"Я убиваю" - читать интересную книгу автора (Фалетти Джорджо)

ДЕВЯТЫЙ КАРНАВАЛ

На кладбище — одни черные зонты.

В этот пасмурный день они кажутся перевернутыми тенями, проекцией земли, траурными мыслями, пляшущими над людьми, которые теперь, когда церемония окончена, медленно удаляются, стараясь с каждым шагом все больше увеличить расстояние между собою и мыслью о смерти.

Он смотрит, как гроб опускают в могилу, и ничто не меняется в его лице. Он впервые присутствует на похоронах того, кого убил. Ему жаль этого человека, он сочувствует его стойкой жене, видевшей, как муж исчез в сырой земле. Яма, принявшая его, рядом с могилой сына, напоминает ему о другом кладбище, другом ряд могил, других слезах, других страданиях.

Идет дождь, но не сильный и к тому же без ветра.

Он думает, что истории повторяются до бесконечности. Иногда кажется, будто они подходят к концу, но нет, меняются только действующие лица. Актеры другие, а роли остаются все те же. Человек, который убивает, человек, который умирает, человек, который не знает, человек, который наконец понимает и готов заплатить жизнью, лишь бы это произошло.

Все вокруг — безвестная толпа статистов, ничего не значащих людей, глупых обладателей пестрых зонтов, служащих не для укрытия, а лишь для поддержания шаткого равновесия нити, натянутой столь высоко, что оттуда и не видно, как внизу, под ними, земля усеяна могилами.

Он закрывает зонт, подставляя голову под дождь. Направляется к воротам кладбища, оставив на земле свои следы, отпечатки, слившиеся с чужими. Как всякое воспоминание, они рано или поздно тоже будет стерты.

Он завидует покою и тишине этого места — после того, как все уйдут. Думает обо всех этих мертвецах, лежащих недвижно в своих подземных гробах, с закрытыми глазами, со скрещенным на груди руками, с немыми губами, лишенных голоса, чтобы воззвать к живым. Думает об утешении, которое несет тишина, о мраке без всяких картин перед глазами, о вечности без будущего, о сне без сновидений и внезапных пробуждений.

Словно порыв ветра, охватывает его вдруг чувство жалости к самому себе и к миру, и скупые слезы наворачиваются, наконец, и на его глаза, смешиваясь с дождем. Это не слезы сожаления из-за чьей-то смерти. Это соленые слезы сожаления при воспоминании о прошлом — о светившем тогда солнце, о редких молниях в то лето, промелькнувшее, как легкий вздох, о редчайших счастливых мгновениях, какие хранятся в памяти так далеко, что кажется, будто их и не было никогда.

Он выходит из ворот кладбища, словно опасаясь услышать в любую минуту голос, множество голосов, которые позовут его обратно, как будто за оградой существует мир живых, к которому он не имеет права принадлежать.

Вдруг, словно пораженный неожиданной мыслью, он оборачивается и смотрит назад. И в раме, образованной воротами кладбища, видит, как на диапозитиве, стоящего у свежей могилы человека в темной одежде.

Он узнает его. Это один из тех, кто охотится за ним, одна из ищеек с разверзнутой пастью, что гонится за ним со злобным лаем. Он понимает, что теперь этот человек станет действовать еще решительнее, еще жестче. Он хотел бы вернуться, подойти к нему и все объяснить, сказать, что он совсем не преисполнен злобы, что действует не из желания отомстить, а только ради справедливости. И совершенно уверен, что только смерти дано восстановить ее.

Садясь в машину, которая увезет его отсюда, он проводит рукой по мокрым волосам.

Он хотел бы объяснить, но не может. Его долг еще не выполнен до конца.

Он — некто и никто, и его долг никогда не будет выполнен.

И все же, глядя сквозь стекло, по которому сбегают капли дождя, на людей, покидающих место скорби, глядя на эти замкнутые лица с подобающим случаю выражением, он задает себе вопрос — задает от усталости, а не от любопытства. Он спрашивает себя: кто же из них первым объявит ему, что все наконец окончено?

Никто не стоял у ворот, когда Фрэнк покидал кладбище.

И дождь прекратился. Там, наверху, на небесах, не было никакого милосердного бога. Только клубились белые и серые тучи, и ветер силился откопать в них жалкий голубой лоскуток.

Фрэнк подошел к машине, прислушиваясь к негромкому скрипу своих шагов по гальке. Сел и завел мотор. «Дворники» задвигались с легким шелестом, очищая стекло от остатков дождя. Вспомнив о Никола Юло, он застегнул ремень безопасности. На сиденье рядом лежала «Нис Матэн» с крупным заголовком на первой полосе: "Правительство США требует экстрадиции капитана Райана Мосса».

Сообщение о смерти Никола поместили внутри газеты, на третьей странице. Уход из жизни рядового комиссара полиции не заслуживал первополосных почестей.

Фрэнк взял газету и с презрением швырнул ее на заднее сиденье. Включил передачу и по привычке, прежде чем тронуться, посмотрел в зеркало заднего вида. Взгляд его упал на газету у спинки заднего сиденья.

У Фрэнка перехватило дыхание. Он вдруг почувствовал себя безумцем — из тех, что прыгают с вышки на резиновом канате. Он летел вниз, смотрел на землю, приближавшуюся с головокружительной быстротой, и не имел ни малейшей уверенности, что канат нужной длины. В душе его вознеслась немая мольба к любому, кто способен услышать ее, чтобы интуиция, только что озарившая его, не оказалась иллюзией, какую создают лишь зеркала.

Он соображал несколько секунд, а потом хлынул потоп. Целый каскад версий, ожидавших подтверждения, возник в его сознании, подобно тому как водный поток, расширив всей своей силой крохотное отверстие в плотине, прорывается мощным валом. Мелкие неувязки неожиданно нашли свое объяснение, многие детали, прежде оставленные без внимания, сложились в единую форму, и она прекрасно вписывалась в предназначенное ей пространство.

Фрэнк схватил мобильник и набрал номер Морелли. Как только Клод ответил, он обрушился на него со словами:

— Клод, это я, Фрэнк. Ты один в машине?

— Да.

— Хорошо. Я еду в дом Роби Стриккера. Езжай туда же, и никому ни слова. Мне надо кое-что проверить, и я хочу, чтобы ты тоже был.

— А что, возникла какая-то проблема?

— Я бы не сказал. Всего лишь небольшое подозрение, совсем крохотное. Но если я прав, тут-то и конец всей истории.

— Ты хочешь сказать…

— Увидимся у Стриккера, — прервал его Фрэнк.

Теперь он сожалел, что едет в частной машине, а не в полицейской со всеми ее атрибутами. Пожалел, что не потребовал мигалку на магните, чтобы поставить на крышу в случае необходимости.

И стал корить себя — как он мог оказаться таким слепым? Как мог допустить, чтобы его личные чувства помешали ясно оценить ситуацию? Он видел то, что хотел видеть, слышал то, что хотел услышать, соглашался с тем, с чем приятно было согласиться.

И все расплатились за последствия. Никола — первый.

Пошевели он вовремя мозгами, может, сейчас Юло был бы жив, а Никто давно сидел бы за решеткой.

Когда он приехал к кондоминиуму «Каравеллы», Морелли уже дожидался его у входа.

Фрэнк оставил машину тут же на улице, не обращая внимание на знак, запрещающий стоянку. Как ветер, промчался он в дверь мимо Морелли, и тот, ни слова не говоря, поспешил за ним. Они остановились у швейцарской, и консьерж, увидев их, изменился в лице. Фрэнк оперся о мраморную стойку.

— Ключи от квартиры Роби Стриккера. Полиция.

Уточнение было излишним. Консьерж прекрасно помнил Фрэнка. У него опять встал комок в горле — более чем очевидное тому подтверждение. Морелли достал значок, и это окончательно открыло и без того уже распахнутые двери. Пока поднимались в лифте, Морелли рискнул заговорить.

— В чем дело, Фрэнк?

— В том, что я идиот, Клод. Невероятный, жуткий идиот. Не трать я столько времени на копание в себе, мы бы давно… — Он осекся.

Морелли ничего не понимал. Они подошли к двери, опечатанной полицией. Фрэнк в ярости сорвал тонкие желтые полоски. Открыл дверь, и они вошли в квартиру.

Здесь попрежнему ощущалась та неотвратимость, какая всегда остается на месте убийства. Сломанная рама от картины на полу, пятна на ковровом покрытии, следы, оставленные криминалистами, металлический запах спекшейся крови — все напоминало о тщетной попытке человека избежать смерти, уклониться от лезвия ножа и ярости своего палача.

Фрэнк решительно направился в спальню. Морелли увидел, как он, переступив порог, замер и принялся внимательно осматривать комнату. Кровь на мраморном полу была вымыта, но следы на стенах оставались свидетельством преступления, совершенного здесь.

Постояв некоторое время, Фрэнк обошел кровать и, к изумлению Морелли, улегся на пол точно так, как лежал труп Стриккера, — по контуру, обозначенному криминалистами на мраморном полу. Фрэнк лежал так довольно долго, иногда немного поворачивая голову, глядя прямо перед собой и изучая что-то, по-видимому ясное только ему.

— Вот, проклятье. Вот…

— Что вот, Фрэнк?

— Дураки, мы все были дураки, и я — первый. Мы смотрели на все сверху, а ответ надо было искать внизу.

Морелли ничего не мог понять. Фрэнк вскочил.

— Поехали! Нужно проверить еще одну вещь.

— Куда?

— На «Радио Монте-Карло». Если я правильно все увидел, ответ там.

Они выбежали из квартиры. Морелли смотрел на Фрэнка так, будто видел его впервые. Казалось, ничто на свете не могло усмирить неистовство американца.

Едва ли не бегом они пересекли нарядный вестибюль кондоминиума, бросив ключи консьержу, почтительно привставшему при их появлении. На улице сели в машину Фрэнка, возле которой уже стоял агент в форме со штрафной квитанцией наготове.

— Оставь, Ледюк, служебная.

Агент узнал Морелли.

— А, это вы, инспектор. Хорошо.

Он отдал ему честь, приложив руку к кепи, когда машина уже сорвалась с места и втиснулась в поток транспорта, не собираясь никого пропускать вперед. Проезжая мимо порта, Фрэнк подумал, что все началось тут, на яхте с трупами, которая появилась у причала, словно корабль-призрак.

Если он прав, то эта история должна завершиться там же, где началась. После охоты за безликими тенями настало время охоты за людьми, а у них всегда есть лицо и имя.

Они так летели к зданию «Радио Монте-Карло», что шины скрипели по асфальту, уже высушенному бледным солнцем, проглянувшим сквозь тучи.

Бросили машину возле сходней у какой-то яхты. Морелли, казалось, заразился спешкой от Фрэнка, говорившего что-то непонятное. Инспектор старался лишь поспевать за ним и ждал, когда тот выразиться определеннее.

Позвонили у подъезда, и как только секретарь открыла им дверь, бросились к грузовому лифту, который, к счастью, был внизу.

Поднялись на радио, где их встретил Бикжало.

— Что случилось, Фрэнк? Почему вдруг в такое вре…

Фрэнк решительно отодвинул его и проследовал дальше. Морелли пожал плечами, как бы извиняясь за поведение американца. Фрэнк обошел секретарский стол, за которым сидела Ракель и где стоял Пьеро со стопкой архивных компакт-дисков. Остановился у стеклянной стены, за которой змеились кабели телефонной и спутниковой связи.

Фрэнк повернулся к Бикжало. Тот вместе с Морелли едва поспевал за ним, ничего не понимая.

— Откройте эту дверь.

— Но…

— Делайте, что говорю!

Тон Фрэнка не допускал никаких возражений. Бикжало распахнул створки. Фрэнк замер на мгновение в растерянности перед сплетением проводов. Потом принялся что-то искать на ощупь под полками, где размещались линейные искатели телефонных линий.

— Что происходит, Фрэнк? Что ты ищешь?

— Я тебе сейчас объясню, Клод, что я ищу. Мы все тут с ума посходили, пытаясь перехватить телефонные звонки этого ублюдка. И ни в жизнь не нашли бы, откуда он звонит. И знаешь, почему?

Фрэнк, похоже, нашел, что искал, — просунул руку под одну из металлических полок и принялся что-то с силой выдергивать, стараясь достать какой-то предмет, прикрепленный там. Наконец, это ему удалось. В руках у него оказалась плоская металлическая коробка размером не больше двух пачек сигарет. От нее тянулся провод, заканчивавшийся телефонным разъемом. Коробка была обернута темной изоляционной лентой. Фрэнк показал ее изумленным Бикжало и Морелли.

— Вот почему мы не могли перехватить ни один из звонок, поступавший на студию. Этот подонок вел разговор отсюда, изнутри!

Фрэнк говорил с волнением человека, который должен спешно объяснить нечто очевидное, но требующее слишком много слов, а ему не терпелось сказать все сразу.

— Вот как это было. Не Райан Мосс убил Стриккера… Мне так хотелось, чтобы это оказался он, что другие версии я даже не рассматривал. А Никто еще раз проявил свою дьявольскую хитрость. Он дал нам наводку с двойным ключом, одинаково подходившим и к Роби Стриккеру, и к Григорию Яцимину. И после этого спокойно стоял у окна и ожидал. Когда же мы всеми силами, какие у нас были, принялись охранять Стриккера, он преспокойно отправился убивать Яцимина. А когда труп танцовщика был обнаружен, и мы перестали охранять Стриккера, кинувшись на место преступления, Никто приехал в «Каравеллы» убивать и его.

Фрэнк замолчал.

— Именно это было его истинной целью. Он хотел убить и Стриккера, и Яцимина в одну ночь!

Бикжало и Морелли, казалось, окаменели.

— Когда он убивал Стриккера, они схватились врукопашную. В драке Никто поранил лицо Стриккера. Никто не взял его лицо, потому что оно было повреждено и не годилось для его целей, неважно каких. Он покинул квартиру в уверенности, что Стриккер мертв, но бедняга был еще жив и успел написать кровью свое послание…

Рассказывая о том, как разворачивались события, Фрэнк словно складывал детали мозаики.

— Роби Стриккер хорошо знал ночную жизнь Монте-Карло и всех ее персонажей. Значит, он знал и своего убийцу, но возможно, не смог припомнить его имя. Хотя ему было известно, кто он и чем занимается…

Фрэнк помолчал, давая всем возможность осознать услышанное. Затем заговорил снова, уже спокойнее, едва ли не скандируя слова.

— Давайте представим, как все было. Стриккер лежит на полу, смертельно раненый, левая рука сломана. Из такого положения он видит — я сам проверил — свое отражение в зеркальной стене ванной комнаты, дверь туда открыта. Он пишет то, что ему известно, глядя на свое зеркальное отражение, правой рукой, а ею он никогда не писал. Вполне естественно, что он писал свое послание в зеркальном отражении, но увы, умер, не успев завершить его…

Фрэнк схватил Бикжало и Морелли, молча уставившихся на него, за руки и потащил к зеркалу, висевшему в режиссерской аппаратной на противоположной стене, и ткнул пальцем в красное табло, отраженное на сверкающей поверхности.

— Он хотел написать не «RIAN» — «РАЙАН», а «ON AIR» — «В ЭФИРЕ». Это сигнал высвечивается на табло, когда передача звучит в эфире! Мы увидели какой-то непонятный знак в начале письма и подумали, что он лишен смысла, возможно, судорожные, предсмертные каракули… Однако тут есть свой смысл. Стриккер умер, не дописав букву «О».

— Ты хочешь сказать, что…

Морелли явно не мог поверить своим ушам и глазам. Бикжало, белый, как покойник, схватился за лицо, пальцы судорожно оттянули кожу, отчего вытаращенные глаза его, казалось, вылезали из орбит, еще более подчеркивая его потрясение.

— Я хочу сказать, что мы жили рядом с дьяволом и ни разу не почувствовали запаха серы!

Фрэнк указал на коробку, которую держал в руках.

— Вот увидите, когда разберутся с этой штукой, окажется, что это самый обычный транзисторный приемник, и мы никогда не запеленговали бы его, потому что он работает на частоте, о которой мы даже не думали. Никто и не вспомнил о такой старой системе. И скорее всего, тут внутри есть таймер ими какая-нибудь другая дьявольская штука, которая включала прибор в нужное время. А кроме того, телефонный сигнал не обнаруживался еще и потому, что прибор этот был расположен до входа в АТС, где подключены наши определители. Никто передавал телефонные разговоры, записанные заранее, единственному человеку, который понимал, какие надо задать вопросы, поскольку знал ответы заранее…

Фрэнк порылся в кармане и достал фотографию пластинки Роберта Фултона.

— А это последнее доказательство моего легкомыслия. В поисках ответа иногда не замечаешь очевидного. Я хочу сказать, что детский мозг остается детским, даже если он и в голове взрослого парня. Пьеро!

Мальчик дождя выглянул, словно марионетка, из-за деревянной загородки, отделявшей письменный стол секретарши от компьютерщиков.

— Подойди сюда на минутку, пожалуйста.

Вытаращив глаза, Пьеро подошел своей слегка дергающейся походкой. Он слышал взволнованные слова Фрэнка, но не очень понял их смысл, однако тон испугал его. Он робко приблизился, словно опасаясь услышать какие-то упреки.

Фрэнк показал ему фотографию.

— Помнишь эту пластинку?

Пьеро кивнул, как всегда, когда отвечал на вопросы.

— Помнишь, я спросил тебя, есть ли такая пластинка в комнате, и ты сказал, что нет? Я велел тебе никому ничего не говорить, потому что никто не должен был знать про нее, это был наш с тобой секрет. Сейчас я спрошу тебя кое о чем, и ты должен сказать мне правду…

Фрэнк дал Пьеро время понять, что он от него нужно.

— Ты говорил с кем-нибудь об этой пластинке?

Пьеро опустил глаза. Фрэнк повторил вопрос.

— Ты говорил с кем-нибудь об этом, Пьеро?

Голос Пьеро, казалось, донесся откуда-то из-под земли, а точнее из-под его ног, на которые он теперь уставился.

— Да.

Фрэнк положил руку ему на голову.

— С кем говорил?

Парень поднял голову. В глазах его стояли слезы.

— Ни с кем об этом не говорил, клянусь.

Он помолчал, обводя взглядом смотревших на него мужчин.

— Только с Жан-Лу…

Фрэнк взглянул на Бикжало и Морелли. На его лице были написаны и огорчение, и торжество.

— Месье, нравится вам или нет, Никто — это Жан-Лу Вердье!

В комнате воцарилась гробовая тишина.

За стеклом режиссерской аппаратной сидела перед микрофоном диджей, Луизелла Беррино и вела свою передачу. За окнами комнаты, где они находились, раскинулся порт и весь город. Солнце вновь освещало людей, деревья, влажные листья, стоящие на якоре яхты,. Шла нормальная жизнь: люди разговаривали, улыбались, слушали музыку, о чем-то спорили, мужчины вели машины, женщины гладили, служащие сидели в своих офисах, парочки занимались любовью, молодежь училась.

Здесь же, в этой комнате, казалось, нечем стало дышать, солнечный свет превратился в безнадежное воспоминание, а улыбка — в навсегда утерянное драгоценное благо.

Морелли очнулся первым. Схватил мобильник и, нервно дергая пальцем, набрал номер полицейского управления.

— Алло, говорит Морелли. У нас «код одиннадцать», повторяю — «код одиннадцать», адрес: Босолей, дом Жан-Лу Вердье. Предупреди Ронкая и скажи ему, что объект — это Никто. Ты все понял? Он знает, что делать. И свяжи меня сразу же с дежурной машиной, что стоит там…

Бикжало опустился на стул за компьютерным столом. Казалось, он постарел на сто лет. Видимо, вспоминал каждый случай, когда оставался наедине с Жан-Лу Вердье, не подозревая, что рядом с ним убийца, отличающийся нечеловеческой жестокостью. Фрэнк в волнении метался по комнате, словно лев в клетке.

Наконец связались по рации с дежурной машиной.

— Говорит Морелли. Кто ты и кто еще там с тобой?

По лицу было видно, что ответом он остался доволен. Наверное агенты годились для чрезвычайной ситуации.

— Вердье дома?

Пока он слушал ответ, на скулах его ходили желваки.

— Сорель у него в доме? Ты уверен?

Снова ожидание.

— Неважно. Послушай внимательно, что я тебе сейчас скажу и не надо никаких комментариев. Жан-Лу Вердье — это Никто. Повторяю: Жан-Лу Вердье — это Никто. Нет нужды напоминать тебе, как он опасен. Вытащи Сореля под каким-нибудь предлогом из дома. Ни в коем случае не дайте объекту покинуть дом. Расположитесь так, чтобы все выходы были под контролем, но чтобы это не привлекло его внимания. Мы сейчас приедем с подкреплением. Ничего не предпринимайте до нашего приезда. Ты все понял? Ничего!

Морелли выключил связь. Фрэнк торопил.

— Поехали.

Они бросились к дверям. Видя, как они спешат, Ракель заранее щелкнула замком. И тут из соседней комнаты донесся взволнованный голос Пьеро. При мысли, вдруг мелькнувшей у него, Фрэнк почувствовал, что сейчас умрет.

Нет, сказал он себе, не сейчас, глупый мальчишка, не сейчас. Не говори мне, что мы пропали из-за твоей излишней доброты…

Он распахнул стеклянную дверь и оцепенел. Пьеро стоял с залитым слезами лицом и рыдал в трубку:.

— Тут говорят, что ты плохой человек, Жан Лу. Скажи мне, что это не так, прошу тебя, скажи мне, что это неправда…

Одним прыжком Фрэнк оказался рядом и вырвал у него трубку. Поднес к уху.

— Алло, Жан-Лу, это Фрэнк. Ты слышишь меня?..

Трубка помолчала, потом Фрэнк услышал щелчок, и связь прервалась. Пьеро опустился на стул и разревелся. Фрэнк повернулся к Морелли.

— Клод, сколько человек дежурят у дома Жан-Лу?

— Трое, двое снаружи, один внутри.

— Подготовка?

— Первоклассная.

— Хорошо. Немедленно позвони им и объясни ситуацию. Скажи, что фактор неожиданности пропал и объект предупрежден. Агент, который находится внутри, в опасности. Пусть как можно осторожнее войдут в дом и в случае необходимости применят оружие. Но не стрелять, лишь бы ранить, понятно? Мы же постараемся не опоздать.

Фрэнк и Морелли выскочили из комнаты, оставив Бикжало и Ракель онемевшими от потрясения.

Несчастный заплаканный Пьеро опустился на стул да так и остался на нем, словно кукла, уставившись в пол — на осколки своего вдребезги разбитого кумира.