"Дом" - читать интересную книгу автора (Абрамов Федор Александрович)ГЛАВА ТРЕТЬЯЖизнь Пекашина вот уже сколько лет катилась по хорошо накатанной колее. Зашибить деньгу, набить дом всякими тряпками-стервантами, обзавестись железным коником, то есть мотоциклом, лодкой с подвесным мотором, пристроить детей, ну и, конечно, раздавить бутылку… А что еще работяге надо? Теперь вдруг все это отошло, отодвинулось в сторону, вспомнили, что помимо рубля и своего дома есть еще Пекашино, земля, покосы, совхоз. Разговоры вскипали на работе, за столом, в магазине – везде ООН. У Пряслиных прения открыла Раиса. Утром, когда пили чай, как указание дала мужу. – Язык-то там не больно распускай. У Таборского оборона от Пекашина до Москвы. – Ну уж и до Москвы! – хмыкнул Михаил. – А как? Сколько раз ты на него наскакивал, а чем кончалось? – Значит, худо наскакивал. Раиса по-бабьи всплеснула руками: – Ну-ну, давай! Лезь на рожон. Умные люди будут в сторонке стоять, а ты опять горло драть изо всех сил. – Да плевать я хотел на твоих умных людей! – Михаил тоже начал выходить из себя. – Умные люди, умные люди! Больно много этих умных людей развелось вот что я скажу. Кабы этих умных людей поменьше было, небось не рос бы лес на полях. – А раньше не рос, да что с этих полей получали? – без всякой заминки отрезала Раиса. – Это другой вопрос, – буркнул Михаил. – Какой другой-то? – А такой! Ты с четырнадцати лет землю не пахала, не сеяла, дак тебе все равно. Пущай лесом зарастает. А у меня эти поля – вся жизнь. Понимаешь ты это, нет? – Что ведь, тако время. В других деревнях не лучше. – В других деревнях другие люди есть. Иван Дмитриевич Лукашин как, бывало, говорил? Во всей стране навести порядок – это нам, говорит, из Пекашина не под силу, кишка тонка, а сделать так, чтобы в Пекашине бардака не было, – это наш долг. – Ну наводи, наводи порядок, – вздохнула Раиса. – На войне вырос, месяца без войны прожить не можешь… – Да чего ты хочешь? – закричал Михаил, уже окончательно выходя из себя. – Чтобы я ни гугу? Чтобы Таборский со своей шайкой еще пятнадцать лет в Пекашине заправлял? Да меня дети мои презирать будут, верно, Лариса? Лариса – она как раз в эту минуту вошла в кухню – поставила ведро с водой у печи, но ничего не сказала. Это не Вера. Этой отцовские дела неинтересны. В это утро на разводе только и разговоров было что о начальстве, которое понаехало в Пекашино. Небывало, неслыханно! Пять головок сразу, да каких! Второй секретарь райкома (первый был в отпуске), начальник районного управления сельского хозяйства, директор совхоза – этих-то, положим, видали, может, только не в таком скопе. А завотделом обкома да главный зоотехник области! Ну-ка, когда, в какую деревню заплывали такие киты? – Н-да, крепко, видно, клюнул Виктор Нетесов. – Вот тебе и немец! – Этот немец научит жить, ха-ха! – А что, у нас отец, бывало, с войны пришел, об етой Германии много рассказывал. – Где Виктор-то – не видно сегодня. – Хо, где Виктор… Виктор теперь на самом юру. С директором совхоза да с начальством из области на Сотюгу поехал. – Насчет сена? – А насчет чего же? Коров-то тема тоннами, которые у Таборского на бумаге, кормить не будешь. – Ну на этот раз за Таборского взялись. – Вывернется! Не впервой. – Не знаю, не знаю. Шуруют по всем линиям. На скотных дворах были, на телятнике были. А сегодня с Соней-агрономшей в навины собираются. – Да ну?! – Да ты понимаешь, нет – из самой области приехали! Когда это было? Филя-петух, когда плотники, работавшие на ремонте коровника, после развода потащились к болоту, дорогой попризадержал Михаила, оглянулся на всякий случай по сторонам и под большим секретом (у Фили всегда секреты) сообщил: – Вчерась, говорят, уж кое-кого вызывали. – Куда вызывали? – В совхозную контору. К начальству приезжему. – Ну и что? – Да ничего. Я думаю, раз в разрезе всей жизни пашут, дак тебя перво-наперво спросить должны. – Спросят, когда дойдет очередь, – отмахнулся Михаил, хотя сам-то в душе был того же мнения. С сорок второго года в сельском хозяйстве вкалывает – кого и спрашивать как не его! Однако не спрашивали. В томлении, в постоянных поглядах на деревню (вот-вот запылит оттуда уборщица) прошел один день, прошел другой. Забыли про него? Таборский, его дружки постарались? Михаил пошел в контору сам. Прямо с работы, когда кончился рабочий день. Поговорили… Три часа без мала молотили. Всю пекашинскую жизнь перебрали, всем главным отраслям пекашинской экономики обзор дали: животноводству, полеводству, механизации. А к чему пришли? Кто виноват в том, что в Пекашине все идет через пень-колоду? А Михаил Пряслин. Потому что с сорок второго года как сукин сын вкалывает. Бессменно. Конечно, никаких "сукиных сынов" не было, это он уж сам сейчас, выйдя из конторы, на ходу краски навел. Вежливенько встретили: заходи, заходи, товарищ Пряслин! Тебя-то нам и надо. И вежливенько разговаривали. Без крика, без стука кулаком по столу, это вам не подрезовские времена. А по существу? А по существу оглоблей по башке. – Как же вы допустили, товарищ Пряслин, до такого развала ваше хозяйство? Да, так вот поставил перед ним вопрос Копысов, завотделом обкома, и поначалу у него голова пошла кругом, язык заклинило. А потом вдруг такая ярость "вкатила, пошел крушить направо и налево: – Дак вы что же – Таборского выгораживать? Его шайку? За этим сюда приехали? – Спокойно, спокойно, товарищ Пряслин. С Таборского мы спросим, не беспокойтесь. Ну а вы, вы лично несете ответственность за положение дел в Пекашине? Вы использовали свои права хозяина? – Какие, какие права? Хозяина? – А вы не знали, что рабочий человек у нас хозяин? И вот пошли и пошли свою ученость показывать. Ты ему из жизни, из практики – дескать, когда колхоз был, хоть на общем собрании можно было отвести душу, а сейчас что? – А сейчас что, советская власть у вас отменена? И так, о чем бы ни зашла речь. В общем, нечего, дорогие товарищи пекашинцы, все валить на дядю, когда сами во всем виноваты. А может, и виноваты? – вдруг пришло Михаилу в голову. Может, потому все и идет у них через пень-колоду, что они сами колоды лежачие?.. На деревне уже зажгли огни. И у Калины Ивановича тоже огонь был в окошке. Надо бы зайти проведать старика, подумал Михаил, но зайти нетрудно, да как выйти. Начнется разговор, начнется кипенье, а старик и так на ладан дышит. В восемьдесят с лишним лет плохо рысачить. К Петру сходить? С ним потолковать, отвести душу? И вообще, сколько еще обходить друг друга? Братья они или нет? Но внезапно вспыхнувший порыв как-то сам собой погас, и Михаил пошел домой. |
||
|