"Курортное приключение" - читать интересную книгу автора (Дубровин Евгений Пантелеевич)4В дверь стучали. Было раннее утро. За окном шел сильный дождь, почти ливень. Ровные струи воды то уходили от окна, то слегка задевали подоконник, и тогда на подоконнике вздувалась светлая лужица, набухала, из нее высовывались щупальца, ползли, извиваясь, по трещинам к краю; и по той щупальце, которая успевала доползти раньше других, лужица изливалась на пол. Холин встал, открыл дверь, и в комнату вошла вчерашняя няня, а за ней боком продвигался мужчина с чемоданом. – Я вас разбудила? – спросила няня, улыбаясь. – Доброе утро. – Доброе утро. Хорошо, что разбудили. Мне снился плохой сон. – Вот вам товарищ. Говорит, что не храпит. Няня ушла. Мужчина был в годах, с неприветливым лицом. Он мельком глянул на Николая Егоровича, и Холину стало неудобно стоять посреди комнаты в трусах. Холин надел брюки, обулся и пошел умываться. Умываться было приятно. Умывальник весь светился чистотой, и в нем пахло свежестью. В открытые окна шумел дождь, и пол из натертых плиток темного дерева был забрызган возле окон. «Наверно, здесь умывались гости графа», – подумал Холин. Он представил себе юную гостью в ночной рубашке, с полосами на щеке от подушки после сладкого сна без сновидений. Как она осторожно умывается под краном, боясь облиться холодной водой и думая о предстоящей прогулке по горам, вдоль моря с приятными ей людьми. А вечером бал при свечах, если будет плохая погода, или на балконе, если будет тепло. Наверно, на балконе было танцевать особенно приятно. Из полуоткрытых дверей приглушенно доносятся звуки музыки, по стеклу скользят тени, колышутся от неровного пламени свечей, которое теребит весенний ветерок; а здесь, на балконе, полумрак, скользкий, пахнущий воском паркет и встающая из-за темных гор большая луна, отбрасывающая на тускло поблескивающий пол пока еще бледные тени деревьев и ажурной ограды балкона… У юной гостьи от весенних запахов и предвкушения счастливой, долгой, может быть, вечной жизни кружится голова; она перевешивается через ограду, и ей кажется, что если она сейчас прыгнет, то не упадет, а полетит над темными горами, как молодая ведьма. Ее зовут хмельные голоса, они пугают ее простудой, горячкой, чахоткой. И гостья бежит к ним, боясь простуды, горячки, чахотки, но ни каплю не веря, что с ней что-то может приключиться. Теперь эти люди давно исчезли, никто не знает их чувств и желаний, и даже, если сильно задуматься, вообще неясно, нужны ли были кому-нибудь их жизни. Когда Холин вернулся, новый жилец распаковывал свой чемодан. В чемодане лежало очень мало вещей, можно сказать, что чемодан был пуст. Часть вещей человек выложил на свою кровать: мыло, полотенце, бритвенные принадлежности, спортивный костюм. Проходя мимо, Николай Егорович невольно, по детской привычке запускать глаза куда не надо, заглянул в чемодан. Там он увидел белье, шляпу, а сверху почему-то рогатку. Большую рогатку из вишневого дерева. У Холина когда-то была такая отличная рогатка из вишневого дерева, со временем она отполировалась и стала похожа на сделанную из темной бронзы. Эта тоже выглядела сделанной из темной бронзы, но только была очень большой, в несколько раз больше, чем обычно делают мальчишки. «Чудак какой-то», – подумал Холин, возвращаясь из умывальника; положил принадлежности на край подоконника у своей кровати и встал у окна. Дождь шел с прежней силой. Вода накапливалась на лапах дерева и потом разом срывалась вниз; в пелене дождя она была похожа на летящего, раскорячившегося водяного с белой, опутавшей его бородой и с выпученными глазами. Сильно пахло мокрой хвоей. – Не утихает, – оказал Николай Егорович. Сосед что-то буркнул в ответ. Холину он не нравился все больше. Какой-то странный тип. Рогатка зачем-то… Что он, приехал сюда бить воробьев? – Вы издалека? – опять спросил Холин. Он почему-то испытывал неловкость перед незнакомцем. – Да. – Я тоже. Сосед наконец достал то, что искал, – электрическую бритву, воткнул штепсель в розетку и стал бриться без зеркала, на ощупь. – Ну, рассказывай, – оказал он. – Чего рассказывать? – удивился Холин. – Все. – Я вас не понимаю. – Поймешь. – Почему вы называете меня на «ты»? – возмутился Холин. – И вообще, кто вы такой? Незнакомец продолжал невозмутимо бриться. «Наверно, пьяный. Накачался с утра, – подумал Холин, – Многие приезжают на курорт накачавшись, тем более сегодня суббота. Или чокнутый. Хотя чокнутых сюда не должны пускать». – Ну так я жду. «Пойду осмотрю нижний этаж, – подумал Николай Егорович. – Я еще не видел как следует нижний этаж. Пока идет дождь, больше нечего делать». Холин надел белую рубашку, пиджак, повязал галстук, немного подумал и допил шампанское. «Надо было бы, по правилам, угостить этого типа, но слишком уж он нахальный. Еще подумает, что я перед ним заискиваю». Но едва Николай Егорович подошел к двери, тип преградил ему путь: – Ну, ну, куда… – Пропустите меня. Что это все значит? Но тип растопырился перед дверьми. Вид у него был нагловато-угрюмый. – Ну, ну, сынок, не торопись. Сначала расскажи. – Да что рассказать-то? – Вообще. Как живешь. – Хорошо живу. – Ну, ну, не ври, сынок. Такой уж и паинька? Холин попытался оттолкнуть нахала плечом, но тот оказался очень устойчивым, словно привинченным к полу. – Я вынужден буду… – сказал Холин угрожающе. – Валяй, паинька. Холин размахнулся, норовя ударить пьяную морду и в ухо, но тип неожиданно ловко перехватил его руку, сжал у запястья железной клешней и завел Холину руку за спину. – Так ты еще драться, паинька? Холин согнулся от невыносимой боли в сердце. Рука почему-то не болела. – Теперь будешь рассказывать? – Пустите меня! Я вас знать не знаю! Я пожалуюсь! Вас вытурят отсюда за хулиганство! – Зато я тебя узнаю, паинька… Продолжая вывертывать Холину руку, незнакомец достал из кармана рогатку, толкнул Николая Егоровича к стене и ловко прижал рогаткой горло. – Ну? Теперь будешь рассказывать? – А-а… – догадался Холин. – Это во сне. Это тебя я вижу во сне. Как я сразу не понял… – Какая тебе разница, во сне ты или нет? Незнакомец пристроил рогатку поудобнее и слегка прижал ее. – Пусти… – прохрипел Холин. Дышать было нечем. Сердце колотилось. – Вот видишь, паиньке больно. – Я сейчас проснусь. – Не проснешься. Ты, дурак, выпил шампанского и, значит, будешь дрыхнуть до утра. А сейчас только три часа ночи. Так что я тебя помучу всласть. Тип опять прижал рогатку. – Будешь рассказывать? – Буду… Пусти… О чем? – Ты знаешь сам. О чем хочешь. Только не о том, какой ты паинька. Это ты можешь другим заливать, какой ты паинька. Я-то тебя знаю насквозь. Ты убил Лукашова. – Это во сне. Я разобрался. Я убил Лукашова во сне. Это мне снился такой сон. Это точно. – Неважно – во сне или нет. Убил во сне – значит, можешь убить наяву. Зачем ты убил Лукашова? – Он… Он недостоин жить… Он очень плохой… – Ну, ну, заговорил… Давай дальше. – Уберите рогатку. Незнакомец убрал рогатку. Дышать стало легче, сердце успокоилось. – Он делает все по правилам… Он не человек, а машина… Запрограммированная машина. – Врешь. Ты не за это его убил. Ты не можешь простить, что он увел у тебя невесту. – Он действовал подло. Он все время говорил обо мне плохо. Если человеку постоянно говорить одно и то же, можно поверить. Если человеку каждый день твердить, что он… допустим, индюк, человек в конце концов поверит, что он индюк. – Хватит философских бредней. Просто ты дерьмо по сравнению с Лукашовым. Ты трепач, болтун, алкаш. Ты что делаешь после работы? Ты болтаешь. Ты пьешь пиво в парке с приятелями, треплешься с ними о мировых проблемах, показываешь, какой ты умный. Потом ты берешь бутылку вина, идешь к невесте и опять треплешься, показываешь, какой ты умный-преумный. А как ты проводишь выходные? Или на рыбалке, где тоже пьешь и треплешься, или в компании, где опять же брешешь, как собака. А как проводит свободное время Лукашов? Он пишет диссертацию. Он не теряет ни минуты. Он читает, зубрит, строчит, лишь бы не отстать от времени, он мечтает даже обогнать время. – Лукашов – карьерист… – Что из этого? Карьерист нужен людям. Он не дает дремать ни себе, ни людям. Он обеспечивает семью. – Мы любили друг друга Мы никогда не мечтали о богатстве. Он развратил ее разговорами о вещах и деньгах… Человек подпрыгнул, сел на подоконник и стал раскачивать ногой. – Не развратил, а открыл глаза на смысл жизни. Смысл жизни не в праздной болтовне, а в тихом счастье, семейном благополучии. Ты же не дал ей даже того, о чем мечтает каждая женщина. Ты заставил ее сделать аборт. – Я не заставлял. Это она сама… – Ты болтал о том, что ребенок – это конец свободе. Ты забыл, что это для тебя конец твоей праздной свободе, а для нее – начало подлинной материальной свободы. Лукашов обещал ей трех детей. И он готов был обеспечить трех детей, вывести их в люди. Вот почему она ушла к Лукашову. – И все равно это машина… Она ушла к машине и будет наказана. – Она будет счастлива. – Автомобилист тоже счастлив. – Болтун. Неисправимый болтун. Все действия, поступки ты подменяешь словами. – А иначе как разобраться в жизни? Говоря так, Холин медленно приближался к мужчине. Когда до сидящего на подоконнике человека осталось два шага, он бросился на него и плечом выбросил тело в окно. Человек тяжелым шлепком упал в траву. За ним, зацепившись, полетела бутылка с шампанским. Холин высунулся в окно Человек сидел под сосной и смотрел вверх. Лицо его было в грязи. Он молчал. У ног, смешавшись с дождем, пузырилось разлитое шампанское. – Проваливай – закричал Холин. – Ты не существуешь. Ты – сон. Сейчас солнце, а не дождь. Ты попался. Я слышу, как мое лицо прогревает солнце. Я сейчас проснусь… Холин проснулся. За окном светило солнце; на подоконнике стояла бутылка с шампанским, по еловой лапе прыгала большая серая ворона и кричала отвратительным хриплым голосом. Ее голос был похож на голос человека из сна. На деревьях шевелились блики. Холин сначала подумал, что они от стекол окна, но потом понял, что это играло море. Море звало его. Наконец-то он добрался до моря. |
||
|