"История Хэйкэ" - читать интересную книгу автора (Ёсикава Эйдзи)

Глава 32. Улица торговцев волами

— Ёмоги, Ёмоги!

Улица торговцев волами, как ее называли местные жители, проходившая близ ворот на Шестую улицу, представляла собой широкую дорогу, по сторонам которой выстроились хижины бедняков. В них уже жужжали летние мухи. Было достаточно жарко, чтобы горожане потели, а ветер разносил вонь от испражнений людей и животных по всей округе.

— Это вы, добрый Монгаку?

Зоркие глаза Ёмоги отыскали в толпе знакомую фигуру. Монгаку пробирался в столпотворении людей, обутый в поношенные сандалии. Он был без шляпы и без мешка с пожитками паломника.

— Мы опять случайно с тобой встретились!

— Да, уже в который раз.

— Помнится, я видел тебя плачущей на дороге из Ямато. Ты искала свою хозяйку Токиву.

— Затем мы снова встретились в начале этого месяца в храме Киёмидзу на священный день Каннон.

— Да, по милости Будды! Ты посещала часовню вместо своей госпожи?

— Я только начала ходить туда. Мне нужно посещать часовню сто дней, чтобы совершить особый ритуал молитв Каннон.

— Почему ты все время ходишь туда вместо госпожи? Почему она не делает это сама?

— Потому… — начала Ёмоги, бросив на Монгаку укоризненный взгляд, и затем продолжила: — Какого ответа вы ожидаете на свой вопрос?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да она боится выйти даже в сад! Она не хочет видеть людей, не хочет, чтобы они видели ее.

— Так она заболеет неизлечимой болезнью. Ее что-то гложет. А как насчет стихов, которые я прислал ей через тебя? Она прочла их?

— Да, я передала ей стихи, когда она еще находилась в тюрьме под присмотром Айтого. Кажется, один отрывок звучал так… — Ёмоги процитировала стихи.

— Правильно. Ты хорошо выучила их!

— Стихи все время находятся на ее столике для письма.

— Здесь нам нельзя стоять. Смотри, сюда идет целое стадо быков.

Монгаку взял Ёмоги под мышки и перенес на край дороги. Позади них дома, окаймлявшие дорогу, имели общий забор. Около него паслись быки и лошади. Сегодня торговцы вывели свой скот на продажу. Мимо Ёмоги и Монгаку проходило еще одно стадо, когда девушка вдруг вцепилась в рукав монаха и попыталась спрятаться за его спиной. Неряшливо одетый человек, гнавший перед собой быков, бросил жесткий испытующий взгляд на Ёмоги, когда проходил мимо, затем обернулся и еще раз посмотрел на девушку.

— Кто это?

— Это дядя госпожи Токивы.

— Ба, да это тот негодяй, который пытался получить вознаграждение от хозяина Рокухары за то, что обманом завлек Токиву и трех ее детей в столицу?

— Он — злодей. Его взгляд заставляет меня дрожать от страха. Как вы думаете, он узнал меня? Что мне делать, если узнал?

Монгаку, все еще странствующий монах, не приставший ни к одному монастырю или храму, проводивший много времени в Кумано или у водопада Нати, посещая храмы других религиозных школ, вернулся в столицу. За три года он не виделся ни с одним из своих столичных друзей и с изумлением узнал, что его старый приятель Киёмори приобрел огромную власть. Высокое положение друга молодости вызвало у Монгаку сложные чувства. Он не разделял общие настроения в пользу Киёмори. Не пойдет ли его приятель по военной академии по стопам своего знаменитого предшественника Синдзэя? Возможно ли, чтобы этот «недалекий парень», каким он считался среди соучеников, стал вершителем судеб страны? Не обернутся ли фарсом его амбиции? И все же Монгаку испытывал удовлетворение от того, что сословие воинов, когда-то отодвинутое на периферию общественно-политической жизни, теперь не уступало по влиянию аристократии.

— Куда мы идем, добрый Монгаку? — спросила Ёмоги, все еще не отпуская рукав монаха. Она испуганно оглядывала полуденную толпу.

Монгаку рассмеялся:

— Все еще боишься торговца быками?

— Боюсь, что он будет преследовать меня, боюсь за свою госпожу.

— Ты предана ей так же, как мой друг Асатори экс-императору Сутоку.

— Асатори, смотритель Дворца Ручья под ивой?

— Да, ты не забыла, как раньше приходила к нему за водой?

— Меня всегда волновало, что с ним.

— Он живет недалеко отсюда, в полуразвалившейся хибаре.

— Я не знала об этом.

— В прошлом году он съездил на остров Сикоку, чтобы навестить своего господина в изгнании. Иногда я встречаю его на улицах, в местах, где он играет на флейте. Бедный парень!

— О нет! Он — добрейший из людей. Таким он был для меня и многих других.

— Сколько тебе было лет, когда ты познакомилась с ним?

— Двенадцать.

— Значит, теперь тебе шестнадцать?

— Да, шестнадцать… — ответила Ёмоги, внезапно покраснев. — Вы не собираетесь навестить его сейчас?

— Нет, я иду помолиться на могиле старушки, с которой был знаком.

— Кем была эта старушка?

— Сколько много вопросов! Эта старушка была матерью Кэса-Годзэн.

— А кто такая Кэса-Годзэн?

— Вряд ли тебе это будет интересно. Тебя еще не было на свете, когда она жила. Когда Кэса-Годзэн умерла, ее мать покончила жизнь самоубийством. А я, не заслуживающий права жить, все еще живу. Ежедневные молитвы и посещения каждый месяц ее могилы не в состоянии загладить мою вину. Я должен сеять добро, чтобы заслужить прощение. Скажи, Ёмоги, что мне делать?

— Не понимаю, добрый Монгаку, о чем вы говорите.

— Думаю, тебе и не нужно понимать. Я просто бормочу про себя. Беседуя в таком духе, мы, пожалуй, можем навестить Асатори. Правда, не знаю, дома он или нет.

Монгаку и Ёмоги продолжили путь по засоренному грязному переулку, где каждый шаг поднимал рой мух. Стаи ребятишек перегораживали им дорогу — детишки с гноящимися глазами и ранами. Каждый из них был болен той или иной болезнью. Из грязных лачуг слышались пьяные крики, истеричные возгласы ссорящихся супружеских пар.

— Это тот самый дом, — сказал Монгаку, останавливаясь возле обветшалой хижины. Ее крыша была придавлена камнями, карниз местами провисал, на стенах обвалилась штукатурка, обнажив бамбуковый остов. Вместо двери вход в хижину закрывала подвешенная соломенная циновка, под окном пробивались побеги бамбука и сорняки.

Похоже, что внутри дома кто-то был.

— Асатори, ты дома? — спросил Монгаку, отодвигая соломенную циновку и входя внутрь хижины.

У окна сидел ее хозяин, читая книгу, лежавшую на плетеной корзине. На голос он обернулся.

— А, заходите, заходите, — пригласил Асатори гостей и уставился на Ёмоги, стоявшую позади Монгаку. Глаза хозяина хижины округлились от удивления. Он не видел девушку с тех пор, как они встречались во Дворце Ручья под ивой. Это были теплые сердечные беседы в обстановке, когда вокруг господствовали жестокость и насилие.

— Асатори, я не знала, что вы живете здесь!

— Как ты повзрослела, Ёмоги! Тебя не узнать.

— Вы тоже изменились, Асатори. Постарели.

— Сильно постарел?

— Не очень. Вы больше не смотритель дворца?

— Нет, но я остаюсь им в душе до самой смерти.

— Вы знаете, что говорят люди о Дворце Ручья под ивой? Будто каждую ночь на руинах дворца звучит музыка и дух ссыльного императора бродит среди деревьев. Люди боятся приближаться к этому месту.

— В то время дом твоей госпожи не пострадал, но, видимо, это случилось во время последней войны?

— Да, он сгорел дотла. Мы были вынуждены бежать из столицы, спасая свои жизни.

— Вам, наверное, было нелегко.

— Не столько мне, сколько моей госпоже и детям.

— Я не раз слышал о ее дяде, торговце быками, довольно известной личности в нашем квартале.

— О, и вы слышали об этом злодее, Асатори! — воскликнула Ёмоги с дрожью в голосе.

Они так увлеклись разговором друг с другом, что забыли о присутствии Монгаку. Оставшись вне беседы, монах взял книгу, которую читал Асатори, и начал ее перелистывать. Его разбирало любопытство — почему бывший смотритель дворца изучает труды по медицине. Монгаку просматривал книгу за книгой, лежавшие на корзине. Все они были медицинского содержания. Странный парень, более странный, чем Монгаку мог представить себе. Придворный музыкант превратился в слугу — смотрителя дворца. Однажды он удивил Монгаку, сказав, что присоединился к бродячей труппе кукольников. И вот он изучает труды по медицине. Монгаку поражался сложности его натуры.

— Ну, вы наконец наговорились? — спросил Монгаку, улыбаясь.

— Боюсь, Монгаку, я был невежлив.

— Асатори…

— Да?

— Ты изучаешь медицину?

— Да, когда располагаю временем.

— Ты ведь слишком занят в труппе кукольников.

— Нет, нет, дай мне объяснить. Пока я еще не могу жить за счет медицинской практики, поэтому я подрабатываю игрой на флейте в кукольных спектаклях и обучением игре на бубне и барабане. Приходится заниматься многими вещами сразу.

— Гм-м, ты — разносторонний парень.

— Верно. У меня возникает много идей, которые хочется реализовать.

— Почему бы тебе не вернуться ко двору и не стать снова дворцовым музыкантом?

— Я бы вернулся, если бы двор был другим.

— Значит, ты собираешься постепенно освоить врачебную практику?

— Я еще не решил окончательно. Но вокруг меня столько бедняков и неграмотных людей, что думаю, стоит стать странствующим монахом, как ты, и заняться лечением больных.

— Гм-м, понимаю и разделяю твои чувства. Ты — подходящий человек для добрых дел. Аристократы и богачи могут позволить себе лекарей и лекарства, беднякам же остается дожидаться смерти.

— Совершенно верно. Я захожу в эти лачуги и непременно обнаруживаю в них больных. У этих людей нет надежды. Когда нет достаточно еды, чтобы накормить здоровых, больные обречены на то, чтобы их оставляли умирать в горах, а затем сбрасывали в реку.

— Возможно, я сильно отстал в развитии от тебя, Асатори.

— Что ты имеешь в виду?

— Твою способность любить и сочувствовать ближнему. Ты заставляешь меня мучиться угрызениями совести.

— Вздор, Монгаку! Как ты знаешь, я родился музыкантом и могу играть практически на всех музыкальных инструментах. Но я не настолько учен, как ты, и с трудом постигаю премудрости этих книг.

— Боюсь, твои трудности возникают из-за отсутствия хорошего лекаря, разбирающегося в медицине. Я найду хорошего врача, который поможет тебе овладеть этой профессией.

— Буду тебе очень признателен. Но захочет ли он помочь мне?

— Да. Есть такой человек. Он — известный ученый из Медицинской академии. Он очень стар и живет на пенсию недалеко от столицы. Возьмешь у меня рекомендательное письмо и тогда точно узнаешь, захочет ли он обучать тебя.

Не теряя времени, Монгаку пододвинул к себе прибор для туши и написал письмо.

Пока Монгаку и Асатори были заняты беседой, Ёмоги молча сидела, занятая мыслями о Томидзо. Потом стала торопиться домой.

— Асатори проводит тебя, — подбодрил ее Монгаку. — Я бы сам проводил, но меня могут задержать воины из Рокухары. Асатори, ты ведь пойдешь с Ёмоги?

— Конечно, — отозвался с готовностью Асатори, увидев тревожное выражение на лице Ёмоги.

Из хижины они вышли втроем, Монгаку расстался с Ёмоги и Асатори на перекрестке дорог близ Улицы торговцев быками.

Когда Ёмоги и Асатори пошли по пустынным улицам, девушка заметила, что за ними следуют два незнакомца. Однако она не придала этому значения, поскольку ни один из них не был Томидзо.

— Вон там, — сказала она, сделав жест рукой, — дом моей госпожи Токивы.

Девушка остановилась, опечалившись тем, что ее прогулка с Асатори была так коротка.

— До встречи, — попрощалась она со своим спутником, побежала и скрылась за воротами домика.