"Синдром Фауста" - читать интересную книгу автора (Данн Джоэль)ЧАРЛИ– Ну, как твои нимфеточки? – спросил я. Он насмешливо фыркнул: – Дожили! Теперь ты меня о бабах спрашиваешь, а не я тебя? – Что-то я не понял… – Не придуривайся! – ответил Руди. – Я ведь всегда тебе завидовал. Они липли к тебе, как мухи к клеенке, которой Роза покрывала стол вместо скатерти, когда я был ребенком. По моему лицу пробежала невольная гримаса. Но он хихикнул в телефонную трубку: – Где он, твой неотразимый магнетизм? – Выдохся. Весь перешел к тебе, – зевнул я лениво. – Не знаю даже, что их ко мне тянет? – с ноткой притворного смущения в голосе спросил Руди. – Тоже мне, нашли красавца… Секс-символ… – Как всякий сукин сын, – откликнулся я, – ты играешь на мечте нимфеточек. Будоражишь их. Заражаешь их смутными надеждами… – Это еще для чего? – Да все очень просто: они неискушенны, а за тобою – опыт жизни. Вот они и верят, что ты научишь их чему-то такому, чего они сами еще не знают, но умирают, хотят знать. – Я что, один такой? – спросил Руди с обидой. – Нет, но ты, в отличие от других, себя не навязываешь. У тебя другая тактика: делаешь вид, что познал непознаваемое. А это все равно что на вспыхнувший уголек плеснуть бензином. – Тоже мне, нашел Совратителя Несовершеннолетних! – Видишь ли, – объяснил я, – у сексапильного и харизмы – одна и та же суть. Они обещают нам то, чего у нас нет. То есть действуют не на разум, а на инстинкт. А уж он-то, мы уверены, нас не подведет… – Ишь, в какие дебри полез, – проворчал он. – Мы ведь думаем, – усмехнулся я, – что инстинкт еще не испорчен. Ни ложью, ни лицемерием. И к тому же окружен тайной. А вдруг за ним и вправду кроется что-то, чего мы пока еще не постигли? – Да причем здесь инстинкт? – разозлился Руди. Но я прервал его прежде, чем он разразился возмущенной отповедью. – Притом, что, пока разум был в зачатке, именно он, инстинкт, сотни тысяч лет хранил наших предков. Недаром им сегодня манипулируют пророки и вожди. – Уж не хочешь ли ты сказать, – возмутился Руди, – что я обманул своих девчонок? Наобещал черт-те что? – Да нет же! – остановил я его. – Не ты – тайна, которая их в тебе манила. – Ты всегда и во всем ищешь парадоксы, – хихикнул Руди, но вышло у него это грустновато. – Эй, у тебя что, снова меланхолия? Голос что-то не тот, – обратил я внимание. По телефону он и правда звучал довольно меланхолично. Как это я сразу этого не заметил? Руди тяжело, даже со всхлипом вздохнул. – Мог бы сделать вид, что не заметил… Я улыбнулся. Его меланхолию могла пробить только ирония. И я спросил: – Стоп-стоп-стоп, а куда делся неутомимый искатель удовольствий?! Пират секса? Апологет страсти? Скис? Устал? Разочаровался? Ответ прозвучал довольно театрально: – Не то и не другое. Просто я еще до сих пор не нашел того, что искал. Он явно жалел самого себя. А мне, несмотря на весь трагизм ситуации, в которой он оказался, было смешно. – Какой старатель не мечтает найти настоящий самородок? В особенности – живой. – Не будь циником, Чарли… Я уверен, он скривился там, в своей нью-йоркской берлоге в Манхэттене, как если бы вместо сахара ему насыпали в чашку с кофе соли. – Неужели хандра встречается и в сексуальной галактике тоже? Вот уж не представлял себе, – хмыкнул я. – Чарли, – вздохнул Руди. – Все это не то, что я ищу… Мне стало жаль его, и я сменил тон. – Погоди! А сам-то ты знаешь, что ищешь? Руди немного помолчал. В его голосе вдруг робко зазвучало мечтательное выражение: – Раньше все было таким ярким, неповторимым. И чувство, и ощущения, и радость… – С возрастом скудеет даже оргазм, – глумливо произнес я. – Я на это не жалуюсь, – одернул он меня. – Ты неисправим. – Мы оба, – поправил я. – Кстати, – тот, кого можно исправить, вообще не имеет своего собственного лица. – Да не о сексе я, о чувствах… – О господи! – вздохнул я. – Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? – Придумал очередную гадость? – спросил он. – Почему же? Вспомнил о правде, которую все мы предпочитаем иногда не видеть. – О какой правде ты там бормочешь, иезуит? – Тому, кто ищет на барахолке оригинал, а не дешевую копию, обеспечено занятие на всю жизнь. Это вроде поиска социальной справедливости. Почему даже близкие люди обязательно должны друг друга подначивать? Неужели это связано с нашей потребностью заявлять о себе: посмотрите, как я умен, как тонок, ироничен?! А может, с тем, что нам стыдно признаваться в своих сомнениях? В собственной слепоте или в глупости, наконец? За почти четыре десятилетия нашей дружбы Руди стал для меня даже не другом, а чем-то вроде существующей отдельно, но моей собственной половины. Мы ведь не только понимали друг друга даже не с полуслова – с полужеста, но и думали и чувствовали в одном ключе. При всей своей непохожести не контрастировали один с другим, а дополняли. Не подавляли, а давали возможность куда лучше разобраться в самом себе. Иногда я думаю, что, не будь мы рядом, мы бы оба гляделись куда более серо и невыразительно. И хотя старше я его всего на полтора месяца, он иногда напоминал мне рано повзрослевшего ребенка. Таким, с неизгладимой печатью детскости, он и останется для меня до конца своих дней. В нашу жестокую и несентиментальную эпоху Руди занесло случайно. Изнеженный южанин по духу, он оказался в суровой Антарктике чувств. Таким людям чаще всего тяжело, просто невыносимо приспособиться к жизни. Они слишком доверчивы и бескорыстны. Ищут и не находят. Ждут и не могут дождаться. Ступают босыми ногами по льду равнодушия и думают, что жжет их пламя непонимания. Грезят о тропиках любви, но замерзают от одиночества. Порой я его искренне жалел. Порой – чуточку завидовал. Мне казалось – он способен видеть и слышать те краски и звуки, которые мне недоступны. – Знаешь, – а ведь я тебя, порой, ревную… – Ты о возрасте? Я усмехнулся. Чувства выражать труднее, чем желания. В отличие от однозначного «хочу» они куда многозначней. – Нет, Руди, – не о нем. О возможностях, которые перед тобой открылись. – Тогда ты завидуешь не мне, – довольно быстро возразил он, – а Времени. Это оно делает с человеком все, что ему вздумается. Я так и знал: он все поймет и переиначит по-своему. – Руди, – сказал я, – время – лишь только дорога, путь. Мы, люди, двигаемся по ней, но в разные стороны. Все зависит от нас самих. – Ты всегда был чересчур самонадеянным. Переубеждать его не имело никакого смысла. Это бы ни к чему не привело. Надо было возвратить его к знакомым ориентирам: – А знаешь, ведь ты прав Лола действительно была похожа на женщину с ренуаровского полотна. Только такую надо было бы писать не маслом, а пастелью. Он замолчал. Я задел старую, но все еще ноющую рану. – Я не художник, – глухо откликнулся он. – У них глаз иначе устроен. – Ты никогда не задумывался? Может, ты везде и повсюду инстинктивно ищешь именно ее? Мне показалось, я услышал глухой, тоскливый вздох. – Сравниваешь с ней. Представляешь, как бы она поступила в том или ином случае. – Чарли! – В голосе его зазвучала задумчивая нежность. – Никто другой так не способен меня чувствовать, как ты. Но я возвратился к тому, с чего начал: – Да, но она ведь давно уже совсем не та, какой ты ее помнишь. Значит, охотишься ты за миражом… Вместо того чтобы удержать его на весу, я заскользил вместе с ним к обрыву в пропасть. Мгновенно спохватившись, я взял себя в руки: ну нет, старик, тебе это не удастся! Сейчас ты разозлишься на меня так, что сразу придешь в себя. Поверь мне, уж я на это мастер. – Скажи, – продолжил я. – Ты оставил ее из-за ее ребенка или потому, что не она о тебе, а ты о ней должен был заботиться? Тут его прорвало: – Да пошел ты! Я, по крайней мере, не превращаю нелегальных эмигранточек в одалисок и прислужниц. Сколько лет ты морочишь голову Селесте? – Скоро десять, – покаялся я, чтобы он выдал мне индульгенцию. – А ведь ей, кажется, уже тридцать шесть… – Она меня уже наказала, – усмехнулся я. – Ты шутишь! – оторопел он. – Вроде нет. Все слишком взаправду и всерьез… – Что случилось? – зазвучала в его голосе тревога. Я побарабанил пальцами по столу: – Она ушла от меня… – Как ушла? Ты ее выставил, что ли? – Нет, Руди, – сообщил я роковую новость. – Она беременна. Я сказал, чтобы она сделала аборт, и она меня оставила. Он так свистнул в трубку, что я от неожиданности вздрогнул. – Вернется! Я промолчал. Другому всегда легче справляться с твоими трудностями. Чтобы переменить тему, он спросил: – Тебе что-нибудь известно о моем семействе? Наверное, внутри самого себя он все еще не свыкся со своей новой ипостасью. Ампутированная конечность ноет еще долго и болезненно. Ничего – и это пройдет… – Очень мало, – словно бы оправдываясь и тем самым не заставляя его испытывать смущение, вздохнул я. – Оставляю записи на автоответчике Абби, но ответа не получаю. А детям твоим я звонить не хочу… – И не надо, – согласился он. – Слушай, а если бы действительно она родила… Селеста… Появился бы ребенок… – Представь себе, – рассердившись, рявкнул я, – что нечто подобное произошло бы с тобой… По-видимому, он представил. – Ты прав, – согласился он. – Руди, – сказал я ему, – воспринимай все, как есть. Лови минуту, как кайф. Заставь себя поверить, что такой выигрыш, как у тебя, не доставался еще ни одному человеку на земле. Ты – первый, кто получил возможность начать жить заново. Был рабом и вышел на свободу… – Знаешь, что самое странное? – спросил меня задумчиво Руди. – Я ведь понятия не имею, что мне делать с этой своей свободой… |
||
|