"Хэдон из Древнего Опара" - читать интересную книгу автора (Фармер Филип Хосе)

8.

Оживление его длились недолго. К причалам Хэдон подошел хмурым, с покрасневшим лицом. Он никак не реагировал на приветствия толпы, осыпавшей его лепестками, на попытки людей прорваться сквозь охрану, чтобы дотронуться до него. Хэдон почти не слышал и не видел их. Он весь погрузился в себя и мыслями возвращался назад, в комнату, где находился трон и занимавшая его женщина, которая обманула его.

Он понимал, что его мысли кощунственны. Хотя Кхо Сама распорядилась о том, что именно ему следует отправляться на поиски, Хэдон чувствовал себя обманутым. И с этим ничего не мог поделать. Хэдон был столь же бессилен, как и самый презренный раб, как самый бедный из бедных, он, победитель Великих Игр, герой!

Сжигаемый огнем, от которого внутри все стыло, оцепенев от гнева, он поднялся на борт ожидавшей его униремы. Он едва узнавал людей, которым его представляли — капитана, корабельную жрицу и некоторых пассажиров. Они, очевидно, были напуганы выражением его лица и манерой поведения, поскольку тут же ускользнули со скоростью, на какую только были способны. И пока он вышагивал взад и вперед по узкой передней палубе, к нему никто не приближался.

Галера быстро передвигалась на веслах, курс ее пролегал на север, немного смещаясь на восток. Унирема миновала крепость на западной оконечности острова Мохази и уже вскоре двигалась сквозь широкий пролив между островом Сигади, где находилась военно-морская база, и полуостровом с двумя выступами, именуемым Головой Питона. На каждой крепости развевались флаги, приветствовавшие судно, на борту которого находился герой Игр. В другой раз Хэдон раздулся бы от торжества. Теперь же ему чудились насмешки, хотя у него доставало здравого смысла, подсказывавшего ему, что на самом деле он ошибается.

Затем, по прошествии нескольких часов, когда великий Ресу начал опускаться, галера пошла в северо-западном направлении вдоль скал западного побережья Залива Гахете. Когда сошла на землю ночь, корабль все еще находился в глубине узкого залива. Воздух остыл, то же самое произошло и с Хэдоном. Ярко светили звезды, и немного погодя Лахла, богиня луны, самая прекрасная из дочерей Кхо, показала свое лицо всем, кто мог оценить его красоту. Она светила столь ярко, что Хэдон смог рассмотреть дым, поднимающийся над Кховотом, Голосом Кхо, который конусом вздымался к небу. Дым представлял собой ряд изломанных облаков несколько причудливой формы, освещенных прерывистыми вспышками огня. Хэдон попытался прочитать эти образы, будто это были части слоговой азбуки, но не сумел ничего составить из них. Может, это Кхо посылала ему сообщение, которое он не был способен воспринять?

Немного погодя к нему подошел первый помощник капитана и спросил, не имеет ли он желания отобедать с капитаном и жрицей. Хэдон вдруг ощутил голод, и ответил, что с удовольствием примет приглашение.

Крышу каюты капитана сняли, чтобы в помещение проникал лунный свет и свежий воздух. Внутри все ярко освещалось сосновыми факелами, установленными в скобы на перегородках, и запах смолы был столь силен, что Хэдон почти не чувствовал аромата пищи. Стол в узкой каюте был накрыт на шесть человек и всегда незримо присутствующую гостью, наводящую ужас Сисискен. Хэдон стоял возле дубового стула, пока жрица молила Кхо и Пикабес, зеленоглазую дочь Кхо, благословить пищу и тех, кто ее вкушал. Затем Хэдон сел и принялся жадно есть, как будто пожирал тех, кого ненавидел — Минрута и те смутные силы, которые привели его к столь печальному состоянию. Но его ненависть растворилась в остром супе из окры, в бифштексе из нежного сочного мяса буйвола, в филе из рогатой рыбы, хлебе из двузернянки, в маслинах, в изысканности жареных термитов и мякоти папируса. Он побаловал себя одним стаканчиком медового напитка, изготовленного из знаменитого меда пчел, которых разводили в городе Квокода. Спустя некоторое время он сидел за столом, разговаривая и жуя хворостинку для чистки зубов.

Как Хэдон выяснил, троим из соседей по столу предстояло сопровождать его в экспедиции. Вторым после него в команде был Тадоку — мужчина среднего роста, очень худой, примерно сорока лет, нуматену, и майор Армии V, что означало, что родом он из Дитбета. Тело и лицо майора пересекали шрамы, полученные в сотнях битв, а череп у правого виска был слегка вдавлен в том месте, где в него попал камень, брошенный в него клемкаба из пращи и едва не явившийся причиной его гибели. Хэдон решил про себя, что этот человек жесткий и расчетливый. И без сомнения, он мог дать много очков вперед в искусстве владения тену.

Второй Хинокли, которого он видел и слышал, находясь во дворце. Хинокли предстояло провести экспедицию сквозь Пустынные Земли. Если судить по его угрюмому виду, он отнюдь не был в восторге от этой задачи.

Третьим был бард экспедиции, Кебивейбес — человек лет тридцати в одеянии барда из белого льна, которое кое-как прикрывало короткое худое тело. У него была большая голова, блестящие черные волосы, вздернутый нос, рот полный и широкий, большие желтовато-коричневые живые глаза. Рядом на колышке перегородки висела его семиструнная лира, сделанная из самшита, струнами служили из кишки маленькой овцы. Один из выступающих резных верхних концов лиры изображал фигурки богини луны, а также и покровительницы музыки и поэзии. Похоже, что Кебивейбес находился также под влиянием Бесбедес, богини пчел и меда, если судить по множеству выпитых им стаканчиков. В течение вечера глаза его из карих превратились в красные, налитые кровью, голос сделался гуще, будто в горло заливался мед. Бард становился несдержанным, открыто говорил о вещах, о которых уместнее сообщать по секрету, если это вообще необходимо.

— Когда мы высадимся в Мукхе, Хэдон, ты получишь в свое командование такую жалкую группу солдат, которая является позором для любой армии. Неудачники, не умеющие себя вести, нарушители порядка, чокнутые, воры и трусы. Все, исключая лишь присутствующего здесь нуматену, Тадоку, являются типами, которых Минруту следовало давно уже разжаловать или повесить. Все это люди, от которых ты будешь рад избавиться. Они обязательно сделают так, что экспедиция окажется неудачной. Почему в группу включили великого солдата Тадоку, мне не известно. Может, я чего-то не понимаю, Тадоку? Может ты, как и я, оскорбил чем-то Минрута?

— Меня выбрала и назначила сама Авинет против воли Минрута, — сказал Тадоку.

— Хорошо, что так получилось, возможно, это единственно хорошее решение в данной ситуации, — сказал бард. — Знает ли Авинет, какими людьми придется командовать бедному Хэдону?

— Наши отношения с ней не настолько доверительны, — произнес Тадоку, свирепо смотря на барда.

— Ну, меня выбрали бардом для этой паршивой экспедиции в наказание за то, что я сочинил и распевал сатирическую песню о Минруте, — сообщил Кебивейбес. — Минрут не осмелился тронуть меня, поскольку барды неприкосновенны. Но он был в состоянии оказать мне честь — честь! — назначив меня, Хэдон, твоим бардом. На самом деле это ссылка, из которой я, скорей всего, не вернусь. Но мне все равно. Я всегда хотел взглянуть на чудеса Пустынных Земель. Возможно, они побудят меня сочинить великую эпическую поэму, Песнь о Хэдоне, и мое имя станет в один ряд с такими божественными бардами, как Хала, которая сочинила Песнь о Гахете, и Квавимой, создавшей Песнь о Кетне. Тогда всем придется признать, что и мужчина может создавать музыку и поэзию так же, как и женщина.

— Никто из них не был пьяницей, — проговорил Тадоку.

Кебивейбес рассмеялся:

— Медовый напиток — это кровь Бесбедес, и если я принял его достаточно, возможно, я выгоняю с потом божественные миазмы. В любом случае, как только мы углубимся в Пустынные Земли, там уже не будет больше меда. Волей-неволей, мне придется стать трезвенником. Но тогда я захмелею от лунного света, от серебряного ликера, который Лахла разливает столь щедро. Он сделал глубокий глоток, мрачно рыгнул и добавил: — Если доживу до этого.

Хэдон скрыл свою тревогу. Он обратился к Хинокли, который вяло помешивал ложкой в тарелке с холодным супом.

— А у тебя, Хинокли, столь же мрачный взгляд на вещи?

— Из всех хороших людей, отправившихся в Пустынные Земли, я менее всех подавал надежды выжить, — проговорил он. — Я книжник, маленький и слабый и не привычный к трудностям и ужасам. Остальные в группе — высокие сильные мужчины из разряда героев. Минрут сам отбирал их в соответствии с требованиями, которым должны удовлетворять те, кто отправлялся в Пустынные Земли. И все же я один не умер. А потому я скажу лишь, что мы в руках Кхо. Успех и неудача и имена тех, кому предстоит погибнуть, и тех, кто избежит такой участи, уже написаны на свитках, недоступных для чтения ни одному человеку.

— И это означает, что мы не можем знать будущее, а должны действовать так, будто богини на нашей стороне, — тотчас откликнулся Тадоку. — Что касается меня, я молюсь Кхо и Ресу, который, кроме того, что является богом солнца и дождя, также еще и бог войны.

Раздался резкий голос жрицы:

— А как насчет Бхуклы, богини войны! Война с самого исходного момента находилась в ее ведении, а Ресу узурпировал чужие права. По крайней мере, ему удалось сделать это в умах некоторых, но мы, жрицы, знаем, что Бхукла была первой, и солдат, который пренебрегает ею, достоин сожаления.

— Конечно же, я поклоняюсь и ей тоже, жрица, поскольку она теперь богиня тену, — отступил Тадоку. — Каждый нуматену молится ей по утрам и когда отправляется в постель, и она председательствует при изготовлении мечей нуматену. Но я полагаюсь не только на богов и богинь. Я верю в себя, в свое завоеванное ценой больших усилий мастерство владения мечом.

— Скажи мне, — спросил он, поворачиваясь к Хэдону, — что тебе известно о военной службе?

— Не многое, — ответил Хэдон, — именно поэтому я рад, что вы мой заместитель. Будучи ребенком я частенько крутился возле мест, где проводились парады и наблюдал за тренировками солдат, я научился кое-каким процедурам и дисциплинам, когда работал на кухне и в качестве мальчика-водовоза в форте вблизи Опара. Многое я перенял от отца.

— Тогда ты не зеленый новобранец, и задача упрощается, — определил Тадоку. — Ты должен научиться тому, как завоевать доверие и как обходиться с рядовым. Это — если и не хребет армии, то ребра. Большинство непрофессионалов, думая об армии, представляют себе только славу, которую приносит битва. Но такие вещи, как необходимость иметь хороших поваров и хороших врачей и неподкупного, но хитрого сержанта-снабженца, занимают мысли офицера больше, чем командование людьми в бою.

— Насколько я понимаю, — заметил Кебивейбес, — ты беден. Или был бедным.

— А тебе-то что за дело? — рассердился Хэдон.

— Меня это очень даже волнует, — ответил бард. — Я интересуюсь характером человека, который поведет нас через неизведанные опасности. Я сделал наблюдение, что богатые всегда продажны, и бедные тоже безнравственны, хотя и в другом смысле. Деньги и власть меняют человека столь неотвратимо, будто он попадает в руки ужасной Кхуклако, Властительнице Хаоса. Тем не менее богатый человек старается скрыть это от самого себя — он становится алчным и действует так, словно ужасная Сисискен не стоит всегда за углом. Он делается жестким, но не сильным, ломким, словно плохо отлитый инструмент.

С другой стороны, бедность — демон со своим собственным душком. Богатый вызывает отвращение из-за своих денег, бедный — из-за их отсутствия. Те, кто «посередине» — из-за того и другого. Но бедный способен подняться над своей бедностью, тогда как богатый очень редко, если и вообще он на то способен, быть выше своего благосостояния.

— Едва ли я понял тебя, — сказал Хэдон.

— Не имеет значения. Ты еще молод, но природа наградила тебя умом, и если проживешь достаточно долго, то поймешь. Хотя понимание, как правило, сопровождается печалью. Достаточно и того, что я верю в тебя. Лахла одарила меня способностью различать вибрации, исходящие от человека, как будто он лира, струны которой она перебирает. В случае с тобой, семь струн души издают приятную музыку. Но песня не всегда будет веселой. Кебивейбес поднялся: — Я должен идти спать.

Жрица обратилась к нему:

— Я надеялась, что ты споешь нам.

— Сладкий мед выходит наружу кислой музыкой. Я спою вам завтра. Но не раньше вечера. Всем спокойной ночи.

Тадоку пристально посмотрел вслед идущему нетвердой походкой барду:

— Вот пошел один из неудачников и нарушителей спокойствия.

— Но, по-видимому, его больше беспокоит что-то внутри его самого, чем то, что происходит снаружи, — заметила жрица. — Бард никогда не был сильным. Он выражает свое неудовольствие и критикует несправедливости, творящиеся в мире, пользуясь лишь своим голосом.

— Такой тип человека — наихудший из всех возмутителей спокойствия, — определил Тадоку. — Он говорит, а многие действуют в соответствии с его словами.

— Вообще-то он мне нравится, — возразил Хэдон. — Майор, не окажете ли вы мне честь завтра потренироваться со мной в фехтовании?

— С радостью, — согласился Тадоку.

Хэдону той ночью снилась не прекрасная Авинет, как того можно было бы ожидать, а его мать. Он то и дело подбегал к ней, а она, хоть и стояла, раскрыв руки, готовая обнять его, постоянно отодвигалась назад и в конце концов терялась в тени. Он проснулся, рыдая навзрыд, и задумался, не послала ли ему Сисискен сообщение о смерти матери. После завтрака он написал своей семье длинное письмо. Но письмо можно было отправить лишь в Мукхе; пройдет много месяцев, прежде чем оно дойдет — если и вообще когда-нибудь доберется — до далекого Опара.

Кебивейбес, значительно раньше, чем предполагал Хэдон, застал его за писанием последних абзацев на свитке. Бард приблизился к нему, когда Хэдон запечатывал письмо:

— Ты умеешь писать? Я поражен. Я сам немного знаю слоговую азбуку, но боюсь стать слишком грамотным.

Хэдон удивился:

— Почему так?

— Письменность — враг памяти, — ответил Кебивейбес. — Посмотри на меня. Я бард, который должен много запомнить, а я и в действительности помню наизусть тысячи строк. В голове я храню слова сотен песен. Я начал заучивать их в три года, и мой труд на протяжении всей жизни был тяжел. Но я знаю их хорошо; они отпечатались в моем сердце.

— Если же мне придется зависеть от написанного слова, мое сердце ослабнет. Вскоре я начну запинаться в поисках строки и буду вынужден обращаться к свиткам, чтобы найти забытые слова. Я боюсь, что когда все станет записанным, а именно этого и желают жрицы, память у бардов сделается такой же короткой, как и у всех остальных.

— Допускаю, — отозвался Хэдон. — Но если бы великий Авинес не изобрел бы слоговую азбуку, наука и торговля не продвинулись бы столь быстро. А империя Кхокарсы не простерла бы столь широко свои границы.

— Может, это и хорошо, — продолжал бард. На вопрос, что он имеет в виду, бард не ответил, а лишь сообщил:

— Тадоку просил передать, что он готов встретиться с тобой для тренировки чуть позже на носовой части палубы. Сейчас он диктует Хинокли письма во дворец. Его, видимо, огорчили мои вечерние излияния.

— Ты их помнишь? — спросил Хэдон.

— Бард рассмеялся:

— Я не всегда настолько пьян, как кажется. Тадоку беспокоит то, что я знаю, какими людьми ему предстоит командовать больше, чем он сам. Очевидно, ему никто не сказал правды.

— А как ты выяснил ее? — спросил Хэдон.

— После спальни королевы наилучшее место для выяснения секретов — это таверна.

— Мне многому надо учиться, — сказал Хэдон.

— Уже одно, что ты признаешь это, означает, что ты сможешь научиться, — тут же оценил Кебивейбес откровенность Хэдона.

Где-то в середине утра в каюту вошел Тадоку и отдал Хэдону честь. Хэдон ответил на приветствие, выставив перед собой правую руку — кончики большого пальца и мизинца соединены, а три срединных расставлены.

— Официально ты не примешь командование до тех пор, пока мы не прибудем в Мукху. Но было бы полезно ознакомиться с нашими ролями еще до того. И если ты нуждаешься в моих советах, если я могу научить тебя чему-нибудь, я в твоем распоряжении.

— Сядь, — попросил Хэдон. — Во-первых, я хотел бы получить откровенный ответ: испытываешь ли ты, опытный офицер и прославленный нуматену, возмущение от того, что должен служить под началом зеленого юнца?

— При других обстоятельствах, такое могло иметь место, — ответил Тадоку. — Но данная ситуация необычна. Кроме того, ты не упрямец, желающий делать все по своему. По правде говоря, если я буду служить тебе хорошо, моя карьера имеет неплохие перспективы. В конечном итоге, ты можешь когда-нибудь стать королем.

— Ты сказал это так, будто не веришь, что я займу трон.

— Наши шансы выжить невысоки, — неожиданно оживленным голосом сообщил Тадоку. — И позволь мне продолжать говорить откровенно, возможности уцелеть могут даже уменьшиться, если нам удастся вернуться назад.

— Хэдон был поражен. Некоторое время он осмысливал сказанное офицером:

— Ты думаешь, король осмелится убить нас?

— Путь от Мукхи до острова длинный. И на борту галеры может всякое случиться. Особенно, если ею управляют преданные Минруту люди.

— Но мы будем, или во всяком случае должны быть, под покровительством Саххиндара.

— Если Сероглазый Бог действительно находится в Пустынных Землях и при условии, что Хинокли видел его, — согласился Тадоку. — Хинокли, возможно, говорит правду. С другой стороны, он мог выдумать эту историю, спасая свою шею. Или Минрут использовал его для того, чтобы отделаться от тебя.

— Но Голос Кхо? — взволновался Хэдон. — Ее ведь не обманут, да и Она не обманет нас?

— Ее не обманут, но Она может объяснить, что сделала так согласно Своим собственным планам. Более того, жрица-пророчица всегда говорит так, что ее слова можно истолковать по-разному. Только после того, как произойдет само событие, смертным дано судить о том, что Она в действительности имела в виду.

Тадоку сделал паузу, казалось, слова давались ему с большим трудом:

— Более того, жрецы и жрицы — это мужчины и женщины, а и тех и других можно подкупить.

Потрясенный Хэдон не мог в это поверить.

— Ты же не предполагаешь, что Минрут способен дать взятку пророчице? Той, которая говорит Голосом Кхо? Нет! Нет! Сама Кхо уничтожит эту женщину!

— Да, но Кхо могла позволить сделать это, желая провести в жизнь свои планы, как я уже говорил. Тем не менее, на самом деле я не верю в то, что жрица будет лгать ради денег. Она должна быть слишком напугана. Я лишь делаю предположения, поскольку следует учесть все возможности, причем не имеет значения, насколько они надуманы.

— Ты циник! — воскликнул Хэдон.

— У меня лишь острый глаз, я достаточно много нахожусь вблизи влиятельных людей империи, — сохранял невозмутимость Тадоку. — Как бы то ни было, я ознакомился с составом команды судна. Это торговое судно, как тебе известно, используется в основном для перевозки почты. Странно. Почему тебя не посадили на судно, принадлежащее военно-морскому флоту, поскольку ты же представляешь собой столь ценный груз? Почему нас не сопровождают боевые корабли? Что если судно пиратов нападет на нас? Правда, пираты не промышляют в водах севернее острова вот уже двести лет. Но это вовсе не значит, что они не могут появиться тут вновь. Минрут способен нанять пиратов. Но я считаю это маловероятным. Подобная пища слишком сыра, чтобы ее кто-нибудь мог переварить, а гнев Авинет ужасен, как всем, по-видимому, кроме тебя известно. Минрут умрет первым же, если только сразу не введет в действие войска. Но тогда он, вероятно, будет уничтожен. С другой стороны, Минрута называют Безумным и, надо заметить, не без оснований, поэтому от него нельзя ожидать, что он станет действовать как разумный человек. Тем не менее, допускаю, что он, руководствуясь здравым смыслом, не предпримет никаких действий до нашего возвращения. Тем временем — а оно может быть довольно продолжительным — многое может случиться в Кхокарсе.

Хэдон, вместо того, чтобы впасть в уныние, рассердился. Когда он и Тадоку упражнялись деревянными мечами, он атаковал Тадоку так, словно намеревался убить его. Но Тадоку дал такой отпор, что вскоре пыл юноши поостыл, но и после того Тадоку удалось набрать намного меньше очков, чем напарник. Наконец, пыхтя и потея от напряжения, они завершили поединок. Матрос окатил бойцов ведром холодной морской воды, и они сели обсудить тренировку.

— У тебя задатки великого фехтовальщика, — резюмировал Тадоку. — И ты станешь им лет через пять, если наберешь достаточно опыта. И если проживешь столько. У Бхуклы непостоянный характер; я видел, как многие из тех, кто был искуснее меня, отправлялись к ее сестре, Сисискен. К примеру, у человека складывался неудачный день, и тот, кто фехтовал хуже, убил его. Или у него могли возникнуть проблемы, которые не удавалось выбросить из головы во время схватки. Или произошло нечто, потревожившее его душу, и он подсознательно возжелал себе смерти. Он мог случайно поскользнуться на крови, солнце могло ослепить его, муха — сесть на нос, он мог ослабеть от простуды или от несварения желудка — все это и еще много других причин способны привести к гибели даже самого великого фехтовальщика.

Однако, наиболее губительны по своим последствиям пьянки, обжорство и возраст. Ты в силах справиться с первыми двумя, но над последним человек не властен. Человеку необходимо понимать, когда ему следует бросить сражаться, когда следует повесить на стену свой железный тену и носить лишь почетный медный тену. Гордыня может помешать сделать это, и тогда Сисискен, которая испытывает отвращение к высокомерию и алчности, наносит ему сокрушительный удар.

— А когда ты повесишь свой тену? — неожиданно поинтересовался Хэдон.

— Тадоку улыбнулся широко и сказал:

— Я предполагаю, что на самом деле в Пустынных Землях нам не удастся обнаружить выдающихся фехтовальщиков, да и вообще никаких. У дикарей в ходу только каменное и деревянное оружие — топор, копье и дубина. А также праща и лук, а это нешуточное оружие; но мечи в руках великих ничего не значат против стрел, а потому зачем беспокоиться об искусных фехтовальщиках среди дикарей? Когда мы вернемся — если это произойдет — вот тогда я начну носить медный меч. А до того я служу королеве.

Они обсудили относительные преимущества меча, топора и дубины.

— На близком расстоянии у обладателя топора позиция невыигрышная, — учил Тадоку. — Но остерегайся умелого метателя топора. Что же касается дубины, она опасна в том случае, если имеет латунную оплетку. Вообще говоря, я бы испугался лишь одной дубины: той, которая находится в руках этого чудовища Квазина. Однажды я видел Квазина, когда он двигался в Пустынные Земли, сразу после его изгнания. Он высокий, как жираф, а силен, как горилла, а когда дерется, как обезумевший, то его можно сравнить лишь с бегемотом в период половой охоты. Для такого гиганта Квазин необычайно быстр и, похоже, знаком со всеми хитростями фехтования. Но его преимущество в силе, в той силе, которой обладали лишь герои древности. Сомневаюсь, что даже герой-гигант Кламсвет мог противостоять ему.

— Я знаю, Квазин — мой кузен.

— Мне это хорошо известно, — в тоне Тадоку сквозило раздражение. — Я не хотел касаться этой темы, поскольку думал тебе она неприятна. Ни один из его родственников, которых мне доводилось до настоящего времени встречать, не хотел признаваться в своем родстве с ним.

— Я не в восторге от него, но и не испытываю стыда за его преступление. Не я совершил злодеяние, и, кроме того, Квазин не принадлежит моему тотему.

— Разумный подход, — оценил Тадоку. — Чем больше я тебя узнаю, тем меньше остается опасения, что служба под твоим началом окажется тягостной.

— А, так значит ты все-таки обижался на меня!.

Тадоку лишь улыбнулся.