"Сломанная роза" - читать интересную книгу автора (Беверли Джо)

Назавтра у Галерана с Раулем добрых полутра ушло на то, чтобы выбраться из города и вдоль берега Темзы добраться до Вестминстерского дворца, где пребывал король со своими приближенными и куда нынче направлялись все знатные и не очень знатные жители Англии. По вытоптанной дороге нескончаемым потоком тянулись лорды, купцы и просто зеваки. Страшную толчею усугубляли мелкие торговцы и стаи попрошаек.

Река могла бы быть второй дорогой, но великое множество всевозможных лодок и челноков делало подобное путешествие довольно опасным.

Время от времени сквозь толпу проталкивались отряды солдат. Они разрушали прилавки, прогоняли нищих, но стоило караулу пройти, как и торговцы, и нищие оказывались на своих местах, взывая к проезжающим лордам, и их крики сливались в мощный оглушительный гул.

Будто плывешь в болоте, оторопело подумал Галеран, бросая несколько монеток калеке, в чьих увечьях трудно было усомниться: два испещренных шрамами обрубка вместо ног не могли оказаться поддельными.

Мало-помалу наконец они выбрались на открытое пространство у огромного Вестминстерского дворца и примыкающего к нему славного аббатства короля Эдуарда Исповедника[6]. Здесь тоже собирались огромные толпы, но места хватало всем, и даже шум не казался здесь столь утомительным.

Откуда все же взялось столько торговцев? Галеран едва увернулся от ретивого малого, пытавшегося всучить ему бубенцы для лошадей, во все горло расхваливая свой товар. Стоит только собраться толпе, и те, кто кормится за счет толпы, появляются откуда ни возьмись, точно выскакивая из пасти дракона.

Но определенный порядок здесь был. Повсюду расхаживали вымуштрованные стражники, у края площади уже поставили коновязь для лошадей знатных гостей; зевак и наглых торговцев время от времени оттесняли на запруженные народом улицы города.

Галеран вздохнул полной грудью и начал с любопытством осматриваться. В Лондоне он был только раз — когда уходил в крестовый поход. Но теперь все изменилось: люди чаще улыбались, и за общей неразберихой проглядывал все тот же строгий порядок. По одному этому можно было судить о характере нового короля. Галерану еще предстояло понять, чего ждать от него — добра или худа. Конечно, xoрошо, что все радуются и надеются на лучшее, но, как заметила накануне Алина, чересчур большая любовь Генриха к порядку и закону может дорого обойтись Галерану и Джеанне.

Итак, Галеран с Раулем подъехали к коновязи, спешились и препоручили своих коней заботам королевских конюхов.

Подошел монах-писец со стопкой восковых табличек.

— Ваши имена, добрые сэры?

У Галерана холодок пробежал по спине, но он твердо ответил:

— Галеран Хейвуд из Нортумбрии и Рауль де Журэ из Гиени.

Ничуть не меняясь в лице, монах записал их имена.

— Его величество король Генрих выражает сердечную благодарность всем, кто пожелал засвидетельствовать ему свое уважение и поздравить с восшествием на престол. Однако, как вы можете видеть, столько благородных рыцарей прибыло сюда с этой целью, что невозможно предоставить личную аудиенцию всем желающим. Будьте добры войти в зал, милорды. Король проходит по залу время от времени.

И он удалился встречать новых посетителей.

— Весьма любопытно, — заметил Рауль по пути к огромной деревянной постройке, богато украшенной резьбой и росписью и увешанной знаменами. — Ваш Генрих, как видно, любит порядок.

— Не только любит, но и, что куда важнее, умеет добиться порядка. Если б в этом полном народу зале каждый искал бы возможности поговорить с королем наедине, уверяю тебя, обиженных было бы намного больше. А так те, кому не будет предоставлена аудиенция, не почувствуют себя обойденными.

— Ты читаешь мои мысли, — усмехнулся Рауль. — Королю отсылают списки прибывших, а он сам выбирает, с кем ему встретиться. Что ж, войдем и поглядим, причислен ли ты к этим избранным.

— Должно быть, нет. Я не обладаю могуществом моего отца. Его бы король принял наверняка.

— Но ты его сын.

— А знает ли кто-нибудь об этом? Конечно, я мог бы сыграть на известности отца, но сомневаюсь, что у нас сегодня вообще есть надежда на аудиенцию. Возможно, придется ждать много дней, а то и недель… Но все к лучшему…

— Или ты просто хочешь оттянуть момент встречи? Помни, если понадобится, мой дом в Гиени — твой дом.

У Галерана болезненно сжалось горло. Впервые беспечный Рауль заговорил серьезно. Что чувствовал он, о чем думал, если предложил покинуть Англию?

Возвратившись домой целым и невредимым, Галеран вовсе не хотел уезжать за пределы Англии, но ради Джеанны, ради ее безопасности готов бежать на чужбину и жить в изгнании, была бы возможность.

Они влились в поток разодетых лордов, входящих в распахнутые двери; внутри было многолюдно, но не тесно. Просторный зал мог вместить и вдвое больше народу.

— Готов поспорить, — пробормотал Рауль, — что, когда сутолока достигнет предела, король выйдет, осчастливит всех улыбкой и отпустит восвояси.

— Ты, наверное, прав, но ожидание, по крайней мере, не будет утомительным.

В углу играли музыканты, вдоль стен стояли накрытые столы, слуги обносили входящих кубками вина. Галеран и Рауль взяли по кубку, пригубили и многозначительно приподняли брови. Вино оказалось превосходным.

Галеран пробился к свободному месту у окна и тихо сказал:

— Я несказанно рад, что мне не надо пытаться обмануть Генриха Боклерка.

— Вероятно, у него хорошие слуги.

— О человеке можно судить по его слугам.

Галеран прислонился к стене и постарался не думать о плохом. Он знал, что так ему, быть может, придется стоять несколько часов кряду. В походе он привык к подобному времяпрепровождению и, хотя бездействие томило, понимал, что порой для грядущего благоденствия бывает необходимо лишь присутствие в нужном месте в нужное время несомненно, зоркие писцы уже отметили в своих табличках, кто и как скоро прибыл в этот зал.

Не забыли и о тех, кто не приехал.

Отсутствие отца, разумеется, тоже не осталось без внимания, и остается лишь гадать, к чему оно приведет в дальнейшем.

Также Галеран не сомневался, что в зале среди прибывших есть много приближенных короля, чья единственная задача — слушать, о чем говорят. Видимо, это понимали все, и потому вели только самые безопасные разговоры об урожае и лошадях.

Один раз, правда, кто-то неподалеку от Галерана обмолвился о герцоге Роберте, рассуждая, что тот может предпринять.

— Если у него есть голова на плечах, — заявил жилистый, сухощавый человек с крючковатым носом, — он не сунется в Англию. Теперь не 1066 год, и норманнам больше нечего здесь искать.

— Но что, если кое-кто хотел бы видеть его здесь? — опасливо озираясь вокруг, отозвался вполголоса приземистый толстяк. — Нет, я не о себе говорю, — спохватился он, — я-то не хочу, чтобы брат пошел войной на брата.

— Такого никто не хочет. И этого одного довольно, чтобы признать за Генрихом право на корону.

С этими словами сухощавый отвернулся, не желая продолжать опасную беседу, представился Галерану и Раулю — Роберт Киворт, из Ноттингема, — и благоразумно заговорил о погоде и ценах на шерсть.

— Скажите, — спросил его Галеран, — не знаком ли вам некто Раймонд Лоуик? Он взял жену из ваших краев, близ Ноттингема.

— Отчего же, знаком. Его жена была моей дальней родственницей. Увы, ее уж нет на свете.

— Я слышал об этом, — кивнул Галеран и, стараясь не проявлять особого интереса, продолжал:

— А не знаете ли вы, отчего она умерла?

— От оспы. Она не отличалась крепким здоровьем.

Итак, с одним мелким подозрением покончено. Лоуик строил далеко идущих планов и не убивал жену.

— Как это печально.

— Да, да… Я помню, как скорбел сэр Раймонд. Вы хорошо c ним знакомы? Он славный воин.

— Славный и благородный. Но я не имею чести знать его близко.

— Вот как… Ну, теперь, я думаю, нам не придется долго ждать. Король скоро выйдет, — промолвил Роберт. — Смотрите, сколько народу.

Не успел Галеран ответить, как кто-то тронул его за плечо. Он оглянулся и увидел юношу; верно, то был паж.

— Милорд Хейвуд?

— Да?

— Соблаговолите следовать за мною, милорд, с вами желают говорить.

— А мой товарищ, Рауль де Журэ? — с забившимся сердцем спросил Галеран.

— Как вам угодно, милорды.

Они расстались с Робертом Кивортом и пошли за юношей сквозь толпу, тревожно переглянувшись. Верно, кто-нибудь из знакомых или из друзей отца заметил их и послал за ними слугу? Но Галеран надеялся и страшился, что их ведут к королю.

Тёперь, когда настал миг, которого он столько ждал, он вовсе не был уверен, что готов изложить свое дело, дело Джеанны, хозяину этого гигантского муравейника.

Человеку, сбросившему непокорного с крепостной стены в Руане.

Человеку, возможно, подстроившему убийство родного брата.

Юноша вел их через зал, но никаких знакомых Галеран не увидел. Паж открыл маленькую дверь в стене, и они вышли во двор, обошли зал снаружи, вошли в другую дверь, у которой стояла вооруженная до зубов охрана, и оказались в небольшом покое.

Как и Берсток, Вестминстерский дворец был выстроен из дерева, что позволяло возвести вокруг срединного, самого просторного покоя, сколько угодно небольших комнат. В покое, куда привели Галерана и Рауля, у дверей стояли еще два стражника, за столом над раскрытым фолиантом сидел монах, сновали туда-сюда какие-то юноши. Один изних вышел с поручением, когда они входили, а некоторое время спустя в дверях появился другой, со стопкой восковых табличек. Монах взял таблички, быстро проглядел их, сказал что-то вполголоса, и юноша убежал.

Только теперь монах посмотрел на Галерана и Рауля. Воистину, о господине судят по слугам. Этот монах был высок и крепок, хоть сейчас в солдаты, с проницательным взглядом и морщинистым, добродушным лицом. Он еще не промолвил ни слова, но Галеран почувствовал, что мог бы довериться ему.

Вот только не кроется ли за добродушием злой умысел?

— Милорды, — сказал монах, — король доволен тем, что вы столь скоро прибыли засвидетельствовать ему свое уважение. Соблаговолите пройти далее.

В следующем покое их снова встретили двое стражей. Оглядев их с головы до ног, один из них отворил другую дверь и пропустил Галерана и Рауля в кабинет короля.

Просторная, пышно украшенная комната была почти так же полна народу, как и зал, но стоящий на возвышении большой трон был пуст. Галеран осмотрелся и увидел Генриха. Это оказалось нетрудно: все головы были повернуты в его сторону. Кроме того, на голове у Генриха сияла корона.

Собственно, в том, что на столь важном приеме монарх появился в короне, ничего странного не было, и все же Галеран чувствовал, что это имело особое значение. Изо дня в день не снимать с головы эту груду металла было, видимо, нелегко, но то был неоспоримый знак обретенной власти.

Он уже видел Генриха Боклерка несколько лет назад, и с тех пор тот почти не изменился, разве что чуть погрузнел. В свои тридцать два он выглядел здоровым и сильным, на щеках играл румянец; темные, лоснящиеся кудри по последней моде ниспадали на плечи.

Король улыбался, и его улыбка показалась Галерану искренней. В ней была не столько радость от встречи с подданными, сколько нескрываемый восторг от того, что цель наконец достигнута, он — король Англии, и полмира спешит преклонить пред ним колени и признать его власть.

Чего же ждать от этого человека Галерану?

Он ощупал сверток с пальмовыми листьями и осколком камня от Гроба господня и продолжал смотреть по сторонам. Отличить ближащиих сподвижников Генриха от тех, кто приехал отдать ему дань уважения, оказалось нетрудно. Они выделялись среди остальных непринужденностью, менее пышным и ярким платьем, не глядели на монарха во все глаза, но расхаживали по комнате, вступая в беседу то с тем, то с другим.

Галерану подумалось, что, верно, такими и должны быть придворные: верные соратники, связанные со своим предводителем узами клятвы и верности, узами, которые почти невозможно разорвать. Они действовали заодно, жили, пока жив был их господин, и умирали вместе с ним.

Как было заведено в Англии издавна, но потом, с приходом норманнов, как-то забылось.

У Роберта Нормандского был не двор, а скорее сборище фаворитов. В походе Галеран не раз замечал, что фавориты эти готовы перегрызть друг другу глотку за милость господина, но отнюдь не стремились трудиться сообща ради умножения его могущества. Он слышал, что и друзья Рыжего были того же разбора.

И теперь Галеран более чем когда-либо раньше был убежден, что Роберту не суждено вырвать Англию из рук младшего брата.

Его раздумья прервал высокий темноволосый человек примерно одних с ним лет.

— Милорд Галеран Хейвуд?

— К вашим услугам, — кивнул Галеран и представил Рауля.

— Я Фицроджер, — просто отрекомендовался собеседник.

Галерану было знакомо это имя; знал он и о том, какие стальные мышцы скрываются под темным одеянием. Фицроджер был одним из сильнейших турнирных бойцов среди своих ровесников и притом близким товарищем Генриха Боклерка. Он был и телохранителем короля. Обычно в телохранители выбирали самых сильных и ловких, но этот человек обладал недюжинным умом.

О господине судят по его слугам.

Фицроджер был одет с подобающей положению роскошью, но отнюдь не одежда его, а поведение, свидетельствующее о силе телесной и духовной, невольно внушало уважение.

— Лорд Вильям, ваш отец не приехал вместе с вами? Точно в цель.

— Он прибыл с севера вместе с нами, сэр, но близ Уолтхэма занемог и принужден был остаться в аббатстве. Он прибудет, как только силы вернутся к нему.

На миг проницательные зеленые глаза встретились с глазами Галерана, и он уже не сомневался, что Фнцроджер понял истинную причину отсутствия Вильяма Брома. Как это обернется в дальнейшем, что подумают Фицроджер и его господин?

— Короля опечалит эта весть, но он рад видеть здесь вас, милорд. К сожалению, в Лондоне у него столько неотложных дел, что пока путешествие на север Англии для него невозможно, но он с нетерпением ждет новостей оттуда. Прошу вас, пойдемте со мною.

Он легко провел Галерана и Рауля сквозь толпу и, казалось, лишь одним взглядом известил Генриха об их присутствии, ибо не сказал ни слова, не коснулся плеча. Генрих все же обернулся к ним.

Он по-прежнему улыбался, но взгляд его был цепким, как у ястреба, и, казалось, пронизывал человека насквозь. Как изнурительно, должно быть, вот так вглядываться день за днем в чужие лица, судить людей, зная, что одно твое слово может осчастливить, а может и низвергнуть человека на самое дно и даже лишить жизни.

Разумеется, у Генриха были приближенные, такие, как Фицроджер, чтобы по едва уловимым знакам прежде него самого решить, опасен ли тот или иной человек. Галеран подумал: не подал ли кто такого знака о нем?

Да, он убил своего брата.

Галеран понял это вдруг, и так остро и отчетливо, что на миг ему стало страшно, не произнес ли он роковых слов вслух, не выдал ли себя выражением лица. Теперь, увидев короля, он больше не сомневался. Угрызения совести не могли помешать Генриху Боклерку взять то, чего он желал.

Как это отразится на решении по его делу?

Галеран и Рауль преклонили колени, но король тут же велел им встать и поцеловал Галерана в щеку.

— Мой дорогой друг! — возгласил Генрих. — Да, я называю вас другом, ибо ваша семья и моя семья связаны дружбой с тех пор, как все мы пришли в Англию.

— Это большая честь для нас, сир.

— Мой добрый Хейвуд! Вы ведь только недавно возвратились из Святой Земли. Как хотелось бы мне тоже поднять меч во славу господа, но, увы…

В действительности Генриху могли помешать разве что недостаток средств да главная, всепоглощающая мечта завладеть Англией. Но этого Галеран говорить не стал, а воспользовался случаем достать привезенные дары.

Генрих собственноручно развернул сверток, и по выступившему на его щеках темному румянцу Галеран понял, что и он верит в таинственную силу даров из Святой Земли. Король благоговейно взял в руки и показал всем и пальмовые листья, и камешек.

— Мы велим изготовить для них ларцы, лорд Галеран, — сказал он. — А вас от всего сердца благодарим за эти бесценные святыни.

Он бережно передал сверток монаху, и Галеран подумал, что хотя бы здесь все идет так, как задумано. Возможно, то добрый знак на будущее?

— А теперь, — продолжал Генрих, отведя его в сторону, — расскажите, что нового на севере. Что слышно о скоттах?

Улыбаясь, он подверг Галерана подробнейшему допросу о положении дел на севере, выказав при том недурную осведомленность.

— Вы знаете, я ведь родом из Йоркшира — сказал он наконец, и Галеран понял, что об этом он говорит часто. Он был прирожденным английским принцем; по праву рождения претендовал на английский престол, но сейчас заговорил об этом не из политических соображений, а движимый искренним чувством.

До сих пор Галерану не удалось определить, как отнесется Генрих к делу Джеанны и Донаты, а король между тем уже собрался приветствовать других.

— Сир, — произнес Галеран.

Генрих обернулся к нему, прищурился.

— Да?

— Я хотел бы просить вас, когда вам будет удобно, рассудить одно дело.

На лице короля не появилось и тени удивления.

— Я так и понял. Мы выслушаем вас завтра после утрени. Я знаю, что архиепископ Дургамский тоже заинтересован в исходе дела, и еще… как его?

— Раймонд Лоуик, — подсказал Фицроджер.

— Ах, да. Завтра, лорд Галеран.

И с этими словами и прежней улыбкой он повернулся к гостям из Девона. Галеран перевел дух и вместе с Раулем направился к дверям под неусыпным попечением Фицроджера.

По пути он решил разузнать побольше.

— Архиепископ Фламбар уже говорил с королем?

— Вчера, недолго.

Галеран хотел еще спросить, мирволил ли Генрих к Фламбару или ненавидел его так же, как все в Англии, но это было бы уже слишком.

— А Лоуик?

— Он засвидетельствовал королю свое почтение в большом зале.

Иначе говоря, в святая святых допущен не был. Уже у дверей Фицроджер промолвил:

— Вы, видимо, легко прощаете, лорд Галеран.

Итак, королю и его приближенным уже все было известно. В глазах Фицроджера сквозило неприкрытое любопытство, и Галеран решил воспользоваться этим.

— Разве прощать раскаявшихся — не долг каждого христианина?

— Разумеется, и в особенности прелюбодеев, ведь тому примером — сам Иисус, простивший Марию Магдалину. Хотя многим мужчинам именно в этом трудно бывает проявить христианское милосердие.

Тогда — хотя, возможно, это было опрометчиво — Галеран решил передать королю еще несколько слов.

— Нетрудно простить того, кто оступился в тяжком горе, — сказал он, — особенно если любишь согрешившего. Но тяжело простить причиняющих зло тем, кого мы любим.

Фицроджер изогнул бровь, но лишь кивнул.

— Да поможет вам бог, лорд Галеран.

Фицроджер провел их через обе прихожие к входной двери. Выйдя во двор, Галеран вздохнул полной грудью и расправил затекшие от напряжения плечи.

— Ну? Что скажешь?

— Хотел бы я помериться силами с этим Фицроджером.

— Интересно, ты всегда думаешь только о драке?

— Это моя работа. Но на самом деле я хотел бы судить о человеке по его слугам. Если Фицроджер оправдывает свою репутацию и мое впечатление о нем, он недаром служит королю.

Между тем они шли к коновязи.

— Вероятно, у него нет выбора, кому служить. Он — незаконнорожденный.

— Выбор у него есть, — убежденно возразил Рауль. — Что до вашего короля, то, как мне кажется, он пойдет на все, лишь бы удержать на голове английскую корону. А потом, видимо, сделает все, что в его силах, для мира и благоденствия в Англии.

— То есть нам остается лишь уповать на то, что мое делo не угрожает никому из сильных мира сего.

— Разумеется. Но ведь оно и не угрожает?

— Насколько я могу судить — нет. Разве только Генрих решит, что Фламбар ему нужнее, чем мой отец.

— Это было бы просто глупо, — хлопнул его по плечу Рауль. — Приободрись. Как-никак, до сих пор чутье меня не обманывало.