"Архон" - читать интересную книгу автора (Фишер Кэтрин)

Шестой дар Разлетевшиеся перья

На свете есть много вещей, которые, они считают, мне нужны.

Мне приносят тысячи даров. Птицы, живые твари, изумруды, серебро. Что могут люди дать Богу, у которого и так всё есть?

Моя тень ничего не хочет, только темноты. Царица Дождя раздает бесценные, несущие жизнь дары, не требуя никакой награды.

Но я думал над этим и решил: есть на свете вещи, которых мне хочется. Твое сердце и разум. Три звезды.

И чтобы не остаться одному.

Потом была Обезьяна, а вот теперь — Паук. Алексос, издалека казавшийся совсем крошечным, терпеливо шагал по извилистой тропинке.

— И о чем он только думает? — проворчал Лис. — Там, вдали?

Сетис покачал головой. Каждое слово причиняло боль. Они урезали норму воды до одного глотка через каждые три часа, язык распух, горло забилось пылью, глоток давался с невыразимым усилием, но все-таки юноша жаждал сделать его и потом с трудом останавливал себя.

Если верить Сфере, до ближайшего источника было два часа пути на запад. Он должен привести своих спутников туда. Или пусть приведет Алексос.

Архон развернулся, зашагал обратно. Один раз он упал, и Сетис испуганно подался вперед, но мальчик поднялся и прошел тропу до конца. Его ноги в маленьких сандалиях заплетались от усталости. Он подошел и сел рядом с Орфетом.

Шакал молча протянул ему воды. Алексос осторожно отпил один крохотный глоточек.

Орфет не сводил с мальчика воспаленных, налитых кровью глаз. В последние два дня он не произнес почти ни слова, только понуро тащился вперед. Когда все спали, музыкант обливался потом и вскрикивал, и даже сейчас он то и дело испуганно озирался по сторонам, оглядывал сумеречные окрестности, а глаза были тусклые, полные ужаса. Тут, вокруг, полно всякой жути, доверительно шепнул он Сетису. Они преследуют его. Демоны, псы с громадными глазищами. Мертвецы, восставшие из могил.

Сетис понимал, что дело тут в жаре, их преследуют не чудовища, а миражи, и к тому же сказывается выпивка, точнее, ее отсутствие. Орфет изнемогал, его тело требовало вина, зной и жажда помутили его рассудок. Без него им стало бы лучше, уныло подумал юноша. Возможно, этим дело и кончится, потому что уже сейчас толстяк еле переставляет ноги.

Не говоря ни слова, Шакал встал и осмотрелся. Они утомленно побрели за ним.

Хорошо хоть, удалось умиротворить Зверей. Алексос непременно проходил по их очертаниям, разговаривал с ними, закапывал возле каждой тропинки прядь волос. Сетис потер сухую и шершавую, как наждак, кожу на лице и вспомнил Льва, наполнившего их души гневом. С тех пор они не встретили ни одного живого существа, ни единой букашки. И вот теперь перед ними вздымались громадины гор; глаз различал отдельные пики и ущелья, хотя на рассвете и в сумерках самые высокие вершины скрывались в тумане. Сверкающие белые отблески наполняли его душу болью. Что это — снег? Он никогда не видел снега, только слышал старые байки путешественников. Твердая вода. Неужели такое бывает?

Они шли и шли. Час за часом.

Продвижение дальше превратилось в невыносимую муку. Каждый шаг отзывался болью. И конца пути не было видно. Под ослабевшими ногами лежала твердая, покрытая трещинами земля, бескрайняя солончаковая равнина блестела спекшимися в корку кристаллами. Не укутанными оставались только глаза, да и их приходилось прикрывать рукой, чтобы не ослепнуть.

Бок о бок с ними двигались миражи. Далекие видения деревьев, блики света на воде. Трижды Лису приходилось оттаскивать Орфета, пытавшегося погнаться за призраками. Музыкант бредил, болтал чепуху. Вода кончилась.

Мир превратился в ослепляющую раскаленную печь, и Сетис плелся через нее. Даже потеть он перестал — в теле не хватало влаги. В помутневшем мозгу проплывали обрывки сказок и детских стишков. Он забыл обо всём — где он находится, куда идет, кто он такой.

Помнил только об одном — надо идти, переставлять ноги, одну за другой, одну за другой.

И невыносимая, смертельная жажда…

Потом они пришли.

Стояла вонь. Горькая, резкая, от которой перехватывало горло и душил кашель. Впереди пустыня понижалась, и, спустившись на дно глубокой впадины, путники ощутили, что земля стала липкой, сочилась темной вязкой жижей, которая приставала к ногам и никак не отчищалась. Местами она собиралась в черные лужи. Эта чернота, слишком густая и тягучая, чтобы ее можно было назвать жидкостью, всё же текла, но заметить это можно было, только если подольше присматриваться. Из глубины на поверхность подымались большие пузыри — медленно, очень медленно.

Орфет, шедший перед юношей, остановился и сорвал тряпки с лица.

— Смотрите! — закричал он и горячей трясущейся рукой вцепился в Сетиса. — Вон там! Видите?

Трудно сказать, что увидел музыкант, но зрелище его испугало. Сетис пошатнулся от изнеможения. От луж поднимался едкий зловонный пар. Над поверхностью плясали голубоватые огоньки, каждые несколько секунд зыбучее болото содрогалось, испуская гортанный всхлип, и изрыгало огромные лопающиеся пузыри, как будто в черных недрах что-то ворочалось. Неужели там есть живые существа? Если да, Сетису не хотелось с ними встречаться.

— Демоны! — Орфет, обернувшись, только что заметил черные лужи. Он споткнулся, упал на колени в вязкую массу и принялся судорожно оттирать ее с себя. — Архон! Спаси меня! Я чувствую их запах, Архон, запах птиц с железными крыльями, толстых змей, свернувшихся в кольца! Смотри, они ползут ко мне. Архон!

Шакал откинул покрывало с лица, протер глаза, запорошенные песком.

— Ему конец, — хрипло произнес он.

— Нет! — Алексее валился с ног от усталости. У него едва хватало сил говорить. — Орфет, там ничего нет. Надо выбираться отсюда. Впереди вода. Совсем близко.

Орфет, казалось, не слышал его.

— Оставьте меня, — простонал он. — Оставьте здесь. Там птицы. Я чувствую их запах.

— Это пахнет черная нефть…

— Лучше я вернусь. Можно? — Орфет вскинул голову, его лицо озарилось безумной улыбкой. — Пойду обратно в Порт. Путь будет недолгим. Всего час. Я вернусь и принесу воды. И вина.

Шакал и Лис переглянулись. Потом грабитель могил оттащил Алексоса прочь.

— Пошли, — велел он.

— Я его не брошу. — Алексос вырвался и твердо встал на ноги. — Ни за что.

— Он не может идти. Даже тебе это понятно. Он лишился рассудка и стал опасен.

— Он не причинит мне зла.

Шакал нахмурился.

— Малыш, за стакан вина он перережет тебе горло.

— Я его не брошу. Скажи им, Сетис.

Сетис облизал сухие губы. Каждое слово причиняло мучительную боль, а опустив глаза на жалко распростертую на земле тушу Орфета, он вздрогнул от отчаяния. Но, к своему собственному удивлению, сказал:

— Вода недалеко. Мы сумеем дотащить его туда.

Шакал не шелохнулся. Потом его губы растянулись в знакомой холодной усмешке.

— Да, пустыня обнажает скрытые в нас качества, писец.

— И открывает тайные имена, господин Осаркон.

Это удивило Шакала. Он не сумел скрыть блеснувшего в глазах огня; Сетис порадовался.

— Значит, ты провел расследование. Что, в Городе Мертвых есть записи обо мне?

— О твоей семье. Об их гробницах. Один из твоих давних предков был Архоном.

— Самым худшим из Архонов. Его звали Расселон.

— Но даже он не бросил бы человека умирать в пустыне.

Глаза Шакала оставались ледяными.

— Чем ты обязан этому толстяку?

— Однажды, когда я падал, он поймал меня.

Орфет за спиной хрюкнул, тоже вспомнив этот случай. Он поглядел на Сетиса, и в его глазах вспыхнул привычный свирепый огонек.

Шакал пожал плечами, склонился над Орфетом и твердой рукой приподнял его. Сетис подошел помочь. Общими усилиями они поставили толстяка на ноги и закинули его руки себе на плечи.

— Показывай дорогу, мальчуган, — хмуро велел Шакал. — Надо добраться до воды за час, не больше. Иначе нам всем конец.

Но нефтяное болото цеплялось им за ноги, замедляло ход. Зловонные испарения застилали солнце, от тошнотворного запаха кружилась голова. Сетис мечтал только об одном — чтобы Алексос правильно запомнил указания, которые он шепотом сообщил ему несколько часов назад. Идти к расщелине между горами, не пропустить места, где земля начинает подниматься, там растут кактусы.

Но через час изматывающего пути под палящим солнцем они едва сумели миновать нефтяное поле. Кактусов не было и следа. Алексос упал на четвереньки и зарыдал.

Сетис всматривался в пустыню. Если источник пересох…

— Это еще что? — удивился Лис. Птицы.

Они парили высоко в небе, купаясь в восходящих потоках теплого воздуха.

Шакал, схватившись за бок, поднял глаза.

— Это и есть то самое место?

Алексос взглянул на Сетиса, тот еле заметно кивнул. Но это не ускользнуло от Шакала. В тот же миг он выпустил Орфета и обнажил меч — сверкающий, смертоносный.

— Вожак? — Лис мигом выхватил два кинжала. Рослый вельможа приставил клинок к шее Сетиса, приподняв ему подбородок. Острое лезвие было теплым, юношу обожгла боль в рассеченной коже.

— Признавайся, — прохрипел Шакал. — Что вы затеяли?

— Ничего.

Сетис вскрикнул. Быстрый взмах клинка перерезал лямку, мешок упал с плеча, и Шакал отбросил его ногой.

— Обыщи.

Через мгновение Лис достал Сферу, бросил Шакалу, и тот поймал ее одной рукой. Присмотрелся.

— Сначала звезда. Теперь еще и луна. Что вы еще прячете от меня, сумасброды чертовы?

— Грязный вор, — выругался Орфет. — Если бы я мог встать на ноги…

Шакал не обратил на него внимания. Сунул меч в ножны и торопливо оглядел Сферу, провел пальцами по выгравированным буквам.

— Древняя штучка. Карта?

Сетис нехотя кивнул, потирая шею. Порез болел.

— Без сомнения, путь к Колодцу. И ты ее прочитал. Где перевод?

Сетис хранил молчание. Грабитель могил приподнял бровь.

— Как тебе это нравится, Лис? Он опять от нас что-то скрывает. Как и в прошлый раз. — Он подошел ближе. — Думаю, ее ты тоже выучил наизусть?

— Без меня вам не обойтись.

— Неужели? А что, если я тоже сумею прочесть?

Наверное, по лицу юноши промелькнула тень страха; Шакал натужно рассмеялся.

— Я получил хорошее образование, писец. Меня учили такие мастера, какие тебе и не снились. Конечно, практики у меня поменьше, но думаю, я сумею расшифровать эти письмена. Смотри, вот где мы сейчас. — Он коснулся знаков, изображающих нефтяное поле, провел пальцами по выщербленным клиновидным буквам, складывающимся в изображение пойманного грифа. Сетис провел долгие часы, пытаясь разобраться в этом рисунке.

— А этот иероглиф с краю обозначает источник.

Шакал поднял глаза.

— Местность пересохла. Карту изготовили давным-давно, и с тех пор землю терзает многовековая засуха. Но источник, может быть, сохранился.

Через полчаса, когда трясущийся Орфет в ступоре лежал на земле, а Алексос, свернувшись клубочком, спал рядом, Сетис разогнул натруженную до жгучей боли спину.

— Нашел!

Лис соскочил в яму, схватил деревянную лопату и лихорадочно принялся за работу. Обессилевший Сетис кое-как выкарабкался из углубления и рухнул на колени на раскаленный песок. Ладони горели огнем. Пока он копал, Шакал сидел рядом и не сводил с него взгляда. Даже теперь продолговатые глаза грабителя были устремлены на него, а пальцы крепко сжимали Сферу.

— Вода, вожак!

Яма была глубиной всего лишь по колено, а песок на дне уже потемнел от влаги. На глазах у Сетиса впадина медленно наполнялась водой. Лис бережно зачерпнул жидкости, попробовал и сплюнул.

— Пресная. Но надо дать отстояться.

— Сделай яму пошире. Надо наполнить все емкости, какие есть.

На это ушел еще час. Обезумев от усталости и жажды, они ждали, пока песок в колодце осядет на дно. Солнце уже зашло; далеко на западе у подножия гор кружили птицы, которых они замечали и раньше. Алексос с тревогой смотрел на них.

— Это не птицы, — вдруг вымолвил он. Шакал пожевал сушеную оливку.

— А кто?

— Люди с крыльями.

Лис фыркнул.

— Ты мне не веришь? — Алексос с удивлением воззрился на него. — Я же Архон. Мне многое ведомо.

— Тебе даже где твоя голова не ведомо, пастушок.

Алексос ощетинился.

— А вот он мне верит.

Он указал на Шакала, чуть не подавившегося последней оливкой.

— Да, Лис, он прав. Я и впрямь начинаю ему верить. Прошлый Архон был старым дураком. Может, он и вправду возродился в этом мальчишке.

Лис ухмыльнулся, но Алексос привстал на песке.

— Я не то имел в виду, — тихо произнес он. — И вы это знаете.

Наступила ночь. Она внезапно окутала путников, даря желанную прохладу. Шакал и Алексос стояли лицом к лицу; грабитель заговорил опять, и голос его был сух.

— Да, признаюсь, в тот миг, когда пошел дождь, я было подумал… спросил себя: может быть, этот мальчуган и есть настоящий Архон? Но Бог для достижения своих целей не прибегает к помощи грабителей, жирных музыкантов и завравшихся писцов. Вряд ли меня можно назвать орудием в руках судьбы.

— Бог, — торжественно молвил Алексос, — прибегает к помощи любого из живущих, господин Осаркон.

— Даже того, кто пал ниже всех? Того, кто обворовывает мертвых?

Алексос посмотрел на него, и на его безупречном лице не дрогнул ни один мускул.

— Ты так сильно ненавидишь себя? Тебе снятся мертвецы? Это они терзают тебя по ночам, в темноте?

Лис окаменел. Даже Орфет с любопытством прислушивался к спору, в его мутных глазах светился восторг.

Помолчав с минуту, Шакал угрожающе склонился над мальчиком, продолговатые глаза опасно сверкнули.

— Что тебе об этом известно?

— Я знаю, каково это — терзаться угрызениями совести. Я украл золотые яблоки.

— Угрызениями совести? — Шакал выдавил улыбку. — За что? Неужели мертвецам нужны их сокровища? Неужели они страдают без пищи и воды, которую можно купить на украденные у них бриллианты?

— Ты знаешь, что страдают.

Глаза грабителя зло прищурились. На миг Сетису почудилось, что он вот-вот ринется на мальчика, ударит его, но вор только прошептал:

— Мне тоже так казалось. Иногда.

— Их шаги преследуют тебя в сновидениях.

— Бог должен это понимать.

— Я понимаю, сын мой.

— Тогда прогони их от меня, повелитель. Молю тебя, сними этот гнет с моей души, и я с радостью поверю, что ты и вправду Бог. Покажи свою силу. Очисть меня от вины. Я хочу уверовать. — В глазах Шакала мелькнуло то, чего Сетис никогда прежде не замечал: боль и отчаяние. Потом Шакал выпрямился, взгляд стал прежним. Он лениво произнес: — И раз уж на то пошло, почему бы тебе не превратить пустыню в цветущий сад?

Лис ухмыльнулся. Отчасти с облегчением, показалось Сетису.

— Смеешься надо мной, — обиженно проворчал Алексос

— Если ты Бог, ты и сам прекрасно знаешь, что я делаю и что буду делать. — Шакал осторожно спрятал серебряную Сферу к себе в мешок. — Так что я могу за тебя не бояться, верно?

Его прервало громкое чавканье. Вытянувшись во весь рост на песке, Орфет припал к колодцу и лакал из него, как пес.

Много часов спустя, погрузившись в беспробудный сон, окутывавший его, как теплый кокон, Сетис увидел, как колодец наполняется водой. Всю ночь, пока он спал, вода поднималась и теперь стала переливаться через край. Песчаная кромка осыпается, крошится, и вода растекается по пустыне бескрайним озером, на нем играют лунные блики.

По озеру плывут лодки, военные корабли, большие и маленькие, целая флотилия, и все они спешат к нему, их паруса наполнены, хотя ветра нет. Тяжелые кили царапают берег.

Рядом с ним стоит Мирани и говорит:

— На таком корабле я приплыла с Милоса.

Он кивает. С кораблей спрыгивают солдаты в причудливых императорских доспехах. Трубят слоны, в воде резвятся бесчисленные дельфины, летучие рыбы и морские черви.

— Что ты станешь делать? — встревожено шепчет он Мирани.

Она качает головой.

— Не знаю, Сетис. Я уже больше не знаю, на чьей я стороне. Я осталась одна, совсем одна.

И тут флотилия исчезает, и только девушка остается стоять на камне, единственном камне посреди опустевшего моря, а он удаляется от него. Его уносит течением, а он не умеет плавать и тонет.

— Орфет! — кричит он, но ответа нет.

Снизу, с неизмеримой глубины, на него взирает опухшее лицо Орфета.

Он проснулся.

Кто-то держал его за руку, настойчиво, с силой тряс. Он вытер пот с лица и приподнялся.

— Сетис, — заговорил Алексос. — Послушай, почему он сказал «звезда»? Что он имел в виду?

— Чего?

— Шакал. О чем он говорил? Он сказал: «Сначала звезда, а теперъ еще и луна». Какая звезда?

Сетис уткнулся лбом обратно в теплую мягкость плаща. Силы покинули его, руки всё еще болели после лопаты.

— Да спи ты! — проворчал он.

— Это очень важно! — в голосе Алексоса звенело отчаяние. — Расскажи!

— Звезда. Я ее купил. А он отобрал. — Слова растворились в темноте, в чудесном нежном забытьи, смыкавшемся вокруг него.

— Настоящая звезда?

— Спроси лучше его. Шакала.

И он опять уснул. Но далекий тоненький голосок разбудил его снова.

— Не могу. Он ушел.

Долгое мгновение Сетис лежал не шелохнувшись. Потом открыл глаза.

— Кто ушел?

— Они оба.

Юноша рывком приподнялся, сел, уставился в темноту. Потом выругался и вскочил на ноги.

У колодца похрапывал Орфет. Возле него лежали два полных вещевых мешка.

А вокруг, в стылой предутренней тишине, расстилалась неподвижность. На востоке занимался слабый розоватый рассвет. На западе в лучах восходящего солнца сверкали горные вершины. И от горизонта до горизонта пустыня была мертва. Ни души.

Условия были ясны. Порт должен сдаться, сложить оружие и выдать Аргелина. Император поставит у власти своего наместника — сатрапа, и сразу после этого Оракул должен будет подвергнуться ритуальному очищению. Назначат новую Гласительницу.

— Ее изберет Джамиль, — таинственно прошептала Крисса, — потому что он и станет этим… как его… сатрапом.

Мирани нетерпеливо кивнула.

— Неужели они не понимают, что выдать Аргелина будет не так-то просто. Что еще?

— Дань. Они требуют выплатить Императору пять миллионов сиклей. Мирани, а что, если они назначат Гласительницей чужеземку?! — Паланкин качнулся, девушка испуганно вцепилась в сиденье.

— Он будет сражаться.

Крисса кивнула.

— Стражники у ворот Нижнего Дома сменились в полдень. А те, кто пришли из Порта, только об этом и говорили. Гонец на лодке привез письмо с условиями капитуляции. Аргелин сжег это письмо на глазах у всех. А с гонца содрал всю одежду и драгоценности, отрезал ему уши и отослал обратно одетым в тряпье, сказав при этом, что такова будет единственная дань, которую принц Джамиль получит с Двуземелья. Потом приказал обстрелять императорский флот.

Это она и сама слышала. Громадные катапульты в гавани работали всё утро, лязг их механизмов доносился даже до Острова. Шипели и свистели обрубленные веревки, с громким всплеском падали в море каменные ядра, горела, потрескивая, и испускала зловонный дым черная смола.

— У Аргелина ничего не получается! — воскликнула Крисса, глядя в окно широко распахнутыми глазами. — Флот держится слишком далеко, ядра не долетают!

— Тогда лучше поберег бы боеприпасы. — Мирани теребила лежащую на коленях маску. Она понимала, что осада, даже короткая, обернется для города бедствием. Боевые галеры Императора перекрыли вход в Порт. Ни один корабль больше не войдет в него и не выйдет, а их страна живет только привозными продуктами. Земля здесь засушлива, на ней почти ничего не растет. За спиной простирается лишь бескрайняя пустыня. Через несколько дней запасы иссякнут. Начнется голод, драки. Без купцов жители Порта лишатся еды, а в Городе тысячи писцов и ремесленников не получат платы. Вспыхнут бунты, о которых страшно даже подумать.

Носильщики торопливой рысцой миновали рыночную площадь, и Мирани заметила, что жителей уже охватывает паника. Выглянув из-за занавесок, она разглядела пустые прилавки, встревожено гудящие очереди. Повсюду разгуливали солдаты. Цены резко подскочили; за мешок зерна требовали в три раза больше, чем обычно, и какая-то женщина взахлеб костерила жадного лавочника, за спиной у которого маячили три рослых раба. Но какую цену ни назови — ее заплатят. Отныне еда будет цениться дороже золота, люди выкопают из мусорных куч жалкие объедки, выброшенные на прошлой неделе.

— А как же мы? — прошептала Крисса. — Будут ли поступать дары?

— Не знаю. Сначала, наверное, будут. Но Остров лучше подготовлен к осаде. — Как-никак это единственный зеленый клочок земли на много миль, подумала Мирани. Здесь растут оливковые деревья, лимоны, апельсины. Кладовые в подвалах Святилища всегда полны. Но вскоре голод пригонит сюда портовых жителей, и тогда…

Она ухватилась за бальзовую раму паланкина и закричала:

— Стойте! Остановитесь! СЕЙЧАС ЖЕ!!!

Шестеро рабов резко сбавили шаг, тот, кто шел посередине, в замешательстве обернулся к ней.

— Госпожа?

Она выскочила, сунув Криссе маску Носительницы.

— Подержи.

— Куда ты? Ой, Мирани, здесь солдаты…

Мирани накинула на голову край плаща.

— Скорее, Крисса, отдай мне свои украшения.

— Что?

— Быстрей!

Крисса неохотно сняла золотые кольца. Мирани торопливо выхватила их, потом выдернула у себя из ушей серьги. Крисса вскрикнула:

— Не смей!

— Подожди здесь. — Мирани тронула раба за руку — Задерни занавески. — Потом она помчалась по замусоренной улице, среди ослиного навоза, собак, дерущихся из-за объедков, и змеящихся очередей за продуктами. Остановилась, огляделась. Она же только что его видела! Куда их повели?

И тут ее глаза заметили тусклый блеск бронзы.

Отец Сетиса.

Двое солдат вели старика на невольничий рынок. Руки у него были связаны, конец веревки перекинут через плечо солдата, но хорошо хоть, его не сковали. Мирани припустилась следом.

Конвоиры свернули за угол и, когда девушка поравнялась с ними, уже начали спускаться по невысокой белой лестнице, ведущей на соседнюю террасу. Переулок нырял под узкую арку, над ней в крошечном зарешеченном окне виднелись красные цветы.

— Погодите! Погодите! Так повелевает Бог!

Стражники остановились. Один из них поднял копье, но, увидев, что она одна, неохотно опустил его и отвел глаза. Другой, понахальнее, в упор пялился на нее.

— Вы знаете, кто я такая? — торопливо спросила она.

— Жрица из Девятерых.

— Носительница. Носительница Бога. — Она храбро приблизилась к стражнику. Он был молод, глаза смотрели жестко, и она не знала, как к нему подступиться. «Помоги мне! — мысленно взмолилась она. — Мне нужна твоя помощь».

Стражник дернул головой. Наверное, это надо было расценивать как кивок.

— Этот человек. Планы изменились. Вы должны передать его мне.

Старик притих, старался на нее не смотреть. Стражники переглянулись.

— Нам приказано…

— Не имеет значения, что вам приказано. — Она вытянулась во весь рост, вздернула подбородок. — Теперь я вам приказываю. Он пойдет со мной.

Стражник с копьем облизал губы. В нем она была уверена, но второй продолжал смотреть в упор, и этот взгляд ей не нравился. Юноша сказал:

— Ничего не знаю. Аргелин требует, чтобы его продали. И в доказательство нам велено принести вырученные деньги.

Она кивнула. Молодой стражник не спускал с нее глаз.

— Сама видишь, как обстоят дела.

— Тогда я его покупаю.

Эти слова были произнесены слишком поспешно. Она выдала свой страх. Сетис повел бы себя по-другому — с деланной неохотой поторговался бы, сбил цену. Но разговаривать было некогда. Если солдаты придут ее искать…

Она протянула украшения — и свои, и Криссины.

Глаза не в меру щепетильного стражника невольно расширились.

— Нам не…

— У тебя. Я покупаю этого раба у тебя лично. И все эти драгоценности — твои. Продай что-нибудь, отдай Аргелину деньги. А остальное оставь себе. Тут хватит на десятерых рабов. Но я покупаю его немедленно и требую держать это в тайне.

Рука старика крепче стиснула веревку. Наступило молчание, нарушаемое только криками чаек. Потом стражник очнулся. Схватил драгоценности, сунул ей в руку конец веревки.

Старик тут же бросился бежать. Мирани не отставала от него. Свернув за угол, он крикнул:

— Где Телия? Она у вас?

— К паланкину. Вон туда.

Носильщики поставили паланкин на мостовую, Крисса стояла рядом. Завидев бегущую Мирани, они разинули рты, но девушка поспешно втолкнула старика внутрь и крикнула Криссе:

— Садись! Живей!

Рабы торопливо подхватили носилки. Лишняя тяжесть замедляла их бег, так что Крисса выглянула и прикрикнула:

— Пошевеливайтесь! Мы опаздываем.

Запыхавшаяся Мирани откинулась на мягкую спинку сиденья. Напротив нее съежился отец Сетиса.

— Где Телия?

— Не знаю! Сетис просил меня позаботиться о вас. Я пошла к вам домой, но вас уже там не было

— Нас арестовал Аргелин. — Отец Сетиса внимательно вглядывался в ее лицо. Сам он осунулся, постарел. — Почему — не знаю. — И добавил: — Наверно, хотят через нас добраться до него. Сегодня утром увели Телию. Где она? Что с ней сделают? — В его голосе слышалась мука.

Мирани надела маску. Ее голос зазвучал приглушенно:

— Мы ее найдем. Даю слово.

Следы были совершенно отчетливы. Они вели на запад, и Сетис шел, ориентируясь на них. Рядом плелся Орфет с мешком за плечами. Справа, поодаль, брел усталый Алексос.

Поднявшийся ветер швырял в лицо песок, обжигал зноем. Несколько часов ушло на то, чтобы наполнить кожаные фляги мутной от песка водой, и всё это время Орфет ругательски ругал Шакала, его дом, родителей и всех предков до седьмого колена. Даже окидывая взглядом безлюдную пустыню, они не могли поверить, что Шакал и Лис ушли. Сетис то и дело ловил себя на том, что, прикрыв глаза рукой, всматривался в горизонт в надежде увидеть их.

Потом, когда они наконец уверовали, начались споры. Сетис предложил вернуться, а Алексос настаивал, что надо идти дальше.

— Нам не довести Орфета до Колодца!

— Но мы идем как раз ради него, Сетис. Орфету нужны песни!

Спор закончился только после того, как толстяк уперся ладонью в песок, с трудом поднялся на ноги и взвалил на спину мешок. Потом сверху вниз посмотрел на Сетиса.

В нем что-то переменилось. Глаза, воспаленные и красные от песка, тем не менее смотрели твердо, он больше не озирался в поисках демонов, руки почти не тряслись. Орфет выпрямился, обмотал лицо и голову платком, засунул его край за ворот грязной туники. Потом выдернул из песка короткий меч, оставленный Лисом, попробовал пальцем лезвие. Голос от долгого бездействия звучал хрипло.

— Я у тебя в долгу, бумагомарака.

— Я у тебя тоже. Дважды.

Музыкант кивнул.

— Меня он бы всё равно бросил. А так — оставил воды, пищи. Дал нам возможность вернуться. Если хочешь, иди. Может, и доберешься.

— Совсем недавно ты сам просился…

— Совсем недавно у меня голова не работала. А теперь я чуть живой, руки дрожат, ноги подкашиваются, а под кожей будто ползают красные букашки. Но я снова Орфет. И не поверну назад, не приму милости от кладбищенской крысы. — Он попытался сложить руки на груди. — Когда-то я был музыкантом. Лучшим на свете. Попробовал жить без музыки — тошно. Я не дам высушить меня, писец, не останусь без песен. Что бы там ни крылось впереди, я всё преодолею; хоть ползком, но доберусь до цели. — Он посмотрел на Алексоса. — Дружище, веди же меня к своему волшебному Колодцу.

Сейчас, несколько часов спустя, Сетис украдкой наблюдал за ним. Надо признать, толстяк оказался крепок. Палящее солнце могло поджарить кого угодно, но Орфет дрожал, как в ознобе. Он только что сбросил с себя пелену безумия, выбрался из бездны своего личного ада, о глубинах которого Сетис мог только догадываться. Шакал рановато списал его со счетов. Юноша нахмурился. Грабитель могил унес с собой Сферу и больше в нем не нуждался. Но они должны закончить свой путь. Свой собственный.

Орфет оглянулся и прохрипел:

— Давай воды глотнем.

Сетис кивнул.

Они присели на корточки. Укрыться было негде — ни скалы, ни чахлого кустика. Следы Шакала затерялись на иссушенной земле.

Кожаная фляга переходила из рук в руки, каждый по очереди делал глоток, а остальные не сводили с него глаз. Орфет осторожно слизнул каплю с обожженных губ.

— Расскажи мне путь. Если с тобой что-нибудь случится…

Сетис пожал плечами и прошептал:

— Мы уже прошли места, где обитают Звери. Есть и другие — огромный Жук и неведомая тварь, похожая на крокодила, но они лежат далеко к северу, и наш путь с ними не пересекается.

Это как раз к лучшему. О Жуке Сфера говорила: «Это Зверь распада и искупления вины. Его сила кроется в самых потайных местах, в плесени древних гробниц, в ядовитых испарениях чумного мора». Если этого Зверя не умиротворить, его месть будет страшна.

— А дальше? — Орфет почесал подбородок, его руки дрожали, и он стиснул их в кулаки.

— Трудно сказать. Буквы стерлись. Что-то о перелетных птицах над головой, о местах гнездовий. — Сетис содрал с колена шелушащуюся кожу. Было там и еще одно слово. Но о нем он предпочел умолчать.

— Скажи, — тихо попросил Алексос. Сетис встревожено поднял глаза и сглотнул.

— Там был иероглиф. Чтобы расшифровать его, я просидел много часов над древними свитками. Слоговое письмо, созданное в эпоху Серетхеба.

— И что, прах побери, он обозначает? — проворчал Орфет.

Сетис нахмурился. Помолчав, ответил:

— Пожирать. Съедать заживо. Наступила тишина.

— Может, он подразумевает место, где много еды? — пробормотал Орфет.

Сетис пожал плечами. Никто всерьез в это не поверил.

Алексос спросил:

— Шакал мог прочитать это слово? Сетис презрительно фыркнул.

— Куда ему. Он гордится собой, но даже я трудился над этим символом много часов.

— Даже ты, — кивнул Орфет и, окинув взглядом выжженную землю, окутанную знойным маревом, задумчиво произнес: — Напрасно он нас бросил. Скажу ему это прямо в его знатную рожу, а потом разорву на клочки.

— Узнаю прежнего Орфета.

Архон смотрел вдаль, на запад, туда, где над горизонтом кружили черные точки.

— Птицы? — спросил Сетис.

— Нет, не птицы. — Мальчик взглянул на него по-своему, украдкой, искоса. Потом сказал: — По-моему, они вырвались на свободу из его сновидений.

Амфитеатр был заполнен до отказа. Все сиденья, все каменные скамьи были заняты: мужчины, женщины, писцы, моряки, купцы, проститутки. Наверху рядами выстроились рабы. Оглушительный гомон, звон оружия и крики людей Аргелина, следивших за порядком, напугали Мирани. Насыщенный ужасом гам и грохот обрушивался прямо на сцену, словно крутые склоны холма стиснули его и не выпускали наружу. Под маской ей казалось, будто все голоса звучат неестественно гулко. Капли пота щекотали лоб. Солдаты, плотным кольцом выстроившиеся вокруг сцены, дружно сомкнули копья, и их лязг, будто цимбалы, возвестил о начале представления.

Девятеро жриц сидели на аккуратно расставленных скамьях, инкрустированных серебром. В середине горела жаровня, а позади нее всплывало изображение Бога, смотрящегося в зеркало: два совершенно одинаковых лица из чистейшего белого мрамора.

Алексос. Почему Гермия поставила здесь его статую? Что она задумала?

Гласительница стояла посреди круга, высокая и царственная. Аргелин поднялся по лестнице и встал напротив нее. Толпа замолкла.

Остальные Девятеро тоже встали, зашелестев белизной и перьями своих нарядов. Звякнули подвески из лазурита на головных уборах, безмятежно улыбающиеся маски обратились к толпе. Высоко над головами, в жарком синем небе, кружили три птицы.

Аргелин церемонно поклонился Гласительнице, потом обернулся к толпе.

— Сограждане! На нас напали. Великая Империя угрожает войной нашей земле. Они сильнее нас, у них больше кораблей и больше оружия. Наша торговля перекрыта, Порт находится в осаде, и всё из-за того, что Жемчужному Принцу захотелось присвоить себе величайшее сокровище нашей страны. Уста самого Бога.

Акустика была идеальная, ему почти не приходилось повышать голос. Ответом ему было молчание, только по верхним рядам прокатился шепот, повторяющий его собственные слова.

Ветерок тихо затеребил плащи и мантии.

— Они хотят, чтобы мы сдались. Хотят править нами, собирать налоги, продать вас всех в рабство. Хотят получить власть и говорить миру, чего желает Бог. Но я обещаю вам: они никогда не получат этой власти. Оракул научит нас, как выиграть битву. Бог спасет свой народ!

Раздались аплодисменты. Сначала робкие, неуверенные, но потом солдаты взревели, и амфитеатр наполнился криками. Аргелин спокойно следил за происходящим. Его гладкое лицо было безмятежно, узкая бородка аккуратно подстрижена. Хороший актер, подумала Мирани. Великий актер, который знает, что публика перед ним трепещет. Он простер вперед руку, и шум стих.

— Враги хотят, чтобы вы отдали меня на их милость. Если вы тоже хотите этого, я готов. Скажите только слово.

Наступила полнейшая тишина. Ее нарушило только презрительное фырканье Ретии. Никто не шелохнулся; публика в ужасе застыла, как будто малейшее движение могло оказаться смертельным. Глаза Аргелина пробегали по рядам, солдаты бесстрастно взирали на разворачивающееся действо.

Они даже дышать боятся, подумала Мирани.

«Не забывай, у тебя есть маска, и ты можешь за ней спрятаться».

Она чуть не вскрикнула от удивления. Сквозь прорезь в маске сверкнули глаза Криссы.

«Это ты? Неужели ты хочешь говорить со мной? Здесь, на глазах у всех? Не надо!»

«Ты многое можешь. Можешь, например, крикнуть: „Сдавайся!“ Может быть, люди подхватят твой крик, затопают ногами, захлопают в ладоши. Самые смелые. Ты могла бы запугать его, Мирани».

Молчание было страшным. Оно душило ее. Голос Бога был холоден и тяжел. «Молчишь? Не презирай их, Мирани, ты сама не лучше них».

Аргелин поклонился и опять поднял глаза:

— Вашим доверием, друзья мои, вы делаете мне честь, — в его голосе мелькнула еле заметная тень презрения, но Мирани уловила ее, и Ретия тоже. Виночерпица сделала крохотный шажок вперед.

Остальные Девятеро застыли в безмолвии.

Гермия торопливо обернулась, воздела руки, швырнула на жаровню горсть ладана, он вспыхнул, затрещал, взвился облаком ароматного дыма.

Гласительница, широко раскинув руки, вдыхала этот дым. Аргелин отошел.

— Расскажи нам, Гласительница Бога. Что советует Оракул? Ибо где ты, там и Оракул. Бог находится здесь, надо только услышать его.

Мирани обернулась. Ретия застыла, но в любой момент была готова сделать решительный шаг.

«Не позволяй ей этого!» — взмолилась Мирани.

«Я не могу ее остановить. Но думаю, она не пойдет на риск. Она считает, что Аргелин всё равно проиграет войну».

«Они вправду проиграет?»

«Тише, Мирани, я не слышу своих собственных слов».

Гермия раскачивалась, из-под маски с прорезью вместо рта слышались тихие всхлипы. Крисса и Иксака встали рядом, чтобы подхватить ее, если она упадет. Аргелин заговорил:

— О Ярчайший, Властелин Солнца, Мышиный Бог, Царь Скорпионов! Дай нам совет!

Из прорези донеслись слова. Они эхом прокатились по всему театру, и весь народ слышал их.

— Жертва. Принесите мне в жертву то, чем вы дорожите сильнее всего.

— Они кого-то подстрелили?

В полумраке Сетис опустился на колени и осмотрел вмятины в песке.

— Может быть. Тут кровь. И смотри, перья.

— Из чего? — проворчал Орфет. — У Лиса не было лука. — Толстяк обхватил себя руками. Он обливался потом.

— Может, птица опустилась на землю. Или они нашли ее уже мертвой.

Алексос подобрал перья и внимательно разглядел. Его темные глаза зачарованно изучали тонкие волоконца с бородками, которые то сплетались, то расплетались. Он провел по ним длинными пальцами, разгладил, чтобы не оставалось просвета.

— Эти перья не от одной птицы, Сетис. От нескольких, разных.

Сетис встал. Вместе с ним встала его тень и протянулась через барханы из мягкого песка, расстилавшиеся вокруг с самого полудня. Уже наступила ночь. Она, как всегда, опустилась внезапно. Низко над горами нависала яркая луна.

Юноша коснулся их. Мелкие желтые перья. Одно длинное, белое, другое черное, сломанное. Пригоршня серого пуха. Розовые перышки фламинго.

— А вот, посмотри, — Алексос выдернул что-то из песка. — Это перья чайки.

— Да какие чайки в этой мерзкой пустыне?

— Нет, Орфет. Я знаю. И глянь-ка сюда.

Клочок материи. Мальчик потянул за него, и внезапно, так резко, что Архон чуть не упал, из песка вылез обрывок темно-красной полосатой тряпицы, кричаще яркой. Все в молчании уставились на него, на громадные рваные дыры во всю длину, на кровавые пятна. Первым очнулся Орфет:

— Это Лис носил. На голове.

Сетис перевернул находку. Вся в крови.

— Какая птица способна на такое? — проговорил он.

Вдруг Алексос поднял голову. Далеко на западе, почти за горным хребтом, взмыло в воздух что-то черное.

— Какая — не знаю, — прошептал он, — но она возвращается.

Ее нарядили в белую мантию, украшенную перьями.

Сквозь прорези для глаз Мирани видела, как ее ведут по ступеням. Солдаты открыли корзины, и навстречу ей белым вихрем вспорхнула стая голубей. Девочка без страха прошла через трепещущее крылатое облако.

Телия.

Кто-то в толпе завыл, как тоскующий пес. Наверное, отец Сетиса. Только бы солдатам удалось его удержать!

Маленькая девочка тихо встала и обернулась к толпе. Ее лицо было спокойно, исполнено глубочайшей сосредоточенности, какую Мирани иногда в ней замечала. Она без страха обвела взглядом людское море.

Аргелин положил руку ей на плечо, она подняла на него серьезные глаза. Он подвел ее к каменному алтарю, подсадил на него; босые ноги девочки свесились сбоку.

Потом он обернулся к Гермии.

— О Ярчайший! Архона здесь нет. Он не может отдать жизнь за свой народ. Поэтому вместо него мы приносим в жертву другого человека.

Птица была исполинская. Крылья ее в размахе могли закрыть небо от края до края. Она неподвижно парила на восходящих потоках воздуха, лениво кувыркаясь в волнах палящего жара, поднимающихся от земли. Потом стала снижаться.

Опускалась она медленно, зигзагами, ни на миг не сводя глаз с потревоженной земли, с рассыпанных перьев, с окровавленной тряпки. Поверхность песка была усеяна буграми и рытвинами, как будто там происходила жестокая битва; глубокие отпечатки ног вели туда и обрывались.

Птица глядела немигающе, свирепо. Когтистые лапы вытянулись вперед, готовые схватить жертву. Во всей ночной пустыне ничто не шевелилось — ни одна мышь, ни одна букашка. На многие мили вокруг не было ничего, совсем ничего.

— Что мы можем сделать? — испуганно ахнула Мирани.

«Мы?»

— Надо же что-то предпринять! Он просил меня присмотреть за ней! Разве не понимаешь, это я виновата! — Она чуть не расплакалась, подавила желание вскочить и закричать. Мысль о Сетисе причиняла мучительную боль.

«Не говори глупостей, Мирани. К происходящему приложили руку множество твоих врагов. Крисса не сразу передала тебе письмо, Аргелин арестовал их. Люди всегда приписывают своим поступкам слишком большое значение». Голос Бога звучал угрюмо. Девушка в ужасе прошептала:

— Неужели ты хочешь принять эту жертву?

Наступило молчание. Потом он произнес: «Это совсем другое дело Люди всегда думают, будто знают, как лучше».

Дым, запах ладана. Амфитеатр полнился нарастающим жаром от тел тысяч зрителей; дневной зной впитался в каменные скамьи, в мощеную сцену. Она стиснула кулаки.

— Я им не позволю.

Телия устремила на нее взгляд темных глаз из-под неровной челки. Аргелин обернулся, кивнул, из-за его спины вышла рабыня и с безмятежным спокойствием помогла девочке лечь. Наверно, малышку опоили дурманом. И тут Мирани словно обдало жаром: она поняла, что Гермия помогала генералу строить эти чудовищные планы, это злодеяние стало возможным только с ее согласия.

Нетвердой походкой, пошатываясь, Гласительница вышла вперед. Ее окутывал душный аромат пряностей. Головной убор казался слишком тяжелым, стройная шея поникла. Она возложила руки на алтарь, горящий лихорадочный взгляд по-ястребиному обежал толпу…

— О мой народ, я принимаю твою жертву. И поверьте, я вас спасу.

Толпа взорвалась радостными криками, на этот раз непритворными. Хриплое, свирепое буйство отринутой угрозы. А за ним безошибочно различался грохот катапульт, свист ядер, обстреливавших бухту.

— Они думают, это говоришь ты. — Мирани дрожала от гнева. — Может быть, ты им покажешь?..

«А может быть, ты?…» — шепнул он.

Птица кружила. Ее длинный крючковатый клюв вселял ужас.

Она поднялась выше, устремилась вниз, описала еще один круг.

Инстинкты говорили ей, что внизу, прямо под ней, ждет добыча, но глаза никого не видели. А далеко на востоке что-то шевелилось, металось, царапало землю крохотными лапками.

Птица развернулась, взмахнула крыльями. И исчезла.

Погруженная в безмолвие пустыня под луной оставалась неизменна. И вдруг взорвалась.

Из песка вынырнула рука, потом другая, потом перекошенное лицо. Сетис выплюнул соломинку и, жадно хватая ртом воздух, принялся горстями сгребать с живота и ног песчаную тяжесть.

— Орфет! — крикнул он, но песчаный холм возле него уже раскрылся; из него, кашляя, приподнялся музыкант, будто восставший из мертвых; с него струился песок, из страшных бесформенных груд возникли лицо и руки. Сетис встал на колени, протирая глаза. Вытряхнул песок из волос, пошарил вокруг, ища Алексоса.

— Архон! Она улетела! Выходи!

Его отодвинула мясистая рука. Орфет сунул пальцы в кучу песка, пошарил; не найдя мальчика, помедлил немного и стал копать снова. Глубже.

— Алексос!

Недоуменно взглянул на Сетиса. Копать принялись оба, раскидывая песок, широко загребая, вороша пустыню. Потом Сетис вскочил, огляделся, но вокруг была только пустота.

Раздался исполненный ужаса рык Орфета:

— Архон! Где же ты?

* * *

Бронзовая чаша у ног Мирани была пуста. Этим утром она долго стояла возле Оракула, но внутрь ничто не заползло. Однако Гермия предусмотрела и это. Она стояла над Телией, и руки ее были не пусты: в них сверкал острый изогнутый нож. На его рукоятке поблескивали изумруды и жемчуга, бронзовое лезвие иззубрено щерилось.

Мирани обливалась холодным потом. Вступиться? Она успеет произнести с полдюжины слов, потом вокруг нее сомкнутся ряды солдат, и будет объявлено, что у госпожи Носительницы не выдержал рассудок. Она взглянула на Ретию — та неподвижно стояла, вытянувшись во весь рост. Неужели она допустит это? Наверняка. Ретия безжалостна; если Гермия принесет жертву, а война всё же будет проиграна, то это лучше всего докажет, что Бог отвернулся от Гласительницы, и тогда весь народ выступит против нее. Какое дело Ретии до маленькой девочки?

«Я этого не допущу. Ты мне поможешь? Я уверена, что поможешь».

Он молчал. Не дождавшись ответа, она высоко подняла голову, расправила плечи и шагнула вперед.

— СТОЙТЕ!

Это короткое слово зазвенело на весь амфитеатр. Ее же собственный приказ вернулся к ней и эхом обрушился со всех сторон, резкий, злой, свирепый. Испуганная неожиданно громким откликом, она отшатнулась.

Маска Гласительницы тотчас же обернулась к ней, по лицу Аргелина пробегали красные отблески факелов.

Но они не успели ее перебить. Она опять крикнула:

— Стойте! — и на нее снизошло внезапное спокойствие. Вышла луна и озарила амфитеатр золотистыми лучами, и Мирани поняла, что он стоит у нее за спиной, в глубине сцены, под высокой аркой, откуда в конце спектаклей всегда появляется Бог. Она поняла это по лицам зрителей. Солдаты вытянулись по стойке «смирно», передние ряды вскочили, как громом пораженные, потом рухнули на колени, по толпе, будто ветер по пшеничному полю, пробежал благоговейный трепет. Он волной поднимался всё выше и выше, к самым верхним скамьям.

Она обернулась.

— Это Бог, — провозгласила она громким, звонким голосом. — Он с нами.

Поначалу он не шелохнулся. Только смотрел на свой народ, высокая фигурка в белой тунике, лицо скрыто маской, оно столь же прекрасно и чисто, как лицо статуи в Храме, а в глазах — тот обиженный взгляд, какой она видела каждое утро. Освещала его только луна, ее блики упали ему на волосы. Он торопливо спустился по лестнице, прошел мимо Мирани, мимо застывшей в ужасе Гермии, подошел к алтарю, взял Телию за руку, помог ей встать, усадил себе на плечо, и она осталась там сидеть, протирая сонные глазенки.

Тишина наполнилась звуками. Не грохотом выстрелов — они смолкли, — а пением птиц. Целые стаи птиц запели посреди ночи, когда птицам вообще не полагается петь. Это были крики потревоженных чаек, стрекот мириад насекомых, выползавших из каждой трещины в камнях, шорох мышиных лапок. Пришли и кошки, тысячи костлявых беспородных хищниц из Порта, они впрыгивали через окна и двери, проскальзывали под ногами у солдат, глаза их горели изумрудным огнем. И все Божьи твари спешили навстречу своему повелителю. Но больше всего было скорпионов.

Аргелин вполголоса выругался, Крисса сдавленно всхлипнула.

Сцена вокруг них ожила, задвигалась, закопошилась. В лунном свете поблескивали панцири и клешни, угловатая членистая сумятица. Они выползали из зазоров в каменной кладке, из расщелин на мостовой, из-под скамей и мраморных колонн. Падали с резных орнаментов на архитравах, с карнизов под крышей, с постамента, на котором сидела каменно-безмятежная Царица Дождя. Красные, золотые, черные, крохотные, огромные, как омары, скорпионы спешили оказать почести своему повелителю.

Никто на сцене не рискнул шевельнуться.

И Бог сказал:

— Если вы хотите смерти — будет смерть. Если хотите мира — будет мир. Я могу сделать только одно: вернуть яблоки, которые я когда-то украл, и показать вам дорогу к Колодцу, чтобы вы могли из него пить. И если вы захотите, реки потекут опять.

Он осторожно опустил Телию рядом с Иксакой, и та схватила девочку за руку. Потом, не обращая внимания на скорпионов, босыми ногами подошел к Гермии.

Они стояли в масках друг напротив друга, и сквозь сверкающий металл были видны только глаза.

— Кто ты такой? — прошептала она.

— Слушай меня, Гласительница. Не мешай мне говорить.

Она смотрела на него, как громом пораженная.

— Неужели это ты?

— Не приносите никаких жертв. Подождите, пока я вернусь, а потом, если понадобится, принесете в жертву меня. А кто я такой — ты знаешь. — Он ушел в глубину сцены, остановился у выхода, в удачном освещении, идеально выдержав паузу, как хороший актер. — Не пугайся, Гермия. Ты давно это знаешь.

* * *

— Сетис! Расскажи мне о звезде.

Сетис подскочил, развернувшись по-кошачьи. Возле поклажи с водой, скрестив ноги, сидел Алексос.

— Откуда ты взялся?

— Выкопался. — Мальчик обвел их удивленным взглядом. — Думали, я задохнулся?

Орфет, серый от песка, уставился на него. Сглотнул и провел пальцами по лицу.

— Почему Шакал сказал, что у тебя была звезда? — не унимался Алексос.

Сетис покосился на музыканта. Оба знали, что мгновение назад мальчика здесь не было. Орфет нетвердой рукой потянулся за водой, но ничего не сказал. Сетис бросил взгляд на небо и медленно сел.

— Я купил звезду тебе в дар, — хрипло произнес он. — А Шакал отобрал ее. Она у него.

— Она упала? Как остальные?

— Упала в море.

— Значит, их уже три. — Темные глаза загорелись. — Понимаешь? Три яблока, которые я украл, превратились в звезды. Мне казалось, я надежно прикрепил их к небу, но они разболтались и упали сюда. Мы должны взять их с собой. — Он радостно кивнул.

— Дружище, — пробормотал Орфет. — Скажи ради бога, где ты был?

Алексос озадаченно взглянул на него.

— Здесь, Орфет. А что?

Музыкант облизал обожженные губы.

— Здесь тебя не было. Мы искали. Тревожились за тебя.

Он смотрел на мальчика со страхом, какого Сетис никогда в нем не замечал. Музыкант перевел взгляд на юношу и сказал, обращаясь к Архону:

— Когда птица улетела, тебя не оказалось там, где мы тебя закопали.

Алексос легкомысленно пожал плечами и встал.

— Я говорил с Мирани. Она присматривает за Телией, Сетис.

От ужаса у Сетиса вся кровь отхлынула от лица.

— Правда? — прошептал он.

— Да. Как ты и просил. — Алексос степенно улыбнулся. — Давайте поторопимся. Надо догнать Шакала. Я хочу мою звезду.

Больше никто не произнес ни слова. Три тени, они в молчании шли под луной и каждый миг ждали, что с неба нападет свирепый охотник. Сетис, завернувшись в длинный тонкий плащ, поспешно соображал. Если Архон знает про записку, многое ли еще ему известно? О приказе Аргелина? О том, что творится у них за спиной? Идут ли за ними люди Аргелина? Пока что их не было видно. И бывают ли на свете такие огромные птицы? Убила ли она Шакала? Неужели они скоро наткнутся на кости, обглоданные песчаными крабами?

— Сетис!

Раскатистый голос принадлежал Орфету. Толстяк остановился в двух шагах впереди.

На миг Сетиса объял леденящий ужас. Он догадался, на что они набрели, и сам удивился собственному страху. Разве Шакал сделал для него хоть одно доброе дело?

Но музыкант указал куда-то вдаль.

— Что это?

На протяжении многих миль дорога шла в гору. И вот теперь на фоне звездного неба вырисовывалось громадное черное здание. Стены с башнями, полуразрушенные зубцы. Сначала юноше показалось, будто крепость воздвигнута на утесе, на вершине могучего отрога Лунных гор, но потом он заметил, что в крепостную стену превращена сама скала, щербатые камни — это остатки древних укреплений, а бесчисленные башенки и минареты так обветшали, что невозможно различить, где кончается скала и начинается каменная кладка. Крепость казалась черной, но блики лунного света, игравшие на истертых камнях, заставляли их сверкать.

Пока они всматривались, небо начало бледнеть. Далеко позади, в тысячах лиг, в тысячах жизней отсюда, над Островом и над Портом, над морем и над Городом Мертвых, всходило солнце.

— Да там полно людей! — ахнул Сетис.

— Это не люди. Какие-то мелкие твари. Собрались вместе. — Орфет прикрыл глаза рукой от запыленного ветра. — Их там тысячи.

Алексос кивнул.

— Птицы, — коротко пояснил он.

Вокруг сцены вспыхнули фонари, факелы. Их свет прогнал скорпионов обратно в темноту, а кошек — в дома. Но люди вели себя по-другому: они тянулись к свету, собирались вокруг огней, переговаривались, плакали, снова и снова вспоминали явление таинственного гостя, обсуждали его слова. Как будто, подумалось Мирани, они смотрели какой-то причудливый театральный спектакль. А может, так оно и было. Аргелин ушел в тень, телохранители сомкнулись вокруг него; он бросил на Гермию один-единственный встревоженный взгляд, но она на него не ответила. Ушла, не перемолвившись ни с кем ни словечком, юркнула к себе в паланкин и захлопнула дверцу прямо перед лицом Криссы, которая хотела сесть вместе с ней.

Остальные Девятеро озадаченно переглядывались.

Мирани сняла маску и откинула волосы с лица. Подошла к Телии, взяла ее за руку.

— Ты меня узнаешь?

— Ты та самая девушка. Подруга Сетиса.

— Меня зовут Мирани.

— Ты ему нравишься. — Телия смотрела, как к ней вниз по ступенькам со всех ног бежит отец. Он крепко обнял девочку, поднял глаза — его лицо постарело на много лет. Но сказал он только:

— Куда нам теперь идти?

Мирани задумалась.

— В Город. По пропуску Сетиса. Найдите там уборщицу по имени Патти и скажите, что вас послала я. Она отведет вас к Креону. Оставайтесь у него.

— Альбинос?

— Он… не простой человек. Он будет знать, что вы идете.

Старик оглянулся на нетерпеливо переминающихся солдат.

— А ты?

— От меня больше пользы здесь. Поторопись!

Он кивнул и, подхватив девочку, поспешно ушел. Но у подножия лестницы обернулся.

— Мне никогда тебя не отблагодарить. Он пришел только из-за тебя.

Она так устала, что едва нашла в себе силы ответить ему. Потом, когда он скрылся, из Порта донесся страшный грохот, громкие голоса, какие-то звуки, которых она никогда раньше не слышала. Лязгнула бронза, крики перешли в хриплый, страшный рев. В то же мгновение в нее вцепился сотник.

— Госпожа! Скорее!

Он втолкнул ее в паланкин, она почувствовала, как рабы подхватили его и пустились бегом.

— Что случилось? В чем дело?

В паланкине уже сидела Ретия. Она откинула занавески, и ее лицо озарилось. По щекам плясали красные отблески пламени, в глазах пылала радость.

— Джамиль нападает, — прошептала она.