"Экстаз" - читать интересную книгу автора (Джордан Николь)

Глава 11

Как и предсказывала Бринн, уже на следующий день во взглядах и мнениях высшего общества наметились значительные изменения, о чем недвусмысленно свидетельствовали более десятка приглашений, полученных с дневной почтой в адрес миссис Лассетер и ее супруга.

При взгляде на эти бумажки Рейвен ощутила одновременно удовлетворение и горечь. Как эфемерны и непрочны суждения и оценки этих людей! Как наивна и слепа была она сама, когда так беспокоилась из-за всего этого! Гроша ломаного не стоят все их принципы, из-за страха перед которыми она решилась на то, из-за чего два человека ступили на ложный путь и лишились личной свободы. Ради чего? Чтобы утвердиться в этом сонме лицемеров и лжецов? Стать еще одним жителем их карточного домика, готового разлететься от самого легкого дуновения?

Как обманывала она себя все это время, желая добиться их признания! Воображая, что для нее так важно принадлежать к их клану…

Да, все так, но она уже стала на эту дорогу и не сойдет с нее, пока не одержит победу. А там будет видно…

Рейвен задумчиво перебирала письма-приглашения, лежащие на столике в холле, когда услышала знакомый неприятный голос. Подняв голову, она увидела вошедшего с улицы Шона Лассетера. Словно он и не уходил отсюда со вчерашней ночи.

— Как интересно! Подложная супруга в роли подлинной хозяйки чужого дома!

Конверты посыпались у нее из рук, она вскочила на ноги.

— Прошу прощения, мадам! — услышала она голос дворецкого. — Но мистер Лассетер настаивал на встрече с вами.

— Да, я пришел с визитом к своей собственной невестке, — заявил Шон. — Неужели вы откажетесь принять своего деверя?

Рейвен поднесла руку к горлу. Ей было трудно говорить.

— Что вы хотите? — наконец выговорила она.

— Я же сказал, это визит вежливости. А ключ от дверей дома моего брата у меня имеется, и не вам отказывать мне в праве приходить сюда, когда я хочу, мадам!

— Ноулз, — обратилась Рейвен к дворецкому, — пожалуйста, разыщите О'Малли и пришлите его сюда.

— Прячетесь снова под юбку к своему конюху? — закричал Шон. — Хотите, чтобы мы опять с ним сцепились? Больше вам не удастся отправить меня на флот!

— Что вам нужно, мистер Лассетер? — повторила Рейвен, злясь на себя, что голос у нее дрожит.

— Я уже говорил: это всего-навсего родственный визит. Хочу поздравить вас с вхождением в нашу славную семью.

Он без приглашения уселся на стул, закинув ногу на ногу. Несмотря на страх и отвращение, Рейвен не могла не заметить, что одет он с иголочки — бутылочного цвета костюм, гармонирующий с цветом его наглых глаз, и он по-настоящему привлекателен — какой-то дикой, первозданной красотой.

— Не верю ни одному вашему слову, мистер Лассетер, — сказала она. — Вы не способны ни на какие нормальные чувства. Во всяком случае, по отношению ко мне.

— Хорошо, — согласился он. — Назовите причиной моего прихода простое любопытство, и не ошибетесь.

Он переменил позу и развалился на стуле, всем видом показывая готовность к длительному разговору.

— Расскажите мне, как вам удалось зацепить на крючок Келла и женить его на себе?

В ожидании О'Малли Рейвен постаралась собрать все душевные силы и попытаться поддерживать разговор, пропуская мимо ушей его оскорбительные выпады.

— Я не зацепляла вашего брата на крючок, мистер Лассетер, — ответила она. — Просто Келд оказался благородным джентльменом и предложил мне выход из положения.

Шон скривился.

— Келл никогда не был джентльменом.

— По крайней мере он не похищал меня, не бил рукояткой пистолета по голове, не вливал насильно наркотики.

— О да, по-вашему, он почти святой, этот Келл! Но вы просто не знаете о его грехах. А я вам скажу… — Лицо Шона выразило полную готовность поделиться какой-то тайной. — Известно ли вам, — почти шепотом начал он, — что его подозревают в убийстве?

Рейвен с презрением взглянула на него: и это говорит родной брат! Он, правда, как всегда, пьян.

— Я отказываюсь слушать эти мерзкие толки! Особенно от вас, — сказала она.

— Уверены, что это лишь толки? — спросил он до странности спокойным и трезвым голосом.

Рейвен в тревоге уставилась на него.

— А вы… вы знаете что-то другое?.. Келл говорил… Я поняла его так, что он не убивал вашего дядю.

Шон хмыкнул.

— Вы что ж, хотели, чтобы он вам прямо признался в убийстве? Так, что ли? Как на исповеди? Мой брат не какой-нибудь лопоухий дурачок. Он знает, что делает.

Рейвен покачала головой. Она не хотела верить ему ни на йоту и в то же время не могла с полной уверенностью сказать, что он лжет. Хотя было ясно, что прежде всего он хочет вбить клин между ней и Келлом — как будто он уже и так не существует, этот клин. Какой гнусный негодяй! Ничего святого!.. Хотя, кто знает, какова истинная правда?

Но, как бы то ни было и чем бы ни руководствовался этот красивый мерзавец, нужно от него поскорее избавиться. Почему не идет О'Малли? Где он?..

— Мистер Лассетер, — сказала она решительно, — что нужно, чтобы вы навсегда оставили меня в покое? Деньги? Если так, я вам дам сколько смогу. У меня есть небольшое состояние.

— Не выйдет, леди! Вам не подкупить меня! Никакие деньги не искупят того ада, в который вы ввергли мою душу и тело!

— Сожалею, если это так. Но вы взяли реванш, мистер Лассетер. Счет у нас равный.

— Нет, не равный, — процедил он сквозь зубы. — За то, что сделали вы, платят кровью.

Он был страшен и омерзителен в этот момент, и она невольно отступила, а он словно ждал этого и, поднявшись со стула, шагнул к ней.

Если он даже нарочито переигрывал, желая напугать ее, то это ему вполне удалось! Однако он не остановился, а крепко схватил ее за руку. Рейвен ощутила боль. Она громко вскрикнула и попыталась вырваться, подбежать к комнатному звонку… Тщетно: она была словно в тисках — как тогда, во время похищения, в карете, а потом в доме у Келла…

И тут вошел О'Малли. Быстро оценив обстановку, он схватил Шона за шиворот и оттащил от Рейвен, а когда тот попытался сопротивляться, поднял свои огромные кулаки и прорычал:

— Оставь ее в покое, паскуда! Или я тебя ничему не научил?

— Не дотрагивайся до меня, гад! — заорал Шон, побагровев от ярости и сразу перестав казаться красивым. — Ты еще пожалеешь!

— Не больше, чем вы, если не оставите в покое мисс Рейвен! — По старой привычке О'Малли продолжал называть свою хозяйку так же, как раньше. — Я просто сверну вам шею, мистер.

Шон сделал движение вперед, собираясь броситься на старого слугу, но вовремя одумался и, сжав кулаки, прошипел:

— Клянусь, что не буду знать покоя, пока не доберусь до тебя. И до твоей хозяйки.

С этими словами он выскочил из холла.

Рейвен, дрожащая и соссршенно обессиленная, опустилась на стул.

— Жаль, что тогда в парке я не прикончил этого негодяя, — сказал О'Малли. — Он бы не досаждал вам, и не было бы ни похищения, ни…

Вероятно, он имел в виду ее внезапное замужество, но Рейвен не стала уточнять.

— Что случилось, то случилось, О'Малли. И нужно думать, как жить дальше.

— Так-то оно так, мисс Рейвен, но на вашем месте я прислушался бы к его угрозам и держал под рукой пистолет или кинжал.

Она слабо улыбнулась, вспомнив, что уже успела ранить одного из братьев.

— Спасибо за мудрый совет. Но тебе он тоже грозил, и ты не забудь запастись оружием.

— Уж я сумею, мисс Рейвен, постоять за себя и охранить вас, не беспокойтесь.

Она и не беспокоилась, потому что знала силу и преданность этого человека, но дрожь не оставляла ее, и она обхватила себя руками, пытаясь умерить озноб.

О'Малли ушел. Взгляд Рейвен снова упал на разбросанные письма с приглашениями. Что ж, в ее отношениях с высшим обществом уже произошел сдвиг, которого она хотела. Но угроза осталась с другой стороны: она сделалась устойчивым объектом мести свирепого и, по всей видимости, не вполне нормального человека. К тому же — ее родственника.

Когда О'Малли появился в его комнате, Келл сидел за столом, просматривая счетные книги. Он с удивлением воззрился на вошедшего, но не сказал ни слова, ожидая объяснений.

— Хотел бы кое-что сказать вам, мистер Лассетер, — проговорил старый слуга почтительно, но без всякой робости. На его лице скорее читался гнев. И крайнее беспокойство.

Келл отложил карандаш.

— Это касается моей жены?

— Да. И вашего брата, сэр.

Келл встревоженно взглянул на него.

— Говорите же!

— Вообще-то я не мастак рассказывать и выдумывать, сэр, но ваш брат… Он заявился сегодня к вам в дом и начал угрожать мисс Рейвен. Еще бы чуток — и ударил бы ее.

— Поднял на нее руку? — резко спросил Келл.

— Ага. Но не ударил, потому как я успел остановить его. Вошел я как раз… Ну и должен был показать ему мои кулаки, чтобы он ушел. А то никак не хотел.

Келл переваривал это сообщение в молчании, а тем временем О'Малли продолжал:

— И я думаю, сэр, прошу прощения, на этом дело не кончится. Ваш брат говорил, он хочет мстить за то, чего сам испытал. Но разве мисс Рейвен виновата… Разве она в ответе за то, что на флоте делают?.. Уж если чья вина тут есть, то, может быть, моя, сэр. Когда ваш брат напал на мисс Рейвен в парке, я, может, не рассчитал чего… ну и ударил сильней, чем надо. А потом оставил его там на травке — пусть полежит, в себя придет… Да разве я мог подумать, что на него та банда напорется и на корабль его запродаст?..

— Нет, — негромко сказал Келл. — Если кто-то и виноват, то в первую очередь Шон.

— Ага! — О'Малли яростно закивал головой. — Именно так, сэр… А вот теперь… чего я пришел-то к вам сюда… жутко я боюсь, не отстанет он от нее, извините. А я разве смогу за всем уследить?

Во взгляде Келла промелькнуло беспокойство.

— Я поговорю немедленно с братом, — сказал он. — Спасибо, О'Малли. Обещаю, что Шон и пальцем больше не тронет ее…

Не найдя Шона в его собственном доме, Келл объехал несколько мест, где тот чаще всего бывал, пока наконец не обнаружил в заведении мадам Фуше. Это был один из наиболее шикарных домов терпимости Лондона, часто посещаемый золотой молодежью из аристократов и разновозрастными богачами более низкого происхождения. Дом славился своими девушками, готовыми угодить любым вкусам посетителей, в том числе и самым экзотическим.

Его хозяйка, француженка, занималась вдобавок и кое-какими побочными делами — к примеру, снабжала желающих различными наркотическими средствами. Именно у нее Шон и запасся теми снадобьями, которые влил в рот Рейвен.

Келла мадам Фуше встретила с почтительным доброжелательством.

— Как приятно видеть вас, мон шер. Вы давно уже не радовали нас своим присутствием. Нам вас не хватало.

Келл ответил легкой улыбкой.

— Я ищу своего брата, мадам, — сказал он. — Его, случайно, нет здесь?

— Конечно, он здесь. Но только он… он занят в настоящее время.

— У меня нет времени ждать, пока он освободится, мадам. Я должен переговорить с ним.

— О, конечно. Вы найдете его в комнате номер семь, месье.

Келл повернулся, чтобы уйти, но мадам Фуше остановила его словами:

— Меня немного тревожит ваш брат, мон шер. Он какой-то… он очень стал беспокойный… Все чаще бывает, что он… очень грубо ведет себя с девушками.

— Вот как? Хорошо, что вы сообщили мне, мадам. Тогда тем более я поспешу поговорить с ним.

— Благодарю вас, месье. Хочу напомнить, что мы вам всегда рады, даже когда здесь нет вашего брата. — Она широко улыбнулась. — Слышала, что вы только что женились. Не желаете ли ненадолго покинуть брачное ложе ради лучшей из моих девушек?

Он ответил без улыбки:

— Благодарю вас, мадам. Буду помнить о вашем любезном приглашении.

Поклонившись, он направился на верхний этаж. Во всем доме было непривычно тихо, но ведь до вечера еще далеко. Его брат довольно рано решил приступить к этим занятиям. Впрочем, других занятий у него нет и не было… В чем немало повинен и старший брат, подумал он не без горечи, припомнив свои собственные похождения в первые годы пребывания в Лондоне. Тогда он почти не думал о том, как это может отозваться в незрелой душе младшего брата.

В недавнее время у него было несколько длительных любовных связей, последняя — со вдовой богатого торговца. Все завершилось большим количеством слез, заклинаний и угроз, после которых он почувствовал, что нуждается в перерыве и отдыхе.

Встреча с Рейвен нарушила этот отдых, о чем он отнюдь не жалел, но чего опасался. Сейчас, поднимаясь по лестнице публичного дома, он подумал с кривой улыбкой, что приглашение милейшей мадам Фуше может оказаться весьма кстати, ибо поможет забыть голубые умные глаза и чудесное тело той, что случайно превратилась в его жену. Свобода — так он понял к своим тридцати годам — это лучшее и самое ценное из того, что мы имеем…

Он уже стоял перед дверью в комнату номер семь, постучал и услышал в ответ резкий голос Шона:

— Кто там еще?

Келл толкнул дверь, вошел и увидел брата, развалившегося в кресле. На коленях у него примостилась полураздетая красотка.

— Мне нужно поговорить с тобой, Шон, — сухо произнес Келл. Тот, почуяв серьезность тона, не стал спорить. Шлепнув девушку по заду, он отослал ее в другую комнату.

— Что привело тебя сюда, старший брат? — развязно спросил он, желая по возможности оттянуть неприятный разговор. — Неужели уже захотелось свеженького? Понадобилось утопить свои печали в продажных объятиях шлюхи? Потому что собственная супруга ведет себя с тобой точно так, как вела со мной — обольстила, а потом надменно оттолкнула?

Келл не стал отвечать на все эти предположения, а сухо произнес:

— Ты преступил сегодня все границы дозволенного. Рей-вен теперь моя жена, независимо от того, как мы оба к этому относимся. И я никому не позволю причинить ей вред.

— Я ничего ей не сделал сегодня, брат!

— Ты угрожал ей.

— Откуда тебе известно? Она прибежала к тебе с жалобой?

— Перестань строить из себя идиота! Если ты такой непонятливый, объясняю: держись от нее подальше всю оставшуюся жизнь!

Возможно, категоричность требования и продолженность во времени — «всю жизнь» — вызвали в нетрезвой голове Шона раздражение, которое стало сильнее некоторого испуга, потому что он с ребяческим упрямством спросил:

— А если я не выполню твоего приказа?

Глаза Келла сузились, в них сверкнула угроза. Но он сдержался и произнес примирительным тоном:

— Я надеюсь, что ты завтра же уедешь из Лондона.

Это окончательно разъярило Шона.

— А если нет? Тогда что? Что ты сделаешь со мной, если я откажусь? — Он вскочил с кресла и забегал по комнате. — Ты не в том положении, брат, чтобы диктовать мне условия, это тебе не приходит в голову? Подумай лучше о собственной репутации, о том, как ее обелить, а не бросай все силы на защиту бессердечной суки, которую взял в жены.

Келл стиснул зубы и побледнел.

— Что ты хочешь всем этим сказать, щенок?

Шон, видимо, хорошо знал, о чем говорил, потому что с каким-то торжеством отчеканил:

— Хочу сказать, что стоит лишь мне обратиться к любому судье-магистрату с вопросом, не желает ли он узнать правду о том, как откинул копыта наш дорогой дядюшка Уильям, и… Да если я только захочу сообщить… дать показания под присягой, что видел собственными глазами, как ты убил его, тебе придется туго, братишка. Тюрьмой не отделаешься…

Келлу показалось, что его кто-то сильно ударил под дых… Нет, просто воткнул нож…

Этот «кто-то» — его родной брат!

Некоторое время он смотрел на человека, стоящего перед ним, словно запамятовав, кто он такой. Это его брат?.. Да, это он, только совсем не такой, как в прежние годы. Он всегда был трудноуправляем, взбалмошен, вспыльчив, но все-таки между братьями ощущалась привязанность, даже любовь. У Шона не было такой дикой злобы, такой тяги мстить. Однако еще до знакомства с Рейвен, до того, как он попал на флот, в его характере стали происходить необратимые перемены к худшему… А теперь еще эти страшные в своем злорадстве угрозы предать собственного брата. Который всегда пытался выручить его, спасти от притязаний дяди, от денежного краха, от службы на корабле. Теперь — от преследования со стороны родственников Рейвен и ее жениха, результатом чего стала поспешная женитьба на Рейвен. Что, по-видимому, доконало беднягу Шона, лишило остатков рассудка.

Снова, в который уже раз, в Келле проснулась жалость к брату — ведь он болен, просто болен. Тем, что он делает и говорит, командует не он, а его болезнь. Но если так, почему сам больной не делает никаких попыток вылечиться, не только не слушает своего врача, а грозит предать его в руки судьи. Выдать даже не за тридцать сребреников, а просто так, по злобе… Как обыкновенный подлый наветчик…

Кровь бросилась в голову Келла.

— Сообщай кому хочешь и что хочешь, — сказал он. — Это не изменит моего намерения отправить тебя в Ирландию.

В искаженном лице Шона появилось что-то жалкое.

— Ты прекрасно знаешь, — дрожащим голосом заговорил он, — я такой, как есть, во многом по твоей вине. Ты обещал маме, что будешь меня защищать, но не защитил. Дядя Уильям делал со мной что хотел, а ты… ты…

В прошедшие годы, во время их нередких ссор и споров, эти слова Шона делали Келла почти беспомощным, однако сейчас они не возымели прежнего действия. Его брат зарвался, он стал не только отвратительным, но и опасным для многих, и в первую очередь для Рейвен. А ее Келл должен оберегать.

— Да, — произнес Келл негромко и почти спокойно, — да, я не могу простить себе, что не сумел защитить тебя от дяди. Ты знаешь это. Но прошлого не изменить. И это тоже тебе известно… Сколько раз я подставлял себя на твое место и думал, как бы я поступил…

Лицо Шона снова исказилось — на этот раз стало еще более жалким.

— Как? — истерически крикнул он. — Не так, как я! Ты бы дрался с ним с самого начала, я знаю. Потому что ты всегда был сильнее, чем я… Всегда… И сейчас.

Он опустился в кресло и закрыл лицо руками. Рыдания сотрясали его.

Келл почувствовал, что гнев уходит из него, как воздух из порванного мяча. Он наклонился на своем стуле, ему хотелось погладить брата по голове, произнести какие-то правильные слова. Новые слова, потому что все уже было сказано не один раз.

— Шон, — сказал он наконец, — ты понимаешь, что происходит? Не давай прошлому взять верх над тобой. Уничтожить тебя…

Шон отнял руки от залитого слезами лица.

— Я знаю, — хрипло проговорил он. — Порой я не могу с собой сладить. Какой-то червь забирается ко мне в голову, шевелится там и давит… Заставляет наброситься на кого-то, оскорбить… ударить… Причинить боль… И тебе тоже.

Жалость пронизала Келла. Жалость и острое желание помочь.

— Я помогу тебе стать здоровым, Шон, — сказал он. — Мы найдем новых врачей.

— К черту врачей! К черту этих шарлатанов, которые снова будут кряхтеть надо мной, качать головами и класть в карман твои деньги!.. — Он неловко отер слезы и тихо добавил: — Прости меня, Келл. Я сам не знаю, что наговорил тебе. Я просто неблагодарная свинья, и больше никто. Извини, ради Бога… Все потому, что я по-настоящему полюбил Рейвен… Первый раз в жизни… Я чуть совсем не сошел с ума, когда узнал, что ты встал на ее сторону — выбрал ее… А теперь она настраивает тебя против меня еще больше…

— Я не выбирал ее намеренно, по своей воле, Шон. Мы уже говорили об этом. Если б не твой поступок, ничего бы этого не было… И она никогда не будет между нами. Но спокойно смотреть, как ты причиняешь ей боль и заставляешь страдать, я тоже не буду. Можешь ты это понять?

— Да.

Шон произнес это короткое слово почти шепотом.

— Поклянись, что оставишь ее в покое!

— Я… я клянусь.

Келл видел, с каким трудом его брат выдавливает из себя согласие.

Поднявшись, Келл приблизился к Шону, положил руку ему на плечо.

— Тебе необходимо уехать, пойми это. В первую очередь ради себя самого. Если ты останешься, тебя будет продолжать мучить прошлое — и близкое и далекое.

— Наверное, ты прав, — после некоторого молчания проговорил Шон. — Но куда мне ехать?

— Я же сказал: в Ирландию. На ферму. Помнишь, когда-то мы договаривались, что ты будешь отвечать за разведение новых пород и за их улучшение.

Шон кивнул, слабо улыбнувшись. Он сызмальства проявлял любовь к лошадям, Келл думал заинтересовать его, а заодно удалить из Лондона, от его соблазнов. Но из этого пока что ничего не выходило. Сейчас он решил, что для Шона это будет неплохой, пусть и временный, выход из его тяжелого душевного состояния.

Впрочем, искушений и соблазнов хватает и в Дублине, при желании их можно найти даже на необитаемом острове. Потому что они — в душе человека.

— Ты поедешь со мной? — спросил Шон.

В его голосе прозвучала почти детская надежда, и сердце Келла опять сжалось.

— К сожалению, не смогу, — ответил он. — У меня здесь дела. Мой клуб…

— И Рейвен Кендрик…

Из глаз и голоса Шона исчезла всякая ребячливость, во взгляде сверкнула злоба.

— Да, — сказал Келл. — И Рейвен тоже. Но это не значит, что я буду меньше заботиться о тебе, Шон. Ты должен уехать ради себя самого, уверяю тебя.

— Хорошо, брат, — поникшим голосом произнес Шон. — Сдаюсь. Если это сделает тебя более счастливым, я уеду.

Было около полуночи, когда Келл вернулся к себе домой и с явной неохотой направился к двери, ведущей в спальню Рейвен. Он представлял, как она удивится — но не обрадуется — тому, что он вернулся сегодня намного раньше обычного, и еще больше — тому, что он вошел к ней. Но он должен войти — чтобы принести извинения за очередную дикую выходку своего брата.

Келл медленно прошел через полутемный холл, поднялся по лестнице, зашагал по коридору. Его мысли вернулись к недавнему разговору с Шоном. Да, это его мука мученическая, камень на шее. Его обязательство перед собой, перед памятью матери. В отличие от Каина он «сторож брату своему».

Упоминание братом о смерти дяди всколыхнуло воспоминания…

Через полгода после их бегства из Англии Уильям Лассетер с помощью специально нанятых людей выследил их и однажды вечером заявился в их жалкую каморку в Дублине, где они тогда жили. Келл, как обычно в это время, зарабатывал деньги на пропитание игрой в карты или в кости в различных тавернах города. Игрой, в которой неожиданно для себя преуспел и чаще выигрывал, нежели проигрывал. Днем он отсыпался, а еще занимался, где только мог, фехтованием на рапирах. Это занятие он полюбил еще в Лондоне, а рапиру захватил с собой, когда они бежали оттуда.

Открыв на рассвете дверь к себе в комнату, он застал ужасную картину: своего брата, плачущего над окровавленным телом их дяди Уильяма.

— Это случайно, Келл, клянусь… Я не хотел… О, Боже, это случайно… Я пытался остановить его, когда он полез на меня с кулаками, а потом и…

Не сразу Келлу удалось выяснить у рыдающего брата, что же произошло. Озверевший дядя требовал, чтобы они вернулись в Лондон; он начал яростно трясти Шона, а тот так же яростно сопротивлялся. Когда тот воспламенился до того, что возобновил свои прямые посягательства, Шон в отчаянии схватил подвернувшуюся под руку рапиру Келла и заколол его ударом в грудь.

Келл не мог осудить за это своего четырнадцатилетнего брата — наверное, он сам поступил бы так же, если бы стал свидетелем происходившего. Действия мальчика были естественной самообороной, так он считал.

Поэтому без особых угрызений совести он решил скрыть то, что произошло. Для этого нужно было избавиться от трупа. Что он и сделал: отволок его той же ночью на близлежащую пустынную дорогу, и смерть дяди Уильяма выглядела как обычное убийство с целью ограбления.

Полицейское расследование не оставило в покое братьев, некоторая часть подозрений коснулась Келла — ведь он был известен как любитель фехтования, а смерть стала результатом удара рапирой. Однако прямых улик не было, и дело повисло в воздухе. Остались только слухи, что к убийству мог быть причастен Келл. О младшем брате, естественно, никто не говорил, а Келл и не думал защищать свое имя, переложив вину на Шона. Пускай уж лучше подозревают в убийстве его.

Шон так никогда и не оправился от всего происшедшего — так считал Келл, и это заставляло его еще больше заботиться о брате. Ну как не пожалеть совсем молодого человека, вынужденного жить с таким неизмеримо тяжким грузом на душе: жертва развратных действий близкого родственника и убийца. От этого не излечат ни братские слова утешения, ни время…

Келл тяжело вздохнул и на мгновение устало прикрыл глаза, остановившись перед дверью в спальню Рейвен. Как бы то ни было, оправдания и прощения поведению Шона по отношению к ней нет и не может быть…

И ему, Келлу, тоже досталось. Нелегко жить, зная, что тебя подозревали и продолжают подозревать в убийстве, которого ты не совершал. А ты не можешь даже попытаться оправдать себя, не вовлекая в это собственного брата, не выдавая его страшную тайну. Две тайны. В случае раскрытия одной из которых дядя был бы по закону приговорен к смертной казни…

Из-под двери в комнату Рейвен виднелась полоска света, Келл негромко постучал и вошел, услышав ответ. Она читала, лежа в постели, и, подняв голову от книги, бросила на него недоуменный, почти испуганный взгляд и прижала раскрытую книгу к груди, словно ища в ней защиту.

Келл уже пожалел, что потревожил ее в ночное время, но не ретироваться же теперь, когда он вошел.

— Что-нибудь случилось? — тревожно произнесла она.

— Я пришел, чтобы извиниться за своего брата, за его сегодняшнее поведение, — сказал он, тихо прикрывая дверь.

Она продолжала молча и недоверчиво смотреть на него, пока он шел к ней. Молчала она, даже когда он присел на краешек постели.

— Наверное, я выбрал не слишком подходящее время, — заговорил он, — но мне хочется, чтобы ты поняла кое-что в отношении Шона. Как и почему он стал таким, каким ты его узнала.

— По-моему, я уже немного знаю, — сказала она.

— Видимо, недостаточно. Последнее время у него участились приступы депрессии, упадка духа. И тогда он почти перестает есть, мало спит, зато слишком много пьет вина. Однако до того, как он попал на флот, с ним такое редко приключалось.

— Да, видно, не очень мне повезло, — произнесла Рейвен.

Келл с неодобрением взглянул на нее, но сдержался и продолжил:

— Когда он исчез этим летом, я очень обеспокоился и потратил не один месяц, разыскивая его. Потом в порту случайно обнаружил его имя в списке корабельной команды… Что я сделал? — Он увидел, что Рейвен внимательно слушает. — Я нанял шхуну и отправился на поиски этого корабля, совершающего каботажное плавание. Когда я наконец ступил на борт того судна, я нашел там Шона в каком-то закутке, избитого, закованного в кандалы, лежащего в своих испражнениях… — Келл на какое-то время замолчал. — Он мой брат, Рейвен, — сказал он потом, словно оправдываясь, — и, полагаю, ты поймешь мое состояние.

— Да, — прошептала она, чувствуя, как непроизвольные слезы подступают к горлу.

— А то, что испытал он, можно ли представить?

— Да, — повторила она сдавленным голосом, опуская глаза.

— Это, наверное, доконало его, Рейвен.

Теперь молчала она, хотя Келл ждал от нее ответа. И она ответила, еле слышно, так, что он с трудом разобрал:

— Вы хотите, чтобы я простила ему все, что он мне сделал?

— Нет, Рейвен. О прощении речи не идет. Я хочу, чтобы ты понимала, что сделало его таким, какой он сейчас. Он болен. Да и кто после того ужаса, который он пережил, остался бы в нормальном состоянии. Я уж не рассказываю о многом другом.

Она сидела с опущенной головой, с книгой, прижатой к груди, не говоря ни слова. Он приподнял пальцем ее подбородок, посмотрел ей в лицо.

— Ему нужно лечение, — сказал он. — Исцеление. Я отправляю его на ферму в Ирландию. Тебя он больше тревожить не будет.

Она содрогнулась, как от холода.

— Спасибо, Келл. Будет хорошо, если мы с ним не увидимся какое-то время.

— Вы не увидитесь. Возможно, никогда…

Ее потемневшие голубые глаза внимательно смотрели на него. Не с любовью, подумалось ему, нет, но, во всяком случае, с признательностью.

Внезапно он ощутил, что находится у постели красивой женщины, полураздетой и желанной. Он вспомнил и ясно представил себе ее тело, его формы и изгибы, его движения, запах… Он не забыл о нем… не мог забыть с той свадебной ночи… И еще с одной ночи, до этого… Он обругал себя. Нельзя так поддаваться воздействию обстановки, минутному настроению, черт возьми!

Чтобы отвлечься и успокоить себя, он взял из рук Рейвен раскрытую книгу. Не видя названия, по золотому обрезу страниц, по изящной обложке он понял, что это, видимо, то самое произведение, которое перешло к ней от матери и где раскрывались интимные стороны любви.

Он вопросительно посмотрел на Рейвен, она, покраснев, кивнула. Он сдержал улыбку, подумав о нелепости ситуации: супруга вынуждена вместо живого мужа удовлетворяться эротическим чтивом, а у мужа даже этой возможности нет. Правда, его всегда ждут в доме у мадам Фуше…

Подавив вздох, он поднялся с постели.

— Хочу надеяться, — сказал он, возвращая книгу в руки Рейвен, — что как-нибудь смогу ознакомиться с ее интригующим содержанием. Быть может, она научит меня чему-то, чего я еще не знаю.

— О да, конечно… Наверное… — смущенно пробормотала Рейвен, видимо, не поняв до конца смысла его слов.

Он же, ощущая себя в некотором роде победителем — сумел сладить с самим собой, ввергнул в смущение Рейвен, — снисходительно наклонился к ней и отечески поцеловал в лоб:

— Спи спокойно, дорогая.

После чего, чувствуя некоторое стеснение в паху, вышел из спальни.