"Ледяное сердце" - читать интересную книгу автора (Келлерман Джонатан)

3

Петра взялась за это дело всерьез. Занялась всеми надлежащими процедурными вопросами и вошла в Интернет, чтобы более детально изучить Беби-Боя. Вскоре почувствовав, как полностью погрузилась в мир жертвы преступления, она заинтересовалась, что это значит — быть Эдгаром Рэем Ли. Исполнитель блюзов принадлежал по рождению к высшим слоям среднего класса. Его родители были профессорами университета Эмори в Атланте. Десять лет успешных занятий скрипкой и виолончелью закончились тем, что подросток Эдгар взбунтовался: его влекло к игре на гитаре. Он сел на автобус компании «Грейхаунд» и уехал в Чикаго, где нашел для себя совершенно новый стиль жизни — обитал на улице и в чужих лачугах, временами заменял отсутствующих музыкантов в оркестре «Баттерфилд блюз» у Альберта Ли, Б.Б. Кинга и других гениев, чьи пути, случалось, пересекались с его путями. Отрабатывал свой стиль, но приобретал дурные привычки.

Музыканты постарше быстро оценили талант полнощекого мальчишки, и один из них придумал ему прозвище, которое так и прилипло к нему.

Беби-Бой пару десятков лет зарабатывал на жизнь тем, что исполнял второстепенные партии в джаз-бандах, выступал как человек-вывеска, терпеливо ожидал выполнения твердых обещаний, записывал никак не расходившиеся пластинки, и наконец записал хит с джаз-бандом «Джуниор Бискит», вошедший в число сорока лучших. Песня, которую написал и исполнил под гитару один и тот же «большой человек», была душещипательной элегией «Ледяное сердце». Ее-то Беби-Бой и исполнил за несколько минут до смерти. Песенка поднялась до девятнадцатого места по рейтингу первых ста чаще всего рекламируемых и оставалась целый месяц в списке популярных песен поп-музыки. Беби-Бой купил себе хорошую машину, целую кучу гитар и дом в Нашвилле. В течение года все деньги ушли на оплату множества приобретенных Ли пороков: ненасытного разврата, ресторанных застолий и приема разнообразных наркотиков. Следующие несколько лет он потратил на тщетные попытки реабилитации. Потом — полное забвение.

По делу не последовало ни одного звонка от родственников. Родители Ли умерли. Сам он не был женат и не произвел на свет ни одного ребенка. В связи с этим обстоятельством Петра, да поможет ей Бог, прониклась к нему глубоким состраданием, а вид его мертвого тела постоянно будоражил ее сознание.

К рутинным процедурным вопросам относились: установка в квартире Беби-Боя, еще до личного осмотра Петра, подслушивающей аппаратуры; беседы с товарищами Беби-Боя по джаз-банду, с его менеджером, с владельцем «Змеючника», с вышибалами, барменами, с подавальщицами коктейлей и несколькими завсегдатаями клуба, которые пришли поглазеть на место преступления и попали в список свидетелей.

Никто не имел ни малейшего понятия о том, кто мог бы угрожать жизни Беби-Боя. Все любили его — этот чудесный большой ребенок, наивный, добродушный, готов был поделиться с тобой последним куском хлеба, даже гитарой.

Кульминацией следственной процедуры был час, проведенный в маленькой закрытой комнате допросов с главным свидетелем Линусом Брофи.

Услышав впервые о существовании очевидца, Петра преисполнилась надежд, но, допросив бомжа, поняла, что его свидетельства почти бесполезны.

Описание Брофи ограничивалось лишь тем, что это был «высокий человек».

«Возраст? Не могу сказать».

«Раса? Не могу сказать».

«Одежда? Ничего не знаю».

«Было очень темно, леди-детектив».

Если этого не хватало для того, чтобы окончательно расположить к нему Петру, то бродяга имел еще пунктик по части СМИ. Он то и дело надоедал ей, интересуясь, собирается ли разговаривать с ним кто-нибудь с телевидения. Петра задумалась, сколько пройдет времени, прежде чем Брофи попытается накропать сценарий. Напишет рассказ в бульварных газетах под заголовком: «Я ВИДЕЛ, КАК ПРИШЕЛЬЦЫ УБИВАЮТ БЕБИ-БОЯ ЛИ».

Единственная проблема состояла в том, что бульварная пресса не проявит к этому никакого интереса. Хотя реабилитация и состоялась, Беби-Бой уже не был знаменитостью. Прошло восемнадцать лет со времени хита «Джуниор Бискит», а в эпоху, когда рок превратился в порнографию, Ли стал именно тем, кто музыкальное ТВ совершенно не интересует.

Зеваки с места происшествия наговорили с три короба. Эти подростки, годившиеся Беби-Бою в дети, все, как один, восхищались им только по воспоминаниям: в прошлом году Беби-Бой аккомпанировал на гитаре при записи альбома одного джаз-банда, двадцатого или какого-то еще разряда, под названием «Тик-439». Этот платиновый диск придал здоровяку сил в его попытках реабилитироваться.

Петру весьма интересовало, не получил ли Беби-Бой за свой хит хороший куш. Большие деньги — серьезный мотив для убийства. Но от этой версии она сразу же отказалась, поговорив с менеджером Ли.

— Ничего подобного. Хит не сделал Беби богачом, — подавленно бормотал Джеки Тру, бывший менеджер Ли, волосатый, сутулый, похожий на хорька человек в костюме из грубой хлопчатобумажной ткани.

— Почему нет, сэр?

— Потому что это было дерьмо, сплошное надувательство, — ответил Тру. — Те ребята. Они поймали его на крючок, убеждая, что боготворят его, поскольку он дар Божий. А теперь угадайте, сколько они ему заплатили. По двойной шкале. Я попытался получить процент от доходов, по крайней мере чистый доход, но… — Тру выдохнул и потряс головой. — Я даже не получил свою долю. Беби было нужно все, до последнего цента.

— Дело дрянь, — заметила Петра.

— Дрянным был лейтмотив песенки Беби.

Петра беседовала с Тру в его дерьмовой квартире в северной части Голливуда. Ботинки у Джеки были рваные, а ногти неровно подстрижены. Сколько получал менеджер — десять, пятнадцать процентов? Этот не походил на человека, содержащего конюшню с чистокровными скакунами. Означал ли уход Беби из жизни то, что новые ботинки и хорошо ухоженные ногти так и останутся голубой мечтой Джеки? Если да, то ищи другой мотив.

В любом случае Джеки не мог быть подозреваемым. Линус Брофи, похоже, уверен только в одном: убийца высокого роста, а Тру на целую голову ниже.

Потом Петра перешла к следующему по списку — аспиранту, внештатному звукооператору студии звукозаписи. Он работал в тот вечер и почти ничего не знал о Беби-Бое.

— По правде говоря, — сказал он, — это вообще-то не мое. Я предпочитаю классическую музыку.

Квартиру Беби-Боя Петра посетила на следующий день после убийства. Такая же жалкая, как и жилище Джеки Тру, на нижнем этаже приземистого шестиэтажного дома у Кахуэнги, между Голливудом и Долиной. Здание располагалось за автостоянкой, обсаженной кипарисами. Асфальт на ней покрывали лужицы масла, а машины жильцов, как и тринадцатилетний «камаро» самого Ли, были старыми и пыльными.

То, что Петра узнала о жизни Ли, заставило ее полагать, что она обнаружит в квартире полный кавардак: грязь, пустые бутылки из-под спиртного, наркотики — все, что угодно, — но Беби-Бой жил чисто, во всех смыслах этого слова.

Квартира состояла из гостиной, кухоньки, спальни и ванной комнаты. Стены цвета «белая ночь», ковры с грубым ворсом цвета мексиканских лаймов, низкие потрескавшиеся потолки, осветительные приборы шестидесятых годов, в основном золотистые и искрящиеся. Петра начала с дальнего конца и продвигалась в сторону входа.

В спальне пахло застарелым потом. Беби-Бой спал на широком матрасе, водруженном на пружинный каркас, который стоял на полу. Поверх матраса лежала перина. Под каркасом не было никаких тайных пустот. Одежда Ли занимала половину узкого шкафа: футболки, трикотажные рубашки, одна черная, внушительных размеров кожаная куртка, такая потрескавшаяся, что, казалось, вот-вот рассыплется. В прикроватной тумбочке находилась записная книжка с календарем. В ней почти не было записей — их заменяли несколько просроченных счетов за коммунальные услуги.

Петра взяла записную книжку-календарь и продолжила осмотр. Никаких наркотиков и спиртных напитков. Самым сильным патентованным средством, обнаруженным ею в ванной комнате, было обезболивающее в большом пузырьке. Крышка пузырька, завернутая не до конца, свидетельствовала о том, что лекарством часто пользовались.

В холодильнике цвета авокадо находились йогурт, творог, кофейная смесь мокко с пониженным содержанием кофеина и жиров, несколько мятых персиков, слив и винограда, уже сморщенного. В морозилке лежала коробка с куриными грудками без кожи и дюжина коробок «Постной кухни».

Соблюдал диету. Бедняга пытался похудеть и выглядеть лучше. А кто-то выпотрошил его как рыбу.

В гостиной стояли два стула с прямыми спинками, восемь гитар на подставках и три усилителя. На одном из усилителей лежала бросающаяся в глаза элегантная, покрытая черной эмалью коробочка типа клуазоне с изображением драконов. Внутри коробочки находился набор гитарных медиаторов.

И это все.

Запищал мобильный телефон Петры. Клерк полицейского участка сообщил ей, что звонил Линус Брофи и спрашивал, не нужен ли он ей еще для чего-нибудь.

Она рассмеялась и отключила аппарат.

Решение процедурных вопросов заняло еще несколько дней — много усилий и никакого вдохновения. Желудок Петры болел, голова раскалывалась. От дела попахивало каким-то дурацким детективом.

В понедельник, в час ночи, Петра работала за своим столом. Дошла очередь до записной книжки Беби-Боя.

Книжка в переплете из черного кожзаменителя была почти пустой, если не считать таких пометок, как «сходить в бакалейную лавку», «взять белье из прачечной» или «позвонить Дж. Т.».

Ли продолжал поддерживать связь с Джеки Тру. На что он надеялся?

Потом Петра дошла до той недели, когда совершилось убийство. Через все семь дней проходила единственная запись — крупными четкими буквами с наклоном вправо. Эти буквы, написанные, как уже знала Петра, Беби-Боем, были крупнее, чем обычно, и выведены толстым черным маркером:

ВЫСТ. В 3.

Никаких восклицательных знаков, но они вполне могли бы быть. О степени возбуждения Ли можно было судить по размеру букв.

Петра перевернула страничку на сегодняшний день. Две записи, сделанные буквами значительно меньших размеров. Беби-Бой планировал будущее, которое так и не наступило.

«Студии „Золотая лихорадка“?»

«$$$?»

Вполне логично. Джеки Тру рассказывал ей о том, что Беби-Бой собирался израсходовать часть своего гонорара от «Змеючника» на запись нового альбома. Он все еще горел желанием сделать это.

— Печально то, — говорил Тру, нахмурившись, — что Беби-Бой не понимал, как мало времени ему удастся купить на студии звукозаписи, после того как я оплачу оркестр и все остальное.

— Что «все остальное»?

— Аренду оборудования, звукооператора, парня, который перевез бы наше барахло. — И, поколебавшись, добавил: — Мой процент.

— Остается немного, — заметила Петра.

— Немного для начала.

Вторая запись крупными буквами касалась среды.

«РК насчет настройки, Теле. Джей-45».

Петра уже достаточно знала, чтобы понять: Беби-Бой играл для телекомпании «Фендер телекастер»; речь шла о встрече с мастером по изготовлению и ремонту гитар.

Она перевела взгляд на инициалы.

РК. Робин Кастанья, приятельница Алекса Делавэра, делала и ремонтировала гитары, и Алекс рассказывал Петре, что именно ей звонят серьезные музыканты, когда возникает необходимость в ремонте инструментов.

РК. Это должна быть она.

«Мастер. Тоже мне».

Петра сомневалась в том, что Робин прольет хоть какой-то свет на дело, но, не имея других ключей, она записала, что завтра нужно ей позвонить.

Домой Петра ушла рано, думая о современном белом прохладном доме Алекса и Робин неподалеку от Беверли-Глен.

Эти двое говорят о прочных взаимоотношениях.

Робин, в отличие от других знакомых нам людей, достаточно благоразумна, чтобы заполучить постоянного человека. Счастливый случай, особенно если мужчина — психиатр, а Петра считала, что большинство психиатров требуют хорошего ухода.

К тому же Алекс хорош собой — это еще один довод в пользу того, что о нем следует заботиться и оберегать его. Но несмотря ни на что, в нем было… нечто солидное. Немного серьезен, но это лучше, чем самодовольная ненадежность, свойственная мужской половине Лос-Анджелеса.

Петра довольно давно не встречалась с Алексом. Она собиралась позвонить ему, когда от нее ушел Билли: Алекс был его лечащим врачом, и Петра не хотела поддерживать дружеские отношения с Алексом. Была слишком занята.

Нет. Истинная причина была в другом. Солидный, несолидный, но Делавэр оставался психиатром, и Петру обеспокоило, что ей не удастся скрыть от него грусть, а он, сразу заметив это, захочет заняться своим делом. Подвергаться же исследованию психиатра она не имела ни малейшего желания.

Теперь же, в связи с убийством, Петра могла бы встретиться с ним, ничего не опасаясь.

В десять часов следующего утра она набрала номер «белого дома». Трубку взял Алекс.

— Привет, Петра, что случилось?

Они обменялись ничего не значащими словами, после чего Алекс справился о Билли. Петра соврала, сказав, что все обстоит наилучшим образом.

— Я вообще-то звоню Робин. Я обнаружила ее имя в записной книжке-календаре жертвы, в том деле, которое сейчас расследую.

— Беби-Бой Ли?

— Откуда ты знаешь?

— Робин ремонтировала его гитары, и он заходил к нам несколько раз. Милый парень.

— Ты хорошо его знаешь?

— Нет. Он приходил изредка. Дружелюбен, улыбчив. Но его улыбка — это улыбка исполнителя блюзов. — То есть?

— Грустная, застенчивая. Робин говорила мне, что ему очень не повезло. Пару раз я входил в мастерскую, когда он играл. Лучшее исполнение, которое я слышал за целый год. Беби-Бой удивительно точно умел выразить свою музыкальную мысль — мало нот, но те, что есть, совершенно необходимы.

Он говорил как настоящий музыкант — почти слово в слово то же самое Петра слышала от дружков «здоровилы» по оркестру. Вспомнилось — Алекс сам играет на гитаре.

— Множество неудач. Что еще ты можешь рассказать о нем?

— Это почти все. Робин занималась его гитарами задаром, потому что у него никогда не было денег. Он каждый раз демонстративно давал ей долговые расписки, но, насколько мне известно, денег она по ним никогда не получала. Ты не знаешь, кто получал?

— Не знаю. Вот почему я изучаю все обстоятельства дела. Робин дома?

Прошло несколько секунд.

— Она больше здесь не живет, Петра, мы разошлись несколько месяцев назад.

— О …

— Обоюдное решение, это срабатывает. — Она поняла, что Алекс лукавит. — Я дам тебе ее телефон.

У Петры раскраснелись щеки. Не от смущения, от гнева. Рушится очередной замок.

— Давай, — ответила она.

— У нее дом на авеню Ренни, это к северу от Роуз. Дом из двух квартир, расположенных бок о бок. Мастерская в южной части.

Петра записала адрес и поблагодарила Алекса.

— Едва ли она дома, Петра. Большую часть прошлого года Робин совершала поездки с организацией «Преодолеем голод», — сказал Алекс и, помолчав, добавил: — Она познакомилась с одним парнем.

— Прими мои соболезнования.

— Такое случается, — ответил он. — Мы договорились… что попытаемся жить независимо друг от друга. Этот парень дает уроки вокала и тоже много путешествует. Сейчас они в Ванкувере. Я это знаю. Робин позвонила мне и сообщила, что водит там Спайка к ветеринару. У него болят зубы.

Петра вспомнила этого пса, милого маленького французского бульдога. Появился шанс переменить тему.

— Ну и ну, надеюсь, что ему лучше.

— Я тоже… так или иначе, они должны вернуться завтра.

— О'кей,спасибо.

— Пожалуйста. Желаю удачи в расследовании дела. Передай Робин от меня привет.

— Передам. — Петра испытывала непреодолимое желание поскорее закончить разговор. — Береги себя.

— Ты тоже.

Алекс повесил трубку. Петра тоже положила трубку и прошлась, в который уже раз, по обстоятельствам дела об убийстве Беби-Боя. После чего покинула участок и пошла на ленч. Жирный гамбургер в заведении на Вайн-стрит, это Петра знала наверняка, разочарует ее.