"Наследство из Нового Орлеана" - читать интересную книгу автора (Риплей Александра)Глава 3Миссис Уотсон обняла Мэри за плечи. Ее коричневая шаль с толстой каймой напоминала крыло толстой куропатки-мамаши. – Главное, милая, слушай, что я тебе говорю, и все у тебя будет замечательно. Уж я-то знаю, как руководить молодой девицей. Сама пятерых вырастила, и еще четырех парней. Как тебя зовут, деточка? – Мэри Макалистер. Это были единственные слова, произнесенные Мэри за несколько часов. Миссис Уотсон разговаривала без умолку. Представив мистера Уотсона, она рассмеялась и сказала: – Некоторые еще кличут нас Кильками. Пока высокий, худой молчаливый мужчина улыбался Мэри, миссис Уотсон вспомнила о печальном положении, в котором оказалась девушка, и, едва переведя дыхание, поведала Мэри о процветающем универсальном магазине мистера Уотсона в Портсмуте, штат Огайо, о том, как умело он торгуется с оптовиками в Питсбурге, куда они предпринимают поездки четыре раза в год, чтобы заполнить полки своего магазина самыми модными товарами. Она взяла Мэри под руку, и они пошли вслед за тяжело нагруженным мистером Уотсоном сквозь толпу и сумятицу на заполненном людьми и вещами причале. Миссис Уотсон кричала Мэри в самое ухо, чтобы та не переживала за свой багаж: – Мистер Уотсон очень силен и очень осторожен. Он запросто донесет и наши вещички, и твои. Мэри скрыла свое разочарование, увидев, что мистер Уотсон ведет их к самому маленькому пароходу. Подойдя ближе, она заметила, что краска на нем облупилась, а позолота потускнела. – Мы пойдем на «Царице Каира»! – завопила миссис Уотсон. – Ее хозяин – добрый друг мистера Уотсона, поэтому нас обслужат по высшему классу. На этих новомодных посудинах я ни за какие деньги не поплыву. На них полным-полно всякой богатой швали, к тому же они только и гоняются наперегонки. Вон, всего месяц назад две такие лоханки взорвались, и все, кто не обгорел до смерти, утонули. А старая добрая «Царица» не спешит, зато и доставит тебя куда надо в целости и сохранности. И кормят, кстати, отменно. Позднее, за ужином, Мэри узнала, что мнение миссис Уотсон об «отменной кормежке» оказалось вполне обоснованным и что миссис Уотсон воздавала еде должное с усердием, которому позавидовал бы сам Гаргантюа. Но перед этим был еще нескончаемый, ошеломительный поток чудес, который демонстрировала и объясняла миссис Уотсон. Для начала она препроводила Мэри в каюту для дам, проверила матрасы, выбрала две смежные койки, показала Мэри, как задергивать шторы с помощью специальной палочки, чтобы обеспечить себе уединение. Она обратила внимание девушки на мягкие подушки и одеяла, ковры с цветочным узором, цветами же расписанные горшки и кувшины в примыкающей к каюте умывальной, стенной шкаф с внутренней дверцей, за которой скрывался ночной горшок с закрывающимся стульчаком. Она сказала Мэри, что мужская каюта значительно больше – там тридцать пять коек, тогда как в дамской всего лишь двадцать, – зато там нет никакой возможности уединиться. Обо всем этом ей рассказал мистер Уотсон. Миссис Уотсон также сказала, что он рассказывал ей, что происходит, когда дамы удаляются после ужина. Но Мэри слишком молода, и нечего ей знать о таких вещах, как выпивка, карточные игры, курение и разговоры, которые мужчины ведут между собой на досуге. Ей надо усвоить лишь, что утром, за завтраком, разумно поменьше говорить и потише орудовать ножом и вилкой. Мэри попыталась представить себе миссис Уотсон в состоянии покоя, но у нее ничего не вышло. Она просто не успела. Старшая знакомая показывала ей чудеса кают-компании – громадного центрального помещения, где пассажиры едят и развлекаются. Миссис Уотсон пояснила, что столы, обычно сдвинутые вдоль стен, к завтраку, обеду и ужину расставляют по всей кают-компании, а стулья, которые обычно стоят в центре зала, придвигают к столам. – Ты сама убедишься, Мэри, как шикарно тут обслуживают. Вилки из чистого серебра, да такие тяжелые, что не поднять, а мальчишки в перчатках разносят все на серебряных блюдечках. К тому же зажигают все люстры, и свет отражается в зеркалах и мерцает, будто звездочки. Ты только посмотри – золотые и такие величественные! А красные плюшевые занавеси с золотой каймой? А красные ковры? Они же пушистые, как трава на лугу. Бьюсь об заклад, что ты никогда не видела ничего подобного. Так оно и было. Она привыкла к строгой красоте и аскетической обстановке монастыря. Плюшевая обивка на пароходе протерлась до блеска, позолота поблекла. Она почувствовала, что вот-вот заплачет, и часто заморгала, отгоняя непрошеную слезу. Возможно, она совершает ужасную ошибку. Возможно, ей следует сойти с парохода. Но в этот момент пароходные трубы издали несколько гудков, возвещавших, что судно отчаливает. Миссис Уотсон вытолкала Мэри на палубу – посмотреть, как причал медленно уплывает вдаль. Мэри лишь мельком взглянула на причал. Все ее внимание было приковано к гигантскому голубому гребному колесу на корме. Оно вращалось, поднимая капельки брызг, разбрасывая их, как пригоршни бриллиантов, оставляя за собой белопенную волну. Гладко и царственно, как лебедь, пароход выплывал на середину широкой реки. Ветерок, лаская, тронул разгоряченные щеки Мэри, и она засмеялась. Все переменилось в одно мгновение. Аляповатый пароход превратился в волшебный корабль, уносящий ее в сказочное путешествие. Она почувствовала, что все ее страхи и печали уносятся прочь вместе с берегом и причалом. Она действительно отправилась в путь, и значит, так и должно быть. Она побежала на корму, протянула руки, ловя брызги с колеса, поднесла их к губам. «Река такая широкая, такая прекрасная, такая сильная! Она умчит меня прочь от всех бед и напастей. Она привезет меня к моей семье, к женщинам с такими же паучьими пальцами, к моему наследству. Она примчит меня в Новый Орлеан». Миссис Уотсон не позволила Мэри долго наслаждаться своим новым счастьем. – Уходи оттуда, – сердито сказала она, – не то вымокнешь, простудишься и умрешь. Спустя два часа, когда они кругами прогуливались по палубе, она все еще рассказывала Мэри, как болели ее дети, как они только чудом спасались от смерти или увечий. – Почему мы останавливаемся? – удалось вставить Мэри. Пароход теперь двигался очень медленно, разворачиваясь к берегу, густо поросшему деревьями. Миссис Уотсон столь же плавно сменила тему беседы: – Мы что-то разгружаем, а может, кто-то сходит на берег, либо, наоборот, принимаем что-то или кого-то на борт. Вдоль всей реки по обоим берегам множество городков и деревень, и возле каждой «Царица» будет останавливаться, если есть возможность что-то заработать. – Ухватившись за резной поручень, она перегнулась через него, при этом показались ее практичные муслиновые нижние юбки и прочные высокие черные ботинки. – Эгей! – крикнула она. – Эй ты, там! Как это место называется? Темнокожий мужчина, стоящий на нижней палубе, поднял на нее взгляд: – Понятия не имею, миссус. Я знай только кидаю груз туда-сюда на каждой остановке, а про названия не спрашиваю. Но удовлетворить любопытство миссис Уотсон было не так-то легко. – Раз сам не знаешь, так спроси кого-то, кто знает! – заорала она. – Мне надо знать название. Темнокожий пожал плечами и отошел. Миссис Уотсон выпрямилась. Лицо ее от долгого стояния внаклонку сделалось красным. – И что это мне пришло в голову спрашивать о чем-то у черномазого? Сама не пойму. Мэри замерла от удивления, – ей еще ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-то произносил слово «черномазый» вслух. Но наряду с изумлением она испытала непреодолимое желание посмотреть на раба поближе. Когда голос снизу прокричал: «Это Рочестер, миссус!», Мэри подошла вплотную к поручню и посмотрела вниз. Негр был очень большой и очень черный. Забыв о приличиях, Мэри уставилась на него, вытаращив глаза и открыв рот от удивления. Он увидел ее и улыбнулся. Обрадованная, Мэри улыбнулась в ответ. Она подняла было руку, намереваясь помахать ему, но тут вспомнила, что человек этот ей совершенно не знаком. Опустив руку, она отвела взгляд. Лицо ее налилось краской смущения. Она принялась теребить попавшийся под руку деревянный шарик – целый ряд таких шариков украшал поручень, – притворяясь, что именно затем и подняла руку. К ее ужасу, когда она покрутила шарик, тот отделился от поручня и, вращаясь, упал на палубу. Чувствуя себя неуклюжей и глупой, Мэри побежала за ним. – Господи! – закудахтала миссис Уотсон. – Что ты там делаешь? Что случилось? Мэри благодарила судьбу, что никто не заметил ее неловкости. Она подхватила шарик и насадила его обратно на стерженек. – Я, миссис Уотсон, задела шарик, а он отвалился. – Тогда тебе лучше держаться подальше от перил. Постой-ка вот здесь. Отсюда тоже можно увидеть причал – если хочешь, конечно. Этот городишко называется Рочестер. Мэри несколько минут постояла рядом с миссис Уотсон. Затем любопытство снова потянуло ее на нос парохода – ей захотелось посмотреть, что там происходит. Пароход стоял, уткнувшись носом в небольшую насыпную отмель. С невидной отсюда нижней палубы в руки взбудораженных юнцов, столпившихся на берегу, летели веревки с петлями на концах. Юнцы отталкивали друг друга, борясь за привилегию набросить петлю на ожидающие погрузки штабеля досок. Возле реки сгрудилась толпа мужчин, женщин и детей. Она немного рассеялась лишь в тех местах, куда стали опускать сходни. Тогда возникло небольшое светопреставление: крики с берега, с парохода, звон колоколов, мощный гудок трубы, мальчишки, мечущиеся туда-сюда по сходням, протестующее мычание коровы, которую тычками пытались загнать на пароход. Перекрывая весь этот шум, чей-то мощный голос зарокотал: – А ну-ка, прекратить там! Я ответственный за груз, я и буду руководить! По одной из сходней сошел негр, взгромоздив на плечи два тяжеленных бочонка. Вслед за ним спустился белый в кителе с медными пуговицами и кепке с козырьком. Он посмотрел в листок бумаги, который держал в руках: – Гвозди в бочонках для Хинкля! Шаг вперед! Через толпу протиснулся мужчина. – Моему мулу не вывезти бочонки, если рядом будет лягаться эта корова, – сварливо сказал он. – И не его в том вина, – сказал темнокожий. – Где ваша повозка, мистер Хинкль? Я сам погружу в нее гвозди. Толпа расступилась и пропустила его. Он быстро вернулся и снова поднялся на пароход. Мужчина в форме вручил Хинклю какой-то документ, тот отдал взамен несколько серебряных монет. Теперь внимание толпы переключилось на норовистую корову. Она категорически отказывалась ступить на сходни. Мужчина в форме положил руки в карманы и прислонился к дереву, не обращая ни малейшего внимания на всеобщий ажиотаж, в отличие от остальных, которые давали советы, подбадривали или же, наоборот, поддразнивали. Мэри смеялась. А миссис Уотсон во всех подробностях излагала собственное мнение относительно того, что требуется предпринять. Некоторое время спустя мужчины сошли с парохода и присоединились к зрителям на берегу. Мэри увидела, что ее новый знакомый смеется, стоя рядом с двумя другими неграми. Она также заметила троих мужчин в оленьих куртках с бахромой и вытянула шею, чтобы получше их рассмотреть. Да, они были обуты в мокасины. Мэри тихо вздохнула. Это было так романтично. Несмотря на то что монахини неодобрительно относились к чтению романов, она, как и все ее подружки, прочла и «Зверобоя», и «Последнего из могикан». Миссис Уотсон тоже вздохнула: – Все это ужасно скучно. Пойдем, Мэри, в каюту. Придумали, тоже мне! Заставлять людей ждать какую-то корову! – Извините, мне хотелось бы еще немного посмотреть, – сказала Мэри. – Я попозже к вам присоединюсь. – Что? Чтобы я оставила молодую девушку одну среди множества незнакомцев? Это я-то, Мюриэл Уотсон! Никто не посмеет упрекнуть меня в уклонении от долга в тех случаях, когда это требуется. Вот, помню, однажды… Мэри почти не внимала воспоминаниям миссис Уотсон – она всецело отдалась созерцанию состязания с коровой. Теперь ее пытался сдвинуть с места один из «кожаных чулок». Он обхватил корову рукой за шею и потащил. – Он убьет мою коровушку! – закричал женский голос. Чиновник в форме отлепился от дерева. – Эй, кончайте! – завопил он. – Это предназначено для погрузки, а не для ужина. – Он приблизился к корове, и мужчина в оленьей куртке ослабил хватку и сказал: – На индейцев действует. – Его друзья расхохотались. Чиновник повернулся к негру. – Джошуа, – сказал он. – Присмотри за грузом. Крупный темнокожий мужчина подошел к корове. – Слушай сюда, корова, – громко сказал он. – Помнишь, что случилось в Иерихоне, а? Надеюсь, ты не хочешь свалиться вниз. Так что лучше пошевеливайся. Он взялся за накинутую на шею коровы веревку и зажал конец между зубами. Затем резко сдвинулся с места. Никто толком не успел понять, что произошло, как он уже был позади коровы, прочно зажав своими большими руками ее задние ноги. Приподняв корову за ноги, он пошел к сходням, заставляя животное двигаться, чтобы не упасть. Рот его был растянут в широкой ухмылке, а большие белые зубы крепко держали веревку. – Смотрите, все равно как с тачкой, – сказала миссис Уотсон. – Ну и ну! Публика смеялась и аплодировала. Мальчишки свистели и топали ногами. Мэри захлопала в ладоши. Пребывающая в полном недоумении корова, жалобно мыча, ступала по сходням. Краем глаза Мэри увидела вспышку света. Возле мужчины в оленьей куртке, который не сумел сдвинуть корову с места, мелькнуло что-то яркое. Он бежал к судну, подняв руку. – Насмехаться надо мной вздумал, черномазый?! – кричал он. «У него же томагавк в руке, – подумала Мэри. – Надо же, к ручке прикреплены перья. Прямо как в книжках. Господи, да он же собирается бросить его в этого черного великана!» – Берегись, Джошуа! – крикнула она. Рука ее нащупала шарик, украшавший перила перед ней. Она отвинтила шарик и бросила в направлении сверкающего томагавка. Послышался противный стук, шарик ударил мужчину по голове. – Нет! – воскликнула она. – Что я наделала?! – Мэри, что ты наделала! – сказала миссис Уотсон. – Уходи быстрее, пока никто не догадался, что это ты. – Она взяла Мэри за руку и потащила ее вдоль палубы, через кают-компанию, в каюту для дам. – Я не хотела поранить его, – всхлипывала Мэри. – Он собирался бросить… – Тише, дитя мое. Чем меньше слов, тем лучше. Мы ни слова не скажем, и остальные будут молчать. Но с этого момента больше не показывайся на палубе. Пусть эта шваль сама разбирается между собой. А ты иди умой лицо. Скоро ужин, и нам пора почистить перышки. Болтовня миссис Уотсон подействовала на Мэри успокаивающе. Миссис Уотсон задала Мэри кучу вопросов относительно ее гардероба, заявив, что выпускное платье – это, скорее всего, самое то. Она также объяснила Мэри, что багаж находится в камере хранения, рядом с каютой капитана, энергично препроводила ее в эту самую камеру хранения и, наконец, поручила двум темнокожим горничным погладить платье Мэри и свое собственное и незамедлительно доставить их в каюту. – Это платье больше всего нравится мистеру Уотсону, – сказала она. – Я всегда беру его с собой в поездки, потому что тогда обычный ужин превращается в торжественный прием. А теперь неси свои туфельки – они красивые, но совершенно бесполезные и непрочные. Я помогу тебе уложить волосы, и ты будешь первой красавицей на пароходе. – Правда, она красавица? – громко сказала капитану миссис Уотсон. – И сирота, бедняжка! Я пригрела ее на своей груди, как агнца Авраамова. Мэри, поздоровайся с капитаном. Убеждена, что он захочет, чтобы мы сидели рядом с ним. Сиротка в первый раз путешествует по реке… Боже мой, капитан, как замечательно выглядит стол! Какая роскошная, плотная скатерть! Я же говорила, Мэри, что на «Царице» всегда роскошный стол. Мой муж, мистер Уотсон, знает судовладельца… то есть одного из владельцев; я знаю, что их целая компания… Вы ведь помните нас, капитан? Мы с мистером Уотсоном, когда нам надо в Питсбург, всегда плывем исключительно на «Царице». Капитан пробубнил сквозь густые усы, что прекрасно помнит миссис Уотсон, и сосредоточил все внимание на разливании супа из стоявшей перед его прибором супницы. Официанты забирали у него тарелки и расставляли их перед каждым из двадцати шести человек, сидевших за длинным столом в центре кают-компании. Пассажиры кают «Царицы» составляли менее половины от того, что могло вместить судно. Большую часть прибыли приносили грузовые перевозки и те пассажиры, которые находили себе местечко среди ящиков, бочонков и скота на нижней грузовой палубе, где проезд стоил всего десять центов в день, а провизию люди брали с собой. Пища, которой кормили каютных пассажиров, была, как и обещала миссис Уотсон, очень хороша и подавалась в превосходящем всякое воображение изобилии. За ужином, после первых же двадцати минут, Мэри поняла, что о ее упражнениях на меткость не будет сказано ни слова. Должно быть, это означало, что человек не очень пострадал. Придя к такому решению, она смогла в полной мере насладиться цыплятами в соусе, картофельным пюре, свежим горошком, морковкой, кукурузными оладьями, приправой из зеленых помидоров и молоком. Ей очень понравилась и беседа с соседкой по столу. – Мне восемьдесят семь лет, – поведала та Мэри, – а у меня еще все зубы на месте. Я услыхала об этих пароходах и решила, что если хочу прокатиться на таком, пока не померла, то надо поторапливаться. Так я и села на него в Рочестере вместе с моей коровушкой и собираюсь плыть аж до самого Краун-Сити. А это почти три сотни миль. И похоже, пока доплыву, отъемся на всю оставшуюся жизнь. По другую сторону от Мэри миссис Уотсон молча и благоговейно предавалась чревоугодию. Голос возвратился к ней, лишь когда все было съедено подчистую. – Теперь, Мэри, можно и светски пообщаться. С дамами, естественно. Мужчины ждут не дождутся, когда мы уйдем, чтобы они могли заняться своими сигарами и прочими безобразиями. – Кокетливо закатив глазки, она повернулась к капитану. Он натужно улыбнулся, но весьма охотно встал и помог отодвинуть кресло миссис Уотсон, чтобы та могла выйти из-за стола. Вернувшись в каюту, миссис Уотсон представила себя и Мэри двенадцати дамам, с которыми они делили помещение. – Эта отважная сиротка, – сказала она им, – едет до самого Нового Орлеана, к бабушке, а ведь ни разу в жизни ее не видала! Дамы отреагировали сочувственными восклицаниями. Пока миссис Уотсон не затараторила снова, Мэри воспользовалась предоставившейся возможностью и спросила, не может ли кто-нибудь рассказать, каков из себя Новый Орлеан. – Я ведь ничегошеньки о нем не знаю, – выпалила она. – Даже не знаю, далеко ли он. Ей сказали, что Новый Орлеан очень далеко. Так далеко, что никто из присутствующих дам и даже из их знакомых там не был. Они попытались определить расстояние до него. По их догадкам, получалось от полутора до пяти тысяч миль. – А сколько мы проехали? – Почти сто. Мэри была ошеломлена. «Я состарюсь на этом корабле в компании этих теток, – подумала она. – Да еще эта миссис Уотсон с ее болтовней!» – Мистер Уотсон знаком с владельцем этого корабля, – говорила между тем миссис Уотсон. – Поэтому мы всегда путешествуем только на «Царице». Мы ездим в Питсбург четыре-пять раз в год. Видите ли, у мистера Уотсона большой магазин в Портсмуте, штат Огайо, и следовательно… Поздним вечером, когда все прочие в каюте уже давно спали за задернутыми шторами, Мэри не могла заснуть. До нее доносились еле слышные всплески смеха из кают-компании, и ей показалось, что она уловила запах сигарного дыма. Одежда ее отца всегда хранила легкий аромат табака. Она заплакала и так, плача, заснула. Она резко проснулась, недоумевая, что могло ее разбудить. Ритмичное попыхивание труб напомнило ей, где она находится. Потом она услышала отдаленную музыку, такую же призрачную, как и сон. Она слушала, и музыка становилась все явственней. Мэри поднялась с койки и осторожно прошла мимо спящих женщин к задернутому иллюминатору. Она чуть-чуть раздвинула шторы и выглянула наружу. Сияла яркая луна, освещавшая перила палубы; декоративные шарики на них светились, словно гирлянда огоньков. За перилами виднелась река, черная и таинственная, по которой бежала серебряная дорожка лунного света, ведя к дальнему берегу, где стояли темные, окантованные серебром деревья. Музыка стала отчетливее, и перед глазами Мэри появилось чудесное видение. То был большой белый с золотом пароход, который она видела в Питсбурге. На всех трех палубах из иллюминаторов изливался золотой свет, и от этого света позолота на обшивке парохода вспыхивала и мерцала. Когда пароход обгонял неспешную «Царицу», музыка, подобно волшебным чарам, окутала Мэри. Она слышала смех и видела, как под ослепительно яркими люстрами танцуют мужчины и женщины. И тут же – так быстро! – видение исчезло. Мэри прислушивалась, но звуки музыки делались все тише и постепенно смолкли. Она смотрела на освещенный луной белый след парохода, пока и он не исчез и на черной глади реки не осталась лишь серебряная полоска лунного света. Дальний берег с посеребренными деревьями медленно проплывал мимо, тихий, прекрасный, чужой. Мэри вздохнула, восхищенная всем увиденным, и ей захотелось, чтобы путешествие длилось вечно. Жизнь на борту «Царицы Каира» подчинялась распорядку, котором Мэри никогда прежде не ведала и которого даже вообразить себе не могла. Казалось, ни времени, ни расстояния не существовало. Все утратило измерение. Вокруг была только река – широкая, мощная, неизменная, несмотря на все изгибы, обрывы, острова и городки. Мэри постоянно сидела на скамейке, поставленной лицом к носу парохода и прикрытой нависающей сверху рубкой лоцмана. Оттуда она наблюдала за рекой, другими судами, огромными плотами из бревен, плоскодонками, перевозящими бочки, ящики, скот, а иногда и целые семьи, занятые стряпней или стиркой, пока река несла их к месту назначения. Мэри видела сигналы: когда с берега размахивали широким белым полотнищем, это означало, что «Царицу» просят пришвартоваться и принять груз; научилась она и распознавать три гудка, возвещавшие о намерении «Царицы» стать под разгрузку. Мэри никогда не надоедало наблюдать за суматохой на берегу, когда пароход поворачивал носом к причалу. Вскоре она научилась предсказывать, когда на пароходе выберут место для причала и пошлют на берег кого-нибудь из экипажа закупить дров для котлов или провиант. Когда с парохода сходили пассажиры, она стояла возле поручней и громко прощалась с ними. Когда садились новые пассажиры, она смотрела на них с интересом, пытаясь вообразить, о чем они могли бы порассказать, зная, что, скорее всего, узнает что-нибудь об их жизни, поскольку миссис Уотсон непременно познакомится с ними, а затем познакомит и Мэри, не преминув поведать ее «печальную историю». Дамы неизменно сочувственно цокали языком и обещали заменить ей мать – на время их пребывания на борту. Поэтому Мэри никогда не оставалась на своей скамейке одна. И каждая соседка подробно отвечала на вежливые вопросы Мэри о ее доме и семье. От них Мэри узнала, что на одном берегу реки находится штат Огайо, а на другом – Западная Вирджиния. Пенсильвания осталась далеко позади. Дни, мили, повороты, причалы смешались в ее памяти, и скоро один берег остался в Огайо, а другой перешел в Кентукки. А вскоре Уотсоны покинули корабль. Мистер Уотсон с несколько деревянным поклоном вручил Мэри ее деньги, а миссис Уотсон, обливаясь слезами, заключила девушку в свои крепкие объятия. Она препоручила Мэри заботам миссис Оландт. Стаут, Райтсвилл, Абердин, Хиггинспорт, Невилл, Цинциннати – там простояли целые сутки, дожидаясь крупной партии солонины в бочках. Затем, несколько часов спустя, Огайо кончился. На одном берегу реки был по-прежнему Кентукки, но на другом оказалась уже Индиана, и первой остановкой там был Рэббит-Хэш. И миссис Оландт препоручила Мэри мисс Диккенс, которая «всю жизнь прожила девицей и очень гордится, что у нее на это хватило здравого смысла». Городки возникали и исчезали, а дамы по-прежнему беседовали с Мэри на ее скамейке, за столом, в каюте. Но никто из них никогда не был в Новом Орлеане и не знал никого, кто бы там побывал. Так было до Луисвилла. Там на борт поднялась семья с пятью детьми, старшему из которых было семь лет, – и спокойной апатии на «Царице» пришел конец. «Да, я как-то ходил на плоскодонке до самого Нового Орлеана, – заявил измученный отец семейства. – Только тогда я был совсем молодой, и то, что я видел в Новом Орлеане, не для ваших ушей». Два дня спустя «Царица» пришвартовалась в Ивэнсвилле. Семья сошла, и все люди и животные на пароходе радостно и облегченно вздохнули. Но стоянка затянулась. Давно уже с борта сошла семья и был снят груз, предназначавшийся для Ивэнсвилла, давно на борт подняли и разместили новый груз, а пароход все стоял на якоре. Трубы его легонько попыхивали, показывая, что котлы вырабатывают пар, готовый привести в движение гребное колесо. Но колесо оставалось неподвижным. – Чего это мы дожидаемся? – возмущалась мисс Диккенс. – Мы и опомниться не успеем, как стемнеет. Уже час назад должны были позвать к ужину. – По-моему, мы ждем того, кто едет в том экипаже, – предположила Мэри. – Посмотрите, мисс Диккенс: мчится как ветер. Черный экипаж сверкал лакированной кожей. В него были запряжены огромные белые кони, несшиеся немилосердным галопом. Темнокожий кучер был в черном цилиндре и черном костюме, из-под которого выглядывали белые кружева. Чтобы остановить лошадей на краю причала, ему даже пришлось встать. Мэри видела, как вожжи буквально впились ему в ладони, обтянутые белыми перчатками. Даже после такой спешки пассажиры экипажа, казалось, не торопились с выходом. Дверцы оставались закрытыми, пока кучер сгружал чемоданы и шляпные коробки, закрепленные на крыше экипажа. Никакого движения не наблюдалось, пока он четырежды не сходил на пароход и обратно и весь багаж не оказался на борту. Лишь тогда кучер открыл дверцы экипажа и склонился в низком поклоне. И из экипажа выплыла женщина, элегантней которой Мэри еще не доводилось видеть. На ней был дорожный костюм практичного коричневого цвета. Перчатки были черные, что также было практично, ибо на черном не заметно грязи. Но при всей практичности костюм этой женщины казался невероятно изысканным. Ее коричневое платье было шелковым, и цвет его переливался на солнце, переходя из тепло-янтарного в густо-кофейный. Корсаж тесно облегал фигуру, удерживаемый изысканными витыми застежками на неправдоподобно тонкой талии, опоясанной поясом из того же витого шелка, из которого были сделаны застежки. Черная кружевная кайма украшала три оборки ее широкой юбки и широкие рукава колоколом. Подрукавники были из черной шелковой кисеи, расшитой мельчайшими коричневыми завитками. Их узкие манжеты были украшены черными шелковыми бантами. На ней был чепец из коричневой соломки, отделанный черными кружевами. Чепец был завязан под подбородком на удивление широкими шелковыми голубыми лентами. Когда женщина выходила из экипажа, на мгновение показались нижние юбки пяти разных оттенков голубого. Она подошла к пароходу, а из экипажа вышла другая женщина. На ней было серое шелковое платье с отделанным кружевами передником, служившим скорее украшением, нежели средством защиты от грязи. Яркие золотые серьги в виде колец сверкнули в косых лучах солнца и засияли на фоне ее темной кожи, казавшейся еще темнее оттого, что на голове у женщины был белый тюрбан. Кучер попытался взять у нее красный кожаный саквояж, но она лишь отмахнулась и поспешила вслед за первой женщиной. – Ну и ну! – сказала мисс Диккенс. – Всяких видала я расфуфыренных дамочек, но такого… – Капитан, никогда не прощу себе, что заставила вас так долго ждать, – услышала Мэри слова элегантной женщины, входя в кают-компанию в сопровождении мисс Диккенс. – И я тоже, – сказала мисс Диккенс нарочито громким шепотом. Мэри покраснела от смущения. Женщина обернулась и посмотрела на них, приподняв брови. Капитан откашлялся: – Миссис Джексон, позвольте представить вам двоих из тех дам, с которыми вам предстоит путешествовать. Это мисс Диккенс, а эта юная особа – мисс Макалистер. Она находится на «Царице» с самого начала рейса в Питсбурге и плывет до самого Нового Орлеана. Миссис Джексон улыбнулась Мэри и протянула руку в идеально облегающей перчатке: – Очень рада познакомиться с вами, мисс Макалистер. Я тоже живу в Новом Орлеане. Мэри пожала протянутую руку, испытывая неловкость и радостное волнение. – О, я так рада, что мы вас дождались! – воскликнула она. |
||
|