"Игра или страсть?" - читать интересную книгу автора (Торнтон Элизабет)

Глава 6

Лонгбери был маленьким базарным городком, уютно примостившимся в долине Саут-Даунс, и процветал благодаря торговле шерстью. В прежние времена здесь располагался монастырь бенедиктинцев, но все, что осталось от монахов, – это Прайори, ныне величественное местообитание Фицаланов, выдающейся семьи края. Семьи Брэнда.

Дом располагался на вершине холма, и хотя Брэнд скакал несколько часов подряд под нескончаемым дождем и глаза слипались от усталости, крыша Прайори, четко вырисовывающаяся на горизонте, невольно притягивала его взгляд. Дом его дедушки, Грейндж, располагался на противоположной стороне дороги, спускающейся к реке. В прежние времена Грейндж служил амбаром, фермерским домом и жилищем священника, но потом богатый купец перестроил его для своей семьи. Когда благосостояние семьи пошло на убыль, большая часть земли была распродана, а главный дом и хозяйственные постройки переходили от одного владельца к другому до тех пор, пока их не приобрели Гамильтоны. Грейндж представлял собой непритязательное двухэтажное кирпичное здание, вполне подходящее спартанское жилище для его деда-пуританина.

Рядом с домом находилась небольшая конюшня, которую дедушка использовал разве что в качестве укрытия для лошади и коляски.

Хотя еще только начинало светать, конюхи, нанятые Мэнли, уже вовсю трудились, и Брэнд был рад передать своего коня их заботам. Затем он вошел в дом, сбросил мокрую накидку в прихожей и поднялся по лестнице в спальню.

Он уснул прямо в одежде, а когда проснулся, в окно светило солнышко, дождь прекратился.

Брэнд отметил, что камин разожжен, подошел к сонетке и как следует подергал, вызывая слугу. Несколько секунд спустя к нему в спальню вошел светловолосый мальчик.

– Как тебя зовут? – спросил Брэнд.

– Сэм, – ответил мальчик. – Сэм Ладлоу.

Брэнд очень хорошо помнил мать Сэма. Она была Эдвининой кухаркой. Именно она обнаружила тело Эдвины. Возможно, она знает что-нибудь и сможет ответить на его вопросы.

– Мне бы ванну принять, – сказал Брэнд, – как думаешь, это возможно?

Сэм улыбнулся:

– Мама говорила, что вы захотите принять ванну, поэтому, когда мы пришли, первым делом развела огонь под баком для воды.

– Великолепно, – отозвался Брэнд, потирая руки. Меньше чем через час, помывшись и переодевшись, Брэнд вошел на кухню, чувствуя себя другим человеком.

– Вам придется поесть на кухне, сэр, – сказала миссис Ладлоу, накладывая на тарелку омлет. – Я не разводила огонь в других комнатах.

– Ну и отлично, – заверил ее Брэнд. – И не нужно разводить. Я все время буду в разъездах.

Он подождал, пока она нальет кофе, а потом пригласил присоединиться к завтраку.

– Чтобы поговорить о ваших обязанностях, – объяснил Брэнд.

Миссис Ладлоу улыбнулась и покачала головой:

– Я только помогаю, пока не приехали ваши люди. Видите ли, у меня уже есть работа. Я буду работать у леди Марион.

– А-а, я должен был догадаться. Ну все равно берите стул и составьте мне компанию.

Миссис Ладлоу посмотрела на него так, словно он рехнулся. Слуги не составляют компанию своим хозяевам! Он улыбнулся ей своей самой располагающей улыбкой.

– Я никогда не говорил вам, как высоко Эдвина ценила все, что вы для нее делали? Она неустанно хвалила вас. – И это была правда.

Миссис Ладлоу заколебалась, затем села на стул и сложила загрубевшие руки на коленях. Ее кельтское происхождение проявлялось в темном цвете волос и глаз и тонкой кости. Очевидно, внешностью мальчик пошел в отца.

Потом Брэнд вспомнил, что она вдова. Были у нее и другие дети, младше Сэма, за которыми присматривала бабушка, пока миссис Ладлоу работала, чтобы прокормить их всех.

Она выжидающе смотрела на него.

Он мягко поинтересовался:

– Сколько вы работали у мисс Ганн?

– Недолго. Пять лет, с тех пор как овдовела и перевезла сюда мать. – Тень улыбки тронула ее губы. – Мисс Ганн всегда помнила дни рождения детей.

– Это похоже на Эдвину. Миссис Ладлоу кивнула:

– Она всегда была такой доброй, такой щедрой. Брэнд помолчал немного, жуя холодную баранину.

– Я слышал, – продолжил он осторожно, – что в последнее время с ней было нелегко ладить. Я имею в виду, что она стала забывчивой и подозрительной. – Он замолчал, когда увидел, что миссис Ладлоу не понравились его слова.

Когда она заговорила, в ее голосе не было ни мягкости, ни уважительности:

– А вы никогда не забываете, куда положили свои очки или ключи, мистер Гамильтон? Всегда помните, как кого зовут? Она была не забывчивее любого другого, но… – Женщина закусила губу, словно запоздало вспомнила, с кем разговаривает.

– Но? – подбодрил ее Брэнд тем же мягким тоном. Миссис Ладлоу выдохнула.

– Она тревожилась о прошлом, о своей сестре Ханне. Хотела узнать, что с ней произошло.

– Все считают, что она сбежала с мужчиной.

– Мисс Ганн говорила, что это ложь и что она намерена это доказать.

– Кто сказал ей, что это ложь?

– Она не говорила, а я не настаивала. Это ведь не мое дело, не так ли? Она была моей хозяйкой.

– А что, по мнению мисс Ганн, случилось с Ханной? Ее глаза метнулись к двери, словно в надежде, что кто-нибудь войдет и положит конец расспросам.

– Она не сказала, – в конце концов ответила его собеседница.

Брэнд не узнал ничего нового, за исключением того, что миссис Ладлоу не верила, что Эдвина страдала забывчивостью или слабоумием! Конечно, она могла просто защищать хозяйку, которая хорошо к ней относилась, но Брэнд так не думал. Ее негодование казалось абсолютно искренним.

Он сделал глоток кофе, прежде чем осторожно продолжить:

– Вы не выдали никаких тайн, миссис Ладлоу. Эдвина рассказывала мне обо всем этом в одном из своих писем. И я бы сказал, она показалась мне такой же нормальной, как и мы с вами.

– Она писала вам? Брэнд кивнул.

– Когда это было?

– За несколько недель до несчастного случая. Меня не было в городе, и письмо я получил только после похорон. А почему вы спрашиваете?

– Когда я нашла мисс Ганн возле лестницы, ее пальцы были в чернилах, но ни я, ни констебль не нашли никакого письма.

Вот это уже было кое-что новое, первое указание на нечто необычное.

– Еще только один вопрос, – сказал Брэнд. Когда женщина взглянула на него с беспокойством, он заколебался. Ему не хотелось пугать ее. Хотелось завоевать доверие, чтобы она рассказала обо всем, что знала. У него еще будет возможность поговорить с ней. Круто изменив направление, он спросил: – Как вы делаете омлет таким воздушным?

Поднимаясь вверх по склону холма к дому, Брэнд не мог не размышлять над иронией судьбы. Когда он стал достаточно взрослым, чтобы жить самостоятельно, то ушел из Прайори, поклявшись никогда не возвращаться. Но все вышло иначе. Даже после смерти отец умудрился сделать так, что последнее слово осталось за ним. Согласно герцогскому завещанию Брэнд стал единственным опекуном своих сводных брата и сестры. Все ожидали, что он откажется от опекунства и передаст его своему дяде, лорду Роберту, но Брэнд не мог этого сделать. У Роберта не было ни желания, ни возможности управлять делами Эндрю, зато у Брэнда они были, и он намеревался сделать своего сводного брата достойным великого имения.

Когда дворецкий Хартли открыл парадную дверь и впустил его в большой зал, у Брэнда возникло ощущение, будто время повернуло вспять. Мальчиком он думал, что Хартли лет восемьдесят. Дворецкий нисколько не изменился. Как, впрочем, и большой зал. Те же бесценные гобелены на стенах, тот же рыцарь в доспехах верхом на боевом коне.

– Вы хорошо выглядите, сэр, – заметил Хартли со слабой улыбкой и сообщил, что дамы завтракают в утренней комнате.

– Только дамы? – спросил Брэнд. Хартли кивнул.

– Лорд Роберт и леди Теодора гостят у друзей в Виндзоре. У них есть кобыла, на которую ее милость положила глаз.

Это похоже на Теодору. Лошади и охота были любовью ее жизни. У нее не было детей, а с мужем они жили плохо. Лорд Роберт, возможно, и сопровождал жену в Виндзор, но там каждый жил своей жизнью.

– А его милость? – спросил Брэнд, имея в виду Эндрю. От улыбки кожа на худом лице Хартли собралась в складки.

– О, молодой герцог с управляющим на ферме.

Это было именно то, что Брэнд хотел услышать. Богатство Фицаланов зависело от сельских угодий и ферм. Крайне важно, чтобы молодой герцог был сведущ во всех аспектах управления имением. С помощью мистера Терренса, управляющего имением, лично подобранного Брэндом, образование Эндрю началось.

– Не нужно меня объявлять, – сказал он Хартли и прошел через большой зал в западное крыло.

Войдя в утреннюю комнату, Брэнд остановился и окинул ее быстрым взглядом. Вдовствующая герцогиня, его бабушка, сидела во главе стола, величественная, как всегда, одетая по моде прошлого века. По правую руку от бабушки сидела ее давняя неизменная компаньонка мисс Каттер, которую он про себя окрестил Попрыгунчиком из-за привычки перескакивать с одной темы на другую и оставлять после себя полнейшее смятение. У буфета расположилась его сводная сестра Клэрис, молодая женщина под тридцать, красивая, с сильными чертами Фицаланов и грозными черными бровями.

Эта устрашающая грозность была характерна для всех Фицаланов, включая и его самого, поэтому, когда Фицаланы затевали сражение, те, кто поумнее, спешили в укрытие.

Бабушка заметила его первая.

– Ну, – сказала она, – не стой там как лакей. Входи, входи!

Брэнд послушно подошел к бабушке и поцеловал ее в пергаментную щеку.

– Ваша милость, – пробормотал он с уважением, приправленным иронией.

– Ты с каждым днем становишься все больше похожим на отца, – заметила бабушка.

Их глаза встретились. Его изумляло, что теперь он искренне обожает эту воистину грозную даму, которая в юности выводила его из себя. Очевидно, возраст смягчил его.

– Туше, – пробормотал Брэнд, и бабушка слегка усмехнулась.

– Итак, – подала голос Клэрис, – блудный сын вернулся. Чем мы обязаны такой честью?

– И тебе доброе утро, Клэрис, – любезно отозвался он и поздоровался с мисс Каттер.

Мисс Каттер, обеспокоенная невежливым тоном Клэрис, вмешалась:

– Какой же он блудный сын, леди Клэрис? Брэнд уехал из Прайори и нажил состояние, как этот милый мистер Льюис, занявший место Сойера. Он, конечно, не местный, но говорят…

Бабушка взяла ситуацию в свои руки.

– Лотти, – решительно сказала она, – пожалуйста, позвони в колокольчик, чтобы Хартли принес свежего чаю.

– В чайнике еще есть чай, – ответила мисс Каттер.

– Да, не стоит тревожить Хартли, – отозвался Брэнд. Бабушка кивнула. Ее взгляд обратился к Брэнду.

– Итак, мы слышали, ты решил заняться политикой? Сядь и расскажи мне об этом.

У ее светлости, как он знал, имелись свои способы выяснения происходящего, поэтому он как можно более сжато поведал ей о своих планах. Это вызвало лишь умеренный интерес, до тех пор пока он не упомянул, что открыл дедушкин дом и собирается поселиться там до окончания выборов.

Бабушка слышала, что дом открывается, но не знала, что Брэнд намерен жить там столь продолжительное время.

– А чем тебе не подходит Прайори? – спросила она, вперив в него свой пристальный взгляд.

Помешивая чай, Брэнд воспользовался моментом, чтобы привести мысли в порядок. Он не хотел жить в Прайори, потому что ему нравилось быть хозяином в своем доме, а здесь хозяев и без него хватает.

– Я бы не хотел доставлять вам неудобства, мэм, – ответил он. – Ко мне будут постоянно приходить люди, причем и в неурочные часы. Я буду принимать не гостей, а коллег.

– Ой, Бога ради, – прервала его Клэрис, – избавь нас от своих отговорок. Ты никогда не считал Прайори своим домом, а нас – своей семьей. Почему отец сделал тебя попечителем наших капиталов – выше моего понимания.

– Хватит, Клэрис, – велела герцогиня грозным голосом.

Брэнд взглянул на Клэрис и почувствовал раздражение, но не на свою сводную сестру, а на отца. Герцог отдал ее капитал в руки опекуна. Они с мужем могли тратить доход с капитала, но сам капитал был отложен для следующих поколений. Она не могла поносить герцога, поэтому сделала объектом своих нападок опекуна.

Его зять обладал более добродушным нравом. Освальд воображал себя антропологом, что означало, что он обожал копаться в развалинах и древних курганах в поисках артефактов минувших веков. Деньги не имели для него значения, и он, живя в палатке, был бы точно так же счастлив, как и в роскошном доме своей жены. Брэнду очень нравился Освальд.

– Я не просил назначать меня вашим опекуном, – мягко сказал он, – но раз уж так случилось, тебе стоит только сказать, и, я уверен, смогу найти сумму, чтобы удовлетворить разумную просьбу.

– А кто ты такой, чтобы судить, что разумно, а что нет? – сверкая глазами, возмутилась Клэрис. – Это так оскорбительно для Освальда. О, я знаю, что вы все о нем думаете, но вы сильно ошибаетесь. – Нотка триумфа закралась в ее голос. – Возможно, вам будет интересно узнать, что он сейчас в Лондоне, ведет переговоры о продаже одного из своих манускриптов. Он надеется выручить за него крупную сумму.

– Не знала, что поэзия так хорошо оплачивается, – сказала вдова.

– Это история, жизнь Ганнибала! – тут же парировала внучка.

– Премилая, я уверена. – Мисс Каттер, вечная примирительница, поспешила сгладить острые углы. Она расплылась в улыбке. – Убеждена, что дело не в деньгах, а в чувстве удовлетворения. Сколько людей могут написать книгу?

Брэнд осторожно помешал чай, затем поставил чашку на блюдце.

– Я думаю… – начала Клэрис, затем тряхнула головой. – Невыносимо! – возмутилась она и выскочила из комнаты.

После небольшой паузы бабушка вздохнула.

– Она скучает по Освальду. Поскорее бы уж он приехал домой. Все это весьма утомительно для всех нас. Тем не менее кое в чем она права. Эндрю получит контроль над своим капиталом, когда ему исполнится двадцать один. Клэрис двадцать семь, и она всегда будет просителем.

Терпение Брэнда истощилось.

– Послушайте, – сказал он, – Клэрис не нищая. Денег у нее больше чем достаточно. Загвоздка в Освальде. Он не хочет жить на деньги жены.

– Меня всегда восхищали мужчины с принципами, – тепло проговорила мисс Каттер. – И любовь…

Когда герцогиня вскинула руку, мисс Каттер послушно замолчала.

– Если бы у него были принципы, – заявила она непререкаемым тоном, – он бы не женился на Клэрис. И не говори мне о любви. Она погубила нашу семью. – Ее орлиный взор остановился на Брэнде. – И это подводит меня к леди Марион Дейн. Правда то, что говорят? Ты помолвлен с этой девушкой?

Вопрос не удивил. У бабушки повсюду были шпионы.

– Нет, – прямо ответил он, – неправда. Я познакомился с ней в Лондоне, где она гостила у наших общих друзей. Поскольку она племянница Эдвины, я счел своим долгом по меньшей мере показать ей и ее сестрам достопримечательности Лондона, тем более что они переезжают в Лонгбери, в Тисовый коттедж, и будут нашими соседями.

– Эдвина Ганн! – раздраженно бросила вдова. Бабушка никогда не одобряла и не понимала его тесной дружбы с бывшей учительницей, а он никогда и не пытался объяснить. Эдвина обожала его, словно родная мать. Подобные понятия были чужды герцогине. Она была против того, чтобы баловать детей.

Прежде чем разговор потек в другом направлении, Брэнд небрежно заметил:

– У Эдвины была ведь еще одна сестра, да? Ханна? Марион спрашивала меня о ней, – приврал он, – но я совсем ее не помню. А вы знали Ханну, бабушка?

– Не слишком хорошо, – ответила вдова. – Она была гувернанткой, верно?

– Я ее помню, – сказала мисс Каттер, – она, бывало, гуляла со своей собачкой в нашем парке. – Она наморщила лоб. – Я слышала, Ханна была своевольной девушкой и доставляла мисс Ганн массу хлопот.

– В каком смысле?

Мисс Каттер тупо взглянула на него.

– Не помню.

Брэнд сдержал вздох. Бесполезно приставать к мисс Каттер.

– А что случилось с Ханной? – осторожно поинтересовался он. – Где она сейчас?

– Полагаю, – сказала бабушка, – она где-то нашла себе другое место. Вероятно, вышла замуж и имеет целый выводок детишек.

– Нет, – возразила мисс Каттер. – Она сбежала. Помню, я слышала, что она сбежала с мужчиной. О Боже! – Лицо мисс Каттер сморщилось. – Или это была Мэри Стритхэм? Это случилось так давно. Я опять все путаю?

– Нет, – твердо заверила ее герцогиня. – Чем старше мы становимся, тем больше моментов забываем, вот и все. Итак, о чем это мы говорили до прихода Брэнда? Ах да. Ты собиралась поговорить с кухаркой и сказать ей, что к ленчу будет только трое, если… – Она вопросительно взглянула на Брэнда.

– Спасибо, но у меня дела в Грейндже, – сказал он. – Но я как-нибудь непременно воспользуюсь вашим приглашением.

– Тебе не нужно приглашение, – парировала бабушка, а затем добавила с самодовольной улыбкой: – Но обязательно пригласи леди Марион и ее сестер. Я бы хотела познакомиться с ними. Иди же, Лотти. Не забудь, к ленчу только трое.

Мисс Каттер извинилась и вышла из комнаты.

Как только дверь за ней закрылась, улыбка сползла с лица герцогини. Она помолчала немного, затем печально проговорила:

– Старость не радость. Все увядает: внешность, здоровье, аппетит. Но самое страшное – мы выживаем из ума.

Эта маленькая речь застала Брэнда врасплох. Он еще никогда не видел свою бабушку такой уязвимой. «Железнобокая» – называли они ее, когда были детьми. Все боялись герцогиню как огня, за исключением преданной и любящей компаньонки.

– Мне говорили, – сказал он наконец, – что у Эдвины тоже начиналось помутнение рассудка.

Все следы уязвимости исчезли, и выражение бабушкиного лица стало таким же решительным и умным, как всегда.

– Чушь! – заявила она. – После церковной службы мы часто с ней разговаривали, и она оставалась такой же заядлой спорщицей. Ты уже не в первый раз спрашиваешь меня о душевном состоянии мисс Ганн. Я говорила тебе на похоронах и повторяю снова: она была такой же острой на язык и эксцентричной, как всегда. Что происходит, Брэнд?

– Ничего, – мягко ответил он, – совсем ничего. Она ткнула в него пальцем.

– И не вздумай утомлять Лотти вопросами, на которые она не может ответить. Это только еще больше путает ее.

– И в мыслях не было.

Брэнд провел приятный вечер в таверне «Пес и лис». Когда рабочий день заканчивался, именно там собиралось большинство местных жителей, чтобы обменяться новостями и встретиться с соседями, прежде чем идти домой к женам и детям. И мировой судья, и констебль были там, и Брэнд смог расспросить их о смерти мисс Ганн, но они не видели ничего подозрительного в том, что пальцы Эдвины были в чернилах. Она могла по какой-нибудь причине бросить письмо в огонь. Они слышали, что Эдвина странно вела себя перед несчастным случаем, но ничего конкретного ни один, ни другой сказать не могли. Имя Ханны не вызвало почти никакой реакции. У обоих имелись лишь весьма смутные воспоминания о ней.

Поминки после церковной службы проходили в доме викария, и именно там Брэнд впервые услышал о том, что Эдвина была не в себе. Она стала нелюдимой, мало общалась с соседями. Она продолжала посещать церковную службу, но не задерживалась, чтобы поговорить с друзьями и знакомыми.

Все это он услышал от викария, поэтому, вполне естественно, поверил, а другие еще и приукрасили историю подробностями, так у него сложилось впечатление, что у Эдвины начиналось слабоумие.

Вот тогда-то ему и следовало обговорить этот вопрос с миссис Ладлоу, но она была в слезах, да и дело не казалось срочным.

Если кто и должен был знать, что у Эдвины с головой непорядок, так это миссис Ладлоу. Он верил ей как никому. Не то чтобы Брэнд считал викария лжецом, просто тот описывал состояние Эдвины как встревоженность. Конечно, Эдвина встревожилась, когда услышала, что Ханна-, возможно, была убита.

Тогда кто распустил слухи и зачем? Может, это была чья-то намеренная попытка поставить под сомнение все, что Эдвина могла сказать о той ночи, когда исчезла Ханна? Во всяком случае, на него слухи оказали именно такое воздействие.

Это вновь навело его на мысль о бабушке. Такое впечатление, что она могла бы рассказать ему больше о Ханне Ганн, если б захотела. Что она от него скрывает?

Образ Ханны, складывающийся у него в голове, был полон противоречий: младшая из сестер, гувернантка, своевольная девушка, доставляла беспокойство Эдвине и восхищала Марион. Все в Лонгбери считали, что она сбежала с мужчиной, или это очередной слух, чтобы сбить всех со следа?

Тогда где она?

Когда Брэнд задул свечу и забрался в кровать, его мысли вновь вернулись к Эдвине и тому, скольким он ей обязан. Для маленького, растерянного мальчика, который оказался между двух враждующих сторон – отцом и дедом, ее уютный коттедж был спасительной гаванью. Все, чего Эдвина попросила взамен, – это разгадать тайну исчезновения Ханны.

– Я найду ее, Эдвина, клянусь, – проговорил он в тишину.