"Мустанг" - читать интересную книгу автора (Ламур Луис)

Глава 1

Мой бедный загнанный жеребец едва передвигался, когда мы спустились со скал. Но оглянувшись, я вновь пришпорил его. Огромная толпа, чуть ли не полштата Нью-Мексико, с гиканьем и проклятьями неслась за нами, и каждый из преследователей был готов перекинуть лассо через ветку ближайшего дерева и повесить меня.

А что прикажете было делать? Увидев накатывающую ораву, я взгромоздился на первого попавшегося под руку коня и снялся с места. Казалось, погоня скоро наскучит парням, однако, видно, в этих диких горах развлечений так мало, что они все шли и шли за мной.

Поначалу, когда я быстренько смылся оттуда, жеребец летел как ветер, стараясь спасти мою шкуру, но теперь он выдохся, и срочно требовалась свежая лошадь, иначе никакая другая мне больше не понадобилась бы.

Тополиную рощицу вдали на равнине я заметил сразу и тут же попылил туда. Известно, где тополя, там и вода, значит, возможно и люди. У людей могут быть лошади.

И точно — лошади, и неплохие, мирно паслись на сочной траве. Я вытащил лассо и накинул петлю на тонконогого серого жеребца с темной спиной и черными хвостом и гривой. Привязав его к столбу корраля, я кинул на него седло, крепко затянул подпругу и собирался уже умчаться, когда услышал звук взводимого курка и застыл на месте. Человек стоял сзади не далее, чем в двадцати футах, а моя мамочка не растила сыновей-дураков. У себя дома, в горах Клинч-Маунтинс, мы рано научились обращаться с оружием и так же рано привыкли уважать его. Когда тебя берут на прицел, нет оснований думать, что не выстрелят.

— Мистер, — сухо произнес человек, стоящий за моей спиной, — вы, наверное, ошиблись, положив свое седло на этого мустанга.

— А по-моему, вовсе нет. Если это не лучший конь в табуне, покажите другого, и я перекину седло на него.

Он засмеялся, но я знал, что винтовка в его руках не шелохнулась. Там стоял крутой человек.

— С какой стати вы хотите забрать моего коня?

— Взгляните на горы. Видите клубы пыли? У тех ребят веревка, они хотят поразвлечься за мой счет.

— Что вы натворили?

Я рискнул повернуться. Старик держал бизонью винтовку «шарпс» 50-го калибра, которая может проделать в человеке такую дыру, что туда запросто пролезет кулак. Человек не отличался мощным телосложением, однако его холодный взгляд не обещал ничего хорошего.

— Вскинул револьвер чуть быстрее, чем мой противник, но я чужак, а у того, другого, большое ранчо и куча хороших друзей.

— У вас есть имя? Люди вас как-то называют?

— Нолан Сэкетт.

— Прошел слух, что вы преступник.

— Поглядите на скалы, мистер. Нету у меня времени обсуждать мой моральный облик. Если начнем толковать о прошлом, мне вряд ли можно надеяться на будущее.

Он отступил, убедился, что погоня приближается, и спросил:

— Что собираетесь делать, Сэкетт?

— Похоже, должен выбирать между веревкой и пулей, либо между веревкой и возможностью удрать. Меня считают неплохим стрелком из револьвера, поэтому рискну, пожалуй, и попробую убить вас.

— И не пытайтесь, Сэкетт, но мне нравится ваша смелость. Садитесь на коня и сматывайтесь. Держитесь той низины, и вас не увидят. Она переходит в каньон, а его ответвление ведет к Йеллоу-Хаус, по долине скакать легко. Давайте коню время от времени отдохнуть, и он вас вывезет.

Понятно, я сразу же оттуда рванул. Но прежде чем убраться, внимательно посмотрел на старика и сказал:

— Спасибо. Когда вам понадобится друг, зовите Нолана Сэкетта или любого другого Сэкетта — мы родство уважаем.

Серый жеребец взял с места в карьер так, словно под хвостом у него разожгли костер и он старался обогнать пламя. Конечно же, каньон разветвлялся, и я направился в сторону Йеллоу-Хаус. Часом позже, когда снова выехал на скалы, преследователей уже не увидел, поэтому перевел коня в легкий галоп, а потом и на шаг.

Вокруг меня на тысячи миль простиралась широкая равнина. Ее перерезали редкие овраги и ручьи, впадавшие в Арканзас и Канейдиан, хотя Канейдиан протекала севернее, а Арканзас далеко на севере.

Я оказался в краю бизонов и индейцев, где, на секунду потеряв бдительность, можно лишиться скальпа. Сюда из Доджа приезжали подзаработать охотники на бизонов, некоторые скотоводы подумывали перебраться в эти места и основать ранчо… но только еще подумывали.

Раньше всех пришли преступники.

К северу от Канейдиан протянулась полоска земли, которую называли Ничейная, а на востоке лежали Индейские Территории. Человек в здравом уме не решался путешествовать тут без оружия и всегда был готов применить его. Где-то недалеко находились каньоны Пало-Дуро и Йеллоу-Хаус, но в основном, куда ни кинь взгляд, всюду дыбились скалы. Чтобы найти воду в этой пустыне, надо было знать, где ее искать.

Бизоны знали. Они знали не только все ручьи и протоки, но пруды и лужи, порой неделями и даже месяцами не высыхавшие после обильных дождей. Хотя чаще такие водоемы исчезали через несколько дней, и тот, кто рассчитывал найти воду, отправляясь по следам бизонов, сильно рисковал.

Мне в жизни ничего не давалось легко. Только дороги — бесконечные и пыльные, то удушающая жара, то мучительный холод. Совсем мальчишкой я отправился на Запад. Дома нечего было есть, и, когда уехал, одним ртом стало меньше. За последние несколько лет можно пересчитать по пальцам ночи, которые я провел под крышей. Мы, Сэкетты с Клинч-Маунтинс, народ добрый, незлобивый, лишь победнее да погрубее, чем Сэкетты с Камберленда или равнин.

Слой плодородной почвы на наших родных холмах слишком тонкий, поэтому родственников у нас больше, чем колосьев на поле во время сбора урожая. Но мы — люди гордые. А в те дни гордость защищали оружием. Не утверждаю, что это правильно. Однако что было, то было, хотя перестрелки случались не только во времена кровной мести между кланами у нас в Теннесси и не только на Диком Западе. За свою честь сражались по всей стране и, говорят, в Европе тоже.

Сам Эндрю Джексон[1], тот, который был президентом, дрался на дуэлях и даже убил Чарльза Дикинсона. Ему прострелили плечо при выяснении отношений с Бентонами, и ходили слухи, что он участвовал в ста трех поединках: как дуэлянт, секундант либо просто зритель.

И он был лишь один из тысяч. Немногие известные люди избежали дуэлей из-за оскорбления или клеветы, когда стали заниматься политикой. Если кого-то обзывали лжецом или как-то иначе задевали его достоинство, а он отказывался драться и об этом становилось известно, такому человеку невозможно было оставаться в обществе. Мне тоже пришлось защищать свою честь на дуэлях и в драках. После окончания кровной вражды с Хиггинсами драться приходилось с такими же, как я, жесткими и грубыми людьми, ведущими такой же суровый образ жизни. Так что прослыть преступником в наших местах — раз плюнуть. Я не старался получить это «звание». Так вышло.

Куда ни глянь — простор до самого горизонта. На плоской как стол равнине — ни деревца, ни кустика, лишь низкая пыльная трава да молочно-голубое небо.

Я снял свою старую изношенную шляпу и вытер пот. Эта шляпа никогда не отличалась изысканностью формы, а дырка от пули, посланной перед смертью воином кайова, не прибавила ей красоты.

Шляпа испортила мне настроение. Каждый в этой жизни имеет право на приличные вещи, однако я не смог накопить денег даже на хорошее седло, хотя все эти годы мечтал о костюме, купленном в магазине. Желание достаточно скромное, но невыполнимое, если только не выиграю в карты или не отправлюсь дальше на Запад искать золото. Делать деньги — талант, у меня такового не оказалось.

Жеребец, который так нежданно достался мне, пожалуй, был лучшим из всех, на которых я до сих пор ездил; я в долгу у того старика. Что-то в нем мне понравилось. Одним выстрелом из своей бизоньей винтовки он разнес бы меня на кусочки, попробуй я дернуться за револьвером, однако когда ставки были сделаны, а на руках у меня козырей не оказалось, позволил мне уйти.

Неожиданно я увидел фургон.

Несколько минут я разглядывал то, что показалось мне сначала белым облачком на горизонте, и надеялся, что это не шапка грозовых туч. Вы не представляете, как быстро здесь надвигаются грозы, а молнии полыхают одна за другой практически беспрерывно. И горе человеку, оказавшемуся в грозу посреди бескрайних равнин, не говоря уж о всаднике, нашпигованном металлом. Все силы неба ополчаются против него.

Вскоре я окончательно убедился, что передо мной тент фургона. Рядом с ним стояла женщина. Она находилась в миле или больше, но я точно разглядел, что это именно женщина. Меня насторожило то, что она была одна, и поблизости — ни лошадей, ни мулов, ни волов. Люди, застрявшие на равнинах, готовы на все ради коня, а мой выглядел завидно. Поэтому я не сразу направился к фургону, а решил объехать его стороной.

Женщина помахала мне, но я лишь помахал ей в ответ и продолжал двигаться по кругу, не отрывая от нее глаз и не снимая пальца со спускового крючка винтовки. Время от времени поглядывал на землю в надежде увидеть следы фургона, лошадей либо волов, которые его сюда приволокли. И, конечно, нашел.

Лошади… Шесть лошадей, достаточно крупных для упряжки, и две верховых. Их вел пеший мужчина.

Покружив еще немного, наткнулся на глубокую колею, оставленную в мягкой земле фургоном. Значит, фургон нагружен и груз тяжелый.

В эту секунду тот, кто спрятался в засаде, сделал ошибку и шевельнулся. Человека, затаившегося на земле, увидеть трудно, особенно если его одежда сливается с местностью, но движение сразу привлекает внимание. Собираясь снести мне голову и забрать лошадь, он устроился в выбоине выходящей наружу каменистой породы.

Я остановился ярдах в трехстах с лишним и повернул свой винчестер в сторону прятавшегося, затем продолжил объезд фургона. Чтобы не упустить меня из вида, он вынужден был крутиться на месте. К тому времени, как я сделал полный круг, мой противник понял, что его перехитрили, и бросил свою затею.

Парень оказался достаточно сообразительным, чтобы не рисковать. Видимо, понимал, что стрелять надо наверняка, однако я кружил на большом расстоянии и не приближался. Если бы он все-таки решился, то скорее всего не попал бы, а даже если бы и попал, то я все равно мог ускакать, либо конь испугался бы и убежал. Поскольку я двигался против часовой стрелки, мой винчестер к тому же постоянно смотрел в его сторону.

Он что-то сказал женщине, потом поднялся с пустыми руками. Я направил к ним коня. У мужчины наверняка был револьвер, мне не понравилось и то, как одна рука женщины скользнула в складки юбки. Любой из них или сразу оба могли внезапно выстрелить. Похоже, мне пришлось растревожить гадючье гнездо.

В пятидесяти ярдах я снова остановился и оглядел их. Винтовка в правой руке была как револьвер, из такого положения я стрелял хорошо.

— Бросьте револьвер, — сказал я мужчине, — и прикажите своей девушке сделать то же, иначе — стреляю.

— Будете стрелять в женщину?

— Мы на равных. У нее в руках оружие. Прикажите ей бросить его, мистер, если хотите дожить до сегодняшнего заката.

Он расстегнул оружейный пояс, и тот соскользнул на землю, а девушка подошла к одеялу, расстеленному возле костра, и швырнула на него револьвер. Я подъехал, следя за ними, как когуар за гремучей змеей.

Мужчина оказался худощавым, жилистым юношей, едва ли не мальчиком, в городской одежде, которая к этому времени здорово запылилась. Его скуластое юное лицо издали показалось мне располагающим, но сейчас, встретившись с ним взглядом, я не заметил в нем ничего приятного.

Девушке, по моему разумению, было не больше восемнадцати. Красива, как белохвостая индейская лошадка. Они с братом оказались очень похожи.

Что же касается меня, я представлял то, что они увидели: твердый подбородок, сломанный нос, девяносто шесть килограммов веса распределялись в основном на груди и плечах; грудь обхватом в метр двадцать и тонкая талия всадника; почти полуметровые шея и бицепсы. Кулаки большие и тяжелые — результат борьбы с бычками, дикими мустангами и драк с еще более дикими людьми. Когда-то красная, а теперь совершенно вылинявшая шерстяная рубашка, да черно-белая жилетка из коровьей шкуры. Ничто на мне или со мной, как и я сам, не было новым — все поношенное, побитое, побывавшее под дождями и песчаными бурями. К сему прибавьте многодневную щетину и зеленые глаза, которые казались светлее на фоне загорелого лица.

Мое вооружение — прекрасный винчестер и пара шестизарядников с костяными рукоятками, только один из которых лежал в кобуре и на виду. На поясе висел охотничий нож, а сзади на шее в специальном чехле — метательный, оба сделаны Жестянщиком.

Эти двое были зелеными новичками. Хотя невзгоды путешествия и отразились уже на их фургоне, выглядел он почти новым, к тому же они были слишком хорошо одеты.

Я закинул ногу за луку седла, опустил на колено дуло винчестера, который смотрел на молодых людей, и начал сворачивать самокрутку.

— Куда-нибудь едете, — спросил я, — или вам нравится здесь?

— Извините, — сказал юноша, — боюсь, мы произвели не то впечатление.

— И заимели не тех друзей. Например, мужчину, который увел ваших лошадей.

— Что вы об этом знаете?

— Ну, можно предположить, что вы не сами тянули этот фургон, а теперь у вас нет ни одного тяглового животного.

— Их могли украсть индейцы.

— Едва ли. Они прихватили бы и ваши скальпы. Нет, это сделал кто-то из вашей команды, он решил оставить вас сушиться здесь на скалах. Стало быть, замыслили меня убить и уехать на моем коне?

— Мы думали, вы индеец! — без стеснения ляпнула девушка.

И кретину за милю было ясно, что я не индеец, однако меня поразила не ложь, а та обыденность, с которой они собирались убить незнакомого человека. Им не пришло в голову попросить меня подъехать и помочь, они просто собирались меня убить. Парень устроился в засаде. Если бы я приблизился к фургону, когда девушка мне махала, то сейчас лежал бы уже мертвым, а они на моем коне отправились бы отсюда прочь.

Я держался настороже, но мне было любопытно, что привело их сюда. Кто они и откуда? Куда направлялись? И почему тот, кто с ними ехал, бросил их, забрав всех лошадей?

Ответ на последний вопрос был очевиден. Либо он чего-то боялся, либо решил завладеть лошадьми и грузом, находящимся в фургоне. Если так, то самый легкий способ — это увести лошадей и дождаться, пока незадачливые путники умрут или их убьют. Сам факт, что они были здесь, подтверждал реальность последнего предположения. Эта парочка расположилась на дороге в никуда. Ни один здравомыслящий человек не отправился бы в эти места на фургоне.

— Слезайте с коня и присоединяйтесь, — предложил парень, — мы как раз хотели попить кофе.

— Не возражаю, — ответил я, спрыгивая с седла так, чтобы жеребец оказался между ними и мной. — Здесь сухой климат.

Мое замечание осталось без ответа, и я укрепился во мнении, что они понятия не имеют, в какую передрягу попали. Воды тут не было на много миль вокруг. Два бочонка, прикрепленные к фургону, наверняка уже полупусты.

— Не завидую вам, ребята, — произнес я, — считайте, что повезло, если выберетесь отсюда живыми.

Они взглянула на меня, просто взглянули, словно стараясь понять.

— До ближайшего источника миль сорок с лишним, неизвестно, есть ли там вода. Если он пересох, вам придется ехать еще двадцать миль. Будь вы в состоянии тянуть на себе фургон — чего вы сделать, конечно же, не сможете — это заняло бы несколько дней. Вас слишком далеко занесло от дороги.

— Мы решили срезать.

— Тот, кто это сказал, вас не любил. Единственное место, куда может привести ваша тропа, — ото сухая половина ада.

Оба тяжело глядели на меня.

— Попробуйте выбраться пешком, — посоветовал я, — тогда ваши шансы пятьдесят на пятьдесят.

— Но ведь есть ваш конь, — парень холодно посмотрел на меня. — Мы с сестрой могли бы ехать на нем.

Ну, мне приходилось встречать подлых людей, но никогда таких хладнокровных. Они попали в беду, однако либо не имели представления, в какую беду, либо были здорово уверены в себе.

— У вас нет моего коня, амиго, — сказал я, — и вы его не получите. А если бы получили, то не имеете представления, в какую сторону ехать. Знай дорогу, не забрались бы в такое место.

Молодые люди обменялись взглядами. Они мне не верили и все еще надеялись отобрать жеребца.

— Возможность спастись у вас была, — продолжал я, — дать мне уехать и надеяться на то, что я пришлю кого-нибудь с упряжкой, чтобы вытащить фургон. Конечно, если вообще найдется человек, который захочет отправится сюда. Это земля команчей: к северу — индейцы кайова, а к западу и югу — апачи. Здешние края не пользуются хорошей репутацией.

Внезапно у меня появилось неприятное ощущение. Парочка не беспокоилась, наверное, чего-то или кого-то ждала. Чего-то, что должно случиться. Мои слова не произвели на них никакого впечатления. Они просто ждали.

День почти прошел, до темноты осталось несколько часов. Может быть, в засаде есть кто-нибудь еще? Кто-то, кого я не увидел и не услышал?

По спине пробежали мурашки. Ну, конечно, там, на равнине был третий, он ждал подходящего момента, чтобы убить меня.

— Ближайшее селение — это Боррегос-Пласа, — сказал я, пытаясь осторожно высмотреть место, где мог прятаться третий, — или, может быть, Форт-Баском к западу отсюда…

Они приехали с Востока, но неженками не были. О Дальнем Западе много не знали, если вообще что-то знали, однако в них угадывалось хладнокровие и безжалостность. Бьют без сомнений и раздумий.

С тех пор, как я оставил родные горы, да и до того тоже, мне приходилось водить компанию с жестокими людьми, бойцами и работягами и уж вовсе не трезвенниками, однако на драку и убийство их толкали лишь гнев или деньги; иногда они убивали по ошибке, но никогда так, как пытались эти двое.

Девушка налила мне кружку кофе. Я сделал вид, что ослабляю подпругу, но на самом деле у меня и в мыслях такого не было: ясно, уходить отсюда придется второпях, и времени на то, чтобы ее вновь затянуть, не будет.

К костру шел, стараясь держаться между конем и тем местом, где мог лежать третий, если он там был. Подойдя к ним, опустился на корточки, бросил взгляд через плечо и в какой-то миг заметил, как незнакомка быстро что-то сунула в карман юбки.

Жизнь научила меня не доверять людям. Дома, в холмах Теннесси, мальчишками мы часто играли в «менялку». Я сразу понял, что в этой игре нельзя полагаться даже на родственников. Меняли мы все подряд, и самые интересные истории, которые рассказывались у прилавка магазина на перекрестке больших дорог или дома у камина, были о «менялке» — главное, кого кому удалось надуть. Такое детство, естественно, приучило к осторожности.

Поэтому, когда девица с невинными глазками протянула мне кофе, я взял его, мучимый желанием сделать глоток и одновременно понимая, что он может стать последним глотком в моей жизни. Я держал кружку, лихорадочно соображая, как бы выплеснуть кофе, не вызывая подозрений.

У нас в горах Клинч-Маунтинс был старик, который мог сидеть и трепаться часами, не сказав толком ничего, он просто болтал и болтал, раскидывая слова, как человек раскидывает сено на просушку. Мне пригодился его пример.

— Я вовремя вас увидел, ребята. Поверите, до смерти надоела моя компания, ведь с лошадью много не поговоришь. Вы когда-нибудь разговаривали с лошадью? Мэм, вам просто не приходилось много ездить по безлюдным местам. Осмелюсь доложить, что здешние лошади знают, что происходит вокруг не хуже любого ковбоя. Все разговаривают со своими лошадьми. В этих краях можно ехать и ехать, не встретив даже бугорка на земле, не говоря уж о человеке. Иногда я не видел никого, кроме коня, по нескольку недель кряду. Ну, стервятник парит в небе. Больше ничего нет. Смотреть здесь не на что. А путешествовать совсем не легко, как кажется. Вот вы. Отправляетесь отсюда на Запад и что дальше? А дальше каньон глубиной в триста-четыреста футов. Потом скалы, за ними открывается каменистая пустыня, а затем опять отвесный обрыв каньона. Нужно проехать несколько миль, прежде чем найдешь удобный спуск или выезд. К тому же вы не заметите каньон, пока не окажетесь на самом его краю. Обычно в таких каньонах прячутся команчи, поджидающие команчерос, которые приезжают из Санта-Фе торговать с ними. Однажды я наткнулся на индейский лагерь, где был огромный табун лошадей, некоторые из них вполне приличные.

Оба неотрывно смотрели на меня. Я держал кружку в руке, иногда жестикулируя ею и болтая, совсем как тот старик с наших холмов.

— А вот индейцы вас окружат, прежде чем вы поймете, что случилось. Упаси Боже, если они узнают, что в фургоне едет женщина, будут охотиться за ним многие мили. Вас, ребята, легко взять. Любой индейский сопляк без труда подберется к вам и пристрелит, как цыплят. Без чужой помощи вам не добраться. Рассчитываете на моего коня? Да он не провезет вас двоих и половину того расстояния, какое вам надо пройти. А фургон придется оставить здесь. Чтобы вывезти такой тяжелый груз, потребуется не меньше шести волов.

— Почему вы думаете, что у нас тяжелый груз?

Я ухмыльнулся ему в лицо и кружкой сдвинул шляпу на затылок.

— Потому что видел ваши следы, слишком глубокая колея. Более того, могу спорить, индейцы уже знают, что вы здесь и сейчас окружают стоянку.

— Не говорите глупости, — сказала девушка. — Если бы они знали, они бы давным-давно напали.

— Это вы так думаете, а не индейцы, — рассмеялся я. — Вот давайте поговорим об индейцах. Они знают, что вы в западне, они знают, что впереди каньон, и они знают, что вам придется сделать, когда вы до него доберетесь. А вы тем временем все ближе и ближе подъезжаете к их лагерю, который они разбили где-то впереди. И вот когда окажетесь совсем рядом от него, они вас ограбят, чтобы груз далеко не возить. — Неожиданно взглянув на кружку, я засуетился. — Надо же, сижу, болтаю, а кофе совсем остыл. — И выплеснул содержимое на траву. Взял кофейник левой рукой, не выпуская из правой винчестер. Наполнив кружку примерно на треть, сполоснул ее и заметил: — Это чтобы прогреть посуду. Не люблю остывшего питья. — И снова, налив себе кофе, устроился на корточках. — Так о чем я говорил?

На их лица стоило посмотреть. Эта парочка не поняла, то ли я хитрец, то ли круглый дурак. Парень испытывал явное раздражение, а девушка разозлилась так, что даже побледнела. Я глотнул горячего кофе — вкусный, с привкусом цикория, похожий на новоорлеанский.

Так и сидел, попивая кофе, не обращая на них внимания и особенно не волнуясь. Краем глаза я посматривал в том направлении, где мог притаиться третий. Лучший способ вовремя заметить опасность — не выпускать из поля зрения своего коня. На восточной стороне фургона стали сгущаться вечерние тени, когда Серый вдруг настороженно поставил уши. Я опустил кружку на землю.

Мой мустанг родился в прерии, как и все дикие животные, замечал любое движение там, где его не должно быть, и мгновенно настораживался. Домашние лошади имеют отличный слух и зрение, однако ни одна не идет ни в какое сравнение с прирученными дикими. Напряженность жеребца предупредила меня, что третий приближается.

Если попытаться неожиданно убраться прочь, это приведет к драке. А ее следовало избегать. Хоть парочка мне и не нравилась, но связываться с ней — себе дороже. На равнинах укрыться негде. Если я сейчас поеду, в меня будут стрелять двое, а то и трое. Дождаться темноты? Тоже нельзя. С каждой минутой опасность росла: темнота давала им свободу действий.

Я перехватил винчестер и, глядя на парня, стоящего рядом с девушкой, сказал:

— Если хотите остаться в живых, крикните своему дружку, чтобы он поднимался и шел сюда с поднятыми руками.

Они ошарашенно глядели на меня, а я передернул затвор.

Парень побледнел.

— Не понимаю, о чем вы.

— Давай, шевелись. У тебя тридцать секунд, иначе станешь кормом для стервятников и муравьев.

Ему не хотелось в это верить, и даже когда понял, что я не шучу, он все еще колебался.

— Ты будешь первым, — сказал я, — затем твоя сестричка, а потом третий. Осталось десять секунд, и я нажимаю на спуск.

Мой указательный палец напрягся.