"Гарри Поттер и Волшебный камень" - читать интересную книгу автора (Роулинг Джоанн Кэтлин)

Глава 3 Письма ниоткуда

Побег бразильского боа-констриктора обошелся Гарри дорогой ценой. К тому времени, когда его выпустили из буфета, уже начались летние каникулы, и Дудли успел сломать новую видеокамеру, разбить планер и, при первом же выезде на гоночном велосипеде, сшибить с ног старую миссис Фигг, тащившуюся по Бирючиновой аллее на костылях.

Гарри радовался, что школа уже кончилась, но от Дудли и его приятелей, ежедневно приходивших в гости, деться было некуда. Пьерс, Деннис, Малькольм и Гордон были здоровые и тупые как на подбор, но Дудли был самым большим и самым тупым, а потому являлся вожаком. Друзья с удовольствием составляли Дудли компанию в занятиях его любимым видом спорта: гонками за Гарри.

Гарри старался проводить по возможности больше времени вне дома, бродил по окрестностям и думал о начале нового учебного года, который нес с собой слабый лучик надежды. Когда наступит сентябрь, Гарри пойдет уже не в начальную, а в среднюю школу и к тому же, в первый раз в своей жизни, без Дудли. Дудли зачислили в частную школу под названием «Смылтингс», куда когда-то ходил дядя Вернон. Туда же направлялся и Пьерс Полукис. А Гарри записали в «Бетонные стены», районную общеобразовательную школу. Дудли считал, что это очень смешно.

— В «Бетонных стенах» в первый день всех макают головой в унитаз, — сказал он как-то Гарри, — хочешь пойдем наверх потренируемся?

— Нет, спасибо, — ответил Гарри, — в наш бедный унитаз еще не попадало ничего хуже твоей головы — он засорится, — и убежал раньше, чем до Дудли дошёл смысл сказанного.

Однажды в июле тетя Петуния вместе с Дудли отправилась в Лондон покупать форменную одежду, которую носили ученики «Смылтингса», а Гарри остался у миссис Фигг. У нее было не так ужасно, как раньше. Как выяснилось, миссис Фигг сломала ногу, споткнувшись об одну из своих питомиц, и это несколько охладило ее любовь к животным. Она разрешила Гарри посмотреть телевизор и отломила от плитки кусочек шоколада — по вкусу легко можно было заподозрить, что плитка лежит у миссис Фигг уже несколько лет.

Тем же вечером в гостиной Дудли демонстрировал новую, с иголочки, форму. В «Смылтингсе» мальчики носили бордовые курточки, оранжевые гольфы и плоские соломенные шляпы под названием «канотье». Кроме того, им полагались шишковатые палки, чтобы стукать друг друга, когда учитель отвернется. Считалось, что это дает полезные для будущей жизни навыки.

Глядя на новые гольфы сына, дядя Вернон срывающимся голосом произнес, что это самый торжественный момент в его жизни. Тетя Петуния разрыдалась и сквозь слезы сказала, что просто не может поверить, что видит перед собой милого Мышку-Дудли, он такой красивый и взрослый. Гарри не решился ничего сказать. Он и так боялся, что сломал пару ребер, сдерживая хохот.

На следующее утро, когда Гарри вышел к завтраку, в кухне стоял отвратительный запах. Источником вони Гарри определил большое цинковое корыто, водруженное на раковину. Он подошел взглянуть. В серой воде плавало нечто, похожее на грязные половики.

— Что это? — спросил он у тети Петунии. Губы ее сжались, как, впрочем, и всегда, когда он осмеливался задавать вопросы.

— Твоя новая школьная форма, — ответила она.

Гарри еще раз посмотрел в корыто.

— Ой, — сказал он, — я и не знал, что она должна быть такая мокрая.

— Не идиотничай, — разозлилась тетя Петуния. — Я перекрашиваю для тебя старые вещи Дудли в серый цвет. Чтобы было как у всех.

Гарри сильно сомневался, что у всех будет именно так, но почел за благо не спорить. Он сел за стол и постарался не думать о том, как будет выглядеть первого сентября, когда пойдет в «Бетонные стены» — наверное, так, как будто напялил старую слоновью шкуру.

Вошли Дудли с дядей Верноном, брезгливо морща носы из-за запаха, шедшего от новой школьной формы Гарри. Дядя Вернон, как всегда, развернул газету, а Дудли стал барабанить по столу смылтингсовой палкой, которую теперь повсюду таскал за собой.

От входной двери донесся щелчок открывающейся прорези, куда почтальон опускал почту, и, несколько позже, звук упавших на коврик писем.

— Принеси почту, Дудли, — велел дядя Вернон из-за газеты.

— Пусть Гарри принесет.

— Принеси почту, Гарри.

— Пусть Дудли принесет.

— Ткни его палкой, Дудли.

Гарри увернулся от палки и пошел за почтой. На коврике лежали три предмета: открытка от Маржи, сестры дяди Вернона, отдыхавшей на острове Уайт, коричневый конверт, скорее всего, со счетами, и — письмо для Гарри.

Гарри взял письмо в руки и не мог оторвать от него глаз; сердце мальчика, как мячик на резинке, прыгало в груди. Никто, никогда, за всю его жизнь не писал ему писем. Да и кто бы стал ему писать? У него не было ни друзей, ни родственников — и он не был записан в библиотеку, так что не получал даже невежливых уведомлений с требованиями вернуть просроченные книги. И все же, вот оно — письмо, с адресом, доказывавшим, что никакой ошибки нет:

Конверт был толстый и тяжелый, из желтоватого пергамента, а адрес был написан изумрудно-зелеными чернилами. Марка отсутствовала.

Трясущимися руками повернув конверт обратной стороной, Гарри увидел пурпурную сургучную печать с гербом: лев, орел, барсук и змея, окружавшие большую букву «Х».

— Ну где ты там? — раздался голос дяди Вернона. — Что, проверяешь, нет ли бомб? — он засмеялся собственной шутке.

Гарри вернулся на кухню, не переставая рассматривать письмо. Он протянул дяде Вернону открытку и счета, а сам сел и начал медленно открывать желтый конверт.

Дядя Вернон рывком вскрыл счета, раздраженно фыркнул и стал читать открытку.

— Маржи заболела, — сообщил он тете Петунии, — съела какую-то…

— Пап! — вдруг закричал Дудли. — Пап, смотри, что это у Гарри?

Гарри почти уже развернул письмо, написанное на таком же жестком пергаменте, из которого был сделан конверт, но тут дядя Вернон грубо выдернул письмо у него из рук.

— Это мое! — закричал Гарри, пытаясь вернуть письмо.

— Кто это станет тебе писать? — издевательски бросил дядя Вернон, держа письмо одной рукой и встряхивая его, чтобы оно развернулось. Он глянул на текст, и цвет его лица сменился с красного на зеленый быстрее, чем меняется свет у светофора. Но на зеленом дело не кончилось. Буквально через секунду лицо дяди Вернона приобрело сероватый оттенок засохшей овсяной каши.

— П-п-петуния! — задыхаясь, прошептал он.

Дудли попытался выхватить и прочитать письмо, но дядя Вернон держал его высоко, так, что Дудли не мог дотянуться. Тетя Петуния с любопытством взяла пергамент у дяди из рук и прочла первую строчку. С минуту она стояла покачиваясь, будто вот-вот упадет в обморок. Потом схватилась за горло и издала задушенный хрип.

— Вернон! Боже милосердный! Вернон!

Они смотрели друг на друга, словно позабыв о том, что Дудли и Гарри все еще находятся в кухне. Дудли не привык, чтобы его игнорировали. Он изо всех сил треснул отца палкой по голове.

— Хочу прочитать письмо! — заявил он громко.

— Это я хочу прочитать письмо, — гневно прервал его Гарри, — оно мое!

— Убирайтесь отсюда, оба! — прохрипел дядя Вернон, запихивая письмо обратно в конверт.

Гарри не пошевелился.

— ОТДАЙТЕ МНЕ ПИСЬМО! — заорал он.

— Отдайте мне письмо! — потребовал Дудли.

— ВОН! — проревел дядя Вернон и за шкирку вышвырнул обоих мальчишек в холл, захлопнув кухонную дверь у них перед носом. Гарри и Дудли тут же деловито и безмолвно подрались за место у замочной скважины. Дудли победил, поэтому Гарри, в очках, болтавшихся на одном ухе, лег на живот и стал подслушивать под дверью.

— Вернон, — говорила тетя Петуния дрожащим голосом, — посмотри на адрес — откуда они могли узнать, где он спит? Ты же не думаешь, что за нами следят?

— Следят — шпионят — может быть, даже подглядывают, — дико бормотал дядя Вернон.

— Что же нам делать, Вернон? Написать им? Сказать, что мы не желаем…

Гарри видел, как сияющие черные туфли дяди Вернона шагают взад-вперед по кухне.

— Нет, — наконец решил дядя Вернон, — мы не будем обращать на это внимания. Если они не получат ответа… Да, так будет лучше всего… мы ничего не будем делать…

— Но…

— Мне не нужно ничего такого в моем доме, Петуния! Разве мы не поклялись, когда оставили его у себя, что будем выжигать каленым железом всю эту опасную ересь?

Вечером, вернувшись с работы, дядя Вернон совершил нечто, чего никогда раньше не делал; он посетил Гарри в его буфете.

— Где мое письмо? — выпалил Гарри, едва только дядя Вернон протиснулся в дверцу. — Кто это мне пишет?

— Никто. Это письмо попало к тебе по ошибке, — коротко объяснил дядя Вернон. — Я его сжег.

— Ничего не по ошибке, — сердито буркнул Гарри, — там был написан мой буфет.

— ТИХО! — рявкнул дядя Вернон, и с потолка свалилась пара пауков. Дядя несколько раз глубоко вдохнул, а затем заставил себя улыбнуться, что вышло у него довольно неудачно.

— Кстати, Гарри…по поводу буфета. Мы с твоей тетей считаем… ты уже такой большой… тебе тут неудобно… мы думаем, будет хорошо, если ты переедешь во вторую спальню Дудли.

— Зачем? — спросил Гарри.

— Не задавай лишних вопросов! — гаркнул дядя. — Собирай свои вещи и побыстрее!

В доме было четыре спальни: одна принадлежала дядя Вернону и тете Петунии, вторая служила комнатой для гостей (чаще всего в ней останавливалась Маржи, сестра дяди Вернона), в третьей спал Дудли, а в четвертой хранились вещи и игрушки Дудли, не вмещавшиеся в его первую комнату. Гарри потребовалось одно-единственное путешествие на второй этаж, чтобы перенести туда всё своё имущество. Он присел на кровать и осмотрелся. Практически все вещи в комнате были поломаны или разбиты. Всего месяц назад купленная видеокамера валялась поверх игрушечного танка, которым Дудли как-то переехал соседскую собаку; в углу пылился первый собственный телевизор Дудли, разбитый ногой в тот день, когда отменили его любимую передачу; здесь же стояла большая птичья клетка, где когда-то жил попугай, которого Дудли обменял на настоящее помповое ружье, лежавшее на верхней полке с погнутым дулом — Дудли неудачно посидел на нем. Остальные полки были забиты книгами. Книги выглядели новыми и нетронутыми.

Снизу доносился рев Дудли: «не хочу, чтобы он там жил… мне нужна эта комната… выгоните его…».

Гарри вздохнул и растянулся на кровати. Еще вчера он отдал бы что угодно, лишь бы получить эту комнату. Сегодня он скорее согласился бы снова оказаться в буфете, но с письмом, чем быть здесь наверху без письма.

На следующее утро за завтраком все вели себя неестественно тихо. Один Дудли кричал, вопил, колотил отца палкой, пинал мать ногами, притворялся, что его тошнит, и даже разбил черепахой стекло в парнике, но так и не получил назад своей комнаты. Гарри в это время вспоминал вчерашний день и проклинал себя за то, что не прочитал письмо в холле. Дядя Вернон и тетя Петуния бросали друг на друга мрачные взгляды.

Когда пришла почта, дядя Вернон, явно старавшийся угодить Гарри, послал за ней Дудли. Они слышали, как Дудли по дороге колошматит по чем попало своей смылтингсовой палкой. Потом раздался крик: «Еще одно! Бирючиновая аллея, дом № 4, Малая Спальня, М-ру Г. Поттеру …»

С задушенным хрипом дядя Вернон выпрыгнул из-за стола и понесся в холл, по пятам преследуемый Гарри. Дяде Вернону пришлось повалить Дудли на пол и силой вырвать письмо, причем Гарри в это время изо всех сил тянул дядю за шею, стараясь оттащить его от Дудли. После нескольких минут беспорядочной драки, в которой каждому перепало множество ударов палкой, дядя Вернон выпрямился, хватая ртом воздух и победно сжимая в руке письмо.

— Иди к себе в буфет — то есть, в комнату, — свистящим от удушья голосом приказал он Гарри. — Дудли — уйди — говорю тебе, уйди.

Гарри кругами ходил по новой комнате. Кто-то знает не только о том, что он переехал, но и о том, что он не получил первого письма. Наверное, они попробуют написать еще раз? И уж на этот раз он постарается, чтобы письмо дошло по назначению. У него созрел план.

На следующее утро отремонтированный будильник зазвенел в шесть часов утра. Гарри поскорее выключил его и бесшумно оделся. Главное никого не разбудить. Не зажигая света, Гарри прокрался вниз.

Он решил подождать почтальона на углу Бирючиновой аллеи и взять у него почту для дома № 4. Он пробирался по темному холлу, и сердце его колотилось как сумасшедшее…

— ААААААААА!

От ужаса Гарри высоко подпрыгнул и приземлился на что-то большое и скользкое, лежавшее на коврике у двери — что-то живое!

Наверху зажегся свет, и Гарри, к своему ужасу, понял, что большим и скользким было дядино лицо! Дядя Вернон ночевал под дверью в спальном мешке, очевидно, пытаясь воспрепятствовать Гарри именно в том, что тот собирался предпринять. В течение примерно получаса дядя орал на Гарри, после чего велел ему пойти и принести чашку чая. Гарри безутешно поплелся на кухню, а вернувшись, обнаружил, что почта уже пришла и лежит у дяди на коленях. Гарри разглядел три конверта, надписанных изумрудными чернилами.

— Это мои… — начал было Гарри, но дядя Вернон демонстративно изорвал письма на мелкие кусочки.

В этот день дядя Вернон не пошел на работу. Он остался дома и заколотил прорезь для писем.

— Увидишь, — объяснял он тете Петунии сквозь гвозди во рту, — если они не смогут доставить их, они прекратят.

— Я в этом не уверена, Вернон.

— О, ты не можешь знать, Петуния, как поведут себя эти люди, мозги у них устроены иначе, чем у нас с тобой, — сказал дядя Вернон и ударил по гвоздю куском торта, который подала ему тетя Петуния.

В пятницу пришло немного-немало двенадцать писем. Поскольку их не смогли опустить в прорезь, то просунули под дверь, а также в боковые щели, и еще несколько забросили в окошко ванной на нижнем этаже.

Дядя Вернон снова остался дома. После сожжения писем он вооружился молотком и гвоздями и забил дощечками все щели во входной двери и на заднем крыльце, так что никто уже не мог выйти наружу. Во время работы он напевал «и враг бежит, бежит, бежит» и вздрагивал от малейшего шороха.

В субботу ситуация стала выходить из-под контроля. Двадцать четыре письма для Гарри пробрались в дом, будучи вложены внутрь каждого из двух дюжин яиц, которые тетя Петуния приняла из рук крайне озадаченного молочника через окно гостиной. Пока дядя Вернон возмущенно звонил на почту и в молочную лавку, пытаясь отыскать виновных, тетя Петуния пропускала письма через мясорубку.

— Кому это так приспичило пообщаться с тобой? — спрашивал озадаченный Дудли.

С утра в воскресенье дядя Вернон спустился к завтраку с видом усталым и даже больным, но все-таки счастливый.

— По воскресеньям не носят почту, — весело пропел он, намазывая мармелад на газету, — так что этих чертовых писем…

При этих его словах что-то со свистом вылетело из трубы и стукнуло дядю по затылку. Следом из камина как пули полетели письма, тридцать, а может быть, сорок штук. Все пригнулись, один Гарри бросился, стремясь поймать хотя бы одно…

— ВОН! ВОН!

Дядя Вернон ухватил Гарри поперек туловища и выбросил его в холл. Тетя Петуния и Дудли вылетели из кухни, закрывая лица руками, и дядя Вернон захлопнул дверь. Слышно было, что письма продолжают сыпаться из трубы, отскакивая от пола и стен.

— Значит, так, — сказал дядя Вернон, стараясь сохранять спокойствие, но в то же время выдирая клочья из усов, — чтобы через пять минут все были собраны. Мы уезжаем. Возьмите только самое необходимое. Без возражений!

С ободранными усами он выглядел так страшно, что никто и не решился возражать. Через десять минут они уже проломили себе путь сквозь заколоченные двери и мчались в машине по шоссе. На заднем сидении всхлипывал Дудли, получивший от отца подзатыльник за то, что задержал отъезд, пытаясь упихнуть в рюкзак телевизор, видеомагнитофон и компьютер.

Они мчались и мчались. Даже тетя Петуния не осмеливалась спросить, куда же они едут. Время от времени дядя Вернон резко разворачивался и некоторое время ехал в обратном направлении.

— Избавимся от погони… от хвоста… — бормотал он в этих случаях.

Целый день они не останавливались даже для того, чтобы перекусить. К вечеру Дудли уже выл в голос. Это был самый кошмарный день в его жизни. Он проголодался, пропустил целых пять передач по телевизору и вообще еще ни разу не проводил так много времени, не взорвав ни одного компьютерного пришельца.

Наконец, на окраине большого города дядя Вернон затормозил у какой-то угрюмой гостиницы. Дудли и Гарри спали в одной комнате на стоящих рядом кроватях, застеленных сырыми простынями. Дудли храпел, а Гарри сидел на подоконнике, смотрел, как светят фарами проезжающие машины и напряженно думал…

Завтракать пришлось лежалыми хлопьями и бутербродами с маринованными помидорами. Не успели они доесть, как подошла хозяйка гостиницы.

— П'рстите, к'торый тут будет м-р Г. Поттер? Тут пр'шло 'коло сотни вот таких вот…

И она показала письмо, держа его так, чтобы они могли прочитать изумрудный адрес:

Гарри потянулся было за письмом, но дядя Вернон стукнул его по руке. Женщина безучастно наблюдала.

— Я возьму их, — сказал дядя Вернон, быстро поднимаясь и выходя из столовой следом за хозяйкой.

— Может быть, лучше поехать домой? — осторожно спросила тетя Петуния много часов спустя, но дядя Вернон, похоже, не слышал ее. Чего он вообще хотел добиться, никто понять не мог. Он заехал в лес, вышел, осмотрелся, затряс головой, снова влез в машину, и они поехали дальше. То же самое произошло и посреди вспаханного поля, и на подвесном мосту, и на крыше многоэтажной стоянки.

— Папа сошел с ума, да? — скучно спросил Дудли у матери вечером того же дня. Дядя Вернон привез их на берег моря, запер в машине и исчез.

Начался дождь. Крупные капли барабанили по крыше. Дудли хлюпал носом.

— Сегодня понедельник, — сообщил он тете Петунии, — сегодня будет «Великий Умберто». Я хочу, чтобы в номере был телевизор.

Понедельник. Это Гарри кое о чем напомнило. Раз сегодня понедельник — уж что-что, а дни недели Дудли знал хорошо, иначе как бы он смотрел телевизор — значит, завтра, во вторник, Гарри исполнится одиннадцать. Конечно, для Гарри день рождения никогда не был ничем таким особенным. В прошлый раз, например, ему подарили вешалку для пальто и старые носки дяди Вернона. Но все же не каждый день тебе исполняется одиннадцать.

Дядя Вернон вернулся, улыбаясь. В руках он нес длинный плоский пакет, но не ответил, когда тетя Петуния спросила, что это он купил.

— Я нашел замечательное место! — объявил он. — Вылезайте! Пошли!

На улице было очень холодно. Дядя Вернон показывал куда-то довольно далеко в море, где высилось нечто, похожее на скалу. На вершине скалы ютилась жалкая крохотная лачужка. Можно было с уверенностью сказать, что там нет телевизора.

— Сегодня ночью обещают шторм! — воскликнул дядя с застывшей улыбкой помешанного и захлопал в ладоши. — А этот джентльмен любезно согласился одолжить нам свою лодку!

К ним бочком приблизился беззубый старикашка и с довольно недоброй ухмылкой показал на старую утлую лодчонку, прыгавшую внизу в серо-стальных водах.

— Я взял кое-что сухим пайком, — сказал дядя Вернон, — так что — все на борт!

В лодке было смертельно холодно. Ледяные брызги морской воды и капли дождя заползали за воротник, пронизывающий ветер хлестал по лицу. Казалось, прошло много часов, прежде чем они добрались до скалы, где дядя Вернон, спотыкаясь и соскальзывая, проложил путь к полуразвалившемуся пристанищу.

Всё в доме вызывало отвращение. Пахло гниющими водорослями, ветер со свистом врывался в огромные щели между дощатыми стенами, а в камине было пусто и сыро. В лачуге имелось всего две комнатки.

Сухой паек дяди Вернона обернулся четырьмя бананами и пакетиком чипсов каждому. При помощи пустых пакетов дядя попытался развести огонь в камине, но пакеты лишь чадили и сморщивались.

— Вот письма бы пригодились! — весело пошутил дядя.

Он пребывал в отличнейшем настроении — очевидно, был уверен, что никаким письмам не удастся добраться сюда, к тому же в шторм. Гарри про себя соглашался с ним, хотя его самого такая мысль не радовала.

Наступила ночь, и разразился обещанный шторм. Брызги от высоченных волн ударялись в стены лачуги, от свирепого ветра дребезжали расшатанные оконные рамы. Тетя Петуния нашла в соседней комнате несколько покрытых плесенью одеял и устроила Дудли постель на побитом молью диванчике. Сама она вместе с дядей Верноном отправилась спать на проваленной кровати в соседнюю комнату, а Гарри не оставалось ничего другого, кроме как отыскать наименее жесткое место на полу и свернуться там под самым жидким, самым истрепанным одеялом.

Шторм разгорался все сильнее, и Гарри не мог заснуть. Он дрожал и переворачивался с боку на бок, стараясь улечься поудобнее. Живот сводило от голода. Храп Дудли заглушали низкие раскаты грома, впервые раздавшиеся где-то около полуночи. Подсвеченный циферблат часов на толстой руке Дудли, свисавшей с дивана, показывал, что через десять минут Гарри исполнится одиннадцать. Мальчик лежал и смотрел, как с тиканьем часов день рождения подходил все ближе, думал о том, вспомнят ли об этом дядя и тетя, и гадал, где сейчас может находиться неизвестный автор писем.

Еще пять минут. Раздался треск. Гарри очень надеялся, что крыша не провалится, хотя, возможно, от этого станет только теплее. Четыре минуты. Вдруг, когда они вернутся, дом на Бирючиновой аллее будет настолько полон писем, что ему как-нибудь удастся прочитать хотя бы одно?

Три минуты. Интересно, это море так ударяет о камни? И (осталось две минуты) что это за странный осыпающийся звук? Может быть, скала разрушается и уходит под воду?

Еще минута, и ему будет одиннадцать. Тридцать секунд… двадцать… десять… девять… — разбудить, что ли, Дудли, пусть позлится — три… две… одна…

БУМ!

Лачуга задрожала, и Гарри сел очень прямо, глядя на дверь. Кто-то стучал снаружи, желая войти.