"Часовые Запада" - читать интересную книгу автора (Эддингс Дэвид)

Глава 1

Весна в горах была, поздняя. Дожди уже прошли, и земля оттаяла после суровых морозов. Согретые мягким прикосновением солнца, влажные коричневые поля покрылись нежно-зеленым кружевом первых весенних побегов, пробудившихся от зимнего сна. В одно ясное раннее утро, когда воздух был все еще прохладен, но окрасившееся позолотой небо предвещало чудесный день, мальчик Эрранд вместе со своей семьей выехал из маленькой гостиницы, расположенной в одном из наиболее спокойных районов шумного портового города Камаара на южном побережье королевства Сендария. У Эрранда никогда раньше не было семьи, и ощущение того, что он теперь не один на белом свете, что он отныне принадлежит этой маленькой, тесно сплоченной группе людей, которых объединяют любовь и взаимопонимание, переполняло его счастьем и делало прекрасным все вокруг. Тем более что им предстояла не увеселительная прогулка. Они ехали домой. Точно так же, как у Эрранда никогда не было семьи, у него не было и дома; и хотя он еще не видел усадьбы в Долине Алдура, куда они направлялись, он тем не менее стремился туда всей душой, страстно желая обнять и расцеловать там каждый камень, каждый куст, каждое дерево, словно друзей, с которыми много лет находился в разлуке.

Около полуночи с Моря Ветров налетел шквальный ветер. Дождь чисто умыл серые мощеные улицы и высокие с черепичными крышами здания в Камааре и прекратился так же неожиданно, как и начался. Крепко сколоченный фургон, который Дарник-кузнец после тщательного осмотра купил два дня назад, медленно двигался по узким улицам Камаара. Эрранд, примостившись среди мешков с едой и утварью, наваленных на стоявшую в фургоне кровать, вдыхал едва уловимый солоноватый запах гавани и разглядывал голубоватые тени, падавшие от домов с красными крышами. Фургоном конечно же правил Дарник, державший поводья в своих сильных загорелых руках с той основательностью, с которой брался за любое дело, и его отточенные движения вселяли чувство уверенности и спокойствия.

Одна только крепконогая и довольно покладистая кобыла, на которой ехал верхом Белгарат-волшебник, явно не разделяла этого чувства полной безопасности. Белгарат по своему обыкновению накануне засиделся в питейном заведении и теперь трясся в седле словно куль с овсом, даже не пытаясь следить за дорогой. Кобыла, тоже недавно купленная, еще не успела привыкнуть к особенностям своего нового хозяина и была обеспокоена его почти агрессивным невниманием. Она прижимала уши, фыркала, часто поводила глазами, как будто пыталась понять, чего хочет этот неподвижный тюфяк, взгромоздившийся ей на спину.

Дочь Белгарата, известная всему миру как волшебница Полгара, неодобрительно посматривала на своего отца, которого общими усилиями удалось разбудить, взгромоздить на лошадь и заставить взять в руки повод, и пока что воздерживалась от комментариев. Одетая в простое серое шерстяное платье и плащ с накидкой, она сидела рядом с Дарником, который лишь несколько недель назад стал ее мужем. Она убрала в дорожные сундуки синие бархатные платья, украшения и отороченные дорогими мехами накидки — все, что составляло ее привычный гардероб в Риве, и с каким-то даже облегчением сменила эти наряды на более простую одежду. Полгара отнюдь не питала отвращения к роскошным одеяниям, и, когда того требовал случай, она выглядела в них более царственно, чем любая королева в мире. Однако на этот раз она почти с наслаждением облачилась в эти скромные одеяния, поскольку они соответствовали тому, что она уже долгие века намеревалась совершить.

В отличие от своей дочери Белгарат всегда одевался только исходя из соображений удобства. То, что у него на ногах были разные сапоги, не свидетельствовало ни о его бедности, ни о небрежности. Это было обусловлено скорее сознательным выбором, так как левый сапог из одной пары прекрасно сидел на левой ноге, а парный ему жал на пальцы, в то время как правый сапог — из другой пары — подходил как нельзя лучше, а его собрат натирал пятку. Примерно так же обстояло дело и с одеждой. Он был безразличен к заплатам на коленях, равнодушен к тому, что принадлежал к числу тех немногих, кто использовал веревку в качестве ремня, и его совершенно устраивала старая туника, такая помятая и засаленная, что разве только очень неразборчивому человеку не пришла бы в голову мысль немедленно пустить ее на тряпки.

Огромные дубовые ворота Камаара были распахнуты, ибо война, бушевавшая в долинах Мишрак-ак-Тулла, в нескольких сотнях миль к востоку, закончилась. Войска, поднятые принцессой Сенедрой на борьбу в этой войне, вернулись к сторожевой службе, и в королевствах Запада воцарился мир. Белгарион, король Ривский и Повелитель Запада, снова взвалил на себя груз государственных забот, а Шар Алдура снова занял свое почетное место над троном ривских королей. Изуродованный бог Ангарака был мертв, а вместе с ним исчезла и угроза, нависавшая над Западом в течение нескольких эр.

Охранники на городских воротах пропустили новую семью Эрранда без лишних церемоний, и вся компания, покинув Камаар, вступила на прямую широкую имперскую дорогу, ведущую на восток, по направлению к Мургосу и заснеженным горам, отделявшим Сендарию от земель, где обитали алгарийские коневоды.

Птицы вспархивали из придорожных кустов и кружили прямо над головами путников, развлекая их мелодичным пением и заливистыми трелями. Полгара, наклонив голову, так что солнце ярко озарило безупречные черты ее лица, прислушалась.

— Что они говорят? — спросил Дарник. Она слегка улыбнулась.

— Так, болтают, — ответила она своим бархатистым голосом. — Птицы любят поболтать. Они рады, что наступило утро, что светит солнце и что они уже свили себе гнезда, а большинство из них рассказывают про свои яйца и будущих птенчиков. Птицам всегда не терпится рассказать про своих птенчиков.

— И конечно, они рады видеть тебя, правда?

— Надеюсь, что рады.

— Как ты думаешь, ты сможешь как-нибудь научить меня понимать их язык?

Полгара улыбнулась ему в ответ.

— Если хочешь. Но ты знаешь, этим знаниям трудно найти практическое применение.

— Возможно, много чего не вредно было бы знать, чему не найти практического применения, — произнес он совершенно бесстрастным голосом.

— Ах, мой Дарник, — с любовью произнесла она, прижавшись к его плечу, — знаешь, какая ты прелесть?

Эрранд, сидя позади них среди мешков, коробок и инструментов, которые Дарник так тщательно отобрал в Камааре, улыбнулся, почувствовав себя причастным к той глубокой и нежной привязанности, которая связывала их. Эрранд не привык к нежности. Его воспитывал, если можно это так назвать, некий Зедар, человек, в чем-то похожий на Белгарата. Зедар однажды наткнулся на маленького мальчика, заблудившегося в лабиринте узких улочек какого-то захолустного города, и зачем-то взял его с собой. Мальчика кормили и одевали, но никто с ним не занимался, не учил читать и писать, даже не разговаривал, и единственные слова, с которыми обращался к нему его опекун, были: «У меня для тебя есть поручение, мальчик». Поскольку других слов он не слышал, единственное, что мог сказать ребенок, когда его нашли Дарник и Полгара, было «Эрранд»*1. А так как они не знали, как его зовут, то это слово и стало его именем.

Взобравшись на гребень холма, путники ненадолго остановились, чтобы дать передохнуть запряженным в фургон лошадям. Удобно устроившись в фургоне, Эрранд любовался красивейшими пейзажами, представшими перед его взором: обширные пространства тщательно разгороженных бледно-зеленых полей, освещенные косыми лучами утреннего солнца, остроконечные шпили башен и красные крыши домов Камаара, изумрудные воды гавани, в которой стояли корабли из полдюжины королевств.

— Тебе не холодно? — спросила его Полгара. Эрранд покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Спасибо. — Слова давались ему уже легче, хотя говорил он все еще редко.

Белгарат развалился в седле, рассеянно почесывая свою короткую белую бороду. Он прищурил затуманенные глаза, которым, очевидно, больно было глядеть на яркое солнце.

— Мне нравится начинать путешествие, когда светит солнышко, — произнес он. — Это всегда предвещает удачную поездку. — Он скорчил гримасу. — Правда, не знаю, для кого оно светит так ярко.

— Мы себя неважно чувствуем, папочка? — язвительно спросила его Полгара.

Он, обернувшись, сурово поглядел на дочь.

— Ну, давай уж, Пол, выкладывай все, что хочешь сказать. А то ведь ты не успокоишься.

— Ну что ты, папочка! — воскликнула она и широко раскрыла глаза, изображая самое невинное удивление. — Почему ты думаешь, что я собираюсь что-то сказать?

Белгарат усмехнулся.

— Я уверена, что ты и сам уже готов признать, что вчера хватил лишнего, — продолжала она. — Или тебе надо услышать это от меня?

— Да, я сейчас не в настроении тебя слушать, Полгара, — отрезал он.

— Ах ты, бедняжка, — сказала она с насмешливым сочувствием. — Хочешь, я намешаю тебе чего-нибудь для бодрости?

— Спасибо, не надо, — ответил он. — У меня после твоих снадобий еще неделю во рту стоит привкус. Пусть лучше голова поболит.

— Если лекарство не горчит, значит, оно не действует, — возразила Полгара, откидывая на плечи капюшон. У нее были длинные волосы цвета воронова крыла и лишь над левой бровью сверкал один белоснежный локон. — Я же тебя предупреждала, папа, — безжалостно произнесла она.

— Полгара, — проговорил волшебник дрогнувшим голосом, — может, мы обойдемся без «я же тебя предупреждала»?

— Ты ведь слышал, что я его предупреждала, Дарник? — обратилась Полгара к мужу.

Дарник едва удерживался от смеха, слушая шутливые пререкания отца и дочери.

Старик вздохнул, затем полез за пазуху и достал оттуда флягу. Вытащив зубами пробку, он сделал большой глоток.

— Папочка, — с отвращением произнесла Полгара, — тебе что, мало вчерашнего?

— Мало, если мы не переменим тему. — Он протянул флягу зятю. — Дарник? — предложил он.

— Спасибо, Белгарат, — ответил тот, — но для меня рановато.

— Пол? — продолжал Белгарат, предлагая дочери отхлебнуть глоточек.

— Не кривляйся.

— Как хочешь, — пожал плечами Белгарат и, заткнув флягу пробкой, запихнул ее назад. — Ну что, двинулись? — предложил он. — До Долины Алдура еще очень далеко. — И он легким толчком тронул с места коня.

Не успел фургон спуститься с холма, как Эрранд, обернувшись назад к Камаару, увидел, как из ворот выехал отряд всадников. По-видимому, на многих из них были надеты доспехи из полированной стали. Эрранду пришла было в голову мысль сказать об этом, но он передумал. Он снова откинулся на мешки и поглядел в высокое синее небо с пушистыми барашками облаков. Эрранд любил утро. По утрам день еще полон радостных надежд. Разочарования наступают позже.

Не успели они проехать и мили, как выехавшие из Камаара солдаты нагнали их. Командовал отрядом сендариец, однорукий офицер с хмурым лицом. Когда его воины поравнялись с фургоном, он проскакал вперед.

— Ваша милость, — официально приветствовал он Полгару, слегка поклонившись из седла.

— Генерал Брендиг, — отвечала она, приветствуя его легким кивком, — рано вы сегодня встали.

— Солдаты почти всегда рано встают, ваша милость.

— Брендиг, — раздраженно произнес Белгарат, — это что — совпадение или вы нас преследуете?

— В Сендарии всегда полный порядок, старейший, — вежливо отвечал Брендиг. — В наших делах совпадений не бывает.

— Так я и думал, — поморщился Белгарат. — Ну и что на этот раз нужно Фулраху?

— Его величество просто счел необходимым предоставить вам эскорт.

— Я знаю дорогу, Брендиг. В конце концов, я уже несколько раз проделывал этот путь.

— Не сомневаюсь, почтеннейший Белгарат, — вежливо согласился Брендиг. — Эскорт — это свидетельство дружбы и уважения.

— Вы, по-видимому, будете настаивать?

— Приказ есть приказ, старейший.

— Нельзя ли обойтись без «старейшего»? — горестным тоном спросил Белгарат.

— Сегодня утром мой отец ощущает тяжесть своих лет, генерал, — улыбнулась Полгара. — Всех семи тысяч.

Брендиг едва сдержал улыбку.

— Конечно, ваша милость.

— А почему мы сегодня так официально держимся, господин Брендиг? — обратилась она к нему. — По-моему, мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы обойтись без этой церемонной чепухи.

Брендиг испытующе поглядел на нее.

— Помните, как мы впервые встретились? — спросил он.

— Насколько я припоминаю, в тот момент вы нас как раз арестовывали, — с легкой усмешкой ответил Дарник.

— Ну, — Брендиг неловко кашлянул, — не совсем так, господин Дарник. На самом деле я просто передавал вам приглашение его величества посетить его дворец. Во всяком случае, госпожа Полгара — ваша несравненная супруга — представилась как герцогиня Эратская, если вы помните.

Дарник кивнул.

— Да, верно, в самом деле.

— Мне недавно представился случай заглянуть в старые геральдические книги, и я обнаружил нечто весьма примечательное. Известно ли вам, господин Дарник, что ваша супруга и на самом деле герцогиня Эратская?

— Пол? — В голосе Дарника слышалось недоверие.

Полгара пожала плечами.

— Я почти забыла, — сказала она. — Это было так давно.

— И тем не менее ваш титул и сейчас действителен, ваша милость, — заверил ее Брендиг. — Каждый землевладелец в округе Эрат каждый год платит небольшой взнос, который идет на ваш счет в Сендаре.

— Какая тоска, — сказала она.

— Погоди-ка минутку, Пол, — перебил ее Белгарат, внезапно оживившись. — Брендиг, и сколько там на счету у моей дочери, если округлить?

— Несколько миллионов, как я понимаю, — отвечал Брендиг.

— Так, — раскрывая глаза, проговорил Белгарат. — Так, так, так…

Полгара смерила его пристальным взглядом.

— Что у тебя на уме, отец? — спросила она напрямик.

— Я просто очень рад за тебя, Пол, — вдохновенно произнес он. — Любой отец был бы рад узнать, что у его дочери так хорошо идут дела. — Он опять повернулся к Брендигу. — Скажи-ка мне, генерал, а кто распоряжается состоянием моей дочери?

— Им управляет верховная власть, Белгарат, — ответил Брендиг.

— Какое тяжелое бремя для бедного Фулраха, — задумчиво проговорил Белгарат, — принимая во внимание, что у него еще куча других забот. Возможно, мне следует…

— Не беспокойся, Старый Волк, — оборвала его Полгара.

— Я просто подумал…

— Да, папочка. Я знаю, что ты подумал. Оставь в покое эти деньги.

Белгарат вздохнул.

— Мне никогда не доводилось быть богатым, — произнес он с грустной задумчивостью.

— Значит, ты не будешь сожалеть об этих деньгах, правда?

— Тяжелая ты женщина, Полгара, — бросить своего старика отца в такой нищете.

— Ты жил без денег и имущества тысячелетиями, отец. Я почему-то вполне уверена, что ты не пропадешь.

— А как ты сделалась герцогиней Эратской? — спросил Дарник у жены.

— Я оказала некую услугу герцогу Во-Вакунскому, — ответила та, — которую никто, кроме меня, оказать не мог. Он был мне очень признателен.

Дарник, казалось, был ошеломлен.

— Но ведь Во-Вакун был разрушен много тысяч лет назад, — возразил он.

— Да, я знаю.

— Нелегко же мне будет ко всему этому привыкнуть.

— Ты же знал, что я не похожа на других женщин, — сказала она.

— Да, но…

— Тебе что, правда важно, сколько мне лет? Это что-нибудь меняет?

— Нет, — быстро сказал он. — Ни капельки.

— Тогда пускай тебя это не волнует.

Они двигались небольшими переходами по южной Сендарии, останавливаясь на ночь в удобных и хорошо оборудованных гостиницах, управляемых толнедрийскими легионерами, которые патрулировали и содержали в порядке Имперский путь, и к вечеру третьего дня после выезда из Камаара прибыли в Мургос. Многочисленные стада из Алгарии уже стояли в загонах, находившихся к востоку от города, и небо было затянуто тучами пыли, поднятой миллионами копыт. В период выгона скота Мургос становился неудобным городом. В нем было жарко, грязно и шумно. Белгарат предложил проехать мимо, а на ночь остановиться в горах, чтобы спрятаться от пыльного воздуха и шумных мычащих и блеющих соседей.

— Вы собираетесь сопровождать нас до самой Долины? — спросил он Брендига после того, как они, миновав загоны для скота, выехали на Великий Северный Путь и двинулись по направлению к горам.

— M-м, да, собственно, нет, Белгарат, — ответил Брендиг, разглядывая приближавшуюся к ним издалека группу алгарийцев верхом на лошадях. — Как раз сейчас я вас покину.

Во главе алгарийцев скакал высокий человек с ястребиным лицом в кожаной одежде; на голове у него красовался пучок волос цвета воронова крыла. Поравнявшись с фургоном, он натянул поводья.

— Генерал Брендиг, — ровным голосом произнес он, кивком приветствуя сендарийского офицера.

— Господин Хеттар, — радушно ответил Брендиг.

— Что ты здесь делаешь, Хеттар? — воскликнул Белгарат.

Хеттар округлил глаза.

— Я как раз перегнал скот через горы, уважаемый Белгарат, — как ни в чем не бывало ответил он. — А теперь возвращаюсь назад и мог бы составить вам компанию.

— Как странно, что ты оказался здесь именно сейчас.

— И в самом деле странно. — Хеттар взглянул на Брендига и подмигнул.

— Что это еще за игры? — повысил голос Белгарат, обращаясь к ним обоим. — Я не нуждаюсь в надсмотрщиках, и мне не нужен военный эскорт. Я вполне могу сам о себе позаботиться.

— Мы все это знаем, Белгарат, — примирительно сказал Хеттар. Он повернулся к фургону. — Рад тебя снова видеть, Полгара, — произнес он с приятной улыбкой. Затем он скользнул взглядом по Дарнику. — Семейная жизнь идет тебе на пользу, дружок, — добавил он. — По-моему, ты на пару фунтов поправился.

— Я бы сказал, что твоя жена тоже переливает супа в твою тарелку, — усмехнулся Дарник в ответ.

— А что, это уже заметно? — спросил Хеттар.

Дарник с серьезным видом кивнул.

— Чуть-чуть, — сказал он.

Хеттар придал своему лицу скорбное выражение, а потом хитро подмигнул Эрранду. Эрранд и Хеттар всегда ладили друг с другом, возможно, потому, что ни на того, ни на другого не давила необходимость поддерживать беседу, когда наступало молчание.

— Ну, разрешите мне вас покинуть, — сказал Брендиг. — Приятное было путешествие. — Он поклонился Полгаре и кивнул Хеттару. Затем повернул своего коня в сторону Мургоса, а за ним, побрякивая доспехами, отправился его отряд.

— Мне будет что сказать Фулраху, — мрачно произнес Белгарат, обращаясь к Хеттару, — и твоему отцу тоже.

— Такова цена бессмертия, Белгарат, — мягко возразил Хеттар. — Люди окружают тебя вниманием и заботой, даже когда тебе этого не хочется. Поехали?

Горы в восточной Сендарии были не столь высоки, чтобы затруднить передвижение и доставить неприятности нашим путешественникам. Сопровождаемые свирепого вида алгарийцами, которые ехали спереди и сзади фургона, они неторопливо продвигались по Великому Северному Пути через густые зеленые леса и вдоль бурлящих горных потоков. Один раз, когда они остановились, чтобы дать передохнуть лошадям, Дарник вышел из фургона и, подойдя к обочине, внимательнейшим образом оглядел глубокое озерцо у подножия пенистого водопада.

— Мы никуда не торопимся? — спросил он у Белгарата.

— Нет. А что?

— Я просто подумал, что хорошо было бы здесь остановиться и пообедать, — бесхитростно произнес кузнец.

Белгарат огляделся по сторонам.

— Если хочешь, давай остановимся.

— Прекрасно. — С несколько отрешенным выражением лица Дарник прошел к фургону и вынул из мешка сверток тонкой, пропитанной воском бечевки. Он тщательно привязал к одному ее концу крючок, украшенный яркого цвета нитками, и принялся за поиски молодого гибкого деревца. Через пять минут он уже стоял на валуне, вдававшемся в озеро, и размашистыми движениями закидывал удочку в воду.

Эрранд тоже спустился к озеру, он обожал наблюдать, как Дарник ловко обращается со снастями. Его неуемная страсть к рыбалке находила в душе мальчика самый живой отклик.

Прошло около получаса, и Полгара крикнула им:

— Эрранд, Дарник, обед готов.

— Да, дорогая, — рассеянно отвечал Дарник. — Сейчас идем.

Эрранд послушно поплелся к фургону, хотя глаза его неотступно следили за потоком падающей воды. Полгара бросила на него понимающий взгляд и положила приготовленные для него куски мяса и сыра на хлеб, чтобы он мог отнести свой обед на берег озера.

— Спасибо, — поблагодарил он. Дарник продолжал рыбачить, сосредоточенно глядя на воду. Полгара спустилась к нему.

— Дарник, — окликнула она. — Обедать.

— Да, — ответил тот, не отрывая глаз от воды. — Иду. — Он снова закинул удочку. Полгара вздохнула.

— Ну, что же, — проговорила она. — Видимо, у каждого мужчины должен быть по крайней мере один недостаток.

Прошло еще полчаса, и Дарник пришел в недоумение. Он перепрыгнул с валуна на берег и, почесывая голову, стоял, в замешательстве уставившись на бурлящую воду.

— Я знаю, что она здесь есть, — сказал он Эрранду. — Я ее нутром чувствую.

— Вот она, — произнес Эрранд, указывая на водоворот рядом с берегом.

— По-моему, она должна быть дальше, Эрранд, — с сомнением в голосе отвечал Дарник.

— Вот, — повторил Эрранд, указывая туда же. Дарник пожал плечами.

— Ну, если ты так считаешь, — сказал Дарник и, поколебавшись, опустил наживку в водоворот. — Хотя я все-таки думаю, что она должна быть посередине.

И тут удилище резко согнулось, превратившись в тугую дрожащую дугу. Одну за другой Дарник вытащил четыре форели, толстые, мясистые форели с пятнистыми, отливающими серебром боками.

— Почему ты так долго не мог найти нужное место? — спросил его Белгарат уже вечером, когда они снова выехали на дорогу.

— Такое озеро нужно обрабатывать методически, Белгарат, — объяснил Дарник. — Начинаешь с одной стороны, а затем бросаешь удочку в разные места по всей площади.

— Понятно.

— Только так точно знаешь, что прошел все озеро.

— Конечно.

— Хотя я и без этого знал, где они спрятались.

— Естественно.

— Я просто хотел все сделать по правилам. Надеюсь, ты понимаешь.

— Безусловно, — с серьезным видом ответил Белгарат.

Перевалив через горы, они повернули на юг и очутились на широких степных просторах Алгарийской равнины, где паслись стада лошадей и коров, утопая в огромном зеленом травяном море, по которому, пуская рябь и волны, пробегал дувший с востока ветер. И хотя Хеттар настаивал, чтобы они заехали в крепость алгарийских кланов, Полгара отказалась.

— Скажи Хо-Хэгу и Силар, что мы, возможно, навестим их позже, — сказала она. — Сейчас же нам действительно нужно ехать в Долину. Может статься, нам понадобится почти все лето, чтобы сделать матушкин дом пригодным для жилья.

Хеттар сдержанно кивнул и, помахав на прощание рукой, повернул свой отряд на восток, где на краю зеленого травяного моря стояла похожая на гору крепость его отца Хо-Хэга, Верховного предводителя алгарийских кланов.

Усадьба, некогда принадлежавшая матери Полгары, располагалась в низине среди холмов, окаймлявших с севера Долину Алдура. Через низину протекал хрустально чистый ручей, а чуть поодаль росли березовые и кедровые рощи. Дом был сложен из камней, серых, кирпично-красных и темно-коричневых, тщательно подобранных друг к другу. Это было широкое низкое здание — настоящая усадьба. В нем уже больше трех тысяч лет никто не жил, поэтому и кровля, и двери, и оконные рамы давно уже были разрушены временем и непогодой, и лишь голые стены, поросшие ежевикой, высились под открытым небом. И тем не менее от них исходило необъяснимое ощущение гостеприимного дома, как будто Поледра, жившая здесь когда-то, приказала даже камням дожидаться возвращения ее дочери.

Они прибыли сюда в самый разгар жаркого полдня, и Эрранд, убаюканный скрипом колес, разморился и задремал. Когда фургон остановился, Полгара осторожно потрясла его за плечо.

— Эрранд, — сказала она, — приехали.

Он открыл глаза и впервые увидел то, чему предстояло навсегда стать его домом. Он увидел каменные стены, скрытые в зарослях кустарников и высокой густой траве. Рощи, где белоснежные стволы берез выделялись на фоне темно-зеленых кедров. Он увидел ручей и сразу понял, сколько здесь таится возможностей. В ручье, конечно, можно будет пускать кораблики, бросать камушки и, если ничего больше не придет в голову, прыгнуть в него самому.

Несколько деревьев было, казалось, специально создано для того, чтобы по ним лазать, а при взгляде на большую старую березу, нависшую над ручьем, у него просто дух захватило при мысли о том, какой это прекрасный трамплин для прыжков в воду.

Фургон остановился на вершине пологого холма, плавно спускающегося к усадьбе. По такому холму мальчишки могут бегать с утра до вечера, если небо такое же, как сегодня, — голубое-голубое, с рассыпанными по нему облаками-одуванчиками. Густая трава по колено и влажная земля под ногами; пьянящий поток сладковатого воздуха бьет в лицо, когда бежишь вниз под горку.

И вдруг Эрранд почувствовал какую-то особую, сжимающую сердце грусть, грусть, остававшуюся неизменной на протяжении веков, и, повернувшись, он увидел, как скупая слеза проползла по морщинистой щеке Белгарата и спряталась в белой окладистой бороде.

Но тоска Белгарата по своей ушедшей жене не заслонила того глубокого и всепоглощающего восторга, который охватил Эрранда при виде этой маленькой зеленой ложбины, деревьев, ручья и густой травы. Он улыбнулся и проговорил:

— Дома, — пытаясь ощутить вкус и аромат этого слова.

Полгара серьезно взглянула ему в лицо. Цвет ее лучистых глаз менялся вместе с ее настроением — от бледно-голубого, почти серого, до темно-фиолетового.

— Да, Эрранд, — ответила она своим густым гортанным голосом, — да, мы дома. — Затем она нежно обняла его, и в этом объятии выразилась вся ее тоска по дому, по родному очагу, переполнявшая ее в течение долгих веков, которые они с отцом провели, выполняя свою бесконечную миссию.

Дарник-кузнец задумчиво обозревал лежавшую внизу под теплым солнцем лощину, размышляя, прикидывая, сопоставляя и переставляя что-то в уме.

— Нелегкая работа нам предстоит, Пол, если мы хотим все здесь обустроить по-своему, — обратился он к жене.

— У нас с тобой в запасе целая вечность, — ответила Полгара с мягкой улыбкой.

— Я помогу вам разгрузить фургон и поставить палатки, — сказал Белгарат, рассеянно почесывая бороду. — А завтра мне нужно будет спуститься в Долину — поговорить с Белдином и близнецами, заглянуть в башню, ну и все такое.

Полгара окинула его долгим, пристальным взглядом.

— Ты слишком торопишься уехать, папочка, — сказала она ему. — С Белдином ты говорил в Риве месяц назад, а в свою башню ты, бывает, веками не наведываешься — и ничего. Я заметила, что всякий раз, когда нужно поработать, у тебя сразу возникают неотложные дела где-то в другом месте.

Лицо Белгарата приняло выражение оскорбленной невинности.

— Ну, знаешь ли, Полгара… — запротестовал было он.

— Не поможет, отец, — отрезала она. — Если ты останешься на пару недель, или на месяц, или на два помочь Дарнику, это тебе не повредит. Или ты хочешь, чтобы мы зимовали в палатках?

Белгарат неприязненно покосился на голые стены, возвышавшиеся у подножия холма, на которых словно было написано, сколько часов тяжелого труда понадобится, чтобы сделать усадьбу пригодной для жилья,

— Ну что ты, конечно, Пол, — поспешно произнес он. — Я рад буду остаться и помочь вам.

— Я знала, отец, что на тебя можно положиться, — улыбнулась она.

Белгарат окинул Дарника оценивающим взглядом, словно пытаясь прочесть его мысли.

— Надеюсь, ты не собираешься все делать вручную, — осторожно начал он. — Я хочу сказать, ну, ты же знаешь, что у нас есть другие возможности.

Дарник чувствовал себя несколько неловко, на его простое, честное лицо легла тень неодобрения.

— Я, э-э, я прямо не знаю, Белгарат, — с сомнением в голосе выговорил он. — Мне, наверное, будет от этого не по себе. Если я все сделаю своими собственными руками, я буду уверен, что работа сделана как следует. Я все еще чувствую неловкость, когда вы действуете по-другому, мне это кажется вроде как надувательством, если ты меня правильно понимаешь.

Белгарат вздохнул.

— Я боялся, что ты так на это посмотришь. — Он покачал головой и расправил плечи. — Коли так, давай поскорей спустимся к дому и начнем.

Понадобилось около месяца, чтобы выгрести из углов накопившийся за три тысячелетия мусор, поставить новые дверные косяки и оконные рамы, положить балки и настелить крышу. На это бы ушло в два раза больше времени, если бы Белгарат не мошенничал всякий раз, когда Дарник поворачивался к нему спиной.

Все сложные работы выполнялись сами собой, когда кузнеца не было поблизости. Однажды, например, Дарник взял фургон и отправился за бревнами; как только он скрылся из виду, Белгарат откинул в сторону тесло, которым он обтесывал балку, с серьезным видом поглядел на Эрранда и достал из куртки глиняный кувшинчик с элем, который успел стащить из запасов Полгары. Отхлебнув из кувшина, он направил свою энергию на упрямую балку и, не произнеся ни слова, высвободил ее. Во все стороны разлетелась туча белых древесных стружек. Когда балка была гладко отесана, старик самодовольно усмехнулся и проказливо подмигнул Эрранду. Ничуть не изменившись в лице, Эрранд подмигнул ему в ответ.

Мальчик и раньше видел, как творят волшебство: и Зедар-Отступник, и Ктучик были чародеями. И в самом деле, на протяжении всей его жизни мальчика окружали люди с каким-то необычным даром. Однако никто другой не был так искусен в этом деле и не творил его с такой уверенной легкостью, как Белгарат. Как истинный виртуоз, старик проделывал невозможное так, что это казалось самым обычным делом. Эрранд, конечно, знал, как это делается. Нельзя, проведя столько времени в обществе разных чародеев, не поднатореть по крайней мере в теории. Та непринужденность, с которой действовал Белгарат, иногда вызывала у него искушение попробовать самому, но всякий раз, поразмыслив, он понимал, что пока лучше без этого обойтись.

То, чему мальчик научился от Дарника, было, конечно, не столь чудесным, но нисколько не менее значительным. Эрранд сразу же заметил, что не существует практически ничего такого, чего кузнец не мог бы сделать своими руками. Ему был знаком каждый инструмент. Он мог работать как с железом и медью, так и с камнем и деревом. Он с одинаковой легкостью мог построить дом и изготовить стул или кровать. Пристально наблюдая за работой Дарника, Эрранд перенял сотни маленьких хитростей и секретов, в которых как раз и заключается разница между мастером и незадачливым любителем.

Полгара занималась всеми домашними делами. Палатки, в которых они спали, пока строился дом, содержались в идеальном порядке. Постели ежедневно проветривались, готовилась еда, выстиранная одежда вывешивалась сушиться. Однажды Белгарат, явившийся поклянчить или украсть кувшин эля, окинул критическим взглядом свою дочь, которая, умиротворенно что-то напевая, разрезала на куски только что сваренное мыло.

— Пол, — едко произнес он, — ты самая могущественная женщина на свете. Ты сама не можешь сосчитать, сколько у тебя титулов, и нет в мире короля, который бы, встретившись с тобой, машинально тебе не поклонился. Ты можешь объяснить мне, зачем ты делаешь мыло подобным образом? Это тяжелая работа, оно горячее, да и воняет ужасно.

Полгара спокойно взглянула на отца.

— Я уже несколько тысяч лет, как самая могущественная женщина в мире, Старый Волк, — отвечала она. — Короли кланяются мне на протяжении нескольких веков, и я потеряла счет своим титулам. Но замужем я, однако, впервые. Мы с тобой все время были для этого слишком заняты. Но я очень давно хотела замуж и всю жизнь к этому готовилась. Я знаю все, что должна знать хорошая жена, и умею делать все, что хорошей жене необходимо делать. Пожалуйста, папа, не ворчи и, пожалуйста, не вмешивайся. Я еще никогда в жизни не была так счастлива.

— От варки мыла?

— Да, и от этого тоже.

— Это такая трата времени, — сказал он. Он презрительно взмахнул рукой, и к лежащим на столе кускам мыла присоединился еще один.

— Отец! — вскричала она, топнув ногой. — Прекрати сейчас же!

Белгарат взял в руку два куска мыла — один свой, один ее.

— Ты можешь сказать мне, какая между ними разница, Пол?

— Мое сделано с любовью, а твое — просто фокус.

— Но одежду оно выстирает так же чисто.

— Мою — нет, — отвечала она и, взяв у него кусок мыла, положила на ладонь. Затем дунула на него, и он тут же исчез.

— Глупышка ты маленькая, Пол, — сказал он.

— По-моему, иногда нужно быть глупышкой для блага семьи, — спокойно ответила она. — Принимайся-ка за свою работу, отец, а я возьмусь за свою.

— Ты не лучше Дарника, — обиделся он. Она кивнула с довольной улыбкой.

— Знаю. Наверное, поэтому я и вышла за него замуж.

— Пошли отсюда, Эрранд, — обратился Белгарат к мальчику. — Это может оказаться заразным, а я не хочу, чтобы ты заразился.

— Ах да, — вспомнила Полгара. — Еще кое-что, отец. Не ройся в моих припасах. Если тебе нужен кувшин эля, так и скажи.

Высокомерно фыркнув, Белгарат, не удостоив колкую реплику ответом, зашагал прочь. Но как только они завернули за угол, Эрранд извлек из-под туники коричневый кувшин и протянул его старику.

— Отлично, мой мальчик, — усмехнулся Белгарат. — Видишь, как это просто, стоит только втянуться.

Все лето и до поздней осени все четверо трудились, обустраивая дом и делая его пригодным для зимовки. Эрранд старался помогать чем мог, хотя чаще всего его просили пойти куда-нибудь поиграть и не путаться под ногами.

Когда пошел снег, весь мир, казалось, преобразился. Дом превратился в надежное теплое убежище. В центральной комнате, где они ели и собирались по вечерам, был сложен огромный очаг, дававший тепло и свет. Эрранд, который все свое время, за исключением особо жестоких морозов, проводил на улице, после ужина часто ложился на меховой коврик перед огнем и глядел на пляшущие языки пламени, пока глаза его не начинали слипаться. А позже он просыпался в прохладной темноте своей комнаты, завернутый до самого подбородка в теплые пуховые покрывала, и знал, что Полгара осторожно отнесла его в комнату и уложила в постель. Тогда он счастливо вздыхал и снова погружался в сон.

Дарник конечно же смастерил ему санки, на которых было очень здорово кататься с близлежащих холмов. Снег был не очень глубок, и полозья не тонули в нем, так что Эрранд так разгонялся на склоне, что мог по инерции проскользить почти через всю лощину.

Но в один погожий морозный вечерок, когда солнце начало погружаться в пучину багровых облаков на западном горизонте и небо окрасилось ледяным бледно-бирюзовым светом, сезон катания на санках увенчался знаменательным событием: Эрранд взобрался на вершину холма, таща за собой санки. Внизу, среди сугробов, виднелась черепичная крыша дома, все окна были ярко освещены, струйка бледно-голубого дыма, прямая, как стрела, поднималась в неподвижный воздух.

Эрранд улыбнулся, лег животом на санки и оттолкнулся. Ветер свистел у него в ушах, когда он стремительно пронесся через долину и прямо-таки влетел в березово-кедровую рощу. Он мог бы проехать и дальше, если бы не ручей на его пути. Но и такое завершение спуска привело его в восторг, так как берег возвышался над ручьем на несколько футов, и санки Эрранда описали над темной водой изящную длинную дугу, резко закончившуюся великолепным ледяным всплеском.

Когда он добрался до дому, трясясь от холода и с ног до головы покрытый сосульками, у него состоялся обстоятельный разговор с Полгарой. Полгара, как он уже успел заметить, имела слабость к театральным жестам, особенно когда ей представлялась возможность указать кому-то на его недостатки. Она наградила его долгим взглядом и немедленно принесла какое-то отвратительное на вкус лекарство, которое насильно влила ему в рот. Потом она принялась стаскивать с него замерзшую одежду, отпуская едкие и почти обидные замечания по поводу любителей зимнего плавания на санках. У нее был прекрасно поставленный голос, и она умела подбирать точные слова. Интонации и ударения делали ее речь чрезвычайно выразительной. Но Эрранд предпочел бы более короткое и не столь утомительное обсуждение случившегося с ним происшествия, особенно если учесть, что и Белгарат, и Дарник не очень успешно пытались спрятать широкие улыбки, пока Полгара разговаривала с ним, одновременно растирая его жестким полотенцем.

— Замечательно, — заметил Дарник, — по крайней мере, на этой неделе ванна ему не понадобится.

Полгара прервала растирание и медленно повернулась, чтобы поглядеть на мужа. В ее лице не было ничего угрожающего, но глаза смотрели холодно и строго.

— Ты что-то сказал? — спросила она.

— M-м, нет, дорогая, — поспешно ответил он. — Ничего особенного. — Он несколько настороженно взглянул на Белгарата и поднялся на ноги. — Пойду-ка принесу еще дровишек, — добавил он.

Полгара подняла бровь и перевела взгляд на отца.

— Ну? — вопросительно произнесла она. Тот недоуменно заморгал.

Выражение ее лица не изменилось, но молчание сделалось давящим и угрожающим.

— Давай-ка я помогу тебе, Дарник, — наконец предложил старик, поднимаясь на ноги.

И оба они вышли из комнаты, оставив Эрранда наедине с Полгарой.

Она снова повернулась к нему.

— Ты проскользил по всему холму, — спокойно спросила она, — а затем прямо через долину?

Он кивнул.

— А потом через рощу?

Он снова кивнул.

— А потом к берегу и в ручей?

— Да, — подтвердил он.

— Как я понимаю, тебе не пришло в голову скатиться с санок до того, как они полетели в воду?

Эрранд не отличался разговорчивостью, но тут он почувствовал, что без объяснений не обойтись.

— Ну, — начал он, — я и в самом деле об этом не подумал, но вряд ли бы я с них скатился, даже если бы мне и пришла в голову такая мысль.

— Что-то я не совсем тебя понимаю.

Он серьезно поглядел на Полгару.

— До этого момента все шло так замечательно, ну, и казалось просто глупым не закончить такой потрясающий спуск.

Последовала долгая пауза.

— Понятно, — наконец вымолвила она с очень озабоченным видом. — Значит, это было сознательное решение — влететь в ручей на полной скорости.

— Да, можно и так сказать.

Она некоторое время не отрывала от него пристального взгляда, а затем опустила голову на руки.

— Я не уверена, что у меня хватит сил опять через все это пройти, — произнесла она срывающимся голосом.

— Через что? — обеспокоенно спросил он.

— Я столько сил потратила, воспитывая Гариона, — отвечала она, — но даже он не смог бы найти более неразумного объяснения своему поступку. — Затем она снова поглядела на него, тихо рассмеялась и обняла. — Ах, Эрранд, — сказала она, крепко прижимая его к себе, и все опять встало на свои места.