"Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт" - читать интересную книгу автора (Шифман Фаня Давидовна)

3. Брейк-контрапункт

Запрет на концертный шофар В ночном полумраке, по одному ему известным тропкам чуть в стороне от весёлого буйства огней "Цедефошрии", Тим подобрался к Центропульту, расположенному за ложей Жюри. Он с трудом забрался вовнутрь маленького укрытого в густых зарослях шалаша, издали напоминавшего плотно и затейливо перевитый кокон, словно бы подвешенный изнутри четырёх толстых столбов, чем-то напоминающих слоновьи ноги.

При его грузной фигуре это выглядело почти подвигом.

Посреди крохотного помещеньица стоял маленький журнальный столик. На нём лежало нечто, очень похожее на красивый декоративный поднос, разрисованный разбросанными по всей плоскости выпуклыми разноцветными пятнами разных форм и размеров. Мало кто был осведомлён, что этот декоративный поднос – главный нерв Центропульта управления режимами Турнира. После основательных раскопок в груде старых патентов Тимми предложил для угишотрии использовать одну из хитро навороченых систем беспроводной связи. За основу была взята, после соответствующей обработки, уже упоминаемая идея Гидона Левина – виртуальные зеркала и линзы. Всем, кто готов был слушать, Тим туманно и многословно рассказывал про систему акустической связи, основанной, естественно, на новейших достижениях силонокулла. Непонятно, зато очень умно, а главное – красиво!..

Когда Коба Арпадофель попросил его растолковать, в чём суть его оригинальной системы связи, Тим, придав голосу солидности, туманно и многозначительно произнёс коронную фразу: "Вся сила в обертонах! А в особо сложных случаях – в унтертонах!.. – поднял он палец и выкатил глаза. – Не волнуйтесь, шеф, вы уже можете считать себя вписанным на первое место в авторской заявке. Вы и Миней…" – "А его-то зачем? Разве мало ему числиться во всех изобретениях Блоха на первом месте? И ва-аще… он теперь всего лишь советник… О-кей: нынче председатель счётной комиссии – и пусть будет доволен! А в патентах… Мы с тобой, и только мы! Понял-л-л?!" – "Тише-тише, адон Коба! Не фанфарируйте, ради Б-га! Не надо! В общем, я чего хотел сказать?.. Вы же знаете: мои фелио-эффекты, как и ваши фанфарисцирующие интонации, на обертонах держатся. У вас это природное, а в фелио я искусственно создал эффект вашего несравненного горлышка. Но есть одно важное отличие: ваше горлышко фанфарисцирует обертоны и унтертоны мощно и естественно, то есть имеет место естественный процесс многократного усиления, он же – квази-арифметическое сложение и возведение в степень. В фелио предусмотрена и обратная задача – гашение. Для этого я использую алгебраическое суммирование и логарифмирование, чтобы пригасить то, что нужно. И, конечно, закон окривевшего кольца. Принцип фелио, как я уже говорил, основан на хитрой системе виртуальных звуковых зеркал и линз – оригинальное творчество моего сектора!.. Но об этом – т-с-с!.." – "Вот сейчас и посмотрим… – прогудел Коба, он даже не пытался делать вид, что с интересом вслушивается в технические термины, которыми привычно сыпал Тим, и с трудом дождался конца его заумной речи. – Сегодня для тебя решающий день! Если, конечно, у твоего фелио всё выйдет, как задумано, наш Турнир это покажет. Давай, подключай своё фелио, куда следует… Но сначала я хочу посмотреть…" Тим огляделся по сторонам. Внутри кокона кипела бурная деятельность. Фанфаризаторы переговаривались тихим свистящим шёпотом, и Арпадофель, глядя на них, приглушил свои фанфарические интонации.

Снаружи, между слоновьими копытами кокона, вальяжно прогуливались не допущенные в Центропульт, святая святых угишотрии, близнецы Блох. Воспользовавшись тем, что родители не видят, они с наслаждением тянули необычные толстые и длинные сигары, источающие вьющийся тонкими спиральками вокруг их голов сладковатый, дурманящий дымок с причудливой гаммой запахов. Не то, чтобы они боялись гнева своего утратившего родительский авторитет отца, просто им сейчас не хотелось вступать в дискуссии ещё и на эту тему, не хотелось лишний раз качать права свободной личности делать всё, что они хотят, в любое время и в любом месте.

Прогуливаясь, братья подошли к месту, откуда открывался широкий обзор "Цедефошрии".

Галь заметил, что она чем-то напоминала гигантские пчелиные соты, при этом каждая ячейка походила на ракушку то ли мидии, то ли ещё какого-то моллюска. Гай, удивлённо вглядывающийся в эту сложную конструкцию, спросил слабым голосом: "А что, ячейки, или… как-их-там… ракушки… это что – зрительские сектора?" – "Угу… – кивнул Галь. – Между собой они не должны сообщаться. Зрители одного сектора могут в принципе смутно видеть происходящее в соседнем секторе, но не более того…

А уж слышать они и вовсе могут только то, что подаётся на громкоговорители их сектора!" – "А как это?.." – изумился Гай. – "Ну, посуди сам, братик! Люди пришли на Турнир, чтобы послушать и оценить представляемые различными коллективами концертные номера. Так зачем им отвлекаться на постороннее!.. Шумы, мнения… – чуть слышно прибавил он, так, чтобы брат не услышал. – И ва-аще… пусть они на этом празднике новой жизни побудут в родной среде: это на них подействует положительно, исключит ненужные трения, волнения. Поэтому переход из одного сектора в другой сделали… э-э-э… не то, чтобы совершенно невозможным, а просто затруднительным. Ты не знаешь, как долго приходится плутать в переплетениях извилистых аллей, и не всегда успешно, чтобы добраться до некоторых, определённых секторов…" – "Ох, не завидую я нашей сестрице! До своих дружбанов-антистримеров ей уже не добраться!" – "Ты так думаешь, брат? Она же заранее их нашла и с ними осталась… Предки этот момент прошляпили, да и мы с тобой тоже…" – "Так что же теперь?" – "А ничего! Дадим ей немного посидеть с ними, а потом… Я уже предвижу отличную потеху!.. То, что я тебе сейчас рассказал, ещё не предел изобретательности фанфаризаторов Тимми. Участникам Турнира (но не всем! – ха-ха-ха!) заранее сказали – не сидеть со своими друзьями и близкими, а сразу идти в артистическую и там ждать своего часа. Никаких репетиций, проигрышей, дышаний перед смертью! Труднее, чем из сектора в сектор, попасть из любого сектора на сцену!" – и Галь громко расхохотался.

"Но для фанфарматоров Центропульта таких проблем не существует, как и для дубонов! – важно прибавил Галь, смачно затянувшись и сплюнув. – И ещё!.. Если простые зрители не могут слышать ничего, кроме того, что происходит на сцене (вернее, того, что им даст услышать фанфарматор) мы, дубоны, снабжены специальными приборами… э-э-э… не помню, как называются… Вроде смесь фелиофона и цакцакона, настроено на голос владельца… В наблюдательной каморке Центропульта сидит фанфарматор, его функция называется… э-э-э… кешев – он контролирует происходящее в каждом секторе и нам даёт знать, если что. В экстренном случае он включает специальный маячок, и на прибор Кошеля поступает сигнал, а он уж нам даёт команду. И мы должны действовать согласно команде и инфе от кешева. Понял?" – "Понял… не маленький…" – "А в антракте мы с тобой сестрицу водворим в лоно семьи…"

Тим пригнулся поближе к Арпадофелю и вытащил свой карманный фелиофон: "Вот оно…" – "А-а-а… А я как раз и хотел тебе сказать, что его надо сделать в виде та-фона!" – "Мы с вами синхронно мыслим и действуем, шеф! – со сладкой улыбкой заявил Тим, склонившись ещё ниже к Куби-блинку. – Предыдущую модель я испытал в "Цлилей Рина"; тогда-то я и понял, что шофар – серьёзная угроза для фелио-эффекта. Но к сожалению, мне пока не удалось создать фелио-эффект, подавляющий звуки шофара".

– "Постой, постой! – взвился Куби-блинок, лицо которого начало наливаться яркорозовым, переходящим в густо-багровый. – Значит, надо было заранее, до Турнира, объявить о запрете шофара!.." – "В принципе Фели подготовила общественность к тому, что шофар – это вредный для здоровья источник звуковой агрессии и проникновения в подсознание слушателей. Из всего, о чём она говорила во всех статьях и передачах, можно сделать правильный вывод: шофар необходимо запретить. Офелия запросто сошлётся на целые потоки писем от встревоженных граждан, требующих запретить шофар". – "А такие письма и в самом деле шли потоками?" – осведомился Коби бесцветным голосом, словно его это мало интересовало, но левый его глаз почему-то сверкнул зелёным, после чего тут же изобразил стремительное мигание огней светофора. – "Ну, Офелии нетрудно это доказать!.." – Тим многозначительно выпятил подбородок. – "Понимаю твою мысль!" – с удовлетворением тихонько прогудел Арпадофель.

Тимми снова заговорил: "Мы тоже не зевали: подготовили дубонов, – Кошель Шибушич у них командир, предан мне, как пёс! – для охраны порядка, так сказать… А Дани… вам ли не знать, какую железобетонную базу под любое моё действие умеет подвести Кастахич!" – "Зна-аю! Как не знать!" – "Ну! – горделиво задрал подбородок Пительман. – Дубоны! Всё свои, надёжные люди… Натасканы на создание нужной атмосферы и в нужном направлении. И лапочка Офелия всегда на посту! Но на прямой запрет шофара, – Тим тяжело вздохнул, – Мезимотес почему-то не согласился, говорит: всему своё время, иначе это может вызвать в народе ненужный резонанс и брожение, да ещё не ко времени. А у нас всё-таки Турнир на весь мир! Это потом, после победы мы сможем игру на звуковом наркотике шофаре приравнять к уголовному преступлению. Миней опасается, что кое-кто может перепутать и принять за наши фанфары ихний шофар… или ещё какие-то дудки. Я-то в этом не секу, мне без разницы: у меня ж незамутнённое восприятие!.. А Миней эти нюансы чётко сечёт. И Офелия с ним согласна: нам не нужно, чтобы в ушах и в головах людей вместо наших фанфар звучал ихний фиолетовый шофар. Поэтому (ради исключения возможной путаницы) шофар необходимо вывести за грань закона! А заодно и те духовые, которые кто-то по наивности может спутать с нашими фанфарами… И ещё… Войтеромат – это не просто так приборчик! Войтеромат и угишотрия – близнецы-братья! Короче, увидите, услышите…" – "А вдруг твой фелио не сработает на этих упёртых?" – "Я же говорю: кое-что ещё мы предусмотрели… Пока секрет…" – загадочно ухмыльнулся Пительман. – "Секрет? От меня?!" – лицо Арпадофеля снова начало подозрительно наливаться свекольным румянцем. Тим сделал успокоительный жест: "Пусть это будет для вас приятным сюрпризом!" – "О-кей, Тимми, я в тебя верю!" – криво ухмыльнулся Арпадофель одними губами, недобро сверкнув левым глазом, налившимся гнойно-жёлтым сиянием. – "Мне пора на место: оно у меня между ложей Жюри и сценой. Пойдёмте. Я на всякий случай настроил фелиофон на режим дистанционного управления, ещё и светомаскировка!.. Не извольте волноваться…" – Тим сделал обеими руками успокоительный жест, и они осторожно выбрались во тьму. Арпадофелю удалось незаметно испариться, а Тим потрусил к ложе Жюри, где его ждала Офелия, а за нею величественным и ласковым абрисом маячил Миней Мезимотес.

Только в ложе Жюри Тим вздохнул с облегчением. Столы, составленные буквой П, ломились от всевозможных яств. Офелия, увидев Тимми, приветственно помахала рукой, показывая, что заняла ему место за столом. Тим представил себе, как он с его габаритами будет до неё добираться, демонстрируя членам высокого Жюри потешные кульбиты, развёл беспомощно руками и присел с краешка. Оказалось: напротив Офелии и рядом с Мезимотесом.

Миней Мезимотес с неподдельным вниманием выслушал вопрос репортёра от "Mushkhat-info":

"Что означают все эти мудрёные названия: система угишотрия и голосователь войтеромат?" Увидев Пительмана, Мезимотес громко провозгласил: "А вот и главный изобретатель фирмы, мистер Тим Пительман! Ах, да: я ведь ещё не сказал, что мы в этом месяце переименовали нашу фирму: она более не "Лулиания", с этим игривым названием солидной фирмы покончено. Нынче мы Центр Фанфарологических исследований, а сокращённо… э-э-э… неважно… Правда, об этом мы ещё не успели оповестить не только эранийцев, но даже не все фирмачи в курсе. Считайте, что вы первые!" Все репортёры, как по команде, уставились на изобретателя, с трудом пытавшегося вылезти со своего места. Кое-у-кого гораздо больший интерес вызвала, появившись рядом с Тимом и сияя крупными изумрудами бесовских глаз, бесподобная Офелия. Тим, густо покраснев, принялся неуклюже раскланиваться во все стороны, не успевая пожимать протянутые к нему со всех концов заставленного бутылками и закусками стола руки неутомимых и энергичных тружеников "Mushkhat-info".

Среди них покровительственно и ласково улыбался ему сам синьор Мушхатти, что особо грело душу Тимми.

Мезимотес вещал с важным видом: "Итак… ВОЙТЕРОМАТ! Сначала хотели этот прибор в честь нашего Тимми назвать. Но он у нас такой скромный и застенчивый. И вот…

Прошу любить и жаловать: войтеромат и его создатель мистер Тим Пительман! С помощью этого хитроумного прибора мы ненавязчиво доводим… особенно до самых упорных и неподдающихся, – сквозь зубы и скороговоркой пробормотал Миней, после чего веско и громко произнёс: – основы свободного волеизъявления и самовыражения.

Ну, вы сами увидите! Только наберитесь терпения…" – и он хитро подмигнул уставившимся на него с неподдельным интересом репортёрам. Послышались восторженные возгласы: "Мы всегда знали, что эранийские фанфаризаторы способны на многое! – Они хи-и-итрые! – А хорошо бы внедрить войтеромат во всём мире – и как можно шире! Скольких проблем можно было бы избежать!" – "Мистер Мезимотес, вы не собираетесь запатентовать эту систему?" – "За это не волнуйтесь! Мы своё дело знаем!" – хитро улыбнулся Миней.

В центре стола сидел чугунноликий Кулло Здоннерс, рядом горой плоти возвышался знаменитый музыковед-силоновед Клим Мазикин. Они с важным видом потягивали из высоких бокалов то один, то другой благородный напиток, изящными движениями накалывали на серебрянные вилочки то одну, то другую изысканную закуску. Время от времени Клим нырял под стол со своим бокалом, возился там, потом поднимал голову, вытаскивал бокал, опрокидывал в себя и… к удивлению сидящих за столом, зачем-то нюхал мохнатый рукав своего пиджака. Труженики "Mushkhat-info" пошушукались и передали в различные агентства согласованную точку зрения, что это своеобразный и очень красивый обычай в заоблачных кругах музыкальной богемы, к которой был причислен мистер Клим Мазикин.

Напротив Здоннерса и Мазикина аристократически прикладывался к своему бокалу Ори Мусаки. Сбоку от него возвышались всемирно-известные звёздные виртуозы Ад-Малек и Куку Букбукини. Они были снова, как в незабываемые дни стремительного взлёта их звёздной карьеры, зачехлены в бездонные плащи, лица надёжно прикрывали их знаменитые очки на пол-лица. Обладатель чёрных очков потягивал нечто из затейливо вьющейся из-под стола тоненькой трубочки, и из заросших ноздрей вились струйки дымка. Другой тянул через соломинку какое-то питьё из стоящей перед ним огромной бутыли, и его глаза цвета ледяной сосульки за очень сильными очками с каждым глотком, казалось, всё больше светлели. Ори Мусаки-сан, объяснив сидящим за столом, что он назначен ведущим нынешнее эпохальное событие, покинул стол Жюри и направился за кулисы сцены. "Надо в последний раз проверить, всё ли на должном уровне?" – озабоченно и мягко проговорил он, широко улыбаясь нежной японской улыбкой. Виртуозы силонокулла продолжали наслаждаться богатейшей гаммой вкуса, которую представили на суд высокого Жюри искусные кулинары Эрании, их не менее искусные собратья из Аувен-Мирмии, родного селения Ад-Малека, и анонимные специалисты-гастрономы, приглашённые Куку Бакбукини.

Вокруг стола пёстрыми бабочками носились официанты. Создавалось впечатление, что сидящие за столом высокие гости общаются с ними исключительно с помощью жестов.

Получив заказ, выраженный красноречивым языком жестов, то один, то другой официант со скоростью ветра упархивал в неизвестном направлении, вскоре возвращался и изящным жестом ставил на стол заказ.

Кулло Здоннерс оглядывал ложу Жюри, важно улыбаясь уголками кривоватого рта с красноречиво толстыми губами; глаза его при этом сохраняли серьёзное, мрачноватое выражение. Тим, выпив бокал вина и проглотив какую-то закуску, раскланялся со всеми сидящими, сердечно улыбнулся Мезимотесу: "Я тут рядышком…" – и, поманив Офелию, растворился во мраке в направлении кокона. В кармане у Тимми нежно позванивал (наверно, от нетерпения) фелиофон, который он ласково поглаживал и бормотал: "Ты же не подведёшь меня, мой верный фелио, правда?"

По всей поверхности мерцающего экрана, где с лёгкой нервозной нежностью пульсировала гигантская пёстрая ракушка, а затем и по всей "Цедефошрии" заплясали озорно подмигивающие разноцветные блики. Скачущий ритм бешеной пляски ускорялся, синхронно увеличивалась яркость, и постепенно всю "Цедефошрию" от края до края захватила ярчайшая вакханалия света и цвета. Тут-то и оценили обитатели фиолетового сектора обилие прожекторов, бьющих в глаза синкопированным мерцанием. Неистовые пляски света и цвета неожиданно сопровождались почти полной тишиной. Все естественные звуки, которыми обыкновенно публика наполняет зрительское пространство, как будто бесследно падали в омут немоты. Посетившие в своё время ханукальный концерт в "Цлилей Рина", тут же вспомнили тогдашние жутковатые ощущения. Многие, и не только в Юд-Гимеле, от беззвучной бешеной пляски пёстрых огней ощутили усиливающееся скачками головокружение. И вдруг, словно бы рывком, всё прекратилось. Сцену равномерно залил яркий желтовато-зеленоватый свет прожекторов. По всем секторам ощутимо слышимым шелестом пронёсся облегчённый вздох.

На сцену важно выступил Ори Мусаки-сан. Он в приветственном жесте поднял обе руки и, улыбаясь традиционной японской улыбкой, воскликнул: "Приветствую и поздравляю наших гостей со всех концов нашей солнечной Арцены. Сию минуту в нашей любимой обновлённой "Цедефошрии" начнётся самый грандиозный концерт, какой когда-либо знала наша самая большая и знаменитая сцена-ракушка Арцены – Большой музыкальный Турнир! Перед вами выступят известные коллективы Арцены, от простеньких, но как бы со вкусом исполнителей клейзмерской и хасидской музыки до камерных инструментальных и симфонических оркестров, от рок-ансамблей и джазовых коллективов до горячо любимых вами виртуозов силонокулла!!!" – последние слова Ори Мусаки-сан произнёс громовым голосом (это фанфарматоры Центропульта ввели до максимума регулятор громкости). Далее он продолжал нормальным голосом, чуть подбавив сладости: "Вам же, высокочтимая публика, простым нажатием своей заветной кнопочки войтеромата предстоит определить, какому из направлений, стилей, течений современной, классической, традиционной или модерной музыки вы отдаёте предпочтение. Ваши голоса, поданные посредством лёгкого, но глубоко выстраданного каждым, нажатия кнопочки заветного цвета, поступят на Центропульт – для обработки в системе угишотрия. Это сложный процесс, – он украдкой посмотрел в бумажку, которую сжимал в кулачке, – включающий алгоритмо-фанфаризационное суммирование по закону окривевшего кольца. Уж вы простите мне, человеку возвышенных искусств, вопиющую техническую малограмотность!" По элитарным секторам "Цедефошрии" прокатился одобрительный смех. Тим напряжённо вслушивался в слова Ори Мусаки, в которых тот, судя по всему, ничего не понимал, и вопросительно поглядывал на Мезимотеса. Но тот давал понять, что ничего страшного в обнародовании фанфарической терминологии он не видит. Он знал, что высокочтимая публика почти не вникает в поток непонятных и мудрёных слов, ожидая начала Турнира, как такового.

"Результаты сложного… э-э-э… суммирования попадут на стол нашего Жюри, и его решение надолго определит генеральное музыкальное направление, струю подобающей цветовой гаммы, которой вы в массе своей отдадите предпочтение. Это значит, что направлению, которое вы назовёте приоритетным, будут выделяться из бюджета средства для дальнейшего развития и пропаганды в массах! Теперь вам должно быть ясно, насколько важен для нашей культуры голос каждого из вас! Голосуя, вы влияете!" – усиленным до громовых раскатов голосом завопил Ори Мусаки-сан.

В ложе Жюри поднялся со своего места адон Миней Мезимотес, бывший гендиректор фирмы "Лулиания", ныне первый советник Коби Арпадофеля, Главного Фанфаролога фирмы СТАФИ. Описав плавный полукруг, прожекторы отчётливо высветили внушительную при не очень высоком росте фигуру Мезимотеса, привлекая к нему всеобщее внимание. На экранах, установленных в каждом секторе, появилось чёткое изображение Мезимотеса, величественно нисходящего на сцену; лицо его излучало радостную и ласковую улыбку, которой он щедро одаривал всех присутствующих.

Камера внимательно следила за Минеем, возникшим на краю сцены (которой, как мы помним, служил дисплей огигантевшего компьютера). Тем временем изображение огромной ракушки начало распухать, и все увидели, что Миней уже стоит в центре радужного и манящего устья ракушки, медленно вращающегося за его спиной.

Постепенно вращение успокоилось, и Мезимотес снова широко улыбнулся. Лёгким и элегантным щелчком он сбил с рукава воображаемую пылинку и с царственным достоинством поклонился публике, заполнившей сектора "Цедефошрии", озаряемые светом прожекторов, ниспадающим каскадами бликов. И заговорил глубоким мягким, чуть вибрирующим баритоном, отчётливо слышимым в каждой точке: "У меня для уважаемой публики несколько важных сообщений. Во-первых, я хочу ещё раз напомнить уважаемой публике правила сегодняшнего голосования. Вам первым выпала честь голосовать с помощью автоматического индивидуального голосователя, называемого войтеромат. Этот прибор знаменует новый этап в автоматизации процесса голосования, одновременно демонстрируя более высокий уровень демократии и свободного волеизъявления. Войтеромат, детище специалистов фирмы, ныне называемой СТАФИ – наша гордость и слава! Он призван стать ярким символом свободы волеизъявления и самовыражения. Эранийцам, право же, есть, чем гордиться!

Запомните этот великий день, символизирующий начало новой, более демократичной, более достойной эры в Арцене! О том, как правильно пользоваться войтероматом, вам расскажут наши специалисты".

По всей "Цедефошрии", из сектора в сектор, прокатилась волна возгласов то ли бурного восторга, то ли несмелого выражения иронии и скепсиса, которую умелый фанфарматор Центропульта донёс до членов Высокого Жюри. Мезимотес предпочёл представить эту поднявшуюся волну шумовых флуктуаций выражением восторга и гордости. Поэтому он изобразил ласковую и одобрительную улыбку, выдержал паузу, наклеил на лицо серьёзное выражение и продолжил: "Во-вторых, в целях заботы о физическом и моральном здоровье граждан Эрании и Арцены, я считаю долгом чести и совести общественного деятеля, председателя Высокого Жюри и просто честного гражданина Арцены, сделать ещё одно заявление. В наше Высокое Жюри входят представители эранийской общественности, а также посланцы Международного Силонокулл-Совета, стало быть, все наши решения – это решение эранийской общественности, как таковой. В своём решении, которое я собираюсь огласить, мы опираемся на многочисленные письма эранийских граждан, они же глас народа!

Словом, Жюри приняло решение совершенно исключить на нашем Турнире композиции, исполняемые на шофаре, которые хотели бы представить в своих турнирных программах некоторые коллективы, заявленные на Турнир. Руководителям этих коллективов мы, от имени арценской общественности, заявляем: шофар на нашем Турнире звучать не будет ни под каким видом!" Мезимотес сделал паузу, наслаждаясь повисшей в "Цедефошрии" недоуменной тишиной (фанфарматор Центропульта постарался донести эту тишину до каждого зрителя и участника Турнира). От Минея не ускользнуло ни выражение тихого ликования молодёжи из секторов Далет и Алеф, ни выражение тихого поначалу протеста из фиолетового сектора. Понемногу справа начал нарастать возмущённый гул, который грел душу Минея. Но ему нужно было закончить своё выступление, поэтому он жестом попросил тишины. Возмущённый гул, исходящий из Юд-Гимеля понемногу начал спадать: скорей всего, там решили выслушать до конца доводы председателя жюри, каковы бы они ни были. Мезимотес тем же важным и спокойным тоном зачитал присутствующим вчерашнюю, предтурнирную, статью Офелии Тишкер в "Silonocool-News": "Новейшие исследования известных деятелей современной медицины и психологии неоспоримо доказали: шофар, особенно его кустарно-модернизированный вариант группы "Хайханим", – это мощный звуковой наркотик и источник звуковой агрессии, влияющий на подсознание слушателей. Особо вредное влияние он оказывает на нервную систему духовно и психологически слабой молодёжи и подростков и даже на нервную систему взрослого человека. Это порождает психологические деформации личности, ведёт к потере человеком контроля над собой, немотивированной агрессии и тому подобное.

На данном этапе у нас накопилось достаточно результатов серьёзных и глубоких исследований, проведённых научно-исследовательской группой мистера Клима Мазикина".

Миней важно откашлялся, сбил ещё одну воображаемую пылинку с рукава и продолжал, поводя рукой в сторону, где возвышался маститый силоновед: "Вы, конечно, знакомы с мистером Климом Мазикиным, известным учёным, серьёзным и эрудированным музыковедом! (на экранах – крупным планом гора сытой плоти, увенчанная широким, щекастым улыбчивым ликом) Сначала мы думали существенно ограничить уровень громкости звучания шофара. Но потом пришли к выводу, что надёжней этот опасный звуковой наркотик полностью исключить и запретить".

Окончание речи Мезимотеса вызвало бешеный всплеск восторга далетариев. Из элитарных секторов поднялась волна восторженного воя и крика, искусно усиленная фанфарматором Центропульта и подкреплённая торжествующей синкопической пляской разноцветных слепящих огней многочисленных прожекторов. Мезимотес стоял на сцене, торжествующе и ласково улыбался, поворачиваясь в сторону восторженно вопящих и стихийно рэппующих далетариев, а затем кидая быстрые, зловеще-пронзительные взгляды в сторону Юд-Гимеля, переливающегося всеми оттенками фиолетового.

Бессильно-возмущённая реакция фиолетовых вызвала торжествующе-мстительное удовлетворение не столько у Мезимотеса, сколько у Тима с Офелией. Ехидно ухмыляясь, Офелия настроила цакцакон на волну кешева, следящего за фиолетовым сектором. Это дало ей возможность увидеть воочию первую волну возмущения подростков и молодых людей постарше и по свежим следам фиксировать почти каждое слово, сказанное по этому поводу. Подростки и молодые люди со всех концов фиолетового сектора гневно кричали: "Что за кишкуш!!! Они что, нас за дураков держат? – Не шофар, а силонофон – источник звуковой агрессии, он влезает в подсознание! – Это силонокулл вызывает всякие жуткие явления!.. – Покажите нам этих учёных музыковедов и зоологов! – Покажите нам вашего КЛИМА!" Ирми яростно прищурился в сторону экрана, где крупным планом сиял ухмыляющийся лик Мезимотеса: "Собственно, чего-то подобного мы опасались: не зря он в своей речи упомянул шофар. Заранее запрещать его они, конечно, не стали, зато перед самым началом Турнира, когда и протест не заявишь… Подлость!.." – "Ага, – угрюмо поддержал его Максим. – Хитро сработали, подонки! Мы этой возможности не учли, обрадовались, что наши группы утвердили на Турнир – и успокоились…" – и он махнул рукой. Хели наклонилась к нему, погладила его по руке и что-то прошептала. – "Но почему? Ведь любому нормальному человеку ясно, что писания Офелии – непроходимая глупость!" – недоумевал Ноам. – "Ты что, ещё не врубился, как они работают? Сколько они повторяли свой кишкуш? Да по тысяче раз изо дня в день! На толпу это действует сильнее доводов логики, чем нелепей, тем сильнее!

Да что с тобой, Ноам?!" – вскипел Ирми. – "Да ладно тебе… Но чем им шофар мешает?" – "А ты вспомни ханукальный концерт!.." – "Ну…" – "Вот-вот! Им нужна победа силонокулла любой ценой… Фелиофон не справился с шофаром, значит, надо шофар нейтрализовать! Что они и сделали – и именно сейчас!.." – "Я не думаю, что они его совсем запретили… – сбивчиво залепетал сбитый с толку Ноам. – Наверно, он имел в виду, что просто ограничат…" Ирми вспыхнул и хотел сказать что-то резкое, но мистер Неэман положил ему руку на плечо и что-то прошептал, Ирми махнул рукой и отвернулся. Ренана и Ширли молча и в растерянности смотрели на обоих друзей. Близнецы загадочно улыбнулись, переглянулись и… ничего не сказали.

К возмущённой фиолетовой молодёжи присоединились группы подростков из нескольких других секторов. Они топали ногами и свистели: "О-кей! Сегодня шофар, а что запретят завтра? Саксофон? Кларнет? Гитару? Банджо?" Мезимотес спокойно стоял под светом прожекторов и с загадочной улыбкой оглядывался по сторонам; он знал, что его спокойная уверенная улыбка уже растиражирована по всем секторальным экранам и должна оказать своё действие. Он старался не выпускать из виду экранов (скрытых там, где в обычных театрах находится суфлёрская будка), демонстрирующих реакцию зрителей на его выступление, ожидая, пока публика успокоится.

Тим, проследив за экранами напротив ложи Жюри, связался с Кошелем Шибушичем. Он тихо посоветовал ему не реагировать на возмущение юных фиолетовых: "Котинька, дай им выпустить пары… Я дам команду, когда и на кого направить остриё закона…" – "Есть!" – коротко рявкнул Кошель и махнул рукой уже начавшим подниматься со своих мест и принимающим бойцовскую стойку дубонам. Галь и Гай снова принялись за свои фирменные коктейли, щедро угощая сподвижников.

В этот момент экраны "Цедефошрии" показали крупным планом артистов группы "Хайханим" Гилада и Ронена. Окинув весёлым взором своё окружение, Ронен спокойно и веско заявил: "Мы не будем нарушать правила. Жаль, что тема шофара всплыла так неожиданно. Есть тут, правда, некоторые проблемы с демократией, но это… не наши проблемы! Наша программа держится не на одном шофаре, не так ли? – и он улыбнулся. Близнецы поняли, что эти слова обращены и к ним тоже. – Существующий в музыке принцип свободы самовыражения никто ещё не отменял…" В ответ на слова Ронена из Далета раздался оглушительный свист и крики: "Фиолетовый шаман про демократию заговорил, про свободу самовыражения?! Да что этот фанатик понимает в этом! – Пусть сначала научится в современной музыке разбираться! – Играть не умеет, только шаманствует! – Торговец звуковыми наркотиками! – Почему их вообще не запретили?!" Экзотически одетые и причёсанные девицы-далетарочки истерически визжали: "Не хотим, чтобы нас гипнотизировали ихние шофары! Не хоти-и-и-им!!!

Гони-и-и-ите их в шею!!! В ше-е-е-ю-ю-у-у!!!" Фанфарматор умело выводил на экраны то лицо Ронена крупным планом, стараясь особо выпятить его пейсы, заложенные за уши, и глубокую фиолетовую кипу, то гневные и испуганные юные лица девиц-далетарочек и развёрстые в благородном возмущении рты их приятелей-далетариев, взвившиеся сжатые кулаки, выделяя из реплик наиболее выразительные и выигрышные.

С особым смаком фанфарматор ставил на многократный повтор выкрикнутые гневным юношеским тенорком слова: "Нет – звуковой агрессии!" – "Нет – звуковому наркотику!" Офелия торжествующе и насмешливо улыбалась, поглядывая на истерический протест далетариев, возбуждённый, казалось бы, невинными словами бородатого артиста в глубокой вязаной фиолетовой кипе. Она мысленно продумывала, какими словами обыграет в репортаже эту выигрышную сцену.

Когда шум начал стихать, снова зазвучал усиленный до громовых раскатов голос Мезимотеса, который продолжил свой спич важным и деловитым тоном: "Итак, с шофаром мы выяснили. Теперь о главном. Момент начала голосования мы провозгласим сразу же по окончании Турнира торжественными звуками фанфар. Не волнуйтесь: наши фанфары вы ни с чем не спутаете! На каждом столике, закреплённом за соответствующей ячейкой общества, установлены войтероматы, они же индивидуальные, для каждой ячейки, автоматизированные голосователи. Подробнее о том, как ими пользоваться, расскажет создатель этой системы и этого прибора адон Тим Пительман". – Миней Мезимотес сделал элегантный жест рукой, приглашая Тима к микрофону.

Моти и Рути не успели придти в себя от неожиданного и странного заявления Мезимотеса по поводу шофара. Моти понял, что странная и непонятная возня вокруг шофара затеяна неспроста. Он вспомнил опусы Офелии Тишкер на эту тему и подумал, что шофар (и хорошо ещё, если только шофар!) после Турнира объявят вне закона. А уж что за этим последует, он додумывать не хотел. Тем более в этот момент на сцене возникла знакомая медвежья фигура того, кто столько лет пасся у него в доме. И вот этот человек, скрывающий за фальшивой застенчивостью переполняющее его самодовольство, со сладкой улыбкой пояснял всей Арцене, как надо пользоваться странным прибором с затейливым названием.

Тим, стараясь не очень высовываться из области полутени на яркие блики, поднёс поближе к тонким губам микрофон и начал вещать, слегка заикаясь: "Войтеромат – это очень просто! Вы видите на панели прибора ряд разноцветных кнопочек. Каждая из них обозначает один из заявленных на Турнир коллективов или ансамблей, обозначенных своим цветом. Каждому желательно до начала Турнира выяснить, какого цвета кнопочка обозначает предпочитаемый вами ансамбль. Для тех, кто не знает, или забыл, эта информация даётся в программе Турнира. Надеюсь, вы все приобрели программки. Посредством нажатия на выбранную цветную кнопочку ваш индивидуальный выбор передаётся на Центропульт, где происходит обработка данных. При нажатии кнопочки вы слышите лёгкий щелчок, кнопочка ярко освещается изнутри мигающим светом. Три мигающих вспышки кнопочки означают: сигнал поступил в систему. После того, как система получит сигналы от всех зарегистрированных ячеек в строгом соответствии с числом членов ячейки, – согласно приобретённым билетам! – будут произведены сложные математические операции подсчёта. Поступившая информация будет проанализирована по закону окривевшего кольца. Очень прошу вас не жать на кнопочку с чрезмерной силой: наш деликатный войтеромат тщательно отработан, многократно проверен и сбоев давать не должен! – эти слова Тима были усилены фанфарматором. – Хочу особо отметить: каждый нажимает на свою кнопочку только один раз! – и снова регулятор на пульте выведен на максимум. – Поняли? – только один раз!!! На само голосование, которое начнётся строго по сигналу, вам даётся полчаса. Поняли? – полчаса! Кто опоздал, тот вне игры. Система автоматически настроена на этот временной интервал!" Тим важно поднял палец, взором описав плавную кривую, как бы оказывая внимание каждому по отдельности и всем вместе.

"И ещё один важный момент: в лаборатории статистической фанфармации с достаточно большой точностью спрогнозировали предпочтения на основе анализа опросов, проведённых агентством "OFEL-INFO". В результате был построен статистический колокол предпочтений. Поэтому при обработке полученных данных неспецифическое выпадение малого, как правило, числа сигналов из упомянутого колокола предпочтений, не будет учитываться в итоговом суммировании…" – Тим тяжело наклонил голову, затем оглянулся на босса. Тот взял у него из рук микрофон, и Тим скрылся.

Над "Цедефошрией" снова поплыл звучный голос Минея Мезимотеса: "Для предотвращения потери своего голоса по причине выпадения из статистического колокола фанфарологических предпочтений советую занять места согласно купленных билетов, в своём секторе, – многозначительно и веско подчеркнул он. – Хочу ещё раз напомнить: никакие претензии на работу кнопок, – якобы, кнопка, западает, не нажимается, не фиксируется, не мигает нужным образом и своим цветом… и так далее, – приниматься не будут. Это может означать, что вы испортили ваш индивидуальный войтеромат. Вам останется всего лишь довольствоваться нажатием какой-нибудь другой кнопки, если вы не хотите, чтобы ваш голос пропал. Хочу напомнить: каждый общественно-сознательный гражданин знает, что такое – порча общественного имущества, тем более такого сложного и уникального, как войтеромат.

Надеюсь, с этим вопросом всё ясно?.." Свою речь Мезимотес завершил ласковой просьбой: "Мы знаем, что иные слишком темпераментные слушатели привыкли подпевать своим кумирам и даже сопровождать это различными телодвижениями. Поэтому я прошу воздержаться от такого несовременного выражения симпатий. Для этого у вас войтеромат! Не надо создавать помехи чистоте исполнительского мастерства – это сегодня в приличном обществе считается дурным тоном!" Тим не успел закончить свои разъяснения, а Рувик уже обернулся к старшему брату и сказал ему так, что это услышали все сидящие вокруг: "Ну, вот, Ноам, как я и говорил – комбиномат с фанфарическим колоколом! Не могу себе представить, чтобы твой оптимизм от этого не увял!" Шмулик ухмыльнулся и прошептал: "У них ко… ладно, папе не нравится, пусть будет… как-его-там, а у нас – "Типуль нимрац"!

Ничего особенного: – ансамбль: две… э-э-э… скажем так – свирели в сопровождении гитар и немножко флейты!" – с улыбкой пояснил он Неэманам-старшим.

Рувик слабо улыбнулся, встряхнул головой: "Братишка, ты прав! Не дадим этим… э-э-э… фанфаразматикам… – он с опаской оглянулся на отца, – выбить нас из колеи!" Ирми притянул к себе близнецов: "Дайте-ка ваши ницафоны… Мы с Максом и Гиди их проверим. На вашу четвёрку нужно как минимум два. Когда пойдёте туда, поплотнее скучкуйтесь. Макс вас проводит, усилит маячок на Гилада и Ронена. Да вы почувствуете!.." На их счастье, кешев, внимательно следящий за фиолетовым сектором, эту сценку не заметил. Или решил, что издевательское название, которое дали войтеромату фанатичные и нахальные подростки в фиолетовых кипах и с вызывающими пружинками темно-рыжих пейсов, совершенно ни к чему тиражировать на всю "Цедефошрию" – ещё превратится у несознательной молодёжи в хит!..

Первые сюрпризы Турнира Внезапно погасли все огни, "Цедефошрия" погрузилась во мрак. Те, кого впервые занесло в это элитарное место, не поняли, что происходит, и испугались.

Раздались отчаянные женские вскрики. Но в ту же секунду всё пространство, заполненное начавшей возбуждаться публикой, затопили потоки слепящее яркого света.

Ирми, скрывая за торжественным тоном едкую иронию, громко произнёс, наклонившись к Максиму: "Вот и свет голосует – значит, влияет!.." Тут же его слова, произнесённые с лёгким характерным акцентом, раскатились по "Цедефошрии", отдаваясь гулким эхом по всем углам. Родители Ирми незаметно дёрнули его за рукав, он вздрогнул и оглянулся. Отец прижал палец к губам, а Хели неслышно прошептала: "Посмотрим, что дальше будет…" – настраивая ницафон на продолжительную видеозапись.

На ярко освещённой сцене появились длинные и худые Ад-Малек и Куку Бакбукини. На обоих одинаковые одеяния строгого покроя, без малейшего намёка на экзотическую таинственность – длинные пиджаки ритмически переливающейся гаммы всех болотных тонов, временами естественно переходящих в глубокий угольно-чёрный цвет. Куда только подевались бездонные плащи, в которые они кутались, сидя в ложе Жюри!..

На лицах – одинаковые большие круглые очки в толстой оправе, за которыми скрыты глаза: падающие на них по касательной (чтобы не ослепить) каскады яркого света отражали только блики, что усиливало впечатление торжественно сияющей улыбки.

Позади нервной рябью колыхались и вибрировали каскады драпировок всех оттенков и интенсивности цвета таинственной трясины – от безжизненно-бледного до ядовито-густого.

Безудержная игра света и цвета, блики и искры отвлекали внимание зрителей от происходящего на сцене, где почти невидимые за каскадом нервно-мигающих бликов рабочие сцены устанавливали меж драпировок неописуемо сложные сооружения, источник вдохновения виртуозов.

Наступил торжественный момент: звёздные виртуозы сели между вибрирующими драпировками за свои почти невидимые инструменты. Погас и тут же вспыхнул свет, и бешено заплясали слепящие огни. На сцену со всех сторон вползли клубы разноцветного дыма маняще-ядовитых оттенков, которые постепенно скрыли от глаз зрителей обоих виртуозов. Вкрадчивое нечто медленно обволакивало слушателя снаружи, как паутиной, и незаметно заползало вовнутрь. К концу первой композиции добрая половина зрителей ощутила духоту, чуть не нехватку воздуха. Время от времени во вкрадчивые тихие винтовые пассажи вторгался громыхающий раскатистый звук ботлофона, словно на шумной улице опрокинулся огромный грузовик с прицепом, с верхом груженный пустой стеклянной тарой. И снова – шепотки вкрадчиво ввинчивающихся в мозг звуков, то взбирающихся высоко-высоко вверх, то ниспадающих клокочущим водопадом до самого глубокого дна пропасти. Силонокулл царил безраздельно, и уже казалось – так было, есть и будет всегда. Виртуозы увлечённо соревновались, кто из них обрушит на публику самый мощный поток искусно диссонирующих пассажей. Можно ли было себе представить, что тихие звуки последней модели силонофона способны оглушать похлеще громыхающих во всю мощь пассажей ботлофона?!

Первый номер программы закончился, и "Цедефошрию" залил спокойный, ровный свет.

Многие облегчённо откинулись на своих стульях, спеша насладиться ласковым неброским светом и блаженной тишиной. Не тут-то было!.. Спустя считанные секунды грянул ботлофон, затем в его грохот вкрадчиво ввинтилась восходящая спираль силонофона. Синхронно с винтообразным завыванием зловеще завихрились багровые блики, а между ними в ускоряющемся темпе – тончайшие серо-зелёные дымные спиральки. Ширли едва успела раскрыть книжечку псалмов, которую ей давеча сунул в руки Рувик.

Постепенно винтящиеся пассажи силонофона сошли на нет, свет снова замигал, и на сцену выпрыгнул маэстро, воздел руки и провозгласил с нежнейшей улыбкой: "Кумир далетариев – Виви Гуффи!" Над "Цедефошрией" ураганом пронёсся восторженный вой: так обыкновенно встречали своего кумира верные поклонники. Когда вой молодёжного восторга достиг пика, в самый центр устья ракушки упругим мячиком выпрыгнул Виви Гуффи. На нём была традиционная полупрозрачная распашонка и такие же пляжные шортики. На этом турнирные сюрпризы Виви Гуффи закончились.

Его выступление никаких интересных новинок, коих так ждали экзальтированные поклонники, не содержало. Даже трюк с ванной под полюбившийся далетариям хит "В ароматной пышной пене…" он немножко "смазал": выскочил из ванной весь с ног до головы облепленный густыми хлопьями пены, и струи воды направил куда-то вверх и назад, чем разочаровал своих юных поклонников. Ведь они с нетерпением ждали именно этого номера и надеялись на какой-то новый сногсшгибательный трюк!..

Зато умело срежиссированный фанфарматорами шквал аплодисментов, которыми его наградили далетарии, да ещё и сопровождаемый бешеным, аритмичным миганием прожекторов "Цедефошрии", можно смело назвать отдельным номером программы.

На сцене-ракушке перед драпировками установили стулья и пюпитры для камерного оркестра. Эти приготовления фанфарматор не счёл нужным вывести на секторальные экраны; и их созерцали только те, кому был доступен оригинал, но не его отражение, то есть, некоторые члены Жюри, бригада технического обеспечения Турнира, включая таинственных кешевов, и дубоны.

Грохот и завывание как бы несущегося издалека, но от этого не менее пронзительного на самых высоких тонах звука резко оборвались, утих и вихрь жутковатых световых пятен и тончайших дымных спиралек. Вышли музыканты, облачённые в традиционные, одинакового покроя сверкающе-чёрные фраки, и расселись по местам. "Цедефошрия" затихла в ожидании.

Но как только скрипачи приложили инструменты к подбородкам, свет во всех секторах постепенно начал тускнеть, что у части публики вызвало почти мистический страх. Почти одновременно что-то непонятное начало происходить и с самим звуком. Казалось, в воздухе, в такт драпировкам, колышется и растекается знакомая, разве что ставшая чуть прозрачнее, тишина, словно бы стремясь, подобно губке, впитать в себя пространство. Она, конечно, не могла совершенно поглотить исполняемые музыкантами прекрасные мелодии, творение композиторов Золотого века, но звуки весьма ощутимо тускнели. В большинстве секторов с большим трудом можно было разобрать, что и как играет известный на всю Арцену, любимый и почитаемый многими серьёзными любителями музыки оркестр.

Вдруг кто-то спроектировал искажённую звуковую картину в реальное пространство сцены-ракушки, где играл оркестр. На всех экранах тут же отразилось: музыканты, до этого момента игравшие с огоньком, явно занервничали и начали сбиваться с ритма и мелодии. Фон странной помехи постепенно сошёл на нет, и программу камерный оркестр доиграл в привычной звуковой атмосфере. Но это уже вряд ли могло спасти положение. Тим, из-за спины дежурного фанфарматора, удовлетворённо сунул в карман фелиофон, затем осторожно выбрался из кокона.

Доиграв, музыканты встали, сунули свои инструменты подмышки и, понурив головы, ушли со сцены. Судя по реакции недоумевающих зрителей, мало кто захочет нажать ярко-бирюзовую кнопку, цветовой символ прославленного оркестра. Руководитель оркестра хотел подняться в ложу Жюри, чтобы выяснить, откуда взялась странная помеха. Но путь ему преградили два широкоплечих дубона, сказав, что не велено пускать никого из посторонних, что все претензии будут приниматься только после окончательного определения результатов. Оркестранты так и застыли позади своего руководителя с тупо открытыми ртами…

Во время выступления рок-мюзикла, который очень любила Рути Блох, звуковые помехи проявились несколько слабее, зато в течение всего концертного номера освещающие сцену прожектора непрерывно мигали в нервически-бешеном ритме. Эти непредвиденные световые эффекты произвели тягостное впечатление на зрителей, но более всего – на артистов. Они начали сбиваться и вскоре постарались незаметно и плавно свернуть представление, по одному скрывшись за складками ехидно колыхавшихся драпировок, неожиданно сложившихся в криво ухмыляющуюся рожу.

Прожектора не прекращали своё нервическое миганье (вызвав у некоторых зрителей ассоциации с мимикой и жестами припадочного). Неожиданно на "Цедефошрию" обрушилось оглушительное громыхание ботлофона. Как вскоре выяснилось, это Куку Бакбукини одним взмахом тяжёлой дубины, с недавних пор заменившей ему его обычный стек, расколотил половину своего старательно смонтированного в честь Турнира инструмента. С минуту он сидел, не понимая, что произошло, потрясённым взором созерцая покрывшие пол плотным слоем осколки столь тщательно собранных и установленных на нужных местах бутылок от вин и коньяков дорогих сортов. Как всегда, по случаю сильного недоумения, вытащил из кармана только что початую бутылку крепкого ликёра и присосался к ней с важным видом.

Со стороны ложи Жюри раздались возбуждённые голоса. Оказалось, туда непонятно, как, прорвался руководитель популярной в Арцене рок-группы, подскочил почему-то к Кулло Здоннерсу и выкрикнул на отличном английском: "Что у вас творится? Что случилось во время выступлений рок-мюзикла и камерного оркестра? Может, аппаратуру настраивали непрофессионалы? – если вообще можно говорить о настройке!

Такого от лучшей сцены Эрании, да ещё и на Турнире, мы не ожидали. Мы требуем немедленно остановить выступления для проверки технического обеспечения! В противном случае наша группа отказывается от участия в Турнире! Наши артисты – люди тонкой душевной организации, выступать в такой обстановке мы не согласны!" Мистер Кулло Здоннерс тут же резко встал, и все экраны показали его искажённое плохо скрываемым презрением лицо. Хищно шевеля губами, он гневно прорычал: "Рок-группе, её исполнителям и руководителям, за беспрецедентно наглое поведение и демонстративно-пренебрежительное отношение к Большому музыкальному Турниру, за демонстративный отказ от участия в мероприятии я рекомендую засчитать поражение.

Со своей стороны я приложу все силы, чтобы отныне эта группа навсегда была лишена права выступать на престижных мировых сценах". Его мощно усиленный голос фанфарически громыхал на всю "Цедефошрию". Мезимотес, появившись на экранах на фоне Кулло Здоннерса, пояснил недоумевающей публике: "Надо думать, и в Арцене этой группе больше не будут предоставляться сценические площадки! Мы не можем поощрять безобразно наглое и демонстративное игнорирование столь серьёзного и общественно-значимого мероприятия, каковым является Большой музыкальный Турнир!" С тыла сцены-ракушки, где на травке расположились дубоны, раздался многоголосый вопль, раскатившийся по "Цедефошрии": "Правильно! Так их!" Громче всех, казалось Моти и Рути, звучали голоса их сыновей. Рути сидела, сжав руки и опустив голову, её лицо покрывали красные пятна. После таких суровых мер по отношению к популярной и любимой меломанами Арцены рок-группе, которая никакого отношения не имела к клейзмерской и хасидской музыке, более никому не захотелось выражать свой протест и даже публичное удивление по поводу загадочных явлений на Турнире.

Концерт продолжался. По очереди выступали джаз, парочка менее популярных рок-ансамблей, вокальный дуэт. Странные неполадки продолжали возникать в самые непредсказуемые моменты, хотя и в более мягкой, не такой пугающей форме.

Большинство зрителей, в основном из тех, кто впервые пришёл в "Цедефошрию", не понимали, почему выступления традиционных ансамблей (и без того непонятным образом смазанные как бы неумелой звуко- и светорежиссурой) в обязательном порядке перемежались вкрадчивыми, заползающими в уши силонокулл-паузами, когда никаких сбоев не было. Но об этом предпочитали говорить шёпотом.

Маэстро Ори Мусаки-сан объявил: "Антракт!" Погасли экраны, прожектора умерили своё яростное свечение, и зрители набросились на предлагаемые в "Цедефошрии" закуски. К радости фиолетовой молодёжи, в меню их секторального буфета оказались лёгкие напитки и сладости. Молодые Дороны и Неэманы налегли на коктейли от эранийского "Шоко-Мамтоко".

Внезапно у Хели зазвонил та-фон. Она приложила к уху трубочку, и сразу же с её лица схлынуло безмятежное выражение, она посерьёзнела, отрывисто отвечая по-английски:

"Yes, yes… I see… Надо, чтобы как можно больше людей об этом узнало… Well…

Нет… Что делать, вы знаете!.. Buy!" – и Хели закрыла та-фон. Ирми и Максим подняли головы и с напряжённым интересом наблюдали за меняющимся выражением её лица – от безмятежного, слегка ироничного интереса к хмурой озабоченности. Когда она закрыла та-фон, Максим тут же спросил, ласково положив ладонь на её руку: "Что случилось, Хели?" Хели нахмурилась, помолчала, потом, понизив голос, рассказала о том, что ей только что сообщили.

В ложе городских властей во время исполнения первого номера турнирной программы у кого-то из высокопоставленных чиновников случился приступ: резко подскочило давление и началась рвота. Чиновники ирии и охрана пытались по та-фону вызвать амбуланс. Но оказалось, что силонокулл надёжно глушит обычные та-фоны. Когда во время очередной паузы всё же удалось пробиться, в службе Скорой помощи даже не дослушав, категорически ответили, что поступил приказ от самого адона Рошкатанкера: во время Турнира в "Цедефошрию" машины не посылать; после окончания Турнира – пожалуйста. Кто-то из дежурных на станции Скорой помощи пробился к аппарату и тихой скороговоркой посоветовал "не торопиться в больницу по этому поводу…" Чиновники не отставали, пытаясь уверить диспетчера, что приступ случился у очень высокопоставленного лица. Их не слушали, ответив, что таков приказ рош-ирия Эрании, и отсоединились.

"А почему этому лицу плохо стало?" – настойчиво допытывался Бенци. – "Приступ случился во время исполнения предпоследней, самой новой, композиции силонокулла!

Ведь силонокулл-синдромам подвержены не только фиолетовые фанатики, но и элитарии – и ничуть не меньше… Симптомы, разумеется, идентичны, – мрачно пояснила Хели. – Я уже вам говорила, что исследованию этой реакции на силонокулл медики-фанфаризаторы придают огромное значение, боюсь, гораздо более серьёзное, чем лечению обычных болезней. Соответственно, и финансирование… – с горечью прибавила она. – Словом, тот, на другом конце связи, дал понять, что у них есть негласный приказ класть таких в особое отделение и тщательно обследовать…" – "Да ты что? Шутишь?" – ошеломлённо спросил Гидон. – "Мне не до шуток", – угрюмо пробормотала девушка. – "Видишь, Гиди, наши хитрости хоть немножко, но помогают.

Как я понял, несколько ницафонов сработали почти на весь сектор, – слабо и с горечью усмехнулся Ирми. – Хотя Хели и ругает меня, что занимаюсь, чёрт знает, каким знахарством. А дело-то серьёзное. Правда, сестрёнка?" – та, нахмурившись, нехотя кивнула. – "Вы серьёзно? Амбуланс на самом деле отказался приехать сюда из-за Турнира, или это чьи-то шуточки?" – поражённо твердил Ноам. "Шуточки…

Если бы!.." – с горечью произнёс Ирми. Рассказ Хели тут же пошёл гулять по сектору.

Бенци с опаской оглянулся вокруг и обратился к стоящим вокруг него сыновьям и друзьям, его голос неожиданно раскатился по всему зрительскому пространству "Цедефошрии":

"Давайте-ка прочтём Арвит!" Все мужчины сектора Юд-Гимель встали, повернулись в сторону Шалема и начали молитву. Молящиеся произнесли первые фразы "ШМА", которые (стараниями фанфарматоров Центропульта) прогремели на всю "Цедефошрию". Древние, вечные слова, произносимые громким хором нескольких сотен религиозных мужчин, беспрепятственно неслись под ночным небом Эрании. Это вызвало реакцию, которой никто не мог предвидеть, а фанфарматоры, конечно же, не желали.

Погружённые в молитву, фиолетовые не замечали, как фанфарматоры их изобразили на экране. И, конечно же, не могли видеть, что в момент демонстрации молитвы на экранах "Цедефошрии", к ним попытались присоединиться несколько десятков мужчин из других секторов. Одёрнутые перепуганными жёнами и сконфуженными детьми-подростками, они послушно сели на место, но принялись украдкой шептать про себя. Но в какой-то момент и они встали и, не покидая своих мест, обернулись в сторону Шалема, только время от времени кидали робкие взгляды в сторону сектора Юд-Гимель, словно бы ища оттуда одобрения и поддержки.

В ложе Жюри гости из-за рубежа, увидев показанную на их экране молитву фиолетовых, понимающе переглянулись, с интересом поглядывая в сторону молящихся.

Клим Мазикин что-то прошептал Кулло Здоннерсу. Тим по-своему понял улыбки важных гостей. Он густо покраснел и с некоторым трепетом взглянул на незаметно устроившегося сбоку Кобу Арпадофеля: лицо того наливалось жарким румянцем. Тим понял это, как сигнал к действию, и сделал рукой лёгкий знак Офелии. Та встала, сжав в руках свой репортёрский та-фон со встроенной системой цакцакон. Она уже готова была ринуться в бой против наглой демонстрации фиолетового безобразия. Да ещё и на глазах у зарубежных представителей прессы и МСС!.. Какой позор для интеллектуалитета Арцены! Как они смеют позорить прогрессивную общественность Эрании! Но Миней Мезимотес величественно оглядел всех сидящих в ложе Жюри и, подмигнув, сделал успокоительный жест обеими руками. После этого он подозвал к себе Тима с Офелией, за ними следом, мягко, по-кошачьи ступая, подошёл Арпадофель, лицо которого всё ещё продолжало переливаться всеми оттенками перепревшей свёклы.

Миней Мезимотес тихо и веско произнёс: "Не надо никаких демонстраций протеста.

Дайте нам завершить наш Турнир, как задумано. Мы к нему отлично подготовились, сами видите: всё идёт по плану. Поэтому пусть себе молятся. Видите, сейчас у них молчаливая часть их молитвы. А ты, Тимми, – понизил он голос до едва слышного шёпота: – лучше ещё раз проверь фелио – и на Центропульте, и у себя в кармане.

Сейчас это нам особенно пригодится. В первом отделении, надо сказать, ты малость перестарался с классиками и джазистами. Ну, тов! Лучше перебдеть, чем недобдеть…" За молитвой фиолетовых внимательно наблюдали дубоны. Галь склонился к брату и прошептал: "Пора!"

Молитва подходила к концу.

Ширли читала псалмы, то и дело украдкой поглядывая на молящихся мужчин, столпившихся в относительно свободном уголке сектора. Все четверо Доронов расположились неподалёку от их столика, почти в поле её зрения. Она украдкой поглядывала на Ноама, опускала глаза, углубившись в псалмы, затем переводила взгляд на близнецов. Под конец уставилась на Ноама, на его отрешённое, углублённое в себя лицо. В какой-то момент ей показалось, что все три брата очень похожи друг на друга и чем-то неуловимым на деда, рава Давида. Она снова склонилась над книжечкой псалмов, прочла несколько страничек и подняла голову.

Именно в этот момент она увидела: у крайних столиков возникли её братья. Они окинули холодным взглядом стальных глаз сектор и, как бы случайно свернули в тот угол, где мужчины завершали молитву, бесцеремонно отталкивали молящихся, оказавшихся на их пути, со свирепым и решительным выражением лица рыскали глазами во все стороны. Она поняла, что братья ищут её, побледнела, беспомощно глянула на Ренану, перевела глаза на близнецов Дорон, на Ноама, на Неэманов.

Ноам, окончив молитву, поднял голову – и сразу увидел пробирающихся напролом через заканчивающих молитву мужчин близнецов Блох. Это его обеспокоило. Он было бросился к Ширли, но Бенци его опередил, подошёл к ней и шепнул: "Ширли, не спорь… Если они хотят тебя отвести к родителям, иди с ними и не сопротивляйся.

Ни тебе, ни нам не надо сейчас сцен. Так будет лучше, поверь мне. А завтра вернёшься в ульпену… Беседер?.." – "А как голосовать – ты знаешь. И читай псалмы, читай – и всё будет беседер!" – услышала она шёпот Рувика, оглянулась в сторону Ноама, он грустно улыбнулся ей, как бы говоря: "Послушай нашего папу…

До завтра, девочка моя!" Ей казалось, что она слышит его голос, говорящий именно эти слова…

Братья увидели её и широкими шагами направились к ней, оттолкнув попавшегося на пути мистера Неэмана. В этот момент раздался оглушительный звук электронных фанфар, чтобы лишний раз напомнить всем, где они находятся, и какое эпохальное событие происходит. Те, кто ещё не окончил молиться, застыли, продолжая шептать молитву. Гнетущая растерянность охватила весь фиолетовый сектор, где люди ещё не закончили молитву. Когда к Ширли вплотную приблизился Гай и крепко взял её за плечо, ей показалось, что из неё насильно вытащили вскипающую капельку радости, оставив в душе зияющую пустоту. Она оглянулась на Доронов, кивнула и молча пошла через толпу, словно бы состоящую из множества любопытных глаз, влекомая крепкой рукой брата, сжавшей её плечо. Ей показалось, что среди этих глаз она видит две пары торжествующе-ехидных, принадлежащих сестрицам Ликуктус. Так она прошествовала до самого сектора Далет и была усажена между родителями, которым было настоятельно присоветовано "эту упрямую дуру от себя не отпускать".

Близнецы Дорон поглядели на отца и брата. Бенци поймал их взгляд и ласково кивнул, Ноам незаметно пожал обоим по очереди руки и прошептал: "Будьте осторожны, братишки… Успеха!" Шмулик и Рувик посмотрели по очереди на сестру, брата и их друзей, потом задержали взоры на лице отца, подошли к нему, смущённо коснулись его руки. "Ну, дорогие мои, всё будет хорошо…" – Бенци положил им обоим руки на плечи и внезапно, повинуясь резкому порыву, прижал мальчишек к себе.

У Рувика перед глазами всё ещё стояло лицо и молящий, беззащитный взгляд уходящей Ширли. Но он тут же слегка тряхнул головой: "Не об этом надо сейчас думать! Нельзя расслабляться!" – и снова уставился на отца: "Папа…" – только и смог выдохнуть он. – "Идите, удачи вам…" – ласково подтолкнул их Бенци.

Мальчишки улыбнулись, помахали рукой и, попеременно оглядываясь на отца, брата и сестру, направились на выход из сектора. По пути к ним присоединились два мальчика поменьше в таких же бледно-фиолетовых жилетках в клеточку с цицит по краям. Это были Цвика и Нахуми Магидовичи. Всех четверо сжимали подмышками пухлые футляры затейливой формы, которые им по ночам шили Ренана и Ширли. Следом за четвёркой подростков направился Максим, нахлобучив по самые брови свой знаменитый темно-оранжевый картуз. Хели вдогонку прошептала: "Будь осторожен, милый… Успеха вам!" Мистер Неэман тем временем завёл с Бенци и Гидоном разговор на технические темы.

Ребята не помнили, как добрались до крохотной лужайки за сценой, где прямо на земле сидели уже выступившие в первом отделении артисты. "Звёздных виртуозов" и Виви Гуффи среди них не было. В памяти осталось бесконечное множество крутых поворотов и резких подъёмов-спусков на узеньких козьих тропках, густо усеянных камнями, ямами и кочками, в почти кромешной тьме, которую с трудом прорезал крохотный лучик от та-фона, который Максим предусмотрительно направлял им под ноги. Он шёл впереди и указывал им дорогу. Когда ребята почти пришли на место, Максим сунул близнецам в руки по прибору и прошептал: "Мы с Гиди их настроили.

Если что, сориентируетесь! Только включите такринатор. Больше ничего не потребуется… я надеюсь… Вы понимаете? Ну, а вообще-то… я верю в вас и ваш угав…" Максим молча указал на стоящих снизу у крутой лесенки Гилада и Ронена, улыбнулся и… словно испарился.

Сразу же после антракта, когда зрители расселись по местам, на сцену, чеканя шаг, строем вышла четвёрка одинаковых высоких и плотных фигур в одинаковых же форменных курточках. Их пухлые шеи были охвачены, как забором, высокими стоячими воротничками. Ярким бордово-розовым пятном на груди сияли одинаковые галстуки, аккуратно завязанные широким узлом. Лица всей четвёрки были до такой степени невыразительны, что это придавало им некое своеобразие. Бросалось в глаза отчётливое сходство всех четырёх физиономий с покорными бараньими мордами. Но ещё интересней был их коллективный инструмент, который они несли под мышками: это была знаменитая гигантская гребёнка – одна на всех!

Маэстро громко объявил: "Квартет одной гребёнки "Петек Лаван"!" Прожекторы чуть-чуть пригасили свой ослепительный свет и искусно направили плавно расширяющиеся световые конусы по касательной к сцене. Рувик только успел прошептать Шмулику: "Смотри! – и вправду квартет одной гребёнки! А мы-то думали – кишкуш!" Моти и Рути подались чуть вперёд, с любопытством уставившись на сцену. Моти пробормотал: "Название уж больно интересное: квартет одной гребёнки! Зачем ещё "Петек Лаван"? Какие забавные галстучки!" – "Ага, чем-то на ошейники смахивают!.. Или удавки… Бараньи морды, пожалуй, не менее эффектны, чем одна гребёнка!.." – с мрачной иронией пробормотала Ширли, сделав ударение на последних словах.

Эранийцы припомнили выступление загадочного квартета одной гребёнки в околозаборных видеоклипах, о чём и поведали тихой скороговоркой своим гостям.

Это возбудило у гостей интерес к оригинальному коллективу, а главное – к такой блестящей творческой идее. Любопытно, как бараноликие справятся с исполнением композиций на таком своеобразном инструменте, куда интересней, чем – что они собой представляют в музыкальном отношении.

Конечно же, никаких странных эффектов во время выступлений этого своеобразного квартета не было – наверно, потому, что квартет одной гребёнки в них и не нуждался. Сцену освещали ровные, немного приглушенные, светло-серые с редкими розоватыми зарницами, конусы света. Все четверо чётко, по-военному, на одном дыхании, исправно и добротно, почти без фальшивых нот, дудели – каждый на своём месте, – в виртуальные просветы меж зубьями гигантской гребёнки, извлекая звуки, свойственные губной гармонике. Эти звуки складывались в мелодии, оотдалённо напоминающие старые, хорошо известные детские песенки. Строжайший унисон, которому неукоснительно следовали участники квартета, не позволяя себе никаких, даже на четверть тона, отклонений, демонстрировал важную характерную особенность новейшей струи подобающей цветовой гаммы. Это требовало от исполнителей виртуозного владения техникой игры, а главное – исполнительской дисциплины. Ну, да квартет "Петек Лаван" издавна славился дисциплиной!

Может быть, такое добротное, бесцветное исполнение наскучило бы с самых первых нот, если бы загадочный инструмент не был сконструирован в форме одной гребёнки – вместо банальных четырёх. Эранийцы за время существования Забора успели привыкнуть, что в аранжировке квартета "Петек Лаван" самые весёлые и любимые детворой мелодии поначалу напоминают колыбельную, затем – редкостную помесь колыбельной с похоронным маршем, а под конец – исключительно похоронный марш.

Люди надеялись, что квартет выдаст нечто оригинальное, более, по их мнению, достойное Большого Турнира. Мало кто полагал, что и на Турнире квартет выдаст свои старые фокусы.

Четвёрка "Типуль Нимрац" с интересом наблюдала за "Петеками". Шмулик прошептал близнецу: "А ведь на обычных гребёнках (не на этом монстре, разумеется!) и вправду можно было бы отлично сыграть! Дали бы нам с тобой, мы бы им показали!..

И всем этим далетариям!" – "Это никакая не гребёнка! Они обычные губные гармоники запрятали внутри этой конструкции, сработанной под якобы одну гребёнку.

Помнишь, Макс как-то рассказывал, как они в детстве резвились? А тут явно не то!" – качнул головой Рувик. – "Ну, ещё бы! Я уверен, что все это поняли. Может, они и начинали с обычных гребёнок, но потом почему-то решили, что надёжнее губные гармоники. А уж они-то меня нисколько не вдохновляют… – вздохнул Шмулик. – У нас есть наши инструменты, нам достаточно!" Угас последний звук, извлечённый в унисон на границе нижнего регистра сразу всеми четырьмя "Петеками". Все четверо, как по команде, с одинаковым отсутствием выражения на лицах, одинаково чёткими и синхронными движениями лихо перекинули руки через гребёнку, запихнув её под мышки. Затем дружно щёлкнули каблуками, набычились, снова щёлкнули каблуками и дружно повернулись, и, по-военному чеканя шаг, вышли со сцены. Из секторов элитариев раздались неожиданно громкие аплодисменты. И снова невозможно было отделаться от мысли, что эти громкие, по-военному чёткие и размеренные аплодисменты, которыми будто кто-то дирижирует, – отдельный номер программы Турнира. Сообщённое им с Центропульта усиление вызвало ассоциацию с вздымающейся высоко под небеса грозной белёсой пеной на гребне волны.

Ирми громко прошептал: "Интересно, кто у "Петеков" главный? Они все до такой степени одинаково баранолики, что не разберёшь, кто у них главный баран?" Ноам промолчал, зато ответил Бенци, иронически усмехнувшись: "Мне ясно, кто заказывает и оплачивает эту музыку. И кто их за ниточки дёргает, тоже достаточно прозрачно. Неужели так уж важно, кто у них Главный бараноликий? Ты прав, Ирми: то, что они называют одной гребёнкой, просто хитро смонтированные губные гармоники. Вот только зачем?" – "Это-то ясно – легче играть, тем более в унисон, на губной гармонике…" – заметил Ирми. – "А как вам оратория, исполненная на ладошках элитариев? Этих не гасили, вы заметили?.. Никаких аварийных эффектов в помине не было…"

Сцену снова затопил океан слепящего света. Колыхнулись многочисленные драпировки, и это, вкупе с ниспадающими откуда-то сверху странными звуками, вызывало ассоциации с бульканьем и хлюпаньем болотной водицы. Рути чуть слышно, одними губами, прошелестела, наклонившись к уху Моти: "Как трюк, эти "Петеки", наверно, могут представлять интерес… в цирке… или, скажем, в ОФЕЛЬ-ШОУ. Но как МУЗЫКА??!..

Не по-ни-ма-ю…" – "И я не понимаю… Мне уже ясно: к музыке всё это шоу, почему-то названное Большим музыкальным Турниром, никакого отношения не имеет.

Но тогда… к чему?" На них зашикали с соседних столиков, потому что в этот момент на сцену выбежали, весело толкаясь, лохматые и раскрашенные юнцы со стиральными досками ихних бабушек в руках. Задиристое мелькание прожекторов не давало возможности понять – то ли на них плотно облегающие разрисованные трико цвета смуглого тела, то ли они до пояса голые, зато тела густо покрыты татуировкой. Естественно, далетарии прекрасно знали и любили эту вышедшую из их недр группу, помнили, что это "Шук Пишпишим"… Или "Шавшевет"? А может, всё-таки таинственные "Шампаньи", о которых по какой-то невнятной причине не рекомендуется лишний раз упоминать? По рядам тут же заколыхалось, что лидеры этих групп провели между собой силовое многоборье, чтобы определить лидера объединённого коллектива. Неоспоримым победителем борцовского многоборья оказался лидер группы "Шавшевет", который и объединил группы в одну, называемую отныне, естественно, "Шавшевет". По "Цедефошрии" прокатились оглушительные возгласы восторга: "Вот кого надо слушать, вот кто наc выражает!" Ори Мусаки-сан выпрыгнул на сцену упругим мячиком (как Виви Гуффи), выпрямился перед беспорядочно снующими по сцене юнцами и выкрикнул электронно-громовым голосом: "Наша новая, но уже снискавшая популярность и любовь группа, исполняющая в стиле далетарного рэппа песни протеста и защиты новейших культурных ценностей, "Шавшевет" в сопровождении стиральных досок ихних бабушек!

Почти премьера!" Один из "шавшеветов", судя по всему, лидер, длинный, худой, жилистый и мускулистый, юнец с лицом и причёской барашка, удивительно напоминал механическую конструкцию из набора туго надутых резиновых шлангов, соединённых шарнирами. Интересно, каким образом именно он, с такой комплекцией и физическими данными, оказался победителем лидеров двух других групп в силовой борьбе?

Неужели те оказались слабее? Но элитарная молодёжь безоговорочно приняла его победу в спортивно-силовом состязании, ни о чём не задумываясь.

Лидер группы "Шавшевет" выскочил вперёд и, потрясая своей стиральной доской, возопил высоким блеющим тенором, почти дискантом: "Наше выступление на Большом музыкальном Турнире мы посвящаем нашей любимой, талантливой и популярной звезде эранийской прессы, дорогой Офелии Тишкер! Прошу обратить внимание, что тексты наших песен протеста, исполняемых в стиле далетарного рэппа, целиком составлены из самых острых фраз её зажигательных статей в "Silonocool-News"! От имени всей нашей группы "Шавшевет" считаю своим долгом оповестить общественность Арцены и уважаемых гостей "Цедефошрии", что именно нашей дорогой Офелии мы обязаны своим рождением! Именно Офелия своим искросыпительным публицистическим творчеством вдохновила нас на наши композиции. И именно Офелии надлежит разделить с нами нашу славу, которая нас, вне всякого сомнения, ждёт в ближайшем и светлом будущем!" Экраны показали ложу Счётной комиссии, а потом крупным планом румяную от смущения и гордости геверет Тишкер.

По сцене бегали туда-сюда и забавно прыгали в синкопированном броуновском движении "шавшеветы". Это были бы очень симпатичные подростки, если бы они не выглядели такими прыщавыми, с нарочито взлохмаченными мелкими кудряшками, если бы их тела не вызывали причудливую ассоциацию с набором резиновых шлангов.

Как уже упоминалось, экраны, развешанные перед каждым сектором зрительского пространства, охотно и подробно показывали крупным планом участников самых престижных ансамблей, выступающих на Турнире. Разумеется, не были обойдены вниманием фанфарматоров Центропульта и "шавшеветы". Оставалось удивляться – когда их пытливо сверкающие глазёнки симпатичных мальчишек успели оловянно остекленеть до барано-ослиного выражения? Их броуновские перемещения постепенно становились всё быстрее и беспорядочней. Моти тихо прошептал прямо на ухо Рути:

"А я бы назвал этот ансамбль по-другому…" – "Точнее всего было бы "Хамороны"…" – откликнулась чуть слышно Рути. В этот момент юнцы застыли в самых причудливых позах, как будто превратились в замороженные абстрактные фигуры, и… начали скандировать знаменитый шлягер "Мы не дадим Офелию в обиду…". После этого они, не выходя из замороженного состояния, чётко отрэпповали одну из не самых скандальных (как со временем оказалось) статей Офелии. По сцене потерянно и лениво, создавая затейливый разнобой с ритмом, блуждали разноцветные блики.

Техника и в этот раз не подвела: не наблюдалось никаких странных явлений, каковыми сопровождались выступления коллективов традиционной музыки.

Шмулик тихо прошептал Рувику: "Если они наши ровесники, то ничего удивительного, что они поют в стиле рэпп: наверно, у них голоса всё ещё ломаются, вот они их и берегут!" – "А мне кажется, что голосов у них изначально не было… Ведь сейчас входит в моду отсутствие слуха и голоса, как символ музыкальной незамутнённости!" – прошептал, обняв обоих за плечи, Ронен; они вместе с Гиладом незаметно подошли к ребятам. – "А что такое – музыкальная незамутнённость?" – спросил Рувик, придав своему лицу невинное выражение. – "Не пытайтесь понять все эти слова, лучше подготовьтесь морально к вашему номеру, – отвечал Гилад. – И молодцы, что пришли пораньше. А нам пора на сцену…"

Доскандировав свой шлягер, юнцы разморозились и весело поматывая своими лихими кудряшками, подпрыгивая и подталкивая друг дружку, покинули сцену. Впрочем, их не раз, и не два вызывали, и они, толкаясь, резвыми мячиками выскакивали на сцену, запросто переплюнув в ловкости и прыгучести самого Виви Гуффи – сказывалось преимущество молодости. Так они откликнулись на зов своих друзей, которых, посредством суперсовременных технических средств, оказалось больше, чем мест во всей "Цедефошрии".

И снова "Цедефошрию" залил равномерный мертвенно-белый свет множества прожекторов. На экранах снова возникла ложа Счётной комиссии: красная, как свёкла, Офелия встала, она вращалась, как флюгер, во все стороны, с грацией ящерки кланяясь и принимая букеты цветов и поздравления. Над Офелией возвышался Тимми Пительман и со своей обаятельной улыбкой принимал из её рук цветы и запихивал их в большую корзину. Его лапища нежно и сладострастно поглаживала её спину и почти незаметно направляла её поклоны. И это тоже отразили бесстрастные телеэкраны, установленные перед каждым сектором. …Ввинтилась силонокулл-пауза…

На сцену вышли улыбающиеся Гилад и Ронен с гитарами в руках. Ширли, сидя между папой и мамой, с затаённой радостью наблюдала, как просто, не ломаясь, держатся оба артиста. Если бы и ребята смогли так же! – как было бы замечательно!

Раздались радостные и приветственные возгласы с разных концов "Цедефошрии": оказалось, что дуэт "Хайханим" знают и любят не только фиолетовые, но многие в Арцене. В ответ раздался оглушительный свист и презрительные вопли со стороны далетариев. Разумеется, в насмешливых репликах далетарии не обошли своим вниманием и форму одежды обоих артистов. Тиму пришлось сделать знак устроившимся неподалёку от сцены дубонам, чтобы они снизили накал несвоевременного возмущения.

Гилад объявил: "Дуэт "Хайханим"!" – и улыбнулся. Улыбнулся и Ронен.

Вдруг погасли прожектора, фонари и даже маленькие лампочки на столиках. Только кнопочки войтероматов перемигивались на столиках тусклым разноцветьем. Шмулик и Рувик вытащили ницафоны из кармана и включили их, как фонарики, направив слабые лучики на сцену. Но по сцене уже заметались и завертелись пронзительные лучи прожекторов, норовя попасть в глаза артистам. Гилад и Ронен вскинули гитары и запели. Не успели они пропеть первые такты, как их голоса неожиданно зазвучали глухо и тускло, а под конец и вовсе – как из бочки. Аккорды гитар словно бы канули, как в мутную речку топором… Шмулик тихо и упрямо, так, что его слышали только друзья, собравшиеся неподалёку от сцены, проговорил: "Наши всё равно нажмут фиолетовую кнопку! Мы и так их знаем, нам ни к чему этот дурацкий Турнир…" Рувик кивнул, потом шёпотом спросил брата: "Ведь мы не знали, что шофар запретят, правда?" Шмулик блеснул глазами: "Что? Ты о чём? Где ты видел у нас шофар? – и подмигнул Цвике. – Ты же слышал, что сказал Ронен! Мы подчиняемся правилам, экстренно и непредвиденно объявленным жюри перед самым выступлением!" Несмотря ни на что Гилад и Ронен всё-таки довели свою программу до конца, когда, к радости поклонников известного дуэта, их голоса и аккорды гитары вновь зазвучали красиво и мощно. Артисты улыбнулись зрителям, опустили свои гитары и поклонились, медленно направляясь за кулисы.

Шмулик и Рувик поманили Цвику с Нахуми за собой, и все четверо потянулись к лестнице.

Непредсказуемый триумф На пути подростков выросла шеренга высоких, широкоплечих дубонов. Мальчишки разминулись с Гиладом и Роненом, поэтому им никак не удавалось объяснить, что они – заявленный на Турнир квартет мальчиков и сейчас должны выступать. Дубоны не стали слушать мальчишек, просто принялись грубо отталкивать их от лестницы, ведущей на сцену. Рувик и Цвика упали, Шмулику и Нахуми с трудом удалось удержаться на ногах. Рувик вскочил и помог подняться Цвике. Оба они крепко удерживали каждый свой инструмент. К счастью, ни гитара Рувика, ни угав Цвики не пострадали, и каким-то чудом даже удалось не привлечь к инструментам внимания дубонов; впрочем, на первый взгляд, угав был похож на очень большую свирель. По решительному и агрессивному настрою дубонов, вставших у мальчишек на пути, было ясно, что настаивать не только бесполезно, но и небезопасно. Ребята в растерянности остановились. Они не знали, что дубоны получили относительно них особые инструкции. Гилад и Ронен, спускавшиеся со сцены, не сразу почуяли неладное. Чисто случайно Ронен увидел: цепочка как бы стеклянных глаз дубонов, стоящих сплочённым строем – локти вперёд, кулаки сжаты, на лицах свирепая решимость, – против четырёх мальчишек с растерянными и отчаянными лицами.

Шмулик понял: вот он, момент, о котором говорил Максим. Он чуть заметно тронул брата за локоть, и они почти одновременно запустили такринаторы ницафонов, не вынимая их из карманов. По другую сторону сцены раздался тихий, медленно возрастающий напевный звук – это означало, что двойной сигнал близнецов принят.

Дубоны рванули туда, оставив вход на сцену без присмотра. На лицах четверых сверкнули озорные улыбки.

Это произошло в момент, когда Ронен уже готов был ринуться ребятам на помощь.

Для него явился неожиданностью тихий, щемяще-заунывный звук, который поманил дубонов к противоположному выходу со сцены. Гилад с Роненом сначала оторопели, потом улыбнулись друг другу: мальчишки уже гуськом поднимались на сцену – впереди Шмулик, замыкающий Рувик, между ними Цвика и Нахуми.

Гилад подошёл к самому краю сцены и, стараясь перекрыть очередную силонокулл-паузу, громко заговорил: "Сейчас, согласно утверждённой конкурсной программе, выступает ансамбль подростков "Типуль Нимрац"!" Но тут голос Гилада как бы увяз в рыхлой вате – это Тим с некоторым опозданием запустил на фелиофоне уже опробованную в первом отделении программу, которой он только что придумал название – zalal-kol.

Сигнал проследовал к фанфарматору, тот словно очнулся – и сработал, как от него требовалось. Но через секунду-две откуда-то из глубины "Цедефошрии" прозвучало еле слышное, коротенькое ткуа – и Ронен закончил: "И вот они перед вами, наши юные артисты… Прошу внимания!" – и оба артиста спокойно ретировались, скрывшись в нервно колышущихся драпировках.

В ложе Жюри пронзительно зазвенел усиленный цакцаконом, взволнованный, пронзительный голосок Офелии Тишкер. Он гремел полными благородного возмущения фанфарами: "Вот, хаверим, образчик – не побоюсь этого слова! – фиолетового хулиганства на нашем Турнире! Мало того, что безголосые и бесталанные так называемые артисты (а по-нашему – шаманствующие халтурщики!) вторглись к нам со своими претензиями представлять на Турнире низкопробное трюкачество. Они ещё захотели внести в Турнир смуту и беспорядок, нагло качая права и подстроив проникновение на нашу сцену одурманенных шофарами малолетних хулиганов, известных своими безобразиями на всю Эранию! Неужели мы допустим это на нашем Турнире?!" Со стороны Далета раздались усиленные фанфарматором крики далетариев:

"Во-о-о-он! Пусть убираются! Задержать! Куда смотрят блюстители порядка и законности?!!" Галь вскочил – и попал в конус, освещаемый прожекторами. Взмахнув рукой, он громко завопил сорванным тенором: "Дубоны, за мной!!! Силонокулл и законность в опасности!" Вскочило ещё несколько дубонов, потрясая кулаками.

Казалось, потасовки не избежать… Тим тут же связался с Кошелем, коротко бросив:

"Не время, хавер…" Парни послушно уселись обратно на свои места.

Поднялся Мезимотес и, сделав успокаивающий жест, проникновенно произнёс: "Хасидский дуэт "Хайханим" был своевременно заявлен на наш Турнир, и поэтому он может продолжать своё выступление… если, конечно, им ещё не очевиден их безусловный провал. На мой взгляд, было бы честнее признать своё поражение и навсегда избавить нашу престижную сцену от своих… э-э-э… Но… Их право, раз уж их допустили до Турнира, додержаться до логического и отнюдь не победного конца.

Что же до подозрительной подростковой группировки, ёрнически назвавшей себя "Типуль Нимрац", то на них я не припоминаю никакой заявки. О-кей! Раз уж они на сцене…

Мы потом выясним, как им удалось это противозаконное внедрение. Сейчас мы не будем срывать Турнир. Позволим им сыграть несколько коротеньких песенок – мы же либералы и демократы! Пусть лишний раз продемонстрируют свой позор!"

Четвёрка, получив милостивое и высочайшее соизволение исполнить несколько коротеньких песенок, выстроилась дугой посреди сцены. Рувик и Нахуми вскинули гитары, Шмулик приложил к губам серебристый угав… И полилась мелодия: Цвика пел, Рувик подпевал на квинту ниже, подыгрывая на гитаре, спустя некоторое время к нему присоединился Нахуми. Цвика почти без паузы перешёл на флейту, которая красиво перекликалась с угавом Шмулика. Впервые над "Цедефошрией" звучали необычные звуковые сочетания: в мелодию флейты вплетались то аккорды гитар, то россыпь staccatto, издаваемая неведомым инструментом, внешне похожим на огромную свирель…

Фанфарматор Центропульта только и смекнул, что ситуация явно вышла из-под контроля, но долго не мог сообразить, что он должен делать в таком незапрограммированном случае. А тут ещё и команды ниоткуда не поступает. Только когда первая композиция группы почти завершилась, и над "Цедефошрией" плыли, угасая, последние звуки угава и флейты, он подумал, что вроде должен что-то делать, и, прежде всего, выключить секторальные экраны. До него вдруг дошло, что необычный, похожий на свирель, инструмент у губ медно-рыжего кудрявого мальчика с выразительными красивыми глазами издаёт наркотические вредоносные звуки того самого шофара, который вредно влияет на организм человека. Не далее, как сегодня об этом было заявлено официально.

А между тем такая же свирель оказалась у губ рыженького маленького солиста, и теперь они вместе исполняли двухголосную вариацию на тему той же мелодии.

Фанфарматор растерялся, окончательно позабыв про свои функции на Турнире. Только назавтра он с удивлением вспомнил, что в тот критический момент и шеф Тимми почему-то мышей не ловил (не реагируя на его, дежурного фанфарматора, странное бездействие), даже не послал никакой команды на Центропульт. Явный сбой секретной программы Турнира, казалось бы, отлично продуманной и отработанной…

Композиции сменяли одна другую – исполнители явно увлеклись! Они начали исполнять песни на тексты псалмов (которые, как Галь популярно объяснил брату, в эпоху силонокулла неприемлемы с точки зрения духовного здоровья современного, продвинутого общества). Это уже были не несколько коротеньких невинных песенок, которые либерально дозволил адон Мезимотес!

Тим, услышав звуки ужасного инструмента, остолбенел. Прошло несколько долгих минут, пока его пальцы припустили в лихорадочный бег по кнопочкам фелиофона.

Наглые юнцы на сцене уже закончили первую композицию, перешли ко второй, потом к третьей. Пока они исполняли вторую, а за нею и третью композицию, он перепробовал все файл-комбинации усовершенствованного zalal-kol-я, но… Жуткие свирели продолжали выводить свои рулады под аккомпанемент двух гитар, светло-рыжий шкет менял свирель на флейту – и обратно, а между тем два гитариста, мальчик и юноша, пели, пели, пели… Но почему молчит, онемев, ослепнув и оглохнув, совершенная компьютерная система эстетического воспитания масс, метко названная угишотрией? Почему дубоны сидят, как замороженные?

Пительман, погрязнув в фелиофоне в поисках выхода из создавшейся ситуации, не замечал, что за его спиной пристроились трое парней в картузах, надвинутых по самые брови. Двое из них по очереди манипулировали кнопочками ницафонов, тогда как один внимательно смотрел по сторонам. За ними почти невидимкой маячил бледный Максим Лев.

Тумбель не мог знать, что в антракте Гидон показал Максиму свою новую программу: запускаемая коротким звуком шофара, она должна была максимально усилить защиту от фелиоэффекта. Он помог загрузить её в ницафоны Максима, а тот загрузил в ницафоны друзей, растолковав им, что к чему. Максим загорелся идеей испытать программу и только пожалел, что получил её слишком поздно, после того, как Тумбель фелиоэффектом фактически сорвал в первом отделении выступления прекрасных музыкальных коллективов. Они с друзьями запустили программу первыми же звуками угава Шмулика, а теперь по очереди посылали короткие ритмические каскады, складывающиеся в мелодический файл. Образовалось мощное защитное поле непересекающейся виртуальной плоскости, которое полностью и надолго заблокировало фелиоэффект. Так у Тумбеля выбили из рук единственное средство, на которое он возлагал большие надежды, веря в его безграничные возможности подавления любых неугодных звучаний.

Бенци, Ноам и Ренана не сводили глаз с экрана. Бенци тихо пробормотал на ухо Ноаму: "Только бы не увлеклись ребята!.." – "Да… Что-то они, кажется, слишком смелые тексты выдают…" – откликнулся еле слышно Ноам. Но Ренана, подавшись вперёд и нервно сжимая руки, услышала и язвительно бросила: "Это что, у нас уже страна Тумбелия, где не рекомендуется петь псалмы?" Ноам смутился и ничего не ответил.

Последний звук очередной композиции "Типуль Нимрац" смолк. Одновременно по нескольким секторам "Цедефошрии" прокатился шквал аплодисментов. Не только в Юд-Гимеле, но и в других секторах люди вскакивали со своих мест, хлопали в ладоши и кричали:

"Вот оно! Самый лучший номер! Молодцы! Мо-лод-цы-и! Так дер-жать!" Со сцены это было отлично видно. Бенци, Гидон и старшие Неэманы, услышав продолжительный невнятный, но довольно громкий шум, встревожились: "Что бы это могло значить?" Когда нахлынула волна восторгов, в секторе неожиданно появился Максим в сопровождении трёх ухмыляющихся парней в картузах. Подарив радостную и озорную улыбку Хели, а потом и друзьям, он стянул картуз, под которым притаилась тёмная кипа, покрывающая мокрые от пота волосы. "Знакомьтесь: мои друзья – Зеэв, Бени, Эльяшив". Все трое застенчиво кивнули. Ирми протянул руку всем по очереди, задержав руку Бени в своей руке: "Мы не могли с тобой встречаться?" – "Могли! Я некоторое время крутился в "Самоваре", но спасибо Максу – он меня оттуда вовремя вытащил. Я и сам не понимаю, как попал в этот закрытый клуб, а ещё меньше понимаю, как мне удалось оттуда сбежать…" – "Да, считай, тебе повезло…" – отводя взгляд, проговорил Ирми. – "А это мой братишка, Ильюшка… – он указал на такого же чернявого парня, немного полнее и моложе него. – Он приехал в Арцену раньше меня, и это оказалось для меня просто спасением!" – "Постой, Макс сказал – Эльяшив!" – удивлённо пробормотал Ноам. – "Ну, да! Это он тут взял себе такое имя, а там, в России, он был Ильёй, – пояснил Максим, прибавив: – Не берите в голову, ребята. Зеэва я тоже иногда зову по старинке – Влад. Но он всё равно Зеэв!" – "Очень приятное знакомство!" – улыбнулся Бенци. – "Мы с ребятами сейчас занимаемся практическим воплощением идей Гиди – как видите, не без успеха… – и Максим подмигнул Гидону, который с некоторой настороженностью поглядывал на друзей Максима. – Гидон, после Турнира я хотел бы тебя свести с ними поближе!" – "Нет проблем! Надеюсь, ребята верные?" – "Других бы я сюда не привёл! – нахмурился Максим и тут же обратился к Доронам, вопросительно и с тревогой уставившимся на него, и весьма заинтригованным Неэманам-старшим: Ну, вы слышите, что делается? А-а-а… ну да… На этот экран, кроме сцены, они ничего не выводят… А мы… – и он кивнул в сторону всё ещё смущённой троицы, -…пробрались в такое место, где все сектора, как на ладони. Чуть не за спиной, считайте – на плечах у кешева! Мы видели: многим понравилось! Правда, Влад? Ну, о далетариях речи нет… Дубоны, естественно, в ярости, ждут команды – ведь без команды они…

Что с них взять – роботы! А команды пока нет!" – "Вот именно: пока…" – мрачно обронил Ноам. Максим, не обратив внимания на реплику, произнесённую тихим встревоженным голосом друга, продолжал, одаряя Бени восторженной улыбкой: "Особенно после того, как фелиофону Тумбеля удались все его мерзопакости с другими коллективами. Он же подавил почти все номера, кроме намеченных ими к победе!

Жаль, мы раньше не встряли… Правда, без шофара программа работает гораздо слабее, мало чего мы смогли бы…" – "Я был бы спокоен, если бы мальчики с миром вернулись сюда… Мне уже и победа не нужна, и весь этот шум… только бы после всего этого они не пострадали…" – с беспокойством проговорил Бенци. Мистер Неэман с удивлением, смешанным с тревогой, воспринятой от Бенци и Ноама, прислушивался к этой беседе, а Ирми наспех растолковывал родителям происходящее.

Впрочем, история с магазином Иммануэля уже чему-то научила мистера Неэмана.

Максим снова натянул свой картуз почти на самые глаза и, нежно погладив Хели по руке, сказал: "Нам пора на наш пост – отслеживать… Неизвестно, что им ещё в голову придёт, особенно после…" – и все трое исчезли, словно растворились в воздухе.

Как только раздались первые звуки угава Шмулика, члены Жюри застыли в шоке. Клим Мазикин не мог не отметить, что все четверо и впрямь великолепно владеют своими инструментами. Особенно исполнитель на огромной странной свирели, явный вожак группировки. О самом же инструменте, издающем агрессивные звуки шофара, которому они дали странное название угав, Клим ничего не слышал и не мог себе представить, что такое может существовать. Правильней и логичней было бы эту жуткую свирель назвать мультишофар! Впрочем, надо признать, что исполнение этих мальчишек выше всяких похвал – того и гляди, многие, если не большинство, захотят нажать фиолетовую кнопку! Особенно если вспомнить, как Пительман, обладатель незамутнённого музыкального восприятия, перестарался в первом отделении, исказив и подавив, насколько возможно, исполнение традиционных, стрим-нейтральных (на данном этапе!) ансамблей. А вот в самый нужный момент, во время выступления группы фиолетовых фанатиков, его хвалённое фелио не сработало!.. Клим оглянулся на арценских членов Жюри. Глаза Офелии словно бы превратились в круглые лужицы, брызжущие бурлящей кисло-зеленоватой жижей. Право же, было забавно видеть её свирепый оскал, когда она пожирала глазами Тимми, словно была готова разорвать его на части.

Такой провал! Кто мог ожидать?!

Тим, подбираясь поближе к сцене, с тревогой представлял реакцию боссов, сидящих в ложе Жюри. После короткой паузы зазвучали обе гитары и оба угава, один из которых в какой-то момент замолкал, и вместо него звучал мальчишеский звонкий голос, а потом – звуки флейты. Тим снова встрепенулся и вытянул руку с зажатым в ней фелиофоном, в сторону фиолетовых наглецов на сцене. Он поводил едва видимым дымчатым изображением носика Пиноккио, пока не направил его прямо на Шмулика, который, казалось, ни на секунду не отрывал от губ свой угав. "И когда дышать успевает, гадёныш!" – злобно прищурился Тимми. Он прижал фелиофон к груди, стараясь не сбить найденный ориентир, и его толстые пальцы нервно зашныряли по кнопочкам. На этот раз он решил запустить программу barrel (бочка), которая замышлялась как самая убойная и эффективная из всех программ фелиофона.

Неожиданно для него она сработала – слабо, не так, как предполагалось, но сработала!.. Вместо мелодии флейты в сопровождении гитар все вдруг услышали нечто, напоминающее рёв самолёта, идущего на посадку… в ту же бочку. Слева, из сектора элитариев, раздался громкий торжествующий рёв, только что не заглушающий те звуки, в которые технические ухищрения фелиофона превратили исполняемые мелодии. Сначала угасли звуки гитары Рувика, затем флейта Цвики зазвучала тускло и глухо, как будто звук с трудом пробивался через толстый слой рыхлой ваты… а потом и вовсе погряз в чём-то совсем уже рыхлом и непробиваемом. На пике торжества Тима (после жуткого разочарования!) слой рыхлой ваты неожиданно был прорван чистым звуком угава Шмулика (это у партии угава была длинная, на несколько тактов, пауза), и снова зазвучали гитары и флейта. Нахуми запел соло, слегка касаясь пальцами струн гитары. Вся "Цедефошрия" услышала чудесный голос самого маленького участника Турнира. Шмулик вздёрнул удивлённо брови, – он что-то не помнил, что они с Нахуми репетировали его партию голоса! – но уже не отрывал угав от губ и играл без перерыва, стараясь, впрочем, не заглушить пение мальчишки. И плыла, плыла над "Цедефошрией" чарующая мелодия.

Рути оцепенела, уставившись на сцену, откуда нёсся звонкий мальчишеский голос, глядя во все глаза на маленького рыжего мальчика, удивительно похожего на брата Арье в детстве. В глазах у неё заблестели слёзы, и она чуть слышно пробормотала:

"Да это же Цвика, мой племянничек, сынок Арье!.. А вон, смотри – Нахуми…

Подумать только! – он тоже поёт! Смотри, Моти: самый маленький с гитарой – тоже мой племяшек, сынок Амихая… Я и не знала, что у него такой чудный голос!" – "Стыдись, что у тебя такая родня!" – прорычал Галь, неожиданно оказавшись с братом за спиной матери. Гай не мог не поддакнуть, возмущённо добавив: "Уши паршивцам оборвать! Погоди: мы их поймаем и займёмся воспитанием! Не посмотрим, что маленькие!" – "Правильно! Учить надо смолоду, чтобы бандитами-антистримерами не выросли!" – зло прорычал Галь.

Ширли не выдержала: "Кто это вам позволит бить маленьких мальчиков? Родителям не позволяют, а вы…" – "Нам – позволено! Мы – дубоны, стражи законности и порядка в Эрании, и не только! Узнаешь, увидишь!" – и они вразвалочку направились в обход сектора, внимательно и с подозрением оглядывая каждый столик и заглядывая в глаза сидящим.

Рути, проводив сыновей влажными испуганными глазами, обернулась к Моти и умоляюще прошептала: "Ну, почему мы не могли бы снова с ними общаться? У меня хорошие братья, у них талантливые дети! А сестричка… О-о-о… Ну, почему, почему? Чего не помириться? Что нам мешает?" Моти указал ей глазами на фланирующих между столиками близнецов и робко пожал плечами. Он нежно приобнял жену и прошептал ей прямо в ухо: "Мы с тобой это потом обсудим, ладно?" Рувик тронул струны и тихо взял первые аккорды, а Цвика сделал шаг вперёд, смущённо улыбнулся и запел: "Я считаю полоски у зебры…", – а потом почти без паузы: "Упорхнув, словно птица из сети…". Рувик подхватил. Свою программу они все вместе завершили исполнением композиции "Колокольчики радости"…

Ширли зачарованно смотрела, как потрясающе держатся ребята на сцене, как изобретательно и зажигательно они обыграли свои номера. Когда зазвучала песня Рувика "Колокольчики радости", у неё на глазах выступили слёзы, и она забыла о том, что стоило бы от родителей, а тем более от братьев, скрыть свои чувства.

Впрочем, тем было совершенно не до неё…

Тим сверлил Шмулика и его угав сузившимися бледными глазами, в которых вскипала злоба. Он кипел от ярости, усиленной животным страхом: не без основания боялся он гнева Арпадофеля, которому твёрдо обещал безотказность и безграничные возможности фелио. И надо же – такой провал! Как только он не манипулировал фелиофоном, где только он с ним не устраивался! Но, к его изумлению и разочарованию, замешанному на дикой злобе, ничего сделать не мог. Во все сектора "Цедефошрии" со сцены продолжали литься чистые и красивые звуки флейты, аккомпанемент двух гитар, мальчишеские звонкие голоса и сильный юношеский баритон. И в них… вплетались звуки заклеймённого Офелией источника звуковой агрессии и звукового наркотика, одурманивающего слушателей, но гораздо богаче и мощней. Для Пительмана это, однако, не имело никакого значения. Его главной задачей было сделать всё, чтобы пригасить, исказив до безобразия звучание всех неугодных Жюри ансамблей, и, прежде всего, самых неугодных из них – "Хайханим" и вот этого… как-его-там? – "Типуль Нимрац"! "Ну, и название придумали паршивцы своей бандитской группировке! Этими зубоскалами пора всерьёз заняться – узнать, на что намекают!" Ну, почему ему так не повезло именно с фиолетовыми группами!

Ведь всех – надо, не надо, – ему удалось пригасить и даже, говорят, исказить!

А тут… звуки флейты вместе с этим непонятным угавом ни "в бочку не падали", ни "в зыбучей трясине не увязали". Да ещё и пробивали звуковую атмосферу и для голосов, и для гитары! Проклятый мальчишка, – конечно же, хулиган и антистример! – продолжал злодействовать на чудовищной дудке! И никак не заглушить, не растоптать, не уничтожить!.. А эта серая толпа невежд (кроме, пожалуй, верных элитариев!) застыла в восторге, а кое-кто дошёл до того, что вдруг начал бесноваться и – аплодировать!.. Происходило нечто ужасное, чего ни организаторы Турнира, ни Жюри, ни его верные фанфаризаторы с дубонами не могли предвидеть – а сейчас и не могут прекратить!.. Ни следа намёка на поглощение, или хотя бы искажение звучания проклятой дудки!.. Ещё и фанфарматор, как видно, прозевал и не отключил секторальные экраны, не поиграл должным образом с освещением? Уснул на посту, мерзавец, бездарь!.. (О том, что сам он не сразу начал действовать, как будто что-то его вогнало в паралич, Тим, конечно же, думать не хотел, "и вообще – это никого не касается…")

Как только отзвенели "Колокольчики радости", Шмулик и Рувик почувствовали: наступил момент поскорее и как можно незаметнее исчезнуть со сцены и постараться побыстрее вернуться к своим. Раскланиваясь во все стороны и пряча угав, Шмулик приобнял брата и Цвику, крепко ухватившего за руку Нахуми, и прошелестел одними губами: "Смываемся. Отступаем, ныряем в драпировки… Цвика, давай сюда свой угав… Вот так… Будьте готовы смыться со сцены… чтобы к дубонам не угодить.

Поняли?.." Воспользовавшись шквалом аплодисментов, поднявшимся после общего оцепенения, а затем и суматохой, охватившей "Цедефошрию" и выразившейся в начавшейся беспорядочной пляске мигающих огней, все четверо незаметно исчезли со сцены.

На Центропульте царила растерянность, отчего фанфарматоры не сразу сообразили, что лихорадочно мигающие огни только увеличивают суматоху и помогают злоумышленникам смешаться с толпой и скрыться.

Цвика и Нахуми тут же смешались с небольшой толпой непонятно откуда замельтешивших возле лестницы подростков в будничной одежде тусклых нейтральных оттенков, которые повлекли их за собой – к родным и друзьям. Путь обратно возбуждённым и разгорячённым мальчишкам показался гораздо короче. Они на ходу натягивали рубашки нейтрального цвета и из плотной ткани поверх концертных жилеток, заодно перевернув наизнанку фиолетовые кипы, оказавшиеся густо-чёрными.

Им навстречу попался Ронен и повёл их кратчайшей дорогой к сектору, надеясь уже на месте убедить их родных, что мальчики должны как можно скорее покинуть "Цедефошрию".

Он понимал, что ребята хотят к родным, услышать от них слова поощрения или утешения. Никто не заметил, что близнецы Дорон по дороге куда-то исчезли. Но об этом младшим участникам группы думать было некогда – они были и без того слишком возбуждены, а тут ещё столько всего происходило вокруг…