"Сияющая Цитадель" - читать интересную книгу автора (Eddings David)

ГЛАВА 21

Сефрения сидела одна на кровати в своей комнате, с грустью размышляя о том, что одиночество, на которое она себя добровольно обрекла, продлится теперь, вероятно, до конца ее дней. Те слова были сказаны в гневе, второпях… и вот итог – пустота и одиночество. Она вздохнула.

Сефрения из Илары. Как странно, что и Кедон, и Ксанетия извлекли из прошлого это древнее имя, и еще страннее, что оно до сих пор глубоко трогает ее сердце.

Илару даже по стирикским понятиям трудно было назвать селением. Стирики с давних пор стремились смягчить враждебность эленийцев, притворяясь беднейшими из бедных, живя в лачугах и одеваясь в грубый домотканый холст. Но Илара с ее единственной грязной улочкой, с хижинами из хвороста, обмазанного глиной, была ее домом. Там прошло детство Сефрении, наполненное любовью, и любовь эта достигла своей вершины с рождением ее сестры. В тот самый миг, когда Афраэль появилась на свет, Сефрения разом обрела и исполнение всех желаний, и цель всей своей жизни.

Память об этом крохотном бедном селении, о тепле и всеобъятной любви, что окружали ее там, поддерживала ее в самые черные дни. Илара, сиявшая в ее памяти, всегда была убежищем, где она могла укрыться от мира, от уродства его, подступавшего к ней со всех сторон.

А теперь все было кончено. Предательство Заласты безвозвратно очернило и осквернило самые драгоценные ее воспоминания. Теперь, стоило ей вспомнить Илару, перед глазами, непрошеное, вставало лицо Заласты; и притворная нежность, которой оно светилось, была жесточайшей ложью. Теперь она видела его лицо таким, каким оно было на самом деле – маска обмана, похоти, злобной ненависти к Богине-Дитя, которая была смыслом всего существования Сефрении.

Ее память хранила Илару; разоблачение предательства и двуличия Заласты уничтожило ее вновь – и на сей раз уже навеки.

Сефрения уронила лицо в ладони и зарыдала.

Принцесса Даная, погруженная в мрачные размышления, свернулась калачиком в большом кресле. Там, в темной комнате, и отыскали ее Спархок и Вэнион.

– Нет, – коротко ответила она на их страстные уговоры. – Я не стану вмешиваться.

– Афраэль, – молил Вэнион со слезами на глазах, – это убивает ее.

– Значит, ей придется умереть. Я ничем не могу помочь ей. Она должна перенести это сама. Если я вмешаюсь, для нее все это пройдет бесследно, а я слишком люблю ее, чтобы баловать и лишать значения ее страдания.

– Но ведь ты, надеюсь, не станешь возражать, если мы попробуем ей помочь? – язвительно осведомился Спархок.

– Пробуйте, если хотите, – только без Беллиома.

– Знаешь, ты очень жестокая девочка. Я и не подозревал, что в моей семье растет чудовище.

– Можешь придумывать мне любые прозвища, Спархок, – я все равно не передумаю. И кстати, не пытайтесь что-либо устраивать за моей спиной. Можете держать ее за руку, дарить цветы или зацеловать ее до бесчувствия, только не вмешивайте в это дело Беллиом. А теперь уходите и оставьте меня в покое. Мне и так тяжело.

И она теснее свернулась в кресле, крепко сжимая в объятиях потрепанного Ролло. Древняя боль стояла в ее темных блестящих глазах.

– Так значит, Заласта уже давно пытался встать у нас на пути? – спросил Бевьер, когда на следующее утро они собрались, как всегда, в синей гостиной. Теперь все были одеты по-домашнему, и на длинном столе у дальней стены был накрыт завтрак – каждый накладывал себе на тарелку, сколько хотел. Королева Элана давно уже обнаружила, что принятие пищи отнюдь не помеха обсуждению важных дел. Бевьер, расстегнув синий камзол, полулежал в кресле, вытянув ноги. – Если именно он скрывался за этой тенью и облаком, это почти неизбежно означает, что он имел отношение и к Земохской войне. Ксанетия кивнула.

– Замыслы Заласты, сэр рыцарь, охватывают многие столетия. Его страсть к Сефрении уходит истоками в детские годы, равно как и ненависть его к Богине-Дитя, чье рождение разрушило все его надежды. Ведал он, что, ежели посмеет открыто противостоять Богине-Дитя, одною мыслью уничтожит она его раз и навсегда. Понимал он также, что страсть его в основе своей темна и нечиста и что ни один бог не станет помогать ему в борьбе с Афраэлью. Долго размышлял он о сем и заключил наконец, что надобна ему для успеха некая мощь, не имеющая ни сознания, ни нравственности, ни собственной воли.

– То есть Беллиом, – сказал Спархок. – Во всяком случае, именно таким его все считали. Мы-то теперь знаем, что это не так.

– Истинны твои слова, – согласилась она. – Заласта разделял всеобщее заблуждение, полагая Сапфирную Розу лишь источником силы. Верил он, что Беллиом, не отягченный нравственными устоями, подчинится ему беспрекословно и уничтожит его смертельного врага, а он таким образом получит ту, кем так жаждет обладать – ибо, не заблуждайтесь, Заласта искал не любви Сефрении, но обладания ею.

– Это омерзительно, – содрогнувшись, проговорила баронесса Мелидира.

Ксанетия согласно кивнула.

– Знал Заласта, что нужны ему кольца, дабы повелевать Беллиомом, – продолжала она, – однако всему Стирикуму ведомо было, что сама проворная Богиня-Дитя похитила кольца у Гверига, тролля-карлика, дабы не могло сие уродливое создание обернуть силу Беллиома против стириков. Оттого-то Заласта по-прежнему сохранял притворную дружбу с Сефренией и ее сестрой, надеясь выведать у них, где запрятаны кольца, и так обрести ключи к Беллиому. Боги же знали, и знали немногие смертные, что однажды родится творение Беллиома, Анакха, и по различным знакам и прорицаниям определено было, что появится он на свет в доме Спархоков.

Афраэль встревожилась, ибо знала она, что дом Спархоков – эленийский, а эленийцы без особой любви относятся к Стирикуму. Понимала она, однако, что в назначенный день Анакха придет и поднимет Беллиом из места, где он сокрыт, и завладеет им ради собственных целей – и целей самого Беллиома. Сие и тревожило ее, ибо ежели Анакха разделит обычную нелюбовь эленийцев к стирикам, может он обратить камень против ее почитателей. Стремясь уменьшить сию опасность, решила она разделить кольца, одно отдав предку Анакхи, а другое в руки иного смертного, дабы, когда Анакха унаследует кольцо, могла она познать его душу и решить, безопасно ли будет передать в его владение и второе кольцо.

– Истории куда интересней, когда знаешь лично их героев, верно? – заметил Телэн, в третий раз наполняя свою тарелку. Телэн снова рос и ел почти постоянно. Впрочем, он не забывал и о хороших манерах и, прежде чем самому приступить к пиршеству, принес Ксанетии стакан молока и блюдо с ломтиками фруктов.

Спархок тщательно продумал свой вопрос.

– Помнится, как-то ты говорила мне, анара, что мысли богов тебе недоступны. Как же ты узнала тогда, о чем думала Афраэль?

– Воистину, Анакха, мысли богов сокрыты от меня, однако Афраэль весьма многим делится со своей сестрой, и это из памяти Сефрении узнала я то, о чем говорю вам. Итак, – продолжала она рассказ, – предок Анакхи был рыцарем ордена Пандиона, жившим со своими братьями в замке ордена своего, в эленийском городе Дэмос; и примкнул он к войне, что опрометчивый молодой король Энтор повел против мятежных баронов. И случилось так, что рыцарь и король, отбившись от спутников своих, лежали, израненные, на кровавом поле битвы. Когда пала на поле тьма, Сефрения из Илары, повинуясь велению своей сестры, хотя и с большой неохотой, пришла перевязать им раны и отдать им кольца – одно рыцарю, а другое королю. Сокрыла она от них истинное предназначение колец, сказав, что сие лишь символы их дружбы, и искусным стирикским заклятием окрасила она кровью раненых камни в кольцах, дабы скрыть тем их истинную природу. Так связала она воедино два дома, и связь эта проложила путь брачному союзу Анакхи и его королевы.

– Я же говорила тебе! – заметила Элана мужу, так и лучась самодовольством.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Спархок.

– Я же говорила, что нам суждено быть мужем и женой. Почему ты вечно со мной об этом спорил?

– Потому что считал, что так надо. Я был уверен, что ты сумеешь найти себе куда более подходящего супруга. – Этот легкомысленный ответ скрывал испытанное Спархоком потрясение. Афраэль была поистине безжалостна в своих махинациях с жизнью и судьбой смертных. Анакха был творением Беллиома, и Богиня-Дитя, не уверенная, что ему можно доверять, нарочно в очередном своем воплощении родилась его дочерью, чтобы по мере сил влиять на него.

– Заласта же, постигший намерение Афраэли, встревожился, – продолжала Ксанетия. – Надеялся он отнять Беллиом у Анакхи, прежде чем Анакха в полной мере осознает все значение своего союза с камнем, – однако Афраэль вновь помешала его замыслам. Обладая кольцами и властвуя над Беллиомом, Анакха становился непобедим.

– Отлично, – проворчал Улаф. – Заласта оказался в тупике. И что же он делал потом?

– Есть в Стирикуме – да и были всегда – такие, что обращают силу заклятий, ведомых сему народу, на то, чтобы насытить нечистые свои желания. Младшие боги как дети, и непостижимы для них глубины, в кои добровольно готовы погрузиться подобные люди. Однако сия грубая сторона человеческой натуры противна им, и, буде какой стирик проявит ее, становится он изгнанным и проклятым. Несчастные сии влачат одинокое существование в пустынных землях, вдали от народа своего, или же, не ведая раскаяния, ищут нечистых удовольствий в гнойных клоаках больших городов. К таким-то людям и обратился в отчаянии Заласта, и в Вереле, гнуснейшем из городов Южной Даконии, отыскал он того, кто был ему надобен.

– Мне доводилось жить в Вереле, – заметила Миртаи. – Это и впрямь самое подходящее место для выродков и отщепенцев.

Ксанетия кивнула.

– Именно там, погружаясь в пучины порока, столкнулся Заласта с неким Огераджином, давним развратником и сластолюбцем. Пресытясь уже веками излишеств, сей Огераджин грешил не столько ради удовольствия, сколько ради того, чтобы оскорбить младших богов. Воистину сей Огераджин был мерзостен вдвойне, ибо посредством неких запрещенных чар и заклятий проник он во тьму – в ту запредельную извращенную тьму, что наполняет души старших богов. И вот Огераджин, чувствуя, что похоть Заласты сродни его собственной, а стало быть, они схожи в помыслах своих, посоветовал ему обратиться к Отту, императору Земоха.

Бевьер ахнул.

– Истинно так, – кивнула Ксанетия. – И тогда отправился Заласта в город Земох, дабы заключить союз с Оттом.

– Погоди-ка! – воскликнул Келтэн. – Разве ты не говорила нам, что Заласта изо всех сил старался удержать нас подальше от Отта и Азеша?

Она кивнула.

– Заласта заключал союзы, заботясь о собственной выгоде – не о благополучии своих союзников. С помощью Отта отыскал он в Эозии иных стириков-изгоев, дабы помогали они ему следить за родом Спархоков, и велел им всячески изыскивать в роде сем какие-либо слабости, кои после рождения Анакхи пригодятся ему, Заласте.

Как могли вы догадаться, также и Афраэль желала надзирать за предками Анакхи, а посему Богиня-Дитя отправила Сефрению в Дэмос – обучать пандионцев тайнам Стирикума.

– Наша милая малышка Афраэль довольно-таки бессердечное создание, – заметил Стрейджен. – Если вспомнить, что эленийские крестьяне в Астеле сотворили с родителями Сефрении, посылать ее в Дэмос было в некотором роде жестоко.

– Кто может познать мысли богов? – вздохнула Ксанетия, устало проводя ладонью по глазам.

– Тебе нехорошо? – спросил Келтэн. В его голосе звучала явная озабоченность.

– Я слегка утомилась, сэр рыцарь, – призналась она. – Разум Сефрении был смятен, когда погружалась я в глубины ее памяти, и с немалым трудом удалось мне извлечь оттуда нечто последовательное.

– Стало быть, анара, так и действует твой дар? – с любопытством спросил Сарабиан. – Ты берешь чей-то разум и глотаешь его целиком?

– Сравнение сие неточно, Сарабиан Тамульский, – с легким упреком заметила она.

– Извини, анара. Я взял его с потолка. Собственно, я хотел спросить вот что: поглощаешь ли ты единым прикосновением все содержимое мыслей и памяти того, к кому прикоснулась?

– Приблизительно так.

– И сколько же чужих разумов ты вот так поглотила? – осведомился Телэн.

– Почти тысячу, юный господин, – пожала плечами дэльфийка.

– Где же ты нашла для них столько места? – Телэн в некотором замешательстве огляделся. – Я, кажется, не правильно выразился? Я хотел спросить, не слишком ли тесно у тебя в голове.

– Разум не имеет пределов, юный господин.

– Твой, анара – возможно, – усмехнулся Келтэн. – У моего разума пределов полным-полно – я в этом давно уже убедился.

– Что сейчас творится с Сефренией? – обеспокоенно спросил Вэнион у Ксанетии.

– Она тяжко страдает, – вздохнула дэльфийка. – Предательство Заласты поразило ее в самое сердце, а к тому же ошибочно верит она, будто все вы оставили ее, и сие сломило ее дух.

– Я пойду к ней! – Вэнион стремительно встал.

– Нет, мой лорд, – сказал Келтэн. – Это не самая удачная идея. Ты ей слишком близок, и твое появление только ухудшит дело. Почему бы тебе не пропустить вперед меня?

– Идти должен я, Келтэн.

– Нет, если только не для того, чтобы заставить ее страдать еще сильнее. Именно сейчас Сефрении нужно знать, что мы по-прежнему любим ее, а значит, к ней должен пойти человек пылкий и не слишком умный. Это я – если вы еще не заметили.

– Прекрати! – вспыхнула Алиэн. – Я не позволю тебе говорить о себе такое!.. – Тут она осознала, что они не одни, и опустила глаза, залившись румянцем смущения.

– А ведь он, пожалуй, прав, Вэнион, – серьезно сказала Элана. – У сэра Келтэна есть свои недостатки, однако он прямолинеен и честен. Сефрения знает, что ему неведома хитрость. Он для этого слишком…

– Туп? – подсказал Келтэн.

– Я бы предпочла не использовать этого слова.

– Но оно меня вовсе не задевает, моя королева. Моя служба не в том, чтобы думать, а в том, чтобы выполнять приказы. Стоит мне начать размышлять, и я попадаю в передрягу, а потому я научился обходиться без размышлений. Я просто полагаюсь на свои чувства. Они не так уж часто заводят меня на неверный путь. Сефрения знает меня и знает, что я не сумел бы ее обмануть, даже если бы попытался.

– Это называется искренность, друг мой, – улыбнулся Спархок.

– Слово не хуже всякого другого, – пожал плечами Келтэн. – Я просто ввалюсь в ее комнату и сокрушу ее своей искренностью. От этого ей наверняка полегчает.

– Сефрения, это я, Келтэн. Отопри дверь.

– Уходи. – Голос ее звучал глухо.

– Это важно.

– Оставь меня в покое.

Келтэн вздохнул. Стало быть, сегодня один из тех дней.

– Пожалуйста, матушка, – сделал он еще одну попытку.

– Убирайся.

– Если ты не откроешь дверь, я применю магию.

– Магию? Ты? – она презрительно рассмеялась.

Келтэн отступил, занес правую ногу и со всей силы ударил каблуком сапога по засову. Еще два удара – и дверь, треснув, распахнулась настежь.

– Что ты делаешь?! – пронзительно вскрикнула Сефрения.

– Разве ты не встречалась прежде с эленийской магией, матушка? – мягко осведомился он. – Мы применяем ее постоянно. Ты не против, если я войду? – С этими словами он перешагнул усыпанный щепками порог. – Мы подумали, что тебе скучновато одной и нужно на кого-нибудь накричать. Вэнион хотел прийти сам, но я ему не позволил.

– Ты?! С каких это пор ты отдаешь приказы Вэниону?

– Я выше его ростом – и моложе.

– Убирайся из моей комнаты!

– Прости, не могу. – Он выглянул из окна. – У тебя здесь такой прекрасный вид. Вся дорога к гавани как на ладони. Может быть, начнем? Можешь визжать и молотить меня кулаками, только, пожалуйста, не превращай меня в лягушку. Алиэн это не понравится.

– Кто тебя послал, Келтэн?

– Я ведь уже сказал тебе – я сам вызвался. Я не пустил Вэниона, потому что ты сейчас слишком возбуждена. Ты наговорила бы ему всякого, о чем потом вы оба пожалели бы. Мне, Сефрения, можешь наговорить что угодно. Мои чувства очень трудно задеть.

– Убирайся!

– Ни за что. Хочешь, я приготовлю тебе чашечку чаю?

– Оставь меня в покое!

– Я ведь уже сказал – ни за что. – И с этими словами Келтэн взял ее за плечи и заключил в свои медвежьи объятья. Она вырывалась изо всех сил, но он даже не дрогнул.

– Твои волосы приятно пахнут, – заметил он. Сефрения замолотила кулачками по его спине.

– Я тебя ненавижу!

– Вовсе нет, – хладнокровно ответил он. – Ты не смогла бы меня ненавидеть, даже если бы захотела. – Он все так же крепко сжимал ее в объятьях. – Осень нынче выдалась теплая, правда?

– Пожалуйста, Келтэн, оставь меня в покое.

– Нет.

Сефрения разрыдалась, судорожно цепляясь за его камзол и уткнувшись лицом в его грудь.

– Мне так стыдно! – прорыдала она.

– Отчего это? Ты не сделала ничего плохого. Заласта обманул тебя, вот и все. Он обманул и всех нас, так что твоей вины здесь не больше, чем нашей.

– Я разбила сердце Вэниона!

– Вот уж не думаю. Ты же знаешь Вэниона. Он способен вынести очень многое.

Сефрения продолжала бурно рыдать – на что более или менее и рассчитывал Келтэн. Он вытащил из рукава камзола носовой платок и подал его Сефрении, не размыкая объятий.

– Я никогда не посмею посмотреть им в глаза, – всхлипывала она.

– Кому? Остальным? Посмеешь, конечно, и еще как. Ты сваляла дурака, вот и все. Время от времени такое с каждым случается.

– Как ты смеешь?! – Сефрения вновь заколотила его кулачками по спине.

Келтэну очень хотелось, чтобы эта часть их беседы поскорее закончилась.

– Но ведь это правда, верно? – мягко спросил он. – Никто не винит тебя, но все равно это правда. Тебе казалось, что ты поступаешь правильно, а оказалось – наоборот. Знаешь, всем случается ошибаться. Совершенных людей в мире нет.

– Мне так стыдно!

– Это ты уже говорила. Ты уверена, что не хочешь выпить чашечку чаю?

– Тебе нужно отдохнуть, анара, – заботливо проговорил Сарабиан. – Я и не представлял, насколько это утомительно для тебя.

Ксанетия улыбнулась ему.

– Ты добр, Сарабиан Тамульский, однако я не столь хрупка и слаба, как ты полагаешь. Итак, продолжим. Замышлял Заласта различными соблазнами еще в юные годы совратить Анакху и тем обрести доступ к Беллиому без опасной борьбы, однако Сефрения и Афраэль весьма бдительно надзирали за детством и юностью Беллиомова творения, вновь разрушив замысел Заласты, хотя сами о том не ведали.

Тогда рассудил Заласта, что нет у него иного выхода, как стать врагом, а не искусителем Анакхи, и держал он совет с Огераджином и Оттом, и отправился затем в Симмур, дабы отыскать там пособников своему делу. Для сего притворился он одним из бесчисленных земохских стириков, коих Отт посылал в эленийские королевства, дабы сеять там раздор и смуту.

– Да уж, их было более чем достаточно, – согласился Улаф. – Ходили слухи, что земохский стирик может дать эленийцу все, что он пожелает, – если, конечно, элениец не слишком дорожит своей душой.

– Воистину щедры были льстивые посулы оных стириков, – согласилась Ксанетия, – однако Оттовы посланцы были людьми ограниченными.

– Весьма ограниченными, – согласился Вэнион.

– Заласта же действовал более тонко и куда как терпеливо. Отыскал он себе подходящего ученика в молодом духовнике королевского дома Элении, священнике по имени Энниас.

– Энниас?! – воскликнула Элана. – Я и не знала, что он когда-то был королевским духовником.

– Это было еще до твоего рождения, – пояснил Спархок.

– Теперь понятно, почему он имел такое большое влияние на отца. Так значит, анара, за всем этим стоял Заласта?

Ксанетия кивнула.

– Не так-то легко совратить молодого священника, – возразил Бевьер. – Они обычно ревностные идеалисты.

– И Энниас не был исключением, – отозвалась Ксанетия. – Отличался он честолюбием, однако в молодые свои годы был твердо предан идеалам Церкви. Идеализм его был немалой помехой планам Заласты, однако нашел он средство обойти его. – Ксанетия замялась, слегка покраснев. – Ни в коей мере не желала бы я оскорбить тебя, королева Элении, однако сестра твоего отца всегда была распутна и похотлива…

– Меня это нисколько не оскорбит, анара, – ответила Элана. – Об аппетитах Ариссы в Симмуре ходили легенды, и потом, я никогда не испытывала к ней особой любви.

– Это было связано с планами Заласты? – спросила Мелидира.

– Истинно так, баронесса, – ответила Ксанетия. – Принцесса Арисса и была тем средством, коим Заласта привлек Энниаса на свою сторону. Хорошо вышколенный развратным Огераджином, предложил Заласта похотливой принцессе… – Ксанетия запнулась, заливаясь румянцем.

– Можешь не вдаваться в подробности, Ксанетия, – сказала Элана. – Все мы знали Ариссу – она была способна на что угодно.

– Воистину оказалась она способной ученицей, – согласилась Ксанетия. – Заласта полагал, что Энниас будет ему полезен как советник твоего отца, королева. Посему внушил он распутной твоей тетке, что ни одно деяние не будет столь греховно, как совращение молодого священника, и мысль сия, целиком овладевшая Ариссой, вскоре принесла свои плоды. На двенадцатом году своей жизни похитила Арисса сомнительную добродетель духовника твоего отца.

– В двенадцать лет?! – изумленно пробормотала Мелидира. – Скороспелая девочка, ничего не скажешь.

– Энниас терзался муками раскаяния, – продолжала Ксанетия.

– Энниас? – фыркнула Элана. – Да он даже не знал, что означает это слово.

– Ты заблуждаешься, моя королева, – возразил Вэнион. – Я знавал Энниаса в молодости. Он был целиком и полностью предан идеалам Церкви. Перемены в нем произошли гораздо позже. Мы с отцом Спархока всегда гадали, что же это с ним стряслось.

– Арисса, что же еще, – сухо сказала Элана, поджав губы. – Итак, Заласта добился влияния на Энниаса с помощью моей тетки?

Ксанетия кивнула.

– Молодой священник после долгих молитв и размышлений решился отречься от своих клятв и сочетаться браком с распутной принцессой.

– Брак, заключенный на небесах, – сардонически заметил Улаф.

– Ариссе, однако, подобный союз был ни к чему, ибо столь ненасытна была ее натура, что очень скоро постыл ей облеченный духовным саном любовник, и колко насмехалась она над ним по причине иссякающих его сил. Однако же, по предложению Заласты, привела она своего истощенного сообщника в некий дом в Симмуре, и там Заласта намекнул ему, что может возродить гаснущие силы Энниаса посредством стирикских чар. Так обрел он власть над душой будущего первосвященника Симмура.

– Мы знали, что Энниасу помогал один из стириков Отта, – сказал Спархок. – Правда, мы понятия не имели, что это был именно Заласта. Похоже, он ухитрился приложить руку буквально ко всему.

– Он весьма умен, Анакха. Ревностно обучал он старательных своих учеников распутству, коему сам обучился от Огераджина из Верела. Королевский духовник был весьма важен для его замыслов, однако прежде следовало развратить его так, чтобы не осталось у него надежды на исправление.

– И это ему удалось сверх всякой меры, – мрачно заметила Элана.

– Шаг за шагом Арисса, наставляемая Заластой, вела молодого священника все ниже и ниже, покуда не лишился он всякого подобия добродетели, и именно тогда стирик заговорил о величайшем падении – дабы похотливая принцесса с помощью ныне равного ей любовника соблазнила твоего отца, королева, своего брата, и, когда он целиком и полностью будет в ее власти, склонить его к кровосмесительному браку. Хорошо знал Заласта, что отец Анакхи будет до конца противостоять сему поруганию законов естества, и надеялся тем рассорить безвозвратно дом Спархоков и королевский дом Элении. Не принял он, однако, во внимание ни железной воли Спархоков, ни слабости короля Алдреаса. Спархок-старший принудил твоего отца заключить брак с иной женщиной, однако же цель Заласты была достигнута. В отношениях между двумя домами возник разрыв.

– Но мы уладили это, правда, Спархок? – Элана тепло улыбнулась мужу.

– Неоднократно, – ответил он.

– Что же мне делать? – простонала Сефрения, ломая руки.

– Прежде всего, прекратить вот это, – Келтэн ласково развел ее руки. – Я совсем недавно обнаружил, что у тебя очень острые коготки, и не хочу, чтобы ты содрала себе кожу.

Сефрения виновато взглянула на его лицо, украшенное свежими царапинами.

– Я тебя исцарапала, дорогой.

– Чепуха. Я привык проливать кровь.

– Я так дурно обошлась с Вэнионом, – скорбно проговорила она. – Он мне этого никогда не простит, а я так люблю его.

– Ну так скажи ему об этом. Знаешь, это все, что тебе нужно сделать. Просто скажи ему, что ты его любишь, извинись перед ним, и все будет как прежде.

– Прежнего уже не вернешь.

– Вернешь, и еще как! Как только вы снова будете вместе, Вэнион обо всем забудет. – Келтэн взял ее маленькие руки в свои громадные лапищи, перевернул и нежно поцеловал ладони. – Для того-то, матушка, и существует любовь. Все мы делаем ошибки. Те, кто любит нас, прощают все. Те, кто не прощает… какое нам до них дело, верно?

– Да, но…

– Никаких «но», Сефрения. Это так просто, что даже я в состоянии понять. Мы с Алиэн доверяем своим чувствам, и выходит очень даже недурно. Ни к чему логические выкладки, когда имеешь дело с такой простой вещью, как любовь.

– Ты такой хороший, Келтэн. Светловолосый пандионец слегка смутился.

– Ну, это вряд ли, – с горечью ответил он. – Я слишком много ем и пью. Я не очень-то утонченный и не могу довести до конца самую простую мысль. Господь свидетель, я скопище недостатков, но Алиэн знает о них и прощает их. Она понимает, что я всего лишь солдат, и не ждет от меня слишком многого. Так как же насчет чашечки чаю?

– Это было бы прекрасно, – слабо улыбнулась она.

– Вот это уже настоящая неожиданность! – воскликнул Вэнион. – Но почему именно Мартэл?

– Заласта понимал, что изо всех пандионцев Мартэл самый достойный противник Анакхи, – отвечала Ксанетия, – а стремление Мартэла к запретным тайнам выдало Заласте его слабую сторону. Стирик притворился невежественным и алчным земохцем и с видимой жадностью принял у Мартэла золото. Так извратил он душу дерзкого молодого пандионца, покуда не осталось для него возврата.

– И все это время Заласта изображал посланца Отта? – спросил Бевьер.

– Именно так, сэр рыцарь. Он служил замыслам Отта постольку, поскольку ему это было выгодно, однако душа его принадлежала лишь ему самому. Воистину, совратил он первосвященника Энниаса и пандионца Мартэла ради собственных целей, и все они устремлялись к тому дню, когда Анакха возьмет в руки Беллиом.

– Однако не Анакха первым взял в руки Беллиом, анара. То была Афраэль, и никакие помыслы Заласты не принимали в расчет такого поворота событий.

Все разом обернулись на звук знакомого голоса. Сефрения с лицом, все еще искаженным болью, стояла в дверях гостиной. За ее спиной маячил Келтэн.

– Заласта мог бы отнять камень у Спархока, но не у Афраэли. Тогда-то все его планы и рухнули окончательно. Он не мог заставить себя поверить, что кто-нибудь – даже бог – способен добровольно отдать Беллиом другому. Быть может, в один прекрасный день мне удастся втолковать ему, что такое возможно.

– Я проникала в разум Заласты, Сефрения из Илары, – сказала Ксанетия.

– Он не в силах постичь подобного деяния.

– Я заставлю его понять, анара, – мрачно ответила Сефрения. – У меня есть вот эта шайка эленийских дикарей, которые любят меня, – во всяком случае, они так утверждают. Уверена, что если я хорошенько их попрошу, они вобьют в голову Заласты это понимание.

И она улыбнулась слабой болезненной улыбкой.