"В ожидании козы" - читать интересную книгу автора (Дубровин Евгений Пантелеевич)

Первое кругоутиновское путешествие. География, этнография, фауна, флора. Самый сильный человек Утиного

Я оглянулся и не узнал ни улицы, ни дома. Все было вроде бы то и в то же время не то. Все было веселее, таинственнее. Даже чахлые кусты в соседнем палисаднике. Даже облачко, что повисло над горизонтом. Даже зеркальце, что светило нам из пыли. Я сделал шаг к этому зеркальцу. Никто не спросил меня, куда я иду и зачем. Я сделал другой. Опять молчание. Никто не рявкнул, не закричал. Я побежал к этому зеркальцу, схватил его и стал рассматривать. Это было обыкновенное стекло от бутылки. Я выбросил его и оглянулся. Вада на месте не было Вад мчался во всю прыть к росшему поблизости репейнику. Подбежав, он стал сбивать ногами головки и смеялся, как ненормальный.

– Вад! – крикнул я. – Иди сюда! Давай составим план.

– Давай! – радостно крикнул брат. – Э-й-й-й!

И мы пошли домой. Мы вошли во двор чинно, не спеша, как подобает настоящим свободным людям, хозяевам, которые могут войти во двор, а могут и не войти, могут закрыть калитку, а могут и не закрывать. Мы прошли мимо Рекса – ноль внимания, фунт презрения, а тот встал при нашем приближении и вильнул хвостом в знак уважения (понял, что остался в нашей власти).

Мы постояли немного на крыльце, рассматривая постройки, которые теперь принадлежали нам, и я спросил Вада:

– Ну что, начнем копать огород?

А брат, закусив губу, чтобы не расхохотаться, ответил:

– Давай лучше замесим кизяки.

Мы вошли в хату, закрыли на задвижку дверь и остановились, глядя друг на друга. Было очень тихо, лишь тикали ходики с кошкой, которая игриво водила глазами, да из рукомойника капала вода.

И вдруг мы поняли, что мы в доме одни. Надолго одни. Что мы свободны.

И тут на нас напало буйное помешательство. Первым ощутил его Вад. Он взвился под потолок козлом и пошел по комнате. На ходу брат схватил алюминиевую миску и швырнул ее в дверь. Я хотел сделать ему замечание, но вместо этого ринулся к этой миске и подфутболил ее. Мы кричали и прыгали, наверно, около часа, так что совсем выбились из сил.

Остальную часть дня до обеда мы провели тоже очень непроизводительно. В основном мы читали документы Диктатора. Например, я прочту строчку: «3апрещаю выходить из дома после 21.00», и мы полчаса корчимся в судорогах. Или «3апрещаю доводить собаку».

– Ее надо гладить по головке, – скажет Вад, и мы опять валимся на пол.

Но со временем мы, конечно, успокоились, сварили целый чугун пшенной каши и почти весь уплели его, поливая постным маслом. Никто не галдел нам: «Хватит, оставь на завтра», или «Меньше лей масла. Масло надо экономить», не говоря уже о том, что никто не стукал Вада ложкой по лбу. Все это было очень странно и непривычно.

Первым нашим серьезным практическим шагом было решение бежать. Бежать назад, в Нижнеозерск. Мы даже начали было собирать вещи, но потом решили перенести побег на более позднее время, ведь все равно нам никто не может помешать. Надо сначала узнать, что это за сказочная страна Утиное и кто в ней обитает.

Пообедав, мы закрыли дом на замок, закрутили проволокой калитку и отправились в первое кругоутиновское путешествие.

Спешить нам было некуда. Сначала мы осмотрели всю местность вокруг нашего дома. Наш дом стоял последним на улице, дальше была лишь полуразвалившаяся кошара, и затем начиналась степь. Она тянулась до самого горизонта, и в той стороне не было видно ни деревца, ни кустика, лишь торчали вдоль пустынной дороги репейники.

В другую сторону была деревня. От нашего дома, который располагался чуть на пригорке, она была видна почти вся: две широченные улицы, чуть в стороне зеленели ветлы. Там был пруд.

Утиное нам не понравилось еще в первый день. Деревня была какая-то скучная, прибранная, обжитая. Ни взорванных зданий, ни бродячих собак, ни воронок, траншей, окопов, где можно было бы великолепно проводить время. А самое главное – почти не видно было людей. В Нижнеозерске жизнь бурлила вовсю: шли люди, орала на базаре «толкучка», сидели нищие, инвалиды, играя на губных гармошках, «тальянках», балалайках. Здесь же было совсем пустынно. Улица словно вымерла. Даже во дворах никого не было видно. Мы дошли почти до самого пруда, а не встретили ни одного человека. Лишь по дороге, поднимая огромный хвост пыли, тащила на себе хворост бабка. Была она, несмотря на жаркий день, в черной юбке, черной кофте и черном платке, но босая. Увидев нас, бабка бросила хворост, прикрыла глаза ладошкой и уставилась так, словно мы были выкопанные из земли фрицы. От усердия она даже рот раскрыла. У самого пруда я оглянулся, бабку уже еле было видно, но она все стояла и смотрела в нашу сторону.

Дорога к пруду шла мимо кладбища. Для такой маленькой деревни это было очень большое кладбище, причем на многих могилах стояли еще новые кресты. Даже в Нижнеозерске не было столько свежих могил. Ничего себе, сказочная страна…

Пруд был неплохой, глубокий, с чистой водой, красиво заросший осокой. На плотине росли громадные ветлы, тень от них достигала почти середины пруда. Но, конечно, никакого сравнения с речкой.

В пруду возился лишь один человек: худой длинный парень примерно моего возраста. Он снял рубашку и пытался ею ловить в воде селявку. Смотреть на него было одно удовольствие. Таких дураков я еще не видел. Вместо того, чтобы опустить рубашку в воду и ждать, когда рыба наплывет сверху, потом только дергать, не зевать, он гонялся за рыбешками и, конечно, распугивал их со страшной силой. Такого зрелища Вад, страстный рыбак, выдержать не мог.

– Ты что же это делаешь? – крикнул он.

Парень оглянулся и впал в столбняк.

– Дай сюда рубашку!

Мой брат выдернул у верзилы рубашку и быстро наловил ему горсть селявок. Потом мы полезли купаться.

Мы прошли «кролем» до середины пруда, потом способом «брасс» вернулись назад. Потом Вад ушел под воду, и его не было минуты две. Потом Вад кувыркался с меня, потом я с Вада. В общем, это были обычные штучки, какие у нас в Нижнеозерске знал каждый.

Когда мы влезли на берег, утиновец уже вышел из столбняка.

– А я знаю, хто вы, – оказал он.

– Кто?

– Вы кузнецовы диты. Вы анадысь приихали.

Парень внимательно осмотрел нас.

– А вы жирные! Мабуть, кажный дэнь едитэ, – сказал он на малопонятном местном наречии.

Мы не считали себя жирными, и замечание верзилы нам очень не понравилось.

– А мускулов у вас нэма. А у меня бачьте – яки мускулы. Я самый сильный в Утином.

Это уж было слишком.

– Давай поборемся, – предложил я.

– Давай!

Парень не знал приемов борьбы, и я легко швырнул его через себя. Он вскочил, почесал в затылке и неожиданно ринулся на меня, головой вперед. Я толкнул его кулаком в плечо, и он упал. Я толкнул его слабо, так как от неожиданности не успел хорошо размахнуться. Верзила ринулся во второй раз. Я толкнул его опять, и он опять упал…

– Давай, кто кого с ног сшибэ! – предложил самый сильный человек в Утином. Он, видно, никак не мог поверить, что нашелся кто-то сильнее его. Мы разбежались и ошиблись. Верзила опять очутился на земле. Вад засмеялся. Мой брат умел обидно смеяться.

Самый сильный утиновец, словно бык, увидавший красное, ринулся на него. Брат кинулся навстречу. И опять утиновец упал. Он сел на землю и горько-прегорько заплакал.

– Эт потому… эт потому… я третий дэнь ни ил… – сказал он, размазывая слезы.

– Будет врать. Еду всегда можно найти.

– У нас ничего нет-у-у… Мука вся кончилась…

– Ешь картошку.

– Уже усю поилы…

– Рви яблоки, лови рыбу, делай муку из лебеды.

– У нас садов нэма… В войну повырубали… И рыбы нэма…

Мы с Вадом уставились друг на друга. Вот тебе и страна сплошных уток.

– Послушай, – сказал я. – Хочешь пшенной каши с постным маслом?

Самый сильный человек в Утином стал делать глотательные движения, как рыба, вытащенная из воды. Потом отвернулся.

– Когда-нибудь я наимся и поколочу вас, – сказал он.

Утиновец надел рубашку и побрел от пруда.

– Эй! – крикнул я. – У нас правда есть каша!

Он остановился и недоверчиво посмотрел на нас.

– За што…

– За так!

Утиновец поколебался, но вернулся. Мы двинулись к нашей хате. По дороге парень сообщил, что его зовут Иваном, что отца у него убили на войне, а мать работает в колхозе. Семья у них – семь человек, поэтому с кормежкой очень плохо. Он старший, остальные – мелюзга, ничего не понимают, жрут, как гуси, и на них не напасешься, Вот поэтому он уже три дня голодный. Рассказывая, Иван вытаскивал из кармана селявки и грыз их, словно это были семечки.

У самого дома он вдруг струсил:

– А мамка с батькой ругаться не будут?

– Ушли за козой.

– Как же вы одни?

– Плохо. Никто не пожалеет, не приголубит, – сострил Вад.

– Если за козой, они тоды скоро придуть, – успокоил нас Иван. – Наши ходили. Туточки неподалеку.

Рекс произвел на утиновца сильное впечатление. Они с овчаркой долго разглядывали друг друга, склоняя головы то направо, то налево.

– Хорошая псина, – сказал Иван. – Стадо им охранять. И не тощая, кормили, мабуть. Скажи батьке – пусть продаст в колхоз. Зачем она вам? Мешок пшена, поди, дадут.

Каша была еще теплая. Иван, как увидел огромный чугун, весь в белых подтеках, так и затрусился.

– Ешь! – оказал я. – Сколько хочешь.

Иван заглянул в чугун, сморщился, проглотил слюну.

– Я не очень хочу… Я сегодня полову ил.

– Да ты не стесняйся! То полова, а то каша!

– Ей-богу, места в животе нэма. Можно, я трошки с собой возьму?

– Бери. Вад, дай газету.

Иван с уважением пощупал газету.

– Настоящая. На цигарки – пятерку дадут. Нет, я лучше так…

Первый утиновец осторожно запустил руку в чугун и принялся накладывать кашу в карманы.

– Ну, я пошел, – сказал он. – Благодарствую.

– Ну что, подрыхнем немного? – предложил Вад, когда за Иваном захлопнулась калитка.