"Архон" - читать интересную книгу автора (Фишер Кэтрин)

Пятый дар Пролитое вино

Вокруг этих людей простирается мир, о котором они ничего не знают.

В этом мире земля складывается в силуэты Великих Зверей, деревья становятся женщинами, звезды падают с неба, как спелые плоды. Об этом мире знают только поэты и певцы, а когда они забывают о нем, то погружаются в печаль и идут искать Колодец.

Ибо тот, кто изопьет из Колодца, уподобляется Богу и постигает истину, скрытую в мечтаниях.

Но это постижение пугает меня. Оно таит в себе опасность.

И, значит, Колодец надо охранять.

«Мирани»

Тихий шепот. «Выйди и посмотри, Мирани! Выйди, посмотри».

Она открыла глаза и обвела взглядом безмолвную комнату. В ней было светло от серебристого лунного сияния и не слышалось ни звука, кроме далекого плеска морских волн.

Она насторожилась, медленно села, глаза обшарили каждый угол, рука потянулась к ножу, который она теперь всегда хранила под подушкой.

— Это ты?

«А кто же еще? Я хочу, чтобы ты кое-что увидела. Выйди на террасу. С тобой ничего не случится. Обещаю».

Ее охватила слабость, от голода кружилась голова. Уже много дней она не ела ничего, кроме фруктов и яиц, потому что в них трудно подмешать яду — так ей казалось, но после того, как рабыня Ретии умерла, отравившись апельсином, она вообще боялась прикасаться к еде. Она и Ретия завели себе особых доверенных служанок, которые готовили им отдельно, а потом сами пробовали состряпанные блюда, однако даже при этом Мирани чувствовала, что смерть ходит за ней по пятам. Может быть, Сетис, когда вернется, застанет в Храме новую Носительницу, новую власть.

«Никто не увидит. Оглянись, Мирани».

Надевая тунику, она оглянулась и чуть не вскрикнула от ужаса. На кровати, свернувшись калачиком и сладко посапывая во сне, лежала еще одна Мирани, а она сама как будто превратилась в привидение, в призрака, покинувшего собственное тело.

«Не бойся. Это не ты. Ты — это ты».

— Я что, умерла?

Он как будто рассмеялся, радостно, весело.

«Я давно собирался сделать это, но раньше ты очень боялась. Поэтому я ненадолго перенес тебя в мир богов. А теперь выйди».

У нее кружилась голова, но рукам и ногам было холодно, тело казалось крепким и настоящим, как всегда. Чесалась мозоль на пятке, натертая сандалией. Значит, она ничуть не мертва. Мирани подошла к двери, приоткрыла ее и выглянула.

На лоджии, залитой лунным светом, было тихо. Статуи Гласительниц смотрели в море, от их лиц падали удлиненные тени, полные черноты. Ближайшая из статуй обернулась к Мирани, ее мраморное лицо было холодным, любопытным. Мирани, окончательно уверившись, что это сон, вышла.

Мраморный пол под босыми ногами был холодным и мокрым, по нему струилась вода. Она каскадом стекала по фасаду Верхнего Дома, сверкала и плескалась, в пелене искрящихся брызг пряталась радуга.

Строения далеко внизу были погружены во тьму, только в тенистом дворе порхали летучие мыши да пушистыми клубочками спали храмовые кошки.

— Эта вода — настоящая? — Она зачерпнула пригоршню, поднесла к губам.

«Настоящая, как и всё на свете. Она течет здесь всегда, но, когда не спишь, ты ее не замечаешь. Посмотри наверх. Справа от луны».

Небо было черное, ярко сияли звезды. Между ними темными черточками сновали летучие мыши, ловя невидимых насекомых. Мирани ждала.

— Я ничего не вижу.

«Так всё и зарождается, Мирани. Так начинаются войны и чудеса. С падающих звезд и знамений на небе. Посмотри».

Вспышка. Она прочертила темноту, и Мирани ахнула, как будто яркий свет обжег ей глаза. И в тот же миг ночь наполнилась падающими звездами, сияющий дождь из крохотных метеоров накрыл крышу Храма серебристой пеленой. Феерия света, ослепительная и беззвучная.

— Звезды падают! — воскликнула Мирани. — Все?

«Не все. Те три, которые я украл, должны упасть наземлю. Одна из них уже здесь. За ней прилетят и остальные…»

Две вспышки света на востоке, одна за другой. Они озарили небо, и вслед за ними пришел рокот — страшный, душераздирающий треск, оглушительный грохот, от которого содрогнулись стены и террасы Верхнего Дома. Одна из статуй опрокинулась и разбилась, рассыпавшись облаком острых мраморных осколков.

Распахнулись двери. Послышался крик. Залаял сторожевой пес.

Упали две звезды. Они просвистели низко над крышей и скрылись в пустыне, далеко на западе. Им вслед дождем падали метеоры, и это и есть настоящий дождь, подумалось ей, серебристая влага, низвергающаяся в море; она окутывает мир, сверкает на плавниках летучих рыб, поднимает из морских глубин чудовищных левиафанов, страшных усатых мужчин-русалов, прелестных наяд, любующихся небесами.

Дверь Ретии открылась, рослая девушка выскочила на лоджию. Не заметив Мирани, она подняла глаза к небу, и звездное сияние залило ей лицо. В ее глазах вспыхнуло изумление, потом восторг, бурное торжество, от которого у Мирани мороз пробежал по коже.

— Она видит меня?

«Тебя никто не видит. Но пора возвращаться».

— Они упали в пустыню. Это значит?..

«Одна звезда — у Сетиса. Они должны найти остальные, иначе последствия моей кражи никогда не будут искуплены. На свете очень много воровства, Мирани. И у живых, и у мертвых. Теперь возвращайся».

Она открыла глаза. Над ней стояла Ретия и трясла ее за плечо.

— Иди посмотри! Звезды падают! Это знак, Мирани, величайший знак!

Мирани села, плохо понимая, где находится. Лицо горело, как будто его опалили таинственные лучи. А ступни были мокрыми.

В двух милях от камня, отмечавшего начало тропы, Шакал сделал первый ход.

Орфет плелся позади; он остановился, почесался, повернулся спиной к остальным и покопался в заплечном мешке. Но не успел он поднести флягу к губам, как чья-то проворная рука обхватила его за шею и дернула; в спину ему уткнулось острие ножа. Орфет злобно выругался, пошатнулся, как медведь.

— Сетис! Измена!

Сетис не шелохнулся. Лис ловко ухватил Орфета за левую руку и выкрутил ее. Музыкант взвыл от ярости и боли.

— Ага. — К ним подошел Шакал. — Так я и думал.

Он взял флягу и принюхался. Потом очень медленно перевернул ее и долго глядел, как вино мучительно тонкой струйкой вытекает на каменистую тропу. С мгновение оно лежало в пыли сверкающими шариками.

Орфет попытался вырваться, но Лис только сильнее вцепился в него.

— Негодяй! — взревел музыкант. — Подонок! Гнусный мерзавец!

Шакал и глазом не моргнул. Только отшвырнул пустую флягу.

— Это для твоей же пользы. Скажи ему, Архон.

— Орфет, он прав, — грустно произнес Алексос. — Я же тебе говорил не брать вина.

— Еще есть? — поинтересовался грабитель могил.

— НЕТУ!

— Лис!

Ловким движением Лис отшвырнул в сторону мешок Орфета, Шакал подхватил его и стал рыться, не обращая внимания на протестующие вопли и ругань толстяка. Но когда он вытащил вторую флягу, музыкант умолк. Шакал посмотрел на него в упор.

— Не надо! — прохрипел Орфет и обернулся к Алексосу. — Послушай, дружище. Всего одна фляга! И всё. На всю эту пустыню! Скоро мы будем умирать от жажды и молить о глотке. Не позволяй ему. — Он облизал губы, глядя на Шакала. — Не позволяй!

Сетис никогда не видел, чтобы люди так менялись. Грубоватый добряк Орфет, неугомонный бесшабашный музыкант был напуган до смерти, в отчаянии униженно корчился и извивался. Алексос замялся. Но когда поднял глаза — взгляд его был чист и безжалостен.

— Так надо, Орфет.

— Конечно, надо, — подтвердил Шакал и сломал пробку. — Иначе нельзя. Кочевник сказал правду: в пустыне человек как на ладони. Мы должны доверять друг другу. От этого зависит жизнь каждого из нас. Орфет не ответил. Его тело обмякло; Лис выпустил его, и он чуть не упал лицом вниз. Маленькие глазки не отрываясь следили за тонким ручейком вина, с влажным бульканьем вытекающего в песок. Через миг оно впиталось в пыль и исчезло.

Воцарилось молчание. Сетис внутренне напрягся, ожидая взрыва, драки. Но Орфет стоял как громом пораженный. Потом шагнул вперед, подхватил свой мешок и закинул за спину. Поплелся вперед, мимо своих спутников, не сказав ни слова даже Алексосу. Великан сжался, даже ростом стал как будто меньше, словно из него выпустили боевой дух.

Лис спрятал кинжал в ножны и подошел к Шакалу.

— Это только начало, вожак.

— Знаю. — Шакал задумчиво глядел вслед толстяку. — Следи за ним. Отвечаешь головой.

Лис скривился, уголки беззубого рта опустились.

— Я ему не нянька.

— Нянька ему понадобится.

Одноглазый бандит кивнул, сунул кинжал за пояс, увешанный бесчисленными ножами.

— А если с ним будет слишком много хлопот?

Шакал бросил взгляд на Сетиса и Алексоса.

— Тогда оставим его где-нибудь. На корм стервятникам.

— Хорошо, что ты говоришь не всерьез, — сказал Алексос, подходя ближе. — А иначе я бы рассердился.

— Я говорю совершенно серьезно. — Рослый грабитель грациозно поклонился. — Ваше святейшество.

Сетис был уверен, что Шакал не шутит. Пока они считают, что Алексос знает дорогу, мальчику ничего не грозит, но его самого и Орфета охотно принесут в жертву при первом же удобном случае. Они должны держаться вместе и прикрывать друг друга, хотя толстяк погрузился в свое горе, и от него сейчас никакого проку. Под жарким полуденным солнцем Сетис плелся последним, опустив голову, еле переставляя натертые ноги. Солнце уже обожгло ему лицо; он прикрывал щеки и губы краем плаща, но глаза, ослепленные сиянием белесых песков и трепещущим знойным маревом над пустыней, почти ничего не различали. Как и предсказывал старик, за минувший день дорога медленно пошла в гору, земля превратилась в нескончаемый пологий склон. Занесенная песком тропинка петляла среди камней. Вчера они прошли мимо рощи мертвых деревьев. Иссушенные стволы выгорели до белизны, стали такими хрупкими, что сломать их удалось безо всяких усилий, зато ночью им посчастливилось развести хороший костер. Пока все спали, на страже сидел сначала Шакал, потом Лис. Сетис хотел приглядывать за обоими, но от усталости мгновенно погрузился в глубокий сон, и Алексос разбудил его перед рассветом, усевшись на грудь. Они договорились выйти спозаранку и самую жаркую часть дня проспать где-нибудь в тени, хотя тень в этих местах — явление редкое, и дальше найти ее будет всё труднее и труднее.

Сетис брел последним и глазел по сторонам. Пустыня была не совсем безжизненной. Кое-где росли чахлые кустарники с толстыми мясистыми листьями. Попадались и норы, хотя до сих пор он не видел ни одной из крыс, о которых рассказывал старик. Может, они выходили только по ночам?

Замучили насекомые. Они с жужжанием вились около лица. Он отмахивался от них и глядел на идущих впереди спутников.

Орфет ушел далеко вперед, ковылял, спотыкаясь, с какой-то упрямой злостью. Алексос болтал с Шакалом; рослый грабитель шагал легко, без усилий. За ним шел Лис, настороженно посматривая то в небо, то на далекие холмы, изредка бросая взгляд на Сетиса.

А у юноши не шли из головы самые тяжелые мысли.

О том, как это сделать, если придется. Если ничего другого не останется. Алексос с жадностью исследовал всё вокруг: тыкал палкой в норы, шарил под кактусами. Всё его восхищало. Как легко было бы чуть-чуть подтолкнуть его, и пусть скользкие камни или зыбучие пески довершат черное дело. Слишком легко. Но едва эта мысль зародилась, Сетиса передернуло от омерзения, от ярости на самого себя. Алексос ему нравился. Мальчик был хоть и странным, но дружелюбным и совершенно бесхитростным. К тому же на этом дело не кончится: останутся еще Орфет и Шакал, хотя Сетис понятия не имел, как откликнется на такое дело Шакал, особенно если Колодец будет уже найден. А даже если они к тому времени еще не найдут Колодец, у него, Сетиса, останется его Сфера Тайн…

Только сейчас он понял, до чего же его утомили эти заботы. Надо перехитрить Аргелина! Он постарался наполнить душу уверенностью, поднял голову, вспомнил, как они, несмотря ни на что, всё же возвели Алексоса в Архоны. Он же Сетис! Прирожденный заговорщик, знающий все уловки! Кроме того, как только Мирани получит письмо, отец и Телия будут в безопасности.

На Острове.

Он нахмурился. Ему вдруг пришло в голову, что на Острове гораздо опаснее, чем в пустыне.

Для такого похода компания у них подобралась совсем не героическая. Воры, сумасброды, заговорщики. Никто не доверяет друг другу. Если бы здесь была Мирани! Хотя, быть может, она тоже ему не очень-то доверяет.

Когда солнце поднялось над головой, они остановились. Единственным убежищем в этой безводной пустыне были заросли колючих кактусов. Алексос заполз в тень и мгновенно уснул. Лис тщательно осмотрел землю, выискивая скорпионов, потом выпил глоток воды и свернулся калачиком. Из песка торчали наготове три его ножа.

Шакал сухо улыбнулся Орфету.

— Тебе уже легче?

Музыкант поднял на него красные глаза. Его руки тряслись.

— Будь ты проклят.

Рослый грабитель кивнул.

— Поосторожнее с водой. Береги ее. Ограничивай себя.

Орфет метнул на него убийственный взгляд и поднес к губам флягу с водой.

— Не беспокойся. Когда моя кончится, примусь за твою.

Шакал взглянул на Сетиса и лег, опираясь на локоть.

— Спи, толстяк, — спокойно сказал он.

Все уснули. Так, по крайней мере, казалось Сетису. Но через несколько часов, отлежав на камнях спину, он со стоном повернулся, открыл глаза и увидел, что Шакал уже на ногах, стоит на солнцепеке спиной к ним и смотрит на горы. В его позе сквозила пугающая напряженность, он, подняв голову, вперился в далекие вершины, и легкий ветерок шевелил ему волосы. Почувствовав на себе взгляд, он обернулся. Сетис в тот же миг закрыл глаза. А когда открыл опять, Шакал уже сидел, прислонившись спиной к груде вещей. Его странный пристальный взгляд скользил по бескрайней пустыне.

Ближе к концу дня они поднялись и пошли дальше, сквозь внезапно опустившуюся ночь, сквозь темноту, выросшую как будто из-под земли. Но далекие вершины, обитель богов, еще долго светились сквозь тьму. С наступлением темноты пустыня стала прохладнее, докучливых мух сменили ночные бабочки и тучи комаров, они кружились и плясали над какими-то им одним ведомыми местами. Ветер сначала усилился, потом, перед полуночью, прекратился, оставив после себя зловещую тишину. Шакал остановился и посмотрел на небо.

— Что, вожак?

— Погоди, Лис. Прислушайся.

Они встали, сгрудившись. Орфет обнял мальчика за плечи. Ночь была такой тихой, что, казалось, откуда-то доносился шелест песка в устьях нор.

— Если остановимся, я расставлю капканы, — с надеждой предложил Лис.

Шакал посмотрел на восток, в его шепоте слышалось благоговение.

— Архон! — сказал он. — Что ты сделал с небом?

Алексос перестал зевать и широко распахнул глаза.

Небо озарилось вспышками падающих огней. Под великолепием светящегося водопада сердце Сетиса сжалось от холодного ужаса.

— Я этого не делал, — изумленно прошептал Алексос. — По-моему, не делал. Сетис, смотри!

Падающие звезды трещали и сгорали дотла, мимолетные вспышки, едва уловимые глазом, озаряли лица путников серебром. Лысая голова Орфета блестела от пота.

Под конец, завершая феерию, две звезды покачнулись и упали с неба. Раздался оглушительный грохот, от которого содрогнулась пустыня. Сетис рухнул на песок и почувствовал, что остальные падают рядом с ним. Вспыхнуло пламя, по телам путников прокатилась жаркая волна.

Оцепенев от потрясения, они увидели, что звезды, пылая, канули в темноту, окутавшую горы.

Далекий удар потряс вселенную.

Потом наступило безмолвие.

Выждав немного, Шакал приподнялся на локтях и отряхнул песок с лица.

— Опять падающие звезды. Надеюсь, это доброе предзнаменование. — Он встал легко, будто тень, полная изящества, его длинные волосы поблескивали. Ему с трудом удавалось сохранять спокойный тон. Сетис понимал, что грабитель поражен сильнее, чем хочет показать.

Сетис кое-как поднялся на колени. Всё тело болело. И вдруг пальцы невольно стиснули холодный песок. Сияние звездного дождя озарило пустыню на многие лиги вокруг. И в серебристых лучах он увидел светящиеся линии, призрачные, едва различимые. По пустыне пролегли фосфоресцирующие завитки, полосы и сгустки, они сплетались в мерцающую сеть, окутавшую дюны, складывались в таинственные символы, будто начертанные исполинским пальцем. Сетис огляделся — странные рисунки тянулись во все стороны, насколько хватало глаз. В темноте они по незнанию вступили в самое сердце загадочной паутины.

— Что это? — еле слышно проговорил Сетис. Ответил ему Орфет. Его голос охрип от долгого бездействия.

— Неужели твои драгоценные свитки ничему тебя не научили, чернильная душа? Это первый из Великих Зверей пустыни.

Он положил руку на плечо Алексоса.

— Это Лев.

— Я обязательно должен это сделать, — с искренним жаром говорил Алексос. — Я должен пройти ритуальным путем по очертаниям Льва, даже если на это уйдет целый день. Потому что я Архон. Мы позавтракаем, и я сразу тронусь в путь. Так надо. Сетис покачал головой.

— Зачем тебе это? Почему нельзя просто пройти мимо?

— Так не годится, Сетис. За этим я и пришел. Иначе Лев будет красться за нами и наделает много бед. Я должен поговорить с ним.

Сетис понимал — спорить бесполезно. Если уж Алексосу взбрела в голову какая-нибудь мысль, он от нее не отступится. Юноша бросил взгляд на Шакала — тот обгладывал тонкие косточки пустынной крысы.

— Иди, когда вздумается, — сказал рослый грабитель. — Только не рассчитывай, что мы будем ждать.

Алексос оперся руками о бедра и тяжело поднялся.

— Не советую сердить меня, царь воров, — сказал он, и его голос эхом разнесся в пустоте. — Не забывай, кто я такой.

— Я помню. — Шакал вытер пальцы тряпкой. — Чокнутый мальчишка, который утверждает, будто знает дорогу к Колодцу Песен.

— Поэтому я Бог.

— Считай себя кем хочешь. — Грабитель могил встал и принялся складывать пожитки в мешок. Потом обернулся к Лису: — Скоро взойдет луна, и до утра останется еще пять часов темноты. Надо их использовать. А когда солнце начнет припекать, остановимся и отдохнем.

— Ты меня не слушаешь! — Алексос в гневе топнул ногой. — Перестань говорить так, будто меня здесь нет! Орфет, скажи ему.

Орфет нахмурился.

— Оставь мальчишку в покое, — проворчал он без особой убежденности. И, притихший и угрюмый, остался сидеть там, куда бессильно плюхнулся у костра сразу, как только его разожгли. Он ничего не ел. Сидел, понуро свесив голову, как будто ему было тяжело ее держать. Потом отхлебнул глоток воды из пустеющей фляжки; Сетис заметил, как беспомощно дрожат его руки.

От Шакала это тоже не укрылось. Алексос бросил на него сердитый взгляд, потом направился к ближайшей из причудливых линий. Сетис двинулся за ним. Линии были выложены из какого-то более светлого материала. Он ковырнул одну из них ногой, и даже в свете звезд она тускло блеснула, как будто была усыпана толченым стеклом или осколками самоцветных кристаллов.

Алексос встал на линию и пошел по ней, как по тропинке. Осторожной, напряженной поступью он повторял рисунок извилистой линии, босые ноги ступали на холодную шершавую поверхность. Линия змеилась, переплеталась сама с собой, как лабиринт. Чтобы пройти по широко раскинувшимся очертаниям Льва, понадобится несколько часов, прикинул Сетис, пошел обратно и забросил за спину свой мешок.

Шакал размашисто шагал через пустыню, не обращая внимания на линии, а за ним следовали Лис с Орфетом. Толстяк уныло плелся, не глядя ни направо, ни налево.

— Пошли, — позвал грабитель могил.

Алексос даже не взглянул на него. Он аккуратно шагал на цыпочках, расставив руки, по светлым линиям, начертанным на песке рукою Бога.

— Заберите его, — велел Шакал.

— Сам забери, — проворчал в ответ Сетис.

Грабитель взглянул на него своими удлиненными глазами. Потом подошел, сгреб Алексоса и резко поднял в воздух. Ноги мальчика оторвались от земли, он пронзительно вскрикнул.

— Не надо! Пусти! Я должен это сделать!

Он брыкался изо всех сил, но Шакал крепко держал его поперек живота.

— В Порту твои чудачества были забавны, — мягко промолвил он. — Но здесь не место для игр.

— Но я Бог!

— Конечно. Тогда порази меня молнией и возвращайся к своим забавам.

— Орфет! — Алексос обезумел от ужаса, но музыкант ушел далеко вперед. Может, он и слышал крик мальчика, но не обернулся.

— Боюсь, в данный момент Орфета терзают собственные проблемы. — Шакал посмотрел музыканту вслед, поверх спины мальчика.

— Пусти! — Алексос вырывался так яростно, что Сетис испугался — как бы мальчик не задушил сам себя.

— Пусти его, — тихо произнес он.

— Пущу только при том условии, — сурово заявил Шакал, — если он пойдет со мной. И не станет убегать. — Он поставил мальчика на землю, но крепко держал его за плечо. — Не хочу тебя связывать, но если будешь упрямиться, придется. — Он зашагал вперед, таща Алексоса за собой. Мальчик волей-неволей поплелся следом, то и дело оглядываясь.

— Напрасно ты это сделал, — сказал он голосом, полным гнева, его глаза увлажнились. — Скоро ты раскаешься. Лев пойдет за нами по пятам.

— Какая жалость, — ядовито процедил Шакал. — Придется Богу как-нибудь с ним разобраться.

Они шли много часов в темноте, постепенно бледневшей у них за спиной. Земля стала мягче, кусты попадались реже. Наконец Алексос так устал, что Шакалу пришлось нести его, спящего, взвалив на спину, а Сетис и остальные по очереди тащили вещевой мешок грабителя. Тяжесть казалась невыносимой.

По ночам в пустыне было чудно. Над головой нависало огромное небо, в нем сияли звезды, каких Сетис никогда не видел, ярко-красные и синие, мириады звезд. Он знал названия некоторых созвездий — Скорпион, Бегун, Ожерелье Царицы Дождя, но даже знакомые очертания терялись среди россыпи сверкающих точек. Юноша любовался небом, пока не заболела шея, потом перевел взгляд на далекие горы. Их черные вершины казались ничуть не ближе, чем со стен города. Разве под силу четверым мужчинам и мальчику добраться до них? С тех пор, как иссякли реки, с гор еще никто не возвращался. Должно быть, он, Сетис, сошел с ума, раз решился на такое.

Болели ноги. Мускулы на лодыжках одеревенели от постоянного хождения по мелкому песку. Плечи и спина превратились в один сплошной синяк. Глаза запорошило песком, а если их протереть, они начинали саднить еще сильнее. Песок набился в волосы, в ноздри, даже в складки платка, прикрывающего рот. И страшно хотелось пить. Он отпивал совсем по капельке, по одному драгоценному глотку, но вода в кожаной фляге неумолимо иссякала. Скоро наступит время, с горечью говорил он себе, когда ему захочется, чтобы прежний тяжкий груз воды опять давил на плечи. Лис остановился подождать его.

— Давай мешок, красавчик.

— Сам справлюсь.

— Не сомневаюсь. Но мы договорились нести по очереди.

Скрипнув зубами от натуги, Сетис скинул второй мешок. Облегчение было громадным; его собственная ноша показалась легкой как перышко. Он подхватил мешок Шакала за лямки и помог Лису взвалить его на спину; одноглазый бандит был жилист и с легкостью вскинул поклажу.

Потом обернулся.

— Что это такое?

— Где?

— Звуки. Послушай.

Они, притихнув, долго стояли в темноте. Пустыня у них за спиной подернулась тонкими струйками тумана, поднимавшегося словно из-под песка. Потом мелкие облачка слились в сплошную серую пелену, укутав землю.

— Я ничего не слышу, — молвил наконец Сетис. — Что это был за звук?

Лис единственным глазом вглядывался в туман.

— Как будто камни гремели. — И, помолчав немного, добавил: — А может, мне почудилось.

— Что случилось? — Далеко впереди ждал Шакал.

— Ничего, вожак, — откликнулся Лис, но вполголоса добавил, обращаясь к Сетису: — Будь начеку. В этих местах полно разбойников.

Они зашагали быстрее. У Сетиса было неспокойно на душе, не хотелось идти замыкающим. Перед рассветом воздух делался всё прохладнее, туман полз по пятам, завивался вокруг колючих кустов, стелился по земле. Юноша тоже начал слышать звуки: перестук камней, шорох. Шелестел песок, перешептывались потревоженные кристаллики. Что-то коснулось лодыжки.

Сетис остановился, обернулся и в ужасе отпрянул: стена тумана, серая, как песок, и безмолвная, как ночь, придвинулась почти вплотную. В ней клубились призрачные струйки, вырисовывались и пропадали смутные силуэты. Юноша дернулся, раскрыл рот, но крикнуть не успел: туманная стена надвинулась, задушила, опрокинула, окутала густой пеленой. Он ослеп, не знал, куда идти.

— ОРФЕТ! — сдавленно вскрикнул Сетис

Послышался чей-то приглушенный отклик. Он присел на корточки, погрузил ладони в песок. Чудовищный зверь был рядом. Сетис чувствовал его, слышал шорох лап по неверной каменистой почве, видел громадное гибкое тело. Обливаясь холодным потом, юноша барахтался на земле. Зверь был везде — впереди, сзади, со всех сторон. Писец нащупал нож — рукоять покрылась каплями осевшей влаги. Туман дышал на лезвие, складывался в очертания гривастого зверя. Лев приблизил к нему исполинскую морду, лизал мягким облачным языком, перекатывал Сетиса лапой по земле, как мячик. Юноша закричал что есть мочи и отскочил назад, в колючие заросли кактусов.

— ОРФЕТ! ШАКАЛ!

Туман расступился. Его прошили рыжеватые лучи, похожие на кошачьи усы, вспыхнули золотистые глаза. Ослепленный, Сетис прикрыл глаза рукой и сквозь пальцы увидел, как внезапно вспыхнувший веер ярко-желтых лучей пронизал туманную пелену, окрасил ее в янтарный цвет, растворил, рассеял. Вытянутой тенью нарисовалось продолговатое туловище, показались окрестные камни, ствол мертвого дерева, а далеко, страшно далеко впереди над пустым горизонтом всходило солнце.

Чья-то рука тронула Сетиса за плечо, он в испуге вздрогнул. Это оказался Шакал с оружием наготове, а с ним — все остальные.

— Что ты видел? — тихо спросил рослый грабитель.

Сетис провел рукой по лицу. Голос охрип от страха.

— Льва. В тумане.

— Льва?

— Я его видел.

— Я же вас предупреждал! — Алексос смертельно устал, но всё же храбро скрестил руки на груди. — Надо было дать мне поговорить с ним.

Шакал медленно кивнул.

— Выходит, нас преследуют демоны. — Солнечные лучи озарили его лицо; он отвернулся от яркого света. — Для некоторых из нас это не новость.

— Чего он хочет? — спросил Лис и поймал взгляд Шакала. — Я не о том…

— Остановить нас. — Алексос сверкнул на него глазами. — Сожрать нас.

— Ничего страшного. — Шакал хмуро брел вперед. — Можем оставить на песке толстяка. Его хватит, чтобы насытить даже льва, сотканного из тумана и страха.

— Лев там был, — прорычал Сетис, всё еще дрожа.

— Был, конечно. У тебя в голове. Что скажешь, музыкант?

Орфет поднял взгляд. Глаза были пусты, он с трудом шевельнул пересохшими губами.

— Мне всё равно.

— Вот именно. — Шакал отвернулся от него. — Мне тоже. А теперь пойдем. Быстро. До подножия гор еще далеко, и в ближайшие два дня надо найти воду, иначе мы тут погибнем. Это и есть реальная опасность, которая нам грозит, а не пустые страхи и миражи. — Он выхватил у Лиса свой вещевой мешок и закинул его за спину. Его удлиненная тень вытянулась к горам. — Пошли.

Алексос подошел к Сетису.

— Я тебе верю, — сказал он. — Он там, сзади, принюхивается. — Мальчик оглянулся, окинул взглядом бесплодную пустыню. — И посмотри на наши следы. По ним легко идти. — Он понизил голос: — Что говорит Сфера?

— Что Первого Зверя надо умиротворить, ибо его природа — гнев, опрыскает в умах, а когти его — зависть. Там было что-то еще про цветы, но я не сумел перевести несколько фраз, слишком плохо сохранился текст. — Вдруг Сетис поднял голову, охваченный внезапными сомнениями. — Что-то здесь не так. Если Шакал считает, что ты знаешь дорогу к Колодцу, значит, он должен верить, что ты — Бог. А он не верит. — Юноша поднял глаза. — Как ты думаешь, он знает о Сфере?

— Откуда?

Ум Сетиса лихорадочно работал.

— У него есть шпионы в… — он едва не обмолвился «в штабе Аргелина», но вовремя прикусил язык. — В разных местах. Может, он узнал, что Мирани принесла тебе Сферу… — Гипотеза была шаткой. Но если Шакал знает о Сфере, почему он просто не отберет ее и не уйдет? И если он знает о Сфере, то знает ли о приказе, полученном Сетисом?

— Тогда надо быть осторожнее, — сурово молвил мальчик.

— Ты прав, — пробормотал Сетис.

Вдруг он скинул с плеч мешок, порылся в потайном кармане, устроенном на дне, и достал пергамент с переводом текста со Сферы. Торопливо пробежал его глазами.

— Что ты задумал?

— Хочу его уничтожить. Сфера ничего им не расскажет. Тогда я им буду нужен живым.

Алексос кивнул.

— Хорошая мысль. Если сумеешь выучить его наизусть.

— Сумею. — Сетис поспешно заучил текст. Это было нетрудно, потому что он провел в работе над ним много часов. Потом он разорвал пергамент на мелкие клочки и рассеял их по пустыне, глядя в длинную спину Шакала.

Несколько шагов они шли в молчании. Потом Сетис облизал губы.

— Архон…

— Что?

— Та женщина, кочевница. Она умоляла, чтобы я попросил тебя послать ей сына.

— Это было бы неплохо, — ответил Алексос, будто в полусне.

— И… словом, я знаю, что ты Бог. Видел, как ты превращаешь камни… и приносишь дождь. Поэтому ты, если захочешь, сумеешь ей помочь. И ты знаешь… многое…

Бесполезно. Алексос, опираясь на посох, прыгал через камни. Слова Сетиса его совсем не волновали.

— Я знаю многое.

— Обо мне? Алексос рассмеялся.

— Я знаю, что ты умен, Сетис.

Юноша прикрыл глаза.

— Умен.

— И ты мой друг. — Мальчик побежал к Орфету. Сетис посмотрел ему вслед. Тонкая фигурка в грязной белой тунике, босые ноги, темные спутанные вихры.

— Бойся друзей своих, — прошептал он.

К полудню они устали до изнеможения. Жаркие лучи солнца над головой превратили землю в кипящий ад. Зной наваливался на плечи непосильным гнетом, путники сгибались под его тяжестью. Но укрыться было негде. Лис шел впереди и внимательно смотрел по сторонам. На его замотанном тканью лице виднелись только глаза. Они спустились в сухую долину, устланную скользкими камнями. Видимо, когда-то, много столетий назад, здесь струилась река. Но сейчас под безжалостным солнцем ничего не росло, и земля вокруг, насколько хватало глаз, корчилась и трепетала под жгучими лучами, превращенная в огненную печь. Не было ни малейшего ветерка, который принес бы желанную прохладу.

Сетис отхлебнул пару глотков теплой воды и присел на корточки.

— Пора отдохнуть.

— Не здесь. — Губы Шакала были покрыты коркой сухого песка. — Нет тени.

— Придется обойтись. Алексос измучен.

Грабитель посмотрел на мальчика. Того уже сморил сон.

— Прикрой его, а то обгорит.

Орфет вытащил из мешка плащ и накинул на Алексоса, потом достал флягу и жадно припал к ней. Вода капала с подбородка, могучее горло работало, как кузнечные мехи.

— Не переживай, — шепнул ему Сетис. Маленькие глазки Орфета горели еле сдерживаемой яростью. Лицо покрылось струпьями, а платок, обмотанный вокруг шеи, делал его похожим на изгоя, на прокаженного.

— Оставь меня в покое, — проворчал музыкант. — У нас будет вдоволь воды, у Архона и у меня. Скоро.

Все-таки пришлось спать на солнцепеке. Сетис, свернувшись под плащом, обливался потом. По носу и щекам, по крепко смеженным векам прыгали мелкие пустынные мошки. Было жарко, как в печи, но усталость взяла свое. Юноша уснул.

Разбудил его тихий шепот.

Сдавленный вскрик, словно от страха.

Он открыл глаза, приподнял край плаща и выглянул. В лицо ударил ослепительный свет, поверхность песка, до которой он невзначай дотронулся пальцами, раскалилась докрасна.

Неподалеку спал Шакал. Он тщательно укутался и лежал на боку, но сон его был неспокоен. Тело корчилось, как будто по нему ползали муравьи. Вдруг грабитель тихо вскрикнул от боли, приподнялся, хватая ртом воздух, и огляделся.

В первый миг Шакал показался измученным, растерянным, совсем не похожим на себя самого. Потом потер лицо руками, подтянул длинные колени и сел, тяжело дыша, приходя в себя. К нему подошел Лис, протянул флягу с водой. Они заговорили, но так тихо, что Сетис не мог уловить ни слова. Шакал выпил и рассмеялся — фальшиво, надтреснуто. Встал, отряхнулся от песка, а на его место лег Лис.

Сетис опустил край плаща и лежал в темноте, задумавшись. Грабителю привиделся дурной сон. Он никак не ожидал, что Шакала мучают ночные кошмары. На миг, на краткий миг несокрушимый вельможа попал под власть страха.

Сетис повернулся на другой бок и сквозь дремоту подумал об отце и Телии. Получила ли Мирани записку? Сумела ли что-нибудь сделать? Погружаясь в сон, он чувствовал, что пустыня вокруг него оживает, превращается в невиданного зверя. С удивительной ясностью он вдруг понял, что лежит на его обширном теплом боку, ощутил, как звериное тело чешется от блох. Горы и долины стали мускулами и костями, скрытыми под лохматой шкурой движущегося песка. Он сказал себе — надо встать, крикнуть, предупредить остальных. Но зверь замурлыкал ему в ухо, и Сетис уснул.

Крик.

Свирепый рев.

В мгновение ока он выхватил нож, отшвырнул плащ, вскочил на ноги.

Он проспал слишком долго. Солнце уже село. Небо на западе окрасилось зловещим тускло-красным цветом меди. Сухая долина расцвела, превратилась в море шуршащих желтых цветов. В необычайно короткий срок жесткая поросль выбилась из-под земли, распустилась и дала семена. Чем приводился в действие этот странный жизненный цикл — ветерком, падением температуры, количеством света? От края до края долины покачивались многомильные поля кудрявых желтых цветов высотой Сетису по грудь. Растения колыхались, мелко, суетливо подергивались. С треском раскрывались семенные коробочки, лепестки увядали на глазах, сохли, осыпались.

А в самой середине ослепительных зарослей дрались Шакал с Орфетом. Дрались жестоко, с криками, насмерть. Испуганно визжал Алексос, Лис оттаскивал мальчика прочь. Вокруг дерущихся облаком клубились семена и цветочный пух. Сетис пробежал через это облако и увидел громадные ручищи Орфета на груди у более худощавого противника. Толстяк вознес Шакала над травой, с грохотом швырнул оземь. Но грабитель оказался проворен: он вывернулся из смертоносных объятий и пихнул Орфета локтем в живот. Музыкант согнулся пополам, ринулся на противника, но Шакал уже стоял у него за спиной. Жилистой рукой он схватил противника за шею и начал душить.

Орфет взревел и забарахтался, ища опору. Алексос завопил:

— Не трожь его! Он не ведает, что творит!

Среди высоких солнечных цветов продолжалась схватка не на жизнь, а на смерть. Орфет был слишком силен для своего противника; раскрасневшись от ярости, он вырвался, широченными ладонями схватил Шакала за плечи, ударил кулаком раз, другой, третий. Глаза ему застилала слепая жажда возмездия.

Сетис ахнул.

— Что стряслось?

— Этот дурак хотел украсть нашу воду. Отойди подальше. — Лис толкнул Архона к Сетису, а сам, гибкий и настороженный, двинулся к дерущимся. В обеих руках у него сверкали ножи.

— Они его убьют. — Алексос побелел как полотно, его глаза расширились от ужаса. — Сетис, не дай им расправиться с ним.

Сетис неуверенно зачерпнул обеими руками по пригоршне сухих цветов. Он все-таки писец. А писцы не умеют драться. Но его уже с головой захлестнула пьянящая, неистовая злость, и в тот миг, когда Шакал пошатнулся, а Лис бросился на Орфета, он тоже ринулся в бой, даже не понимая, с кем он дерется. Им владело только одно желание: бить, бить и бить, нападать, разить. Он схватил толстяка за руку, выкрутил ее; Орфет взвыл и с легкостью стряхнул его. Сетис рухнул спиной в упругую стену цветочных стеблей, и у него перехватило дыхание. Он поднялся на ноги, увидел, как кинжал Лиса сверкнул в воздухе и погрузился в песок в дюйме от глаз Орфета. Музыкант лежал на земле, а Шакал, избитый и измученный, зашел сзади и с силой наступил ему на руку, опустился на колени, придавил всей тяжестью. Грабитель поднял глаза, они горели желтым кошачьим огнем.

— Убей его! — прорычал он Лису.

— НЕТ!

Казалось, этот крик издала сама пустыня. Оглушительный, как буря, он донесся ниоткуда — и отовсюду.

Содрогнулась земля, стронулись с мест и покатились валуны.

Алексос широко раскинул руки.

— Я этого не допущу.

Все взоры устремились на мальчика. Он был бледен от ярости.

— Я просил вас: дайте мне поговорить со Львом. Лев здесь, мы идем по его спине. Лев внутри вас! Его гнев — это ваш гнев. Имой тоже.

От его ног широкими кругами расходились волны увядания. Цветы поникали и гибли один за другим, их короткий век подошел к концу. Они медленно засыхали, скручивались, склонялись к земле, рассыпались в прах. А под их жалкими останками иссохшая почва пустыни кипела жизнью: среди песка сновали жуки и крысы, скорпионы и муравьи, мелкие юркие ящерки и суетливые пауки, выросшие а, о гигантских размеров. Они жадно питались семенами и пожирали друг друга, неистово убивали всех, кто попадался им на пути.

Алексос повернул к востоку, в ту сторону, откуда они пришли, и прошептал:

— Позволь им увидеть тебя.

И как только завяли миллионы цветов, Сетис увидел Льва. Тот был огромен: исполинские лапы как горные отроги, туловище будто склоны ущелья. Гигантская, выступающая вперед скала повернулась и оказалась его головой, на морде щетинились густые усы, глаза сияли янтарным огнем, черные зрачки покрылись трещинами, и чем дольше в них смотреть, тем шире они становились.

В наступившей тишине раздавались лишь тихий топот проворных лапок, шелест опадающих лепестков, дыхание Орфета да приглушенные ругательства Лиса.

Лев смотрел на них. Его хвост подергивался. Он заговорил, и голос его был похож на шорох гравия под ногами путников.

— Они покрыли позором мой облик и вмешались в твое путешествие. За это я их сожру.

— Они просят прощения, — тихо молвил Алексос. И продолжил: — Я постараюсь, чтобы впредь они были внимательнее. Чтобы оказывали честь знакам пустыни. — Он выступил вперед, мальчик в грязной белой тунике, и остановился передо Львом. Лапа зверя вздымалась выше его головы, сверкали когти. — Обещаю тебе это, потому что я Архон, а они всего лишь люди. Им ничто не ведомо. Даже о тебе они не знают.

Лев разинул пасть и зарычал. А может, случился обвал в горах. Последние лучи заходящего солнца озарили склоны гор.

И в тот же миг солнце опустилось за Лунные горы, и лев исчез.

Слоны вышагивали длинной вереницей, каждый держался за хвост впередиидущего. Они спускались в море, и вокруг могучих ног клубилась белая пена. Над ними в изумлении кричали чайки. Животные окатывали друг друга соленой водой, а погонщики скребли им спины длинными щетками. На мелководье, осмотрительно держась поодаль, с гиканьем резвились мальчишки из Порта, и лодки, пришвартованные у берега, покачивались в потревоженных волнах, туго натянутые снасти то погружались в морскую пену, то выныривали, истекая водой.

Крисса отодвинулась поглубже в тень и сказала:

— Интересно, они могут пить через эти свои хоботы? Я слыхала, это у них всего лишь носы?

Мирани облокотилась о белую балюстраду и взглянула вниз.

— Наверно.

Она смотрела не на слонов. Далеко за ними, у горизонта, в море виднелись купеческие суда. Еще несколько таких же кораблей, целая флотилия, без движения покачивались посреди гавани. Должно быть, они уже получили приказ от Императора. Там что-то затевалось: по палубам сновали моряки, поспешно поднимая паруса. Неужели они уходят домой?

— Да, они и впрямь через них пьют. — Крисса потрогала собственный курносый носик. — Какой ужас.

— Крисса, прекрати, ради бога! — сверкнула глазами Мирани. — Тебе что, больше заняться нечем?

Блондинка пожала плечами.

— Я уже искупалась в бассейне, позавтракала и накрасила ногти на ногах. Что мне еще делать? — Вдруг она насторожилась и придвинулась к Мирани. — А что? Что-то назревает? Ты получала вести от Архона?

— Нет, — торопливо ответила Мирани.

— Даже через Оракул?

В голосе Криссы слышалось странное самодовольство. Мирани бросила на нее раздраженный взгляд.

— Даже через Оракул.

— Какая жалость. А я получала.

Мирани резко обернулась.

— Что? — на миг ей пришло в голову, будто Бог говорил с Криссой. Ее пронзил болезненный, острый, как задержанный вдох, укол ревности. А потом подумалось: почему бы ему и не поговорить с этой девчонкой?

— Это было вчера. — Крисса уселась на белую мраморную скамью и расправила платье. — После Утреннего Ритуала. Ты с этой задавакой Ретией ушла, а я осталась последняя. Ты помнишь, к нам, как обычно, приходили паломники. Богатые, со щедрыми дарами. Я прошла мимо них, и вдруг одна женщина остановила меня и сказала: «Госпожа!»

Девушка взмахнула ресницами, поймала на себе внимательный взгляд Мирани и улыбнулась.

— Я сказала: «Да?» — и она огляделась по сторонам, как будто хотела убедиться, что нас не подслушивают. Женщина из пустыни, настоящая красавица, Мирани, волосы блестящие, губы алые. Интересно, чем они их мажут?

— Понятия не имею. — Мирани приблизилась и нависла над ней.

— Да, на рынке таких снадобий не купить. Впрочем, с ней были другие женщины, так что особа, видать, знатная. Она сказала: «Ты Носительница Бога, верно?» Не знаю, с чего она это взяла. Наверное, кто-то указал ей на меня и ошибся. Немудрено с этими-то масками… Словом, я ответила: «Да».

— Крисса! — Мирани взвилась от ярости. — Что ты наделала?

Ее взгляд наткнулся на невозмутимые голубые глаза.

— А что я такого сделала? Оказала тебе услугу, Мирани. Потому что если бы я не взяла записку, она попала бы в лапы к Гермии.

— Какую записку?!

Кричать на нее было бесполезно. Мирани взяла себя в руки, сделала глубокий вдох и с ледяным спокойствием, не предвещавшим ничего хорошего, повторила:

— Какую записку?

Крисса улыбнулась.

— Ну, я же тебе рассказываю. Мне пришлось ее спрятать. Та женщина, она выпростала руку из-под платья — сколько же на ней серебряных браслетов! — и протянула мне письмо. «Он велел отдать только тебе», — сказала она. И голос у нее был ужасно испуганный. Вот я и взяла. На письме была печать. Я ответила: «Спасибо», — а она сказала: «Передай ему, передай Архону, что он сотворил чудо. Мы с Харедом счастливы». И в глазах у нее были слезы. Мирани, я не знаю, кто такой Харед.

— А письмо?

— Говорю же, я его спрятала. В надежном месте. — Вид у золотоволосой жрицы был до того самодовольный, что Мирани едва удерживалась от желания схватить ее и выкрутить руку.

Вместо этого она бессильно опустилась на скамью и спросила:

— Что ты хочешь за него, Крисса?

Девушка радостно улыбнулась.

— Вот это мне в тебе и нравится, Мирани, ты сразу схватываешь, что к чему. Но я хочу только показать, что я на твоей стороне. Хочу, чтобы ты мне доверяла. Я давно могла бы показать письмо Гермии.

— А может, уже и показала. Откуда мне знать? Ты его вскрыла?

Крисса надула губки. — Да.

— Что в нем написано?

— Понятия не имею! Я не смогла прочитать. Мирани кивнула. Наверняка Крисса вообще не умеет читать.

— Ты кому-нибудь его показывала?

— Нет, конечно, Мирани! Ну как, договорились? А что еще оставалось?

— Да.

— И чтобы доказать это, теперь ты будешь завтракать со мной?

Возможно, она своими руками готовит себе погибель. Но письмо надо увидеть любой ценой.

— Да! А теперь отдай.

Они бегом спустились в Нижний Дом, Крисса велела ей остаться во дворе, поодаль от здания. Там стояла беседка, увитая алыми цветами, среди них гудели пчелы. Мирани нетерпеливо ждала. Мимо нее торопливо прошла служанка с подносом сладостей. Мирани схватила ее за руку.

— Что происходит?

— К Гласительнице в гости ожидается Жемчужный Принц, госпожа.

Мирани удивленно приподняла брови, и в этот миг к ней вышла Крисса, чем-то слегка обеспокоенная.

— Вот, посмотри.

Мирани взяла пергамент. Он оказался очень маленьким, потрепанным. Печать была сломана, но Мирани разглядела на ней символы Города, а вскрыв письмо, узнала почерк Сетиса — тщательно выписанные буквы, как будто он боялся, что она не сумеет прочитать.

«Отец и Телия в опасности. Пожалуйста, забери их на Остров».

— И ты держала письмо у себя со вчерашнего дня! Почему ты сразу мне не отдала?

Крисса удивленно подняла глаза.

— А что, там очень важные вести?

Мирани выругалась словами, которые слыхала от Орфета, потом торопливо порвала записку на мелкие клочки, бросила их в курильницу и тщательно ворошила, пока те не сгорели дотла.

— Что там такое? — с любопытством спросила Крисса.

— Сетис меня кое о чем просит.

— Мирани! Ты же обещала…

— Да расскажу, расскажу! Когда выполню просьбу.

Нельзя было терять времени. Дело срочное, она поняла это по одному только слову. Пожалуйста. Тон был испуганный. Не свойственный Сетису. Не глядя на Криссу — пусть идет, если хочет, — она торопливо сбежала во двор и отыскала шестерых носильщиков. Когда паланкин был готов, первой в него уселась Крисса.

— Куда мы едем?

— В Порт. Помолчи. Мне надо подумать.

Она велела носильщикам поторапливаться, но солнце жарко палило, дорога была запружена. Навстречу без конца попадались разносчики фруктов, ослики, паломники. От беспокойства Мирани не находила себе места. Почему отец Сетиса оказался в опасности? Кто ему угрожает? Аргелин? А забрать их на Остров, даже маленькую девочку, слишком рискованно. Гермия тотчас же пронюхает. Мирани горестно покачала головой. Она и сама-то находится непонятно в каком положении, не знает, что ее ждет. Единственное место, где старику и девочке ничто не будет грозить, — это подземелье Креона. Надо доставить их в Город и оттуда спуститься в гробницы. Другого пути нет.

Она ни разу не была в новом доме Сетиса и удивилась, обнаружив, как высоко он располагался. Мирани в нетерпении сжимала край сиденья, пока носильщики блуждали по переулкам, спрашивали дорогу, огибали мусорные кучи, карабкались по жарким крутым улочкам. Под конец паланкин не смог пройти под аркой в узком проулке, Мирани выскочила из него и побежала, позвав за собой Криссу. Она мчалась вверх по лестницам, по извилистым проходам, скользким от отбросов, поднималась всё выше и выше сквозь удушающий клубок белых обшарпанных домов, и наконец, свернув за угол, остановилась так внезапно, что Крисса, спешившая следом, чуть не налетела на нее.

Вот он, нужный дом. А у ворот, привалившись к ним спиной, стоял стражник Аргелина.

Помедлив немного, Мирани шепнула Криссе:

— Подожди. — И направилась к дому. Солдат с любопытством посмотрел на нее.

— Семья, которая здесь живет, — обратилась к нему Мирани. — Мужчина и маленькая девочка. Могу я с ними поговорить?

— Они уехали, — лаконично ответил стражник. Видимо, он не догадывался, кто она такая.

— Куда?

Он осклабился и пососал зуб.

— В темницы к Аргелину, крошка. Их арестовали.

— Она показала записку Гермии.

Семь жриц из числа Девятерых выстроились в кружок, а посередине стояла Крисса. Она уже разразилась слезами, а ведь Ретия только начала. Рослая девушка нависла над ней с угрожающим видом.

— Наверняка показала. Она ее держала у себя целый день. Хватит времени, чтобы сообщить Аргелину и вызвать солдат. Ей нельзя доверять, Мирани! Пора бы тебе уже это усвоить.

— Не показывала я! — всхлипнула Крисса. — Не показывала, не показывала, не показывала!

— Она отнюдь не дурочка, хоть и хочет, чтобы ты считала ее легкомысленной пустышкой. — Ретия холодно взирала сверху вниз на белокурую головку. — Я раньше тоже так считала. А она опасна. — Ретия обернулась к остальным. — Что мы с ней сделаем?

Мирани в тяжелом раздумье стояла у окна. Она тревожилась, злилась. Сетис просил ее о помощи, а она подвела его. В конце концов она произнесла:

— Но Крисса все-таки отдала мне записку. Стала бы она это делать, если бы состояла на жалованье у Гермии? Она могла бы просто ее выбросить, и я бы ничего не узнала.

— Верно! — Крисса размазала по лицу слезы, черные от подводки для глаз, и с надеждой вскинула голову.

— Это часть ее игры. Сначала показать записку Гермии, чтобы та арестовала нужных людей, потом отдать ее тебе, чтобы внушить доверие. — Ретия пожала плечами, ей уже стало скучно. — Мирани, это же ясно как божий день. Надо ее наказать. Наказанием станет Исключение.

Крисса горестно заскулила.

Мирани отвернулась к окну. Теоретически никто не мог и пальцем прикоснуться к Девятерым, хотя она понимала, что Ретия может подбить кого-нибудь из подруг, например, Иксаку, отравить Криссу. Так что Исключение было, пожалуй, наилучшим выходом, однако Крисса так не считала. Никто теперь не станет говорить с ней, не сядет с ней за стол, не прикоснется к ней. Все ее наряды будут разорваны, ожерелья рассыпаны, духи вылиты на пол. Отовсюду будут слышаться ядовитые замечания, а когда она потеряет терпение и заплачет, девушки набросятся на нее, и одна из них, скорее всего Ретия, будет хлестать ее по щекам или бить кулаками туда, где синяки не видны. И так будет продолжаться без конца. Мирани понимала, что это такое: она сама пережила это. Когда она только-только приехала на Остров, ее исключили на целую неделю. Каждую ночь она засыпала в слезах, отчаянно тоскуя по дому. А для легкомысленной Криссы, мечтающей только об одном — всем нравиться, всегда быть на виду, — подобное испытание станет невыносимым. Мирани обернулась.

— Нет. Для такого наказания нужно, чтобы мы все за него проголосовали, а я в этом участвовать не собираюсь. Твоя затея глупая, злобная и только подтолкнет ее обратно к Гермии. Кроме того, Ретия, Исключение нужно тебе самой, а не всем нам. Ты не желаешь, чтобы она пронюхала о твоей войне.

Наступило полное ужаса молчание. Над волнами пронзительно вскрикнула чайка. Мирани не догадывалась, много ли знают остальные, но лица у всех стали изумленные, испуганные.

Крисса, забыв про слезы, прошептала:

— О какой войне?

Мирани посмотрела на Ретию. Рослая девушка ответила ей пристальным взглядом. Не опустилась ни до мольбы, ни до угроз. Но глаза под пышными локонами были холодны.

Мирани опустила веки. Помолчав, произнесла:

— Ретия сказала принцу Джамилю, что Оракул находится в нечистых руках. Просила его выступить с войсками против Аргелина и Гермии.

В первый миг девушки не поверили своим ушам. Потом Крисса вскочила:

— И она называет меня предательницей!

— Это правда? — спросила Иксака, Та, Кто Умащивает Бога.

— Да, — спокойно ответила Ретия. — Это правда. Все мы знаем, что Оракулом завладели предатели, и я намереваюсь положить этому конец. А вы все, если хотите сохранить свои места, поддержите меня.

Но глаза ее были устремлены только на Мирани.

Мирани облизала пересохшие губы. Она боялась, что не выдержит напряжения и закричит, но все-таки сказала:

— Я пойду к Гермии.

Крисса изумленно распахнула глаза.

— Зачем?

— Чтобы остановить войну. Если она уступит и назначит Ретию Гласительницей…

Ретия шагнула к ней.

— Не назначит. А если ты все-таки пойдешь к ней, Мирани, если посмеешь, то знай — ты нас потеряешь. Всех. Останешься одна между молотом и наковальней.

Мирани захлестнула волна бездонного страха Потому что это было правдой. Сетис ушел, Алексос и Орфет — тоже, Гермия ее ненавидит, а если против нее восстанут еще и Девятеро… Ни одна живая душа на свете ей не поможет.

«Кроме меня».

Мирани вздрогнула. Его голос был так тих, так печален. Но всё же он пробудил в ней мужество. Она кивнула.

— Знаю, — молвила она, отвечая сразу и ему, и подругам. Потом вышла.

В комнате Гермии сидела рабыня, причесывавшая госпожу, и Мирани велела ей:

— Оставь нас, пожалуйста.

Рабыня поглядела на Гласительницу; Гермия кивнула ей, и та вышла. Гермия медленно встала, как будто по скованной позе Мирани, по ее стиснутым рукам догадалась, зачем пришла Носительница.

Но сказала она только одно:

— Тебе не мешало бы приодеться к визиту принца Джамиля.

— Вряд ли он придет. — Мирани подняла глаза. — Гермия, я знаю, ты меня ненавидишь. За всё, что случилось, за то, что Алексос стал Архоном, за жестокие слова, которые я говорила тебе. Но сейчас я пришла предупредить тебя…

— Предупредить? О чем?

— Просить тебя, умолять: оставь свой пост. Позволь нам назначить новую Гласительницу. Ты уже почти достигла того возраста, в каком уходят из Храма. Если же ты не захочешь…

Гермия хрипло, натянуто засмеялась.

— Ты мне угрожаешь? — Исполнившись внезапной злобы, она шагнула к девушке. — Ты, которая считает, будто слышит Бога? Которая уверена, что ей ведомы все божественные устремления? — Она холодно улыбнулась. На белых щеках темнели тщательно уложенные локоны. — Когда-то я тоже так считала, Мирани. Когда была молода и наивна, я думала, будто знаю, чего хочет Бог, но потом я поняла, что слышу всего лишь собственный голос, собственные желания. А когда стала Гласительницей, то думала, что всё изменится. Что Оракул будет извергать голоса, оглушительно рычать…

Ее пальцы схватили гребень из слоновой кости, повертели его.

— В первый день я так боялась, что едва дышала. Какой-то город далеко на востоке прислал гонцов с поручением узнать, стоит ли им вторгаться на вражескую землю. Я задала вопрос и стала ждать.

Она обернулась.

— Можешь себе представить, что я при этом чувствовала? Ту тишину? Расселина клубится дымами, но из ее разверстых уст не доносится ни звука. Полное молчание! Меня медленно охватывал ужас. Я понимала, что эти люди, касавшиеся лбами земли, ждут ответа, сейчас, немедленно! Тысячи Гласительниц до меня слышали голос Бога, или, по крайней мере, утверждали, будто слышат! И никто никогда не узнает, лгали они или нет! И если солжешь ты сама, кто об этом узнает?

Потрясенная Мирани молчала. Она никогда не видела Гермию в таком волнении. Глаза Гласительницы устремились на нее.

— Ты бы не справилась с такой ношей. Многие не справились бы. А я сумела. Потому что в следующий миг мне пришла в голову другая мысль, от которой перехватило дыхание. Мысль о том, что в моих руках — судьба городов, жизнь всех людей до единого. По моему слову будут зарождаться и рушиться целые империи, цари будут свергнуты с тронов, а простая женщина-просительница станет искать пропавшее кольцо там, где я укажу. Только с моего позволения крестьяне станут выращивать урожай, а купцы отправятся на край света. Я стану повелевать миром! Я!

Гермия перевела дух. Ее глаза горели. Она со стуком отложила гребень.

— Власть проникает в душу, Мирани. Я не отдам Оракул никому — ни тебе, ни Аргелину. И не поддамся на происки Ретии.

— Ты знаешь, что она задумала?

— Знаю, что она вступила в заговор с Жемчужным Принцем. И Аргелин знает.

Мирани сделала шаг.

— Ты еще можешь ее остановить. Оракул…

— Хочешь, чтобы я объявила, будто Бог требует от меня уйти в отставку? — Гласительница холодно рассмеялась. — Ты, так стремящаяся сохранить Оракул в чистоте, хочешь, чтобы он говорил то, что тебе нужно. Ну и лицемерка же ты, Мирани.

— А Архон?

Вопрос прозвучал тихо. Он потонул в криках потревоженных чаек, в шелесте далеких голосов.

Гермия подняла голову и окинула Мирани тяжелым взглядом. Наконец заговорила:

— Мне очень жаль Архона.

— Что значит — жаль? — Мирани похолодела.

— Я уже начала было думать, будто ты не ошиблась в мальчике. Будто в нем и в самом деле что-то есть… что-то было…

В бесцветном тоне ее голоса крылось нечто зловещее. Мирани кинулась к ней и схватила за руку, сдавила так сильно, что сама испугалась.

— Что значит — было? Что случилось с Алексосом?

Гермия отстранилась.

— Такая судьба уготована всем Архонам, — прошептала она. — Быть принесенными в жертву ради своего народа. Даже если они — Боги.

И тут дверь с грохотом распахнулась. В комнату вошли шестеро телохранителей в полном вооружении. За ними шествовал Аргелин, взмокший от быстрой ходьбы. Его доспехи покрылись пылью, плащ был алым, как кровь.

Гермия обернулась к нему.

— В чем дело? Как вы посмели?!..

— Посмел, госпожа, потому что здесь затаились корни предательства.

— Здесь?! — Она в гневе встала перед ним. — Ты обвиняешь меня в измене?

Его гладкое лицо хранило спокойствие.

— Ты главенствуешь над Девятерыми.

— Тебе известно, что я не отвечаю за поступки Ретии. — На миг они застыли друг против друга в твердокаменном недоверии. Потом, будто убедившись в чем-то, Гермия подошла к нему ближе и спросила более мягко: — Что случилось?

Его враждебность тоже рассеялась. Рукой, затянутой в перчатку, он указал на окно.

Мирани посмотрела туда и ахнула.

Море было синим, но отнюдь не пустым. Шеренга за шеренгой на пологих волнах покачивались каравеллы и невольничьи корабли, боевые галеры с пятью рядами дубовых весел, а возглавлял их огромный флагман под императорским стягом — скачущим рубиновым конем. Над флотилией кружили тучи перепуганных чаек, а на берегу, в Порту, царило смятение. Люди торопливо возводили линию обороны, разбегались, поскальзывались на рассыпанной рыбе, выволакивали на каменную набережную огромные катапульты.

— Корабли Джамиля ушли, чтобы присоединиться к своему флоту, побросали своих треклятых слонов, — уныло пояснил Аргелин. — Порт блокирован, я приказал запереть все ворота в стене. Город укреплен баррикадами, но Остров беззащитен. Вы должны пойти со мной туда, где вам ничто не будет угрожать.

— Ни за что. — Гермия бросила взгляд на Мирани. — Мой долг повелевает мне находиться здесь. Я не покину Оракул.

— Гермия, у меня не хватит войск…

— Бог защитит тех, кто ему принадлежит.

Генерал коснулся ее плеча, но, почувствовав, как она напряглась, поспешно отдернул руку.

— Будь по-твоему, — ледяным тоном произнес он. — Но остальные из числа Девятерых будут находиться под домашним арестом. Мои люди убьют каждого, кто посмеет сбежать. Время предостережений закончилось. — Он бросил взгляд на Мирани. — Надеюсь, теперь ты счастлива. Из-за тебя по улицам заструится кровь.

В горле пересохло от страха. Мирани сглотнула. Он склонился над ней с потемневшим от гнева лицом.

— Неужели я так ужасен, госпожа, неужели я так жесток, что ты с таким пылом ждешь моего падения?