"В ожидании козы" - читать интересную книгу автора (Дубровин Евгений Пантелеевич)Первая любовь (начало)Во дворе в большом цинковом корыте Виталькина мать стирала белье. Она приветливо закивала нам: – Входите, входите, мальчики. Вы к Виталику? Соседи, да? Ну и хорошо. Давайте знакомиться. Виталина мама. Клара Семеновна… Она вытерла руки фартуком и протянула их мне сразу две. – Какой ты уже большой. И симпатичный. Эта курточка тебе очень идет. Руки у Клары Семеновны были теплые и мягкие. – Ну, ей-богу, не думала, что у моего соседа такие симпатичные дети. Прямо как куколки. Дай-ка я тебя поцелую! Иди, иди, мне поручили присматривать за вами. Она притянула меня к себе и поцеловала в щеку. Я покраснел. Вад отодвинулся на безопасное расстояние и тоже покраснел. Стирая, она продолжала говорить. Спрашивала, любим ли мы папу, маму, хорошо ли мы учимся в школе, не балуемся ли, много ли у нас игрушек. Потам она расспросила у нас про Нижнеозерск. Она болтала до тех пор, пока на крыльце не появился заспанный Виталька. Сначала при виде нас он нахмурился, но потом, видно, вспомнил вчерашнее. – Привет, ребята! – сказал он хриплым голосом. – Мать, кофе в кают-компанию! Милости прошу, господа! Клара Семеновна бросила стирать и пошла в дом. Мы последовали за ней. Внутри дом был еще лучше, чем снаружи. Диван, кресла, много картин, разные фарфоровые штучки. Но, самое главное, – на столе лежали радионаушники. Они волновались и что-то возбужденно говорили. Мы с Вадом так и впились в эти наушники. Из соседней комнаты вышла старушка. Я узнал в ней ту, что тащила хворост. Старушка опять уставилась на нас любопытными молодыми глазами. – Мама, вскипятите воду, – попросила Клара Семеновна. – Чичас, чичас, – захлопотала старушка. Скоро по комнате распространился запах кофе, который блестел черными зеркалами в белых фарфоровых чашках. Возле каждой чашки стояли фарфоровые блюдца. На фарфоровых блюдцах лежали кусочки белого хлеба, кружочки колбасы и какие-то тюбики в блестящих красивых обертках. Возле блюдец во множестве размещались ложечки, вилочки, ножички, какие-то лопаточки. Все это находилось на белой скатерти, вышитой красными розами. – Прошу к столу! – Виталька сделал небрежный жест и сам сел первый. Он помешал ложкой в чашке, ткнул пальцем в хлеб, недоверчиво понюхал тюбик и вдруг нахмурился: – А где сыр? – спросил он. – Сыр кончился, Виталечка, – торопливо ответила мать и смущенно посмотрела на нас. Виталька нахмурился еще больше. – Как это кончился? Два дня назад его была целая голова. – Но ты же сам его отнес в райцентр, – робко вставила мать. – Что это за кофе без сыра? Виталька отшвырнул от себя ложечки и встал из-за стола. Я хотел последовать его примеру, но у меня ноги приросли к полу. Вад тоже не отрывал глаз от кружочков колбасы. Клара Семеновна подошла ко мне и погладила по голове. – Ты бы хоть мальчикам дал попить. Им-то все равно… – Им не все равно. Эти ребята не жлобы, Дожили! Сегодня же напишу отцу. Клара Семеновна села за стол и заплакала. Она плакала, закрыв лицо ладонями, м между пальцев у нее сочились слезы. Сейчас она была очень похожа на обиженную девчонку. – Дай пятерку! Клара Семеновна вытерла лицо и послушно вышла в соседнюю комнату. Виталька подмигнул нам: видал, дескать? Я не сомневался, что всю эту сцену он разыграл специально для нас. Виталька сунул пятерку в карман и засвистел. – Мы возьмем твой велосипед, – небрежно сказал он. Я немножко задержался в комнате и, когда мы остались с Кларой Семеновной одни, сказал: – Да вы не расстраивайтесь… Мы действительно не хотим есть… Мы наелись кулеша… с салом… Вот такой кусок покрошили. – Ничего, ничего, Витя… Вы заходите к нам почаще. – До свиданья. – До свиданья. Я осторожно закрыл дверь. Виталька мазал солидолом цепь велосипеда. – Бери. Хорошая машина, хоть и дамская. – Я не умею, – признался я. – Не умеешь? – удивился Виталька. – Тогда садись на раму. – А я куда? – спросил Вад. – Никуда. У нас взрослая компания и взрослые дела. Вад обиженно засопел. – Мы всегда вместе, – вступился я за брата. – Он умеет делать взрослые дела. Виталька Ерманский поразмыслил. – Не-е. Мы будем самогон пить, а он что? – Я могу выпить целый стакан! – храбро сказал Вад. – Мы будем девчонок целовать. – Я тоже… – начал было Вад, но замолчал, не в силах побороть отвращения. Видно, перед ним предстала какая-нибудь сопливая физиономия с косинками. – Я могу подождать… – Нет, нет, – мотнул головой Виталька. – Может быть, нам придется заночевать у какой-нибудь вдовушки. Ищи-свищи тогда тебя. При этих словах мороз пробежал у меня по коже. Но Вад упрямо нагнул голову: – Я тоже могу заночевать. Если Вад заупрямится, переупрямить его невозможно. – Ладно, иди, – сказал Виталька. – Узнаешь – второй раз не запросишься. Мы двинулись вдоль улицы. Виталька вел велосипед за руль. – Кто у тебя отец? – спросил Виталька. – Кузнец. – А… Вот у меня отец – это да! – сказал Виталька с восхищением. – Профессор! – Ты любишь своего отца? – удивился Вад. – Еще как! Когда мы жили в Москве… – Вы жили в Москве? – Ну да. – А как же сюда попали? – Отца в Германию назначили, а мать он в Утиное сослал к ее матери. – Сослал? За что? – Значит, надо. Отец знает, что делает. Она теперь вот где у меня, – Виталька показал зажатый кулак. – Отец приказал перед отъездом: гляди в оба за ней. Чуть что – пиши. Мое слово – закон. Видели утром? Ходит тут один… агроном. Книжки носит. Стоит отцу намекнуть про эти книжки – он ей всыплет по первое число. – Здорово! – восхищенно сказал Вад. Перспектива захвата власти в семье волновала его давно. – Может быть, отец приедет зимой. Посмотришь тогда на него. Знаешь, какой красивый! – Еще красивей матери? – Хо! Сказал тоже! Мать на куклу похожа, а отец знаешь какой! Сильный, высокий, волосы курчавые, нос, как у грека. А умный! Все книги читал! Ты читал Жан-Жака Руссо? – Нет… – Про бесклассовое общество. Здорово! Живи как хочешь! Никто над тобой не хозяин. А «Женщины мира» читал? Я подавленно молчал. В Нижнеозерске я слыл самым начитанным человекам. – Я читал Вальтера Скотта! – пустил я свой главный козырь. Ни один мальчишка почему-то не может даже слышать про Вальтера Скотта, а я нарочно прочитал все, что было у нас в районной библиотеке. – Хо! Вальтер Скотт. Я прочитал его всего еще в детстве. Вот «Женщины мира» – это да. Еще с буквой «ять». Там про каждую нацию написано, даже про туземцев. А французские открытки видел? – Немецкие видел. Среди пацанов они ходили целыми пачками, цветные, отделанные золотом, на разные темы. – Немецкие – грубые. Я у отца из стола стащил. Он в министерстве работал. А потом его в Германию перевели. Какое они добро награбили, назад возвращать. Картины там всякие, золото, бриллианты. Он их как свои пять пальцев знает. – А на войне он был? – спросил я. – Профессоров на войну не посылают. – А мой отец был… Два ордена дали. – Ну, твой – кузнец. Такое зазнайство мне не очень понравилось, но я промолчал: профессор есть профессор, а кузнец есть кузнец, и тут ничего не поделаешь. – Я бы и сейчас в Москве жил, – вздохнул Виталька. – Все через мать. Влюбилась в одного артиста. Цыган какой-то. Черный, страшный, а она, как ненормальная, на его концерты бегает, цветы дарит. Было бы на что смотреть! Ну отец узнал, рассердился и, когда уезжал, законопатил нас сюда. Хоть и велосипед мне прислал, и пугач, и жратва немецкая есть, райцентр под боком, но все равно не Москва. Там, как выйдешь на улицу… Виталька ударился в воспоминания. – Слышь, – сказал я. – Я деньги дома забыл. – У меня есть пятерка, – махнул рукой Виталька. – Хватит. Но мои слова навели его на какие-то размышления, и он через некоторое время спросил: – А сколько у тебя денег? – Двести, – сказал я. – Сколько?! – Виталька Ерманский был явно удивлен. – Где ты их взял? – Отец дал… на хозяйство… Ерманский оживился. – Это хорошо. Мы сможем сходить в чайную и кутнуть как следует. Ты знаешь, один раз в Москве завалились мы в «Метрополь»… – Так сбегать? – Дуй. Мы подождем здесь. Я побежал назад. По дороге я нарвал полевых цветов и спеленал их в тугой букет. Я подошел к Виталикиному дому. Все окна были открыты настежь. Из окон слышался смех. Я был сильно удивлен. Кто же мог смеяться в Виталькином доме? Я встал на завалинку и осторожно заглянул в окно. За чистым накрытым нарядной скатертью столом сидела Клара Семеновна и смеялась. Напротив нее с книгой в руках сидел высокий мужчина в белой рубашке и что-то читал вслух. Сбоку, на тумбочке, в стеклянной банке из-под консервов стоял большой букет полевых цветов. Там были, как и у меня, ромашки, васильки и донник – вполне понятно, других цветов вокруг Утиного не росло. Я соскочил с завалинки и пошел домой за деньгами. По дороге я бросил букет в траву. |
||
|