Решимостью светился ее взгляд, но весь ее облик говорил о том, что она вовсе не такая храбрая, какой хотела казаться. Ночью она сражалась со слезами, долго сражалась, наступил даже момент, когда она уже готова была разрыдаться, однако решила: нет, ее слез ему не видать!

На лестнице она задержалась, чтобы рассмотреть портреты. Ни одного кисти великих: Ренуара, Тернера или Пикассо. По большей части это были старинные фамильные портреты, написанные неизвестными художниками и передаваемые из поколения в поколение. Интересно, нет ли здесь Агустина, подумала Джемма, но не обнаружила ни одного полотна, которое было бы написано раньше, чем полвека назад. И - ни единого женского портрета. Однако это Джемму нисколько не удивило: страна мужчин, саркастично подумала она, страна, где женщин ни во что не ставят.

Комнаты внизу были прохладны и просторны. Гулкие помещения с высоченными потолками, огромным количеством деревянных балок, белоснежными стенами и натертыми половицами. Мебель - массивная, темного резного дерева соответствовала духу самого здания. Стены были украшены гобеленами с изображениями старинных охотничьих сцен, а диваны застланы роскошными парчовыми покрывалами. Тканые ковры на мозаичном полу отливали голубым, красным и черным и поблескивали кое-где золотым. Неужели настоящее золото? подумала Джемма.

Везде, где только можно, стояли вазы с цветами - розами, чтобы наполнить благоуханием воздух, лилиями и диковинными орхидеями, которые украшали и ее спальню. Вилла, пусть мрачноватая, была очень красива, но Джемму вдруг поразила странная мысль: в этих стенах не слышно взрывов детского смеха. Да и вообще у дома был такой торжественный вид, будто это музей какой-то, где детям, конечно, не место.

Одна из комнат оказалась запертой, и Джемма решила, что это, видимо, кабинет Агустина. Она прошла мимо и направилась по коридору к кухне. В самом его конце Джемма открыла дверь, такую же тяжелую и обитую железом, как и все остальные двери в доме.

Вот где билось сердце виллы! Комната невероятных размеров, светлая, обставленная как минимум на целый век современнее, чем все, что Джемма видела здесь до сих пор.

Мария обернулась к ней от огромной сверкающей плиты, где жарился бекон и пеклись оладьи. Восхитительный аромат поднял Джемме настроение.

- Джемма, вы хорошо чувствовать, si? Фелипе с лошади.

Джемма и сама это видела. Она заметила Фелипе через открытую заднюю дверь кухни. Он объезжал лошадь на выгуле перед конюшнями. На нем были черная тенниска и белые бриджи для верховой езды. Даже с такого расстояния нельзя было не заметить, что изможденность, бросившаяся ей в глаза при встрече с ним, оставила печать только на его лице, но не на теле.

Он был по-прежнему мускулистым и очень сильным, хотя и похудевшим.

Сердце у нее заныло при мысли о том, что причина, возможно, в ней. Но ведь это не так? Он же ненавидит ее, разве нет? Но страдания, обещанные ей, не приносили ему никакого удовлетворения. Жажда мести, питающая его злобу, только ухудшала положение.

Мария пригласила ее к столу, и Джемма, почувствовав себя во вполне домашней обстановке, с радостью приняла приглашение. Ей было приятно, что ее принимали здесь отнюдь не как гостью.

- Кристина убирает спальни и скоро быть свободна. Вы тогда начинать картина? - горя нетерпением, поинтересовалась Мария, когда Джемма принялась за завтрак.

- Позже, Мария, - раздался позади нее голос, и Джемма бросила взгляд на Фелипе. Он стоял на пороге, обрамленный прямоугольным каркасом двери, и яркие солнечные лучи подсвечивали сзади его темную фигуру, как будто сам дьявол из преисподней явился на свет Божий. - Я хочу утро провести с Джеммой. Кристина сможет позировать попозже. - Он уселся за стол напротив нее и положил кнут для езды рядом, как будто он мог понадобиться ему в любую минуту.

Джемма мысленно залепила себе пощечину: с этими постоянными мыслями о пытках, которые он ей уготовил, недолго превратиться в параноика.

- Хорошо спала? - поинтересовался он, набрасываясь на завтрак, состоящий из яичницы с беконом и оладий.

- Да, спасибо, - вежливо ответила Джемма, поднося к губам чашку с кофе и всматриваясь в его лицо поверх дымящегося края. - Я думала, что я самая ранняя пташка, но ты меня обошел. Я видела, как ты занимался с лошадью.

- Выездка. Я развожу скаковых лошадей. Завтра этому жеребцу предстоит отправиться на племенную ферму, так что ему понадобится вся его сила. Не хочешь посмотреть? - В глубине темных глаз блеснул циничный огонек, и сообразительная Джемма мгновенно поняла, что это предложение - его очередной укол и атака.

- Нет, благодарю, - чопорно проговорила Джемма и смущенно опустила ресницы.

- В таком случае тебе, возможно, будет интересно взглянуть на жеребца-"соблазнителя" в действии! Не так возбуждает, но тем не менее весьма поучительно.

- "Соблазнителя"? - осторожно повторила Джемма, не сдержав любопытства.

- Жеребца-"соблазнителя" приводят к кобыле, чтобы он провел предварительный, самый сложный этап ухаживания, перед тем как настоящий производитель наденет на себя лавры победителя. В тот момент, когда "соблазнитель" попытается взобраться на кобылу - значит, она уже готова, вводят производителя.

- Но это же кошмар! - выпалила Джемма. - Это несправедливо.

- Справедливости вообще не очень-то много в любви и на войне, - со значением произнес он.

Джемма, проигнорировав намек, пылко возразила:

- Скажи это бедняге "соблазнителю"!

- О, у них тоже бывают счастливые моменты, - ответил он и подлил себе кофе. - Тебе не известна история Архива, не слишком выдающегося скакуна, которого отстранили от скачек и превратили в "соблазнителя"? Его полюбила Вишенка, да так, что хотела только его и постоянно отвергала всех других женихов. Ее владелец сочувствовал ей и в конце концов смирился с ее любовью. В результате этого незаконного союза на свет появился Аркл, один из величайших скакунов всех времен.

Джемма невольно улыбнулась.

- Звучит как сказка для лошадей.

- Это правда, уверяю тебя, - с нажимом произнес Фелипе.

Улыбка сошла с губ Джеммы. Возможно, в этой сказке тоже скрывалось предупреждение. Возможно, Бьянка играет роль эдакого "соблазнителя" в облике женщины. Фелипе, наверное, с помощью Бьянки собирается выполнить свой мстительный замысел, чтобы она, Джемма, кинулась в его объятия, а он смог бы ее отвергнуть. Но не логичнее ли предположить, что Бьянка действительно нужна ему, - и в этом случае сама Джемма превращается в глазах Бьянки в того самого "соблазнителя"!

- Ты готова к осмотру? - Фелипе отодвинул от себя тарелку.

- Да, но сначала хочу взглянуть на то место, где мне предстоит писать портрет. Ты заказал все, что я просила?

Фелипе поднялся из-за стола и протянул Джемме ее солнечные очки. На мгновение их пальцы и взгляды встретились. И оба одновременно отвели глаза.

- Заказывать все, что стояло в твоем списке, не было необходимости. Разве что холсты. Здесь ведь имеется полностью оборудованная студия. Очки скрыли удивление в ее взгляде.

- Вот как? А кто художник? - спросила Джемма. Ей до сих пор ничего не известно о человеке, чей портрет она должна написать. Не видела она также ни жены Агустина, ни детей. Правда, вполне возможно, что они уже взрослые и успели покинуть родительское гнездо. - Так кто же художник - Агустин?

- Никто, - натянуто произнес Фелипе, показывая ей дорогу через сад к бассейну.

Джемма не стала настаивать. Возможно, студия - просто каприз богача, у которого столько денег, что он не может решить, на что их еще потратить. Тем не менее для Джеммы это настоящая удача: она волновалась, в каких условиях ей придется работать. Во время утреннего тайного осмотра дома ей не удалось найти подходящего места, где бы можно было поставить мольберт. Нормальное освещение было только на кухне, но ей трудно было вообразить богатейшего нефтяного короля позирующим на фоне кухонных принадлежностей.

- Ты плаваешь? - спросил Фелипе, когда они остановились на террасе с видом на бассейн.

Это было восхитительное сооружение - круглое, манящее к своим прохладным голубым водам! В самом центре бассейна призывно журчал фонтан, отделанный натуральным камнем. Джемму заворожили солнечные зайчики на его бурлящей поверхности. Она с трудом оторвала взгляд от этого зрелища, посмотрела на Фелипе. Ей было мучительно больно осознавать, что ему неизвестно даже, что она умеет плавать, и так же мучительно больно было осознавать, что и она сама не знает, умеет ли плавать он. Но у них не было возможности узнать все друг о друге, она понимала, что надо использовать для узнавания каждую минуту. Джемма видела, что и Фелипе сейчас настроен так же!

- Да, меня трудно назвать дельфином, но я очень люблю воду, - пробормотала она.

- Прекрасно, тогда позже поплаваем. А верхом ездишь?

- К сожалению, нет, - покачала головой Джемма. - Меня приводит в ужас любое животное крупнее шетлендского пони.

Фелипе хохотнул, но не предложил поучить ее верховой езде. Джемма исполнилась благодарности за проявленное милосердие.

Они обогнули бассейн и сквозь арку из вьющихся роз направились в другую часть сада, при виде которой у Джеммы перехватило дыхание, так как их глазам открылся настоящий рай. Орхидеи, сотни орхидей, прозрачно-восковых, экзотических, красочных. Их пышные яркие головки выглядывали отовсюду.

- Какая красота, просто фантастика! - ахнула Джемма.

Фелипе сорвал один цветок, нежно-кремовый, едва раскрывший изящные удлиненные лепестки, настолько совершенный, что где-нибудь в Париже или Лондоне за него отдали бы целое состояние. Улыбнувшись, он пристроил орхидею в гагатово-черной блестящей шевелюре Джеммы и посмотрел на нее пристальным взглядом. Джемма не смогла выдержать его: она была расстроена той болью, что прочитала в его глазах. Девушка отвернулась и сделала вид, что рассматривает один из самых необычных цветков. Фелипе хихикнул за ее спиной - и вот тогда она все поняла. Для него это просто игра, с горечью подумала Джемма, и очень жестокая. Что ж, она не станет подыгрывать ему, хотя именно этого он и ждет.

- Они все твои? - поинтересовалась она.

- Мои и Агустина. Наше общее хобби. Джемма нахмурилась. Ей хотелось узнать побольше об их хобби, но Фелипе уже развернулся и направился в сторону бассейна. Она догнала его.

- Ты на него работаешь? - Еще один вопрос, который свидетельствовал о том, как все-таки мало она знает о Фелипе.

- Да. Я его финансовый директор.

- А ты не можешь мне немного рассказать о нем? - попросила Джемма. - Я имею в виду.., что мне это необходимо для работы. Чтобы портрет оказался удачным, мне необходимо знать, что он за человек.

- В принципе он может быть настоящим негодяем, но он состоятелен, удачлив, и это, как правило, привлекает большинство женщин, - безразличным тоном произнес Фелипе.

Это что, очередная шпилька, намек, что она - как раз одна из "большинства женщин"? Пропустив колкость мимо ушей, Джемма подумала: ничего себе портрет получится - богатый, удачливый негодяй, да еще оказавшийся ее родным отцом!

Они уже оставили позади себя бассейн и приближались к церквушке рядом с виллой. Раньше Джемма ее не заметила, но теперь обратила внимание, что прямо от входа в церковь скрытая от глаз тропинка ведет к двойным дверям в боковой стене виллы. Джемма мгновенно вычислила, что это дверь из той самой закрытой комнаты - личного кабинета Агустина де Наваса. Наверное, он очень набожен.

- Вот тут ты будешь работать - разумеется, если Агустин позволит. Сюда в течение долгих лет не ступала нога человека. - Фелипе полез в карман за ключом.

Джемма открыла было рот, чтобы возразить, что она ни за что не станет рисовать в Божьем храме, разве что епископа или папу римского, но в этот миг Фелипе распахнул дверь.

Он прошел в помещение, раздвинул шторы на окнах. Джемма сняла очки, уронив при этом орхидею, и наклонилась, чтобы поднять цветок. Разогнувшись, она не сдержала восторженного вздоха.

Церковь оказалась вовсе не церковью, но самой прекрасной студией из всех когда-либо виденных ею. Куполообразный потолок снаружи придавал зданию облик церкви. Пол из золотистой сосны покрыт пылью, и по всей просторной комнате, залитой потоком хлынувшего солнечного света, заплясали пылинки.

Одно из окон студии было самым огромным, почти во всю стену высотой. Фелипе поднял жалюзи - и освещение в комнате стало иным: поскольку деревья снаружи отбрасывали густую тень, то сюда попадал теперь не прямой солнечный свет, а рассеянный, тот самый, который как раз подходил для работы.

Джемма озиралась в благоговейном восторге; этот неожиданный сюрприз на какое-то мгновение заставил позабыть ее обо всех тревогах. Она увидела небольшую кухоньку, отгороженную восточной бамбуковой ширмой, дверь в крошечную ванную, туалетную комнату и душевую кабинку. Вдоль белых стен расставлены мольберты, и несколько кушеток под шелковыми покрывалами расположились в художественном беспорядке. На одной из стен висели полки, забитые красками, коробками с кисточками, карандашами, жестянками с пастелью и углем. Аккуратная стопка полотен всевозможных размеров и форм высилась в одном из углов студии.

- И этого никто никогда не использовал? - Джемма в изумлении посмотрела на Фелипе.

- Вот теперь и используют. - Ответ Фелипе гулко отозвался под высоким куполом. - Я пришлю сюда женщин, чтобы все привели в порядок. Пора уже этой студии увидеть свет Божий.

- Но зачем же ее построили, если никто ею не пользуется?

Фелипе ответил не сразу. Он медленно провел по спинке жесткого кресла, взглянул на покрытые пылью пальцы.

- Фелипе? - хрипло шепнула Джемма. Наконец он обратил на нее взгляд темных, непроницаемых глаз.

- Ходят слухи, что он построил студию для одной женщины, которую повстречал где-то в Европе и которую очень любил...

У Джеммы пол поплыл под ногами, и она беспомощно схватилась за край одной из кушеток. О Боже, неужели Агустин построил это для ее матери?

- Правда, мало кто может представить себе Агустина, без памяти влюбленного в женщину, - с каменным выражением на лице продолжал Фелипе, - и меньше всего - его несчастная жена.

Его жена? Горечь в его голосе лишь усилила смятение в душе Джеммы. На дрожащих ногах она обошла кушетку. Ей просто необходимо присесть, пока она не потеряла сознание. Так, значит, Агустин женат. И его жена станет еще одной горькой каплей в переполненной чаше ее терпения.

- Его.., его жена? - еле слышно выдохнула она.

- Она умерла. Пару лет назад. По моему мнению, для нее смерть явилась блаженным облегчением. Их брак не был счастливым.

- А почему они не разошлись? - тяжко вздохнула Джемма.

- Разошлись? - презрительно бросил Фелипе. - Ты забыла, что это католическая страна. Браки заключаются здесь на всю жизнь.

- И даже если брак не удался, нужно с ним как-то мириться? - невольно вырвалось у Джеммы.

- Но лучше всего сначала не совершать ошибки. То есть жениться здесь следует только тогда, когда окончательно убедишься, что берешь замуж истинно свою женщину, - ровным тоном проговорил Фелипе, как будто в жизни все это было так просто осуществить.

Джемма подняла на него глаза, надеясь прочитать на его лице хоть какие-то намеки на то, как следовало понимать эти слова: он имеет в виду себя или говорит вообще? - но оно было бесстрастно. За время их лондонского романа никто из них не обмолвился ни словом о браке, да и могло ли быть иначе? Неделя - очень малый срок, и все же их чувства друг к другу казались такими глубокими, что мысль о браке, очевидно, неизбежно возникла бы. Наверное, да; но между ними встала Бьянка.

- Что с тобой? - Склонившись над кушеткой, Фелипе убрал с ее щеки прядь волос. - Ты побледнела. - Его голос звучал почти нежно.

Но Джемма была настороже. Она заставила себя улыбнуться. От одной мысли об этой женщине рядом с Фелипе вся краска схлынула с ее лица.

- Я в порядке - просто жара так действует. Здесь очень душно. - Она постаралась взять себя в руки. - Ты.., ты нарисовал очень мрачный портрет Агустина.

Фелипе выпрямился.

- Правда? Агустин - сложная личность. Держит свою нефтяную империю в ежовых рукавицах, да и в личной жизни не менее суров. Он высокомерен, горд, а подчас отвратительно противоречив...

Совсем как ты, чуть не сорвалось с языка Джеммы.

- ..и работа над его портретом может преподнести тебе уйму сюрпризов.

- Что, еще один способ меня наказать? - спросила Джемма, вдруг не на шутку испугавшись: святости от своего отца она не ждала, но этот человек, похоже, настоящее чудовище.

Фелипе неожиданно улыбнулся, в глазах появилась даже теплота.

- Нет, радость моя, - мягко ответил он. - Просто горькая правда, не имеющая лично ко мне никакого отношения. Давай уйдем отсюда. Это место чертовски напоминает мавзолей!

- Скорее алтарь, - мрачно поправила его Джемма.

- Не хочешь перед обедом поплавать? - предложил он.

Какая заботливость! Джемма благоразумно решила отложить на потом мысли об Агустине, его жене и своей маме. Позже, оставшись одна, она сможет поразмышлять над откровениями Фелипе, но сейчас.., сейчас ей нужно собраться. Фелипе что-то становится подозрительно милым - следовательно, в его поведении близок поворот на сто восемьдесят градусов. Она должна быть начеку и достойно его встретить.

- Да, с удовольствием, - отозвалась она.

Кристина поначалу стеснялась позировать, но потом успокоилась и неподвижно пристроилась на стуле у окна. Поблизости все время маячила Мария, делая вид, что печет пироги, но Джемма, весело усмехнувшись, подумала, что из духовки в ближайшее время вряд ли что появится.

Джемма нанесла несколько быстрых, резких штрихов на самом маленьком из полотен, которые обнаружила в студии и взяла с разрешения Фелипе. Работа, похоже, будет несложной: у Кристины оказалось очень интересное лицо. Она была красива, и это подспорье в работе, но все же главное не в том. Ее лицо излучало любовь. В нем была какая-то безмятежность, которая смягчила бездонную черноту глаз, добавила матового блеска оливковой коже и краски пухлым губам.

Джемма старалась не думать в процессе работы о таких отвлекающих моментах, как любовь, но это оказалось столь же невозможно, как удержать разлив реки весной.

Где же обещанные Фелипе пытки? Сегодня она столкнулась лишь с намеком на них. Когда они загорали после купания, она открыла глаза и поймала его взгляд на своем теле. Вскоре после этого она укрылась полотенцем, объяснив, что боится сгореть. На самом деле этот взгляд напомнил ей о том, как Фелипе готов был бесконечно изучать ее тело, когда они еще только познакомились. Тогда он боготворил и нежил ее, но сейчас его переполняет жажда мести, и Джемма почувствовала угрозу в его жадном взгляде. Усилием воли ей пришлось подавить волну желания, которую вызывал этот изучающий взгляд...

- Отдохни, Кристина, - сказала Джемма, вытирая ветошью кисть и отступая назад, чтобы взглянуть на работу. Перед этим она объяснила Марии, что у нее не хватит времени на полный портрет, поэтому она напишет лишь голову и плечи без какого-либо фона. Сейчас обе они остановились перед холстом, и Джемма рассмеялась при виде разочарования на их лицах. - Знаю, что сейчас впечатление не очень, но обещаю, что, когда работа будет закончена, портрет вам понравится, - сказала она.

Все три женщины болтали, смеялись, и Джемма была довольна общением с ними. Она отбросила мысли о Фелипе и сосредоточилась на работе. Ей нравилось вызывать свои модели на разговор - люди при этом расслаблялись, а это так важно, чтобы уловить истинный характер человека. Она вспомнила замечание Фелипе, высказанное им по поводу того портрета, который он видел в Лондоне. Мол, фабрикант выглядит на нем напыщенным и скучным. По-другому она и не могла написать его, поскольку тот человек был именно таким. И перестать думать о Фелипе, сколько бы она ни старалась, она тоже не могла, он все время маячил где-то на задворках ее сознания, ожидая подходящего момента, чтобы напомнить о себе.

- Итак, ты принялась за работу, и клиент у тебя куда более очаровательный, чем тот пресловутый промышленник, - произнес позади нее Фелипе тихим, предназначенным лишь для нее голосом.

Ее поразило, что в этот самый момент она думала о том же. Поразило и горько ударило. Вспомнилось время, когда подобное часто случалось. Оба одновременно начинали говорить об одном и том же, а потом хохотали от такого совпадения.

- Забавно: ты вспомнил о том человеке и я только что думала о нем, ответила она спокойным, почти сожалеющим тоном.

- И о той ночи тоже думала? - шепнул он с такой иронией, что Джемма вся напряглась.

Но быстро опомнилась. Она все забывает, что эти взлеты и падения - лишь часть его игры в месть.

- На сегодня довольно, Кристина. - Проигнорировав замечание Фелипе, она собрала кисти и направилась к раковине, чтобы вымыть их.

Кристина и Мария снова подошли к холсту, но Джемма почти не слышала их криков восторга. Сердце ее было стиснуто болью. Болью, которую ей любой ценой необходимо скрыть от ее мучителя. Ему ни за что не выиграть.

Он последовал за ней к раковине и остановился так близко, что тепло его тела обжигало ее кожу.

- Невыносимо больно, верно?

- Что именно? - бойко поинтересовалась Джемма. Она не собиралась доставлять ему удовольствие, показывая, насколько уязвима.

- Не стоит притворяться. Тебе прекрасно известно, что я имею в виду.

- Да, известно, - неохотно вздохнула она, - но ты только теряешь время, Фелипе. Я не возражаю против твоих намеков, большей боли, чем уже доставил, ты мне доставить не сможешь, - солгала она. - Но только не на виду у прислуги, ладно? Это же показывает твою слабость, не мою.

- Прислуга знает свое место, чего нельзя сказать о тебе, радость моя. А что касается слабости, так мы еще посмотрим, кто выдержит этот экзамен. - Он налил две чашки кофе.

Джемма дождалась, когда Мария и Кристина вышли из студии, и только потом набросилась на него.

- Твои пытки ты называешь экзаменом, не так ли? Ты зря тратишь и свое, и мое время, - с нажимом повторила она. - Ты заставляешь меня пройти полный цикл мучений, как белье в стиральной машине. Наливаем холодную воду, подогреваем до девяноста градусов, полчаса крутим, полощем в ледяной воде и быстро выжимаем. - Она улыбнулась. - Очень сложный процесс - и все зря, потому что тебе придется повторять его снова и снова. Я - как одежда фирмы "Маркс и Спенсер"; никогда не изнашиваюсь.

- Ты так считаешь? - Он язвительно улыбнулся, размешивая сахар в ее чашке. - Ну, это мы поглядим.

Джемма нахмурилась.

- Зачем, Фелипе? Ты думаешь, что заставляешь страдать меня, но ведь ты и себе причиняешь не меньшие страдания. Это своеобразное самоистязание. Меня отнюдь не восхищает подобное качество в мужчине.

- А меня отнюдь не восхищает в женщине холодный, расчетливый отказ, резко парировал он, протягивая ей чашку с кофе.

Джемма взяла чашку и, облокотившись на раковину, поднесла ее к губам.

- У меня создалось впечатление, что отказ получила как раз я. Полагаю, когда ты вынашивал планы своей странной мести, тебе ни разу не пришло в голову, что именно я - потерпевшая сторона.

- Я надеялся, что ты позвонишь мне в Нью-Йорк...

- Ты опоздал. На целых семь дней опоздал!

- Твоя любовь оказалась не в силах вытерпеть даже семь дней? - язвительно бросил он. - Что ж это за любовь такая?

Джемма смотрела на него с мукой в глазах. Они ничего не смогут решить. Гордость его настолько уязвлена, что исправить положение не в силах никто. Джемма протяжно вздохнула.

- На следующий день я приезжала к твоему дому, - хриплым шепотом призналась она. - Ты уехал, вместе с Бьянкой. Что я должна была подумать?

- Вот как, ты приезжала, чтобы проверить меня?! Значит, ты мне не доверяла? - Взгляд его был полон отвращения, и Джемма отвернулась. Все было совсем не так, но переубеждать его - значит лишь зря терять время. - Я не обязан отчитываться перед тобой за любое свое действие - ни тогда, ни теперь! рявкнул он.

В ответ на этот выпад Джемма снова подняла на него глаза.

- Ожидать подобного от любовника южных кровей не приходится, так что, пожалуйста, не фантазируй, Фелипе.

- Я-то не фантазирую, радость моя, - отрывисто бросил он. - Это ты живешь будто в сказке. Ты что, думаешь, у меня не было причин поступить так, как я поступил? Ты думаешь, после всего, что между нами произошло, я позволил бы тебе просто так выскользнуть из моих рук?..

Джемма растерянно покачала головой.

- Одна неделя, Фелипе. У нас была всего одна неделя. Слишком мало, чтобы по-прежнему доверять...

- Но вполне достаточно, чтобы влюбиться, - возразил он. - Или же мы оба глубоко заблуждались, и все наши кувыркания, которые нам так здорово удавались, были вовсе не любовью, а тривиальным древним блудом! И это еще мягко сказано! - с горечью добавил он.

Боль пульсировала в венах Джеммы. Вот чем все закончилось. Когда-то они любили друг друга, страстно любили, однако теперь способны только снова и снова сыпать соль на все еще кровоточащие раны своих чувств. Но, даже понимая это, Джемма не смогла удержаться, чтобы не добавить свою порцию.

- А потом появилась Бьянка, - медленно проговорила она, обдав его ледяным взглядом.

Долгие месяцы Джемма боролась с мыслью о том, что он и Бьянка - любовники. То, что они двоюродные брат и сестра, нисколько не утешало Джемму - закон не везде запрещает подобные связи. Она же видела взгляд, которым Бьянка одарила Фелипе, и до сих пор прекрасно помнила враждебность девушки по отношению к себе. Бьянка хотела Фелипе, Бьянка ненавидела Джемму, Бьянка одержала победу.

Она чувствовала, что возражения не будет, да разве же она его ожидала на самом деле?

- Да, потом появилась Бьянка, - ровным тоном произнес он - Человек, который был частью моей жизни чертовою? долго, в отличие от тебя.

- Другими словами: "Убирайся, Джемма, ты согревала мою постель довольно долго..."

Быстрым движением он накрыл ей рот ладонью и больно сжал, как будто хотел стереть с ее губ сорвавшиеся слова.

- Ты говоришь как торговка, а поступаешь как шлюха.. - А ты, конечно, не оказываешь себе в удовольствии понаблюдать за всем этим...

В ответ он с силой прижался ртом к ее рту, доказывая тем самым ей самой, что в его последнем оскорблении есть доля правды. Она, похоже, действительно шлюха, если не способна справиться с вожделением, которое он в ней вызывает одним-единственным страстным поцелуем. Он ее ненавидит, жестоко ранит своими оскорблениями, но предательское желание, мгновенно вспыхнувшее в ней, держало Джемму в тисках:

С усилием и болью она еле оторвала от него губы, поскольку он впился в них зубами.

- Развлекаешься до приезда Бьянки? - съязвила она. - Совсем как в Лондоне.

- На этот раз ты права, - процедил он. - Только теперь тебе даже телефонного звонка не дождаться.

- Прекрасно обойдусь без подобных звонков! - в ярости выпалила она. Холодных и бесстрастных - тебе под стать.

- Буду я изливать свои чувства чертову аппарату, - прохрипел он. - Тебя не было дома... Джемма выдавила язвительный смешок.

- Кажется, я понимаю! Меня не было дома - и у оскорбленного латиноамериканца горячая кровь вскипела от дурацкой обиды! У меня своя жизнь, Фелипе! Я зарабатываю на хлеб насущный. Так вот что тебе не подошло - тот факт, что я независимая женщина, которая не намерена сидеть, затаив дыхание, в ожидании твоего звонка? И ты еще смеешь заявлять на меня какие-то права, после того как сам исчез с Бьянкой?! - прокричала Джемма.

Она была сыта по горло. Игра постоянно шла в одни ворота.

Глаза Фелипе сверкнули грозным огнем.

- Мы не похожи друг на друга, но, думаю, нашли бы общий язык, если бы ты дала мне шанс. Ты считаешь себя свободной женщиной, но поступаешь как девица викторианской эпохи, лелеющая свою уязвленную гордость. Тебе достаточно было всего лишь снять трубку, но ты, черт возьми, даже этого не сделала. И этим все сказано, радость моя! Ты чертовски ясно дала понять, что интересовалась исключительно тем, что тебе давали ночью, и как только этот источник иссяк, ты утратила к нему всякий интерес.

- Я больше не хочу здесь оставаться! - завопила Джемма, резко отворачиваясь, чтобы собрать свои кисти. Пальцы ее вдруг стали неловкими, неуклюжими, а веки саднило от непролитых слез. - Я больше не хочу выносить все это - твою грязную брань, твое тиранство. Не хочу писать портрет Агустина. Хочу вернуться в Англию и навсегда забыть о твоем существовании.

- Не так-то это просто, верно?

- Я бы сказала - проще не бывает. Клиента нет на месте. Я не могу тратить свое драгоценное время в ожидании его возвращения.

- Я имел в виду, что это для нас не просто. Мы не в состоянии забыть о существовании друг друга... - Перемена в его тоне заставила ее развернуться и взглянуть на него.

При виде выражения глаз Фелипе ее сердце сжалось. Ярость в них на мгновение исчезла, уступив место чему-то еще более пугающему.

Джемма затрясла головой, пытаясь избавиться от этого взгляда, который запечатлелся в ее сознании и мучил ее все эти долгие месяцы с тех пор, как они страстно любили друг друга. Так он смотрел на нее, когда желал ее, когда хотел ее любить. Слова были не нужны: этот полный истомы взгляд говорил сам за себя. И она всегда отзывалась на него, и это чувство по-прежнему живет в ней. Даже сейчас, зная, что он намерен только мучить ее, она жаждала оказаться в его объятиях. В объятиях прошлого Фелипе, с тоской думала Джемма, а не этого человека, который доставляет ей боль.

- Я хочу уехать, - выдавила она, - и была бы тебе признательна, если бы ты мне помог. - В широко раскрытых глазах, в их почти прозрачной глубине, стояла мольба. Он ей не откажет, нет!

- Милая, дорогая Джемма! - Фелипе улыбался. - Неужели ты решила, что я позволю тебе еще раз с такой легкостью ускользнуть от меня? - со злорадством спросил он. - Помимо моего желания измучить тебя до полусмерти в моей постели у тебя есть еще и работа. А если ты разорвешь контракт, я позабочусь о том, чтобы все узнали, что на тебя нельзя ложиться в делах.

- Не угрожай мне, Фелипе. Жизнь у нас разная, и тебе не добраться до нее.

- Полагаю, твои следующий клиент - сэр Ральф Пипон, а за ним на очереди Костакис, греческий судовладелец? Ты права, жизнь у нас разная, но деловой мир на удивление голосе. Словечко здесь, словечко там.

- Ты не посмеешь! - не веря своим ушам, ахнула Джемма.

- Мне просто не придется, Джемма, - только и ответил он. Его рука поднялась и дотронулась до ее подбородка - и жаркая волна разлилась по ее телу, доводя почти до исступления. - Ты останешься, потому что сама этого хочешь, - добавил он с такой убежденностью, что Джемма готова была ему поверить.

Она опустила густые черные ресницы, чтобы заслониться от его взгляда из-под тяжелых век - этого чувственного, не требующего никаких объяснении взгляда Желание. Оно читалось в его глазах и пронизало ее насквозь, когда их губы слились в поцелуе. Фелипе крепко прижал ее к себе, и полгода безысходного горя исчезли из сердца Джеммы. Она прильнула к нему, мечтая о чуде, мечтая о том, чтобы все вдруг вернулось на свои места. Но слишком многое переменилось в ней самой, а чувства сплелись в такой противоречивый клубок, что вряд ли распугаешь. Она не могла дышать, не могла думать, когда он гак обнимал ее. Каждое его прикосновение приближало тот миг, когда она забудет, где она есть и кто она такая.

Искусные пальцы Фелипе быстро справились со старенькой рубашкой, в которой она работала, откинули ее с плеч, чтобы добраться до тонких завязок сарафана. Сухие губы покрыли жаркими поцелуями обнаженную шею, пламенем прошлись по нежной коже, вызвав слезы на ее глазах Душераздирающий, полный муки стон сорвался с ее губ, и Фелипе, поразившись, отпрянул Он сделал как раз то, на что у нее не хватило сил. Она сделала шаг назад, полная ненависти к себе за слабость, полная ненависти к нему за мужество ее оттолкнуть. Дрожащими пальцами она натянула рубашку обратно на плечи.

- Пожалуйста, позволь мне уехать, - не поднимая на него глаз, взмолилась Джемма.

Он приподнял ей подбородок, и она в смятении прочитала в его глазах все то же упорство - Отпустить тебя сейчас, когда становится все интереснее? Ни за что. Джемма. Я продержу тебя до тех пор, пока вволю не натешусь тобой, топ, ко тогда я тебя отпущу, и к тому моменту ты будешь отравлена на веки вечные. После меня ты не захочешь ни очного мужчины, радость моя Я буду любить тебя так, что ты забудешь, на каком ты свете Лондон был всего лишь прелюдией И после этого он ушел Оставил ее, дрожащую от кошмара его угроз Ее охватил ужас панический ужас, что в каждом его слове таилась жестокая правда.

Глава 4

Когда он появился, на пороге ее комнаты, Джемма уже наполовину уложила чемодан. Она уезжает. Решено. Ничто ее не остановит Фелипе. небрежно облокотившись о дверной косяк, наблюдал за ней, как будто более важного занятия у него не нашлось.

- Ты никуда не поедешь, Джемма, - произнес он наконец, и от его уверенного тона Джемма чуть не расхохоталась ему в лицо. - Так что раскладывай-ка все обратно.

- И не подумаю, - возразила она. - И не стоит прибегать к детским отговоркам, по которым мой отъезд невозможен. Я только что видела Майка с Кристиной в саду. Я попрошу его отвезти меня. Если ты не возражаешь, разумеется; впрочем, если возражаешь - тем более! - язвительно добавила она.

- Вообще-то я возражаю, но в данном случае это не имеет никакого значения, поскольку Майка ты упустила. - Он взглянул на часы. - Сейчас услышишь рев двигателей.

Джемма уловила в его глазах торжествующий огонек, и в этот же миг вдалеке послышался звук мотора самолета. Черт! Каких-нибудь пять минут - и она могла бы улететь вместе с ним. Она яростно скомкала в кулаке шелковый шарфик и бросила его в чемодан.

- Он полетел за Агустином? - сквозь зубы поинтересовалась Джемма.

Впрочем, даже если и так, на ее намерения это не повлияет. Она улетит, несмотря ни на какой портрет. Агустину, без сомнения, портрет нужен как дырка в голове, так что они оба будут счастливы, разорвав соглашение. Ее больше уже не интересовала даже встреча с ним. Она хотела исчезнуть из жизни Фелипе - и все.

- Агустин вернется только через пару дней. Майк полетел за продуктами. Ты, должно быть, заметила, что поблизости нет ни единого супермаркета, и...

- Избавь меня от скучных подробностей вашего быта. Когда вернется Майк?

- Через пару часов, и к тому времени я намерен убедить тебя остаться.

Джемма широко раскрыла глаза.

- В данных обстоятельствах мой вопрос прозвучит, пожалуй, невероятно глупо, но все же: каким образом ты собираешься этого добиться? - с сарказмом выпалила она.

- Почему-то мне кажется, что мои чувственные объятия и поцелуи не слишком подойдут для этой цели, - протянул он и, скрестив на груди руки, забросил ногу на ногу.

Джемма так и вспыхнула. Это что, очередная стадия его игры в пытки? Теперь он пытается насмешить ее?

- Чувственные поцелуи, бриллианты или шикарные машины - меня ничто не убедит остаться. Надеюсь, это тебя удовлетворит.

- Только заполучив тебя сегодня к себе в постель, я смогу получить удовлетворение.

В ответ на это она вскинула голову и резким движением заправила волосы за уши.

- В таком случае тебя ожидает ночь разочарований, поскольку тебе придется метаться в постели в одиночестве!

- Ну, почему же так, когда рядом есть ты? Мне очень жаль, радость моя, но ты ни в коем случае отсюда не улетишь, и это так же верно, как то, что солнце поднимается на востоке.

- Следовательно, я здесь пленница?

- Вот именно, а пленники делают то, что им приказывают. Так что распаковывай чемодан, пока твой тюремщик не потерял всякое терпение.

Джемма поняла, что выхода у нее нет! Но что же все-таки делать? Позволить ему взять верх, а самой молча страдать? Она лихорадочно искала ответ на эти вопросы - и не находила его.

- Оставь меня, Фелипе, - устало попросила Джемма. - Мне наскучили твои забавы.

- Значит, придется подумать о новых ходах. Не могу допустить, чтобы ты зевала, когда я буду заниматься с тобой любовью. - Он оторвал плечо от косяка. - Увидимся за ужином За ним с треском захлопнулась дверь, и раздались его гулкие шаги по коридору.

Сердито спихнув чемодан на пол, она свернулась на кровати калачиком и вцепилась зубами в стиснутый кулак. У нее не больше свободы действия, чем если бы она была закована в цепи. Пленница и тюремщик, совершенно верно.

С величайшей неохотой она переоделась к ужину, выбрав черную шелковую блузку и ей в тон брюки. Из украшений она решила взять толстые золотые серьги-кольца. Джемма не сомневалась, что, если она еще раз не спустится к ужину, Фелипе придет в ярость, а ей больше не хотелось выслушивать оскорбления. Нет, это не слабость, спорила она сама с собой, просто нужно же искать какие-то пути к сосуществованию. Враждовать с ним бессмысленно.

- Я помню эти духи. Кассини, точно?

"Бесконечный любовный роман", - соблазнительно пробормотал он, подхватывая ее под локоть у самой лестницы.

- Да, это были твои любимые, верно? - проворковала она на ходу, не в силах удержаться от колкости, хотя и дала себе зарок избегать этого.

- Ты знаешь, что со мной делает аромат? Он меня возбуждает. Ты для этого и воспользовалась духами?

- Чтобы подразнить тебя, хочешь сказать? - невинным голоском спросила она, спускаясь вместе с ним по лестнице.

- Ну, это бессмысленно. Дразни не дразни, а все равно ты будешь моя. Впрочем, я чувствую, ты уже начинаешь закипать, а?

- Но не от жажды твоего тела, Фелипе, - холодно ответила Джемма.

- Пока еще нет, - шепнул он, грубо сжимая ей локоть - Но уже очень скоро ты будешь вопить от этой жажды.

- Так же, как и ты. Посмотрим, кто завопит первым, ладно?

Фелипе откинул голову и расхохотался. Он вывел ее на террасу.

- Ты не возражаешь против ужина на свежем воздухе? Когда я живу здесь, то обычно ем на террасе.

- Прекрасно, - сдержанно ответила Джемма. Она решила не спорить больше во всяком случае, из-за такой мелочи, как место ужина.

Один из столиков на террасе оказался уже накрытым на двоих, так что в ее возражениях все равно не было бы смысла. На белой камчатой скатерти стояли свечи, ваза с цветами и хрустальные бокалы. Невидимые лампы скорее мерцали, чем горели. Зрелище было прекрасным, величественным и пугающим.

На ужин подали отменную еду - ростбиф и разнообразные овощи на выбор. Джемма держалась прекрасно, храбро приступила к трапезе, но обнаружила, что изысканное красное вино кажется ей куда более заманчивым, нежели еда. Атмосфера между нею и Фелипе сгустилась настолько, что ее вполне можно было бы резать ножом.

Чтобы пережить этот вечер, хорошо бы превратиться в бесчувственную куклу. Выпивка - не выход. Она отказалась от второго бокала и заметила, что и Фелипе не стал подливать себе вина.

Мария выполняла все их желания, и каждое ее появление немного разряжало тяжелую обстановку за столом. Но стоило ей исчезнуть, как разговор снова становился колючим и жестким.

- Итак, ты решила остаться. Не так уж это, в конце концов, оказалось и трудно, - облил он ее ледяным взглядом, когда Мария убрала со стола тарелки.

- Ничего я не решила. Ты объявил приговор, и я отбываю свой срок. У меня нет другого выхода, кроме как остаться - до окончания работы, разумеется. Да, раз уж речь зашла о работе, что, интересно, твой босс подумает об этой твоей игре в наказание? - Она надеялась легкой угрозой как-то смягчить напряжение.

- Ты все время называешь это игрой, Джемма. Ты сильно ошибаешься. Я намерен серьезно наказать тебя. Что же касается Агустина, то не надейся найти у него поддержку. Чувства женщин его нимало не трогают, и даже тебе не удастся растопить его сердце. Кроме того, к его приезду все уже будет закончено.

- Ничего себе скорость, - сухо бросила в ответ Джемма. - Каких-то два-три дня. Рассчитываешь так быстро поставить меня на колени?

- Торопить события я не собираюсь, - произнес Фелипе.

Джемма потянулась к бутылке с вином. Похоже, выпить, в конце концов, необходимо. Ладонь Фелипе накрыла ее руку.

- Ни в коем случае, радость моя. Ты нужна мне трезвой. Я хочу, чтобы ты прочувствовала каждый поцелуй, каждую ласку - все, до последнего содрогания. В мерцании свечей его глаза сверкнули свирепым огнем, как будто он превратился в какого-то лесного хищного зверя.

- Фелипе, - обратилась к нему Джемма, - я уже говорила тебе: ты зря потратишь время. Тебе не удастся достичь желаемого результата. Соблазнять ты умеешь, так что вполне возможно, что ты добьешься успеха и затащишь в постель мое тело - но и только. Ты сможешь сколько твоей душе угодно целовать, ласкать и брать меня, но никогда тебе не затронуть самую главную мою струну. Я заморожу свое сердце, свои чувства - и никогда не доставлю тебе радости ощутить, что ты причинил мне боль.

Если она думала, что ее слова его обеспокоят, то она ошиблась. В его ответе не было и нотки сострадания.

- Ты забыла, Джемма: я ведь любил тебя раньше. Я знаю наизусть каждую частичку твоего тела. Я знаю, что тебя зажигает, возбуждает, от чего ты извиваешься и стонешь. Дорогая, ты можешь заморозить свои чувства, но однажды унылой темной ночью ты проснешься, тоскуя по любви, а рядом никого не будет. Не будет Фелипе, и ни один мужчина не сможет дать тебе то, что давал я. Тебе все это известно, не так ли?

Джемма опустила ресницы, ибо не хотела, чтобы он прочел в ее глазах признание его правоты. Фелипе был совершенным любовником, и, когда он бросил ее, Джемма понята, что ни один мужчина никогда не сможет занять его место Она даже и пробовать не собиралась. Все это, возможно, и правда, но Фелипе кое о чем забыл - А ты, Фелипе, - Джемма встретилась с ним взглядом, - ты забыл о той страсти, которую я так легко в тебе вызывала? Ты же сам признавался, что ни одна женщина не способна разжечь тебя так, как это удавалось мне. Впрочем, не знаю, может, все мужчины так говорят. Знаю лишь, что я как-то смогла прожить без твоей любви эти полгода, в то время как тебе, по всему видно, пришлось нелегко.

Он скептически усмехнулся, - Это лишь доказывает, что мое чувство к тебе было глубже, чем твое - ко мне. Жаль, ибо моя задача осложняется. Мне-то казалось, что у тебя еще остались какие-то чувства по отношению ко мне, но из твоих слов следует, что я заблуждался любовь была для тебя всего лишь забавой, так, дорогая? Неделю нас соединял лишь секс...

- Прекрати! - хриплым шепотом приказала Джемма. - Ты же знаешь, что это не правда. Как можно сводить наш роман до такого грязного уровня?..

- Ах, роман! Ты меня любила, да? - От злой иронии голос его звучал глухо. - Как, однако, странно вы, англичане, показываете свою любовь! Вы не доверяете любимым. Что ж, за это ты и заплатишь.

Они замолчали, поскольку Мария принесла кофе и коньяк. Разливая кофе, она неуверенно посматривала то на одного, то на другого. Уловила напряжение? Наверняка, атмосфера за их столиком накалилась до предела.

Интересно, о чем он думает, размышляла Джемма, - может, его посетили те же мысли, что и ее? Может, он вспоминает, кем они были друг для друга в Лондоне, и спрашивает себя, почему все обернулось так плохо? Недоверие ли этому причиной, непонимание - или же их любовь просто не могла состояться? Если бы она тогда позвонила ему, проглотила гордость и обиду и позволила бы ему объясниться! Но разве вернул бы этот звонок все назад? Каким образом? Ведь Фелипе уехал с Бьянкой - Джемма убедила себя в этом, хоть и не была уверена до конца. А что, если.

- Ты действительно уехал в Нью-Йорк с Бьянкой?

- Казалось, в ожидании ответа замерло даже ее сердце. Хотя, впрочем, какая разница, даже если и нет? Он же все равно признался, что Бьянка была частью его жизни задолго до Джеммы.

- Мы провели невероятно интересную неделю вместе, точно. Почти такую же увлекательную, как и наша неделя с тобой, - ответил он, особо выделив слово "увлекательную".

С какой легкостью ему удается мучить ее!.. Для этого даже не нужно угрожать ей постелью. Одной мысли о том, что он был с Бьянкой, оказалось достаточно, чтобы Джемма почувствовала себя самым несчастным существом на свете.

- И, несмотря на это, ты готов унижать меня? Так кто здесь пострадавшая сторона. Фелипе? Выходит, что я. А ты, похоже, твердо намерен не признавать этого факта.

- А ты ждешь, что признаю? - Он растянул губы в надменной улыбке. - Как же плохо ты знаешь латиноамериканских мужчин!

- Просто смешно, что твоя национальность становится вдруг оправданием твоего отвратительного поведения. - Джемма осушила рюмку с коньяком. - И твоей неразборчивости в отношениях с женщинами, - добавила она, ставя пустую рюмку на стол.

- А в чем твое оправдание? Я считал, что англичане абсолютно бесстрастны.

- Вовсе нет, всего лишь разборчивы. А в качестве оправдания своего собственного шального поведения могу лишь сказать, что оценивала тебя по внешности, а не по штампу в паспорте.

Он усмехнулся язвительно.

- А! Если бы мы тогда знали глубину наших различий!

- Если бы... - вставила с сарказмом Джемма, - если бы только ты предположил во мне холодную бесстрастность, а я в тебе - распущенность...

- Как много бы мы тогда потеряли!

Ей хотелось улыбнуться, но она сдержалась.

- Но избежали бы и того, что происходит сейчас, - печально произнесла она и тут же пожалела об этих словах. Они прозвучали признанием того, что она сожалеет о случившемся.

Он не замедлил воспользоваться ее промахом и бросился на нее, как гончая на хромого зайца.

- Так, значит, моя месть тебя в конце концов задела?

- Не настолько, как ты рассчитывал. Да, конечно, мне было бы куда лучше без твоих колкостей, но я как-нибудь с ними справлюсь.

- И стерпишь мою любовь, закусив, по обычаю, губу, не так ли?

- Ну, если дело зайдет так далеко, то да, я буду лежать на спине и думать об Англии. Он рассмеялся и покачал головой.

- Как мило ты увиливаешь от правды.

- Да что ты, и в чем же состоит эта правда?

- А в том, что, когда я буду заниматься с тобой любовью, ты меньше всего будешь думать о своей родине.

- Ошибаешься: патриотизм значит для меня гораздо больше, чем твое тисканье, - выпалила она и тут же почувствовала, что это прозвучало излишне пафосно.

- Что ж, посмотрим.

- Да уж, посмотрим! - парировала Джемма. - А теперь я хочу в постель. Она поднялась и швырнула салфетку на стол.

- Тебя никогда не приходилось подталкивать.

- Я вовсе не это имела в виду, - раздраженно произнесла она. - Я имела в виду...

- Я знаю, что ты имела в виду, - прервал он ее и тоже поднялся. На какой-то блаженный миг ей показалось, что он намерен отпустить ее. Как же она наивна! Его рука змеей метнулась через стол, и он схватил ее запястье прежде, чем она успела увернуться. Он рывком рванул ее к себе и сжал в объятиях. Она крепко стиснула губы, но все бесполезно. Он завладел ее ртом властно, полно, с таким искусством раскрыв ее губы, как будто был дипломированным специалистом по поцелуям.

Джемма готова была поддаться искушению и позволить ему взять все. Свое тело, душу, любовь. Может быть, тогда он оставит ее в покое. От нее останется слабая тень, но разве она уже сейчас не превратилась всего лишь в слабую тень той уверенной в себе женщины, которой когда-то была? За последние месяцы ей довелось пройти через весь диапазон человеческих эмоций; и не так уж тяжело будет повторить этот путь. Нет, нет, повторно этого не вынести, издало отчаянный вопль ее сердце, в то время как его ладони нежно ласкали ее грудь под блузкой, тонкий шелк которой, казалось, способствовал тому, чтобы поднять ее до угрожающих высот наслаждения.

Она ненавидит его, презирает и одновременно чувствует, что от каждого прикосновения нежных пальцев к ее томящимся соскам эта ненависть исчезает. Как можно ненавидеть, любить и хотеть одновременно? Как может тело тянуться к тому, против чего восстает сознание?

Рука Фелипе, скользящая под шелком по телу Джеммы, воспламенила ее нестерпимым огнем желания. Ей хотелось забыть о его жестокости и отдаться во власть страсти. Ей хотелось раствориться в его объятиях, шептать, что она обожает и хочет его еще сильнее, чем раньше, но он ждет именно этих слов, чтобы наказать ее жестоким отказом. После этого ей не выжить.

Слезы обжигали ей глаза. И все равно она катастрофически быстро сдавалась. Глубоко внутри ее упрямо пульсировало желание, отзываясь на его все более настойчивые ласки. Еще немного - и ей не будет пути назад.

- Нет! - выкрикнула она, отрывая от него губы.

- Больно, правда? - прошептал он ей на ухо, чуть приподняв с затылка тяжелую копну волос. - Не тебе одной, querida. - Он с силой прижал Джемму к себе, чтобы желание и ее пронзило до боли. - Ты чувствуешь мою боль, не так ли? Она вполне осязаема. Уверяю тебя, мне тоже не выйти невредимым.

- Тогда зачем?.. - беспомощно шепнула она. - Зачем и себя заставлять проходить через такие муки?

- Так ты признаешь, что я заставляю тебя страдать? - огнем обжег он ее горло.

- Ты же сам знаешь, - выдавила она наконец, закрыв глаза. - Но к чему мучить самого себя? Отпусти меня, Фелипе. Не делай этого.

- Не делай этого, - насмешливым эхом отозвался он и легонько прикоснулся языком к нежной впадинке на ее горле. - Неужели ты не понимаешь, чего я добиваюсь? Я хочу избавиться от тебя, выкинуть из своей жизни. - Он взял ее лицо в ладони и заглянул в глаза. - Да знаешь ли ты, что мне отвратительна моя любовь? Отвратительны ночи, когда я не в силах заснуть от жажды обладать тобой. Я сам себе отвратителен, потому что позволил тебе такую власть над собой...

Вот теперь она вырвалась из его рук, нашла в себе силы сделать шаг от него. И застыла на месте, дрожа от макушки до кончиков пальцев.

- И поэтому ты намерен наказать меня - за нечто непонятное в тебе самом, не поддающееся контролю. Мне жаль тебя... - выдохнула она.

Он холодно улыбнулся.

- Не трать сострадание на меня, Джемма. Сохрани его для себя самой, потому что за все мои муки ты заплатишь вдвойне. А сейчас отправляйся в постель, и посмотрим, как долго ты выдержишь, чтобы не вспомнить о моих поцелуях, о моих ласках...

Не дослушав, она убежала, чувствуя, что комок в горле грозит перекрыть ей дыхание. Легче было бы умереть, чем еще одну ночь провести в этом доме, думала Джемма, когда, едва дыша от сумасшедшего бега, ворвалась в свою комнату.

С трудом добравшись до окна, она яростно отдернула занавески и, распахнув окно настежь, полной грудью вдохнула ароматный ночной воздух. Он показался ей влажным и горьким. Джемма, схватившись за горло, с ужасом поняла, что вот-вот заплачет.

- О Фелипе! - разорвал ночную тишь ее стон.

Едва забрезжил рассвет, как она проснулась, не сразу сообразив, что ее разбудило. Лишь через несколько секунд разгадка молнией озарила ее сознание. Вся в поту, она дрожала от ночного кошмара. Во сне Фелипе любил ее, как это было в Лондоне. Без жестокости и мыслей о наказании, но с нежностью и теплотой. Его губы, его чувственные ласки поднимали ее к вершинам сладкого исступления, уносили за грань реального мира. Но в жизни Фелипе исполнял свои обещания, круша надежды, которые вначале сулила его любовь. Разница между сном и явью была убийственно безжалостной. Фелипе с презрением оттолкнул ее в тот самый миг, когда она готова была воспарить в небеса. С порочной улыбкой на губах он следил, как она тает от приближающегося мига наслаждения, - и бросил ее, разразившись львиным рыком победителя...

Джемма села на кровати в душной темноте комнаты и закрыла лицо ладонями. Вот она и началась, обещанная им пытка. С отъезда Фелипе не было ни единой ночи, чтобы она не думала о нем, не мечтала о том, чтобы он вернулся и любил ее, как будто в мире не существовало никакой Бьянки. И вот теперь он вернулся в ее жизнь, но как жутко все переменилось. Ее любовь, ее желание по-прежнему живы, а сердце Фелипе переполняет лишь жажда мести. И он выигрывает, это Джемме было ясно. Боль внутри ее подтверждала его победу. Она хочет его любви, всегда будет хотеть, и этот страшный приговор останется с ней навсегда.

Спускаясь по лестнице на следующее утро, Джемма услышала шум.

Она замерла, пытаясь определить, откуда он раздается. Из кабинета Агустина, установила она, но голос звучал только один - Фелипе:

- С меня довольно, Агустин! Избавься от нее... Я не собираюсь этого делать... Черта с два ты заставишь!

Джемма подошла к кабинету как раз в то мгновение, когда Фелипе швырнул на рычаг трубку и, сжав кулаки, тяжело облокотился на стол. Она замерла на пороге, глядя на его спину и низко опущенную голову.

От того, что она услышала, ее окатило холодным потом. Горький вердикт не оставлял места для сомнений. Фелипе внезапно захотел избавиться от нее и требовал от Агустина, чтобы тот сделал это за него. Джемма поспешно удалилась в сторону кухни.

- Сегодня у меня нет работы, - сообщила Кристина Джемме, подавая завтрак. - Я сидеть для вас целый день.

Девушку переполняло нетерпение увидеть себя навеки запечатленной на холсте, и Джемма заставила себя улыбнуться. Потрясение от услышанного обрывка разговора еще не прошло.

- Мне это подходит, но...

- Но мне не подходит, - прервал ее Фелипе, молнией врываясь на кухню.

Кристина залилась румянцем, а Джемма постаралась взять себя в руки. Каким бы ни был ответ Агустина, он явно не подошел Фелипе: он был в ярости.

- Джемма сможет потратить на тебя только час - не больше! - жестко выговорил он Кристине.

Та кивнула, быстро поставила его завтрак на стол и поспешно выскочила из кухни.

Джемма пыталась заставить себя проглотить хоть кусочек.

- В чем дело? - мрачно бросил он.

- В тебе, - ответила она. - От плохого настроения у меня пропадает аппетит.

- И с чего же у тебя плохое настроение? Плохо спала? - Он налил ей кофе и положил сахар - точно так, как делал в Лондоне. Этот жест больно ударил по ней.

- В дурном настроении вовсе не я, а ты! Я-то как раз спала превосходно, чтоб ты знал, - солгала она. - А вот тебе это явно не удалось!

- Я вовсе не в плохом настроении.

- Не хотела бы я быть рядом, когда это случится! - вставила Джемма.

- Подожди, ты еще увидишь мою ярость в полную мощь; добавлю, что если ты не прекратишь ковыряться в тарелке, то можешь стать свидетельницей этой ярости гораздо раньше, чем думаешь. Ты же знаешь, что я не выношу, когда портят еду.

Джемма намеренно долго крутила на тарелке кусочки бекона, пока наконец не соорудила подобие пирамиды с помидором на самой верхушке.

- Прекрати это чертово ребячество! - мрачно приказал он и с такой силой сжал ее ладонь, что едва не расплющил пальцы.

- Больно, - буркнула она.

- Прекрасно, так и должно было быть. - Он отпустил ее, и Джемма потерла пальцы, преувеличенно сильно морщась, чтобы он не догадался, что боль не столь уж и сильна.

- Почему ты так внезапно решил от меня избавиться? - напрямик спросила она. Он нахмурился.

- О чем ты говоришь?

Ничего не поделаешь, придется признаться.

- Я слышала твой телефонный разговор с Агустином.

- Опять следишь за мной...

- Нет! - оборвала Джемма. - Я не подкрадывалась на цыпочках, пытаясь за тобой шпионить, мне это не интересно. Просто ты так орал, что слышно было, без сомнения, во всей округе.

- Ну, и что же ты услышала?

- Что ты хочешь избавиться от меня и требуешь от Агустина, чтобы он это сделал как можно быстрей.

- Слышала и свое имя, не правда ли? - последовал его язвительный вопрос. Джемма прикусила губу.

- Нет.., нет... Но я решила...

- В таком случае ты решила неверно. А в будущем не прислушивайся к разговорам, которые тебя не касаются.

О ком же он тогда говорил? Может, о ком-то из персонала? Она не стала спрашивать.

- До приезда Агустина я бы хотела воспользоваться студией. - Джемма, взяв нож и вилку, продолжила завтрак.

- Нет проблем.

Удивленная, она подняла на него глаза. Ей казалось, что он будет возражать. Он взглянул на часы, и Джемма догадалась, что это не неожиданная мягкость с его стороны - ему было просто некогда спорить.

- Я подумала, что использую портрет Кристины в качестве пробы.

- Делай как хочешь, - буркнул он, вытер рот салфеткой и встал из-за стола.

- Куда ты идешь? - Она тут же поняла, что глупо спрашивать об этом.

Фелипе насмешливо приподнял бровь.

- Ты говоришь как истинная английская жена, - ответил он на удивление нежно, потом наклонился, приподнял ее подбородок и приник к ней долгим поцелуем. - Будь поблизости, когда я вернусь, - насладившись поцелуем, приказал он.

- А ты говоришь как чертов латиноамериканский муж, - сквозь зубы процедила она, когда он вышел из кухни, похлопывая хлыстом по сапогам.

Джемма допила кофе и отправилась на поиски Кристины. Один час, сказал Фелипе, но не уточнил - какой именно. Так что, наверное, лучше всего поработать, пока он возится с лошадьми.

Прежде чем позвать Кристину, Джемма заглянула в студию. Там была безупречная чистота. Кому-то было приказано все здесь как следует убрать. И совершенно ясно, что Кристина этим не занималась, поскольку она нерешительно остановилась на пороге, испытывая не меньший страх, чем кошка, которую заставляют прыгнуть в бурлящий поток.

- Это можно? - округлив глаза, спросила она Джемму. - Только я здесь раньше не бывать. Сеньор де Навас - он нет любить здесь кто-то.

Джемма нервничала, открывая дверь в студию, как будто они с Кристиной намеревались осквернить своим присутствием гробницу Тутанхамона. Кристина, казалось, считала Агустина людоедом, Фелипе находился с ним в состоянии войны - и речь шла о человеке, который был ее отцом! Интересно, что бы подумал Фелипе, узнай правду? Но Джемма постаралась подальше спрятать эти мысли, так же как ее мама спрятала свою тайну много лет назад. Сейчас ей в первый раз стали понятны попытки матери отговорить ее от поездки сюда.

Час сеанса пролетел быстро. Кристина освоилась и рассказала Джемме о своем романе с Майком, о том, что Майк собирается поступить на службу в самую крупную авиакомпанию Северной Америки и взять с собой Кристину. Они будут вместе путешествовать по свету. Джемму вдруг поразила мысль, что девушка ни разу в жизни не была дальше Каракаса. Она завидовала наивности Кристины, ее детской радости, она завидовала ее любви.

- Я волноваться за сеньор де Навас, он не любить тут люди, но Фелипе говорить, хорошо, значит, быть хорошо, - бормотала Мария, подавая им в конце сеанса напитки.

- Вы имеете в виду - то, что открыли студию?

- Si. Он никогда не открывать студию после день свадьбы.

- Она была построена, до свадьбы? - Джемма знала, что не должна спрашивать, но не смогла удержаться.

- Si. Сеньор де Навас, он ездить в Европу долго, для дела своего папы. Он встречать женщину-художницу, как вы. - Мария рассмеялась. - Студию он делать для нее, но она нет приезжать. Потом он жениться... - Она замолчала, устремив взгляд через плечо Джеммы в сторону тропинки и двойной двери в кабинет Агустина.

Дверь была распахнута, и по изумлению на лицах Марии и Кристины Джемма догадалась, что это случилось впервые. К студии приближался Фелипе.

- Мы идти, - пробормотала Мария, взглянув на дочь.

Когда Фелипе появился на пороге студии, Джемма мыла в раковине кисти.

- Ты всегда так действуешь на прислугу, что она в панике бежит от тебя?..

- Ничего подобного.

- Они явно заторопились.

- У них есть обязанности. Мария - превосходная экономка, и график у нее довольно плотный. Мне нравится, - сказал он, и Джемма повернулась, чтобы посмотреть, что заставило его сменить тему. Он рассматривал портрет Кристины.

Джемма не смогла сдержать волнения при виде его фигуры у холста. Яркий румянец залил ее щеки, а сердце болезненно сжалось. На Фелипе все еще была одежда наездника, белые брюки, сейчас в пыли и комьях грязи, обтягивали икры.

Черная тенниска на груди прилипла от пота, а на лбу и волосах блестели капли, как будто после бешеной скачки он просто засунул голову под струю воды. До нее доносился мужской запах, смесь одеколона и его собственного терпкого аромата. Кисти выпали из ее рук в раковину.

Она принялась сосредоточенно собирать их и лихорадочно мыть, изо всех сил борясь с предательским желанием, которое он вызвал в ней.

- Ты все забываешь, что я знаю тебя, Джемма, - пробормотал он ей на ухо и, обхватив за талию, с силой прижался к ее спине.

- Не смей! - крикнула она, пытаясь вывернуться из его рук, но он сжал ее так, что она едва могла дышать.

- Я всегда возбуждал тебя после своих тренировок, верно? Только сегодня я не тренировался, радость моя. Я заставлял своего племенного жеребца забраться на...

- Прекрати, - прохрипела она, изо всех сил извиваясь, чтобы высвободиться из кольца его рук. Но эти руки внезапно крутанули ее, и она оказалась лицом к нему, он сжал ее плечи и навалился на нее всей тяжестью, так что край раковины больно впился ей в спину.

- Тебе бы стоило прийти и посмотреть, querida: каких-нибудь пара движений - и готово...

- Тебя зажигают подобные вещи, не так ли? Да ты сам - животное! - выпалила она.

- Нет, ты. И весьма сексуальное. Меня зажигаешь ты, а не лошади. - Его губы дразнили ее, соблазняли, но он еще сдерживал натиск, дожидаясь, когда она отзовется.

Джемма отчаянно сражалась изо всех своих сил - ничтожных по сравнению с его мощью.

Она хотела упереться ему в грудь кулаками, но не смогла, потому что он стальной хваткой стиснул ее запястья и прижал ее руки к бокам. Но ее внутренняя борьба была ему неподвластна. Здесь все зависело только от нее самой, однако Джемма чувствовала, как ее с каждым мгновением предательски покидают силы. Фелипе понял, что плотина рухнула, сметая на своем пути остатки ее сопротивления. И тогда жар его поцелуев усилился, и раствориться в них стало для нее неизбежным.

Они снова вместе, она опять в его объятиях! От сдержанности Джеммы не осталось и следа. Фелипе безошибочно уловил нужный момент, чтобы отпустить ее руки, и позволить им взлететь вверх, и запутаться в его еще влажных волосах. С его губ сорвался стон. Глубокий, как океан, этот стон обдал огнем ее грудь, когда Фелипе рванул на ней рубашку.

Изголодавшимся младенцем припав к ее соскам, Фелипе увлек ее на кушетку. Коснувшись спиной теплого шелка, она издала отчаянное "Нет!", но тщетно когда он опустился рядом с ней, весь ее протест утонул в стремительном потоке желания.

Его губы не отрывались от ее лица, а руки колдовали над телом, мастерски избавляя его от одежды. И вот уже на ней не было ничего, кроме узеньких шелковых трусиков.

Непроницаемо-темные глаза Фелипе ощупали ее почти обнаженную фигуру, и лишь затем он склонился над ней, приник губами к животу, лаская языком пульсирующую плоть, пока она не застонала.

Это была пытка, заставлявшая Джемму висеть между небом и землей и мечтать о взрыве облегчения. Она знала, что Фелипе не остановится - во всяком случае, на этот раз.

Сдвинув трусики, он провел кончиком пальца по темному шелковистому треугольнику интимным, чувственным, ищущим жестом. Нежно, о Боже, как нежно прикасался он, уводя ее на грань восторженного взрыва. В этот искрящийся, пронзительный миг приближающегося экстаза она знала, что он не остановится. Как он умен, как хорошо знает ее...

Губы Джеммы приоткрылись в жалобном всхлипе:

- О Фелипе...

Эхо повторило ее слова, а вслед за ними и гортанный, победный стон Фелипе. Его движения ускорились, уверенные, властные, потому что он знал, что она уже далеко за гранью реальности. Извержение хлынуло яростными, раскаленными добела потоками, перед которыми сопротивление Джеммы оказалось бессильным. Приблизив губы к ее рту, - он остановил ее последний крик, полный страдания и муки.

Он жарко дышал ей в лицо, и Джемма, в душе сама извиваясь от боли, поняла, что и он страдает тоже. И тогда хлынули слезы. Она оплакивала себя, его, их любовь, в которой все пошло вкривь и вкось.

Фелипе осушил влагу с ее щек и отстранился, чтобы взглянуть на нее и пригладить ее густую, роскошную шевелюру. Он открыл рот, и Джемма напряглась, будто струна, в ожидании неизбежной, как ей показалось, злой насмешки.

Он нежно провел пальцами по волосам, по-хозяйски накрутил на них длинные локоны.

- Тебе вдут длинные волосы, - мягко шепнул он. - Если бы ты верила мне, Джемма, я был бы рядом и увидел бы, как они растут. - И вдруг его глаза сверкнули злостью, будто он обнаружил обман. Хлестнув прядью ей по лицу, он поднялся с кушетки и вышел - без единого прощального взгляда.

Глава 5

Действительность оказалась ужаснее самых страшных предположений Джеммы. Жестокость к унизительное оскорбление Фелипе потрясли ее до глубины души. Она избегала его уже два дня. А может, все было как раз наоборот: это он избегал ее. Она была слишком ошеломлена, чтобы разобраться. Ей было лишь известно, что они не встречаются сознательно, и это почему-то мучило ее даже больше, чем столкновение лоб в лоб.

Он точно знал, что сотворил с нею. Унижение оказалось меньшим из зол. Он понимал, что заставил ее еще больше жаждать его.

Джемма презирала себя и ненавидела Фелипе за то, что тот своего добился. Но в то же время она не могла истребить и своей любви к человеку, который обращался с ней жестоко, безжалостно и который не испытывал ни малейшего сострадания, доводя ее до страшных мучений. И все равно чудесные дни, проведенные в Лондоне, навечно остались в ее памяти. Именно это противоречие, эту проблему она пыталась для себя разрешить. Там они любили друг друга, и Фелипе был самым совершенным из любовников. Как он смог до такой степени перемениться? Если же он действительно все еще любит ее, то почему мучил и продолжает мучить? Помня об абсолютном, почти роковом слиянии их тел, как он смог удержаться от обладания ею?

- Агустин вернется завтра вечером. Джемма оторвала взгляд от портрета Кристины, на котором оставалось сделать несколько завершающих мазков. Уже темнело, и она собиралась закончить работу. Портрет заполнил ее время, и она была этому рада.

- Хорошо, - буркнула она и снова обернулась к полотну, не желая встречаться глазами с Фелипе. Он, казалось, совершенно не изменился, в то время как в ней, она это знала, перемены очевидны. Сегодня утром она заметила синеву под глазами, да и сами глаза потеряли даже остатки того блеска, который чудом сохранялся в последние полгода. Она и выглядела, и ощущала себя уставшей и мрачной.

- Ты довольна портретом? - Фелипе остановился прямо за ее спиной.

- Да, - сухо констатировала она. - В котором часу он приедет?

- К ужину, в девять. Ты, разумеется, оденешься. Итак, сегодня - наш последний вечер вместе. Ты, разумеется, разденешься.

Джемма в бешенстве развернулась к нему.

- Мне ни капельки не смешно! - вскипела она.

- Вижу. - Он скривил рот в насмешливой улыбке. - Дело в том, что я и не предполагал тебя насмешить. К сексу я отношусь серьезно.

- Ну так вот, можешь относиться серьезно к своему сексу где-нибудь в другом месте. Если хочешь знать - и это, без сомнения, доставит тебе громадное удовольствие, - ты выиграл, Фелипе.

Ты измучил меня, наказал, унизил, и больше к этому уже добавить нечего! Она окатила его ледяным взглядом.

- Это тебе так кажется, я же позволю себе не согласиться. Я жажду полного удовлетворения, радость моя, сексуального и морального. Я жажду услышать твои стоны, когда у тебя не останется сил для слов. Я жажду увидеть, как ты уедешь отсюда абсолютно раздавленной.

- А я жажду увидеть тебя мертвым! Он улыбнулся и кончиком пальца приподнял ее подбородок.

- Мертвый любовник тебе уж совершенно ни к чему.

- А живой меня очень скоро уморит!

- Si, querida, твои глаза мне о многом сказали. Может ли такое быть, что ты плохо спишь? Может ли такое быть, что ты мечтаешь о моих ласках?

- А может ли такое быть, что меня от тебя тошнит - в прямом смысле?

Его губы прильнули к ее, и, как всегда, она оказалась к этому не готова. Господи, хоть когда-нибудь она сделает что-нибудь вовремя? Ведь она представляла себе этот момент, ловко уклонялась от его воображаемого прикосновения. В мыслях ей удавалось с ним справляться, но в жизни все было бесполезно.

Его пальцы погладили нежную кожу ее шеи, и она изогнулась в попытке избежать контакта с ним, но он намертво прижал ее к себе одним-единственным мощным движением ладони на ее талии.

Поцелуй становился все глубже, все жарче, и у Джеммы свело живот от самого настоящего страха. Он хотел ее, игра закончилась. Но нет, только не сейчас, нет, вообще никогда!

Оторвав губы от его рта, она уперлась кулаками ему в грудь. Его пальцы сомкнулись на ее запястьях, и он прижал ее руки к бокам.

- Ты негодяй! - крепко зажмурившись, процедила Джемма.

- Дотронься, - хрипло шепнул он, нежно гладя ее яростно стиснутые кулаки.

- Ни за что!

- Сделай это, Джемма. - Его голос вдруг волнующе переменился. Мягкий, гортанный, он мгновенно вызвал в ней желание.

Ужасаясь себе самой, Джемма пыталась не дать кулакам разжаться, но это было просто невозможно. Они действовали по собственной воле, как будто отделились от ее тела, как и ее здравый смысл. Дрожащие пальцы прикоснулись к грубым на ощупь джинсам. Джемма медленно открыла глаза, чтобы увидеть его в тот миг, когда ее ладонь нежной лаской отозвалась на его просьбы. Его темные глаза почернели, веки отяжелели и опустились от сжигавшей его страсти.

Джемма понимала, что нужно оттолкнуть его, убрать руку, показать, что она тоже умеет причинять боль. Но он задвигался в одном ритме с ее ладонью, и она, завороженная, знала, что не сможет заставить его страдать. Это было выше ее сил. Да, он ее мучит и, возможно, еще будет мучить, но она все равно не в силах ответить ему тем же.

Почувствовав, что она уже не кинется на него, он отпустил ее руки, взял ее лицо в ладони и прильнул к ней поцелуем, не замедляя нежного покачивания бедер.

Этот поцелуй наполнил ее надеждой, что он не станет продолжать свое жестокое наказание, что вместо этого он шепнет ей о любви и желании. И скажет, что месть его - лишь сладость страсти.

Обхватив руками ее бедра, он на мгновение прижал ее к себе.

- Позже, querida, позже, - гортанно выдохнул он.

- Опять! - горестно всхлипнула Джемма, обратив на него круглые от ужаса глаза. - Да будет ли конец твоей чертовой жестокости? Прекрати, Фелипе, я умоляю тебя, прекрати!

Он крепко держал ее извивающееся тело, но ярость придала ей сил, она вырвалась из его рук и, всхлипывая, выскочила из студии.

У себя в комнате она рухнула на кровать и уставилась на вентилятор на потолке. Плетеные лопасти, вращаясь, постукивали в такт круговороту ее смятенных чувств и глухому биению пульса страсти в ее венах.

Он сделал это снова, он соблазнил ее, искушая до тех пор, пока она не потеряла способность отличить добро от зла. Боже милостивый, но что же он с собой-то делает? Ей не удавалось и близко подобраться к пониманию его способа мышления. Они такие разные, их отличает не только пол, но и место рождения. В ней течет европейская кровь, а в нем - пылкая кровь латиноамериканца. Она сказала матери, что Латинская Америка - другая планета, и это верно. Именно другая. Из другого созвездия.

Поздно вечером она стояла у окна, разглядывая небесные светила, как вдруг одна мысль, такая странная, пришла ей в голову. Ведь она дочь Агустина де Наваса. Она сама наполовину латаноамериканка! Мысль эта еще жила в ее сознании, когда у двери послышался звук шагов.

- Ты опять отказываешься со мной ужинать? Он стоял на пороге в вечернем костюме, и у Джеммы в который раз упало сердце. Какой Фелипе красивый! Его элегантность, его мощь, подчеркнутые черным цветом, вновь сразили ее. Она снова обратила глаза на звезды, твердо решив побороть свою слабость.

- А ты что предполагал? - напрямик спросила она.

- Я предполагал поужинать с тобой...

- А потом ты предполагал подняться сюда и заняться со мной любовью?

- Почему бы и нет? Ведь это то, чего мы оба хотим, не так ли?

Она услышала его приближающиеся шаги и вцепилась в подоконник. Плохо, что она не одета. Предупредив Марию, что ужинать не будет, Джемма искупалась и собиралась лечь в постель. Под халатиком на ней не было ничего - ничего, кроме сожаления о своей глупости и недальновидности. Она была уверена, что он не замедлит этим воспользоваться.

- Ты даже подготовилась к моему приходу, - пробормотал он и развернул ее к себе лицом.

- Я тебя насквозь вижу! Мой халат ты воспринимаешь как приглашение. Я намеревалась пораньше лечь в постель, Фелипе. Но отнюдь не с тобой.

- Но никого другого у тебя на уме не было, верно ведь? - хитро прищурился он.

- Как же ты самоуверен! - парировала она. - Неужто ты в самом деле полагаешь, что после тебя у меня никого не было? - Может, это как раз то, что нужно. Этот ответ, конечно, умаляет ее достоинство, но ради избавления от него стоит упасть в его глазах.

- Насколько я понимаю, ты вполне способна проложить путь через постели всех гвардейцев конной кавалерии, но вот в чем я не сомневаюсь, так это в том, что ни один из них не способен дать тебе то, что даю я.

- И ты гордишься этим? - фыркнула она ему в лицо. - Твоя жизнь, Фелипе, похоже, вращается исключительно вокруг секса. Ты говоришь о мести, о мучениях - и все это сексуально ориентировано. А как же чувства, любовь, забота, радость и горе на двоих? И я сейчас не имею в виду радости кувырканий в постели!

- Любовь и секс занимают в моей жизни равное место, Джемма. Я больше не могу заниматься сексом, не испытывая любви. Вот почему после тебя я не мог быть ни с одной женщиной...

- Но пытался, не правда ли? - набросилась она. Что за глупейший вопрос! Ведь у него была Бьянка!

Не ответив на ее ребяческое замечание, он продолжал:

- Вот почему ты заплатишь за мое рабство. Ты разрушила мою жизнь...

Она рванулась мимо него и широко распахнула дверь.

- Ты сам разрушил собственную жизнь, когда бросил меня и уехал со своей кузиной. А теперь ты можешь точно так же покинуть и мою комнату, Фелипе, потому что я больше не приму никаких обвинений за твое душевное состояние.

- Зато полностью возьмешь на себя ответственность за мое физическое состояние, - грубо обрезал он.

Как это ему удалось, для нее так и осталось загадкой, но он молнией перелетел комнату и оказался рядом с ней. Его рука взметнулась над ее головой, и Джемма съежилась, решив, что он ударит ее. Но его ярость обрушилась на дверь, с треском захлопнувшуюся у нее за спиной; Прежде чем она успела хотя бы охнуть, он придавил ее к двери, ладонями прижав ее руки к стене.

- Что.., что ты собираешься делать? - дрожащим голосом шепнула она.

- Что мы собираемся делать? Может, хочешь сначала поговорить? Помню, тебе это нравилось. Наше любовное воркование. Что я буду для тебя делать и что ты будешь делать для...

Наклонив голову, она попыталась выскользнуть из-под его рук, но он снова ее опередил. Поймал и сжал в кольце объятий.

- Какого дьявола и куда ты думаешь сбежать? Может, прямо в постель? Не в силах дождаться, радость моя? Ты всегда была так чертовски, так соблазнительно готова...

И тогда она замахнулась на него. Ее изящная ручка художницы с неизвестно откуда взявшейся удесятеренной силой поднялась, чтобы ударить его, но так и не достигла цели. Он перехватил ее с поразительной ловкостью. Его взгляд встретился с ее, и в блеске глаз Фелипе она не увидела вражды. В них светилось нечто другое, казалось, давно ею забытое. Он медленно поднес ее ладонь к губам.

У нее перехватило дыхание от нежности его прикосновения, когда он легонько провел языком по маленькой ладони, такой пылающей, как будто она все-таки добралась до его щеки. Голова Джеммы отклонилась назад, и девушка зажмурилась в отчаянной попытке удержать слезы. Она прочитала любовь в его глазах, ощутила эту любовь в нежности его губ. Наказание таким быть не может, нет!

О Боже!.. Все-таки это произойдет, а у нее уже не осталось сил бороться. Сражение закончилось, желание переполняет ее, не оставляя места страхам.

- Фелипе, пожалуйста, не нужно, - прошептала она слабым голосом, и больше уже слов не было. Его губы нежно скользнули к ее запястьям, кончик языка тронул пульсирующую жилку - и в следующий миг, как будто именно бешеный темп ее пульса подсказал ему дальнейшие действия, он подхватил ее на руки и понес к кровати.

Свечи на стенах отбрасывали на него золотистые блики, когда он приступил к ритуалу раздевания, который стал прелюдией к их первой ночи любви. Джемма лежала на кровати и смотрела на него, а сердце рыдало и пело у нее в груди. Он будет любить ее, и все остальное не имело значения. Она его любит, она хочет его, и даже если эта ночь последняя - что ж, пусть будет так.

Обнаженный, он остановился у кровати, глядя на нее сверху вниз. В его глазах не было направленной на нее жестокой мести, на лице не было горькой и злобной улыбки - лишь желание, созвучное ее собственному.

Она медленно приподнялась и села, и от этого движения халат распахнулся, обнажив жаждущую припухлость сосков. Фелипе издал стон предвкушения, и она тихонько приблизилась к нему. Губы ее скользнули по его напряженной плоти, и он снова застонал, на этот раз окончательно сдаваясь. Его пальцы с нежностью обхватили ее голову, погладили волосы. Джемма сомкнула губы, наслаждаясь чувственным трепетом, которым его плоть отзывалась на ласки ее языка и теплую сладость рта.

- О Господи, как я тосковал по тебе, - вырвалось из его груди хриплое признание, переполнившее восторгом душу Джеммы.

Она подняла к нему лицо, не скрывая любви в широко распахнутых затуманенных глазах. Он потянулся, чтобы поцеловать ее губы, ощутить на них собственный вкус, а потом опустился рядом, и его ласки, набирая силу, постепенно приобрели ту власть, по которой она так долго томилась, - власть его любви и его сексуальности. Любовь и секс, он сказал, - для него они одинаково важны, и, значит, это не может, просто не может быть всего лишь местью.

Его руки колдовали над ее телом, вновь открывали безупречность его форм, пробуждая все то, о чем она мечтала тоскливыми ночами после его отъезда. Он покрыл поцелуями всю ее - от душистой ямочки на горле до нежной впадинки живота, от припухших вершинок груди до темного шелкового треугольника между изящными бедрами.

Чуть отстранившись, Фелипе посмотрел ей в глаза, а его пальцы медленно, почти лениво заскользили по внутренней поверхности бедер, искушая чувственным обещанием, пока желание не поглотило ее с головой. Не удержавшись, она задвигалась под его пальцами, но вдруг съежилась - так резко, что он в смятении убрал руку.

В его голосе прозвучало виноватое раскаяние:

- Нет, это не наказание...

Она отпрянула от него, в страхе и отчаянии раскрыв огромные глаза, прикусив дрожащую нижнюю губу...

- Нет, querida, это не то, что ты думаешь.

- Откуда мне знать? - Всхлипнув, она схватила халат. - Я же сказала тебе, что ты выиграл, неужели тебе этого недостаточно?

- Нет, недостаточно! - зарычал он в ответ. Гнев его закипел так быстро, что у Джеммы крик застрял в горле. Он схватил ее за руки, когда она сделала попытку выскочить из постели, и швырнул обратно. - Пути назад нет, радость моя. И забудь все свои обещания сдерживаться, чтобы помучить меня! - выпалил ом. - Я намерен взять тебя...

- Ты намерен взять меня силой! - взвизгнула она в ответ. Сердце ее, казалось, было готово разорваться.

Он просунул колено между ее ногами, и в своем следующем крике, сдавленном, горьком, она услышала еще нечто, поразившее ее до глубины души. Она услышала свой собственный стон покорности. Борьба превратилась в бессмыслицу: признание, что именно этого она и хочет, стало неизбежностью. Вонзив ему в спину пальцы, она призывно выгнулась ему навстречу.

Он был внутри ее. Одно быстрое, уверенное движение - и он оказался внутри Джеммы, и ее мышцы непроизвольно сжались, как будто удержать его составляло смысл ее жизни.

- Разве это насилие? - В бархатном насмешливом голосе, глубоко спрятанное, слышалось неизбывное желание. - Ты ждала меня, приглашала, а теперь окружаешь меня влагой своей любви. Я бы не назвал это насилием, радость моя.

Он двигался медленно, с каждым осторожным глубоким толчком жарко выдыхая ее имя и заставляя Джемму хрипло шептать его. Руки ее сами поднялись, неистово вцепились ему в волосы. Она сражалась с собой изо всех сил, пытаясь сдержать свою клятву и заблокировать все чувства. Но подобные клятвы разбиваются о реальность. Ей следовало знать об этом, следовало подготовиться к сокрушающему напору его сексуального влечения и к собственному ненасытному желанию.

Пульсирующая мощь внутри ее - вовсе не гарантия его любви, и все же.., как это может не быть правдой, если в ней самой каждый нерв кричит о любви?

Потеряв над собой власть, они слились в едином яростном ритме, охваченные безумной жаждой освобождения, мечтой о последнем триумфальном миге, который хоть как-то облегчит их обоюдную боль.

Она ощутила знакомый жар близкого взрыва, отдалась ему, никак не сдерживая своих чувств, но взлетая на гребне волны, которая поднималась из глубин ее существа. Он изучил ее; зная глубину и силу ее оргазма, он оттягивал свой собственный, оставаясь с ней до конца, покрывая ее бесчисленными поцелуями, чтобы продлить ее наслаждение, чтобы усилить ее восторг.

Когда он наконец упал рядом, не выпуская ее из объятий, к ней пришла уверенность, что его любовь по-прежнему жива - погребена, быть может, под лавиной уязвленной гордости, но все равно жива. Ее собственная любовь никогда не переставала пульсировать внутри ее, но эти мысли не приносили успокоения.

Она лежала бок о бок с ним, прислушиваясь к его дыханию, во сне ровному и глубокому. Что с ними будет дальше? Воспользуется ли он ее слабостью как оружием, чтобы снова и снова мучить ее? Она зарылась лицом в подушку. Ответа у нее не было - она любила человека, которого совершенно не знала.

***

На следующее утро Джемма проснулась одна. Она перекатилась на живот, вцепилась ногтями в подушку, в бешенстве стиснула ее. Она вдыхала запах его тела, его волос, терпкий аромат его любви. Глубокой ночью он разбудил ее поцелуями, нежными, чувственными, которые мгновенно превратились в ненасытную страсть, когда она повернулась к нему и отдала ему каждую частичку своей души и тела; а позже, много позже, обессиленные и удовлетворенные, они заснули в объятиях друг друга - и вот теперь его нет с ней рядом.

Джемма запустила подушкой в другой конец комнаты и поднялась с кровати. Она гневно смыла с себя остатки любви. Она оделась и спустилась к завтраку и расправилась с ним в одиночестве в огромной кухне, прислушиваясь, как Мария и Кристина вполголоса обсуждают меню к приезду Агустина.

Джемма проглотила обжигающий горький кофе. Ее отец; сегодня вечером ей предстоит встретиться с ним. Куда же делось все ее любопытство, нетерпеливое ожидание встречи с ним? Жалкой пойманной бабочкой они едва трепыхались у нее в груди. Одна мысль стучала в ней молотом, перекрывая все остальные, и это была мысль о Фелипе, который тайком исчез из ее постели - и из ее жизни, насколько она поняла. Она не собиралась спрашивать у Марии, где Фелипе. Она не хотела этого знать, честно, не хотела.

Вечером, одеваясь к ужину, Джемма гадала, где мог Фелипе провести целый день. Чтобы как-то убить время, она плавала в бассейне, загорала, но он так и не объявился. С одной стороны, это ее радовало; если бы прошлой ночью у него на уме была только месть, то он наверняка захотел бы закрепить свою победу - и когда же еще, как не на следующее утро после такой ночи? А с другой стороны, возможно, он испытывает раскаяние... Да уж, от него дождешься, после дождичка в четверг!

Она потратила добрый час на свою внешность не потому, что это было так уж необходимо. Просто это ее успокаивало. Она надела роскошное платье из прохладного голубого шелка, который придавал атласный блеск ее золотистой коже, и, принимаясь за прическу, уловила шум мотора самолета. Пленница-бабочка внутри ее с новыми силами затрепетала крылышками.

Дрожа от нервного возбуждения, она ожидала в своей комнате, ожидала звука подъезжающей машины. Сейчас ей так нужен был Фелипе, но вот зачем - она не смогла бы сразу ответить. Для моральной поддержки, наверное. Никогда в жизни она не испытывала такого отчаянного одиночества.

Она постояла у окна, чтобы успокоиться. Чувство было такое, как будто она балансирует на краю трамплина, собираясь с духом для первого прыжка с головокружительной высоты. И в этот миг из сада до нее донесся смех, и она узнала его моментально, хоть и слышала лишь однажды. В Лондоне, в ресторане, где они были втроем.

Бьянка здесь, в "Вилла Верде"! Ее отец и Бьянка одновременно? Ей этого не выдержать! Нет, ни за что!

В круговорот ее смятенных мыслей ворвался звук захлопнувшейся двери, двери в комнату Фелипе. Она опрометью бросилась в коридор.

- Как ты мог! - в бешенстве закричала она. Теперь она постигла глубину его мести. - Вот она, настоящая пытка! После прошлой ночи столкнуть меня лоб в лоб с Бьянкой...

Фелипе удержал ее, когда она накинулась на него, как озверевшее животное, мечтая растерзать на куски. Железные пальцы остановили ее взлетевший кулак.

- Прекрати, Джемма! Ради всего святого, прекрати! Я не знал, что она прилетит сегодня. Должно быть, Агустин прихватил ее из Каракаса и привез сюда раньше намеченного времени.

Джемма ошарашенно уставилась на него. Агустин привез Бьянку из Каракаса? Значит, он ее хорошо знает. Ну, конечно, знает, снова начала закипать она, ведь Бьянка была частью жизни Фелипе, а Фелипе жил и работал здесь...

- Ну, успокойся, - приказал он, окидывая ее властным взглядом. - Это не я придумал. Я не собирался причинять тебе такую боль.

- Какая разница? - парировала она. - Какая разница, причинять мне боль так или эдак? Я не пойду вниз... - Она не могла этого сделать сейчас, когда там Бьянка. Если бы только Фелипе сумел понять, что он натворил! Неужели недостаточно, что ей предстоит встретиться со своим родным отцом в первый раз? А теперь еще это!

- Не глупи и вспомни, зачем ты здесь...

- Ах, да, для работы - я и забыла среди всех удовольствий! - язвительно выпалила она.

- Тише, Джемма.

Он потащил ее вниз, и она изо всех сил старалась справиться с кошмарным спазмом страха в животе. Спорить бесполезно. В таком ужасном состоянии она может выдать признание, о котором потом пожалеет. "Агустин де Навас - мой отец! - вот что она может сейчас выкрикнуть. - А Бьянка - твоя кузина и любовница. Хорошенькую компанию мы собрали сегодня вечером!"

Они направились в гостиную, куда должны были перед ужином подать напитки. В самом ли деле дом стал еще мрачнее, или это ей только показалось? Огромную прихожую ярко освещали свечи, но сама атмосфера была мрачной, злобные флюиды, витавшие в воздухе, кажется, можно было потрогать рукой. У бара Мария ожидала приказания подавать напитки.

Агустин де Навас стоял у открытых дверей на террасу, спиной к тем, кто входил в комнату. Он даже не шевельнулся, когда Фелипе и Джемма появились на пороге, хотя, без сомнения, не мог не слышать их шагов: каблучки Джеммы достаточно громко простучали по половицам.

Джемма неподвижно замерла, но внутри у нее все переворачивалось, как в предсмертной судороге. Ей было страшно стоять здесь и глядеть на спину своего отца. Он, конечно, обернется, ему придется обернуться - и что тогда?

Фелипе пересек комнату, чтобы помочь Марии разлить напитки по бокалам, потом экономка вышла, чуть улыбнувшись Джемме, и они остались втроем.

Наконец Агустин де Навас обернулся, высокий, почти такой же брутальный, как и Фелипе. Безукоризненный белый смокинг не оставлял никаких сомнений в том, что это весьма состоятельный человек. Впрочем, предстань он даже в лохмотьях, молнией пронеслось в сознании Джеммы, впечатление оставалось бы прежним. Он все равно казался любимцем фортуны.

Джемма бесчисленное количество раз рисовала в своем воображении этот миг, репетировала свои приветственные слова, придумывала его ответ, но все это не помогло ей подготовиться к реальной встрече лицом к лицу с человеком, который приходился ей родным отцом.

Она поняла, что ее матери невозможно было не влюбиться в тридцатилетнего Агустина де Наваса. Даже в пятьдесят семь он подавлял своей внушительностью. Густые темные волосы, посеребренные на висках. Темные глаза, направленные на нее, будто стрелы. Черты лица поразительно красивы, но дочерна загорелую кожу уже перерезали во всех направлениях глубокие морщины. Необыкновенно стройная фигура с почти военной выправкой. Это был очень гордый, холодный, жесткий человек.

Фелипе представил их друг другу, но Джемма едва его расслышала. Все ее внимание было сконцентрировано только на нем - стоявшем перед ней отце.

Он рассматривал ее с минуту, и эта минута показалась Джемме часом, потому что ее переполнял ужас, что он узнает в ней черты матери. Но он не узнал Джемма поняла бы, если бы это случилось. Она бы что-нибудь увидела на его красивом, холодном, замкнутом лице, поскольку ожидала этого узнавания.

Он приблизился и протянул ей руку, и Джемма приняла ее, убеждаясь, что не ошиблась в своем первом впечатлении. Пожатие, довольно крепкое, все же было холодным и бесстрастным. Губы его не улыбались.

- Не могу сказать, что рад видеть вас, юная леди, но раз уж вы здесь - я вас приветствую. - Глубокий голос, казалось, поднимался из самых недр груди.

В его приветствии не было ни капли сердечности, но Джемму это не удивило: ее ведь предупредили, что он - человек сложный. Изобразив на пересохших губах улыбку, она произнесла:

- Фелипе объяснил мне, что вы не испытываете особой радости по поводу предстоящей работы над портретом, но я вам обещаю, что все пройдет безболезненно.

В ответ Агустин де Навас приподнял чуть седоватую бровь.

- Очень на это рассчитываю. - Он проигнорировал тот юмор, который прозвучал в ее последних словах и которым она пыталась оживить их беседу. Тщеславие мне не свойственно, и я не вижу никакого смысла в том, чтобы мое прижизненное изображение мозолило окружающим глаза, но раз уж Фелипе приказал - пусть будет так.

Выходит, он полностью отдает себе отчет в своей непопулярности, чтобы не сказать больше. Его голос был полон сарказма, а вслед за этим он послал в сторону Фелипе тяжелый взгляд, который ему вернули с такой ядовитой ухмылкой, что Джемма пришла в совершеннейшее изумление.

- Моя работа вас не разочарует, сеньор де Навас...

- Да, да, - он пренебрежительно махнул рукой. При виде такой грубости Джемма внутренне вскипела. - Налей мне еще, Фелипе... Ну, так расскажите о себе. - Ошеломив ее этой просьбой, Агустин жестом пригласил девушку присесть, и она еще не успела воспользоваться его приглашением, как он уже продолжал:

- Мне, впрочем, не нужна история вашей жизни, просто объясните, почему такая красивая девушка, как вы, решила писать портреты таких богатых стариков, как я.

- Я бы не сказала, что вы богаты... О Боже, она собиралась произнести "старик"! Лицо ее запылало огнем, а сердце заколотилось с такой силой, что она была уверена: его стук слышен всем в этой комнате. К ее глубокому изумлению, Агустин расхохотался.

- Следовательно, я - старик, не так ли?

- Извините. Я имела в виду, что я бы не сказала, что вы старик, но оговорилась.

- В самом деле? - невыразительно протянул он. - И что, предполагается, что я должен был бы быть польщен, если бы вы не оговорились? - Он снова кивнул в сторону дивана, и на этот раз Джемма поспешно присела. В жизни она не чувствовала себя большей дурой!

- Конечно, - ответила она откровенно. А собственно, чего ей стесняться? Этот человек для нее - не просто клиент, он ее отец. И поэтому она его не боится, во всяком случае - не слишком. - Я надеялась, что вы немножко смягчитесь.

Его глаза осветились молниеносной вспышкой гнева, которую ему столь же молниеносно удалось погасить.

- Это должно предполагать, что я - жестокий негодяй? - буркнул он.

Джемма внутренне съежилась. Несмотря на то что глаза Агустина не отрывались от ее лица, ей почему-то показалось, что его замечание предназначалось не ей.

Фелипе с бокалами в руках шагнул к ним.

- Мне кажется, это лишнее, Агустин. Среди нас дама...

Она права: выпад предназначался не ей, его горечь была направлена на Фелипе. Джемма уловила искру неприязни между ними - или же это просто дружеская перепалка? Ей никак не удавалось постигнуть их отношения.

- Я не обиделась, Фелипе, и я уверена, что сеньор де Навас и не собирался меня обижать, в его словах был смысл. - Они оба обратили на нее удивленные взгляды, и Джемма с весьма натянутой улыбкой продолжила:

- Я собираюсь писать ваш портрет, сеньор де Навас. Я пыталась рассмешить вас, чтобы вы расслабились и я смогла бы вас рассмотреть. Чтобы написать вас настоящим, я должна увидеть вас настоящего, в противном случае мой приезд сюда окажется бессмысленной тратой времени. Тогда уж лучше было бы просто послать мне вашу фотографию, и я бы ее скопировала.

Джемма взяла у Фелипе предложенный бокал и отхлебнула из него.

- Мне бы это подошло куда больше, - еле слышно процедил Агустин. - У меня есть занятия поважнее, чем хрустеть пальцами, пока с меня рисуют портрет.

Она поняла, что и это замечание предназначалось Фелипе. В каком-то смысле она сочувствовала Агустину. Он действительно не хотел этого портрета, а Фелипе силой заставил его, лишь бы вызвать ее в Венесуэлу.

- Если вы не хотите, я не стану его делать, - уступила Джемма. Какая теперь разница? Ей самой этот заказ ни к чему. - Мне неприятно давить на вас...

- Как вы считаете, сколько вам потребуется сеансов? - прервал ее Агустин.

Она подняла на него глаза, изо всех сил борясь со страхом, который вызывал в ней его властный голос.

- Сложно сказать. Зависит от того, как будет продвигаться дело. Хотелось бы начать с пары сеансов в день - скажем, час утром и час после обеда... Зачем она это говорит? Ведь у нее даже нет никакого желания остаться.

- Не может быть и речи! Я буду позировать тогда, когда смогу. Фелипе все устроит, поскольку эта дурацкая идея принадлежит в первую очередь ему. - Он посмотрел на часы. - Если Бьянка не появится через пять минут, будем ужинать без нее. Неужели это ее чертовски дорогое образование не научило ее пунктуальности? Мне нужно позвонить. Налей Джемме еще, Фелипе.

Он вышел из комнаты, оставив их вдвоем, и Джемма подумала, что Агустин в первый раз произнес ее имя, да и то не обращаясь лично к ней.

- Ты хочешь еще выпить? Джемма покачала головой.

- Нет, благодарю. У меня пока есть. - Она мрачно уставилась на бокал. Фелипе предупреждал ее, что ее отец - тяжелый человек, но это нисколько не помогло. Она была потрясена и.., что еще? Разочарована? Итак, он красив; собственно, она так и предполагала. У ее матери прекрасный вкус, и Джемма не сомневалась, что он распространяется и на мужчин. Но какое разочарование обнаружить, что внешность Агустина де Наваса не совпадает с его характером. На него приятно смотреть, но иметь с ним дело, судя по всему, небезопасно.

- Ну, и как он тебе? - поинтересовался Фелипе. - Схватил за горло ежовыми рукавицами?

Джемма улыбнулась - правда, довольно неуверенно.

- Он.., немножко колючий.

- Мягко говоря, - буркнул Фелипе.

- Как тебе удается с ним работать?

- Мы с ним связаны - в радости и в горе. Случается, доводим друг друга до белого каления.

Джемма открыла было рот, чтобы попросить Фелипе рассказать более подробно об Агустине, но тут же и закрыла его. Она не понимала этих людей, и уж меньше всего могла понять, почему они связаны друг с другом в радости и в горе. Если они не уживаются вместе, то почему Фелипе от него не уходит? Существуют тысячи нефтяных компаний, где он мог бы найти работу.

Прозвучал сигнал к ужину. Нервы у Джеммы были настолько напряжены, что она даже подскочила.

Заметив ее состояние, Фелипе подошел и тронул ее за руку. Она злобно вырвалась. Он бросил на нее такой непроницаемо холодный взгляд, что ее передернуло.

- Пойдем ужинать, пока у нас от голода ноги не подкосились, - попытался пошутить он. Ответив ему ледяным взглядом, она вышла вместе с ним из комнаты.

Обеденная зала выглядела чересчур старомодно, все в ней, казалось, сохранилось еще со времен феодализма. Над роскошно сервированным столом пылали свечи в массивных люстрах из витого железа. Хрусталь переливался мириадами ярких бликов. Столовое серебро, тяжелое, старинное, казалось бесценным музейным экспонатом, как и великолепный фарфор. В центре стола высился невероятных размеров канделябр с танцующими среди дюжины свечей нимфами. Широкие вазы с нежно-кремовыми орхидеями были расставлены между приборами и бокалами. Джемма пожалела, что ее нервное состояние не дает ей возможности по достоинству оценить все это великолепное убранство.

Агустин дожидался их появления - у кресла во главе стола.

- Сюда, Джемма, - указал он на место слева от себя. - Фелипе, ты не поговоришь с Бьянкой? Я не стану терпеть опоздания. Мы ужинаем в девять, и ей это прекрасно известно.

- Сам с ней говори, - огрызнулся Фелипе, усаживаясь справа от Агустина, рядом с тем стулом, который, без сомнения, предназначался для Бьянки. - Она твоя гостья, а не моя.

У Джеммы сердце замерло в груди, она стрельнула в мужчин беспокойным взглядом. Агустин скрыл свой гнев, его выдали лишь стиснутые челюсти. Джемма не могла поверить, что Фелипе позволяет себе такой грубый тон по отношению к своему боссу, не могла поверить, что Агустин в ответ не разносит того в пух и прах, не могла поверить, что кузина Фелипе - гостья Агустина!

- Где вы учились? - неожиданно поинтересовался Агустин, когда Мария начала разносить первое блюдо - холодный суп белого цвета с плавающими в нем виноградинами, от которого исходил аромат чеснока и миндаля.

- Голдсмитский... - вырвалось у нее прежде, чем она что-либо сообразила. В этом колледже изящных искусств училась и ее мама. Помнит ли Агустин? За шесть месяцев, что они были вместе, он, наверное, узнал о ней абсолютно все. Она взглянула ему в лицо, заметила на виске пульсирующую жилку, но не смогла бы поклясться, что это не работа ее собственного воображения. - После окончания колледжа, - продолжала Джемма, - я брала частные уроки у Сайруса Пейджета. Он известен в Европе...

- Королевская Академия, - пробормотал Агустин, принимаясь за суп. - У вас был прекрасный учитель.

Сердце Джеммы ускорило свой бег. Он немало осведомлен о мире искусства.

- Да, самый лучший.

- Вы, должно быть, талантливы, раз он принял вас под свое крылышко.

- Так оно и есть! - ответил за нее Фелипе. - Я бы не настаивал именно на ее приглашении, если бы не знал, что в целом мире лишь она одна способна из чего угодно сделать конфетку.

Джемма оцепенела, опустив взгляд в тарелку с супом. Уж сейчас-то Агустин точно взовьется до небес! Однако и это оскорбление осталось без последствий. Растерялся? Джемма так точно растерялась.

Следующее блюдо, "chipi chipi", как назвал его Фелипе, оказалось густым соусом с крошечными моллюсками. Джемма терпеть не могла моллюсков, но вежливость не позволила ей отказаться. Она осторожно попробовала, обнаружила, что вкус не так уж и плох, и умудрилась полностью разделаться с блюдом, пока Агустин с Фелипе обсуждали достоинства орхидей, украшавших стол.

Пригубив вино - восхитительное калифорнийское шардоне, - Джемма подняла глаза и поймала изучающий взгляд Агустина.

Ужасная мысль, что он обо всем догадался, молнией промелькнула у нее в голове. Она уверилась в своей догадке, когда Фелипе отвернулся, чтобы похвалить Марию за прекрасное блюдо, а Агустин тихо произнес:

- У вас чудесные волосы.

Волосы ей достались от матери. Но нет, невероятно, чтобы он как-то связал ее с мамой. Интересно, подумала Джемма, что бы он сказал, если бы она вдруг встала и провозгласила: "Я ваша дочь, о которой вы ничего не знали". О Боже, это даже не смешно. Она сделала еще один глоток из бокала.

- Благодарю, - прошептала она, принимая комплимент. Ей почему-то показалось, что это было сказано искренне, а не из желания пофлиртовать. Вот был бы ужас!

Мария уже собиралась разносить мясо под маринадом, когда в комнату впорхнула Бьянка, возвестив о своем прибытии громким цоканьем каблучков.

Все обратили на нее свои взгляды: Фелипе - сдержанный, Агустин - гневный, Джемма - выжидательный.

Бьянка была так же красива, как и запомнилась Джемме после их первой встречи. Прелестное лицо, обрамленное черной копной кудрявых волос. Безупречно сшитое белое платье из тонкого хлопка с низким вырезом выглядело откровенно сексуальным.

Со смешком на ярко накрашенных губах и без единого слова извинения она обхватила Агустина за шею и крепко обняла.

Агустин, не проявив ни капли удовольствия, избавился от ее рук, как избавляются от слишком тугого галстука.

- Когда ты научишься хорошим манерам, Бьянка?..

Она даже и бровью не повела в ответ на замечание Агустина и, подлетев к Фелипе, прижалась к его губам поцелуем.

- Бьянка! - взревел Агустин. На сей раз она отреагировала, сердито надув губки.

Оторвавшись от Фелипе, она опустилась на стул рядом с Агустином и взглянула через стол на Джемму. Глаза их встретились - и узнавание отразилось на лице. Бьянки так медленно, так нехотя, как будто она выплывала из сна. Или ночного кошмара!

У Джеммы глухо заколотилось сердце от неприятной мысли, что Бьянка не знала о ее присутствии здесь. Самые противоречивые чувства вихрем закружились в ее душе.

- Это Джемма, Бьянка, - произнес Агустин тоном достаточно спокойным в сравнении с недавним гневом от поведения Бьянки. - Она приехала, чтобы написать мой портрет. Ты же знала, что у нас гости, - так какого дьявола не спустилась вовремя? Ты с каждым днем становишься все невыносимее.

- Если бы я знала, что это она художница, я бы вообще не спустилась! медленно, со значением проговорила Бьянка. Она не сводила с Джеммы взгляда, полного ледяной враждебности и ненависти.

- Достаточно, Бьянка! - Фелипе явно опоздал со своим требованием.

Пронзительный взгляд Агустина метнулся от одной женщины к другой.

- Вы что, встречались раньше?

Джемма внезапно превратилась в стороннего наблюдателя. Разговор касался лично ее, но она не принимала в нем никакого участия. Бьянка презрительно скривила губы, и у Джеммы от ужаса по спине забегали мурашки.

- Да уж, встречались, - съязвила Бьянка, и ее темные глаза, устремленные на Джемму, побелели от ненависти. Обернувшись к Агустину, она злорадно добавила:

- Эта художница спала с Фелипе, когда он был в Лондоне несколько месяцев назад!

В комнате повисла угрожающая тишина. Джемма смотрела на Фелипе, на его холодное, бесстрастное лицо. И она ненавидела его за это, ненавидела всеми фибрами души.

- Это правда, Фелипе? - Агустин был спокоен, слишком спокоен.

Фелипе посмотрел ему прямо в глаза и тихо ответил:

- Я не обязан отвечать на подобное оскорбительное высказывание - ни тебе, ни кому-либо другому.

- Нет, обязан, Фелипе, - заныла Бьянка. - Уверена, что ты будет рад услышать подробности, правда ведь? - она послала Агустину сиропную улыбку.

Тio! Tio! Джемма знала несколько испанских слов, и одно из них было tio "дядя"! Если Агустин - дядя Бьянки, а Бьянка - кузина Фелипе, следовательно, Агустин должен тоже быть дядей Фелипе...

- Так ты спал или не спал в Лондоне с Джеммой? - выкрикнул Агустин. Спокойствие испарилось, осталась чистейшая ярость, внезапно поднявшая его на ноги.

Фелипе тоже подскочил, и оба уставились друг на друга, скрестив враждебные взгляды.

- Прекрати обращаться со мной так, как будто я все еще дитя, Агустин! Моя жизнь тебе не принадлежит!

- Твою жизнь сделал я! Без меня ты был бы ничем...

- Я тебе страшно благодарен, но в дальнейшем обойдусь без твоей опеки! взревел Фелипе. - Когда до тебя наконец дойдет, что я не собираюсь подчиняться любому твоему желанию?..

- Кто была эта женщина в твоей жизни? - бушевал Агустин.

Охваченная ужасом, Джемма ждала. У нее дрожали колени от страха. Скандал разрастался у нее на глазах.

- Она была моей жизнью, - с трудом выдавил из себя Фелипе. - Она и сейчас вся моя жизнь, - добавил он. - Это женщина, которую я люблю и на которой я собираюсь жениться!

У Джеммы кровь так и застыла в жилах. Она открыла было рот, чтобы хоть что-то сказать, но ни единого звука не сорвалось с ее губ. Бьянка коротко всхлипнула, а Агустин чуть не поперхнулся от злобного возгласа.

- Ведь все уже решено, - заверещала Бьянка. - Мы с тобой поженимся, Фелипе!

Джемме показалось, что у нее сейчас остановится сердце. Она попыталась сдвинуться с места, чтобы убежать от этого кошмара, но жизнь, похоже, окончательно покинула ее тело.

Кулак Агустина неожиданно опустился на стол, да так, что язычки свечек заплясали, а вино выплеснулось из бокалов.

- Хватит! - громыхнул он, побагровев от гнева. - Да как ты смеешь так себя вести? Как ты смеешь? - Он стиснул кулаки, глаза его буравили Фелипе. - Ты не женишься на англичанке, Фелипе, ты женишься на своей кузине...

- А ты со своими планами можешь отправляться к дьяволу, там вам обоим самое место! - в бешенстве выпалил Фелипе.

Джемма поднялась на чугунных ногах. Голова ее кружилась, желудок не на шутку взбунтовался. Ей вдруг захотелось на время оглохнуть, чтобы не услышать больше ни слова из этого семейного кошмарного скандала.

- Вы меня, надеюсь, извините, - еле слышно произнесла она. - Я не хочу при этом присутствовать.

- Джемма, - позвал Фелипе, но голос его прозвучал как будто издалека" с огромного расстояния.

Спираль лестницы была длинной, мучительно-бесконечной, и Джемме показалось, что она никогда не доберется до самого верха. Она услышала еще чей-то зов, но не обратила на него внимания. Пошатываясь, девушка распахнула дверь своей комнаты и, едва успев добежать, вцепилась в край ванны. Ее вывернуло наизнанку. Чьи-то руки поддержали ее. Мария. Джемма прильнула к ней, радуясь, что здесь именно она, и никто другой.

- Вы уже хорошо? - взволнованно спросила Мария.

Джемма слабо кивнула. Лицо ее было залито слезами.

- Вы слышали, Мария? Этот ужасный скандал?

- Si, я слышать, я слышать все, Джемма. В семье быть большой скандал, а эта Бьянка, она приносить неприятность. Она делать хуже между отец и сын...

Пламя вспыхнуло перед глазами Джеммы. Она стиснула руки Марии.

- Что.., что вы сказали? - О Господи, не допусти, чтобы это было правдой. - Отец и сын? - не веря своим ушам, прохрипела Джемма.

Мария потрепала ее по руке.

- Si, это понятно, что отец и сын ссориться... Языки пламени поглотили Джемму, в одно мгновение оставив от нее лишь кучку пепла. Девушка рухнула на пол в ванной.

Глава 6

Боль, острая физическая боль раздирала желудок Джеммы. В голове все плыло, а тело горело, пылало - от макушки до кончиков пальцев.

Она ощутила холод на лбу и медленно открыла глаза. Над кроватью настойчиво жужжал вентилятор. Как из тумана выплыла Мария, нависла над ней с мокрой салфеткой в руках.

- Вы болеть, Джемма. Я звать Фелипе.

- Нет! - крикнула Джемма и ухватилась за рукав черной блузки Марии. - Нет, я не хочу никого видеть. Не сейчас! Вообще никогда!

У Марии был испуганный вид.

- Я должна сказать сеньор де Навас. Вы падать в обморок, вам тошнить. Вам быть больно?

Джемма кивнула, приложила руку к желудку - и вдруг поняла, что стало причиной ее тошноты.

- Мне не нужно было есть моллюсков. Я их не люблю, да и вообще плохо переношу морскую пищу.

- Dios mio! Боже! (исп.)> Моя еда делать вам плохо?

- Нет, Мария, я сама виновата. Мне уже лучше.

Она села на краю кровати и стиснула ладонями лоб. Ей вовсе не стало лучше; боль, может, и проходит - в желудке, но не в сердце. Дрожь сотрясала ее тело, но ей необходимо взять себя в руки, просто необходимо!

- Я делать для вас порошки, но сначала я вас уложить в постель.

- Честное слово, Мария, мне уже лучше. Хорошо, что меня вырвало. Я хочу просто посидеть и прийти в норму. О, пожалуйста, уйдите, - взмолилась Джемма. Ей хотелось остаться одной, совершенно одной, навсегда!

- Я все равно приносить порошки, - повторила Мария, направляясь к двери.

- Мария, я не хочу никого видеть, - напомнила ей Джемма. Ей нужно время, чтобы подумать, чтобы найти выход из этой страшной путаницы.

- Уже поздно, - улыбнулась с порога Мария, посчитав, что Фелипе станет приятным исключением. - Джемма быть плохо, - сообщила она ему. - Она тошнить, она падать в обморок. Я идти и приносить порошки.

Побледнев от этого сообщения, Фелипе подошел к ней.

- Беспокоиться не о чем... - прохрипела Джемма. Ее полный муки взгляд предостерегал его, удерживал от прикосновения к ней.

- Нет, есть, ты белая как мел...

- Меня тошнило. Не нужно было есть моллюсков - мой желудок их не принимает, - лихорадочной скороговоркой выпалила она и отвернулась, не в силах взглянуть ему в глаза. Эта встреча произошла слишком быстро. Она не хотела сейчас видеть его, слышать тревогу в его голосе, дышать с ним одним воздухом...

Он наклонился, положил ладонь ей на плечо, и это прикосновение каленым железом обожгло ее. Она резко отпрянула, подскочила и отошла к окну, подальше от него. О Боже, он не должен прикасаться к ней - никогда в жизни...

- Но ты потеряла сознание, - настаивал он. Она рывком обернулась к нему.

- А какая разница? Как ты посмел так со мной обойтись, использовать меня в своей войне с Агустином?.. - Он не должен узнать правду, почему она потеряла сознание. Ее измученный мозг не смог справиться с потрясением. И эта отвратительная тошнота никогда не пройдет: она занималась любовью со своим собственным...

- Прости меня, - мягко произнес Фелипе, как будто только сейчас осознал, что с ней произошло. - Мне так жаль, что ты оказалась замешанной в семейные дрязги.

- Думаешь, извинение поставит все на свои места? Да ты просто больной, Фелипе, и я ненавижу тебя за все, что ты сделал. В какие же злобные, порочные игры ты играешь! Издеваешься надо мной, издеваешься над Бьянкой.., да настанет ли этому конец? - Пылая от негодования, она не стала дожидаться ответа. - Все, чего ты желал, исполнилось. Ты наказал меня более чем достаточно, но никак не можешь остановиться. Теперь ты позвал Бьянку, чтобы окончательно добить меня. - Ей просто необходимо сделать это, выложить ему все. Только так она сможет избавиться от кошмарного чувства в душе.

- Бьянку привез Агустин.

- Ты мне сам говорил, что она приезжает на следующей неделе. Она была частью твоей игры в пытки. На этой ли неделе, на следующей ли - какая разница?

- Разница огромная.

- И что это должно означать? - О Боже, да зачем она спрашивает? Она же ничего не хочет знать, ей теперь все безразлично. Все в прошлом, настоящем и будущем.

- Сомневаюсь, что ты что-либо поймешь в таком взвинченном состоянии.

- Я понимаю одно, Фелипе: жестокость твою, Агустина, Бьянки, Все вы одним миром мазаны. А я - заложница в ваших сложных играх, которую можно использовать, а потом вышвырнуть вон. Великолепно, мне это подходит! Я и сама хочу убраться отсюда! - Ей необходимо уехать! Исчезнуть отсюда сию минуту!

Он двинулся к ней, и Джемма покачнулась, как будто кто-то внезапно перевернул комнату. Он остановился так близко, что, его дыхание теплом обдало ее лицо.

- Ты хочешь уехать после прошлой ночи? - холодно протянул он.

Тошнота волной поднялась из глубин ее желудка. Щеки обожгло жарким румянцем. Прошлая ночь! Как ей вынести воспоминание о ней? Она отвернулась, затуманенным взором уставилась в черноту за окном, но Фелипе рывком повернул ее к себе, взял за подбородок.

- Прошлой ночью мы занимались любовью, и месть здесь была ни при чем. То, что я сказал внизу, - сущая правда. Ты - вся моя жизнь... - настойчиво повторил он.

- Но ты - не моя жизнь! - выкрикнула Джемма с такой яростью, что его глаза вспыхнули ответным гневом. Он отпустил ее подбородок. - Ты сказал, что хочешь жениться на мне, - продолжала она, - но думаешь, я не понимаю, чем вызвано твое заявление? Ты ненавидишь отца и использовал меня, чтобы нанести ему удар...

Она замолчала, потому что сердце у нее разрывалось от боли. Если бы она знала правду, что Фелипе - сын Агустина, ничего этого не произошло бы. Их лондонскому роману ничто не могло помешать, это было назначено судьбой, но, если бы Фелипе не устроил ее приезд, она просто никогда бы не узнала этой правды!

- Ну почему, Фелипе, - вырвался у нее мучительный стон, - почему ты не сказал мне, что Агустин - твой отец?

Его глаза мерцали мрачным огнем, и Джемма ждала ответа, понимая, что он ничего не изменит. Да разве можно что-либо изменить? Но ей хотелось переложить ответственность с себя на чьи угодно плечи. Это все его вина, только его!

- Потому что это не имело никакого отношения к нашей жизни, - наконец произнес он.

Она закрыла глаза в мучительной покорности. Не имело никакого отношения к нашей жизни. О Господи, начиная с сегодняшнего вечера жизнь ее вообще закончилась.

- Уходи, Фелипе, - процедила она сквозь зубы. - Уходи из моей комнаты. Я больше не хочу тебя видеть, никогда.

- Но увидишь, querida, потому что мы хотим друг друга и ничто в мире этого не изменит! - Он скрипнул зубами, а потом произошло то, от чего она молила Бога ее защитить. Насильно сжав ее в объятиях, он приблизил губы к ее лицу. Стыд придал ей сил - стыд, гнев и отвращение. Она вырвалась из его объятий, не обращая внимания на жгучую боль в руках.

- Отправляйся к Бьянке, твое место рядом с ней! - выпалила она. - Я тебя предупреждала: твои занятия любовью ничего не изменят. Прошлой ночью ты взял мое тело, но не душу...

Он окаменел, как будто страшным ударом из него вышибли дух.

- Стерва! - рявкнул он, когда ярость, темной краской залив его лицо, вернула ему способность двигаться. - Холодная, жестокая стерва!

После этого он развернулся и вышел, с треском захлопнув за собой дверь.

Джемма безмолвно уставилась в пространство. На лбу у нее выступил холодный пот, она вытерла его дрожащими пальцами и подняла ладонь к лицу, будто ожидала увидеть на кончиках пальцев последние кусочки ее обескровленного сердца. Медленно опустившись в кресло у окна, она стиснула ноющие от схватки с Фелипе руки и застонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Она провела в таком положении большую часть жаркой ночи.

- Вас еще тошнить, Джемма? - спросила на следующее утро Мария, опустив поднос на тумбочку и подходя к окну, чтобы отодвинуть занавеску. - Фелипе, он вчера говорить, чтобы я нет приносить порошки, чтобы вы спать.

Джемма лежала на кровати. Она почти всю ночь не спала, лишь ненадолго забывшись уже на рассвете. События последнего вечера вымотали ее совершенно. Ей нужно уехать - по возможности, сегодня утром.

- Выпейте это, Джемма, - ласково приказала Мария.

Джемма с трудом приподнялась на подушках и едва удержала в руке стакан с разболтанными порошками, который подала ей Мария. Жаль, что в стакане не стрихнин, это было бы прекрасным выходом из кошмарной путаницы; Джемма проглотила лекарство, и в голове почти мгновенно стало светлеть.

- Сеньор де Навас, он хотеть вас видеть в десять...

- Фелипе? - хрипло вырвалось у Джеммы. Она подняла на Марию недоверчивые глаза. После вчерашнего вечера она бы могла поклясться, что он больше ни за что не захочет с ней встречаться.

- Нет Фелипе - Агустин. В его кабинете в десять.

- Но уже почти десять!

- Si, вы поспешить, он не любить, чтобы опаздывать.

- Я не опоздаю. - Джемма решительно выбралась из постели. Так, значит, Агустин желает ее видеть? Чтобы избавить "Вилла Верде" от ее присутствия? С величайшим удовольствием она покинет это жуткое место.

Причесавшись на скорую руку, она натянула легкий сарафанчик и выскочила из комнаты. Если в мире есть хоть капля справедливости, то Майк в этот момент как раз заводит мотор самолета. Она сбежала вниз по лестнице, постучала в кабинет и вошла, не дожидаясь ответа.

Утром Агустин де Навас выглядел не менее сурово, хоть и оделся попроще - в легкие серые брюки и белую рубашку с короткими рукавами. Он сидел за столом и, увидев, что она вошла в кабинет, откинулся на спинку кресла.

В этот миг все снова навалилось на нее - прошлый вечер, его спор с Фелипе, Бьянка, злобно подливающая масла в огонь, новость Марии. Она почувствовала себя совершенно больной, на грани обморока, и это состояние, должно быть, отразилось на ее лице, потому что Агустин настоял на том, чтобы она тут же села. Джемма буквально упала в кресло с другой стороны стола.

- Мария сказала, что вы съели блюдо, которое не переносите. Довольно глупо, вам не кажется?

- Полный идиотизм, - согласилась Джемма, к которой вернулись мужество и присутствие духа.

- Я приношу свои извинения за наше поведение вчера вечером. С нашей стороны это была неописуемая дикость, а вы ведь гость в нашем доме.

Джемма покачала головой:

- Я не гость в вашем доме, сеньор...

- Называйте меня Агустин. Согласно кивнув, она продолжила:

- Я приехала сюда, чтобы выполнить определенную работу, и сожалею, что из этого ничего не вышло.

Очевидно, он не слышал ее, поскольку в следующее мгновение заявил без обиняков:

- В Лондоне у вас был роман с моим сыном. Я бы хотел услышать об этом.

Она удивилась; ее глаза округлились.

- Не думаю, что это имеет к вам какое-то отношение, - быстро проговорила она. Она не желала не только рассказывать, но даже и думать об этой истории.

Он повел бровью.

- Вот как? Вы здорово нарушили мои планы относительно судьбы сына. Полагаю, что это имеет отношение ко мне.

- Но не ко мне! - твердо заявила Джемма. Она не желала подвергаться перекрестному допросу, как будто она преступница. Она не совершила ничего страшного - во всяком случае, сознательно. - Меня вам бояться нечего. Я не собираюсь замуж за вашего сына. И намерена уехать как можно скорее.

В ответ на это высказывание он наградил ее язвительной улыбкой.

- Вас пригласили сюда для того, чтобы вы написали мой портрет, - и вы его напишете.

Джемма от неожиданности даже раскрыла рот. Нет, только не это, только не тактика жесткой руки с его стороны - она уже достаточно натерпелась от Фелипе!

- Вы не понимаете...

- Вас пригласили написать мой портрет, и вы это сделаете.

- Я хочу разорвать контракт, - с вызовом бросила она. Она не может остаться. Даже если ей придется потерять уйму заказов - она согласна, лишь бы освободиться. - Вы не хотите этого портрета, а я не хочу его писать...

- Потому что я отказываюсь дать согласие на брак с моим сыном?

- Мне кажется, Фелипе достаточно взрослый, чтобы самостоятельно принимать решения, но дело не в этом. Я не хочу выходить за него - все остальное ни при чем. - Конечно, он не может знать, насколько этот брак невозможен в любом случае. Да, именно невозможен!

Он поднялся на ноги - высокий, величественный - и обошел стол, чтобы быть поближе к ней. Присел на край стола.

- Вы уже дважды сказали, что не хотите выходить за него. Это меня удивляет. Большинство женщин продали бы душу дьяволу, чтобы стать женой моего сына. Вы любите его?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Джемма чуть не поперхнулась. Она заставила себя успокоиться и выдавила ответ:

- Это мое дело.

- Вы его любите.

Она больше не в состоянии была этого выносить. Если бы ей не требовалось его разрешения на то, чтобы Майк увез ее отсюда, она молнией вылетела бы из комнаты.

- Ваши вопросы кажутся мне вызывающими, - отозвалась она, не справившись с обидой в голосе.

- Извините, я не хотел вас обидеть. - Он произнес эти слова так мягко, что у Джеммы подпрыгнуло сердце. Нежность. Подобного качества она в нем не ожидала, даже не думала, что он на него способен.

- Вы.., вы меня не обижаете. Я.., я понимаю ваш интерес.

- Верно, мне интересно, - пробормотал он. - Вы мне любопытны.

Джемма внезапно почувствовала, что должна быть настороже. И не заметишь, как проговоришься, расскажешь что-либо связанное с матерью, напомнила она себе и предприняла отвлекающий маневр:

- Вы мне тоже любопытны. - (Он удивился.) - Почему вы считаете своей обязанностью устраивать брак своего сына?

Глаза его предупреждающе сузились.

- Теперь ваши вопросы кажутся мне вызывающими, но в плане разъяснения я в какой-то мере ваш должник. Вы наверняка слышали выражение "держаться своих". Я хочу, чтобы Фелипе женился на одной из "своих".

- Почему? - напрямик спросила Джемма.

- Потому что так должно быть. Вы принадлежите к другой культуре и не знаете наших обычаев. Фелипе будет куда спокойнее, если его жена окажется одной с ним культуры.

Культура как экспериментально выращенный микроб!

- Удобный брак? Мне казалось, что о них забыли еще со времен Чарльстона. Ваш брак тоже был таким? - Она осознала, что задает этот опасный вопрос ради своей матери. Пытается выудить хоть каплю информации о нем.

- Да, - признался он.

- И.., и вам посчастливилось полюбить? - Зачем она это делает? Ее мама любила этого человека, все еще любит его, так зачем же узнавать то, что может ее задеть?

- Для хорошего брака любовь не нужна; любовь может прийти позже, негромко произнес он.

Но к вам не пришла, хотелось ей добавить. По его тону Джемма догадалась, что его брак так и не стал удачным. Она проследила, как он обошел стол, снова сел в свое кресло, и гадала, что вызвало горечь на его лице.

- Если вы себя чувствуете в силах, я бы хотел начать работу сегодня.

- То есть.., портрет? - недоверчиво прошептала Джемма. - Но.., я не хочу. То есть.., это невозможно.

- Нет ничего невозможного. Нелегко - может быть, но не невозможно.

- А вам не кажется, что это несправедливо, несправедливо по отношению ко мне - после всего, что случилось? - с жаром запротестовала Джемма. - Вы продолжаете надеяться, что после вчерашнего вечера я здесь останусь? - А особенно после той ночи и после всего, что я узнала, рвался из нее крик. Но об этом никому не расскажешь. Какая кошмарная тайна тяжким грузом легла на ее душу до конца ее дней!

Его глаза снова сузились.

- Я поговорю с Бьянкой. Она не станет вас беспокоить - если вы этого боитесь. Что же касается Фелипе, то это ваша личная забота. Вы все это начали, вам и выпутываться. Возвращайтесь сюда в два часа, чтобы приступить к работе. А сейчас - извините, у меня дела.

Джемма поднялась, полная решимости настоять на своем, но он, рассеянно помахав ей рукой, снял трубку. Она круто развернулась и пулей вылетела из кабинета.

Нет, это невероятно. Сначала Фелипе помешал ей уехать, а теперь вот Агустин. В замешательстве запустив пальцы в волосы, она вышла из дома. Она не останется. Нет, черт возьми, ее решение непреклонно!

Она обнаружила Фелипе в саду с орхидеями.

- Я бы хотела, чтобы ты поговорил со своим отцом, - начала Джемма, когда он повернулся к ней. Он пересаживал изящную голубую орхидею, и его сильные загорелые ладони, бережно поддерживающие цветок, составляли разительный контраст с экзотическим растением. Его руки, временами такие нежные, дразнящие, волнующие... Она сильно прикусила губу, чтобы справиться с жаркой волной возбуждения.

- В связи с чем? - натянуто спросил он.

- Я не могу остаться, ты же знаешь, что не могу! - Правда, ему неизвестно - почему, и он никогда не узнает настоящей причины, по которой она хочет, чтобы их разделял океан.

- Агустину ты понравилась. Он хочет получить портрет, и ты его напишешь. Фелипе снова занялся пересадкой, как будто Джемма была всего лишь надоедливой мухой, которая мешала его работе.

- Меня не интересуют мысли Агустина по поводу меня или же портрета. Я хочу просто исчезнуть из вашей жизни.

- Но тебе это не удастся. Я хочу, чтобы ты осталась, и Агустин хочет, чтобы ты осталась...

- Но тебе-то я зачем, Фелипе? - с горечью воскликнула она. - Очередное наказание? Или же тактика переменилась? Ты что, устал от Бьянки и хочешь использовать меня, чтобы избавиться от нее?

- Мне не нужно тебя использовать, чтобы...

- Понятно, потому что она тебе нужна. А я тебе нужна просто для того, чтобы довести меня до бешенства и поиздеваться над отцом. Ты зря тратишь со мной свое время, и подозреваю, что и с Агустином ты зря так себя ведешь. Он, кажется, весьма сильный и волевой человек.

- Я тоже, - жестко добавил он.

- Послушай, честное слово, меня не интересуют ваши разбирательства. Вы оба кажетесь мне парой удавов - такие же скользкие и удушающе перекрученные. Мне плевать, если вы даже задушите друг друга насмерть, но меня оставьте в покое! - Он улыбнулся, и это еще больше разозлило Джемму. - Похоже, ты не принимаешь меня всерьез! - взвилась она.

- Нашу ночь любви я действительно принял всерьез...

Она страдальчески поморщилась.

- Замолчи! Это все твоя вина, и если бы ты был хоть чуточку мужчиной, то признал бы это!

- Если бы я был хоть чуточку мужчиной, то заставил бы тебя замолчать!

- Вот это по-латиноамерикански, не так ли? Но сейчас не восемнадцатый век, хотя здесь, похоже, об этом и не догадываются. "Вилла Верде" живет в самом настоящем феодализме по сравнению с нормальным цивилизованным миром.

- Просто разные планеты, Джемма! - уточнил он. - Бог мой, кажется, я счастливо отделался: брак с тобой был бы невыносимым.

- А-а, так ты признаешь, что не хочешь на мне жениться и что это дурацкое предложение было лишь ловким ходом, чтобы взять верх над отцом? Великолепно, твои слова - просто музыка для моих ушей! - захлебнулась от сарказма Джемма. Теперь можешь спокойно устроить свое будущее с Бьянкой - брак с ней, без сомнения, превратится в ходьбу по колючей проволоке, чему ты со своим садистским характером, я уверена, будешь чрезвычайно рад!

- Я не собираюсь на ней жениться, - произнес он ровным тоном, игнорируя ее желчные колкости.

- Ты уверен? У меня создалось твердое впечатление, что именно этого хочет твой папочка.

Она все же задела его, и он окинул ее насмешливым взглядом.

- Наряд стервы пришелся тебе впору.

- А ты как будто родился в костюме палача! Взгляды их скрестились в безмолвном поединке. Когда-то они были любовниками - а теперь враги, и слава Всевышнему, подумала Джемма. Это единственно возможный выход - снова и снова оскорблять друг друга.

Он вернулся к своим орхидеям.

- Как бы сильно я ни желал от тебя избавиться, но, к сожалению, ничего не могу поделать. Агустин хочет, чтобы ты осталась, а Агустин всегда получает то, что хочет.

Джемма скрестила руки на груди.

- Это явно противоречит только что сказанному тобой же.

- Насчет брака с Бьянкой? - Его губы искривились. - Тут ты права. Пожалуй, я перефразирую. Агустин иногда получает то, что хочет. И чем больше я нахожусь в твоем обществе, тем более привлекательным для меня становится брак с Бьянкой.

Джемма впилась ногтями в ладони. Еще совсем недавно эти слова разбили бы ей сердце. Теперь же ей приходится терпеть их и признать возможность такой перспективы: Фелипе - муж Бьянки. Это все же лучше, чем сама она - жена Фелипе, своего единокровного брата!

- Пожалуйста, поговори с Агустином, - умоляюще попросила она. - Я не в силах здесь оставаться. Ты можешь устроить, чтобы я улетела уже сегодня? Ты сам знаешь, что так будет лучше.

Услышав ее кроткий, умоляющий стон, Фелипе рывком обернулся к ней, и в его глазах засветилась такая тревога, что Джемме захотелось броситься к нему в объятия, чтобы услышать, что все это лишь ночной кошмар, что она проснется и жизнь снова станет спокойной и счастливой.

Она вся напряглась, когда Фелипе приблизился и изучающе уставился на нее словно он пытался прочесть в ее глазах то, что она никак не могла ему объяснить.

- Не надо, Фелипе. - От ужаса у нее по спине забегали мурашки. Пожалуйста, не дотрагивайся до меня.

- А что будет, если дотронусь, Джемма? - с угрозой проговорил он. - Может быть, тогда мы вырвемся из этого кошмара и будем любить друг друга, как в ту ночь?

Значит, для него это тоже кошмар, только по другой причине. Любит ли он ее? В его голосе звучала любовь, а Джемме впервые хотелось, чтобы ее не было.

Он стоял радом, вглядываясь в ее затуманенные карие глаза, а она боролась с искушением. Боже, каким искушением было рассказать ему правду; признаться, что она любила его всей душой и любит по-прежнему, но она больше не свободна в этой любви - как и он. Их любовь запретна, порочна, она не должна была родиться и не имеет права на жизнь. Даже примириться с прошлым, с мыслями о том ужасе, что они по незнанию сотворили, и то будет невероятно сложно, но их будущее? Их будущего не существует.

Со слезами на глазах, с пересохшим ртом она выжала из себя слова, мысленно взмолившись, чтобы они поставили точку на этих пытках.

- Я не люблю тебя, Фелипе. Возможно, именно в этом причина того, что я не позвонила тебе в Нью-Йорк. Чувство мое было недостаточно глубоким. У нас был роман - и все...

- Ты хочешь сказать, что нам было хорошо в постели? - тихо переспросил он, и она опустила глаза, охваченная таким стыдом, что готова была сгореть на месте.

Что же они наделали? Вот чем заканчивается безрассудная любовь к совершенно незнакомому человеку. Вот что значит броситься сломя голову в объятия, не зная ни кто он, ни что он. Он подхватил ее на ее собственной выставке.., случайное знакомство? Но нет же.., они любили друг друга, искренне, открыто, не думая о том, что... О Господи, какое наказание, какая пытка за необдуманный порыв! Он ее брат.., она его сестра...

- Да, именно это я и хочу сказать. И больше ничего не было, - хрипло и холодно прошептала она.

Жилка отчетливо пульсировала у него на шее, и он, казалось, целую вечность не отрывал глаз от ее лица, а потом отвернулся, и Джемма поняла, что она все-таки сделала это: произнесла те последние, жестокие слова, которые раз и навсегда покончат с этой пыткой.

- Вы собираться, Джемма? Я нет понимать. Джемма подскочила и стала к Марии боком, надеясь, что та не заметит ее воспаленных глаз и красных пятен на щеках. Вернувшись к себе в комнату, она рыдала до изнеможения, и теперь распухшее лицо служило тому доказательством. Но легче ей нисколько не стало. Она изнемогала от боли.

- Я уезжаю, Мария, - мрачно сообщила Джемма и, захлопнув замки на чемодане, разогнула ноющую спину.

- Я нет понимать, - печально повторила Мария. - Сеньор де Навас, он посылать меня за вами. Сказать, вы опаздывать.

Черт бы побрал Фелипе! Он так и не поговорил с Агустином, а она была уверена, что он это сделает. Она убедила сама себя, что после их ссоры в оранжерее он решит наконец избавиться от нее окончательно.

- А где Фелипе?

- С.., с Бьянкой идти в конюшни. Они кататься.

Джемма не сдержала улыбки - правда, довольно мрачной. Фелипе даром времени не теряет. Любовь к лошадям объединяет их - как и еще уйма вещей, к которым им путь не заказан...

- Ладно, - буркнула она скорее себе, так как почувствовала, что у нее нет другого выхода, кроме как остаться. Она сомневалась, что Агустин снизойдет к ее мольбам. А Фелипе... Неужели он все еще не оставил мысли о наказании? Видимо, да, ибо, и пальцем не пошевелил ради того, чтобы высвободить ее из этой западни. Без сомнения, скоро выложит перед ней очередную порцию притязаний. Поехал кататься на лошадях с Бьянкой! Пытается побольнее ее ударить - или же просто предпочитает общество своей кузины? Джемме было все равно. Похоже, портрет ей таки придется написать, так как иного пути к свободе у нее нет. Если Фелипе вернется в объятия своей кузины - вполне возможно, что портрет будет готов в рекордно быстрые сроки. - Ладно, - повторила Джемма. Она справится. Теперь она чувствует в себе силы для борьбы. - Не могли бы вы прислать Пепе за моим чемоданом, Мария? Даже если я и останусь, то не в доме...

- Я нет понимать... - округлила глаза Мария. Джемма улыбнулась.

- Все в порядке, Мария, особенно и понимать-то нечего. Я перееду в студию, только и всего. Знаю, что Агустин придет в бешенство, но по крайней мере я не буду вертеться у всех под ногами.

Несколько секунд Мария глазела на нее в благоговейном ужасе, а потом покачала головой:

- Вы есть сумасшедшая, вот что!

- Точно, Мария, вы правы! - тяжело вздохнув, согласилась Джемма.

Глава 7

- Вы опоздали, а я было решил, что вы уже поняли: я не выношу непунктуальных людей! - возмущенно встретил ее Агустин, когда Джемма появилась на пороге его кабинета.

Она едва удержалась от истерического смеха. Дела идут все хуже и хуже. Нет, они все сумасшедшие, эта семейка де Навас!

Остановившись перед его столом, Джемма сама перешла в наступление:

- Я не хочу писать ваш портрет. Я хочу уехать, но...

- А карьеру продолжить хотите? Так вот, вам нечего будет продолжать: если я захочу - она тут же закончится!

Опять угрозы! У этого человека и его сына, может быть, и есть разногласия, но характерами они похожи как две капли воды. Грубые, жестокие, злобные эгоисты! Она нисколько не сомневалась в их способности полностью разрушить ее карьеру.

Собравшись с силами, Джемма продолжила ровным тоном:

- Вы позволите мне закончить? Я не хочу оставаться, но, поскольку вы не разрешаете мне уехать, я останусь на определенных условиях...

- Не пытайтесь со мной торговаться...

- Что вы, ничего подобного, уверяю вас! Я знаю, чего хочу, и намерена это получить, - тон Джеммы был суровым. - Вы можете угрозами заставить подчиниться свою семью, Агустин, но не меня.

Ее душил горький смех. Она и есть его семья, его родная кровь и именно поэтому выступает против него. Все дело в генах. Какая-то их часть наличествует и в ней.

- Меня сюда пригласили для выполнения определенной работы, и я эту работу выполню, но я не желаю иметь ничего общего на личном уровне ни с одним из вас. Я хочу переехать в студию, работать там, спать там, есть...

- О чем вы, черт возьми, говорите? - резко оборвал ее Агустин. - Что за студия?

Студия была сокровенным капризом Агустина, он соорудил ее для любимой женщины. Ни единая душа не смела приближаться к этому месту. А Фелипе нарушил запрет, и теперь Джемма поняла, зачем он это сделал - не для того, чтобы облегчить ей работу, но чтобы вонзить Агустину нож в спину. На долю секунды она прониклась сочувствием к человеку, который стоял перед ней. Он казался уязвленным и сбитым с толку.

Джемма кивнула в сторону двойных дверей, запертых с тех пор, как она закончила портрет Кристины.

- Извините, - пробормотала она, - мне искренне жаль, но, ожидая, пока вы вернетесь из Маракайбо, я писала портрет Кристины. И работала в студии, поскольку другого подходящего места не нашлось. В доме слишком темно и... Голос ее беспомощно затих. Она ждала вспышки негодования, гневных слов, которые, без сомнения, должны были сорваться с его губ.

Белый как мел, Агустин не сводил с нее глаз.

- Почему вы извиняетесь? - тихо спросил он. Он не взорвался от ярости, и для Джеммы это все объясняло. Он был оскорблен до глубины души. Если Фелипе преследовал именно такую цель, то он в ней вполне преуспел. О Боже, как жестоко все они обращаются со своими чувствами.

- Потому что я догадалась, что значит для вас эта студия, - мягко ответила Джемма. - До меня дошли слухи о том, почему вы ее построили...

Он остановил ее едва заметным жестом руки и медленно, как будто не доверяя услышанному, покачал головой. Больше он ничего не хотел слышать.

- Пусть Мария поможет вам устроиться. Полагаю, в данных обстоятельствах вам в самом деле лучше жить там. - Он поднял на нее глаза. - Вам было тяжело, верно?

Со своей проницательностью он тотчас догадался, что ей пришлось пережить с Фелипе. Джемма не отводила взгляда, между отцом и дочерью на мгновение протянулась невидимая нить, только откуда взялось это впечатление - Джемма не могла сказать наверняка.

- Да, нелегко, - призналась она, но на этом ее признания и закончились. Она гордо вскинула подбородок. - Если я устроюсь уже сегодня, то завтра можно начать прямо с утра, вы согласны?

Он кивнул:

- Принимается.

- Что здесь происходит? - закричал Фелипе, врываясь в студию.

- Я переехала сюда, - холодно ответила Джемма. - А ты что подумал?

Она развешивала платья на перекладине, которую Пепе пристроил поперек глубокой ниши в стене. Вышел временный шкаф, вполне подходящий для ее очень недолгого пребывания здесь. Мария застелила кушетку чистым бельем, снабдила крохотную ванную полотенцами, а кухню - огромным количеством кофе и чая. Теперь у Джеммы было все, что требуется.

- И в чем смысл всего этого?

- Держаться от тебя как можно дальше.

- Оставь свое чертово ребячество, Джемма. Во всем этом нет необходимости.

- Нет, есть, учитывая, что ты и не подумал поговорить со своим отцом о моем отъезде.

- Я говорил, но он захотел, чтобы ты осталась.

Джемма с треском захлопнула крышку чемодана и задвинула его в угол. Итак, он все же хотел избавиться от нее. Она должна была бы обидеться, но вместо этого почувствовала страх. Получив отпор у отца, он теперь наверняка направит свою ярость на кого-нибудь другого, а в данный момент она для него превосходная цель. Ее нервы больше не выдержат. Сейчас ей в жизни хотелось только одного - чтобы ее оставили в покое и дали возможность работать над портретом.

- Да, похоже, он таки хочет получить свой портрет, - пробормотала она.

- Весьма сомневаюсь. Думаю, он оставил тебя здесь, чтобы насыпать как можно больше соли на мои раны.

- Вот в этом весь ты! - возмутилась она. - Дьявольская злоба из тебя так и рвется!

- Я знаю Агустина лучше, чем ты... Уперев руки в бедра, Джемма бросила ему в лицо:

- А я думаю, что ты его вовсе не знаешь! Проницательная улыбка скользнула по его губам.

- Да вы в самом деле очаровали друг друга.

Ты его защищаешь, а он позволил тебе вторгнуться в святилище его любви. Будь осторожна, радость моя, Агустин своими чарами увлечет тебя в постель, если ты не будешь бдительна.

Она стояла слишком далеко, чтобы залепить ему пощечину за подобное кошмарное предположение. Но ведь он не знает всей правды, напомнила она себе, хотя обида от этого не стала меньше. Медленно разжав кулаки, она сухо проговорила:

- После тебя мне сам Сатана не страшен. Расстояние между ними исчезло в один небывало краткий миг. Железной хваткой вцепившись в запястье Джеммы, Фелипе помахал перед ее носом ее же собственной безвольно повисшей рукой.

- Если бы я хоть на мгновение поверил... Она сжала пальцы в кулак.

- Поверил во что? Что я интересуюсь твоим отцом? Да ты мне просто жалок! А теперь убирайся отсюда, иначе я завизжу, и твой отец обрушится на наши головы.

Он отшвырнул ее кулак как какую-то омерзительную тварь. Молча, не отводя от него полного ненависти взгляда, Джемма растерла онемевшую руку. Вот к чему они пришли в своих отношениях - забрасывают друг друга оскорблениями, и каждый старается ударить побольнее. И это к лучшему, снова напомнила она себе. Пока длится словесное истязание, что-нибудь другое вряд ли произойдет.

- Ты находишься в моей спальне, - ледяным тоном сообщила она. - А я сюда допускаю лишь тех людей, которых люблю.

- Например, моего отца?

Охваченная презрением, Джемма стойко выдержала его взгляд. До сих пор она думала, что выпила чашу страданий до дна, изведала все унижения, которые только может преподнести человеку жизнь. Но вот теперь ее обвиняют в вожделении к собственному отцу. Она не станет делать скидку на неведение Фелипе о том, что человек, в страсти к которому он ее обвинил, не только его, но и ее родной отец. Раз он настаивает на своем предположении - что ж, к чему ей отрицать? Она горела желанием наказать его, пусть даже за счет собственного достоинства.

Джемма многозначительно пожала плечами.

- Он такой привлекательный... Фелипе схватил ее за подбородок и сжал с такой силой, что у нее от боли приоткрылся рот.

- Если бы я хоть на мгновение поверил... - повторил он. Внезапно взгляд его потемневших глаз упал на соблазнительную припухлость ее приоткрывшихся губ, и он грубо прижался к ним ртом, покусывая зубами, пока она не ощутила вкус собственной крови. От ужаса, который был страшнее боли, у нее свело желудок и потемнело в глазах. Отчаянно оторвав губы, она услышала его смех. Теперь я знаю, каково это - целовать взбесившуюся ведьму!

- Теперь я знаю, каково это - когда тебя целует Микки Маус! - взвизгнула она в ответ.

Он захохотал, покидая студию, но в этом смехе не было добродушного веселья, он сулил новые наказания, новые пытки, и Джемму передернуло от страха, только это был не тот страх, на который он рассчитывал. Отвращение двигало ею, когда она подняла руку и яростно стерла следы его поцелуя со своих губ.

- Будь моя воля, я написала бы вас без пиджака, с вашими любимыми орхидеями в руках. Уверена, что в этом случае вы чувствовали бы себя свободнее.

Агустин рассмеялся.

- Сомневаюсь, что совет директоров одобрил бы это. А что, я выгляжу напряженным? - Он поправил воротник легкого серого пиджака, как будто это могло избавить его от напряжения.

- Вначале - да, - улыбнулась Джемма, смешивая краски.

- Знаете ли, не так-то это просто. - Он неловко шевельнулся на стуле с прямой спинкой. Положение главы совета директоров требовало именно такого стула.

- Хорошо понимаю вас, - Джемма рассмеялась. - Я как-то позировала в художественной школе, и сидеть в одном положении, не двигаясь, показалось мне самой настоящей мукой. Я вам искренне сочувствую.

Чуть отступив от холста и закусив зубами кисть, она большим пальцем сделала несколько мазков на портрете. Работа продвигалась прекрасно - лучше, чем можно было предполагать. На первом сеансе Агустин де Навас был скован, неестествен, они оба испытывали неудобство. Но теперь, к концу четвертого сеанса, им стало хорошо и спокойно друг с другом.

- Разомните ноги, я пока приготовлю кофе, а после еще полчасика поработаем, если, конечно, вы выдержите.

Агустин поднялся, лениво потянулся, подошел к холсту, как обычно после сеанса, и стал рассматривать портрет, потирая подбородок и время от времени прищуривая темные глаза.

Джемма кипятила воду для кофе на крошечной плитке и бросала на него любопытные взгляды. Реакция людей на собственное изображение на холсте всегда ее интересовала. А реакция Агустина - более, чем чья-либо еще. Он - ее отец. Работа над его портретом странным образом воздействовала на ее чувства. Каждое движение кистью что-то добавляло к его портрету - на холсте - и для нее самой. Здесь, в этой студии, он был другим. Резкие черты его жесткого характера сглаживались. Их беседа поначалу не складывалась, но потом полилась свободнее. Иногда они вовсе не разговаривали, но это не имело никакого значения - между ними даже молчание говорило о раскованности.

Джемма налила две чашки кофе. Он ей нравится - это она поняла и догадывалась, что сама нравится ему; Чувство было приятным.

- Фелипе когда-нибудь сюда приходит? - неожиданно спросил Агустин, принимая от нее чашку с кофе. Он снял пиджак, распустил галстук и теперь стоял, облокотившись на раковину. Интересно, размышляла Джемма, что подумал бы Фелипе о своем отце, если бы увидел его сейчас? Агустина трудно было назвать холодным, жестоким негодяем, каким окрестил его Фелипе.

- Нет, - спокойно ответила Джемма. - Он слишком занят Бьянкой, чтобы приходить сюда. Вас должно это радовать.

- Но вас - не радует? Она улыбнулась ему.

- Шесть месяцев назад я думала, что с исчезновением Фелипе жизнь моя закончилась. Но я выжила - и снова выживу.

- Вы - сильная девушка, - его слова прозвучали как комплимент. - А почему Фелипе исчез?

- Я.., не знаю, но он улетел с Бьянкой в Нью-Йорк.

Припоминая, Агустин де Навас сузил глаза.

- Верно, по моей просьбе... - (Джемма нахмурилась.) - Они - мои единственные наследники, и бумаги требовали их подписей...

Фелипе должен был бы рассказать ей об этом; вместо этого он позволил ей поверить в то, что... Да какая теперь разница? Если бы он рассказал ей правду, она приняла бы ее, и сейчас они, наверное, были бы женаты. Она давилась кофе, борясь с краской, заливающей ее лицо при этих мыслях. Неважно, сколько пройдет лет, неважно, сколько сил она прикладывала, чтобы доказать самой себе, что сделанного не воротишь, - никогда ей не смириться с тем фактом, что Фелипе приходится ей единокровным братом, а они были любовниками.

- Бьянка со временем станет ему хорошей женой, - произнес Агустин, как будто считая, что должен ей что-то объяснить. - Сейчас она еще молода, как жеребенок, но очень скоро он ее взнуздает и приручит. Она латиноамериканка, как и он сам, - всегда лучше держаться своих. - Его многозначительный взгляд напоминал об их предыдущем разговоре.

Боль терзала ее, но теперь она уже могла улыбнуться в ответ на это замечание.

- Вы именно поэтому оставили женщину из Европы, которую любили, и женились на той, что вам выбрал в жены отец? - Джемма понимала, что, задавая этот вопрос, ступает на лезвие ножа. Она даже не знала наверняка, любил ли он ее маму, но эта студия была построена - значит, чувства его были чрезвычайно сильны. Он улыбнулся.

- Сколько времени прошло, - задумчиво протянул он, - а слухи все тянутся.

- Вы построили это для нее, - Джемма обвела взглядом просторную студию. О студии знают все в округе, и слухи ширятся, со временем они превратятся в легенду. А ваша жена - она не возражала против всего этого?

- Моя жена считала все это невероятно забавным и не упускала случая высказать мне свое мнение в лицо.

К этому времени Джемма знала его уже достаточно, чтобы понять, что ему стоит огромных усилий сдерживать свой гнев. Она пожалела, что их разговор принял подобный оборот, потому что Агустин де Навас напрягся, как струна, и последующие полчаса были потеряны для работы.

Постепенно Джемма выучила расписание домочадцев и приспособилась к нему. Рано утром Фелипе и Бьянка пару часов катались на лошадях, купались, а потом, пока Бьянка загорала, красила ногти или докучала болтовней Майку, который, похоже, большую часть времени болтался вокруг в ожидании какого-нибудь задания, Фелипе работал в кабинете. Затем обед на террасе, после чего Бьянка уходила спать, а Фелипе возвращался в кабинет работать.

Выучив все это, Джемма успевала поплавать в бассейне перед Фелипе и Бьянкой и пообедать в студии между утренним и полуденным сеансами Агустина. В свободное время она прогуливалась по саду - но только тогда, когда поблизости никого не было. Она избегала всех де Навас, как будто боялась заразиться смертельной болезнью.

Мария и Кристина заглядывали в студию, приносили ей еду, но всегда в отсутствие Агустина. В общем, все шло прекрасно.

- Полагаю, самое время тебе прийти в норму и прекратить избегать нас.

Джемма, которая уже в десятый раз пересекла бассейн, одной рукой схватилась за поручень, а другой смахнула со лба мокрые пряди.

Сощурившись от солнца, она взглянула на Фелипе. Он сидел у края бассейна на корточках, и улыбки на его губах не было. Прошло уже три дня с тех пор, как она видела его в последний раз. Сейчас он казался еще более изможденным, чем в день ее приезда в "Вилла Верде". Бьянка, похоже, действовала на него не лучшим образом.

- А где Бьянка? - спросила Джемма, пытаясь показать, что хочет сохранить нормальные отношения. Ей вдруг пришло в голову, что Фелипе мог выучить ее расписание так же дотошно, как она сама выучила их.

- Тебе интересно?

- Нет, просто поддерживаю разговор. - Оттолкнувшись от края бассейна, она поплыла в обратную сторону.

Фелипе неспешно шел следом.

- Я думаю, тебе стоит присоединиться к нам за ужином сегодня вечером.

- А я не думаю, - фыркнула Джемма.

- Откуда такая стеснительность?

- Откуда такая настойчивость?

У другого конца бассейна она остановилась. Она не могла одновременно продолжать разговор и плыть, а он, совершенно очевидно, уходить не собирался. Его рука протянулась к ней, она приняла помощь, изо всех сил стараясь оставаться равнодушной, и он вытащил ее из воды.

Фелипе наклонился, подхватил с шезлонга полотенце и обернул вокруг ее плеч.

- Спасибо, - пробормотала она и отступила от него на шаг.

- Агустин говорит, что портрет получается великолепно. Как-нибудь загляну в студию и полюбуюсь.

- Не стоит беспокоиться. Налюбуешься вдоволь, когда он будет закончен. А сейчас прошу прощения, но я бы хотела принять душ и переодеться перед следующим сеансом твоего отца.

Поймав Джемму за руку, он развернул ее к себе. Даже не зная наверняка о его намерениях, она все равно была наготове.

- Не трогай меня, Фелипе! Нехорошо, если Бьянка увидит нас вместе. Да и твой отец, если уж на то пошло.

- Пытаешься разжечь небольшой семейный скандальчик? - холодно поинтересовался он, и от пристального взгляда его темных глаз у нее мурашки побежали по спине.

- Я - нет, а вот ты - несомненно. Это ты схватил меня. Довольно, отпусти мою руку.

- И не подумаю, - он сжал еще сильнее. - Хочется почувствовать, как ты трепещешь в моих объятиях.

- Содрогаюсь, хочешь сказать, - сладким голоском отозвалась она. Реплика, казалось бы полная сарказма, была тем не менее сущей правдой. Каждый раз, когда Джемма вспоминала о том, что они сделали, об их любви, об их ласках, она содрогалась от смертельного ужаса.

Он отбросил ее руку, как будто та внезапно обожгла его.

- Ты всем этим наслаждаешься, не так ли?

- Солнцем, водой - да, от души.

- Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, - съехидничал он. - Не смей играть со мной, Джемма. Меня это страшно злит.

- Прекрасно, я рада, что могу с такой легкостью вызывать твою ярость. Мне доставляет неописуемое удовольствие отплатить тебе за все то, что ты со мной сделал.

- Ты отказываешься с нами есть, ты нас избегаешь. Это совершеннейшее ребячество.

- Спорить не стану. Однако доживи я хоть до двухсот лет - мне все равно никогда не дорасти до размеров ребячества семейки де Навас.

- Ты нас уже переплюнула, радость моя. Даже Бьянка демонстрирует большую зрелость, чем ты сейчас.

- Рада за нее, - парировала Джемма. - Я-то всегда считала, что она достигла зрелости головастика! - Она пожала плечами. - Радуйтесь жизни в стоячей воде обоюдных эмоций.

- Радуемся, не сомневайся, - злобно произнес он. - Благодаря тебе Бьянка стала вдруг такой покладистой.

Джемма повернулась к нему спиной, успев на прощание бросить полный отвращения взгляд. Итак, тем самым "жеребцом-соблазнителем" оказалась в конце концов она... Фелипе вызвал ее сюда, чтобы показать Бьянке, чего она может лишиться. Неужто в этом была необходимость? Бьянка ведь и так без ума от своего кузена! Потуже запахнув халат, Джемма зашагала прочь от него. Плевать ей на все это, убеждала она себя, припустив бежать, как только оказалась вне поля его видимости. Она мчалась через кипарисовую аллею, вокруг виллы - в свое убежище, в студию. Все, все здесь друг друга стоят. Пусть они катятся к дьяволу.

Она встала под душ и поняла, что дрожит от гнева и горькой тоски. Как они дошли до такого? Ярость, обиды, оскорбления - и теперь их чувства разодраны в клочья. Ну почему Фелипе не может просто позволить ей спокойно закончить работу, а потом уехать навсегда?

Крик ужаса застыл в ее груди, когда чья-то рука внезапно отдернула занавес в душе. Даже если бы Фелипе, с ножом в руках, намеревался последовать примеру Нормана Бейтса из "Психопата" - и то ее испуг не был бы сильнее.

- Какого черта ты тут делаешь! Напугал меня до полусмерти, - хрипло выдавила она. Сейчас она не знала даже, что страшнее - перспектива смерти от кухонного ножа или мысль о том, что Фелипе протянет руку и дотронется до ее обнаженного тела.

Он протянул руку, завернул кран - и в студии внезапно наступила гробовая тишина. Прислонившись к кафельной стенке, Фелипе обратил пристальный, изучающий взгляд на ее мокрую обнаженную фигуру.

В черной глубине глаз она внезапно распознала огонек желания. Серебряный блеск, вспышка пламени - и Джемма поняла, зачем он здесь.

- Нет, Фелипе, - ее голос прозвучал едва слышным шелестом. Она дернулась к занавесу, вцепилась в него, натянула край на себя. Если Фелипе дотронется до нее, если он сейчас протянет руку и сорвет с нее занавес - она просто умрет!

- Нет, Фелипе, - насмешливым эхом отозвался он, устрашающе медленно поднимая руку, чтобы убрать с ее лба мокрую прядь. - Ты хочешь сказать "да", верно, querida?

О Боже, нет, она не хочет! Раньше, но не теперь, и никогда! Его пальцы смахнули капельки воды с ее щек. Медленные, чувственные прикосновения вызвали в ней жуткую панику. Даже учитывая то, что она знает, неужели она не в силах бороться с отчаянным желанием, которое он в ней вызывает? Возможно ли, чтобы даже теперь она хотела его, изнывала от тоски по его ласкам? От этих мыслей тошнота подступила к горлу. Ее мозг не справлялся с этим потрясением. Сама не своя от боли и шока, она беспомощным жестом подняла руку и сбросила его ладонь со своей щеки.

- Как легко мне удается вызывать в тебе желание, - насмешливо произнес он. - Ты изо всех сил пытаешься ненавидеть меня, но это невозможно. Я изо всех сил пытаюсь ненавидеть тебя, но это точно так же невозможно. Так в чем же дело, радость моя?

Джемма беспомощно покачала головой и опустила глаза. В этот миг она не знала абсолютно ничего, даже собственное имя вылетело у нее из головы. Она сходила с ума, теряла способность рассуждать, ее охватывало безумие.

Его рука снова поднялась к ее пылающим щекам, и Джемма яростным жестом схватила эту руку, отшвырнула от себя.

- Когда ты вобьешь себе в голову, Фелипе, что я не хочу тебя? - холодно, хрипло шепнула она. Она чудом нашла в себе силы поднять на него глаза. Другого пути нет. Посмотреть в лицо - так он сказал. И сейчас она именно так и поступала - смотрела в лицо человеку, которого любила запретной любовью, смотрела в лицо человеку, который никогда не будет принадлежать ей, смотрела в лицо собственному отчаянию за все, что случилось между ними. Она любила его, отдала ему сердце и душу - и теперь поняла, что такое настоящая пытка. Какая нелепость, что и Фелипе подвергал ее пыткам, но он и представить не может всю глубину ее страданий.

- А когда ты вобьешь себе в голову, что ведешь безнадежный поединок, querida? Ты же знаешь, что это не исчезнет. Стремление друг к другу...

- Не правда! - прервала она Фелипе, обратив к нему горящий взгляд. Это должно исчезнуть, должно! - Я больше не хочу тебя, Фелипе. Твое наказание основывалось на предположении, что я тебя обожаю, а без этого твои пытки теряют всякий смысл. Я не хочу тебя, я не люблю тебя, и ты, сколько бы ни угрожал, не сможешь причинить мне больший вред, чем уже причинил.

- Значит, не могу? - продолжал насмехаться он, угрожающе сузив глаза. Любишь ты меня или нет - это несущественно. Ты можешь сейчас ненавидеть меня до самого донышка твоей души, но стоит мне прикоснуться к тебе - и ты растаешь. Я могу протянуть руку, дотронуться до тебя прямо сейчас - и огонь вспыхнет с прежней силой. Ты не можешь отвергнуть то, чего хочет твое тело, радость моя; ты не можешь отключить источник, который питает твою сексуальность.

Могу, могу, безмолвно вопило все ее существо.

Но она не рискнула произнести этого вслух: для него эти слова прозвучали бы вызовом. И чтобы доказать ей обратное, он тут же постарался бы принять этот вызов. Если он дотронется до нее, всего лишь протянет руку и проведет своими чувственными пальцами по ее телу, как умеет лишь он один, - что с ней будет, как она отреагирует? Испытает ли она то отвращение, которое должна испытывать, или же не устоит перед желанием? Выжить после того, что между ними произошло, и так достаточно сложно. Неужели к этим воспоминаниям еще добавится вселяющая ужас мысль, что она может не устоять, если он подвергнет ее очередному испытанию?

- Агустин появится здесь с минуты на минуту, - про себя она взмолилась, чтобы этих слов оказалось достаточно для его ухода. Дура. Она что, действительно сошла с ума? Да когда это такое было, чтобы угрозой - прямой ли, замаскированной ли - можно было поколебать упрямство Фелипе?

Взгляд его помрачнел.

- Так вот в чем причина подобной странной застенчивости? Ты принимала душ перед приходом нового возлюбленного?

Джемма потуже завернулась в занавес, вцепившись в него так, что побелели пальцы. Они уже готовы были слететь с ее губ, слова правды, которые сломали бы жизнь всех троих. В воображении она произнесла их, представила себе гримасу отвращения, которая исказила бы красивые черты лица Фелипе. Это убило бы его. Этот гордый, заносчивый, жестокий человек умер бы от стыда и отвращения, если бы она сообщила ему, что Агустин - ее отец и что он, Фелипе, занимался любовью с единокровной сестрой. И Агустин... О Боже.., эти два неистовых, гордых латиноамериканца... Они никогда не узнают. Неважно, через какие страдания придется пройти ей, - они не должны узнать.

Джемма не проронила ни слова. Даже будучи уверенной в том, что раскрытие ею тайны навсегда положило бы конец издевательствам Фелипе, она не смогла этого сделать. Уж лучше пусть он доведет ее до умопомешательства, но никогда, никогда она не откроет ему свой страшный секрет.

- Ответь мне, Джемма, мой отец... Ты его теперь хочешь?

Она яростно отпихнула Фелипе. Занавес с треском оборвался, и Джемма, схватив полотенце, одним движением обернула его вокруг себя. Бежать было некуда! Одним взглядом она окинула всю студию, потом уставилась на него полными холодной ненависти глазами.

- Уйди, Фелипе! Прекрати меня преследовать! Просто исчезни из моей жизни!

Этот взрыв негодования ничуть не удивил его. Никогда, даже в порыве бешенства, она не могла заставить его принимать ее всерьез. Медленными шагами он направился к ней, и каждый шаг казался ей смертельным ударом кинжала, вонзавшегося в сердце. Оцепенев, она следила, как он остановился перед ней и порочная улыбка злобно изогнула уголки его рта.

- Итак, ты не отрицаешь. Просто визжишь, чтобы я оставил тебя в покое. Он покачал головой. - Мы с отцом, бывает, доводим друг друга до белого каления, но он не падет так низко, чтобы взять мою женщину.

- Я не твоя женщина! - Голос, казалось, поднимался из темных, страшных глубин существа Джеммы. Это даже не был ее голос, просто ей каким-то чудом удалось вызвать эти звуки. Силы Джеммы были на исходе. Она чувствовала, что сдается, и знала, что, если он не остановится, она выложит ему всю правду. Ей удалось собрать последние крохи мужества. - И никогда не буду твоей! - с жаром добавила она, поскольку знала, что это сущая правда.

Его взгляд угрожающе ощупал ее фигуру.

- Ты будешь тем, кем я захочу.

Неожиданным, быстрым движением он выбросил руку вперед, к полотенцу, единственной ее защите. В мгновение ока оно отлетело в сторону, и Джемма оказалась перед ним нагая, как статуя, у которой от ужаса горели глаза.

На какую-то долю секунды она уловила в его взгляде нечто странное, она даже не поняла что. Как будто он ощутил ее ужас и теперь пытался осознать его. Потом все исчезло, и глаза угрожающе сузились.

- Запомни только одно. Я знаю твое тело лучше, чем ты сама его знаешь. Я могу управлять этим телом так, как не под силу никакому мужчине, и не смей об этом забывать! - Он внезапно рассмеялся, и жилка на шее забилась в победном ритме. - Видишь, querida, тебя возбуждает один мой взгляд!

Стыд и унижение поглотили ее с головой. Она не способна управлять собственным сознанием, что уж там говорить о теле! Ему достаточно обратить взгляд своих черных глаз на ее тело - и она себя выдавала, несмотря на весь страх.

Руки Джеммы медленно приподнялись и накрыли груди - припухшие, с острыми кончиками сосков, отвердевших от устремленного на нее взгляда.

Он в то же мгновение схватил ее руки, оторвал от тела и приподнял над головой, чтобы ничто не мешало ему насмотреться вдоволь.

- Ты трепещешь, радость моя, - лениво протянул он. - А не содрогаешься, как обещала. - Он отпустил ее руки, но они остались на месте. Она держала их над головой, как будто он приставил к ее груди пистолет. Ей казалось, что она окаменела навеки, что ее разбил паралич и больше ей уже не суждено сделать ни шага. Он провел шершавыми пальцами по мягким изгибам груди, очертил большим пальцем круги на темных, припухших от желания сосках.

Вот когда она узнала истинную муку. Она закрыла глаза, отгородившись от человека, любить которого не имела права, но ей никогда не отгородиться от собственного позора. Стыд заливал ее, поглощая остатки разума. Она по-прежнему жаждет его. Мысль была слишком мучительна, и Джемма отчаянным усилием выбросила ее из головы.

Настойчивые пальцы вдруг покинули ее грудь, ее веки, затрепетав, поднялись, и она снова устремила взгляд на Фелипе. Он медленно, осторожно сам опустил ее руки.

- Видишь, насколько велика моя власть над тобой? - хрипло шепнул он. Никогда не забывай об этом, querida, никогда!

Он вышел, оставив ее одну в душной студии, обливающуюся холодным потом. Джемма безмолвно уставилась ему вслед, а потом вдруг схватилась за горло, сдерживая дикий вопль, что рвался из ее груди. Она подняла сорванное им полотенце и уткнулась в него лицом. Слезы хлынули градом, она рыдала, закусив махровую ткань, терзая ее зубами в попытке ослабить душившие ее гнев и стыд. Все бесполезно! Ей никогда от них не избавиться! Она ненавидела себя, ненавидела себя так, как никогда не смогла бы ненавидеть его. Она потеряла над собой контроль... Боже милостивый!.. Горящими от слез глазами она уставилась на незаконченный портрет своего отца. Он был свидетелем ее падения.

Глава 8

- Что вы здесь делаете? - спросила Джемма, прислушиваясь к бешеному биению сердца. Почему появление Бьянки так ее обеспокоило? А почему ее вообще беспокоит все что угодно, даже солнце, встающее, как всегда, на востоке? Она превратилась в комок обнаженных нервов - с того самого дня, когда осознала, что ее страсть к Фелипе по-прежнему жива. Она не знала, как прожила эти дни; они пролетели, словно в тумане, в беспрестанной работе и бесконечных попытках избежать встреч с ним. Ее тактика, кажется, сработала. До сих пор никто из семьи не беспокоил ее!

- Пришла посмотреть, как продвигается портрет. Дядя, похоже, в восторге, и я решила взглянуть на причину всей этой дурацкой шумихи. - Она всмотрелась в портрет, сморщив носик. - Правда, я ничего не смыслю в искусстве, так что мне трудно судить о его достоинствах.

- Ну и оставили бы это знатокам, - буркнула Джемма, доставая свои кисти для следующего сеанса. Агустин должен был прийти с минуты на минуту.

- Он выглядит почти по-человечески, - нарушила молчание Бьянка.

- Он такой и есть, - отозвалась Джемма из другого угла, где выбирала нужные краски.

- Полагаю, вы считаете, что знаете его, только потому, что общаетесь с ним так близко. Ошибаетесь. Никому не дано постичь Агустина: он волк-одиночка и всегда им останется.

- А может, он просто одинок, - возразила Джемма.

Бьянка пожала плечами. Она была одета в шорты и в светло-коричневую легкую блузку, сплошь отливающую золотистыми блестками. Рядом с ней Джемма, в своей старенькой рубашке, чувствовала себя просто нищенкой.

- Сам выбрал себе такое. Весь мир мог бы быть у его ног, но он решил похоронить себя здесь. Когда мы с Фелипе поженимся, то уедем отсюда. Я хочу жить в Нью-Йорке, где кипит настоящая жизнь.

Она намеренно подчеркнула слова о ее браке с Фелипе, и Джемма напряглась, ожидая, что за этим последует что-нибудь еще.

- Ну, а ты не хочешь спросить, что по этому поводу думает Фелипе? - Ее огромные, как блюдца, глаза светились невинностью, но Джемма все равно уловила в их глубине злобу.

- Меня не интересует, где вы проведете свою семейную жизнь, - удалось довольно спокойно произнести ей.

На долю секунды эти глаза сузились.

- Значит, ты его не любишь? - В голосе Бьянки прозвучало разочарование. Похоже, чтобы убить время, она была бы не против устроить небольшую травлю Джеммы. - Просто гналась за деньгами, не так ли?

- У меня своих достаточно, - отрезала Джемма.

- У женщины не может быть достаточно своих денег. - Бьянка визгливо расхохоталась.

Джемма уставилась на нее: неужели она выходит за Фелипе ради денег? Любопытство взяло верх.

- Вы любите его? - спросила она напрямик. Бьянка издала нервный смешок.

- Я ведь выхожу за него, какие еще могут быть вопросы?

Больше Джемме ничего не требовалось.

- Я правильно поняла: в этом предстоящем браке любовь - дело вовсе необязательное? Хочешь - люби, хочешь - нет, - произнесла она.

- Любовь тут ни при чем. Мы с Фелипе составим прекрасную пару.

- Ну конечно - так предписано Агустином.

- Агустин знает, что говорит! - неожиданно вспылила Бьянка. - Он устроил прекрасный брак.

- И выгодный - для вас.

- В наших кругах это обычное явление. - Бьянка улыбнулась. - Ты человек посторонний, так что шансы у тебя с самого начала были нулевые, хоть я и запаниковала, когда обнаружила, что ты с ним спишь. Но я это дело быстренько прикрыла, убедив Агустина вызвать нас в Нью-Йорк. Здорово, верно?

Джемму признание Бьянки даже не удивило. Изворотливость в этой семейке фамильная черта. Значит, Бьянка умеет манипулировать Агустином? Умная девочка. Агустин представил все так, как будто идея вызвать их в Нью-Йорк принадлежала лично ему. Но вот что Джемму удивило, так это признание Бьянки, что она не любит Фелипе. В Лондоне Джемме показалось, что Бьянка смотрела на Фелипе с любовью и обожанием, а на самом деле, выходит, это была всего лишь маскировка, предпринятая из боязни потерять богатого жениха.

- Тебе лучше уйти, - обратилась к ней Джемма. - У нас сейчас очередной сеанс.

- Уже ухожу. У меня есть занятия повеселее, чем пребывание в этом кошмарном месте. Ты ведь скоро уезжаешь, не так ли? Фелипе будет доволен. Он больше не выносит самого твоего вида. Вот какую власть над ним имеет отец. - И она зашагала из студии, а Джемма уставилась ей в спину, впервые осознав, что Бьянка и ее кузина тоже. Близкая родня, без которой Джемма вполне могла бы обойтись.

Значит, Фелипе теперь не выносит даже ее вида, вспомнила она. Что ж, наверное, это так, однако с этим тяжело смириться.

Джемма вошла в распахнутые двойные двери кабинета. С тех пор как она начала работать над портретом, они редко закрывались. На каждый сеанс Агустин приходил по тропинке из своего кабинета, и Джемма догадывалась, что так им и было задумано: он бы работал в кабинете, ее мама в студии, они были бы все время рядом, не мешая при этом друг другу. Что же их разделило, этих двоих влюбленных? Джемма была уверена, что Агустин искренне любил ее маму... Но в кабинет она пришла не к Агустину; тот сейчас нянчится с орхидеями, а здесь работает Фелипе.

- Агустин велел попросить у тебя несколько фотографий нефтяных вышек. - Ее голос звучал ровно, сдержанно, но ей пришлось перед визитом немало потрудиться ради этого. Она практически не видела Фелипе с того дня, когда он сорвал с нее полотенце, чтобы явить свету ее падение. Вернувшись в Англию, ей, наверное, придется обратиться к психиатрам. Она потеряла ощущение реального мира, живет в мире фантазий, как сказал однажды Фелипе. Она все еще любит его, разве это не умопомешательство?

Фелипе поднял на нее глаза от компьютера и нахмурился.

- На кой они ему понадобились?

- Для фона. Он настаивает, чтобы на заднем плане его портрета была нефтяная вышка. Поскольку я их в глаза не видела, кроме как по телевизору, то решила изучить по фотографиям.

Фелипе пожал плечами.

- А где их искать, он случайно не сказал?

- В сейфе, - отозвалась Джемма. Они беседуют почти как нормальные люди!

- Вот, возьми, их здесь целая куча. Сама разберешься. - Фелипе отошел от сейфа, чудовищного старомодного сооружения, которое выглядело как голубая мечта взломщика. Он вручил ей пачку, пальцы их встретились, и атмосфера в комнате вдруг сгустилась, словно перед грозой.

Он чуть усмехнулся.

- От этого нет спасения, не правда ли? Джемма подняла на него затуманенные страданием глаза. Одно-единственное прикосновение - и от этой искры пламя охватывает их огненным кольцом! Но она отрицательно покачала головой.

- Не знаю, о чем ты говоришь...

- Нет, знаешь. Я не понимаю, зачем ты притворяешься. Мне казалось, что наша ночь...

- Замолчи! - крикнула Джемма. - Если ты придаешь той ночи какой-то особый смысл, то выбрось это из головы!.. - Она не в силах была выдержать напоминаний об их любви, такой совершенной, такой чувственной, такой интимной... Закрыв глаза, она покачала головой, а потом сказала:

- Она ничего не значила, Фелипе, ничего не значила...

В тот же миг он оказался рядом с ней, стиснул ее руки. Она в ужасе замерла.

- Нет, значила, черт побери! - взревел он. - Мы отдавались нашей любви без остатка, а теперь ты твердишь свое чертово "ничего не значила"?!

- Да кого ты пытаешься одурачить! - взорвалась в ответ Джемма. - Нечего выдумывать неизвестно что из всего лишь проявленной нами слабости. Ты использовал меня, Фелипе, а потом столкнул с Бьянкой - точно так же, как в Лондоне!

- Бьянка сама решила ускорить свой приезд. Когда ты здесь появилась, мне противно было даже и думать о ней. Я пытался заставить Агустина избавиться от нее, но он отказался. Она, в конце концов, член нашей семьи. Агустин сам организовал ее встречу в Каракасе, ко мне это не имело никакого отношения. Бьянка не нужна мне, никогда не была нужна. Я знал, что говорил, когда сказал, что ты - вся моя жизнь.

Джемма беспомощно смотрела на него. Так вот о ком он говорил по телефону с Агустином! Она ему почти что поверила. О Боже, она ему верит.., но...

- Все изменилось с тех пор, - едва слышно произнесла она, опуская глаза. Все закончилось. Я тысячу раз повторила, но ты не хочешь это признать.

Мучительно долгую минуту он держал ее руки в своих. Оба молчали, но Джемма не сомневалась, что мозг его работает так же лихорадочно, как и ее собственный. С большим трудом она добилась своего и заставила его поверить в завершение их романа. А сама она верит? Но ей хотя бы удалось сохранить свой ужасный секрет, не нанести ему смертельной раны. Эту страшную правду она унесет с собой в могилу.

Наконец он отпустил ее.

- Верни мне снимки, когда они тебе будут не нужны, - чужим, холодным тоном произнес он.

Джемма медленно направилась в студию, механически прижимая к груди пачку фотографий и чувствуя, как ледяное безмолвие проникает в ее тело, в ее душу. Она должна быть в восторге. Все кончено. Она свободна. Совершенно свободна если не считать стыда и вины, которые останутся с ней навсегда.

Она налила себе сока и уселась на кушетку, чтобы разобраться с фотографиями. Снимков оказалось много, большинство из них представляли интерес только для специалистов-нефтяников. Тем не менее она разглядывала их внимательно, чтобы хоть чем-то отвлечь мысли от Фелипе.

С некоторых фотографий, совсем старинных, с ретушью сепией, на Джемму смотрели незнакомые лица - по-видимому, предки семьи де Навас. Джемма слабо улыбнулась. С его-то богатством Агустин де Навас мог бы приобрести для семейных фотографий приличный альбом. Она отложила несколько нужных ей снимков в сторону и вдруг побелела как мел.

Она медленно поднялась и, тяжело ступая, пошла к окну, к свету. Это был снимок ее матери. Юная, счастливая, прекрасная Исобель Вильерс. Она смеялась и излучала такую любовь, что Джемма невольно прижала кончики пальцев к губам, с которых готов был сорваться стон.

- Что это там у вас? - (Джемма резко обернулась, пытаясь спрятать снимок за спину.) - Дайте мне, Джемма, - мягко настаивал Агустин.

Она протянула ему снимок дрожащими пальцами. Он взял его и вгляделся с мукой в глазах. Прошло немало времени, прежде чем он заговорил.

- Где вы это взяли?

- В.., в пачке фотографий, которую Фелипе достал из сейфа.

Агустин бросил на снимок последний взгляд, а потом разорвал его надвое. Крик протеста сорвался с помертвевших губ Джеммы, и Агустин обратил на нее тяжелый взгляд.

Джемма с ужасом смотрела на него.

- Зачем.., зачем вы это сделали? - Без этого вопроса ее протестующий крик наверняка вызвал бы в нем подозрения. Джемма постаралась загладить эту ошибку. - Это.., это же та женщина, для которой вы построили студию, верно? Та женщина, которую вы любили? - Совсем недавно она и мечтать не могла о подобной откровенности с ним.

Он что-то прошептал почти беззвучно, усаживаясь на свое место в кресле, и Джемма заметила, что он все еще сжимает в руках половинки фотографии ее мамы.

Джемма взяла палитру и в ужасе обнаружила, что у нее дрожат пальцы. Поступок Агустина потряс ее до глубины души, и ей хотелось узнать, почему он это сделал. Может ли она спросить у него? Она решила, что их дружба послужит ей оправданием.

- Мне бы хотелось узнать о ней, - отважилась она, мечтая, чтобы дрожь в пальцах прошла и она смогла приступить к работе.

Агустин улыбнулся.

- Ох уж эти женщины, обожают посплетничать. Вы в самом деле хотите услышать мою историю?

Джемма кивнула - на большее у нее не хватило сил. Слова застряли в горле.

- Я познакомился с ней в Англии, полюбил, думал, что и она полюбила меня...

Она любила и любит до сих пор, про себя сказала Джемма.

- Меня неожиданно вызвали домой, и я думал, что она меня дождется, но нет. Она вышла замуж, родила ребенка, прелестную дочку.

Пальцы Джеммы стиснули кисть, а сердце заколотилось так громко, что даже он должен был услышать. Откуда он узнал, что мама вышла замуж и родила дочь?

- Вы вернулись к ней? - Если и так, то, наверное, слишком поздно - точно так же, как и Фелипе опоздал со своим звонком на целую неделю.

- Не очень скоро, - продолжал Агустин. - Вернувшись в Венесуэлу, я нашел отца умирающим, а компанию на грани краха. Пока я был в Европе, отец нашел для меня жену - из семьи, чье состояние могло вытащить нашу компанию из кризиса. Я согласился, учитывая его тяжелую болезнь, но сам надеялся решить проблемы до его смерти и до краха компании - с тем чтобы мне не пришлось на ней жениться. - Он тяжело вздохнул. - Время летело, недели складывались в месяцы, а я только и делал, что сражался за судьбу компании и мечтал о любимой женщине, которая ждет моего возвращения. Как только отцу стало немного лучше, я улетел в Англию. Исобель исчезла. Я нанял детективов, чтобы ее отыскали.

- И им это удалось? - шепнула Джемма, борясь со слезами, так как ее сердце разрывалось от боли за своих родителей.

- Да, они ее нашли, - быстро отозвался Агустин. - Замужем. Она не теряла даром времени, тут же нашла нового возлюбленного и родила от него ребенка. Меня душила ярость, но все же я отправился в Суррей - по тому адресу, который мне сообщили. И я увидел ее, она играла в саду со своей очаровательной дочерью и вся светилась счастьем, как умеете только вы, англичанки. Я смотрел на них из машины, но не рискнул заговорить с ней: в тот миг я понял, что у нас все равно ничего бы не вышло. Ее любовь оказалась недостаточно сильной, раз она не дождалась меня.

- Может быть, вам стоило позвонить или написать ей после отъезда в Венесуэлу, чтобы она знала, что у вас случилось, - задумчиво произнесла Джемма. Она не сомневалась, что ее мама дождалась бы своего возлюбленного, если бы хоть что-то знала о тех бедах, которые свалились на него, - точно так же, как и она, Джемма, дождалась бы Фелипе, если бы он сразу же позвонил ей из Нью-Йорка. Но в случае с Фелипе нужно благодарить Бога за то, что звонок опоздал.

- Я писал... - (В ответ на это Джемма вскинула голову.) - Но не получил в ответ ни слова, хотя наша любовь казалась мне такой огромной...

- Она могла и не получить этого письма! - вырвалось у Джеммы. Наверняка так и было: мама не получила письма. Иначе она бы ответила, дождалась бы его возвращения. Она любила его. Господи, да возможно ли, чтобы им было отказано в любви и счастье из-за какого-то утерянного письма? Такое случается только в романах да в мелодрамах.

Агустин передернул плечами.

- Какая разница. Мне открылась правда. Вот почему, как я уже говорил вам...

Он замолчал, и рука Джеммы тоже замерла на полпути к холсту.

- Что? - шепнула она.

- Что лучше держаться своих. Мы с Исобель принадлежали к разным культурам. Латиноамериканка до конца своих дней ждала бы любимого. А любовь Исобель оказалась недостаточно глубокой. Очень скоро она нашла ей замену.

Исобель была беременна, готова была закричать Джемма, ждала вашего ребенка! Двадцать шесть лет назад жизнь так отличалась от нынешней.., двадцать шесть лет назад... Где-то в глубине ее сознания родилась странная мысль и напоминала о себе с такой настойчивостью, что у Джеммы даже закружилась голова. Нет, не сейчас, решила Джемма, она вернется к этой мысли позже...

- Вы женились на той женщине, которую для вас выбрал отец? - мягко настаивала Джемма на продолжении рассказа: ей нужно было узнать все до конца.

- А мне больше ничего не оставалось. Желание бороться покинуло меня. Я дал отцу то, что он ждал: успокоение, мир в душе, с которым он сошел в могилу.

- Но эта студия. Зачем же вы ее построили, если знали, что женитесь на другой женщине? Агустин улыбнулся.

- Какой у вас пытливый ум! Вы мне не поверите, если я расскажу.

- А вы попробуйте.

- А смеяться не будете?

- Это смешно?

- Вам вполне может так показаться. Вся эта романтическая история вообще может показаться вам невероятной, особенно из уст такого жесткого старика, как я.

Джемма усмехнулась.

- Продолжайте, позвольте мне самой вынести приговор - смешно это или нет. - Разве ее могло теперь в жизни хоть что-нибудь рассмешить?

Он рассказал ей душераздирающую историю. Эта трагедия не должна была случиться. Но она случилась, а об ее отголосках Агустин никогда не узнает.

- Я понял, что люблю Исобель, уже через неделю после знакомства. Всего одна неделя - но я знал, что хочу навсегда связать с ней жизнь. Разве это не кажется вам смешным?

Джемма покачала головой. Слезы жгли ей глаза, закрывая от нее портрет. Одна неделя! Она проглотила комок в горле. Смешно? От подобной горькой иронии у нее готово было разорваться сердце!

- Я договорился о строительстве этой студии через неделю после знакомства с Исобель. Это должно было стать для нее сюрпризом. Она была художницей, как и вы, и я собирался сделать ей такой свадебный подарок. Я никогда не говорил ей об этом, даже предложения от меня не последовало - мы были слишком поглощены любовью, чтобы думать о будущем.

Сделав вид, что ей потребовалась другая краска, Джемма отвернулась к раковине. По щекам у нее текли слезы, и она смахнула их тыльной стороной ладони. Позади она услышала его шаги и постаралась взять себя в руки, борясь с тоской, раздиравшей ее на части.

Она повернулась к нему, и он улыбнулся, прикоснувшись к ее подбородку.

- Ну вот, как я и предвидел, мои признания показались вам смешными, да?

Слезы в ее глазах он принял за блеск смешинок!

Она покачала головой.

- Нет, Агустин, не смешными - печальными. Знаете, я-то вас понимаю. У нас с Фелипе была всего лишь неделя.

- И у вас создалось ложное впечатление, что это истинное чувство...

- Нет! - с жаром воскликнула Джемма, готовая доказывать, что даже недели достаточно, чтобы распознать любовь.

- Да, дорогая Джемма, - настойчиво повторил он. - Истинная любовь длится вечно. Моя любовь жива, и я много страдал. Я люблю своего сына, мы ссоримся, но ссоры часто лишь доказывают огромную любовь - и я не хочу, чтобы он страдал так, как я. Исобель предала мою любовь, и, хотя я и не утверждаю, что вы точно так же поступили с Фелипе, все же вы должны согласиться, что европейские женщины не похожи на наших. Фелипе будет счастлив и спокоен с женщиной его родной страны.

- Но вы ведь не были счастливы с женщиной, которую вам выбрали, - мягко возразила Джемма.

- Я старался. В любом случае это лучше, чем обесчестить себя неверной женой. А Исобель наверняка бы стала именно такой.

Джемме было так больно. Ее мама не была неверной. Она сделала то, что считала в тот момент самым лучшим, - вышла замуж за порядочного человека, чтобы обеспечить будущее своему незаконному ребенку. Вот, опять. Снова эта странная, настойчивая мысль, никак не желающая исчезать...

- Сеанс закончен, я полагаю, - с улыбкой произнес Агустин. К ее удивлению, он наклонился и легонько прикоснулся губами к ее лбу. - Мне будет не хватать тебя, дорогая Джемма, когда ты уедешь. Наши сеансы доставляли мне огромное удовольствие.

Она позвала его, когда он уже подошел к двери:

- Агустин.

Он обернулся и посмотрел на нее. Ее отец.

- Если вы считали, что Исобель вас предала, почему не стерли эту студию с лица земли?

Лицо его помрачнело, взгляд стал тяжелым, на лбу вдруг блеснули капельки пота. Наконец он ответил, и его голос гулким эхом отозвался под высоким сводчатым потолком:

- Я и сам не знаю, Джемма.

Ей нужно найти Марию. Мария даст ответ на любой вопрос о прошлой жизни в "Вилла Верде". Эта грызущая ее сознание мысль медленно, но верно превращалась в сильнейшую головную боль.

Непонятно, правда, к чему беспокоиться о том, что ее совершенно не касается. Но ей всегда было присуще любопытство, и сейчас ее мучило желание узнать что-то о матери Фелипе, поскольку ясно как Божий день, что жена Агустина не могла быть матерью Фелипе!

Джемма поражалась себе. Как можно было не догадаться об этом раньше? Впрочем, разве она не была до краев переполнена мыслями о страданиях, наказании и мести?

Ей двадцать шесть, а Фелипе - тридцать два, и это означает, что Фелипе ублюдок в самом прямом значении этого слова.

- Джемма, вы не видеть Майка? - Кристина подлетела к Джемме у входа в сад с розами.

- Нет, не видела. Я вообще-то ищу вашу маму - где она? - Джемма впервые за много дней отважилась заглянуть в дом в поисках Марии, но не нашла ее. Теперь она разыскивала ее около дома, а Кристина точно так же бегала в поисках Майка. Только на лице Кристины было написано явное беспокойство и нетерпение, в то время как Джемма особенно не торопилась.

Кристина пожала плечами.

- Не знаю, я искать Майка. - Она пробормотала что-то по-испански.

Джемма не поняла смысла, но по тону догадалась, что не обошлось без ругательств.

- А на теннисном корте не смотрели? - высказала она предположение, припомнив, что недавно видела там Бьянку с Майком. Впрочем, возможно, что это было давным-давно.

- Я смотреть там. - Кристина убежала, и Джемма проследила за ней взглядом, удивляясь ее беспокойству. Несколько секунд спустя она поняла, откуда это беспокойство.

Джемма остановилась как вкопанная, едва обогнув сад, и тут же отпрянула за ширму из папоротников. Этого не может быть! Это глаза сыграли с ней злую шутку! Она не видела Майка и Бьянку в объятиях друг друга в тени огромных кипарисов. Она просто не могла их видеть!

- Ты ставишь меня в чертовски неловкое положение, Бьянка, - ворчал Майк, снимая со своей шеи руки Бьянки. - Я же говорил тебе, что не...

У Бьянки гневно потемнели глаза.

- Только не говори, что предпочитаешь мне служанку...

- Тише! - прошипел Майк. - Послушай, Бьянка, ты чудная, но связь с тобой будет стоить мне жизни.

- А отказ - работы!

- Тебе просто скучно. Я тебе не нужен...

- Нет, нужен. Ты прав: Фелипе такой скучный...

- Ты же собираешься за него замуж!

- Подумаешь! Для нас с тобой это не имеет никакого значения...

Сердце у Джеммы бешено колотилось, когда она ушла подальше от этой парочки. Да есть ли в "Вилла Верде" хоть один нормальный человек? Бедняга Майк, Бьянка шантажом добивается его. Хватит ли у него мужества противостоять ей? Джемма решительно тряхнула головой, отбрасывая со щеки копну тяжелых волос. Не хватало ей еще переживать за других, у нее своих проблем столько, что за две жизни не разобраться. Она решила бросить поиски Марии и медленным шагом направилась назад, в студию.

Джемма отступила от холста. Приближался закат, и на сегодня она сделала все, что могла. Она устала. Отколов от мольберта снимок вышки, с которого она писала задний план, Джемма опустила его в конверт с остальными фотографиями. Нужно не забыть вернуть все Фелипе. От усталости ее нервы были напряжены, и она вздрогнула, заслышав шаги у себя за спиной.

- Майк! - Джемма улыбнулась - правда, не очень уверенно. - Ты пришел посмотреть на портрет?

Все только и делают, что приходят взглянуть на портрет. Даже садовники и те заглядывали. Студия, столько лет наглухо закрытая, сейчас напоминала скорее вокзал. Поток людей сюда не прекращался. Ей было грустно думать, что после ее отъезда Агустин, возможно, снова закроет ее.

- Здорово, - произнес Майк, но без особого энтузиазма.

Джемма вдруг поняла, зачем он пришел. Плечи ее устало поникли. Как некстати этот разговор.

- Все нормально, Майк, - тихо сказала она. - Я знаю, зачем ты здесь. Я видела вас с Бьянкой сегодня в саду.

Майк криво улыбнулся и опустился на кушетку.

- Я бы не отказался от кофе, - отозвался он, нервно приглаживая пшеничного цвета волосы.

- Сейчас поставлю воду, - ласково ответила Джемма.

Он поделился с ней своей историей. Общительный и откровенный, Майк произвел на Бьянку бесподобное впечатление. Его жизнелюбие она восприняла как страсть к собственной персоне и не задумываясь бросилась к нему в объятия.

- Я не хочу ее знать, Джемма. Я без ума от Кристины. Как мне выбраться из всего этого, сохранив работу? Она ведь точно выполнит свое обещание, эта избалованная маленькая стерва.

- Просто натрави на нее Агустина - вот и все. Пойди к нему и прямо скажи, что она изматывает тебя сексуальными приставаниями и от этого страдает работа.

Они оба рассмеялись, а потом Майк посерьезнел.

- Но если он мне не поверит - я вылечу.

- А если ты не дашь Бьянке то, что она хочет, ты также вылетишь! Выбирай сам - уйти с высоко поднятой головой или же с поджатым хвостом. Ты сам знаешь, что тебе делать, тебе вообще-то даже не нужен был мой совет.

- Все равно мне нужно было с кем-то поделиться. А больше мне поговорить не с кем. Ты обособлена от всей семьи, не связана с ними, вот поэтому-то я и пришел к тебе.

Эти слова вполне годятся на роль высказывания столетия, уныло подумала Джемма. На нее нахлынуло чувство страшного одиночества.

Майк поднялся и в порыве благодарности склонился, схватил ее за плечи и звонко чмокнул в щеку.

- Спасибо за то, что ты оказалась здесь, - пробормотал он. - А картина классная.

Джемма слабо улыбнулась ему вслед, и он вышел в открытые двери студии. Сегодня ей удалось сделать доброе дело. Сама она, правда, сомневалась в том, что поступила правильно, посоветовав ему обратиться со своей проблемой к Агустину. Непременно вспыхнет скандал, а их здесь в последнее время и так было предостаточно.

Выбросив мысли о Майке из головы, она повернулась к раковине, чтобы вымыть чашки из-под кофе. Ее это все не касается, так с чего ей терять из-за их проблем сон? Сзади послышались шаги. Кто на этот раз? Она могла бы сколотить состояние, если бы собирала входную плату.

- Теперь Майк, а-а? Чертовски удобно! Джемма даже не оглянулась, только вся напряглась внутри. Значит, он видел, как уходил Майк, и тот поцелуй, судя по всему, тоже. Очередные неприятности на ее голову? Ей больше не выдержать.

- Да, Майк, - устало вздохнула она. - Совершенно ненасытна, не так ли? Иногда сама удивляюсь - откуда только во мне силы берутся.

- Предполагается, что это смешно? - Фелипе развернул ее к себе, глаза его сверкнули от ярости.

- Мне казалось, довольно забавно!

- У тебя что, вообще нет гордости?..

- Нет, - покачала она головой. - Ты носишь мою гордость вместо набедренной повязки...

- Боже милостивый, да ты просто дьявол!

- Боже милостивый, а ты просто святой! - язвительно выпалила она.

- Я не отнимаю возлюбленных у прислуги!

- Ну, так кто-то другой отнимает - только не я! Поищи-ка поближе к дому! Джемма тут же пожалела о своих словах. Как ни противна ей была Бьянка, доносить на нее она не собиралась.

- Что тебе известно? - прорычал Фелипе.

- Ничего! - Джемма сжала губы, нетерпеливо дернула головой, чтобы убрать со щеки волосы, и в то же время освободила руки от его хватки.

- Так он здесь поэтому был? Признавался тебе, что у него новая любовница?

- Он любит Кристину...

- Но встречается с другой. Здесь все на виду, и уже ходят сплетни. Если тебе хоть что-то известно, лучше признайся.

О, это уже кое-что! Он явно не верит, что она новая возлюбленная Майка. С каким наслаждением она выложила бы ему, что это его дражайшая, не по годам шустрая невеста встречается с Май-ком за спиной у Кристины, но, разумеется, она не может этого сделать, если не хочет упасть до их уровня.

- Иди к черту, Фелипе! Можешь думать все, что твоей душе угодно. От меня ничего не узнаешь!

- Это Бьянка, верно? - Он шумно выдохнул. - Господи, нет, я убью негодяя!

Он повернулся к двери, но Джемма бросилась за ним и вцепилась ему в руку.

- Оставь, Фелипе. - Облизав пересохшие губы, она подумала: ну зачем ей впутываться во все это? Но Майк ей нравился, и единственной его виной было то, что он позволил Бьянке зайти так далеко. - Майк не виноват. Он искренне любит Кристину... - Она беспомощно замолчала. Сказано достаточно, чтобы понять, что речь идет о Бьянке. Да ей-то какая разница? Ведь из них никто не принимал в расчет ее чувства?

- Хочешь сказать, что это Бьянка сама заигрывает с Майком? - В его голосе, глухом, низком, она услышала недоверие.

- Я этого не говорила, - возразила Джемма. Что бы она ни сказала, ей не выиграть. Она всего лишь порочная шлюха с севера - и больше ничего. - Не желаю принимать в этом участия. Я устала. Оставь меня.

Фелипе возмущенно фыркнул.

- Полагаю, от тебя большего и нельзя было ожидать. Сеешь семена раздора, а потом отходишь в сторону, чтобы они расцвели пышным цветом в умах окружающих.

Джемме пришлось рассмеяться.

- Ладно, беру на себя полную ответственность. Это все моя вина - может, теперь ты уйдешь и позволишь мне капельку отдохнуть?

- Так Бьянка заигрывает с Майком? - в ожидании ответа он схватил ее за руку.

- А если да - это будет для тебя ударом ниже пояса, не так ли? ощетинилась Джемма.

В его ответном взгляде сверкнул такой яростный огонь, что она испугалась.

- В этом доме я страдаю, только когда нахожусь от тебя в пределах досягаемости. Кулака, - радость моя, - съязвил он.

У Джеммы дыхание застыло в груди. Да когда настанет конец всему этому?! Она принялась буквально отдирать его пальцы от своей руки.

- Ты пережал мне вену... А мне завтра нужно закончить портрет...

- Так быстро? - Он ослабил хватку - но лишь затем, чтобы пристроить ее в своих руках поудобнее. Сама не заметив как, она оказалась в его объятиях. Тогда нам нужно многое успеть, - жарким выдохом Фелипе обжег ее губы.

О Боже, он все еще не сдался! Волна огня прокатилась по телу Джеммы - от макушки до кончиков пальцев. Боль раздирала ее сердце, воспламеняла каждую клеточку ужасом, когда Фелипе скользнул ладонями по ее спине, обхватил бедра и с силой прижал ее к своим. В момент кошмарного, электризующего прикосновения их тел Джемма открыла рот, чтобы завизжать, но из ее груди не вырвалось ни звука - и тут же объятия разжались, и ей показалось, что ее выбросили из самолета с высоты тридцати тысяч футов и она летит, кувыркаясь в воздухе.

Джемма открыла затуманенные глаза, не вполне понимая, жива она еще или уже мертва. Она увидела удаляющуюся фигуру Фелипе и Марию - да благословит ее Господь, - вошедшую с подносом в руках.

Кровь в венах Джеммы возобновила свой бег. Дрожа всем телом, она отвернулась к раковине, а Мария стала расставлять ужин на столе. Потом подошла к ней и, горя от смущения, сказала:

- Я быть виновата, Джемма. Мне нужно стучать. Я не хотеть...

Джемма выдавила улыбку.

- Неважно, Мария. - Вы спасли мне жизнь, добавила она про себя. Но что же Мария теперь будет думать? Она знает эту семью, знает, что Бьянка обещана в жены Фелипе, знает, что между ней и Фелипе что-то происходит... Джемма тяжко вздохнула. Ей хотелось вернуться домой, уехать подальше от всего этого кошмара.

- Он быть почти готов, - прокомментировала Мария, взглянув на портрет Агустина, и Джемма не могла не оценить ее тактичность. Может, именно это качество помогло ей просуществовать столько лет в этой ненормальной семье. Это быть забавно.

Джемма нахмурилась.

- Что вы хотите сказать - забавно?

- Он быть, как вы.

Джемма побледнела и опустилась на кушетку, чтобы не упасть прямо на пол. Ей и на мгновение не приходило в голову... Она уставилась на холст. Нет, невозможно.., но это правда. Она вдруг увидела его, это сходство. Довольно отдаленное - что-то в разрезе глаз, в очертании скул...

- Думаю, художник всегда вкладывает частичку себя в свои работы, - с трудом проговорила Джемма. Ее губы, казалось, сами по себе складывались в слова. Она взяла с подноса салфетку и уставилась в тарелку невидящими глазами. Мария заметила - может, и еще кто-то? Нет, невозможно. Она сама не замечала, пока ей не указали На это сходство... - Мария?

- Si. - Женщина отвернулась от портрета. В глазах у нее светилась такая тревога, что Джемма проглотила вопрос, который вертелся у нее на языке. Вместо этого она произнесла:

- Не переживайте насчет Майка и Кристины. Они очень любят друг друга, и у них все будет хорошо.

Мария, кивнув, улыбнулась.

- Si, я знать, но.., но вы и Фелипе... - Она покачала головой, как будто понимая всю бесполезность слов. - Я видеть, Джемма, но я нет понимать. Я видеть любовь...

- Не нужно, Мария, - взмолилась Джемма.

Как она могла увидеть любовь? С момента ее приезда сюда, в этот дом ужасов, их стычки не прекращались.

Джемма вернулась к тому вопросу, который давно собиралась задать.

- Мария, вы знаете эту семью очень давно. Мать Фелипе - кто она? - После всего, что на нее вылил Фелипе, ее продолжало мучить любопытство. А может, она просто пытается отвлечься от предательских мыслей о Фелипе, которые молниями вспыхивают в ее сознании?

Мария пожала плечами и поставила кипятить воду для кофе.

- Я не знать, никто не знать. Мы только знать, что она быть плохая женщина.

- Она бросила сына на отца? - Джемма полагала, что в этой гордой стране подобный поступок и назывался плохим.

- Нет, его отец, он тоже быть плохой... Агустин - плохой? Ну уж нет - он же дал сыну все, что было в его силах.

- Родители Фелипе продавать наркотики на улицах Богота. Фелипе, ребенок, он принимать наркотики. Он сильно больной, худой, бедный, он умирать, если сеньор де Навас...

У Джеммы до боли расширились глаза. Где-то в глубине росла надежда.

- Мария, - жалобным, хриплым голосом прошептала она, - вы хотите сказать, что Фелипе Агустину не сын?

Мария отрицательно покачала головой, и соломинка, за которую так отчаянно схватилась Джемма, выскользнула из ее рук.

- Они отец и сын, это быть правда. Сеньор де Навас, он делать.., делать... adopcion.

- Усыновил? Он усыновил Фелипе?! - воскликнула Джемма, снова поймав соломинку и прижимая ее к груди как драгоценный подарок. Голова у нее кружилась, перед глазами все плыло, сердце пело от счастья и... - Но я не понимаю... - Господи, да где же были ее мозги? Фелипе ведь не де Навас, он Сантос. - Но, Мария, он же Сантос.

- Si, мы иметь много имена. Сантос быть семья Фелипе, но он быть и де Навас тоже. Папа и мама Фелипе, они умирать скоро после, как сеньор де Навас забирать Фелипе с улицы. Он делать его свой сын, senora нет иметь детей, она болеть, поэтому Фелипе стать сын, который сеньор де Навас хотеть...

Джемма ощутила в теле легкость и слабость, как после долгой болезни. Фелипе ей не брат, вообще не родственник! Они не совершили никакого греха. Ей не за что испытывать стыд, вину, отвращение! Она была счастлива - и не была. Мысли ее кружились в лихорадочном водовороте. И вдруг, так же быстро, как возникла, эйфория испарилась, как воздух из проколотого шарика. Эта чудная, дивная, дорогая ее сердцу новость опоздала. Их с Фелипе любовь ушла. Ее отравили горечь, страх, мучительные пытки - и горький привкус того, что между ними осталось, уже никогда не станет сладким. Спасать нечего.

Глава 9

Губы Фелипе были нежными и любящими, а язык теплым и чувственным.

- Только так и должно быть, - шептала Джемма, купаясь в его ласках, томно прижимаясь к нему, отзываясь на призыв его рук, обнимающих ее бедра. - Больше никаких сражений, Фелипе, - всхлипнула она жалобно.

- Больше никаких наказаний, querida. Я люблю тебя, ты моя жизнь.

Ее сладкое, теплое лоно приняло его, и он задвигался медленно, осторожно, покрывая ее лицо и шею страстными поцелуями. Она прильнула к нему всем телом, всем сердцем. Он принадлежит только ей, всегда будет принадлежать только ей, и она никому его не отдаст! Он проникал в нее все глубже - и вот она уже охвачена болью. Жгучей, яростной, злобной болью.

- Ты мне делаешь больно!

Он рассмеялся, толчки усилились.

- Нет.., нет, ты не должен! Фелипе.., ты не можешь...

Она чувствовала, как его мощь нарастает внутри ее, и закричала от ужаса:

- Нет.., нет.., ты же мой брат...

Она проснулась от собственных криков. Простыня прилипла к ее мокрому от пота телу. Она задыхалась от ужаса и отчаяния. Как жарко, как душно, да еще этот шум... О Боже, это был кошмар.., такой реальный...

Она закрыла лицо ладонями, ожидая, когда стихнут рыдания. Он ей не брат; она ошиблась. Бояться нечего.., нет, причин для страхов у нее хватает. Корни ночных кошмаров всегда уходят в реальную жизнь. Она не занималась любовью с единокровным братом, но вина и стыд остались с ней, потому что она не могла с уверенностью сказать, что устояла бы, даже если бы их родство оказалось правдой. Вот она, настоящая пытка Фелипе. И ей от нее не избавиться.

Измученная, она с трудом отлепила от себя простыню. Опять этот шум, такой настойчивый, порывистый звук. Но негромкий, подумала она, убирая с влажного лица спутанные пряди волос. В голове начало проясняться. Шел дождь. Вода потоками стекала с покатой крыши.

Джемма подошла к окну и постояла, следя за серебряными струйками, бьющими по подоконнику. Ночь была даже жарче, чем обычно, но она все дрожала, не в силах освободиться от своего кошмара. Вчера она добилась победы в сражении с ним, потому что считала их любовь запретной. Сейчас она свободна любить его, но уже безнадежно поздно. Она все-таки проложила между ними целый океан, как и хотела, - океан горечи. А Бьянка... Фелипе был взбешен, узнав, что Майк преследует его кузину. Почему? Потому что любит ее, вот почему. Но кого он желает физически? Она и это знает. Только ее, но браки заключаются не ради секса. В браках важны любовь и забота, а вот как раз этих чувств в сердце Фелипе для нее не нашлось.

Джемма приняла душ и оделась в коротенькие шорты и самую легкую изо всех своих маек. С помощью ленточки она приподняла тяжелую копну волос над плечами. Воздух был буквально насыщен влагой.

- И как долго это продлится? - спросила она у Марии, когда та по тропинке из кабинета принесла ей поднос с завтраком.

- Много дней, - отозвалась Мария. - Это есть хорошо для земли, но плохо для людей. Это приносить проблемы. Страдания в голове. Уже начинаться.

Джемма смеялась, принимая у нее поднос.

- Что вы имеете в виду?

Мария помахала в воздухе натруженными руками.

- Проблемы, всегда проблемы, когда идти дождь. Сеньор де Навас, Фелипе, Бьянка - у них проблемы сегодня утром. Я идти и не попадаться им.

Мария ушла, и Джемма, с подносом в руках, уселась на кушетку перед мольбертом, но есть не хотелось. Однако кофе она выпила, вдруг осознав смысл слов Марии о "страданиях в голове". У нее в голове тоже начала пульсировать боль, в такт непрекращающемуся снаружи дождю.

Глотая кофе, она рассматривала почти законченный портрет и пыталась оценить его непредубежденным взглядом. Портрет хорош, и это не пустая похвальба. Это была ее лучшая работа. Глаза ее заблестели от слез. Мама никогда не увидит портрета, никогда не увидит нынешнего Агустина. Изысканного, надменного, гордого.., еще один сеанс - и у нее самой не останется повода для встречи с Агустином.

Жизнь, растраченная впустую, думала Джемма. Их любовь ушла - как и ее собственная любовь с Фелипе.

- Ты зловредная стерва!

Джемма резко обернулась. Бьянка. Она не слышала, как та вошла, и при виде ярости девушки у Джеммы по спине побежали мурашки.

- Ты пошла к дяде и все ему рассказала! - Глаза ее сверкали такой черной ненавистью, что Джемма спрыгнула с кушетки.

Сначала она растерялась, но потом до нее вдруг дошло, в чем причина гнева Бьянки. Итак, Майк рассказал Агустину.., или же... Нет, только не Фелипе. Гордость не позволила бы ему признаться отцу, что его будущая жена вертится вокруг другого.

- Я не знаю, о чем вы говорите... - Разумеется, она знает, но притвориться непонимающей гораздо безопаснее - Бьянка, похоже, готова была вцепиться ей в волосы.

- Разумеется, знаешь, потому-то ты это и сделала! Чтобы подпортить нам с Фелипе жизнь. Не в силах примириться с тем, что он тебя не хочет, ты решила разрушить и мою жизнь. Тебе нужно получить все - даже моего дядю.

- Бьянка, хватит! Вы сами не знаете, что говорите!..

- Я прекрасно знаю, что говорю. Кто-то рассказал дяде обо мне и Майке наверняка ты, и не смей утверждать, что ничего не знала, потому что Майк сказал мне, что ты нас видела в саду. Он пытался порвать со мной, поскольку это небезопасно, раз ты нас видела. Но ты уже успела вонзить нож в спину, не так ли?

Несмотря на ранний час, Джемма вдруг ощутила страшную усталость. Этот бесконечный поток оскорблений лишил ее сил.

- Я не имею к этому никакого отношения, - возразила она.

Бьянка развернулась к портрету и ткнула в него обличающим жестом.

- Все то время, пока ты занималась этой мазней, ты пыталась заполучить Агустина. Фелипе ускользнул от тебя, так что ты решила соблазнить его отца...

- Нет! - закричала Джемма. Этого ей не вынести. Теперь и Бьянка подозревает ее в страсти к Агустину.

- Да! Да! Ты просто английская шлюха... В душе у Джеммы что-то с треском лопнуло. Она повернулась, чтобы уйти, почувствовала, как ее обдал жаркий поток воздуха - и цепкие руки ухватились за нее.

- Бьянка! - имя прозвучало ревом дикого зверя в джунглях, и Бьянка отпрыгнула в смертельном страхе, при этом зацепившись ногой за мольберт.

Джемма рванулась мимо Фелипе к мольберту, чтобы не дать ему упасть. Но тут же все рухнуло - мольберт, портрет, - все полетело на пол. Джемма оцепенела от ужаса, а потом, горько всхлипнув, упала на колени рядом с мольбертом.

- Убирайся отсюда сейчас же! - прогремел Фелипе. - Уложи чемоданы и будь готова немедленно улететь!

Сердце Джеммы сжалось от боли, когда она вскинула на него глаза. Он поверил Бьянке, поверил, что ей нужен Агустин, - и теперь выгоняет ее вон. Но он смотрел не на нее. Его устрашающий взгляд был устремлен на Бьянку.

- Я не уеду, Фелипе, - заныла Бьянка. - Агустин сказал, что мы во всем разберемся...

- Здесь я приказываю, а не Агустин. Делай, как я сказал, иди готовься к отъезду. - Обернувшись к Джемме, он поднял ее с колен. Она прислонилась к нему, слишком потрясенная, чтобы найти в себе силы двигаться.

- Ты делаешь ошибку, Фелипе! - в отчаянии закричала Бьянка. - Она же змея, она наговорила про меня Агустину.., она без ума от него, а не от тебя... Увидев угрожающе потемневшее лицо Фелипе, она замолчала и, всхлипывая, выскочила из студии.

Шум ливня за окнами заглушал все звуки, кроме прерывистого дыхания Фелипе.

Джемма медленно отстранилась от него, дрожащими пальцами отвела его руки от себя. Сейчас она должна думать лишь о портрете, все остальные мысли заволокло туманом смятения. Девушка склонилась, чтобы поднять портрет...

Фелипе оттащил ее от него, обжег ее лицо гневным выдохом.

- Бьянка права: о нем ты волнуешься больше, чем обо мне.

Джемма стрельнула в него яростным взглядом. На долю секунды она было подумала, что он на ее стороне...

- В этот портрет вложено много труда. Если он испорчен...

- Напишешь еще один, - презрительно ухмыльнулся он. - И это должно доставить тебе удовольствие: у тебя появится лишнее время для общения с возлюбленным.

Она не сводила с него глаз: неужели он верит в подобное?

- Ты любишь его? - хрипло вырвалось из его груди, и его пальцы с такой силой вцепились в ее руки, что она съежилась от боли.

В глазах Джеммы, огромных, темных, светилось невыносимое страдание. Она поняла, что больше не выдержит. Она поняла, что он выиграл, он ее раздавил. Он выполнил свои угрозы и обещания. Но этой, последней пытки она вынести не могла.

- Да, я люблю его! - отчаянно закричала она, и он чуть не выдернул ей руки из суставов. - Да, я люблю его, потому что.., потому что он мой отец!

Плечи Джеммы поникли, когда он отпустил ее - так грубо, как будто она внезапно вспыхнула и опалила бы его, если бы он остался рядом хоть на секунду. Девушка впилась взглядом в его глаза - холодные, безжалостные, потрясенные глаза. Она заплакала, и ничто не могло остановить этих слез.

- Что ты сказала? - не веря своим ушам, прохрипел Фелипе.

Джемма покачала головой. Она не могла говорить. Она сказала достаточно более чем достаточно. Она повернулась и выбежала из студии, и ее не остановил даже его яростный оклик.

Едва выскочив наружу, она промокла до нитки, но ей стало все равно. В этот миг ей важно было лишь одно - исчезнуть, убежать от него как можно дальше. И она бежала, не разбирая дороги. Внезапно молния осветила все вокруг, и с визгом ужаса Джемма нырнула в первое попавшееся убежище.

Джемма влетела в открытый проем и упала на подстилку из свежего сена. Задыхаясь от бега, она хватала ртом воздух, как вдруг ее пронизал еще больший ужас.

- Оставайся на месте!

Джемма услышала, повиновалась, свернувшись в сене неподвижным калачиком.

Нежно похлопывая по спине, Фелипе успокаивал перепуганного жеребца. Вороной конь тихонько ржал, нервно перебирая копытами и испытывая беспокойство от близости постороннего человека - парализованной страхом Джеммы.

- Пройди в соседнее стойло, - медленно произнес Фелипе, но Джемме потребовалось время, чтобы понять: он обращается к ней.

Она подняла голову и увидела, что лежит совсем рядом с дверью, ведущей в соседнее стойло. На коленях, осторожно, не сводя полных ужаса глаз с лошади, девушка подползла к двери и нащупала ее дрожащими пальцами. Затем поднялась, по-прежнему лицом к лошади, медленно отодвинула позади себя задвижку. Дверь легко подалась, и Джемма попятилась в образовавшийся проход крошечными шажками, а потом неслышно закрыла ее.

Рухнув на теплое сено, она с облегчением перевела дыхание. Несколько минут спустя ласковые руки обвились вокруг нее, приподняли, посадили на соломенном ложе. Она заморгала, приоткрыв глаза, крепко прижалась лицом к насквозь промокшей рубашке Фелипе.

- Все в порядке. Ты в безопасности. Ты напугала его больше, чем он тебя.

- Я не.., не стала бы за это ручаться, - охрипшим голосом шепнула она. Хорошенький момент для шуток! Она что, сошла с ума? Она точно сошла с ума, если вот так льнет к нему. Джемма попыталась отодвинуться, но Фелипе не выпускал ее.

- Все, хватит удирать, Джемма. - Он убрал с ее лица влажные пряди, кончиками пальцев смахнул дождинки со щеки. - Нельзя бросить подобное заявление - и ринуться наутек. Куда ты от него убежишь?

Она жалобно покачала головой.

- Я.., я не должна была говорить... Я не хотела...

Он обхватил ее дрожащие плечи.

- Посмотри на меня, Джемма. Скажи, что это сон.

- Кошмар! - всхлипнула она и опустила голову, не в силах вынести его взгляда.

Он заставил ее, силой приподняв подбородок.

- Почему ты сказала такое?

Ей пришлось посмотреть на него, у нее не было выбора. Он ей не поверил, да и мог ли он? В подобную фантастику просто невозможно поверить.

- Ты сказала, что любишь его, потому что он твой отец. Джемма, объясни, объясни, что это значит.

- Зачем? - вспыхнула она. - Чтобы ты мог смеяться надо мной, мучить меня, обижать еще больше, чем уже обижал? - Она сделала попытку подняться с сена, но он удержал ее, сжав запястье так, что она не могла даже пошевелиться.

- Я не хотел причинять тебе боль, Джемма...

- Но ты это делал! И делаешь! Все время! Ты не оставлял меня в покое...

- Потому что я с ума схожу по тебе! Неужели ты не видишь, через какие пытки заставила пройти меня? Я люблю тебя так, что теряю рассудок... - Он замолчал, выпустил ее руки, вцепился пальцами в мокрую голову. - Я люблю тебя настолько сильно, что готов был убить...

- Лучше бы ты так и сделал! - вскрикнула она. - Еще полгода назад, тогда я не страдала бы так долго! Ты вызвал меня сюда, Фелипе, чтобы измучить - и ты этого добился - больше, чем в состоянии представить. Агустин действительно мой отец. Я дитя любви - его и Исобель Вильерс, той женщины, для которой он построил студию.., и.., и как будто этого недостаточно для мук, я обнаружила, что ты его сын.., что я любила собственного брата.., занималась любовью с собственным братом.

В этот миг она готова была поверить, что он ее все-таки убьет. Он набросился на нее, сверкая глазами от ярости, которую вызвало ее сбивчивое признание. Она попыталась вскочить на ноги, но он вцепился ей в лодыжку и одним мощным рывком бросил на сено рядом с собой. Она лежала, онемев от страха, а он сел на нее верхом и поднял ее руки над головой.

- Что за бред ты несешь? - во всю мощь своего голоса взревел он.

Джемма беспомощно дернулась под его телом.

- Это правда! - выпалила она. - Я сама не знала, пока не получила этот заказ. Агустин действительно мой отец...

- И ты думала, что я твой брат.., и ты позволила мне заниматься с тобой любовью!

- Я не знала, что ты приемный сын.., я не знала до тех пор...

- До каких? - вскипел Фелипе, и Джемма догадалась, что за мысли проносятся сейчас в его смятенном мозгу.

- Ты негодяй! - выпалила она.

- Ответь! Наша ночь любви - она случилась до или после того, как ты узнала, что я не брат тебе?

Джемма изо всей силы ударила его коленом. На долю секунды он потерял равновесие, и она смогла освободить руки, чтобы попытаться спихнуть его с себя. Легче сдвинуть гору. Она не могла сражаться с ним физически, но в словах ее было достаточно силы.

- Ни то, ни другое, ты.., ты извращенец - и разве ты не считаешь ее ночью мучений, а не любви?

- Мне известно, чем была эта ночь, а вот как, насчет тебя, радость моя? Ты можешь хоть представить себе, какие муки ты сейчас заставляешь меня испытывать?

- Ха, капля в море по сравнению с тем, что пришлось испытать мне. Нет, Фелипе, я не занималась любовью с тобой той ночью, зная, что совершаю.., совершаю инцест. Я вообще тогда не знала, что ты сын Агустина - родной ли, приемный ли, и мне плевать, веришь ты или нет, потому что я ненавижу тебя!

- Dios nuo! - произнес он на выдохе - таком глубоком, что Джемме он показался предсмертным. Потом он схватил ее в объятия, приподнял, зарылся лицом в ее мокрые волосы. - Я сделал такое с тобой, - застонал он. - Боже милосердный, Джемма, чем я могу искупить вину, ты простишь меня хоть когда-нибудь?

Она прижала его к себе, не замечая, что потоки слез смешиваются с каплями, стекающими с волос на щеки, и их дрожащие, промокшие тела слились в одно в липкой духоте конюшни.

- Фелипе, - вскрикнула она, и в этом крике отразилось все ее отчаяние.

Он не отпускал ее очень долго, сердца их бились совсем рядом, и только дождь эхом отзывался на этот ритм в наступившей после грозы тишине.

Джемма шевельнулась первой. Неуверенно, потому что все еще боялась - не его, а самое себя. Она столько страдала, и боль еще не ушла из нее. Стыд, вина оставили в ней свой след, и ей никогда не освободиться от горькой памяти о них.

- Мне нужно все тебе рассказать, Фелипе, - хрипло шепнула она. - О маме и Агустине...

- И о нас, Джемма, - настойчиво добавил он. - Мы должны поговорить о нас, мы должны прекратить пытки друг друга...

Она чуть-чуть улыбнулась сквозь слезы.

- Я не знала, что тоже мучаю тебя.

- Ты даже не можешь себе представить - как! Лондон остался в прошлом, а потом ничего, просто смерть при жизни. Ни единого момента не проходило без того, чтобы я не травил себя мыслями, что ты меня не любишь.

- Я всегда любила тебя, Фелипе, и меня измучила боль, когда ты уехал. Теперь я знаю, почему ты улетел в Нью-Йорк; Агустин объяснил, что ты должен был подписать какие-то документы...

- Да, он вызвал нас обоих, причем потребовал немедленного возвращения. У меня не было возможности позвонить тебе до отъезда, а в Нью-Йорке все оказалось куда сложнее, чем я рассчитывал. Такие семейные совещания, как правило, всегда откладываются из-за более неотложных дел, но в тот момент Агустину вдруг понадобилось решить все и сразу. Компания у него довольно большая, а мы с Бьянкой - его семья... - Он смущенно затих, осознав, что выразился неточно.

Джемма теперь тоже входила в эту семью, но она ничего не сказала, как не сказала и о признании Бьянки в том, что это она заставила Агустина вызвать их в Нью-Йорк. Довольно проблем и резких слов, пора оставить прошлое в покое.

- Я ничего этого тогда не знала, Фелипе. Я просто решила, что ты любишь Бьянку, а не меня. Потом.., потом ты устроил этот заказ, и я узнала о своем отце...

Ласковым поцелуем он стер горечь последних слов, и Джемма почувствовала, как медленно, очень медленно из души ее уходит напряжение. Сердце шептало ей о свободе любить, и она знала, что теперь это становится реальностью, но ее измученное сознание не могло в один миг, вот так просто освободиться от тяжких воспоминаний. Она оторвала губы от его рта и прижалась поцелуем к щеке.

- Пожалуйста, Фелипе, пожалуйста, позволь мне рассказать.

Положив голову Джеммы себе на грудь и заключив ее в кольцо нежных рук, он целовал ее влажные волосы, а она, запинаясь, начала говорить. Речь ее звучала то ясно, то сбивчиво, а иногда, когда голос отказывал ей, и вовсе затихала. Она чувствовала, когда ее рассказ вызывал в нем волнение, - поцелуи тогда прекращались, и его тело напрягалось. А если она в продолжение рассказа порой не могла сдержать слез, он смахивал их с ее щек теплыми ладонями.

- И ты не говорила об этом Агустину? - спросил он под конец.

- Разве это мыслимо? Вот так вот взять и объявить, что я его дочь? К тому же после того, как он рассказал мне, что думает, будто моя мама предала его...

- Как ты предала меня, - пробормотал Фелипе, и она обратила на него полные смятения огромные карие глаза.

- Фелипе, ты думал, что я тебя предала? Какая жестокая ирония! История возвращается на круги своя...

Кольцо его рук сильнее сжалось вокруг нее.

- Истории не будет позволено вернуться на круги своя, потому что я никогда не отпущу тебя...

- Агустин ни за что не разрешит... Фелипе громко расхохотался.

- Он не может остановить нас, querida. Я люблю тебя и намерен жениться на тебе, чтобы навсегда покончить с этой нервотрепкой.

- Но Бьянка...

- Бьянка никогда ничего не значила для меня, Джемма. Да как ты могла такое подумать?

- Ты сам сказал, что она была большей частью твоей жизни, чем я.

- Только в смысле времени. Будучи родственниками, мы просто чаще встречались, вот и все. Никогда в жизни я не собирался жениться на ней, что бы там ни говорил Агустин.

- Но ведь ты был в бешенстве, когда думал, что Майк ее соблазняет.

- Только потому, что я думал, что он обманывает Кристину.

- О.., но.., ты использовал ее, чтобы мучить меня...

Он не позволил ей закончить, наклонился ниже и, глядя ей в лицо, произнес:

- Любовь может быть страшно разрушительной, дорогая. Я был до такой степени одержим тобой, что почти ненавидел - звучит дико, но это правда. Я натравил на тебя Бьянку, потому что хотел, чтобы ты страдала так же, как страдал я.

- Тогда ты прежде всего должен был бы верить, что я очень люблю тебя. Иначе ты не мог бы надеяться на мои страдания.

- Я знал, что в Лондоне мы были искренни, но думал, что с тех пор что-то изменило твои чувства ко мне. И я захотел возродить нашу страсть - а потом разрушить ее, для обоих. Но после той ночи любви здесь я стал надеяться, молиться... Я думал, что ты любишь меня, жаждешь меня. Я знал, что моя любовь к тебе всегда была жива, а потом приехал Агустин с Бьянкой...

- А я думала, ты сделал это нарочно, чтобы добавить еще больше к моим пыткам... После того скандала за ужином я узнала, что ты сын Агустина, мне сказала Мария, только она не уточнила, что ты приемный сын, и...

Он потерся губами о ее губы.

- И ты решила, что занималась любовью с единокровным братом?.. - (Джемма отвернулась от него и закусила дрожащую губу.) - Джемма, - жарко выдохнул Фелипе, и тревожная морщинка перерезала его лоб, - все позади. Тебе нечего стыдиться.

Ее глаза округлились, в них заблестели слезы.

- Нет, Фелипе, - задохнулась она от горестного стона. - Понимаешь.., даже.., даже когда я думала, что мы с тобой родственники.., я.., все равно любила тебя.., все равно хотела...

Фелипе на мгновение окаменел.

- И если бы я продолжал домогаться тебя.., ты боялась, что позволила бы этому произойти?

- Конечно! - зарыдала она. - Я не знала, смогу ли я удержать тебя...

- Но ты это сделала, глупышка, - настаивал Фелипе, стиснув ее плечи. Неужели ты не понимаешь, что сделала это? В душе, Джемма, я мог бы взять тебя, и потом, когда я сдернул полотенце, чтобы подразнить, мне было так легко взять тебя...

- Но ты не стал! - напомнила Джемма. - Потому что ненавидел меня.

- Нет, я тебя не ненавидел. Я любил тебя больше, чем когда-либо, и не овладел тобой только потому, что ты меня останавливала. Я видел этот запрет в твоих глазах, я видел в них страх. Для меня это было что-то новое, и я решил, что сам добился этого, своей дикой пыткой и местью. Видишь, Джемма, ты меня остановила...

- Я не знала. - Может ли она в это поверить? Чтобы жить дальше - придется постараться.

- Не стоит мучить себя мыслями о том, чего никогда не могло произойти, Джемма. Эти мысли способны разрушить человека.

Ей даже удалось слабо улыбнуться. Она покачала головой.

- Хороший совет, учитывая, что он исходит от тебя.

Он улыбнулся в ответ, заглянул ей в глаза, и беспокойство покинуло ее сердце. Он обнял ее и уложил на спину, и, когда его губы приблизились к ее, она поняла, что с этим поцелуем исчезла последняя тень сомнения.

Поцелуй Фелипе все длился, унося Джемму от боли и страданий. Они могли любить друг друга без наказания, без стыда. Ничто теперь не могло омрачить сладость восторга.

В этой любовной прелюдии не было спешки, напора, лихорадочной настойчивости. Экстаз и сумасшедшая страсть придут позже, когда чувства выйдут из-под контроля и повлекут влюбленных за собой. А пока их вело желание любви, утешения и нежности, которые их сердца готовы были излить друг на друга.

Фелипе медленно освободил Джемму от мокрой одежды, мягко рассмеялся в ответ на ее гримаску, когда соломинки укололи ее обнаженную кожу. Он достал и расстелил под ней попону, и она помогла ему раздеться, дрожащими, неловкими пальцами стянула мокрую рубашку и сырые от дождя джинсы. Фелипе опустился на колени рядом с ней - обнаженный, сильный, бронзовый и влажно мерцающий. Он был прекрасен, и Джемма протянула руки, чтобы провести кончиками пальцев по его груди, ощутить, как напрягаются и вздрагивают его мускулы от ее прикосновения. Его глаза, губы, руки подарили ей восторг обожания, и Джемма каждой клеточкой души и тела отозвалась на его ласки. Жажда получать и отдавать любовь поднимала их к новым вершинам дерзаний.

Страсть нарастала, они отдались ее напору, и каждый поцелуй, каждое прикосновение становились все жарче, все настойчивее. Джемма томилась желанием ощутить его внутри себя, и нежная просьба об этом готова была сорваться с ее губ.

Их взгляды слились, когда он приподнял ее бедра для первого мощного толчка. Он любил этот момент обладания, это изысканное вторжение в мир влажной чувственности, трепетного, упругого тепла, от которого воспламенялись нервы, заставляя приближать непостижимый и загадочный миг экстаза.

Джемма смотрела на него, наслаждаясь его взглядом победителя, блеском зубов, стиснутых, будто от боли, когда он проник в нее до конца. Этот взгляд зажег Джемму восторгом, огнем желания, в один миг поглотившим ее с головой. Он был внутри ее, и мощь его пульсирующей плоти доказывала ей, что их любовь совершенна, прекрасна и несомненна. Она задвигалась с ним в едином глубоком ритме, поднимаясь за грань реальности.

Из ее груди вырвался крик, когда она уже не в силах была сдерживаться, когда она готова была умереть от близости взрыва.

- Я не могу больше сдерживаться!.. - закричала она и выгнулась ему навстречу.

- Не пытайся, querida, не останавливай нашу любовь.., сейчас, любовь моя, сейчас!

Они воспарили вместе, сокрушив барьеры экстаза. Золотистая, огненная лава жизненной силы забила сказочным ключом одновременно с потоком их слов любви, освобождения, благодарности. Они были свободны, паря, как птицы, в безоблачном голубом небе счастья, свободны для любви и вечной жизни - вдвоем.

- Фелипе мне все рассказал.

Джемма нервным движением одернула рабочую рубашку и взглянула на своего отца, который усаживался в привычной позе на кресле - для последнего сеанса. Полотно нисколько не пострадало при падении, но нервы Джеммы от ожидания этой встречи-объяснения настрадались предостаточно.

- Я не могла сама рассказать тебе, - призналась она и взяла в руки палитру, гадая, удастся ли ей вообще закончить этот портрет без нервного срыва.

Бьянка собрала вещи и ожидала вылета. Майк должен был отвезти ее в Каракас - с Марией и Кристиной в качестве провожатых, на тот случай, если она вдруг раскапризничается. Странно, но Агустин тоже собирался в поездку, Джемма не знала куда - и не особенно задумывалась над этим. Мысли ее были заняты другим: Фелипе и разговором с отцом.

- Правильно, что мне все рассказал Фелипе, - тихо произнес Агустин. Полагаю, со мной бы случился сердечный приступ, если бы это сделала ты.

- Ты мог мне не поверить.

- Я должен был бы сам догадаться. Твои волосы, сильный характер, талант так много общего с матерью. Расскажи мне, Джемма, расскажи о своей маме.

Она с радостью повиновалась. Напряжение и беспокойство покидали ее по мере того, как она продвигалась в своем рассказе, нанося при этом последние штрихи на самый лучший в своей жизни портрет.

- Знаешь, она по-прежнему любит тебя, - пробормотала она в самом конце и подумала, что именно этих слов он, наверное, и ждал с начала ее рассказа.

Он медленно поднялся и подошел к законченному портрету, обнял Джемму за плечи. Она улыбнулась и положила свою ладонь на его.

- Нет, я, должно быть, ослеп, - пробормотал он, вглядываясь в портрет. Ведь видно же, верно? Глаза, губы.

- Я сама не замечала, пока Мария не указала мне на это сходство, рассмеялась Джемма. - Агустин, - вдруг произнесла она, - мы с Фелипе...

Он повернул ее к себе, ласково сжал пальцы.

- Все в порядке. Неужели ты могла подумать, что я отберу счастье у собственной дочери? Я благословляю вас...

- Но.., ты же хотел для Фелипе жену одной с ним культуры...

- Именно это он и получил. Ты же латиноамериканка, Джемма, одна из нас.

Джемма рассмеялась и залилась счастливым румянцем.

- Да, конечно, я все забываю, - пробормотала она.

- А теперь мне пора, - произнес Агустин, взглянув на часы. - Мне нужно договориться о вылете из Каракаса.

- Дело?

Он поцеловал ее в лоб.

- Незавершенное дело.

- Можно мне поинтересоваться, где именно? Он таинственно улыбнулся.

- В маленькой деревеньке в Суррее, где много лет назад чудным теплым полднем я смотрел на маму, играющую в саду с крошкой дочкой.

- Передай ей горячий привет! - Джемма улыбнулась его ответному кивку.

- Дом будет какое-то время в вашем с Фелипе распоряжении. Воспользуйся этим, доченька, поскольку, когда мы вернемся, вам с мамой придется смириться и превратиться в покорных и послушных латиноамериканских жен.

- Не рассчитывай на это! - рассмеялась ему вдогонку Джемма.

- Приручи ее, - услышала она его слова на пороге, обращенные к Фелипе.

- О чем речь? - спросил Фелипе, увлекая ее в объятия.

- О! Просто старый добрый шовинизм пошел в атаку. Вот подожди, когда до него доберется моя мама, он забудет, на каком он свете.

- Если она хоть немножко похожа на тебя, я ему не завидую, - расхохотался Фелипе. - Значит, он закончен. - Не выпуская ее из рук, он сделал шаг назад, чтобы полюбоваться портретом. - Очень хорошо, Джемма, я бы сказал: великолепно.

- Неужели он будет последним? - Она боялась этого; ей хотелось бы продолжить свою карьеру.

Он усмехнулся, понимая, о чем она думает.

- Очень важный вопрос, который мы ни разу не обсуждали.

- Наверное, стоит обсудить сейчас. Мы многого не знаем друг о друге, Фелипе. А ты уже видел, к чему мы пришли, занимаясь в первую очередь другим, рассмеялась Джемма.

- "Другим" - полагаю, вот этим? - Его губы прильнули к ее - любовно, нежно. Руки скользнули под рубашку, накрыли груди, но он вдруг поднял голову. - Может быть, лет через пятьдесят, когда мы сможем оторваться друг от друга, мы сядем рядышком и как следует узнаем друг друга.

- Мы сможем обнаружить, что абсолютно несовместимы, - поддразнила она.

- К тому времени будет уже слишком поздно, мы впадем в старческое слабоумие и никому не будем нужны.

Джемма обняла Фелипе за шею.

- Значит, нас уже ничто не разлучит. - Она поцеловала его подбородок и подняла на него глаза. - Все будет хорошо? - взволнованно спросила она. - С нами?

- Чего ты боишься, Джемма? Я люблю тебя, всегда любил, с того самого момента, как увидел в полной народа галерее...

- Я тоже. Любовь с первого взгляда - а потом сплошные пытки. Ты не должен был так поступать, Фелипе.

- Боль и горечь позади, дорогая. Нам повезло, мы спасли свою любовь от разрушения. Агустин и твоя мама потеряли целую вечность счастья, и я не допущу, чтобы то же самое случилось с нами.

Он подхватил ее на руки, отнес на кушетку и лег рядом, не разжимая объятий.

- Я больше никогда не обижу тебя, Джемма. Я вызвал тебя сюда, чтобы измучить, потому что муки моей любви скрутили меня в узел. Своей жестокостью я мучил нас обоих. Этого больше никогда не случится, обещаю тебе.

- О! - выдохнула она.

Он чуть отодвинулся и взглянул на нее с удивлением.

- В этом возгласе звучит разочарование. Она сцепила руки на его шее, накрутила на пальцы шелковистые завитки.

- Ну-у, от кое-каких пыток я бы не отказалась.

Он усмехнулся, и его рука скользнула ей под рубашку. - - Есть и другие, получше. У нас впереди целая вечность, чтобы их узнать - вместе, и мы начнем прямо сейчас.

Он приблизил губы к ее рту, и Джемма пылко потянулась к нему. Месть, пытки, боль и горечь. Все было. Но теперь все позади.

Она вздрагивала под его руками, которые соблазняли ее тело, ласкали, дразняще манили в заоблачные выси. В сказочный мир Фелипе, где чувственность и наслаждения превращались в изысканную пытку любви, от которой им придется страдать всю оставшуюся жизнь.

И сладостнее этих страданий нигде не найти.