"История Хэйкэ" - читать интересную книгу автора (Ёсикава Эйдзи)

Глава 31. Ворона

БАМБОКУ отправил одного из своих служащих в западные кварталы столицы, где пустовал особняк, построенный каким-то сановником для своей наложницы. Посыльному было поручено без промедления купить дом. Сделку заключили на следующий день после отлучения Красного Носа от посещений Рокухары. У Бамбоку имелось более чем достаточно возможностей быстро обустроить внутренние покои дома. В кареты, на повозки и тачки были погружены спальные принадлежности, кухонная утварь и украшения. Весь день Нос занимался разбивкой сада по своему вкусу, оформлением и даже уборкой комнат. К наступлению темноты стояли на месте все ширмы, висели где положено занавеси. Одна маленькая комната была превращена в молельню, где находился изящный столик для письма.

«Да, денек выдался напряженный! Мы неплохо справились с обустройством домика. Он должен ей понравиться», — удовлетворенно вздохнул Нос, оглядывая проделанную работу при свете свечи, установленной на высокой стойке.

В это время появился гость. Он оставил карету вместе со слугами в роще на благоразумном расстоянии от домика. Это был Киёмори.

— Великолепно, просто замечательно! И полная тишина! Уютный, маленький садик с чистой протокой, — отпускал замечания Киёмори, проходя по комнатам и бросая по сторонам взгляды.

— Как вы находите жилище, господин?

— Прекрасно обустроенный домик, и в такое короткое время!

— Ваши слова, мой господин, самая лучшая награда для меня. Я заслужил гнев госпожи, а вы подгоняете меня приказами сделать быстро и в полной тайне то, что вызывает ее неприязнь… В эти двое суток я не спал ни минуты.

— Теперь с этим покончено. А как насчет переезда Токивы?

— С этим придется подождать до завтрашнего вечера, когда опустеют улицы. Тогда я позабочусь о ее переезде.

— Понимаю. Стало быть, данную проблему можно выкинуть из головы. Теперь тебе нужно проследить за тем, чтобы об этом доме люди меньше болтали и чтобы Токива ни в чем не нуждалась.

— Вы уже уезжаете?

— Некоторое время меня здесь не будет — дома трудности, — пояснил Киёмори с кислой миной на лице, хотя уезжал он очень довольным.

Хозяин Рокухары, как и предупреждал, не показывался в домике. Следовало ожидать, что Токико будет некоторое время предельно бдительной. Но, кроме того, у него при дворе оказалось слишком много дел, чтобы можно было выкроить время для вечерних посещений домика по дороге домой.

Между тем Нос аккуратно посещал домик утром и вечером, справляясь о здоровье Токивы и о том, удобно ли ей. Он был сама предупредительность.

— Господин Киёмори не приходил еще ни разу, госпожа? Нет? Надо же, какой невнимательный!

Токива, однако, вспоминала Ёситомо и сыновей. Из окна она видела очертания горы Курама и небо над тем местом, где находились ее дети. Окружавший комфорт с каждым днем все более тяготил ее. Не было дня, когда бы она не становилась в молельне на колени перед изображением Каннон, молясь за благополучие детей. О Ёситомо и его нежности Токиве напоминало маленькое серебряное изображение любимого, которое он подарил ей в давние счастливые дни. Время молитвы было самым любимым для Токивы.

Однако приходило также время, когда ее жег стыд и мучили угрызения совести. Почему она сидела без дела, будто ожидая кого-то? Домик находился на краю леса, через который проходила малоиспользуемая дорога по окраине столицы. Скрип колес редко проезжавшей повозки заставлял ее вздрагивать и напрягаться в ожидании посетителя. Ее сердце начинало учащенно биться и затем замирало в унынии.

Токива спрашивала себя: не греховны ли ее мысли и чувства, что за безумие овладело ею? Почему она не может освободиться от томления тела и души? В теплые весенние ночи ее подушка становилась влажной от слез по детям и Ёситомо, а тело вопреки разуму ожидало Киёмори, которого она желала и ненавидела.

— Это правда, Сика?

— Клянусь. Именно потому я вернулся так быстро.

Нос заохал, а затем сказал:

— Отлично! Рад слышать это. Я сам пойду, чтобы убедиться в сказанном тобой. Покажешь мне дорогу.

— Не могу гарантировать, что мы обнаружим там сейчас кого-нибудь.

— Ничего, разведать не помешает, — ответил Нос и отправился в лавки на Пятой улице, испытывая большой душевный подъем.

Цветущие деревья сакуры сбрасывали на землю лепестки, покраснели почки. Подули апрельские ветры.

— За линией домов — вон там, — сказал Сика, указывая на поле, на дальнем конце которого недавно вырос поселок из нескольких домиков.

— Сколько там домов?

— Пять или шесть. Этого нельзя определить, глядя со стороны. Поселок окружен забором, в котором небольшая калитка. Но домики весьма похожи на жилища Хэйкэ.

— Да, вижу… — сказал Нос, в раздумье потирая подбородок.

Вот что узнал управляющий Бамбоку, Сика, когда побывал в поселке раньше. Проживавший здесь самурай по имени Рокуро с ранней весны сдавал внаем домики поселка. Сику заинтересовал жилец — молодой парень, коренастый, хорошего сложения. Говорили, что он приехал из провинции Тамба и хотел устроиться слугой в поместье Рокухара. Парень соглашался на любую работу. В этом не было ничего необычного, и никто не обращал на молодого человека внимания. Однако пожилая женщина, которая производила уборку в доме вдовца Рокуро, рассказала о некоторых странностях, происходивших под крышей его дома. Совершенно случайно ей пришлось наблюдать нового жильца за завтраком. Все происходило как обычно, за исключением того, что Рокуро почтительно ожидал парня из Тамбы к столу. Более того, за завтраком Рокуро выбирал для сотрапезника лакомые кусочки, сам довольствуясь остывшими остатками пищи. Такие отношения не были типичны для сдатчика и арендатора жилья.

Услышав это, Сика вспомнил, что Нос разыскивает некоего «малого». Управляющий догадался, что речь шла о Ёсихире из дома Гэндзи. Он снова наведался в поселок, где жил Рокуро, убедился в обоснованности своего предположения, что молодой жилец был Ёсихира, и вернулся с желанной вестью в лавки на Пятой улице.

— Сика, останься здесь, в поле. Появление нас вдвоем может вызвать подозрения.

— Но если я останусь здесь один, то будет не лучше.

— Поброди где-нибудь, пока я загляну в поселок.

Бамбоку отправился к домам, вытянувшимся в линию на краю поля. «Пятый — шестой дом?» Купец остановился. Следовало быть осторожным — самураи есть самураи, независимо от достатка. Каждый дом был окружен забором с маленькой калиткой и без всякой именной таблички. «Надо подумать…» Нос стоял, не зная, как поступить, пока не услышал смех молодого человека. Из ближайшей калитки вышли два самурая, высокий и коренастый. Проходя мимо Носа, они внимательно оглядели его.

— Рокуро, ты видел того парня с бегающими глазами, слоняющегося у дома? Он похож на кого-либо из соседей? — спросил Ёсихира спутника, когда они свернули в переулок.

— Нет, он не из поселка. Он напоминает купца с Пятой улицы.

— Почему ты так думаешь?

— Сужу по его виду и дорогой одежде.

— А ты заметил этот необычный красный нос? У него дурной глаз. Тебе нужно быть настороже, Рокуро.

— Понял. Впрочем, он, кажется, не идет за нами.

Рокуро, обернувшись, следил за Носом до тех пор, пока тот не исчез из виду. Но спутники не заметили Сику, который приблизился к ним по знаку Бамбоку. Они продолжали путь, обходя лужи и колдобины, следуя мимо беспорядочных скоплений ремесленных лавок — кузнецов, кожевенников, оружейников, красильщиков.

— Гляди, Рокуро, эти люди заняты больше, чем перед последней войной.

— Да, Рокухара процветает, шум от ударов по наковальням и кузнечных мехов слышится даже по ночам.

— Куют оружие для Хэйкэ?

— Не думаю. Ведь Гэндзи изгнаны из столицы.

С горечью Ёсихира стал оглядывать место, где они находились. Да, подумал он, с тех пор как Гэндзи потерпели поражение, произошли большие перемены! Он не находил знакомых достопримечательностей. То, что Ёсихира видел и слышал сейчас, приводило его в отчаяние.

Влияние Рокухары ощущалось повсюду — она даже диктовала моду одежды. Покровительства Киёмори искали не только придворные, но даже купцы и ремесленники. Казалось, вся столичная жизнь вертелась вокруг Рокухары, этого солнца, дающего жизнь! Ёсихира кипел бессильной яростью при виде непостоянства людей и их стремления извлекать выгоду из нового общественного устройства. В свои двадцать лет он впервые испытал такое потрясение и полагал, что подобное развитие событий никогда не прекратится. В этом мире ему не оставалось ничего другого, кроме как посвятить свою жизнь мести — убийству Киёмори во славу дома Гэндзи.

Вскоре после возвращения в столицу Ёсихира встретил Рокуро, бывшего воина Ёситомо. Как тот рассказал, он был одним из пленников Хэйкэ и позже был нанят на службу в Рокухару. Обрадованный встрече, он предложил убежище Ёсихире, посоветовав ему выбрать удобный случай для мести. После того как Рокуро узнал о ночных визитах Киёмори к Токиве, они вместе с Ёсихирой подготовили нападение на хозяина Рокухары. Хотя покушение не удалось, Ёсихира был уверен, что убийство Киёмори не трудная задача.

В столице скрывался еще один возможный убийца — Конно-мару, молодой предводитель отряда воинов, который искал Ёритомо во время снежного бурана. Не найдя подростка, Конно-мару поехал в столицу и стал внимательно отслеживать передвижения Киёмори, дожидаясь удобного случая отомстить за убитого Ёситомо. Между тем до него дошли сплетни о легкомысленном поведении Токивы, и он был крайне возмущен ее неверностью.

Ёсихиро и Рокуро шли как раз на встречу с Конно-мару в мастерской по изготовлению седел. До этого они несколько раз виделись с ним в разных районах столицы и всякий раз оживленно обсуждали планы мести.

— Вон там, Рокуро, мастерская.

— Да, это она. И кажется, ее хозяин за работой. Зайдем и поговорим немного.

— Погоди. Вспомни, о чем нас предупреждал Конно-мару. Нужно входить в мастерскую под видом заказчиков седел. Он-то кое-что смыслит в этом ремесле. Мы же должны опасаться подмастерьев. Нельзя рисковать, вызывая их подозрения.

— Верно, он не раз говорил мне об этом. Подождите меня где-нибудь, пока я зайду и сообщу о нашем приходе.

— Я отойду туда, за гробницу, — сказал Ёсихира, указывая рукой на дальний берег пруда.

Там в небольшой роще стояла древняя заброшенная гробница. Ёсихира осмотрелся, взглянул на кисточки глициний, свисавших с карниза гробницы, на ветки деревьев, на цветы-купальницы, окаймлявшие край пруда. Наконец появились Конно-мару с Рокуро. Предводитель отряда собрался встать на колени перед Ёсихирой, но тот резко остановил его:

— Будь осторожен, нас могут увидеть люди и заподозрить неладное. Теперь мы больше не являемся сюзереном и вассалом, мы трое вне закона. Садитесь рядом со мной. — Ёсихира указал на большой пень и спросил: — Что нового, Конно-мару?

— О Киёмори ничего. Но слышали вы о тайном переезде Токивы в домик на окраине столицы?

— Слышал, но мне сказали, что Киёмори ни разу там не бывал. Жду случая посчитаться с ним, когда он пойдет к Токиве.

— Уверен, что после той ночи он стал особенно осторожен, но случай, конечно, представится.

— Когда-нибудь несомненно.

— Каждый день проходит в печали. Не было дня, когда бы я не думал о своем господине.

— Я чувствую то же самое, когда вспоминаю об отце.

— А что вы думаете, господин, о Токиве?

— А она при чем?

— Должны ли мы оставлять ее в живых?

— О ней не идет речь.

— Но это невозможно. Разве мы можем игнорировать позор, который она навлекла на Гэндзи, согласившись стать возлюбленной Киёмори?

— Не забывай, Конно-мару, что она пошла на это ради детей.

— Так говорят люди. Но можно ли поверить тому, что это была жертва с ее стороны? Я сомневаюсь. По-моему, она забыла вашего отца и отдалась Киёмори по собственному желанию.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что она не покончила с собой и не последовала за своим господином.

— Ты хочешь слишком многого и судишь ее слишком строго.

— Да, сужу сурово. Но как вы, должно быть, помните, господин, я с малых лет служил вашему отцу, — ответил Конно-мару. — Я был его наиболее доверенным вассалом и передавал послания моего господина Токиве, когда она служила у госпожи Симэко. Я присутствовал при свиданиях вашего отца с Токивой. Я помню, как он ее любил… Как вы полагаете, могу ли я простить ее поведение? Что помешает мне отомстить за своего господина, которому она изменила?

— Значит, ты собираешься ее убить, Конно-мару?

Несмотря на более терпимое отношение к Токиве, Ёсихира разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, снисхождение к женщине, с другой — память о покойном отце, оскорбление и унижение дома Гэндзи.

— Она ведь женщина. Возможно, у нее не хватает сил покончить с собой. Если я убью ее, то это будет акт милосердия и избавления дома Гэндзи от позора.

— Нет, погоди, — возразил Ёсихира, — если ты убьешь ее, то помешаешь мне разделаться с Киёмори.

— Хорошо, я подожду. Когда вы прикончите Киёмори, я займусь Токивой, — ответил мрачно Конно-мару.

Собеседники умолкли, когда неожиданно услышали грохот над головой, вслед за которым на них посыпались обломки дерева и коры. В испуге они подняли головы вверх. Большая ворона, собравшаяся сесть на крышу гробницы, перелетела на ветку дерева, шумно хлопая крыльями. На крыше заговорщики увидели незнакомого монаха. Лохматая фигура вытянула шею, чтобы лучше видеть заговорщиков, показывая ряд белых зубов в проеме черной бороды. В быстром взгляде, который он бросил на заговорщиков, сквозило одновременно дружелюбие и насмешка. У Ёсихиры, Конно-мару и Рокуро волосы встали дыбом, они побледнели. Не подслушивал ли он их? Первое, что пришло им в голову, — надо убить монаха. Но фигура на крыше, казалось, прочитала их мысли и крикнула:

— Я ничего плохого вам не сделал. Это — ворона. Меня не надо бояться.

Несомненно, он слышал каждое их слово, так как сидел прислонившись к трехугольной боковой стенке фронтона. Даже ворона не заметила монаха, устроившегося на выступе крыши.

Ёсихира широко улыбнулся и помахал монаху рукой:

— Ваше преподобие, я хочу спросить у вас кое-что. Не спуститесь ли вы вниз?

— У меня здесь дело, поэтому я наверху. Если вы хотите о чем-то спросить, говорите снизу. Я вас отлично слышу.

— Что вы там делаете?

— Вы не догадываетесь? Чиню крышу.

— Перекладываете ее тростником?

— Да. Я — странствующий монах и живу в этой старой гробнице. Когда идет дождь, в святилище проникает вода. Эта ворона, видимо, тоже разрывала настил. Чудный день, не правда ли? — улыбнулся монах. — Я работал все утро. А что вы здесь делаете?

Заговорщики промолчали.

— Ладно, можете не отвечать на мой вопрос. Но раз мы так неожиданно повстречались, позвольте мне кое-что сказать. Вы думаете, должно быть, что я всего лишь безвестный монах, чьи советы мало что значат, но вы молоды, слишком молоды, и я не могу не сочувствовать вам. Больше заботьтесь о своих бесценных жизнях. Не забывайте, что ваше будущее еще впереди.

— За кого вы нас принимаете?

— Откуда мне знать вас? Не могу сказать.

— Вы, должно быть, подслушивали нас?

— Вы говорили о том, что мне не надо слышать? Очень неосторожно с вашей стороны. Хорошо, что здесь оказался я, безвредный, как эта старая ворона.

— Спускайтесь вниз. К несчастью, вы слышали нас. Мы не можем позволить вам уйти живым.

Монах ответил добродушным смехом, в котором не было ни насмешки, ни угрозы. Он смотрел на молодых людей сочувствующим взглядом.

— Я узнаю его — это тот настырный молодой воин, который преследовал сына Киёмори от Тайкэнмонских ворот до самого канала. А мир сейчас так изменился, что у него не хватает духа даже поймать ворону на этой крыше!

— Если вы не спуститесь, я сам залезу наверх.

— Попробуйте, но вы напрасно потратите время. Я слышал ваш разговор, но ваши тайны дальше меня не пойдут. У меня желания донести на вас в Рокухару не больше, чем у этой вороны. Мои симпатии на стороне побежденных, вот почему я разговариваю с вами, молодыми людьми, перед которыми открыт целый мир. Да, ваши отцы и братья погибли, Гэндзи рассеяны, но почему и вам нужно расставаться с жизнями? Вы можете дать жизнь новым поколениям людей. Забудьте свои глупые планы мести. Вы не измените мир убийством одного человека. О, как вы глупы! Неужели вы не понимаете, что слабая женщина, уступившая тайком домогательствам ради любви к детям, гораздо более мужественна, чем вы?

Три молодых человека под деревом замолкли. Пробивавшееся сквозь крону дерева зарево свидетельствовало о том, что приближается вечер.

— Смотрите, смотрите, насколько переместилось солнце, пока мы говорили. Ничто не остановит его движения. Молитвы не в состоянии остановить вращение планет. То же с развитием человеческого общества. Победа и поражение — всего лишь моменты в могучем течении жизни. Победа — начало поражения. Кто станет почивать на лаврах после победы? Изменчивость — суть созданий природы. Даже вы обнаружите, что ваши несчастья уйдут в небытие. Легко понять нетерпение старика, чьи дни сочтены, но почему вы, молодые, должны торопиться, когда перед вами будущее? Для чего поступаться радостями жизни ради поспешных необдуманных действий, которые могут только ускорить смерть?

Трое молодых людей стояли как вкопанные, зачарованные тем, что услышали. Затем Ёсихира быстро подбежал к гробнице:

— Погодите, ваши слова взволновали меня. Завтра утром я приду послушать вас еще раз. Я должен обдумать то, что вы сказали. Но скажите мне, ваше преподобие, кто вы?

— Простите меня за отказ сообщить свое имя. Оно лишь позорит меня.

— Вы, видимо, из знатного сословия. Что вас связывает с Гэндзи?

— Ничего. Так же как и с Хэйкэ. Я то, что вы видите, — странствующий монах. Увидимся завтра утром.

— Но скажите, по крайней мере, кто вы?

— Нет. Я уже сделал все возможное — прочел вам проповедь, предостерег вас против глупостей, которые сам совершал в вашем возрасте. Я был даже глупее вас. Увлекся женой другого мужчины и стал посмешищем столицы. Только смерть могла смыть мою вину, но я провел годы у водопада Нати, замаливая грехи.

— Вы? В таком случае вы — Монгаку! — воскликнул Ёсихира, пытаясь лучше рассмотреть монаха. Но Монгаку исчез, и он напрасно искал его. Только ворона сидела на ветке дерева, чистя перья и поглядывая время от времени на вечерние звезды.

Три спутника удалялись от гробницы в молчании. Ёсихира размышлял о том, почему его поколебали слова монаха. Почему он позволил себе, хотя бы на миг, поддаться отвлеченным доводам? Без сомнения, однако, монах говорил правду, потому что люди и все земные существа постоянно меняются.

— Он прав — это нельзя отрицать. Даже в то время, пока мы идем, на небе появляются звезды, а ночь становится темнее. Конно-мару, о чем ты думаешь? Что ты решил?

— Для меня ничего не изменилось. Проповеди Монгаку любопытны, но ведь это идеи из учения буддистов храма Ёдо. Я — самурай, в конце концов, и сторонник господина Ёситомо. Разве меня могут изменить в одно мгновение слова монаха?

— Ты прав. Мы родились и принадлежим к сословию воинов.

— Мы не можем отречься от себя. Пусть Монгаку рассуждает что хочет о Вселенной и непостоянстве мира. Жизнь коротка, а честь воина незыблема.

— Хорошо сказано! У воина свои ценности в жизни, — сказал Ёсихира полушепотом, обратив лицо к звездам. Он снова почувствовал уверенность в себе. Ветер овевал его лоб, когда он сердечно попрощался с одним из своих спутников: — До новой встречи, Конно-мару!

Они немного постояли на перекрестке дорог недалеко от поселка. Конно-мару пошел в свою сторону и, обернувшись, спросил:

— Что вы будете делать завтра утром?

— Завтра утром? О чем ты?

— Разве вы не обещали прийти послушать Монгаку?

— Только не это. Какой смысл его слушать, когда мы утвердились в своей решимости? Лучше мы продолжим охоту на Киёмори.

— А для меня важно помнить, что Токива больше не должна жить на этом свете. Я позабочусь о ней. В свое время, конечно, — сказал Конно-мару и продолжил свой путь в мастерскую по изготовлению седел.

Ёсихира и Рокуро отправились домой. Они приготовили при свете свечи ужин и, поев, занялись другими делами — один принялся читать, другой — убирать со стола и мыть посуду. Чуть позже они заперлись и крепко уснули.

К рассвету, когда с карнизов домов стала капать роса, к дому подкрались темные тени и окружили его. Предупрежденный Красным Носом, Киёмори направил к поселку триста воинов из Рокухары. Бамбоку с ними не было. С отрядом пошел управляющий Сика, показав командующему дом заговорщиков. Когда воины атаковали дом Рокуро и выбили дверь, началась суматоха. Все поселение было разбужено возгласами: «Землетрясение!», «Пожар!». К ним примешивались крики: «Мы поймали его!» Однако вскоре воины обнаружили, что схватили не того человека. Ёсихира пробрался через уборную, перемахнул забор и взобрался на крышу соседнего дома.

— Вон он! Где мой лук! — кричал командующий отрядом. — Смотрите, он бежит туда!

Ёсихира уходил, карабкаясь с одной крыши на другую, и исчез к всеобщей досаде.

Через десять дней Ёсихиру нашли спящим у гробницы в окрестностях столицы. При задержании он отчаянно сопротивлялся. Когда сына Ёситомо приволокли к Киёмори, молодой самурай слабым кивком показал, что узнал хозяина Рокухары, и вызывающим тоном сказал:

— Если бы мне позволили встретить тебя с тремя тысячами воинов, как я планировал, уверен, что ты, а не мой отец, был бы сейчас покойником. — Затем Ёсихира насмешливо добавил: — И еще. Если бы победителем вышел мой отец, он никогда бы не позволил себе сделать то, что ты совершил — овладел женщиной, любившей другого!

Слуги и воины Киёмори затаили дыхание, ожидая вспышки его гнева. Но тот спокойно глядел на молодого воина. Киёмори не чувствовал злобы к этому парню. У него тоже был сын, и он не мог не сравнивать Ёсихиру с Сигэмори.

В ночь перед казнью Ёсихиры Киёмори приказал подать молодому воину на последнюю трапезу сакэ. Говорили, что Ёсихира отказался принять еду и сакэ от тюремщиков. Позже, после вскрытия, обнаружили, что его желудок сократился до минимума, что свидетельствовало об отсутствии в нем пищи за много дней до задержания молодого самурая.