"Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт" - читать интересную книгу автора (Шифман Фаня Давидовна)

3. Блюз первого луча


Снова дома!

О, до чего же приятно было после долгого-долгого отсутствия вернуться домой! До чего же согрели души семейства Блохов, особенно Ширли, пейзажи Арцены, которые, распахнувшись под крылом самолёта, широко и радостно улыбались Блохам, жадно вглядывающимся из иллюминатора в стремительно приближающуюся землю. Приятно, но и грустно…

Однако, в конечном итоге, на всю семью возвращение в свой коттедж в Эрании-Далет пало, как холодный душ. Сразу же вернулась и душным туманом повисла в их благоустроенной вилле не лишённая нервной агрессии атмосфера ожесточённых споров на темы силонокулла. И это несмотря на то, что Моти сразу по приезде попросил близнецов не начинать этих никуда не ведущих споров, которые задевают не только Ширли. Но мальчишки, снова окунувшись в знакомую, хотя и очень изменившуюся за время их отсутствия, атмосферу, не могли не доставить себе удовольствия позлить её, а заодно и показать родителям, за кем у них в доме будущее, у кого сила.

Ширли сразу по приезде свалилась с серьёзной ангиной и высокой температурой. Ещё в самолёте, когда они летели из Австралии, она почувствовала мучительный озноб и жар, и что едва может говорить. Поэтому по приезде домой её тут же уложили в постель, она даже не успела позвонить Ренане и сообщить о том, что они приехали, о том, с каким нетерпением она ждёт встречи с Доронами.

Несколько недель, пока её трепала тяжёлая ангина, Ширли не покидала своей комнаты, а к врачу отец отвозил её на машине. Почти неделю она с трудом говорила и поэтому не звонила подруге. Нечего было и говорить о том, чтобы встретиться с Доронами, посетить их дом, познакомиться с маленьким Бухи, а тем более – провести у них настоящий шабат, к каким она привыкла в Австралии у тёти Яэль…

Увидеть Ноама… И лично поговорить с Ренаной… может, ей всё ещё нужна её, Ширли, моральная поддержка…

В основном Ширли пребывала на диване в своей комнате. Только через неделю она начала перезваниваться с Ренаной и выслушивать её восторженные выражения и интонации, в которых она описывала маленького братика, да, оберегая больное горло, тихим голосом рассказывать ей снова и снова, как классно было у тёти Яэль в Австралии.

О своих делах Ренана пообещала подробно рассказать при встрече, только, радостно смеясь, коротко поведала, что, похоже, пожелание Ширли исполнилось: Ирми снова стал появляться у них в доме, такой же озорной и весёлый, разве что иногда смотрит на неё какими-то странно-виноватыми глазами. А потом весело подмигнёт ей и рассмеётся в ответ на её улыбку. Незадолго перед приездом Блохов, поведала Ренана, приехали родители Ирми. Поэтому он перебирается в Неве-Меирию, где его родители уже купили себе дом, а они с Максимом будут снимать там караванчик. "Но самое главное: мы тоже почти перебрались в Неве-Меирию. Мама с малышами перебрались уже давно – я же тебе писала! А мы, старшие – вот только сейчас.

Дедушка Давид почти закончил второй этаж, а на первом совершенно поменял планировку. Теперь дом получился на две семьи – они с бабушкой и мы, Дороны. Все мы будем жить там с удобствами. Совсем недавно я узнала, что папа давно этим занимался, а я ничего не замечала… из-за Ирми". Ренана снова весело рассмеялась и добавила: "Мальчики будут жить в общежитиях при своих йешивах, а я тут в Меирии – тоже в общежитии ульпены. Наш дом тут в Меирии папа, как видно, сдаст Гиладу и Ронену для их студии. Что-то у них не сложилось с помещением, где они занимались до сих пор…" – "А почему?.." – начала свой вопрос Ширли, на что Ренана тут же ответила: "Наша ульпена, где я уже учусь, вернее – её младшие классы, – находится в Меирии. А вот когда я перейду в следующий класс, дом дедушки будет совсем готов, и я буду жить там. Мне не хочется жить в общежитии… но, наверно, придётся… Но если ты действительно поступишь к нам, поселюсь вместе с тобой с удовольствием… Тогда-то хорошо!" – "Ой, как сложно всё это…

Я вообще-то должна уже готовиться к поступлению в ульпену…" – "Ой, здорово! Я тебе помогу!" – обрадовалась Ренана.

Ширли успокоилась за подругу, но подумала: "А что будет у меня с Ноамом? А вдруг он меня позабыл за эти долгие месяцы… И сможем ли мы видеться?.. Ведь раньше я видела его в доме в Меирии… а теперь как это будет?.. А если меня в ульпену не примут?.." – и поплотнее закутала горло. Ей стало очень грустно.


***

Выйдя на работу после возвращения из отпуска, Моти сразу же обратил внимание, что в "Лулиании" появилось много новых людей, к фирме, на первый взгляд, никакого отношения не имеющих. Его уже не удивило, что за время его отсутствия ввели обязательный цикл лекций Арпадофеля, получивший замысловатое название "Введение в математические основы фанфарологии". Для этого был специально оборудован большой зал на втором этаже, соответственно названный "Центральным фанфароторием".

Правда, осталось неясным, то ли это официальное название, то ли его придумали местные острословы, которые в "Лулиании" ещё остались, но понизили профиль. Моти только подумал: "Стоило ли изгонять Бенци с друзьями из их маленького проходного холла на первом этаже, где они обедали, если в конечном итоге под фанфароторий отвели другой, огромный зал? Ведь и лабораторию Арпадофеля могли с самого начала оборудовать там же, чтобы не перетаскивать её с места на место… Выходит, Бенци не ошибся: главная цель Тима с сообщниками – прекратить совместные обеды Бенци с друзьями. Похоже, и с самой компанией Бенци в "Лулиании" почти покончено – что-то никого из его друзей не видать…"


***

Как только Моти переступил порог рабочей комнаты, которую ему выделили до отпуска, раздалась пронзительная трель телефона: Мезимотес уже вызывал его к себе в кабинет. Войдя в кабинет босса, Моти по выражению лица Минея понял, что правила игры изменились. Почти официальным тоном адону Блоху было объявлено: отныне его кабинет будет находиться не там, где он думает, а на третьем этаже, где уже установлен выделенный ему совершенно новый компьютер. Его старый компьютер, на котором он совершил своё открытие, ныне стал народным достоянием.

О теме, которой он будет заниматься, как и о том, в чьё подчинение он перейдёт, ему будет объявлено несколько позже. Из его подчинения автоматически выводится группа проектирования финансовых блоков программ, вместе со всеми сотрудниками этой группы. Тут же, как бы мимоходом ему было настоятельно рекомендовано, во всяком случае, в рабочее время, не вступать – ни по каким вопросам! – в контакты с Бенци Дороном и его компанией. Моти мельком подумал: "А где они, Бенци и его друзья? Я ни одного не встретил…" "А пока, Моти, чтобы не скучно было, приводи в порядок свой архив, он нам ещё понадобится. Вот, пожалуйста, твой новенький ноут-бук – мы загрузили сюда твои эскизные наработки. Кроме, конечно же, угишотрии – это отныне засекречено", – ласково, как в былые времена, улыбнулся ему Миней. За почти год отсутствия Моти в Эрании босс почти не изменился, словно кто-то его законсервировал. Моти поёжился и подумал: "А ведь за время отпуска я успел отвыкнуть от жутковатого названия темы, получившей такое странное развитие…" Моти весь рабочий день сидел безвылазно на новом рабочем месте на третьем этаже, практически ни с кем не общаясь. Бенци он со дня возвращения из отпуска не видел, с дочкой на эту тему не разговаривал. Он даже не знал, работают ли Бенци и его друзья на фирме, или уже нет. Тонкий намёк Минея сигнализировал, что Бенци ещё где-то здесь. Краем уха Моти слышал о том, что вскоре после отъезда семьи Блох в Австралию, был без объяснения причин уволен друг Бенци Дорона Гидон Левин.

Говорили, что это как-то связано с фанфароторием. Моти знал его в лицо, так сказать, был знаком с ним на шапочном уровне: "Шалом – Шалом…". Он знал, что Гидон – один из самых талантливых специалистов "Лулиании", автор нескольких оригинальных идей. Впрочем, Миней постарался схоронить их в своём архиве, откупившись от Гидона немалой премией и сделав всё, чтобы об этом в коридорах "Лулиании" не упоминали. Впоследствии Тим использовал идеи Гидона в угишотрии. Естественно, сумма премии Гидона была на порядок ниже того, что тройка фанфаризаторов выручила от реализации его идей.

Бросалось в глаза, что лулианичей-ветеранов, с кем Моти начинал работу на фирме, осталось немного, а те, что остались, не вызывали желания пообщаться накоротке.

С новыми лулианичами и вовсе сходиться не хотелось. Выходил он только во время обеденного перерыва в маленькое кафе на первом этаже да в туалет, даже курить приспособился возле компьютера.


***

Прошло ещё какое-то время после выхода Моти на работу.

Утром эранийцы за завтраком услышали широковещательное объявление о том, что в ближайшие недели в рамках идущей полным ходом Великой Реконструкции их любимого Парка, начинается серьёзная подготовка к Большому Музыкальному турниру. За традиционным утренним кофе эранийцы слушали важное сообщение и вспоминали бум, предшествующий Концерту Века, который состоялся в "Цедефошрии" несколько лет назад. Но такой оглушительной рекламно-информационной кампании, где в искусном сумбуре перемешалась Великая Реконструкция Парка с предстоящим Турниром, не знала доселе Арцена. Раньше из многословных публикаций геверет Офелии невозможно было понять, какова связь между Реконструкцией и Турниром, и "что с этого будет иметь простой средний эраниец". Теперь же её публикации, не потеряв в многословии, ненавязчиво внушали эранийцам, что ничего более важного и интересного в Арцене и в мире не происходит – только Великая Реконструкция и грядущий Турнир (или в обратном порядке).

Ещё не была объявлена дата Турнира, а со всех страниц и экранов видные силоноведы и ботлолюбы, а также прочие выдающиеся представители интеллектуалитета Арцены непрерывно обменивались прогнозами результатов Большого музыкального Турнира. Надо ли сомневаться, что все они заранее, ещё до объявления даты проведения Турнира, предсказывали блестящую и сокрушительную победу "Звёздным силоноидам", которые к этому времени незаметно отделились от Ори Мусаки и образовали независимый дуэт. В группу Ори Мусаки по-прежнему входил Виви Гуффи и исполнители на нетрадиционных инструментах попроще, вроде стиральных досок ихних бабушек.

Кроме того, во всех СМИ рекламировалась фотовидео-студия, обслуживающая ведущих кандидатов на Турнир и их поклонников. Там можно было сфотографироваться как рядом с величественным (несмотря на свой небольшой рост), задрапированным в сверкающее белоснежное кимоно-сари, маэстро-создателем звёздного ансамбля Ори Мусаки-сан, или с Виви Гуффи, или на фоне одной из групп исполнителей на стиральных досках ихних бабушек, так и с самими независимыми "Звёздными силоноидами", сахибом Ад-Малеком и синьором Куку Бакбукини (конечно же, речь шла о престижных и дорогостоящих съёмках на фоне их голографических портретов).

Почти каждый день на телеэкранах красовался любимец молодёжи Виви Гуффи. Его шлягер "В ароматной пышной пене" с утра до вечера распевали юные обитатели Эрании-Далет, пытаясь при этом изобразить, как он выпрямляется в ванной во весь свой невысокий рост, как затем поливает себя из душа, а потом выскакивает из ванной.

Даже "Шук Пишпишим" и "Шавшевет" с "Шампаньей" пытались было исполнять вариации на самые популярные песни Виви Гуффи в стиле рэпп под аккомпанемент бабушкиных досок. Но признанный любимец далетариев пригрозил им судом за попытку плагиата, и юные претенденты в кумиры молодёжи, размазывая сопли и слёзы, согласились на компромисс. Так было достигнуто соглашение: каждая группа на Турнир выходит со своей оригинальной программой. Виви, со своей стороны, постарался успокоить своих перепуганных младших друзей и коллег, пообещав им в будущем творческое сотрудничество и всемерное содействие. Покровительница юных талантов геверет Офелия пообещала всем трём молодёжным группам свою поддержку, в которую они должны верить и на которую у них есть все основания рассчитывать. "Тем более у всех у нас есть один опасный конкурент, на борьбу с которым мы и должны бросить все силы, а не растрачивать их на ненужную, вызывающую насмешки внутреннюю, "междусобойную" конкуренцию", – популярно растолковала Офелия и Виви Гуффи, и предводителям всех трёх групп. О всесилии Офелии была наслышана вся Арцена, поэтому юные дарования могли спать спокойно в обнимку со стиральными досками ихних бабушек.

Если о чём и сожалели юные далетарии, так это о том, что бешено популярные пассажи Ад-Малека, а тем более Куку Бакбукини, невозможно воспроизвести голосом.

Было в их звучании нечто невоспроизводимое, космическое и нечеловеческое, над-мелодическое и над-ритмическое – ну, совсем в прогрессивном и современном духе…

Не было в силонокулле "надоевшего занудства традиционных мелодий, от которых скулы современного, цивилизованного человека должна, просто обязана, сводить зевота!" – так страстно вещала со страниц своих читаемых и почитаемых колонок, а также в своей высоко-рейтинговой пятничной программе Офелия. При этом она ни в одной своей статье не упускала возможности обрушить залпы уничтожающей критики "на опасных халтурщиков "Хайханим" с их агрессивным шофаром". В преддверии Турнира Офелия считала своим священным долгом в каждом номере посвящать хотя бы абзац-другой, но чаще – целую страницу антишофарной тематике. Ни дня без очередной душераздирающей подробности о вредной сущности шофара, инструмента звуковой агрессии и назойливого проникновения в подсознание даже современного и прогрессивного слушателя, не говоря уж о замшелых меиричах-фанатиках, которых недавно, в духе политкорректности, стали называть фиолетовыми.

"Их невосприимчивость к прогрессу – результат влияния на их психику с раннего детства инструмента звуковой агрессии", – непрестанно повторяла эту мысль в той или иной форме Офелия, впечатывая её в подсознание простого эранийца.

Откуда ни возьмись, пошли потоки писем читателей, факсов и звонков на радио и телевидение с требованием "ни под каким видом не допускать, а лучше – вообще запретить использование шофара на Большом музыкальном Турнире". Об этой взволнованной реакции эранийской общественности на её предостережения Офелия аккуратно сообщала читателям в каждой своей корреспонденции, не забывая процитировать самые острые фразы и указать количество полученных гневных посланий.

Ренана ничего не придумала: местная эранийская газета и вправду поменяла название и называлась теперь "Silonocool-News". Её издание находилось под патронажем руководимого Офелией информационного агентства "OFEL-INFO". (Общественности не полагалось знать, что само это агенство находилось под патронажем всё той же таинственной организации Доберман).

Со всех экранов и страниц гремело:

"Музыкальный турнир!" "Спешите! Спешите! Спешите!" "Скажите своё слово!" "Что угаснет, а что засияет?! За силу и мощь голосуя, решаешь!" "Пусть победит на турнире тот, кто нам космоса силу и мощь несёт!" "Новое пробьёт себе дорогу – старое угаснет без следа!" "Силу и мощь выбираешь – на вкус всех-всех-всех влияешь!" "Сыграем на кнопках войтеромата пассажи новейшей струи!" "Ещё немного – и весь мир увидит, как наша струя подобающей цветовой гаммы вливается во всемирную струю!" – и прочее тому подобное.

Эранийцы сначала никак не могли понять, что это за зверь такой – войтеромат, о котором первым сообщила газета "Silonocool-News". Следом присоединились и центральные СМИ Арцены. Ясное дело, откликаясь на потоки вопросов любознательных читателей, этому загадочному слову нашла достойное – и пусть слишком туманное, зато влекущее, как ребус! – толкование геверет Офелия в очередной своей статье.

Искусно наведя ретушь на подробности, она рассказала, что в "Лулиании" – специально к Большому музыкальному Турниру! – группа талантливых специалистов разработала индивидуальный автоматизированный голосователь, то есть систему для получения самых точных и беспристрастных результатов голосования на Турнире.

"Панель современного дизайна, на которой живописно расположены кнопки, число которых соответствует числу коллективов, принимающих участие в Турнире. Это устройство получило название войтеромат, он же индивидуальный автоматизированный голосователь, – объяснила эранийцам геверет Офелия. – Мощная, умная система, именуемая войтероматом, позволяет получить точные результаты голосования и напрочь заблокирует возможность фальсификации данных, которой могут попробовать заняться отдельные субъекты, погрязшие в своих отсталых вкусах и пристрастиях.

Более того, результаты голосования, полученные посредством войтеромата, будут столь убедительны и красноречивы, что это исключит даже мысль о том, что, к примеру, так называемая мелодическая музыка всё ещё пользуется любовью большинства. Не может такого быть, чтобы большинство эранийцев до сих пор не прониклись идеями силонокулла и новейшей струи подобающей цветовой гаммы! Этого просто не может быть, потому что более этого не может быть никогда! И это нам с вами скоро докажет войтеромат!"


***

Нет нужды говорить, с каким восторгом близнецы Блох во время возобновившихся после Австралии, но ставших гораздо более редкими семейных обедов скандировали статьи Офелии. С особым смаком мальчишки по делу, а чаще не по делу, повторяли странное словечко ктивтимон. Впрочем, Моти живо смекнул, что это сленговое название войтеромата, о котором эранийцам все уши прожужжала Офелия.

Как-то раз оба вышли к столу, прижав к ушам новенькие, странной формы и расцветки та-фоны и ведя умственную беседу. Ширли молча косилась на их странные приборы – её заинтересовал их дизайн. Оба прибора оказались несколько крупнее та-фона, который им в Австралии подарили бабушка Дина и дедушка Мики. У них была такая же изящно изогнутая форма (может, именно поэтому они не казались громоздкими) – и похожее конструктивное решение. Самое главное отличие от австралийских приборов: в процессе разговора экранчик аппарата испускал непрестанно меняющееся сияние – от нежно-болотного до пыльно-молочного и обратно.

Близнецы, приближаясь к столу и усаживаясь рядом, одновременно закончили беседу, из чего Моти сделал вывод, что это была виртуальная беседа за круглым столом, и что их новенькие аппараты обладали такой функцией. Он только спросил себя, кто же это сделал его мальчикам такие дорогие подарки: ведь ему этот наворот после Австралии не совсем по карману. А они между тем, как по команде, одинаковым движением аккуратно вдвинули экранчик в специальный паз в блоке клавиатуры, запихнули их во внутренний карман и с торжествующей иронией окинули беглым взором родителей и сестру. Ширли уставилась в стол, стараясь не подавать виду, что и она бы не отказалась от подобной крутой новинки. Моти заметил её плохо скрываемый интерес и подмигнул ей ободряюще. Рути хотела задать мальчишкам вопрос, но, взглянув на их лица, сигнализирующие о предостережении от неуместного интереса, и, пробормотав какие-то слова на тему обеда, поспешила скрыться на кухне.

После первого блюда Гай попытался начать разговор: "Daddy, а ты знаешь, почему эту систему иногда называют войтеромат, а иногда ктивтимон? А-а? Не знаешь? А мы с Галем – знаем!" Но тут Галь весьма чувствительно сунул ему кулаком в бок, и Гай, скривившись от боли, поперхнулся. Моти, не глядя на сыновей, обронил: "Не иначе, ваш любимый Туми… э-э-э… простите! – Тимми… к этому отношение имеет.

Хотелось бы знать, у кого он на сей раз идею спёр?" – "Ты, dad, осторожнее про Тимми! – свирепо посмотрел на него Галь. – Ведь так можно и за клевету схлопотать! Кстати, ты знаешь, что он нам обоим уже подарил по стиральной доске ихних бабушек?" – "Ну, знаю… А что?.." – "А ничего!.. Правда, нам бы хотелось по силонофону…" Рути выскочила на кухню, оттуда раздался её голос: "Моти, отнеси им на стол второе и десерт, а я уж тут доем… Доченька, иди ко мне!" Ширли встала, бросив отцу: "Папа, сиди, я принесу", – удалилась на кухню, быстренько подала второе и десерт, после чего ушла за матерью следом на кухню, кутаясь в огромную шаль – она всё ещё не пришла в норму. Так окончился последний семейный обед в семействе Моти и Рути Блох.


***

Назавтра Моти после работы пришёл в комнату дочери и с улыбкой вытащил из-за спины и вручил ей новенький та-фон темно-синего оттенка. По дизайну он был почти такой же, как они вчера видели у близнецов, но игры оттенков при разговоре не получалось, кроме того, не было многих функций, которые были в та-фонах братьев.

"Прости, доченька, я не знаю, где они достали такие навороченные и, наверняка дорогущие. Пока что пусть у тебя будет такой!" – "Ну, что ты, папочка! Спасибо!

Он же выполняет массу новых функций! Вот и отлично! Спасибо, папуль! И как ты угадал моё желание!" – и девочка нежно поцеловала отца в щёку. – "Ну, я же видел, как ты на их приборы смотрела! – и Моти грустно улыбнулся дочке, выходя из комнаты. – Только выздоравливай скорее…" ОФЕЛЬ-ШОУ с близнецами Блох В эти недели, полные нервного, возбуждённого ожидания, уже ни одно ОФЕЛЬ-ШОУ не обходилось без интервью, так или иначе связанных с тематикой предстоящего Турнира. Поистине неутомимая Офелия Тишкер была мастером своего дела!

Встрепенулся Зяма Ликуктус, и желая, и боясь, что его снова, по случаю такой серьёзной подготовки к Турниру, вытащат на ОФЕЛЬ-ШОУ – на допрос с пристрастием, а то и публично высекут за то, что так и не удосужился привести свой волосяной покров в соответствие с нарождающимися и набирающими силу традициями струи подобающей цветовой гаммы. Ему казалось, что он смог бы не хуже, а может, гораздо лучше, чем в первый раз, растолковать зрителям позицию стремящихся к прогрессу носителей кипы, пусть пока и не столь многочисленных среди обитателей Меирии. Но его ожидания, смешанные с опасениями, были напрасны. Где-то там наверху его решили не трогать: скорее всего, его позицию не сочли хоть сколько-нибудь представляющей общественный интерес.

В этот раз Офелия (по рекомендации своего друга Тимми) приготовила зрителям другую конфетку – интервью с юными близнецами, каратистами, культуристами, к тому же страстными пропагандистами силонокулла и струи подобающей цветовой гаммы.

В этот пятничный вечер эранийцы в нетерпеливом предвкушении, без отрыва от стакана и дивана, устроились в своих салонах перед любимыми ящиками, дабы насладиться очередной творческой находкой Офелии – анонсированным интервью с близнецами Галем и Гаем Блох. Поскольку это ОФЕЛЬ-ШОУ, как всегда, выпало на пятничный вечер, его не смогли посмотреть Дороны, как, впрочем, и их друзья и соседи. Но, собственно, программа ОФЕЛЬ-ШОУ для них не предназначалась по определению. Музыкальное оформление передачи было, по обыкновению, подобрано со вкусом и со смыслом: речи близнецов искусно перемежались самыми острыми антиклерикальными куплетами кумира далетариев Виви Гуффи, на сей раз – ещё и в сопровождении самых тихих пассажей силонофона, изысканный диссонанс которых вошёл в последнее время в музыкальную моду.

Конечно же, Блохи-старшие в урочный час расположились перед экраном телевизора в просторном и уютном своём салоне. Моти словно чувствовал, что эта передача для него явится сильным ударом, и ему захотелось хотя бы молчаливой поддержки дочери.

Ширли предлагала ему сделать запись, думая, что в будний день посмотреть её не будет таким уж страшным грехом. Но Моти было просто необходимо в эти минуты чувствовать рядом молчаливую поддержку своей маленькой Бубале… ("Однако, она давно уже не маленькая: подросла в Австралии…" – частенько думал Моти при взгляде на её побледневшее за время болезни личико.) Рути кликнула Ширли, на что девочка ответила из своей комнаты: "Ну, мам, ведь уже суббота началась! Я и свечи зажгла…" – "Неужели, ради того, чтобы на братьев посмотреть, не можешь немножко нарушить? Когда ещё такое увидишь! Давно ли ты начала так уж строго соблюдать? Ну, мы с папой тебя просим!" – "У меня горло болит и голова тяжёлая…" – "А ты перевяжи горлышко, сладкая моя, тут на диване приляжешь! Я тебе тёпленького приготовлю… Да не забудь принять лекарство… Мама с папой тебе плохого не желают. Сделай же это ради нас! Нам так тоскливо без тебя… Ведь не ты, мы включили, так что нестрашно". – "Ну-у, мам, почему ты меня заставляешь нарушать?.." – и девочка, опустив голову, спустилась в салон, села в уголок дивана, исподлобья глянула в экран и тут же отвернулась. Рути посмотрела на дочь, пододвинулась к ней, погладила её и пробормотала: "Ничего страшного не случится, если ты только сегодня посмотришь.

Последний раз, я тебе обещаю. Больше ни разу не попрошу…" Ширли случайно бросила взор на отца и увидела умоляющий взгляд его потухших чёрных глаз. С обвязанным горлом и закутавшись в тёплую шаль, она уселась рядом с мамой, злясь на себя – и не в силах отказать родителям, да и, честно говоря, превозмочь любопытство.

А посмотреть было, на что! Сначала под звуки уже упоминавшегося шлягера группы "Шавшевет" и под аккомпанемент модернизированных стиральных досок ихних бабушек из глубины экрана, заполненного колышущимся то желтовато-молочным, то зеленовато-ядовитым туманом, медленно выплыла великолепная затейливо закрученная морская ракушка.

Затем, под то же сопровождение, закрутилась-завертелась красочная до ряби в глазах реклама та-фонов новой конструкции с бесконечно-широкими возможностями.

Наконец, на экране сквозь всё тот же туман желтовато-молочного цвета прорезалась маленькая, уютная студия Офелии, обставленная в соответствии с требованиями, предъявляемыми к современному интимно-деловому интерьеру.

Моти и Рути затаили дыхание. И вот он, торжественный момент: за круглым столом напротив Офелии Тишкер в глубоких плетёных креслах в нарочито расслабленных, до неестественной напряжённости, позах сидят их мощные и уверенные в себе мальчики.

Близнецы-каратисты предстали в самом сногсшибательном прикиде, какой только могли придумать, дабы подчеркнуть свои яркие индивидуальности. Тим уговорил их выставить напоказ косы и локоны, предрекая, что после ОФЕЛЬ-ШОУ с их подачи австралийская изысканная мода завоюет и Арцену. Офелия была ярко и умело накрашена, её волосы переливались под ослепительно мигающими софитами зыбучей гаммой зеленовато-желтоватых тонов, подвижное тело плотно обтягивало мини-платьице супермодного цвета зыбучей трясины, насмешливо блестели ядовито-изумрудные ледышки глаз.

Родители от волнения поначалу не особо вникали, что спрашивала мальчиков Офелия, что они ей отвечали. Они просто жадно и взволнованно пожирали глазами сыновей.

Со смешанными чувствами, в которых преобладала всё-таки гордость, Моти и Рути думали о том, что сейчас на их мальчиков, несмотря на чудачества в одежде и причёске, красивых и мужественно обаятельных, со сверкающими сталью глазами, смотрит вся Арцена. Были забыты все грубости, которые они себе позволяли в последние годы. Рути с некоторым смущением поглядывала на пышную, перекинутую через плечо косу Галя цвета спелого банана. У Гая по широким плечам были нарочито небрежно рассыпаны лохматые, кудрявые, блестящие пряди того же красивого оттенка. Снова на лица вернулись многочисленные колечки и шарики, которые они сняли в самом начале пребывания в Австралии, и они нежно позванивали при малейшем движении мальчишеских голов. В самый разгар передачи близнецам показалось, что это классно выглядит, и они принялись встряхивать головой по делу и не по делу. Каждый раз, видя, как они мотают и трясут головой, Рути не находила себе места. Моти всех этих нюансов словно бы не замечал. Ему только удалось про себя отметить, что, как с раннего детства повелось, больше говорит Галь, а Гай только поддакивает, привычно пребывая в психологической тени своего более активного и мощного близнеца.

Естественно, Моти и Рути не заметили, что на заднем плане, между многочисленными, искусно имитирующими плавающие среди вьющихся струй болотной водицы ракушки, аритмично, подобно дыханию астматика, колышущимися полупрозрачными белесовато-болотного цвета занавесками, маячил серым расплывчатым пятном Тим Пительман. Только Ширли удивлённо бросила: "А что там делает Тумбель?" – "Кто, доченька?" – машинально спросила Рути, напряжённо вглядываясь в экран. – "Я же говорю – Тумбель!

Придурок…" – раздражённо ответила дочь, прищурившись, вглядываясь в экран, ёжась, рассеянно поглаживая завязанное горло и плотнее закутываясь в бездонную шаль. Моти поперхнулся горячим чаем и гулко закашлялся. Лицо его покраснело, он отставил чашку, сердито глянул на дочь и сквозь кашель закричал: "Тебе померещилось!.. Нету там никакого Пительмана! Нет и быть не может! И что это за слова – придурок! Ты бы на братьев лучше смотрела! Когда такое увидишь!" – "Ну, нету, нету там Тима, дорогой! Успокойся! А ты, Ширли, прекрати и не смей грубить!

Лучше дай нам послушать, что наши мальчики говорят! Ты что, не понимаешь? – их Офелия на такое интервью пригласила! Это для папы такая честь!" При этих словах своей наивной жены Моти с горечью глянул на неё, а потом на дочь: они всё ещё полагают, что Моти Блох – главный специалист "Лулиании", а он, после возвращения из отпуска, даже сам не знает, кто он теперь есть… "Хорошо, хорошо, не буду…

Папочка, прости…" – затараторила девочка. Но, глянув на экран, снова за спиной Тишкер увидела, уже более явственно, крупное лицо ненавистного с детства увальня и чуть слышно пробормотала: – А всё-таки она вертится…" Моти снова вгляделся в экран и вдруг заговорил, медленно, как бы через силу, выговаривая каждое слово: "Могли бы или меня, или маму хотя бы известить!.. Но Пительман?! Ты что, дочь! Этого просто не может быть!" – и, неожиданно для Ширли и Рути, Моти стукнул кулаком по столу. Ширли вздрогнула, закусила губу и покраснела: "Папа, прости, я не хотела тебя обидеть… Я не знала… Я ничего не знала и не знаю…" – "Ну, не знаешь, так помолчи… Да и… Шла бы ты лучше к себе…" – проворчал уже тоном ниже Моти, отвернувшись. Ему не хотелось больше об этом говорить. Он не мог отделаться от мучительного чувства неловкости, смешанного с виной перед дочкой: она-то в чём виновата!.. Но Ширли уже сама не хотела уходить: ей стало интересно, что же будет дальше. Она поглубже уселась в уголке дивана, съёжилась, ещё плотнее закутавшись в шаль и исподлобья поглядывая на экран.

А с экрана пронзительно звенел известный всей Эрании насмешливый голосок Офелии (Моти вдруг почудилось, что и к её голосу примешиваются фанфары Арпадофеля): "Наших зрителей интересует, какого вы, наши юные друзья, мнения о прочих течениях в музыке? Ведь ни для кого не секрет… – парни напряглись так, что на лбу вздулись жилы, – что до сих пор среди определённых слоёв общества непомерной популярностью пользуется слишком серьёзная и по сути лишённая современного космического динамизма классическая музыка, джаз, рок и тому подобная лёгкая музыка. Мюзиклы пользуются совершенно незаслуженной популярностью! Даже фанатичная кучка, называющая себя ансам-бе-бе-лем "Тацлилим"… или… как-их-там, что орудовала на Лужайке "Цлилей Рина", свои шаманские действа тщилась облечь в форму мюзиклов, у них это выглядело особенно нелепо и дико. Хорошо, что сейчас эта Лужайка не существует!" Рути вполголоса обронила: "Не может не укусить!" Пронзительный голосок выплёскивался с экрана и колыхался по салону: "А впрочем, о кругах, среди которых популярны и пользуются любовью так называемые клейзмерская музыка и хасидский рок, можно не упоминать: их… э-э-э… не побоюсь этого слова! – агрессивная фанатичность и отсталость известны всей Арцене. Итак?" – и Офелия с преувеличенным интересом пристально и проникновенно взглянула на Галя неожиданно жаркими глазами. Парень вскинул голову, смерил Офелию незнакомым матери и испугавшим её особым мужским взглядом. Правда, он тут же смутился, заёрзал, как видно, вспомнив, что сидит в студии, и на него смотрит вся Арцена. Он заговорил странным петушиным голосом: "Да, вы правы: о фиолетовых фанатиках не стоило бы говорить. Да, не стоило бы!.. Если бы они не пытались всеми возможными – и, скажем прямо, недостойными! – способами втянуть в область своего псевдоискусства некоторых неустойчивых элитариев. Что до классики, джаза и прочего, упомянутого вами, столь же уныло-немощного, то… Мы никогда не сомневались, что новое и прогрессивное неминуемо пробьёт себе дорогу. Так было, так есть и так будет!!! Даже рок-музыке, в том числе и некогда любимому нами hard-rock-у, придётся потесниться! Даже это для нас, современных молодых элитариев, так сказать, далетариев… э-э-э… уже слабо и пресно! Наше сегодня – это силонокулл, сила и мощь, над-мелодичность и над-ритмичность, всеобъёмлющий космос и всепланетность!" Парень многозначительно помолчал и тут же выдал, повысив голос и глядя поверх объектива камеры: "Мы недавно вернулись из Австралии. Хочу, чтобы все знали: там, как и во всех странах прогрессивного Запада, никто уже давно не слушает ни классики, ни джаза, ни…" Ширли украдкой глянула на отца: горестное недоумение красными пятнами медленно покрывало его красивое, но сильно постаревшее лицо, рот полуоткрыт. Рути гневно вскинула руки:

"Что он несёт?! Как раз наоборот: силонокулл там считают причудой больного мозга кучки маргиналов!" И тут с экрана, словно бы глядя матери прямо в глаза и дополняя слова брата, вступил Гай: "А что до так называемой музыки мракобесов, то там её вообще терпеть не могут, там это почти под запретом! – и прежде всего мерзкое и агрессивное шаманство, называемое хасидским роком. А особенно, разумеется, – шофар: использование его почти приравнено к уголовному преступлению, чуть ли не наравне с покушением на убийство. По сути, так оно и есть: исполнение так называемых мэ-мэ-лодий в сопровождении шофара – не что иное, как медленное убивание тех, кто слушает звуки этого ужасающего рога. К сожалению, мы с братом не захватили газеты, где были описаны многочисленные исследования известных австралийских медиков, психологов и прочих специалистов… – Гай частил таким тоном, что становилось ясно: он повторяет заученные наизусть чужие слова, -…об исключительно вредном воздействии звуков шофара на человеческий организм.

Неплохо бы и у нас в Арцене пойти по пути прогрессивных демократических стран.

Мы уверены, что наши медики и психологи проведут аналогичные исследования и обнародуют их результаты. Медлить ни в коем случае нельзя!" При этих словах мальчишки, произносимых, почти выкрикиваемых возбуждённым ломким голосом, Офелия поощрительно кивала головой и взглядом как бы призывала зрителей прислушаться к тому, "что говорит невинное дитя". А "невинное дитя" продолжало декламировать: "Поэтому мы призываем всех наших сограждан: выбирайте музыку наиновейшей струи подобающей цветовой гаммы, выбирайте силонокулл! Несомненно, у нас имеется ещё пара-тройка коллективов несколько иных, приближенных к традиционным, направлений, которые следует поддержать. Например, любимый певец молодых элитариев Виви Гуффи. Хочу немножко упомянуть о созданных в недрах нашей Эрании-Далет молодёжных ансамблях "Шук Пишпишим", "Шавшевет" и "Шампанья", исполняющих в стиле далетарного рэппа песни протеста против гнусного преследования нашей любимой звезды прессы геверет Офелии Тишкер!" Офелия бросила гордый, и вместе с тем подчёркнуто-смущённый взгляд на мальчика, затем с экрана на зрителей.

Инициативу привычно захватил Галь: "Голосуя – вы влияете! Вам в помощь система, в которую входит индивидуальный автоматизированный голосователь войтеромат. Эта система впервые будет опробована на Турнире". Гай подхватил (Моти показалось, что Офелия подала ему едва уловимый знак): "Это гениальное изобретение нашего доброго друга Тимми Пительмана, который столько сделал для нашего с братом культурного, интеллектуального и физического развития! Поистине, этот человек с самого раннего детства был нам, как второй отец!" – и Гай, преданно заглядывая в глаза Офелии, неопределённо повёл рукой, указывая куда-то за спину. Моти застыл на месте, и его лицо пошло уже огненными пятнами гнева, смешанного со стыдом и горечью. Рути показалось, что в уголках глаз у мужа закипают крохотные слезинки.

Она деликатно отвернулась и постаралась отвлечь Ширли от взгляда на отца. Моти резко вскочил и вышел из салона. Это избавило его от ещё одного шокирующего зрелища.

Как видно, сидя в душной студии, близнецы вспотели. И тут Рути с ужасом увидела, что на рубашках, которые обычно выглядели расписанными сплетёнными в японские или китайские иероглифы травинками, проступили такие рисунки, что Рути охнула и медленно осела на пол. Ширли покраснела, крепко зажмурила глаза и только услышала, как мать потрясённо бормочет: "Откуда у них эти рубашки?.." Гай не успел договорить, как пространство студии начало погружаться в постепенно густеющий туман всех оттенков болотно-жёлтого. В нём расплывались и дробились, мерцая, торжествующе ухмыляющиеся лица близнецов и Офелии. И снова Ширли увидела, что меж драпировками мелькнула и тут же растаяла мешкообразная фигура и осенённая сверкающей лысиной толстощёкая рожа Пительмана. Впрочем, после слов и жеста Гая уже не было сомнений: Пительман в студии так же реален, как она в салоне своего дома перед телевизором.

По всему экрану на фоне густеющего молочного тумана заплясали, скручиваясь и раскручиваясь, спиральки того же супермодного оттенка, завыли, завинчиваясь то вверх, то вниз, силонокулл-пассажи. Ширли заткнула уши, вскочила со своего места и быстрыми шагами, чуть не бегом, направилась наверх, к себе в комнату.

Моти с самым мрачным лицом вернулся в салон. От ОФЕЛЬ-ШОУ, где перед всей Арценой выступали его мальчики, осталось гадостное и постыдное ощущение. К тому же внезапно заболело сердце, а он не знал, что с этим делать. Чего стоят эти байки о якобы музыкальных предпочтениях в Австралии! Но на всю Арцену назвать Тима Пительмана своим вторым отцом! – этого Моти и Рути перенести никак не могли.


***

После "ОФЕЛЬ-ШОУ с близнецами" герои передачи на какое-то время притихли.

Родители несколько раз пытались спросить у них, что за ненаучно-фантастическую историю поведали они на всю Арцену из студии про культурную жизнь Австралии, и – сколько, они считают, у них отцов? Но Галь решительно и резко пресекал все эти разговоры, в чём ему активно содействовал брат-близнец, и родителям, в конце концов, ничего не оставалось, как с горечью ретироваться.

На какое-то время в доме наступила относительная тишина, даже диски и кассеты силонокулла стали звучать значительно реже. А впрочем, близнецы редко бывали дома. Это и беспокоило, и в то же время радовало Моти: меньше скандалов и споров…

И они с Рути не знали, чего больше в их сердцах – беспокойства за сыновей, или радости, что в доме стало потише и поспокойней.

Великая Реконструкция и Скульптура Века Великая Реконструкция медленно, но верно выбиралась из тени на яркий свет, под ослепительные прожектора эранийских и арценских СМИ. А между тем эранийцы в каждодневной суете почти не реагировали на ощутимые, хотя и неспешные, изменения, которые исподволь, подобно лёгкому подземному гулу, предваряющему извержение вулкана, накатывались на Парк и на их город, а оттуда расползались по всей Арцене.

Выражение "закон окривевшего кольца", небрежно брошенное Моти, очень понравилось боссам – они приняли его на вооружение в качестве второго по значению термина.

Часто (по делу и не очень) цитируя этот термин, Офелия без труда внушила читателям, что этот важнейший закон открыли Тимми Пительман и таинственный Главный фанфаролог. Огласить имя последнего для широких масс ещё не пришла пора, зато пришла пора это звание и сопутствующие терминологические изыски сделать народным достоянием. Народу предлагалось запомнить само название великого "закона окривевшего кольца", коему отныне будет подчиняться жизнь в Арцене. Глубинную суть этого хитрого закона средним эранийцам знать, конечно же, было ни к чему, да они и не стремились к этому.

Бесконечно-Великий Забор производил грандиозно-загадочное впечатление. Казалось, он целиком отлит из таинственно мерцающего, словно экран телевизора или компьютера, матового материала; верхняя его кромка, мерцая, уносилась куда-то высоко в небо. Приближаться к Забору ближе, чем на 2 метра, категорически не рекомендовалось. На всякий случай были приняты надёжные меры, чтобы ни у кого даже соблазна такого не возникло. И действительно – не возникало!

Натурально, происходящее внутри зоны, охваченной окривевшим кольцом, через Забор увидеть было невозможно. Только и просачивались оттуда таинственные, неописуемые звуки, чаще напоминающие над-мелодичное громыхание ботлофона, реже – вкрадчивые пассажи силонофона. Если бы кому-нибудь пришло в голову прогуляться возле Забора тёмной безлунной ночью, он смог бы уловить, что внутри окривевшего кольца время от времени ослепительно вспыхивает белое сияние, прорезающее глухую кромешную тьму ярчайшей вспышкой, мерцающей в нервно-синкопическом ритме… Затем… медленное, сонно моргающее угасание…

Пробегающие дни складывались в недели, а недели – в месяцы…

С приближением лета неожиданно выяснилось, что в зону, охваченную Забором, попали не только многочисленные любимые эранийцами Лужайки, но и длинная полоса пляжей, радость эранийских купальщиков. Лишь популярная у элитариев "Цедефошрия" с её дорогими дискотеками, ресторанами и пляжами, а главное – с ракушкой, – продолжала функционировать в привычном режиме, а то и гораздо интенсивней.

Молодёжь Эрании-Бет и Эрании-Вав неожиданно обнаружила, что недавно открытые и успевшие полюбиться им "Романтические гроты", приютившиеся под боком у "Цедефошрии", кто-то плотно охватил двойным окривевшим кольцом из тупо мерцающего материала глухого асфальтового оттенка. Случайно забредшего в это место охватывало тягостное ощущение, словно перед ним распахнулась абсолютно чёрная дыра.

Бедолага тут же спешил покинуть это совсем недавно магнетическое местечко, а ему вслед неслись жутковатые словно бы всасывающие звуки…

Так от всего большого и красивого Парка осталась в доступе только элитарная "Цедефошрия", а для масс-культуры, конечно же, Забор. Но потребность в культурном досуге, тем более для молодёжи, никуда не девалась. Поэтому средние эранийцы, завсегдатаи паба "У Одеда", с немалыми трудами скопив требуемую сумму, раз в кои-то веки решались побаловать семью посещением "Цедефошрии". Не оставлять же возлюбленных чад совсем без развлечений и утех… А то ещё – неровен час! – прямиком от Забора их занесёт от скуки в "Романтические гроты" (пользующиеся у эранийцев определённой репутацией)! Как ведётся, любящим родителям было невдомёк, что дорожку туда их детки успели изучить вдоль и поперёк, да только нынче она оказалась почему-то запечатана.

Все знали: "комиссары защиты прав ребёнка на счастливое детство" не дремлют и могут, неровён час, придраться. Лишать своего ребёнка культурных развлечений???

Жалеть на это денег??! Нет, вы плохо знаете чадолюбие среднего эранийца и воспитательные приёмы "комиссаров"…


***

Казалось бы, в ходе Великой Реконструкции Парк должен был утратить свою привлекательность, как это обычно происходит во время любых ремонтных работ, тем более такого грандиозного масштаба. Но этого не случилось. Не влекли и не манили поглощённые Забором любимые Лужайки, канули в чёрную дыру бешено популярные у элитарной молодёжи "Романтические гроты" – зато Забор, превратившийся в своеобразное окно в мир современной масс-культуры, неожиданно оказался мощным магнитом.

Было на что посмотреть!.. Тут и непрекращающаяся виртуальная ярмарка вдоль всего забора, и виртуальные же цирковые и прочие представления.


***

Однажды утром эранийцам за завтраком был преподнесён очередной анонс: вечером на центральной Парковой площади состоится презентация Скульптуры Века, изваянной великим эранийским художником адоном Довом Бар-Зеэвувом. Анонс по традиции сопровождался изысканно диссонирующей перекличкой пассажей силонофона и ботлофона. Время от времени с электронным блеяньем плавно вступала гигантская гребёнка группы "Петек Лаван", исполняя новую бодрячески-похоронную аранжировку какой-нибудь задорной детской песенки. Ни слова о том, что это за скульптура, в анонсе сказано не было, и это только усиливало ажиотаж вокруг мероприятия.

В объявленный час к главной площади перед Забором, у бывшего входа в Парк, начали стекаться эранийские массы. На нарочито грубо сколоченном подиуме возвышалось нечто, заботливо и надёжно укутанное множеством старых одеял и даже спортивных матов. Верхняя половина Забора светилась, подобно экрану телевизора, который зачем-то включили задолго до начала передачи. Наконец, очевидно, кто-то внутри сообразил, что публике, конечно же, не вредно некоторое напряжение – но и меру надо знать!.. Поэтому там замелькали клипы, которые, по мнению культ-советников рош-ирия Эрании, должны были эранийским массам прийтись по вкусу. В первую очередь, искросыпительная новинка: новые акробатические трюки бешено популярного овечьего цирка – дрессированные овцы выступают под одну гребёнку "Петек Лаван".

Число участников группы неожиданно оказалось гораздо больше традиционных четырёх, причём это число с каждой новой композицией увеличивалось в геометрической прогрессии, неизменно оставаясь кратным четырём. Головы исполнителей, как и выражение их лиц, трогательно следовали бараньим мотивам, композиции звучали на фоне аритмичного электронного блеяния, что должно было, по замыслу продюсеров, отменно развлечь томящуюся в ожидании презентации публику.

В дальнейшем оказалось, что эффект этого клипа непредсказуемо превзошёл все ожидания: в моду у далетариев вошли стрижки под барашка, дополнив и пёстрые петушиные гребни, и пёстрых же ёжиков, и даже толстые косы у парней. Эти стрижки под барашка так и назвали "Петек Лаван". Даже колечки, уже несколько лет украшавшие уши, ноздри и щёки далетариев, незаметно сменили маленькие колокольчики.

Громко разрекламированное мероприятие почему-то не начиналось. Публике успели основательно надоесть детские песенки, аранжированные под похоронные марши, в исполнении мельтешащих стад размножившихся "Петеков", под синкопическое электронное блеяние позванивающих колокольцами.

В этот критический момент прозвучали торжественно-звонкие зазывные фанфары!..

Поглотив все прочие изображения, по Забору замерцали таинственно манящие глубины, то ли морские, то ли небесные, то ли лабиринты загадочных пещер, где запрятаны древние-древние клады. Ненавязчиво бормотал далетарный рэпп в исполнении объявленных всенародно-любимыми молодёжных групп. Из виртуальных лабиринтов таинственных пещер выпрыгивали виртуальные же изображения гибких и юрких юнцов.

К радостному удивлению публики, и их головы уподобились то ли козьим, то ли бараньим, а лица ещё гуще, чем у "Петеков", были увешаны колокольчиками, которые тихо, но пронзительно позванивали с каждым встряхиванием головы. Пока все взоры были направлены на представление, разыгрываемое на Заборе, вокруг закрытой от взоров публики скульптуры расставили полукругом кресла Арпадофеля, переливающиеся молочно-золотистыми тонами. В центре, рядом со скульптурой, водрузили самое большое кресло Арпадофеля. Оно переливалось и меняло тон – от молочно-золотистого до изменчивой гаммы зыбучих трясин.

В кресле восседал герой презентации, скульптор Дов Бар-Зеэвув. Он горделиво улыбался, вертя круглой головой во все стороны. На подиуме возник в величественной и скромной позе Миней Мезимотес, и публика мгновенно затихла и уставилась на глухо зачехлённую скульптуру, перед которой он стоял. За считанные секунды виртуальный Мезимотес был растиражирован по всей поверхности Забора, чтобы его могли видеть и слышать все почтившие мероприятие.

Мезимотес знакомым элегантным жестом сбил воображаемую пылинку с рукава и заговорил. Его речь оказалась почти клоном всех его предыдущих речей. Почему-то он ни слова не говорил о скульптуре, на презентацию которой собрался народ, вместо чего, к удивлению публики, долго цитировал целые абзацы из статей Офелии, по нескольку раз повторяя одни и те же цитаты. Он говорил о вреде для психического здоровья звукового наркотика шофара и о вредительской сущности злостных фанатиков с шофарами. Вывалился и замаячил рядом с Минеем Тим Пительман и ни к селу, ни к городу вставил: "Но это, как показали последние исследования мистера Клима Мазикина, не относится к фаготу! Особенно к электронному фаготу!" Мезимотес ласково кивнул и наконец-то резко перешёл к скульптуре и её творцу: "Наш великий художник эпохи Силонокулла адон Дов Бар-Зеэвув создал гениальное творение, достойное нашей поистине великой эпохи. Это – Фонтан Как-У-Всехного Согласия! – наконец-то, было вслух оглашено название туманно анонсируемого творения эпохи. – Как вы знаете, скоро в Эрании состоится Большой музыкальный Турнир, где народ Арцены скажет своё слово и выберет самые прогрессивные течения нашей музыкальной культуры! На этом голосовании мы впервые в мире применим автоматизированный голосователь, называемый войтеромат, который продемонстрирует наше единодушие, замешанное на свободе самовыражения и плюрализме. Этому грядущему результату Турнира и посвящено новое творение известного художника Дова Бар-Зеэвува. Но не буду более держать вас в нетерпеливом ожидании!.. Итак…" – усиленным до громовых раскатов голосом воскликнул Миней.

С этими словами над площадью перед бывшим входом в Парк пронёсся сильный ветер и прозвучал негромкий, проникновенный пассаж силонофона. Одеяла и спортивные маты, издав удивительную трель каскада шлепков, обрушились вниз, и взору изумлённой общественности предстало нечто!.. Это действительно был фонтан, изваянный в образе, ярко символизирующем нерушимую связь живого и неживого в природе. Перед зрителями предстала затейливая многовитковая ракушка. При более пристальном рассмотрении эта ракушка хитрым манером переливалась в гигантское ослиное копыто, установленное наклонно, как если бы его обладатель нёсся лихой рысью. Это позволило сопрячь его с упомянутой ракушкой, которая, в свою очередь, вписывалась в окривевшее кольцо. Самые маленькие завитки этой сложной формы были до краёв заполнены свежим навозом. Вздымающиеся и ниспадающие струи фонтана ритмично увлажняли заполненные навозом завитки.

Тинэйджеры из Эрании-Бет тут же начали демонстративно крутить носами: "Ну, и амбрэ!" – "Ну, не скажите! Струи этого фонтана – понимаете? – струи! – отнюдь не вода… А что-то вроде одеколона, или туалетной воды…" – "Вот именно – туалетной! Хорошо ещё, если из бачка!" Встал во весь рост великий художник Дов Бар-Зеэвув. Его вдохновенный, как циркулем вычерченный, лик с глубокомысленно нахмуренными бровями тут же оказался растиражирован на сверкающем экране (роль которого, как мы уже сказали, нынче играла верхняя половина Забора). Художник с элегантной небрежностью стряхнул невидимую пылинку с рукава и заговорил голосом, в котором, к удивлению эранийцев, явственно прозвучали фанфарические интонации: "Мои любимые родители, светлой памяти, учили меня быть скромным, не высовываться, не выставлять напоказ своих достоинств и умений. И это им, скажу прямо, удалось, несмотря на то, что скромность немного не согласуется с ментальностью эранийца-элитария эпохи силонокулла. Поэтому я дал возможность моему другу Минею представить гражданам нашего славного города, оказавшим мне честь своим посещением, мою новую работу, о которой я, с присущей мне скромностью, рассказывал нашей дорогой и уважаемой геверет Офелии. Вы все, поклонники моего таланта скульптора, наверняка читали это интервью, опубликованное несколько месяцев назад. Но сейчас, услышав некоторые реплики, исходящие, как мне представляется, из уст то ли незрелой молодёжи, то ли юнцов, испорченных натурализмом так называемого традиционного изобразительства, я решил всё-таки выступить. Хотя это и не в моих правилах – выступать на собственных презентациях. Моё дело на мероприятиях такого рода – принимать поздравления и подарки, в которых никогда не было недостатка, скажу без ложной скромности. Итак…" Гордость эранийского искусства грозно, но с озорными искорками в глазах, окинул взором густую толпу, заполнившую площадь перед Забором. Толпа тут же стихла. Бар-Зееэув продолжал: "Как я понял, кому-то не по нутру букет запахов моей новой работы.

Что я могу на это сказать? Во-первых, мой Фонтан Как-У-Всехного Согласия получил одобрение известных искусствоведов мирового уровня. Я мог бы зачитать вам поздравления, которые я получил от президента Международного Силонокулл-Совета мистера Бизона Хэрпанса и от известного учёного-археолога, изучающего древнюю мирмейскую культуру на территории Арцены, мистера Кулло Здоннерса, но, полагаю, это излишне. Не всем дано понять высокий стиль английского языка мистера Бизона Хэрпанса. Вот когда мы переведём это послание и адаптируем его в выражениях, доступных пониманию среднего эранийца, тогда оно будет опубликовано в газете "Silonocool-News".

"А что до не совсем привычной гаммы запахов, – после эффектной паузы продолжал великий человек, – так ведь и моё произведение исполнено в необычном жанре! Кое-кто из вас, к сожалению, оказался не готов к восприятию тончайших движений души, вдохновлённой струёй подобающей цветовой гаммы, – голос великого художника взвился до недосягаемых высот, – которые нашли выражение в моём новом шедевре.

Хочу только заметить (для тех, кто ещё не дорос до высот современного изобразительного искусства силонокулла!), что представленные здесь как формы, так и гамма запахов находятся в полном согласии с современными представлениями об унитазификации эстетики. Только удостоенные восприятия всего культурного комплекса силонокулла, только посвящённые в таинства силонокулл-гармоний, способны ощутить истинный букет запахов струй, изящно вздымающихся и ниспадающих – только посмотрите на мой Фонтан! Это не французские духи, и уж, конечно, не туалетная вода. Мне представляется, что всякие критические замечания по вопросу букета запахов, которые источает моё оригинальное творение, неуместны. Не стоит…

– Бар-Зеэвув грозно сверкнул глазами, -…лишний раз демонстрировать своё, скажем деликатно, недопонимание современного изобразительного искусства, обсуждая то, что является лишь малой частью идеи скульптуры – Фонтана Как-У-Всехного Согласия. Само название фонтана – символ грядущей сокрушительной победы новейшей струи подобающей цветовой гаммы, – снова голос Бар-Зеэвува зазвенел на пределе диапазона, – над всеми прочими, уходящими в прошлое течениями. Народ ещё скажет своё слово – и мы не сомневаемся, каково будет это слово! Вот об этом однозначно и недвусмысленно звенят вздымающиеся и ниспадающие струи моего фонтана!.." Нет нужды приводить до конца речь маститого законодателя художественной моды Арцены эпохи силонокулла – она вся была не просто выдержана в том же духе, но являлась многократным повторением одних и тех же фраз, каждый раз по-иному выстраиваемых и чуть-чуть приукрашиваемых словесными виньетками. Пока произносилась эта речь, а это заняло около двух часов, толпа заметно поредела.

Одни вспомнили о более важных и неотложных делах, кто-то устал, другим хватило для полноты впечатлений того, что уже увидели, услышали, унюхали.

Близнецы Блох со-товарищи выдержали до самого конца презентации. Букет запахов, источаемых вышеописанным основанием фонтана, нисколько не смущал далетариев: дым толстых и коротких сигар, которые они курили, забивал все запахи и даже вкусы. К тому же, в их бездонных карманах, как всегда, было несколько бутылок крепкого пива, и каждую очередную сентенцию, высказываемую маститым законодателем художественной моды, они сопровождали хорошим глотком прямо из горлышка бутылки.

Широко разрекламированное действо завершилось для них под утро.


***

К этому времени друг Тимми устроил обоих близнецов в группу кандидатов в гвардию дубонов, недавно созданную им под крылышком Добермана. Гендиректором, осуществляющим общее руководство гвардией дубонов, Тим назначил своего друга, известного адвоката Дани Кастахича. Командование ударным боевым батальоном дубонов он поручил не менее известному всей Эрании Кошелю Шибушичу.

Ни для кого в Эрании не было секретом, что в своё время Тим Пительман вытащил Кошеля Шибушича из пропасти отчаяния, пригрел, отмыл и зубы вставил. И какие зубы! Самые лучшие для командира ударного батальона гвардии дубонов, призванной охранять нетленнные ценности силонокулла и струи подобающей цветовой гаммы. У всех на глазах Кошель Шибушич воспрянул на новом неизведанном поприще, расцвёл и пошёл в гору, да такими семимильными шагами, что у него самого от успехов голова как начала, да так и не переставала кружиться круглые сутки. Он словно даже не замечал, что все его действия умелой и невидимой рукой направляет его добрый гений и покровитель Тимми Пительман. Вот в ударный батальон верного Шибушича и пристроил Тим кандидатами своих юных друзей, Галя и Гая Блохов.

То, что близнецам ещё предстояло наверстать пропущенное за время длительного пребывания в Австралии, наконец-то, сдать экзамены на аттестат зрелости, им казалось несущественной мелочью. Они ощущали себя на гребне успеха: ведь во время Великой Реконструкции подразделение под непосредственным командованием Кошеля Шибушича было занято непосредственно охраной Забора. А это включало в себя охрану культурных мероприятий, призванных отвлечь эранийские массы от неуместных размышлений и вопросов. Одним из таких культурных мероприятий и была презентация Фонтана Как-У-Всехного Согласия.


***

После презентации Фонтана уже не по верхней половине, а по всей матово мерцающей поверхности забора почти круглые сутки мелькали изображения всевозможных компьютерных игр, любимых эранийскими интеллектуалами. Старые любимые игры под добрую старую музыку демонстрировались только в самом начале открытого периода Великой Реконструкции. Затем перешли на те же мелодии в одногребёночных аранжировках. Это, по мысли организаторов и режиссёров околозаборных мероприятий, не могло вызвать никаких непредвиденных эмоциональных реакций у фланирующей вдоль Забора любопытствующей толпы. Поначалу эти мелодии, в аранжировке "Петеков", напоминали нежные и спокойные колыбельные. Звуки гигантской гребёнки, к которой одновременно присосались умелые губы симпатичных бараноликих "Петеков", пламенеющие под воротничками бордовые галстуки – всё это будило у слушателей сладкую ностальгию о временах их бурной и задорной молодости.

Даже Моти, по настоянию своих сыновей, на редкие мгновения сменявших гнев на милость, сходил разок к Забору, чтобы послушать "Петеков". Рути не пошла, отговорившись занятостью и тем, что она всецело доверяет живому описанию забористой музыки и вообще искусства из уст своего Мотеле.

Но недолго под жизнеутверждающие и бодро-усыпляющие звуки гигантской одной гребёнки витала вокруг Забора сладкая ностальгия. Потому как вскоре "Петек Лаван" полностью сменил аранжировку с колыбельной на бодрячески-похоронную. А затем на смену их знаменитой гребёнке незаметно и ненавязчиво пришли стиральные доски ихних бабушек и лихо рэппующие голоса далетариев какой-то одной из трёх любимых молодёжью групп; никто уж не вдавался в подробности – которой именно. Так и проклёвывались современные веяния прогрессивной струи подобающей цветовой гаммы.


***

Неведомые архитекторы Великой Реконструкции решили, что пришло время порадовать фланирующую вокруг Забора публику исключительно одной "старо-новой" игрой, которой, как сообщали анонсы в "Silonocool-News", недавно, по случаю модернизации, было присвоено загадочное и звучное название Кобуй-тетрис.

Ирми с Максимом обратили внимание, что хаотические пляски многообразных фигур на бесконечно-широком, выпукло-вогнутом экране, охватывающем всю поверхность Забора, очень похожи на картинки, знакомые им по добровольно-принудительному фанфароторию Арпадофеля. Друзья, независимо один от другого, заметили, что движения фигур подчиняются некоему определённому нарочито над-ритмическому порядку и, судя по всему, несут в себе какую-то хитро закодированную информацию.

Оба друга ввели несколько достаточно длинных отрывков в памятную ячейку своих новых та-фонов и вместе с Гидоном занялись их расшифровкой. Ирми привлёк сестру-психолога, а та привела с собой двух достойных доверия коллег.

Беспрепятственно наслаждались Кобуй-тетрисом те эранийцы и гости города, что могли себе позволить часами торчать возле Забора. И, право, было же, от чего прибалдеть! Непрестанно мелькали пребывающие в хаотическом падении геометрические тела самых разных и причудливых форм, размеров и цветов, которые, по замыслу разработчика, должны были выстроиться в конечном итоге в нерушимую стену с помощью пляшущих и извивающихся меж ними тонких червеобразных спиралек.

Это сопровождалось проникновенными, вкрадчивыми пассажами силонофона. Бегущая по нижней кромке забора рекламная строка извещала, что любой желающий может за умеренную плату посоревноваться с компьютером, в согласии с логикой игры возводящим бесконечно-нерушимую стену, – и попытаться её разрушить. Но это, предупреждала та же бегущая строка, означает состязание с гениальным умом Главного фанфаролога, под руководством которого в "Лулиании" модернизировали старый добрый тетрис. Правда, позабыли сказать, к кому желающий поиграть в Кобуй-тетрис может обратиться, где он будет играть и каким образом. И даже неясно было, кому можно задать все эти вопросы. Не к рекламной же бегущей строке обращаться: слишком быстро она мелькает по нижней кромке Забора, давая недвусмысленно понять, что на вопросы она не отвечает…


***

Рядовым эранийцам рановато было знать, что такое – новейшая наука фанфарология, и кто такой таинственный Главный фанфаролог. В данный период массы просто приучались к очередному термину. Честно говоря, массы меньше всего интересовались, кому они обязаны всеми этими замысловатостями. Так или иначе, но скоро массы привыкли к многократно повторяемым застывшим словесным блокам, воспринимая их как бы между прочим. "Струя подобающей цветовой гаммы", "силонокулл",

"Великая Реконструкция", "Бесконечно-великий Забор", "закон окривевшего кольца",

"долой фиолетовых антистримеров!", "наука фанфарология", "Главный фанфаролог"…

С раннего утра и до позднего вечера в том или ином сочетании и контексте по радио, телевидению, в прессе и даже в лаконичных сообщениях официальных Интернет-сайтов звучали эти выражения. Как будто ничего иного с детства никому и слышать не приходилось.

Следует заметить, что не только Моти, но и многие лулианичи, и прежде всего Миней Мезимотес, прекрасно знали, что на самом деле эта модификация тетриса, представленная массам под названием Кобуй-тетрис, была задолго до начала работы над угишотрией, разработана в бытность молодым Моти Блохом. Конечно, тогда и музыкальное сопровождение было совершенно иным: ведь в те, седой древностью поросшие, времена никто и понятия не имел о силонокулле, о струе подобающей цветовой гаммы!

У Моти давно уже пропало всякое желание качать права. Поезд ушёл – не догонишь, были бы силы понять, что с ним ныне происходит, что его ждёт в будущем… И… как случилось, почему внезапно на излёте рухнула такими трудами и жертвами выстроенная карьера?..


***

Отцы города, и прежде всего рош-ирия Эрании адон Ашлай Рошкатанкер, торжественно обещали эранийцам, что после Великой Реконструкции их любимый Парк станет ещё краше и привлекательней, и все-все-все их любимые Лужайки (это рош-ирия подчёркивал особо) снова начнут собирать своих постоянных посетителей. Но в то же время из публикаций геверет Офелии в "Silonocool-News" и интервью, взятых ею у Мезимотеса, становилось ясно, что в новом Парке после Реконструкции будут функционировать Лужайки, на которых будут выступать те, и только те ансамбли, которым народ окажет предпочтение, избрав их на Турнире. Остальным Лужайкам придётся исчезнуть. Но в смутный период Великой Реконструкции среднему эранийцу как-то недосуг было задуматься над этим несоответствием.

Если же находились отдельные дотошные умники и нудники, которые не только задумывались, но и вслух задавали странные и неудобные вопросы, их никто и слушать не хотел. Шутка ли! – круглые сутки на Бесконечно-великом Заборе, охватывающем зону Великой Реконструкции окривевшим кольцом, под звуки силонокулла, показывают такую сногсшибательную игру! У нормального эранийца нет ни времеми, ни желания слушать бурчание всяких жёлчных пессимистов!.. Рядового эранийца это мало занимает: "Отвалят зрелищ – хорошо, не отвалят – ограничимся хлебом с маслом, и на сытый желудок сами себе зрелища сотворим! А степень их виртуальности – это вопрос создателей Бесконечно-великого Забора, а не простого среднего потребителя зрелищ…" Офелия Тишкер, во всеоружии своего остро-отточенного язычка и новенького репортёрского та-фона, представляющего собой сложный комплекс, состоящий из телефона, диктофона, видеокамеры и микрокомпьютера с факс-модемом (и системы цакцакон, настроенной исключительно на пронзительный голос своей владелицы), как всегда, первой оказалась на пике самых главных событий, происходящих в Эрании.

Эти события, как мы уже видели, вертелись исключительно вокруг Забора и того, что на его поверхности демонстрировалось.

В это время Офелия Тишкер начала усиленно рекламировать группу "Шавшевет", как бы случайно перестав упоминать две другие группы. Интерес к этой группе в массах подпитывался с определённой периодичностью. Захлёбываясь от восторга, она красочно описывала не только творческие поиски групп далетарного рэппа не только оригинальные аранжировки группы "Петек Лаван", их одинаковые лица и манеры и (непонятно почему) их бордовые галстуки. Она уделяла особое внимание развёрнутому во всю ширь Забора Кобуй-тетрису, правилам его постижения и построения, а главное – глобальной роли силонокулла в процессе формирования фигур и их подобающей цветовой гаммы… Рядовому эранийцу хватало цвето-звуковых элементов Кобуй-тетриса, и он уже не вникал в словесные пассажи народной любимицы Офелии, которыми она обильно уснащала свои статьи, посвящённые Великой Реконструкции.

Эранийские скептики понимали, что словесные пассажи Офелии несут ту же информацию, что и вкрадчивые, винтообразные силонокулл-пассажи. Но об этом предпочитали говорить исключительно в своём узком кругу, по выражению Максима – на своих кухнях. Не иначе, как им уже в доступной форме растолковали: "проявление такого дремучего недопонимания недостойно современного цивилизованного человека.

А порой граничит с клеветой и подстрекательством…" СЕГОДНЯ. Второй виток