"Портреты" - читать интересную книгу автора (Кендал Джулия)2Этой ночью я плохо спала. Необычный вечер завершился и вовсе странно. Повертевшись с боку на бок, я бросила тщетные попытки уснуть, спустившись в кухню, заварила ромашкового чаю и, усевшись за стол, принялась размышлять над тем, что произошло. Макс Лейтон, конечно же, произвел на меня впечатление, но все-таки это было не то Ему без усилий удалось про никнуть в самые заветные уголки моей души. И, судя по всему, он совсем не испытывал при этом угрызений совести – заставил разоткровенничаться, а потом посмеялся надо мной. Впрочем, он действительно предупреждал заранее. Проводив меня до самой двери, он почти ничего не сказал на прощанье. «Доброй ночи, Клэр. Спасибо за приятный вечер». Вежливо и холодно. Даже не пожал руки. Я усмехнулась от этой мысли. Едва ли рукопожатие было бы уместным в такой ситуации, это я и сама понимала. Но хуже всего было то, что я совсем не поняла, о чем думает он. Макс держался совершенно нейтрально, и мне не стоило себя понапрасну обманывать, видимо, много ожидать не приходилось. Надо молить Бога, чтобы он своей рецензией не уничтожил меня. Не многим художникам удавалось оправиться после словесной порки Макса Лейтона. Придя к печальному заключению, я поставила чашку в раковину и пошла спать. Настало воскресенье, и я услышала, как на пол возле входной двери упали газеты. Поставив кофейник так осторожно, как будто он был из драгоценного лиможского фарфора, я принялась вытирать мокрые руки о джинсы, чтобы успокоиться. Даже это утро, не говоря уж о прошедшей неделе, тянулось бесконечно, пока я жила ожиданием этого мига. Я выключила телефон, чтобы не услыхать дурной новости от кого-нибудь, кто успеет прочесть газету раньше меня. Чтобы собраться с духом и отправиться в прихожую, мне потребовалось минуты три. Газета с приговором лежала на коврике. Понимая, что я лишь прячу голову в песок, отдаляя ужасный конец, я подняла ее и развернула. «Санди Таймс» выглядела такой же безобидной как всегда. Кто знает, не напечатан ли в ней некролог по моей едва начавшейся карьере? Я пошла в гостиную и, открыв сразу раздел, посвященный искусству, судорожно пробежала глазами страницу. Еженедельная колонка Макса Лейтона была на своем обычном месте, только на этот раз в первой же строчке я нашла свою фамилию. Мне кажется, до меня не сразу дошло, что я читаю. Несколько минут я сидела неподвижно, окаменев от волнения, и слезы медленно катились у меня по щекам. Потом я также медленно поднялась, включила телефон и подпрыгнула от неожиданности, когда он зазвонил прямо у меня под рукой. – Д-да, – ответила я, шмыгая носом. – Клэр, милочка, где тебя носило все утро! Господи, я звонил каждые пять минут, ты что, не видела газеты? Я откашлялась. – Видела, Джордж. Как раз только что прочитала. – Ну? Ну? – Я, я не могу... – я опять разревелась. – Ради бога, девочка, успокойся, что с тобой? О тебе написали статью, лучше которой я не читал уже много лет, и не кто-нибудь, а Макс Лейтон! Чего ты плачешь? Я вытерла глаза и попыталась улыбнуться. – Я всегда плачу от радости, Джордж. Я все еще не могу поверить. – Уже можешь поверить. Ты теперь станешь знаменитой, и мы оба разбогатеем. Только послушай: «Клэр Вентворт, пожалуй, одна из наиболее самобытных художников, чьи картины выставлялись в последние годы в Великобритании, заново открыла для нас утраченную свежесть и непосредственность восприятия мира. Ее работы, выполненные сдержанными, экономными мазками, отличаются простотой линий и одновременно ясным видением деталей. На полотнах мисс Вентворт оживает французская провинция и ее люди, написанные неравнодушным и вдумчивым наблюдателем. Более всего тонкий вкус и изящная техника проявились в «Портрете мальчика»... А дальше он все продолжает и продолжает про портрет. И если ты откроешь, где этого мальчика найти, то ему, пожалуй, предложит после этого подписать контракт какая-нибудь кинокомпания. А теперь я хочу, чтобы ты поскорее приехала сюда и приготовилась, что тебя начнут рвать на части. – О, Джордж! – взмолилась я. – Только не говори, что снова собираешься заставить меня заполнять пустые места. Следующие несколько дней были совершенно сумасшедшими, так как я, можно сказать, стала знаменитостью. Телефон не умолкал ни дома, ни в галерее, и в пятницу, добравшись до дому к семи вечера, я была совершенно без сил. Телефон я выключила еще с утра, так что, ринувшись прямо В ванну, я вознамерилась насладиться одиночеством и покоем. Прежде я думала только, как продать картины, и мне никогда не приходило в голову, что все может так внезапно измениться и что окружающие начнут смотреть на меня совсем по-иному, как будто я вдруг стала куда талантливей и значительней, чем неделю назад. Из разряда безвестных мастеровых я перешла в когорту «художников». Вся эта история показалась мне обременительной, но приятной, и было любопытно, сколько это будет продолжаться. Я ни на минуту не забывала, что всем обязана Максу Лейтону. После того как мое уставшее тело насладилось бездумным лежанием в теплой воде, я закуталась в махровый халат и прошлепала босиком в мастерскую. По стенам у меня все еще были развешаны эскизы, которые я давным-давно собиралась снять. Я никак не могла заставить себя убрать их, потому что они напоминали о любимом доме. Рисунка карандашом, углем, пастели, пейзажи и деревенские сценки – все наброски, которые я делала прошлым летом, были сейчас передо мной. А еще, конечно, Гастон – во всех мыслимых и немыслимых позах, которые мне только удавалось уловить: радующийся солнцу, зарывшийся в книгу, рисующий, закусив губу, мой портрет. Гастон был со мной, и я с улыбкой обратилась к нему: «Может, ты все это выкинешь, солнышко? Тогда наше тщеславие вылетит прямо в трубу». В дверь позвонили. Я чуть было не выругалась от злости и сперва хотела не открывать, но, сообразив, что родители могли как всгда забыть ключи, покорно двинулась к двери. – Кто там? – спросила я. – Макс. – Макс? – в ужасе воскликнула я. – Макс Лейтон? – Он самый. – О, Боже, как вы сюда попали? – Мне кажется, я приехал, чтобы вас повидать. А вы намерены беседовать со мной через дверь? – Я…я не одета. – Неважно, откройте, а Клэр? Льет как из ведра. Я открыла дверь и впустила его, будто последний аргумент был важнее всего. Он действительно промок до нитки, вода ручьем стекала с него. – Кажется, вы еще мокрее меня, – сказал он, оглядывая меня. – Да, но я не ожидала, что вы придете! – Естественно. Я пытался до вас дозвониться, но линия часами занята. – А я выключила телефон. Заходите, пожалуйста, – пригласила я его, с опозданием вспомнив о вежливости. – Благодарю, мисс Вентворт, – произнес он с ехидной улыбочкой и решительно шагнул в прихожую, протягивая мне огромный букет белых цветов, который вытащил из-за спины. – За ваш успех. – О, Макс, – я с наслаждением вдохнула аромат. – Они такие красивые, спасибо! – я взяла у него букет, зарылась носом в цветы и только после этого поняла, что это нарциссы. Я удивленно посмотрела на него, но он казался совершенно безмятежным. – А почему бы вам не поставить их в воду? Хотя я, конечно, понимаю, что они вдоволь напились на улице. – Да, сейчас так и сделаю. Но все же, Макс, как вы сюда попали? Вас я никак не ожидала увидеть. – Он снова показался мне ужасно привлекательным, но, убедившись в этом лишний раз, я отнюдь не почувствовала себя уверенней. – А вы не догадываетесь? – Ой, я даже не поблагодарила вас за статью. Вы так замечательно обо мне... – Вот глупышка, я пришел сюда вовсе не для того, чтобы выслушивать ваши благодарности, тем более что вы все это заслужили. Я приехал, чтобы пригласить вас пообедать, если, на мое счастье, у вас нет других планов. – Нет, нет, я свободна, – я в растерянности оглядела себя, – но я совсем не готова. – Неужели? Вот неожиданность, – рассмеялся он. – Так почему бы вам не начать собираться? Я полон терпения и готов ждать. – О, Макс. Хорошо, я с удовольствием. Я быстро. Он остался в гостиной, а я побежала наверх, соображая на ходу, забрала ли я свое любимое платье из чистки. – Вам известно, что вы продержали меня в страхе всю прошлую неделю, – спросила я, поддевая на вилку последний кусочек мяса, – не могли бы вы объяснить мне, зачем вам понадобилось заставлять меня думать, что в мире искусства я стану изгоем? – Бросьте, Клэр, я ничего такого не делал. Просто по чисто профессиональным соображениям я не имел права рассказывать вам о своих намерениях. – Да, но вам вовсе не обязательно было стараться выглядеть таким равнодушным, я посмотрела на него поверх пламени свечи, – впрочем, приблизительно я представляю себе, почему вы так поступили. – Вы думаете? Я очень сомневаюсь. – Он наклонился ко мне, крепко сцепив перед собой руки. – Послушайте, Клэр... – внезапно он замолчал, и на его лице появилось выражение, было которое точнее всего можно назвать холодной яростью. Подняв глаза, я увидела, что к нашему столику плавной кошачьей походкой приближается очень красивая женщина. Ее рыжеватые волосы были замысловато уложены, а платье, несомненно, представляло собой одну из последних моделей парижской коллекции. – Привет, Макс, – произнесла она голосом, сладким как патока. На меня она взглянула высокомерно, а я сразу почувствовала к ней неприязнь и мне стало не по себе. – София? – Макс взял сигарету и закурил, не сводя с нее глаз. – А почему ты не представишь мне свою очаровательную приятельницу? – спросила женщина, стараясь казаться любезной, но ее бархатистые карие глаза стали колючими и недобрыми. – София, разреши представить тебе Клэр Вентворт. Клэр, это... – Ну да-а, юная протеже Макса. Я обязательно должна побывать на вашей выставке, чтобы увидеть, из-за чего Макс устроил весь этот шум. – Теперь София, словно кошка, отпускающая мышь, в надежде обрести более лакомый кусочек, отвернулась от меня и снова обратилась к Максу: – Я не видела тебя целую вечность, Макс, дорогой. Что ты поделываешь, кроме того, что распинаешь или... создаешь художников? – То, чем я занимаюсь, абсолютно тебя не касается, – его глаза зло сверкнули. – Ах, Боже мой, я, кажется, помешала? она снова посмотрела на меня. – Может быть, Макс напутствовал вас, мисс Вентворт? Ему страшно нравится роль наставника. Но на вашем месте я была бы осторожна, ему так легко наскучить. – Я надеюсь, ты извинишь нас, – Макс произнес эти слова сдержанно, но между его носом и ртом пролегли две белые жесткие складки. – О, ну разумеется, – любезным тоном ответила София, – мне все равно пора бежать, я спешу. До свиданья, мисс Вентворт. Рада была тебя повидать, Макс, – она легонько коснулась его плеча, но он увернулся. Женщина рассмеялась тонким звенящим смехом и удалилась, шурша юбкой и оставляя за собой запах дорогих французских духов. Я проводила ее взглядом и молча вопросительно посмотрела на Макса, который сердито вытряхивал сигарету из пачки. Он взглянул мне в глаза. – Простите, Клэр. Вышло неловко. – Но Макс, скажите же, кто она такая? Пожалуй, эта сцена позабавила бы меня, если б он не был так заметно огорчен. – Моя бывшая жена. Он попросил принести счет. Почти всю дорогу домой Макс не разговаривал, и я тоже предпочла молчать. Но когда мы подъехали к Бошом-Плейс, он спросил: – Можно я зайду к вам выпить чашку кофе? – Конечно. Несколько минут я хлопотала на кухне, а Макс наблюдал за мной. Когда кофе был готов, он взял поднос и пошел с ним в гостиную, а я достала бутылку коньяку и два бокала. Похоже, Макс сейчас в этом нуждался. – Клэр... – стоя у окна, он повернулся ко мне лицом. – Погодите, Макс. Вы не должны мне ничего объяснять. Лучше просто забыть о том, что произошло, – я подошла к нему и протянула стакан. Ему удалось заставить себя улыбнуться. – Но вы же не станете меня уверять, что вам совсем не интересно. – Ну конечно, интересно – а кому на моем месте не было бы? Я просто хотела сказать, что вы совершенно не обязаны заставлять себя говорить о том, что вам неприятно, просто из-за того, что я случайно оказалась рядом. Макс с минуту подумал, а потом вздохнул. – Спасибо вам, Клэр. Но, как ни странно, мне самому хочется вам рассказать. Он сделал глоток коньяку и посмотрел на меня с улыбкой. – Может, вы даже найдете это более интересным, чем мое сиротство. – Что же может быть интереснее, чем тридцатисемилетний сирота? – О, ну как вам сказать... Давайте сядем, – он взял меня за руку и подвел к дивану. Я разлила кофе. – Собственно рассказывать особенно и не о чем. Да, да спасибо, я буду без молока. С Софией мы познакомились, когда мне было двадцать пять. Она с первой встречи заимела на меня виды, а того, чего София хочет, она всегда добивается. Я думаю, вы и сами это заметили. Двенадцать лет назад я был куда менее искушен, чем сейчас, и мы поженились. Наш брак стал рушиться почти что сразу, но мы промучились около трех лет, прежде чем расстались. София так и не простила мне, что я настоял на разводе, хотя она была не менее несчастлива, чем я, и крутила романы, чтобы как-то потешить уязвленное самолюбие. Думаю, если бы развестись решила она сама, все было бы по-другому. Она до сих пор не смогла смириться, как вы, наверное, догадались. – Да, она не очень старалась быть сдержанной. – Да, разумеется. Она никак не может поверить, что я разлюбил ее. Она всегда рассматривает людей как собственность, но вовсе не потому, что бывает к кому-то искренне привязана, – взгляд его снова стал мрачным, и он опустил голову. – Я сочувствую вам, Макс. Вы много пережили. Он встал и, не оборачиваясь ко мне, подошел к книжной полке. – Меня это все несомненно закалило. Я понял, что можно существовать и в аду. Он старался говорить беспечно, но по тому, как вдруг поникли его плечи, было понятно, что ему нелегко. – Я понимаю, Макс, – поставив на стол чашку, я тоже поднялась и, подойдя к нему, чуть дотронулась до его руки. Он резко повернулся. – Я, вероятно, преувеличиваю. – Мне кажется, не слишком. Из-за таких, как София, вы не должны проклинать всю женскую половину рода человеческого. Он помедлил, словно хотел еще что-то сказать, но потом передумал. – Клэр, может, вы покажете мне мастерскую, – неожиданно попросил он. Я еще не успела привыкнуть к характерным для Макса резким переменам настроения. – Мою... мастерскую? – Да, если вы позволите. – Да... вот сюда. – Когда мы поднимались по лестнице, я подумала, что готова сейчас сделать для него что угодно, чтобы он перестал думать о Софии, в том числе и впустить в святую святых – мою драгоценную мастерскую. Я включила свет. В комнате все выглядело как обычно. Собственно смотреть было особенно нечего: несколько этюдов, оставшихся после подготовки к выставке, пять или шесть прислоненных к стене картин, которые я решила не выставлять, да пара мольбертов с начатыми работами. Макс очень тихо стоял в дверях, оглядывая комнату, его глаза быстро скользили с предмета на предмет. Я вдруг ужасно смутилась. – Даже не знаю, что может быть вам интересно... Он словно не слышал. – Можно мне... Казалось, он сейчас так далеко от меня, что я даже не могла представить себе, о чем он думает. Почему-то я решила, что это не имеет отношения к моим работам. Он все еще думал о своих неприятностях и, скорей всего, старался взять себя в руки. Я наблюдала за тем, как он пересек комнату и остановился, разглядывая этюды. Он так ничего и не сказал. Я не могла поручиться, что он сейчас что-то видит. У меня было ощущение, что прошла вечность, прежде чем он посмотрел на меня. Лицо его было сейчас странно отрешенным. – Макс, ради Бога, что это с вами? – Мне стало неловко, будто я узнала о нем что-то очень сокровенное, хотя я и не могла определить, что именно. Он прикрыл глаза рукой. – Все в порядке, Клэр. Извините, – отчетливо проговорил он и сделал попытку улыбнуться. – Пойдемте вниз. Пройдя мимо меня, он вышел из комнаты, а я застыла на месте, не в силах преодолеть изумления. Я ощущала страшную неловкость от того, что оказалась слишком близкой свидетельницей чужих переживаний. Но я не имела права вмешиваться. Я выключила свет, осторожно прикрыла за собой дверь, раздумывая над тем, что же терзает Макса, и поражаясь тому, до чего жестоко сумела обидеть его эта женщина. Спустившись вниз, я обнаружила, что он спокойно сидит на диване. Когда я вошла, он поднял голову. – Вы знаете, я сейчас думал, что у вас может получиться отличный цикл, если вы будете продолжать писать деревенских жителей. Люди прекрасно вам удаются, и мне кажется, что здесь вы еще не достаточно испробовали свои силы. Сцена на рынке получилась замечательно. Меня поразила его способность быстро собираться, хотя я и обратила внимание на несколько нарочитую небрежность его тона. Я постаралась подыграть ему. – Да, я думаю, вы правы. Мне кажется, было бы интересно написать целое семейство. Понимаете, поближе узнать отношения. Здесь по-моему кроется масса возможностей. – Интересно, почему вы так много занимаетесь пейзажем? Может, это безопаснее? он улыбнулся. – Вы хотите сказать, что я опасаюсь добираться до сути? – Я ничего не хочу сказать. Это было бы бестактно, но мне кажется, вы обладаете способностью очень ясно видеть, не отвлекаясь на мелочи. Портрет вашего юного друга – прекрасный тому пример. – Ну это-то было несложно. Я его люблю, – тихо ответила я. – Это заметно. А вам ведь не просто полюбить, так ведь, Клэр? Я ужасно растерялась, до того неожиданно прозвучало его последнее утверждение, которое, надо отдать ему должное, было весьма справедливым. – Да... пожалуй, вы правы. – Тут нечего стыдиться, моя милая. Некоторые расточают любовь с такой щедростью. будто раздают театральные контрамарки. Она для них мало что значит. А вы, наоборот, относитесь к тем, кто чувствует глубоко, и потому очень разборчивы. Но я думаю, если вы уж полюбите, то так сильно, что разлюбить вас сможет заставить только... – Макс, вы что, читаете в мыслях? – спросила я, приходя опять в полное замешательство. – Нет, просто я наблюдателен. 3а последние несколько лет я научился разбираться в человеческой породе. – Я вижу, и иногда это доставляет некоторое неудобство. Он улыбнулся. – Вас это не должно беспокоить. У вас самая прекрасная порода из всех, что мне приходилось наблюдать. Скажите-ка мне, у вас были с кем-нибудь серьезные отношения? – Господи, вы что всегда таким способом исправляете себе настроение? – Бывает. Но вы мне не ответили, – продолжал он невозмутимо, – впрочем, если вам неприятно, можете не отвечать. – Нет, отчего же. Я отвечу на ваш вопрос отрицательно. Нет, не было, и это является предметом бесконечных огорчений для моего семейства. Макс кивнул. – Я так и думал. Только не могу понять, почему? – Думаю потому, что я ни разу не встретила человека, с которым бы чувствовала себя свободно. Вы понимаете, что я имею в виду? В конце концов, любой мужчина начинает куда больше интересоваться следствием, а не причиной. Он рассмеялся. – Мне нравится ваше объяснение. 3наете, шагать не в ногу всегда трудно. – Ну еще бы, отлично знаю. Большую часть жизни я чувствую себя дурочкой, стоит мне открыть рот, потому что все, что я произношу, бывает либо неверно понято, либо ставит людей в тупик. Макс посмотрел на меня задумчиво. – Когда вы говорите то, что думаете? – Вот именно. И я ничего не могу с собой поделать. Я говорю так, как вижу, а потом кляну себя за то, что не сделала нужных выводов. Наверное, потому мне так необходимо мое французское убежище. Там я не должна все время за собой следить. Просто могу писать и все. Окружающим я совершенно безразлична. Наступила тишина. Макс вертел и вертел в руках рюмку с коньяком, и я не была уверена, что он вообще меня слушает. Потом он поднял глаза и, с одобрением посмотрев на меня, сказал: – Я, мне кажется, вас понимаю. Я даже вздрогнула от неожиданности. – Простите, я что, опять прочитал ваши мысли? Видите ли, то, что вы сказали, я и сам часто чувствую. Если имеешь свой взгляд на мир или чувствуешь глубже, чем другие, всегда бывает трудно. Я знаю, что значит быть одиноким. Мне кажется, я был таким всегда. – Он пожал плечами. – Но если я чему-то и научился в жизни, то это терпению. Нет, конечно, не терпимости, – дураков я переношу с трудом. – Да, пожалуй, вы действительно поняли, – подумав, ответила я, – а теперь мне бы хотелось спросить и вас кое о чем. – С удовольствием отвечу. – Вероятно, я должна быть благодарна за все Гастону? Макс удивленно поднял брови. – Гастону? – Мальчику с портрета. Он тяжело вздохнул и улыбнулся мне. – Я не ожидал такого поворота. Спасибо и вам за откровенность, Клэр. – Не стоит, – ответила я с усмешкой, – как ни прискорбно, но вы, вопреки моему желанию, мне нравитесь, Макс Лейтон. Я давным-давно не встречала никого, кто бы ничего от меня не требовал. – Это что, декларация о дружбе? – Во всяком случае, мне бы хотелось так думать. Честно говоря, в дружбе я очень нуждаюсь. В эту минуту Макс, который как раз снова доставал сигарету из пачки, остановился и посмотрел на меня. – В таком случае, считайте, что один друг у вас уже есть, но будьте бдительны – дружить со мной не просто. Вы берете на себя большую ответственность, чем вам кажется. Я взглянула ему в глаза, немного удивляясь той серьезности, с которой он все это произносит. – Вероятно, превыше всего вы цените прямоту. – Да, и вы готовы принять меня таким, какой я есть? – То, что вы сейчас сказали, больше похоже на юридический контракт. Он помотал головой. – Клэр, перестаньте увиливать. По-моему мы друг друга отлично поняли. И снова он меня удивил. Он был прав. Я действительно увиливала, и это было несправедливо по отношению к нему. – Простите меня, Макс. Я ведь говорила вам, что не слишком четко выражаю свои мысли. Да, конечно, я принимаю ваши условия. Макс расхохотался. – Клэр-максималистка. Ну хорошо, договорились. Я не ответил на ваш вопрос. Вы угадали насчет Гастона – его портрет очень многое мне о вас рассказал. Я опустила голову, неожиданно почувствовав, что меня разоблачили. – Что же именно? – То, что вы очень уязвимы и неравнодушны, – ответил Макс, протягивая руку и дотрагиваясь до моей щеки. – И очень недоступны, моя милая Персефона, – закончил он, убирая руку. – Вы преувеличиваете, – сказала я, – ей-богу же, преувеличиваете. – Поверю вам на слово. – Он встал. – Спасибо за прекрасный вечер, Клэр. 3автра я рано улетаю в Нью-Йорк, но обязательно дам о себе знать. Я проводила его до двери, и его последние слова все никак не шли у меня из головы. – Спокойной ночи, Макс. Вдруг, резко повернувшись, он взял меня за плечи и произнес, глядя прямо мне в глаза: – Не бойтесь рисковать, Клэр. Спокойной ночи. Легонько поцеловав меня в щеку, он ушел, а я осталась размышлять о том, что он имел в виду. Наконец появилось солнце и, словно желая наверстать упущенное, принялось шпарить без остановки. Температура не опускалась ниже двадцати пяти, и парки, приободрившись, открыли свой запоздалый весенний фестиваль. Я жалела, что мне надо уезжать именно теперь, когда Лондон выглядит так восхитительно, но уже пора было приводить в порядок дом, чтобы успеть поработать на природе, пока стоят теплые месяцы. Сидя за чашкой кофе и вздыхая, я думала о том, где сейчас Макс и что он делает по ту сторону Атлантики. Заехала Пег и привезла мне огромную охапку цветов. Естественно первое, что она заметила, были стоявшие в вазе нарциссы Макса. – Кто-то опередил меня? – спросила она с ехидной улыбкой. – Конечно. Меня засыпали цветами, но все равно большое тебе спасибо. Я тебя очень люблю. – Не за что. Прости, что не смогла приехать на прошлой неделе. Мы отдыхали. Бог ты мой, Клэр! Какая статья! Кто он такой, этот Макс Лейтон? Папа чуть не сошел с ума от радости, он, естественно, с тобой уже говорил. – Это очень известный критик. Мне страшно повезло. – Ну да, и, как я понимаю, это означает, что ты взяла штурмом Вест-Энд. Я безумно за тебя рада. Так от кого же эти нарциссы? – Вообще-то от Макса Лейтона. – Правда... – произнесла она задумчиво, – очень любопытно. – Не особенно. А Льюис вернулся с тобой? – Да, и просил передать тебе привет, мне как раз надо с ним встретиться, и меня внизу ждет машина, но я хотела обязательно сама к тебе забежать, завезти цветы и сказать, что родители обязательно хотят с тобой повидаться до твоего отъезда во Францию. Сообрази, когда ты свободна, и я приглашу вас всех к себе. – Договорились, Пег. Спасибо еще раз за цветы. Сестра поцеловала меня и, и прежде чем выйти из дома, почему-то снова странно на меня посмотрела. Я отправилась в галерею, где, улыбаясь до ушей, уже ждал меня Джордж. – Итак, Джордж, что нового? – спросила я, поняв по выражению его лица, что он сейчас выложит мне очередную сенсацию. – Моя дорогая, ты все пропустила! – он покачивался на каблуках своих дорогих итальянских туфель. – Что еще я пропустила, не тяни ради Бога! – Здесь была самая поразительная женщина на свете и ее не менее восхитительный друг, который сопровождал ее явно не только из-за ее красоты. Наверное, мне надо было получше к нему присмотреться, но я, как всегда, прозевал. Короче, она явилась сюда с таким видом, будто эта галерея принадлежит ей, и прохаживалась так высоко задрав нос, что я бы не удивился, если бы она шлепнулась на задницу, и представь, моя милочка, на ней была соболья шуба! В эдакую погоду! – Правда? – я улыбнулась, приготовившись слушать дальше. Джордж был самым большим сплетником и самым славным малым среди всех моих знакомых. – Дамочка с надменным видом разгуливала по залу – как будто здесь, в моей галерее дурно пахнет, и отпускала замечания, обращаясь к своему дружку, его зовут Гарольд. Какое дурацкое имя, правда? – Какого рода замечания? – перебила его я, зная, что он будет распространяться об этом несчастном Гарольде битый час. – Ну, что-то вроде этого: «Очень скучно, Гарольд, тебе не кажется?», или: «Мило, но не то, что обычно нравится Максу». Потом, моя дорогая, она замерла напротив «Мальчика» и замолчала. «Лучше, чем я думала», – сказала она в конце концов, и у ее парня хватило ума с ней не спорить. Но представь себе, после этого вид у нее стал совершенно растерянный. А дальше я и охнуть не успел, как она запахнула свою шубу и вылетела отсюда злая, как черт! Ну, что ты по этому поводу думаешь, могу я узнать? – То, что ты рассказываешь, очень странно. Как по-твоему, кто это такая? – Я бы и сам хотел знать, милочка, это явно птица высокого полета. Жаль, что тебя здесь не было. – Джордж, – произнесла я, начиная медленно соображать, что к чему, – ты можешь описать ее, я имею в виду внешность. – Ну да, конечно могу. Так, у нее рыжеватые волосы, как я понимаю, крашеные, красиво уложенные в пучок, продолговатое лицо. Она умело пользуется косметикой, пожалуй, в стиле Лиззи Арден, высокая, как ты, моя милая, правда, она была на каблуках, поэтому, может быть, мне показалось, каблуки у нее дюйма три... – О, Джордж, – растерянно пробормотала я, – неужели это была София Лейтон? Я не могу себе представить! Она, наверное, пришла, чтобы посмотреть, чего тут намалевала Максова юная подружка. Просто невероятно! – София Лейтон? – переспросил Джордж, и в глазах его загорелось любопытство. – Уж не его ли бывшая? Ну да, конечно! Вот это да! На нее посмотришь, хочется ему посочувствовать, особенно, если вспомнить все, что он пережил. – Откуда ты знаешь? – удивилась я. – А кто же не знает? Эту историю трепали все газеты наверное, лет шесть назад. Вдруг мне почему-то расхотелось его слушать. Частная жизнь Макса касалась только его одного, и мне стало неприятно, что Джордж сплетничает о ней. Максу и без того здорово досталось. – Послушай, Джордж, если я не начну сейчас смотреть документы, то ничего не успею. Где эти счета, по поводу которых ты так стонал? – Да, конечно, – ответил Джордж, сходу сосредоточившись. Дело есть дело. Об этом Джордж не уставал напоминать мне при каждой возможности. Он повел меня в свой кабинет, и больше от него я о Софии Лейтон ничего не слышала. На следующий день, когда я уже выходила из дому, зазвонил телефон. Не без колебаний вернувшись, я с неудовольствием сняла трубку. В списке вещей, которые я ненавижу, телефоны занимают одно из первых мест. – Да, – ответила я в нетерпении. – О, Господи, неужели я дозвонился? Казалось, голос звучал совсем рядом, и я обрадовалась. – Макс! Где вы? Слышно так, будто вы за углом! – Неужели? Я бы сказал, за несколькими углами. Я все еще в Штатах. Как дела? – Нормально. Стало тепло. А как у вас? Как Нью-Йорк? – Отвратительно. Кошмарная неделя с бесконечными встречами и выставками. Я позвонил, чтобы услышать ваш голос. Скажите что-нибудь простое и не слишком умное. – Я без вас скучаю. Нормально? Последовало молчание, потом Макс сказал: – Приятнее, чем я мог предполагать. К тому же весьма оригинально, по-моему, по мне уже много лет никто не скучал. Я возвращаюсь завтра. Вы можете освободить для меня вечер? – 3автра? Это просто восхитительно! Но вы, наверное, будете ужасно усталый? – Об этом уж позвольте мне самому побеспокоиться. Надеюсь, вы как-нибудь это переживете. Я рассмеялась. – Я-то, разумеется, переживу, глупый вы человек, и более того, сама приготовлю для вас ужин. – Правда? А что, София отбила у вас охоту ходить со мной по ресторанам? – Не надейтесь. И не думайте, что меня так легко выбить из колеи. Кстати, вы мне напомнили. Вчера в галерее произошло нечто из ряда вон выходящее, но до завтра я вам не расскажу. – Я умираю от любопытства, – сказал он со смехом. – Но я должен бежать, я завтракаю с десятью выдающимися художниками. Боже, помоги мне! – И правда, спаси вас Господь. До завтра. – Договорились. Пока, Клэр. – Я услышала щелчок, и голос исчез. В семь раздался звонок, и я побежала открывать дверь. Передо мной стоял Макс, и выглядел он великолепно. – Привет, – улыбнулась я. – 3дравствуйте, Клэр. Одет он был менее тщательно, чем обычно, в коричневые вельветовые брюки и темно-красный свитер, и я подумала, что впервые вижу его не в костюме. – Я так рада, что вы приехали! Я – И если бы вы так поступили, я бы повернулся и ушел. Вы сегодня очаровательны – отрада для утомленных глаз. – Надеюсь, вы не преувеличиваете. Пошли на кухню, а то все сгорит. – 3вучит не слишком ободряюще, – ответил он сдержанно. – Между прочим, вижу я прекрасно. Где у вас штопор? Я принес красное вино. Надеюсь, оно подойдет к тому, что вы готовите? – Отлично. Я попробовала соус, который приготовила для устриц, потом проверила, прожарилась ли свинина, фаршированная фруктами. Все получилось как надо, и я сказала: – Пошли наверх. Начнем с шампанского, оно давно ждет нас в своем серебряном ведерке. – Божественный нектар, – произнес Макс, сдирая с горлышка фольгу. – Я слышал как-то, что звук, который издает бутылка шампанского, когда ее открывают, должен походить на вздох удовлетворенной женщины. – Макс Лейтон, придержите язык! Вы хотите дать мне понять, что хорошо знаете, каков этот вздох? – А вы сомневаетесь? Тогда послушайте, – произнес он усмехаясь. Пробка негромко шипя вылезла из бутылки. – Гораздо удачнее, чем обычно бывает. Один приятель рассказал мне, что страшно испугался, столкнувшись с этим явлением впервые. Ему показалось, что кругом открывают шампанское. – Ваше здоровье. . Он подождал, пока я перестану смеяться, потом протянул мне стакан. Я легонько чокнулась с ним и тихо сказала: – 3а вас. Устрицы были вкуснейшие, свежие, крупные и очень холодные и запивать их шампанским было очень приятно, а свинина получилась у меня очень красивая. Еще я сделала морковку в глазури из жженого сахара и масла, и пышное картофельное пюре с густой, блестящей подливкой. У вина, которое принес Макс – «Романс-Сен-Виван», был великолепный букет, и мы с удовольствием запивали им мясо. 3авершили мы нашу трапезу лимонным муссом. Макс откинулся на спинку стула. – Это было куда удачней, чем я предполагал. С этого дня наши походы в ресторан отменяются, теперь я знаю, куда можно прийти поесть. – Не надейтесь, что так будет всегда. Скорее всего вам придется довольствоваться тунцом или макаронами с сыром, а на десерт получите рисовый пудинг. – Повседневность меня не страшит, я обожаю детскую пищу. А ну-ка, дайте я помогу вам помыть посуду. – Он пошел за мной в кухню, прихватив грязные тарелки, и опустил их в мыльную воду. Я мыла посуду, а Макс вытирал, причем получалось у него до того естественно, будто мы занимались этим вместе годами. – Где вы научились так хорошо готовить? Я почему-то не видел, чтобы вы записывали рецепты в «Кордон Бле». – Подсматривала то там, то здесь. В основном, во Франции. Если хочешь, чтобы к тебе там относились с уважением, то обязан научиться готовить. В первое лето, когда я только купила дом, женщины посматривали на меня с любопытством, но и с большим недоверием. – Могу себе представить. – Они никак не могли понять, как может женщина жить одна и только писать картины, то есть заниматься совершенно бессмысленным делом, причем по собственной воле. Но я восстановила свою репутацию во время деревенского праздника, когда для общего застолья я приготовила – Цыпленок в вине помог спасти ваше доброе имя. Чудная история! Типично для тамошних людей, правда? Вы сумели это передать в своих картинах – удивительная простота нравов. А мадам Клабортин нет среди женщин в сцене на рынке? – Есть! Это та самая, с красным лицом, в платке и без талии. Она держит в руках огромный кочан капусты. – О, Боже, но у нее же ужасно глупый вид! Не удивительно, что сам Гастон на портрете такой грустный. – Вы знаете, Макс, он очень забавно относится к своим родителям. Говорит о них, стараясь быть справедливым. Но совершенно ясно, что они друг друга не понимают. – А какой у него отец? – Они с женой очень подходящая пара. Он толстенький коротышка, пьет, как сапожник, и играет с мальчишками в – 3наете, похоже, Гастону приходится сталкиваться с тем, что вы называете «канзасской проблемой». – Ну конечно, бедный малыш. Потому-то мы и подружились – два оригинала на целую деревню. – Я так и понял. – Макс забрал у меня последнюю тарелку. – Макс... – Ау? – А я ведь должна уехать в конце месяца. – Я догадывался. – Он повесил полотенце на крючок и повернулся ко мне. – Вы хотите, чтобы я попытался вас отговорить, убедил остаться и пожинать плоды нагрянувшей славы? – Конечно нет. – я почувствовала, что краснею. Макс стоял, прислонившись к раковине и сложив перед собой руки. – Вот и отлично. Мне бы страшно не понравилось, если бы вы поступили иначе. 3начит, в конце месяца вы уезжаете. И почему вы мне об этом говорите? – Просто так, собственно. – Мне стало совсем неловко, я и вправду не знала, зачем я это произнесла. Макс сел за кухонный стол и сам ответил вместо меня. – Я хочу, чтобы вы послушали меня, Клэр. Я понимаю, что наша дружба возникла неожиданно, – он очень тщательно выбирал слова. – Мне, конечно, будет жаль расставаться с вами, но я вовсе не хочу, чтобы вы подумали, что я жду от вас чего-то другого. Я села рядом с ним и стала машинально наливать кофе, стараясь собраться с мыслями. Макса достаточно часто было трудно понять, а сейчас это было просто немыслимо. – Да, конечно, просто все это немного необычно. И еще эти ваши шутки насчет Персефоны... – Милая моя девочка, я же говорил вам, что временами, когда мне это удобно, я веду себя как отпетый мерзавец. Только, пожалуйста не думайте, что это хоть в малой степени может коснуться вашей работы. – Простите, Макс. Я наверное недостаточно понятно объяснила. Мне всего лишь хочется, чтобы вы поняли, почему я уезжаю. Немногие меня понимают. – Клэр... – Он немного помедлил, не решаясь продолжать, а потом все же сказал: – Вспомните, мы уже говорили об этом однажды. Вы мне очень нравитесь, и я бы хотел, чтобы вы были счастливы. У вас нет никаких обязательств ни передо мной, ни перед кем либо другим. Вы должны продолжать делать то, что делаете, и что касается меня, то я этим восхищаюсь. – Спасибо. Мне важно было это услышать и особенно сейчас. Пойдемте наверх. У меня есть арманьяк, и я давно ждала какого-нибудь повода, чтобы его открыть. Он пристально и долго смотрел на меня, но сказал только: – Как вам угодно. Макс удобно устроился на диване, положив одну руку на спинку, а другой придерживая на коленях чашку кофе. – Так что же вы все-таки собирались мне сообщить не раньше сегодняшнего вечера? – Ах, да! Чуть не забыла, вы никогда не догадаетесь, кто вчера приходил в галерею! – Вы правы. Конечно, не догадаюсь, ответил он удивленно. – Так почему бы вам не удовлетворить мое любопытство. – София! Макс дернулся, и кофе пролился ему на колени. – Неважно, – нетерпеливо сказал он, когда я вскочила и кинулась за салфеткой. – Расскажите мне, как это было. Он достал носовой платок и положил его на мокрое пятно, не обращая на него особого внимания. – В общем... – я пересказала ему всю сцену, и Макс слушал очень внимательно и напряженно. После того, как я закончила, он с минуту молчал, а потом сказал только: – Как странно... – Чего странного? Мне показалось, это как раз на нее похоже. – Ну да, отчасти. Я вполне могу понять, почему она решила нанести визит Джорджу Беннету. Но странно, что София смогла оценить портрет Гастона. Она, конечно, успела многое узнать о живописи, пока мы были женаты даже помимо своего желания. Возможно, она стала разбираться лучше, чем я думал. – Джордж ужасно смешно переполошился. Особенно его заинтриговал этот Гарольд. Как вы думаете, кто он такой? – О, очередной ухажер. Во всяком случае я так думаю. У нее их целая коллекция, и она ее постоянно обновляет. Она из тех женщин, которые терпеть не могут одиночества. – Макс, может быть, я лезу не в свое дело, когда говорю о Софии... – Клэр, мне действительно не хотелось бы долго говорить о ней просто потому, что это неинтересно и вызывает раздражение, но это вовсе не означает, что вы должны чувствовать какую-то неловкость и стараться меня оберегать. – Я просто хотела спросить, почему она больше не вышла замуж? Или вышла? – Бог ты мой, конечно, нет! Ей это совершенно ни к чему. Она получила от меня огромную квартиру и будет получать деньги, пока не выйдет снова замуж. Естественно, я мечтаю, чтоб она снова окрутила какого-нибудь идиота, но она, может быть, этого и не сделает, чтобы мне насолить. Это тоже часть непрекращающегося сражения. – Знаете, Макс, после всего, что вы пережили, я не удивлюсь, если вы будете стараться держаться от женщин подальше. Он рассмеялся. – Значит, вы считаете, что мне остается только принять обет безбрачия? – Вы отлично знаете, что я имею в виду. – Ну да, думаю, что знаю. Если вам интересно, то мне действительно после неудачного опыта с Софией успешно удается оставаться совершенно свободным. И у меня нет ни малейшего желания попробовать еще раз. Что-то у меня внутри болезненно сжалось. – Простите меня, Макс, я напрасно завела этот разговор. – Чепуха, Клэр. – Он протянул руку, коснулся моих волос и откинул непослушную прядь назад. – Я вам уже говорил, что не стоит жалеть меня как бездомного пса. Это неприятно и в общем-то обидно. – Макс, вы невыносимы. – Я не удержавшись засмеялась. – Вы что, так обращаетесь со всеми друзьями? – Не понимаю, о чем вы, – сказал он, и в его глазах заплясали шаловливые огоньки. – Ну да. Не понимаете! Хотите еще кофе, милый Гадес? – Спасибо, с цианистым калием. Вскоре он ушел. |
||
|