"Филозоф" - читать интересную книгу автора (Салиас Евгений Андреевич)XVIГалкин растерялся совершенно и молча с минуту оглядывал незнакомца с головы до ног. – Ну, баста… А то сглазишь еще, любезнейший… встречный-поперечный, – рассмеялся Орлов добродушно. – Извините меня, ваше сиятельство, – выговорил Галкин и взялся за мешок. – Я, право, был так расстроен. И не догадался даже спросить… Извините… – Куда же вы… Нет, голубчик, садись и сиди. Это судьба! Начертано было в книге небес. Вот что! И пальба ваша – судьба! Я, как турки, верю в звезду человека. Вас судьба на меня натолкнула затем, чтобы я в ваше дело впутался… Ну, сказывай теперь графу Орлову, какое такое стряслось горе. Может быть, оно и поправимое. Коли тяжба из-за ябеды – правый суд найдем. – Нет-с. Какая ябеда. Это дело сердечное… – Тем лучше. Проще. Садись, стрелок, и рассказывай всю подноготную. Офицер снова сел за стол. И, вглядевшись внимательнее в лицо Орлова, вспомнил, что он действительно встречал его не раз в Петербурге, но не знал и не любопытствовал узнать, кто этот богатырь. Галкин был теперь более всего поражен тем веселым добродушием, которое было характерною особенностью лица Орлова, и той простотой, которая была в его манере говорить и держаться. Совсем не такими воображал он себе знаменитых любимцев царицы. После двух-трех бутылок выпитого вина и на повторенные усиленные просьбы Орлова поведать свое горе – офицер решился и рассказал подробно все… Свое пребывание в Москве, любовь, сватовство и гордый отказ князя Телепнева. Офицер рассказал даже невероятный «афронт» князя, выславшего к его тетке своего камердинера. Орлов слушал все внимательно и только изредка качал головой. Когда Галкин кончил, он вымолвил: – Слыхал я про этого Телепнева… В прошлом году слыхал… На него есть узда, но взнуздать-то… мне не в силу. Только одна царица это может. Ну, а я, голубчик, государыню беспокоить просьбой о твоем счастье не могу и не стану… Надо нам будет самим как-нибудь… Съезжу я к нему сам. Буду ломать. Может, и уломаю. Почто его Филозофом-то зовут? – Уж не знаю, ваше сиятельство. За его удивительный образ действий, что ли. Или за нелюдимство. – Нелюдим – мизантроп, говорится. А филозоф – это, стало быть, человек, не обращающий должного внимания на все, что другим людям важно. Инако я объяснить не могу сего прозвища. – Должно быть, оно именно так и есть, – заметил Галкин. – Но выходит, друг любезный, противоречие. Выходит на мой рассудок, что князь Аникита – просто комедиант, глаза отводит добрым людям, прикидывается. – В чем же, собственно? – удивился Галкин. Орлов подумал, потом налил два стакана верхом, себе и офицеру, из вновь откупоренной уже второй бутылки кипрского вина. – Ну-тка! Сразу и враз! – весело произнес он. – Хлопнем за успех того, что мне в голову вдруг полезло. Диковинное! Выпьем, чтобы не опростоволоситься. Оба выпили вино залпом. – Эдак я, пожалуй, ваше сиятельство, – заметил Галкин, показывая на бутылки, – пожалуй, нальюсь и из благоприличий выйду. – И палить опять захочешь, по мне или по моим людям, – рассмеялся Орлов. – Бог с вами! И поминать не надо. Такое на меня с горя затмение пришло. – Ты как в вине – умнее или глупее? – Ей-Богу, не знаю… – Ну, слушай теперь меня… Коли не поймешь – завтра я еще поясню тебе натощак. Слушай. Коли твой Аникита Телепнев воистину самородный, а не самодельный филозоф, то он не должен был отказывать тебе в руке своей дочери. Ведь он тебя в глаза не видал, говоришь ты, никогда! – Ни единого разу. – Какой-сякой ты молодец – не знает… – Нет-с… – Большой ли, махонький, умный ли, глупый, добрый ли, злющий – ничего он не знает. – Ничего-с. – Понравиться ты ему лично не мог. И опостылеть тоже не мог. Ни медом, ни горькою редькой стать ему не мог. Так ведь? – Вестимо. Коли никогда не видались… Да он черт и свинья! Вот что он! – вскрикнул офицер, пьянея, и стукнул кулаком по столу. – Этого не делай, братец, – усмехнулся Орлов. – Стол, поди, худ, подломится, и все на полу будет, а я без десерта и без вина. Слушай. – Простите… Я это… Я пьян… – Слушай в оба. Аникита Телепнев знает про тебя только две вещи. Первое, что у тебя нет ни алтына за душой, а второе, что ты прозываешься по птице галке. Так? – Да-с… Должно быть… Кружится у меня… – Ну, вот, стало быть, ему как истинному филозофу след был иметь свой собственный суд и рассудить противно тому, как все люди судят. Для московских родителей, у коих дочь невеста, – ты бедный жених с глупою фамилией. Поэтому для Аникиты ты жених отличный, коего лучше не найти. – Как же так?.. Я пьян! Ни черта… Я ничего, ваше сиятельство, не понимаю… – пробормотал офицер. – А ты помалкивай да слушай, тезка! – вскрикнул Орлов. – Для филозофа деньги – трын-трава, сор презренный и дурацкий предмет. А прозвище человека – един лишь звук. Пойми! Звук, а не обстоятельство… Стало быть, кому другому, а Аниките, князю Телепневу, филозофу, бедняга Галкин, коего любит его дочь и кой сам врезался в нее, есть совсем подходящий жених, против коего у него ничего быть не может, по той причине, что он его никогда не видал и судить не может, а будет он по-филозофски рассуждать, то его рассудок долженствует ему… якобы филозофу… Стой!.. Уехало!.. Мой тоже рассудок, что долженствует… то по дороге растерял… Да и ты, вижу, ничего, ни бельмеса не смекаешь… Оба мы подгуляли! – Н-нет… Я все… – глупо отозвался Галкин, хлопая глазами. – Я все… Только ни черта не могу понимать… – Ну, стало быть, обоим спать пора, – рассмеялся Орлов. – Ты пьянее вина, а я сравнялся с ним. Спать! А завтра я тебе расскажу, как я тебя женю на Телепневой княжне. Галкин вытаращил глаза. Несмотря на то что голова его кружилась – слова Орлова поразили его. – Вы что это?.. Как вы жените?.. Вы это, ваше сиятельство… с вина. И я с вина… – Ладно. Завтра приедешь в Москву – ты сразу поймешь, как увидишь мои подходы к Аниките-филозофу… – Я ведь в полк… – В Москву, а не в полк! В полк после, с молодой женой… Эй! Ванька! Эй! Родные мои! Не погубите. Раздевайте барина! – закричал Орлов на всю избу. Люди тотчас же явились гурьбой, одни втащили несколько охапок сена, белье постельное, подушки… Другие принялись быстро убирать все со стола. – Господину стрелку рядом со мной постилай. Мы с ним тезки и приятели, – смеялся Орлов, раздеваясь. |
||
|