"Синдром Фауста" - читать интересную книгу автора (Данн Джоэль)РУДИВот уже несколько дней, как у меня испортились контактные линзы. Я зашел в магазин оптики. Аккуратненький, как подарочный сверток, китаец усадил меня в кресло и целых полчаса менял стекла, заставляя вглядываться в таблицы с буквами. И наконец, несколько растерянно произнес: – Сколько лет вы носили их, сэр? – Больше десяти. – И они вам не мешали? – Нет, конечно, – слегка раздраженно ответил я. – А в чем дело? – У вас совершенно нормальное зрение. Контактные линзы абсолютно ни к чему. Нервничая, я стал убеждать его, что что-то не так. Что вкралась какая-то ошибка. Но он обиженно, но решительно настаивал на своем. Внезапно меня пронзила догадка: а что, если мое зрение сейчас соответствует изменившемуся возрасту. И холодная, скользкая ящерка страха снова мелькнула в насторожившемся позвоночнике. «Что же ты выиграл? – язвительно осведомился Виртуальный Руди. – Что из уважаемого профессора стал уличным музыкантом? Или – что из семейного человека превратился в бродягу?» Руди-Реалиста почему-то поблизости не было, и Виртуальному Руди некому было ответить. И застегнутый на все пуговицы и добропорядочный, как аптечный шкаф, Виртуальный Руди вдруг заговорил другим языком: «Кому ты нужен будешь потом, в твоем будущем, старый мудак? Кто вытрет тебе твою обосранную жопу? Наденет пеленку? Поднесет к твоему слюнявому и трясущемуся рту говенистую жижу каши? Споет не колыбельную, а отходную?» По-видимому, Руди-Реалист не очень хотел попадаться ему под горячую руку. Я был в растерянности. А вечером меня снова посетила гостья… Деревья на улице чуть припорошило, но потом пошел дождь, и по тротуарам потекли ручейки слякоти. Я торопился домой, чувствуя, как сырой и холодный ветер забирается за шиворот. В парадной меня поджидала Ксана: – Не выгоните? – Ты вся мокрая, – сказал я, глядя на ее короткое вымокшее пальтишко. – Пошли… Давно ты здесь? – Нет! Минут десять… По щекам ее все еще ползли слезинки влаги, а под шапочкой, как всклокоченная намокшая птица, повисла прядь волос. Мы поднялись по лестнице, и я открыл дверь. Пропустил Ксану вперед: – Почему ты не сказала, что придешь? – Не хотела, чтобы слышали девчонки. Я пожал плечами: – Ладно – рассказывай! Она чуточку помолчала: – Руди, у меня к вам просьба… – Не сомневаюсь, – буркнул я. Ее серые глаза скользнули по мне и виновато уставились в пол. А я подумал, какое у нее все же чистое, приятное лицо, у этой девушки. Будь я художником… – Будь я художником, – сказал я, – я бы, недолго думая, сел и нарисовал тебя такой, как ты сейчас есть. В дожде. Слегка растрепанную. Молодую и очень красивую… – Руди, только вы можете мне помочь… Я осторожно снял с нее пальто, потом шапку, смахнул дождинки на пол и потрепал ее за щеку. – Срочно нужны деньги? – Нет, Руди, – подняла она, наконец, на меня свой такой лучистый – или мне так показалось – взгляд. Я оторопело уставился на нее: – Но чем другим я могу тебе помочь, девочка? Что еще могло привести тебя в такую погодку к старому джентльмену? Я кокетничал, но она схватила меня за руку и сказала серьезным тоном: – Вы вовсе не старый, Руди. И молодеете от месяца к месяцу. Чтобы избавиться от неприятного ощущения, я опять взял на вооружение пошлость: – Тогда ты в меня влюблена… Впрочем, будем надеяться, что нет… Слушай, сообрази что-нибудь в холодильнике? Ксана подошла к холодильнику и стала перебирать в нем коробки. – Если ты ищешь что-нибудь погорячее, это там, в баре, – показал я ей на небольшой, но толстозадый европейский комод. – Руди, вы бы могли поговорить с Бобом Мортимером? – донеслось до меня глухо. Чтобы не встречаться со мной взглядом, она наклонилась вниз. – О чем?.. Боюсь, – хохотнул я, – ты ошиблась. Девушки его интересуют мало. – У меня кончается виза, Руди. Я не хочу возвращаться на Украину, домой. Я достал бутылку виски и два бокала. Неспешно почесал слегка висок, потом, вздохнув, плеснул в оба бокала. – Льда не кладу. Холодно. Если хочешь – вот лимон. Она закрыла глаза, чуть сжала губы, а потом выпила все залпом. А я – по старой привычке тянул. – Там тяжело сейчас, – сказала она и посмотрела на меня вопросительно. – Конечно! – пообещал я ей. – Поговорю завтра же… – Руди… поймите меня правильно. К другому бы я не пошла… Я удивился: – Это еще почему? – Потому что вы добрый и сильный. И бескорыстный. Думаете, мы не ценим, что вы делите все, что получаете от Боба, на равные части? У меня защемило в глазах и в носу. – Моя мама – учительница музыки, а папа – ученый, доцент. Сейчас на Украине университетская зарплата – как подаяние нищему. Я посылаю им отсюда деньги. Я ведь единственная дочь в семье. Я напрягся, чтобы не дать ей почувствовать, что ощутил внезапно сам. У нужды есть свои достоинства. Она пробуждает в людях человечность и делает их мягкими и сердечными. – Поговорю во что бы то ни стало, – заверил я ее. – Завтра же… Ксана глубоко уселась в кресло, скрестила руки и внезапно стала похожа на большую и несчастную птицу. Сам не зная почему, я присел на коврике перед ней и опустил ладони на ее колени. Клянусь – у меня в мыслях не было ничего, связанного с сексом. – У них никого, кроме меня, нет, Руди. Я должна была им помочь… – гладила она в ответ мою руку. – Ты говоришь таким тоном, – сказал я, – словно сделала что-то плохое… Мне вдруг показалось, что я – воришка, забравшийся в чужую спальню. – Если только там, откуда я сбежала, узнают, где я… – Сбежала? Что значит – сбежала? Почему? От кого? И с чего вдруг ты должна их бояться? – От них… Я молчал, ждал, что она объяснит сама. – Эти люди способны на все, – голос у нее был тусклый и чуточку истеричный. Мы гладили друг друга: я – ее, она – меня. Чулки у нее тоже были мокрые. – Я приехала в Чикаго по объявлению. Нашла его у нас в украинской газете. – Ты вовсе не одна такая. – Там было написано, что нужны молодые женщины, которые готовы заниматься с детьми или стариками. А они попытались упечь меня в публичный дом. Не знаю даже, как мне удалось вырваться, убежать. Я уже полгода в Нью-Йорке. И знаю, что они меня ищут… Я вздрогнул и прижал ее к себе крепче. Мне было так жаль ее. – Руди, – наклонилась она ко мне близко-близко. – Вы такой мужественный, благородный. И еще – таинственный… Девчонки из-за вас совсем рассорились. Сунами даже хотела уйти от Лизелотты и переселиться ко мне. – Ты шутишь! – Я не знал – смеяться ли мне или плакать. – Нисколько… А теперь еще Лизелотта решила доказать нам, что не она за вами, а вы за ней бегаете. И позвонила этому – Джимми Робертсу. Меня распирал смех. – Ну помните, того телевизионщика, который снимал про нас сюжет? Я захохотал, как сумасшедший. На лице Ксаны появилась лукавая улыбка. – Это не совсем так, правда? – спросила она с удовлетворением. – Совсем не так, – заверил я ее. – Я не то, что не бегаю – не хожу за ней. И мне все равно, где она и с кем. – Я так и думала. Иначе я не пришла бы к вам домой. Она придвинулась ко мне. Ее грудь находилась теперь точно на уровне моего лица. – Не думайте обо мне плохо. Я не такая… – Эй, девочка! – наклонил я ее голову к себе, впитывая ее губы. – Спасибо тебе за все… Никакая ты не «такая»! Ты просто прекрасная! Она раздевалась так по-домашнему, что я почувствовал себя свиньей, которая никогда не отплатит ей за эту ночь. – Ксана, – нежно сказал я, – ты пахнешь сладким домашним печеньем и горячей плитой… Это так здорово… Я держал в руках ее тело. Оно было шелковистым и доверчивым. А ласки – спокойными и тоже какими-то домашними. Она накрыла меня собой. Вобрала всего, словно я был ее плодом, а не мужчиной, который лежал с ней в постели. И отдавала себя так, словно раскачивала люльку с младенцем… Впервые мне стало вдруг до боли стыдно, и я почувствовал, что не могу больше молчать. Что я должен раскаяться и рассказать о вине, которую тащу за собой, как горб, повсюду и везде. Возможно, я сделал ошибку, но сдерживаться уже не мог. – Ксана, – негромко сказал я. – Мне очень жаль, но я тоже совсем не тот, каким ты себе меня вообразила. Судьба всех иллюзий – в конце концов, оказаться разбитыми. Я – самый обычный человек. Наверное, даже – слишком обычный, но попавший в необычную ситуацию. Она молчала. Много бы я дал, чтобы узнать, что думает про меня эта изящная головка. – Если можешь – прости! – покачал я в сомнении головой, потому что не очень верил, что такое можно действительно простить. Бедная девочка! У нее был такой растерянный вид… Если бы угрызения совести состояли из кислоты, от меня бы ничего не осталось. Я бы растворился в ней, как ржавчина. – Моя тайна не в том, что я – фальшивомонетчик, шулер или беглый преступник: она – проще и хуже. Я – дешевый Фауст в издании для сирых. Краду время у себя и у других… От растерянности лицо у нее стало таким, будто она вдруг увидела оживший призрак. Рот чуть приоткрылся, а глаза напряглись от неожиданности и ожидания чего-то страшного и непоправимого. Вздохнув, я полез в ящик письменного стола и, достав оттуда свой паспорт, протянул ей. Там красовалась моя старая фотография и год рождения. Если я умею читать по лицам, на ее лице смешались испуг и сочувствие, боль и жалость. – Пожалуйста, дай мне слово, что ты расскажешь об этом только тогда, когда я оставлю Нью-Йорк… Это уже не так далеко… – Клянусь! – Не надо клясться. Я верю тебе и так… Внезапно я вспомнил, что говорил мне Чарли про магнетизм и как он действует на баб, и грустно улыбнулся. Неужели Руди-Реалист стал наследником Великого Мага Постели? В темноте Ксана тихо и нежно выцеловывала мне лицо. Шел дождь, капли его отсчитывали секунды, как будильник, которому осталось не так уж много времени до рокового звонка. Мы лежали и молча думали каждый о своем. Такие близкие. И такие бесконечно далекие друг от друга два существа. Меня переполняли жалость и сострадание. «Господи, – думал я, – если бы я только мог ей помочь!» – Перед тобой еще вся жизнь, Ксана. Ты ее только начинаешь. Поверь мне, все устроится. Ты – чистая и хорошая девушка. Тебе обязательно повезет. Клянусь тебе, я буду об этом молиться. Я медленно и осторожно целовал ее тело. Сверху донизу. Скользил по нему, как по катку, но лед пылал, а я, впитывая в себя его домашний, сдобный запах, я сгорал вместе с ним. |
||
|