"Наследство из Нового Орлеана" - читать интересную книгу автора (Риплей Александра)

Глава 2

– Это так романтично, – вздохнула сестра Жозефа.

– И так глупо, – отозвалась сестра Мишель. – Мать-настоятельница столько сил приложила, лишь бы отговорить Мэри от этой выходки. Только эта девчонка всегда отличалась упрямством.

– Не будь к ней столь сурова, сестра, – сказала молодая монахиня. Она в последний раз помахала рукой из окна вслед повозке, которая уносила с собой в Питсбург двух монахинь и Мэри Макалистер. – Я бы сказала, что Мэри упорна, а не упряма. На что бы она ни настроилась, ей всегда все удавалось. Вспомни ораторское искусство – как упорно она в нем упражнялась. А вышивка? Она десятки раз распарывала стежки, пока задуманный узор не получался как следует. Как бы тяжело ей ни приходилось, она никогда не мирилась с неудачей.

– Она скоро поймет, что от красноречия да аккуратных стежков толку в этой жизни мало. А от мечтательности – и подавно. Она не узнает правды, даже если ее в эту самую правду носом ткнуть. Попомни мои слова, эта глупая затея еще принесет ей кучу неприятностей.

– Господь хранит невинных, сестра. Он позаботится о Мэри.

Монахиня постарше открыла было рот, чтобы ответить, но, посмотрев на сияющее молодое лицо сестры Жозефы, плотно сжала губы и ничего не сказала.

Мэри видела, как сестра Жозефа машет ей рукой, но прежде чем она смогла помахать в ответ, дорога сделала резкий поворот и монастырь скрылся из виду. «Все осталось в прошлом, – подумала она, – а мне все равно. Я еду в Новый Орлеан. Мое место там».

Она громко засмеялась от приятного волнения, украдкой посмотрев на двух монахинь, готовая поделиться с ними своими радостными чувствами. Они посмотрели на нее красными глазами, полными боли и дурных предчувствий, – обе ехали в Питсбург удалять больные зубы. Мэри придала лицу сочувственное выражение и отвернулась. «Я не позволю омрачить этот день ничему», – сказала она самой себе.

На мгновение она вспомнила день выпускных торжеств и мучительные страдания, которые перечеркнули все ее надежды. Но она заставила себя забыть об этом. Слишком сильна была боль. Она посмотрела на дикие цветы, лепившиеся к расщелинам в скальных выступах гор, и устремила все свои помыслы к воображаемой картине, вытеснившей воспоминания. Это был портрет ее матери.

Скорее всего, ее звали Мари. Это имя было на шкатулке. Такое же имя, как у Мэри, только на французский лад. Она была прекрасна – Мэри нисколько не сомневалась в этом. У нее была мягкая светлая кожа, такие же волосы и ясные синие глаза. Она походила на самого прекрасного из ангелов с картины, изображающей Рождество Господне, которая висела на стене часовни. И Мэри знала, что мать смотрит на нее с небес и торжествующе улыбается, счастливая, что Мэри направляется к своей семье – туда, где ей следует быть, где ее необычные паучьи пальцы – признак принадлежности к роду, а не что-то постыдное, что надлежит прятать от сторонних взоров. Перчатки в шкатулке – это знак, посланный ей матерью. Мэри сложила ладони; она любила свои руки, гордилась ими. Забывшись в своих грезах, она не замечала ни тряски, ни неудобной деревянной скамейки, ни медленно текущих часов.

Кто-то тронул ее за плечо, и она вернулась к действительности. Монахиня, сидевшая рядом с ней, указала на расстилавшийся впереди под горой город. «Питсбург», – пробормотала она невнятно, поскольку за щекой у нее была вата, пропитанная гвоздичным маслом.

– Ой! Как красиво! – Мэри беспечно перегнулась через перила повозки и посмотрела вокруг и вниз. Она увидела широкие ленты воды, в которых яркими бликами отражалось солнце. Уроки географии, полученные в монастырской школе, ожили в ее сознании. Она тихо проговаривала музыкальные названия рек: «Аллегани… Мононгаэла… Огайо». Вот же они – яркие ленточки на зеленой поверхности полей. А в. центре большого скопления домов, труб и церковных шпилей эти ленточки сходились в одну. «Ах!» – вновь воскликнула Мэри. В точке слияния рек ей открылся калейдоскоп цветов – рубашки, юбки, чепчики на маленьких, похожих на кукол фигурках, движущихся туда-сюда вдоль реки, и корабли, похожие на игрушечные, выпускающие крохотные клубы черного дыма из множества златоверхих труб. – Я опоздаю на пароход, – жалобно сказала она. – Мы еще так далеко. Быстрее, пожалуйста, быстрее!

Но повозка продолжала двигаться так же медленно и тряско, и вскоре город и реки пропали из виду. Мэри еле удержалась, чтобы не выпрыгнуть на дорогу и не побежать. Она закусила краешек губы и напряженно подалась вперед, всем телом как бы побуждая колеса крутиться быстрее.

Казалось, прошла целая вечность, пока дорога не вынырнула между двух больших скальных массивов на отвесный берег прямо над местом слияния рек. Корабли были на месте, люди тоже. Теперь Мэри слышала шум. Кричащие голоса, гудки, хриплый вой рожков, на которых малоискусные музыканты выводили ни на что не похожие мелодии. Мэри облегченно выдохнула и откинулась на скамейку, поразившись, до чего занемели плечи и шея. Но всепоглощающая радость этой минуты заставила ее забыть о неприятных ощущениях. Она действительно едет. Все это сейчас сбудется – один из этих кораблей умчит ее по сияющим водам реки к семье, к Новому Орлеану. К приключениям. И – как знать? – возможно, и к любви.

– Мы пойдем с тобой на пароход, Мэри, – сказала монахиня, сидящая рядом, когда повозка остановилась у входа в док.

Мэри покачала головой:

– Не беспокойтесь обо мне, сестра. Поезжайте к дантисту и удалите этот ваш зуб. Вы сразу почувствуете себя лучше.

– Но мать-настоятельница сказала…

– У матери-настоятельницы зубы не болят. Да и в любом случае ни в чьей помощи я не нуждаюсь. Я серьезно, честное слово. Я сама со всем прекрасно справлюсь.

– Ты уверена?

– Да, сестра, совершенно уверена. – Руки Мэри уже тянули Лямки, которые удерживали ее багаж позади повозки. Багажа было немного – один ковровый саквояж, в котором находились ее школьная форма, выпускное платье и предметы туалета. И ее шкатулка. – Видите, я сама легко могу их унести. – Лямки были уже расстегнуты, багаж в руках Мэри, а сама она – на земле возле повозки. – Прощайте, сестры! – Она повернулась к украшенному флагами входу на пассажирский причал.

– Господь да пребудет с тобой, Мэри! – крикнули монахини ей вслед. Она обернулась и улыбнулась через плечо.

«Да она же прехорошенькая», – подумала одна из сестер. Как правило, эпитет «прехорошенькая» редко связывался с Мэри Макалистер. Да, она была миловидна, всегда опрятна, ее темно-каштановые волосы аккуратно заплетены в косу и уложены в узел на затылке, ногти чисты и подстрижены. Но она была невысока ростом, и слово «крепкое» больше подходило для описания ее телосложения, нежели «хрупкое», несмотря на то, что она была очень стройна. Линиями тела она более напоминала мальчишку. Самой приметной ее чертой был яркий румянец на щеках. В то время, когда идеалом считалась необычайно белая кожа, здоровый цвет лица Мэри воспринимался как недостаток. Если бы не это, ее глаза могли бы казаться прекрасными. Они были большие, круглые, светло-карие – цвета хорошего хереса. Но глядя на нее, люди замечали только удивительно красные щеки. «Странно, – подумала монахиня, – сегодня щеки ее не кажутся слишком румяными. Их цвет удивительно подходит к ее счастливой улыбке. Я тоже смогу улыбаться, когда вырвут этот зуб и боль исчезнет». Она махнула кучеру – поезжай.

Мэри быстро прошла через ворота, а затем резко остановилась в изумлении.

«Я никогда не видела такого оживления», – подумала она. На всей огромной пристани кипела бурная деятельность. Кабриолеты и экипажи сталкивались, когда пути их пересекались, возницы кричали, споря за место возле каменных ступенек, по которым, возможно, будут сходить пассажиры. На одни тележки и повозки грузили ящики и бочки, с других сгружали. Играли три оркестра, а один из пароходов заглушал всю музыку своей пронзительной сиреной. Рядом с музыкантами, а то и между ними прыгали и плясали дети, девушки, юноши. Мэри неотрывно смотрела на них, ноги ее сами собой чуть заметно двигались – ей хотелось присоединиться к танцующим. Она с изумлением глядела на колонны чернокожих, которые несли груз на пароходы, кидали огромные тяжести на повозки или разгружали их. Она никогда раньше не видела черных и была одновременно очарована и смущена. Воспитатели ее были страстными аболиционистами, и она не могла понять, отчего эти люди поют и смеются. Мэри взглядом искала на них цепи и кандалы, но ничего подобного не увидела. Потом она обратила внимание на белого, сидящего на лошади возле грузовых повозок. В руке у него был свернутый кнут. Мэри вздрогнула и отвернулась.

Она посмотрела на пароходы. Их было три, каждый больше и умопомрачительней соседнего. Трубы их были увенчаны золотыми коронами, позолота украшала причудливую резьбу на палубах. На самом крупном пароходе было три палубы, сверкали бронзовые колокола и поручни, каждая дверь была окантована золотом, а на кожухе огромного ходового колеса был нарисован город с золотыми башнями, утопающий в ярких пестрых цветах. Золотые буквы свидетельствовали, что и это изображение, и сам пароход называются «Город Натчез».

Впечатлений было слишком много. Мэри вертела головой из стороны в сторону, стараясь разглядеть все. «Дорогу!» – слышалось со всех сторон. Кричали извозчики, торопящиеся куда-то пешеходы, мальчишки, несущие багаж вслед за спешащими людьми. «Дорогу!» – услышала она позади себя, и тележка, доверху нагруженная сундуками, чемоданами и шляпными коробками, резко отшвырнула ее в сторону.

От удара у нее болело плечо, но ей было все равно. Здесь царили жизнь, краски, восторг, веселье, – короче, таким был мир, и она, Мэри, являлась частью этого мира. Она прижала к себе коробку, которую держала под мышкой, и вступила в царивший на причале хаос.

– Пожалуйста, скажите, где я могу купить билет? – Этот вопрос она пыталась задать полудюжине людей, но все они спешили мимо, не слыша ее робкого, вежливого голоса.

«Надо просто сесть на пароход, – решила она. – Там у них будут билеты». Но она и трех шагов не могла сделать, чтобы кто-нибудь не преградил ей путь, не оттолкнул в сторону. Это повторялось многократно.

«Мне надо, значит, я добьюсь», – внушила она себе. Угол коробки впивался ей в бок, сумка тяжелым грузом висела на локте, и Мэри испугалась, что вот-вот расплачется. Потом она увидела маленькое красное сооружение из досок. На белой вывеске над дверью было золотыми буквами написано: «Билеты и коносаменты». До домика было совсем недалеко, и путь ей ничто не преграждало. Мэри побежала. Сумка била ее по ногам, а коробка раскачивалась, готовая в любую секунду упасть.

В домике она моргала и щурилась, стараясь приспособиться к полумраку после яркого солнечного света на пристани. Здесь тоже была шумная толпа, но вела она себя более организованно. К высокому прилавку в дальнем конце тянулись три очереди. Среди всей суеты в помещении очереди эти были совершенно неподвижны.

Вдоль стен стояли низенькие деревянные скамейки. Мэри увидела, как с одной из них поднялась и ушла женщина.

– Слава Богу! – прошептала Мэри.

Она поставила на свободное место коробку и сумку, достала из кармана платок и вытерла лицо и руки. Потом расправила сетчатые митенки, которые носила на руках, разгладила примятые юбки и поправила чепец. Она привела себя в порядок. «Нельзя быть такой растяпой», – внушала она себе. Она выбрала самую короткую очередь и стала приближаться к ней.

– Вам, мисс, лучше свое барахлишко так не бросать, – сказала стоящая рядом женщина. – Тут всякий народец водится. Иные только воровством и живут.

Мэри поспешила назад, к скамейке. Она нагнулась за коробкой, потом неожиданно села рядом с ней. Колени ее дрожали. Казалось, радостное возбуждение и решимость покинули ее. Она сидела одинокая и напуганная. «Что я наделала! – беззвучно вскричала она. – О ворах я и не подумала. Я вообще ни о чем не подумала. Я не знаю, что делать. Как что устроить. Я в жизни никуда не выбиралась одна. Мать-настоятельница права – это глупый, необдуманный шаг. О, как мне хочется снова оказаться в монастыре! Здесь настоящий сумасшедший дом».

На пристани, привлекая всеобщее внимание, загудели колокола. Мэри отчаянно завертела головой из стороны в сторону. Ее окружали люди – хорошо одетые дамы и господа, поджарые мужчины с суровым взором и задубевшей кожей, в костюмах из оленьей шкуры с бахромой, босоногие мужчины и женщины в заношенной, латаной одежде. Дети самого разного возраста носились вокруг или крепко держали за руки взрослых. Видно было, что все они знают, что делают, понимают, что происходит в окружающем их хаосе. Никто не выглядел испуганным. «Кроме меня», – подумала Мэри.

Снова зазвонил колокол. Мэри потянула за рукав полную седую женщину, оказавшуюся рядом.

– Простите, – сказала она, – этот звон означает, что пароход отплывает?

Женщина с сердитым взором обернулась к Мэри, но когда она увидела исполненные ужаса глаза девушки, опрятную серую форму монастырской школы и чепец, выражение ее лица смягчилось.

– Именно так и утверждают, но не надо переживать по этому поводу. Мне случалось видеть, как всех загоняют на борт к одиннадцати утра, а потом не трогаются с места до четырех – грузят что-то… Первый раз вниз по реченьке плывешь?

Мэри кивнула и попыталась улыбнуться.

– И совсем одна?

– Да, мэм, – призналась Мэри. Она вспомнила предостережения матери-настоятельницы. Дамы постарше могут путешествовать в одиночку, хотя и поступают так крайне редко. Но молодые – никогда. Так поступают только непотребные женщины.

– У меня совсем недавно умер отец, – поспешила объяснить Мэри, – и я еду к бабушке в Новый Орлеан. Кроме нее, у меня никого не осталось. Мама умерла уже давно.

– Бедная овечка! – Голос женщины от сочувствия сделался хриплым. – Оставайся-ка со мной, милая. Меня зовут миссис Уотсон. Я не хуже любого капитана знаю, как делаются дела здесь, на реке. А если я чего не знаю, так знает мистер Уотсон. Он вон там, у кассы, выбивает нам самые лучшие места. Дай-ка мне деньги на билет, я их передам ему. Он позаботится, чтобы тебя не обсчитали. А потом он проводит нас на борт.

– Спасибо вам огромное, миссис Уотсон. – Мэри полезла в карман и вытащила сложенные банкноты, которые отец переслал ей вместе со шкатулкой. Она протянула их миссис Уотсон. – Я не знаю, сколько стоит билет, – сказала она.

– Благослови Боже твою невинную душеньку, дитя мое, разве можно раздавать свои деньги незнакомым направо и налево? Билет стоит куда дешевле. Я попрошу мистера Уотсона, чтобы приберег для тебя остальное.

В некотором отдалении от них презрительно отвернулась женщина в шляпе с роскошным пером.

– Надо же, готовенький пухленький цыпленочек – только ощипать осталось, – вполголоса проворчала она. – И меня уже опередили.