"Изящная месть" - читать интересную книгу автора (Джеймс Элоиза)

Глава 10 САЛОМЕЯ НАЧИНАЕТ СВОЙ ТАНЕЦ

Лондон, район Степни, постоялый двор «Оловянная кружка»

Преподобный Томас Холланд, которого друзья и прихожане звали просто Томом, не был в Лондоне уже много лет. Приехав в столицу, он заметил, что она почти не изменилась. Город был такой же грязный, многолюдный и полный обездоленных, как и раньше. День был в самом разгаре, но из-за смога солнце светило тускло. Выйдя из дилижанса, Том потянулся, пытаясь размять свое затекшее тело. Он не обращал внимания на царящую вокруг суету, а конюхи тем временем с громким скрежетом и стуком сгружали багаж с крыши почтовой кареты на землю. Пассажиры громко возмущались. Им не нравилось, как обращаются с их вещами, но Тому до этого не было никакого дела, ведь в его багаже были только книги, а они, как известно, не бьются.

Кто-то дернул его сзади за рукав сюртука. Том обернулся.

— Не желаете ли яблок, мистер? — спросила стоявшая перед ним девочка.

Судя по виду, ей было не более пяти лет. На ней был грязный передник, но лицо она умыть не забыла. Яблоки, лежавшие у нее в маленькой корзинке, тоже выглядели чистыми.

— Где твоя мама? — спросил Том, присев перед ней на корточки.

Малышка растерянно заморгала.

— Не хотите ли яблок, мистер? — повторила она.

— С удовольствием. Я куплю у тебя яблоко, но деньги за него отдам твоей маме, хорошо? Сколько оно стоит?

— Два пенса, — ответила девочка и протянула ручонку, чтобы взять у него деньги.

На ее запястье виднелись синяки. Том наконец понял, почему так долго не наведывался в Лондон. Ему было больно смотреть на страдания нищих и обездоленных детей.

— Проклятие… — тихо пробормотал он и снова обратился к ребенку: — Так где же твоя мама, малышка?

Она отвела глаза в сторону, но Том научился общаться с детьми, служа в своем приходе.

— Отведи меня к себе домой, — попросил он, взяв девочку за руку, однако та не двинулась с места.

— Я не хожу по домам с незнакомыми мужчинами, — помолчав, сказала девочка.

— И правильно делаешь, — похвалил ее Том. — Но ведь я зову тебя не в какой-нибудь чужой дом, а прошу проводить туда, где ты живешь. Это разные вещи. Ты это понимаешь?

Девочка на минуту задумалась. У нее было миловидное розовое личико, но глаза смотрели не по-детски серьезно. У Тома сжалось сердце от боли. Как и всегда в таких случаях, его охватило острое чувство сострадания.

— Я не пойду домой, пока не продам все яблоки, — заявила крошка.

Том достал еще четыре пенса. В глазах девочки промелькнуло выражение, похожее на радость. Повернувшись, она зашагала прочь. Сунув три купленных яблока конюху и приказав ему присмотреть за его вещами, Том устремился вслед за ребенком. Девочка и не думала уходить со двора, направившись не в сторону узких улочек, а к черному ходу постоялого двора, который вел на кухню трактира.

— Я же велела тебе не возвращаться, пока ты не продашь все яблоки! — переступив порог, услышал Том резкий раздраженный голос.

Посреди кухни стояла средних лет женщина с красным лицом и хмуро смотрела на девочку сверху вниз.

— Я все продала, — сказала крошка, протягивая женщине деньги. — Это он купил у меня яблоки.

Обернувшись, она показала пальцем на Тома.

Заметив его, женщина переменилась в лице. Том попятился к двери, потому что она вдруг схватила со стола увесистую скалку и стала с угрожающим видом надвигаться на него.

— А ну, вон отсюда! — закричала кухарка. — Нам не нужна ничья помощь. Знаем мы таких проходимцев, как вы! — Она спрятала девочку за свою широкую юбку. — Мэгги никуда с вами не пойдет, ни за какие деньги!

— Я — священник, — сказал Том, расстегнув верхние пуговицы сюртука, чтобы был виден его белый воротничок. — Я просто забеспокоился, увидев, что маленькая девочка гуляет одна без присмотра.

— Не надо о ней беспокоиться. Постоялый двор — довольно безопасное место, а что касается священников, то и среди них попадаются порочные люди.

Миссис Фишпоул явно слышала немало историй о неблаговидном поведении церковнослужителей и не доверяла им.

— Я не принадлежу к числу тех, о ком вы говорите, — стал терпеливо объяснять Том. — Я приехал с севера страны, а там такие маленькие дети, как Мэгги, не добывают самостоятельно себе пропитание. Но теперь я вижу, что вы действительно заботитесь о девочке, и прошу у вас прощения за беспокойство.

Миссис Фишпоул, прищурившись, оглядела священника с ног до головы. Том был мужчиной приятной наружности и внушал людям доверие.

— А где именно вы служите, в каком приходе? — подозрительно спросила она.

— В Беверли, в восточном райдинге[2], — с готовностью ответил Том, и на сердце у него заметно полегчало. — У меня там маленький приход. А в Лондон я приехал навестить брата.

Лицо кухарки расплылось в улыбке.

— В Беверли? — радостно переспросила она. — А я сама из Дриффилда, святой отец, хотя давно уже не была там. Меня зовут миссис Фишпоул. Вы, наверное, служите в кафедральном соборе? Мой отец как-то в детстве возил меня в Беверли, он доставлял туда фуры с песком. Да, кафедральный собор этого города — очень красивый храм. Я никогда его не забуду. По своей величественности он может, пожалуй, соперничать с собором Святого Павла.

— Ваш отец, наверное, возил песок для ремонта западного придела храма, — предположил Том. — Но я служу не в кафедральном соборе Беверли, а в соседнем маленьком приходе церкви Святой Марии. А священником прихода, относящегося к собору, является преподобный Рануолд.

— Боже всемогущий! — всплеснула руками миссис Фишпоул. — Неужели старик Рануолд все еще жив? Когда в нашем приходе не было священника, он приезжал к нам в Дриффилд раз в месяц и учил детей закону Божьему. Мы были тогда еще совсем маленькими.

— Я передам ему от вас привет, — пообещал Том, — и скажу, что вы прекрасно устроились в Лондоне, работаете кухаркой в трактире на постоялом дворе. Он обрадуется, узнав, что у вас есть милая маленькая дочка.

И Том с улыбкой посмотрел на Мэгги. Миссис Фишпоул поджала губы.

— Мэгги вовсе не моя дочь, — возразила она. — И она не добывает сама себе пропитание, как вы изволили выразиться. Я вынуждена тратить свое скудное жалованье, чтобы прокормить ее.

— Не ваша дочь?

Мэгги вышла из своего укрытия, чувствуя, что опасность миновала.

— Нет, — ответила миссис Фишпоул. — Мы нашли ее мать как-то поздно вечером на крыльце черного хода нашего трактира. У нее начались роды, но бедная женщина не пережила их. Родив ребенка, она скончалась от большой кровопотери.

— Слава Богу, что вы помогли бедняжке. Можно сказать, что Мэгги повезло. Я поздравлю преподобного Рануолда с тем, что ему удалось заложить в вас ростки добра и сострадания к людям. Он недаром учил вас закону Божьему.

Но миссис Фишпоул как-то странно посмотрела на Тома. В этот момент она походила на собаку, учуявшую запах добычи.

— Скажите, преподобный, а что бы вы сделали, если бы Мэгги находилась в трудном положении? — вдруг спросила она. — Вы ведь недаром пришли сюда. Вам же наверняка хотелось посмотреть, в каких условиях живет девочка. Что бы вы сделали, если бы оказалось, что за ней никто не присматривает? Том растерялся.

— Честно говоря, я не знаю точно, что бы я сделал, — признался он.

— Но вы ведь наверняка слышали о приютах, правда? Вы же знаете, что в них творится?

— Да, кое-что слышал, — сказал Том.

Об этих лондонских детских заведениях ходила дурная слава.

— В таком случае… забирайте ее! — решительно заявила миссис Фишпоул, подталкивая Мэгги к священнику.

Девочка испуганно вскрикнула и попыталась снова спрятаться за юбку кухарки.

— Что?! — изумленно воскликнул Том.

— У вас ей будет лучше. В восточном райдинге не такие испорченные нравы, как в Лондоне. Я помню, что у нас никогда не выпускали детишек на улицу одних без присмотра, а в этом городе мне не углядеть за малышкой. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да, но…

— Вы должны помочь ей, — сказала миссис Фишпоул. — Я боюсь, как бы с ребенком не стряслась беда. Девочка спит прямо здесь… — Она кивнула на груду тряпья, лежавшую в углу. — Не знаю, долго ли хозяева трактира будут терпеть ее присутствие в своем доме. Честно говоря, у меня все это вызывает большое беспокойство.

Том понимал, что миссис Фишпоул совершенно права.

— Я старалась воспитать ее, как могла, научила говорить «спасибо» и «пожалуйста». Она знает, что такое хорошо и что такое плохо. И мне бы очень не хотелось, чтобы Мэгги пошла по стопам своей матери. Прошу вас, заберите ее и скажите преподобному Рануолду, что я исполнила свой долг милосердия.

Мэгги снова попыталась спрятаться от Тома за юбку миссис Фишпоул.

— Я буду скучать по тебе, Мэгги, — промолвила кухарка. Положив скалку на стол, она повернула девочку лицом к себе. — Не думай, что я отдаю тебя этому господину без сожаления. Ты очень милая и ласковая. И всегда оставайся такой.

На глаза Мэгги навернулись слезы.

— Я не хочу никуда уходить отсюда, — прошептала она.

— Я знаю, что ты хорошая, — продолжала миссис Фишпоул. — Ты никогда не капризничаешь и не визжишь, как другие дети. Но я не могу оставить тебя здесь, Мэгги. Трактир на постоялом дворе — не самое безопасное место для подрастающей девочки. И домой к себе я тоже не могу тебя взять, ты сама это знаешь. — Кухарка взглянула на Тома. — Мэгги раньше жила со мной, но три года назад мой муж умер. Я вынуждена была переехать к своей золовке, а ее супруг не желает видеть сироту в своем доме.

Том кивнул и протянул девочке руку.

— Пойдем со мной, Мэгги, — сказал он. — Сначала мы немного погостим у моего брата, а потом отправимся в мой приход. Я найду для тебя семью, которая примет тебя как родную.

А про себя Том поклялся, что пока не пристроит эту девочку, не взглянет на детей, шатающихся без присмотра по улице.

— Нет! — закричала Мэгги, громко рыдая. — Я не хожу по домам с незнакомыми мужчинами! Я хочу жить с миссис Фишпоул!

Подбежав к кухарке, она обхватила ручонками ее ноги и уткнулась лицом в ее колени. В этот момент в кухню ворвался трактирщик. Размахивая руками, он начал что-то говорить о пирогах с рыбой и колбасой, но миссис Фишпоул опустилась перед девочкой на корточки, не обращая на него никакого внимания.

— Я приеду проведать своего отца, Мэгги, и навещу тебя, — сказала она. — Пойми, малышка, я не могу оставить тебя здесь. Тебе больше нельзя спать в кухне.

— Я такая маленькая, меня никто здесь не заметит, — утирая слезы, принялась упрашивать Мэгги кухарку. — Я никогда не вырасту и не повзрослею. И зачем только я заговорила с этим господином! Теперь я буду продавать яблоки только дамам.

— Нам нужны пирожки с колбасой, — снова заговорил трактирщик. — Или вы хотите, чтобы сюда пришел мистер Сигглет? Вы же знаете, что он терпеть не может эту девчонку.

Подняв Мэгги на руки, миссис Фишпоул на мгновение крепко прижала ее к груди. Ее лицо как будто окаменело. И Том понял, что если кухарка сейчас заплачет, то уже не сможет остановиться, поэтому она изо всех сил сдерживала слезы.

— Если бы у меня была дочь, то я хотела, чтобы она была похожа на тебя, Мэгги, — сказала миссис Фишпоул. — А теперь иди к господину священнику. Не бойся, он не причинит тебе никакого зла. Я вижу по его лицу, что он добрый человек. Я хочу, чтобы ты выросла и стала хорошей порядочной женщиной.

— Нет, я не пойду к нему! — завопила Мэгги. — Я хочу остаться здесь!

Но миссис Фишпоул передала ее на руки Тому, несмотря на сопротивление малышки.

— Уходите! — сказала она. — Видите, в каком она состоянии? Хотя вообще-то Мэгги очень послушная и спокойная.

На мгновение лицо кухарки сморщилось так, будто она собиралась заплакать, однако ей удалось взять себя в руки. Повернувшись, она набросилась на трактирщика:

— Что ты встал как истукан?! Принеси мне пирожки с колбасой из кладовой, и я их разогрею!

Крепко прижимая к груди брыкающуюся девочку, пытавшуюся вырваться из его рук, Том вышел за дверь под аккомпанемент отчаянных воплей миссис Фишпоул. Мэгги тоже кричала во все горло.

— Я не хочу уходить отсюда! Я не желаю быть хорошей порядочной женщиной, я мечтаю стать кухаркой, как миссис Фишпоул! Отпустите меня, ну, пожалуйста!

Ее крики разрывали Тому сердце.

В дверь барабанили уже добрых десять минут. Лина была одна. «Лик, наверное, распустил сегодня вечером всех слуг по домам», — подумала она, не спеша спускаясь в вестибюль. На ней был лишь полупрозрачный французский пеньюар. Она надеялась, что в таком одеянии смутит незваного гостя и заставит его уйти. Лина не сомневалась, что к Рису пожаловал один из его приятелей.

Тщательно расправив кружева на своей полуобнаженной пышной груди, она распахнула входную дверь.

На крыльце стоял незнакомый мужчина в запыленном черном дорожном сюртуке, а на руках он держал маленькую плачущую девочку. Позади незнакомца стоял мрачного вида конюх с постоялого двора, державший два чемодана.

— Кто вы такой, черт подери? — спросила Лина, хотя уже догадалась, что перед ней был брат Риса.

У графа Годуина был всего лишь один-единственный родственник, но он никогда не говорил, что брат женат и имеет детей. И конечно же, он забыл сообщить Лине о том, что Том может в ближайшее время нанести ему визит.

— Меня зовут Томас Холланд, — сказал человек в черном сюртуке, отвесив легкий поклон. — А это — Мэгги. Конюх доставил мой багаж, поскольку я приехал погостить к брату и пробуду здесь некоторое время. А кто вы будете, мадам?

Однако Лина не успела даже открыть рот. Окинув певичку в неглиже испуганным взглядом, Мэгги вдруг заголосила, задыхаясь от слез:

— Я знаю, кто она! Это вавилонская блудница! Мне о ней рассказывала миссис Фишпоул. Вы ей солгали! Вы сказали, что я буду в безопасности, а сами привезли меня в обитель порока!

И она начала колотить кулачками в грудь Тома.

Лина подняла бровь. События принимали неприятный для нее оборот. Пошире распахнув дверь перед гостями, она посторонилась.

— Я так понимаю, что его преподобие вернулся домой, — любезным тоном промолвила она, стараясь сгладить неловкость. — Не кажется ли вам, что если бы я действительно была вавилонской блудницей, то носила бы алые или пурпурные одежды? Ладно, не будем спорить… Но если я вавилонская блудница, то кто же вы? Иоанн Креститель? — Она засмеялась и стала подниматься по лестнице. — Выбирайте любую спальню, какая вам приглянется. Но должна вас предупредить: в комнатах не слишком чисто, а в каком состоянии находится детская в этом доме, я вообще понятия не имею.

Мэгги завопила еще громче, но Лина повысила голос, чтобы перекричать ее.

— Я не знаю, когда вернется Рис. А пока его нет, развлекайтесь, пожалуйста, сами!

— А где прислуга? — с отчаянием спросил Том.

Пропустив его вопрос мимо ушей, Лина остановилась на лестнице.

— Возможно, я не совсем прилично одета, но знаю, что спела бы в этой ситуации вавилонская блудница. Она запела бы церковные песнопения! Мой отец, пожалуй, одобрил бы этот выбор. Увы, я не знаю ни одного песнопения, поэтому, думаю, можно будет исполнить хотя бы это…

И она запела величественный псалом «Господи, Ты нам прибежище…».

Оцепенев, Том с ошеломленным видом смотрел на нее. Даже Мэгги перестала плакать. Сильный звучный голос Лины отдавался эхом в отделанном мрамором вестибюле. Том никогда прежде не слышал такого прекрасного пения. Замолчав, она с победоносной улыбкой взглянула сверху вниз на священника. В этот момент Лина походила на совершающую святотатство распутную девку. Очертания ее тела явственно вырисовывались сквозь полупрозрачный шелк персикового цвета, а распущенные волосы падали на обнаженные плечи, и алые губы притягивали к себе взоры.

— Это мой любимый псалом, — заявила она. — Особенно мне нравятся строки: «Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи».

Повернувшись, она вдруг снова запела, продолжая подниматься по лестнице. Слова псалма лились на слушателей, словно серебряный дождь. Вскоре Лина исчезла из виду.

— Что б мне провалиться! — пробормотал потрясенный конюх. — Эта дамочка совсем спятила. Не дом, а бедлам какой-то!

Том, не шевелясь, все еще смотрел на мраморные ступени, по которым только что поднялась Лина. У него было такое чувство, как будто в сердце ему воткнули нож. Он и не заметил, как поставил Мэгги на пол. Она тщетно дергала его за рукав. Придя немного в себя, Том понял, что конюх ждет, когда же ему заплатят за доставку багажа, но образ женщины с алым ртом, заливистым смехом и чарующим голосом все не выходил у него из головы. Ее дивное пение все еще звучало у него в ушах, а перед глазами стояла (Господи, прости!) соблазнительная картина: покачивающиеся пышные женские бедра, прикрытые тонкой тканью полупрозрачного пеньюара персикового цвета.