"За подводными сокровищами" - читать интересную книгу автора (Крайл Джейн, Крайл Барни)

X Спасенные картофелиной

Марк Твэн писал: «Наступает время в жизни каждого здорового мальчика, когда его обуревает желание куда-то идти и искать захороненные сокровища».

Эти слова столь же верны сегодня, как и в то время, когда Том Сойер и Геккльбери Финн искали золото в доме с привидениями. У каждого здорового человека, молодого или старого, в глубине сердца есть струна, которая настроена на звон испанских дублонов и долларов. Вот эта тайная струна и есть признак золотой лихорадки.

Год назад, когда мы отдыхали на Багамских островах, на барьерном рифе мы обнаружили обломки затонувшего корабля. Но нам и в голову не пришло искать потонувшие сокровища. Мы должны были заразиться золотой лихорадкой, как корью, от кого-нибудь, кто уже ею болел.

Мы снова жили в Кливленде, и Барни был по горло занят делами во второй половине дня; в это время зазвонил телефон и я услышала голос, спросивший доктора Крайла, который занимается подводной фотографией. Ободренный утвердительным ответом, голос, мило заикаясь, представился: «Д-д-д-авид Дайк, г-г-глубоководный водолаз».

Он попросил разрешения лично встретиться с Барни, чтобы поговорить о проблемах подводного фотографирования. Собеседники договорились о встрече.

Точно в указанное время раздался звонок, и к нам вошел красивый молодой человек с льняными волосами. На нем был серый двубортный пиджак с темно-зеленым бархатным воротником и зеленая шляпа. Это и был Давид Дайк.

— 3-з-зовите меня просто капитан Дэйв, — сказал он с улыбкой бывалого моряка. Он сел, приняв от меня рюмочку коктейля.

Много месяцев спустя после проведенного на море отпуска, когда зимняя слякоть и смешанный с дымом туман одолевают город, нет большего удовольствия, чем вновь переживать отпускные приключения. Мы пустились в воспоминания, и наши калифорнийские погружения нисколько не стали мельче от наших рассказов. Дэйв потягивал из стакана виски с водой на манер полковника из штата Кентукки.

— А на какую глубину вы погружались? — спросили мы его.

— Не слишком г-г-г-лубоко, — ответил он. — Я никогда не спускался глубже д-д-д-вухсот или д-д-д-вухсот двадцати футов.

Это завело разговор в тупик. Мы глядели на Дэйва с благоговением, немного отдававшим скептицизмом. Барни перевел разговор на спрутов, и помаленьку он растянул диаметр пойманных нами в Ла-Джолле спрутов до семи или восьми футов.

— А вы когда-нибудь сталкивались с крупными спрутами на большой глубине? — спросила я у Дэйва.

— Н-н-нет, — ответил он, — н-н-никогда не сталкивался с действительно большими спрутами. Я ни разу не встречался с осьминогом более д-д-двадцати или д-д-двадцати пяти футов диаметром.

Опять за Дэйвом осталось последнее слово, а мы оказались в ловушке, и нам надо было как-то из нее выбираться.

— А что вы делаете, если вам приходится столкнуться с таким спрутом?

— А ничего особенного, — ответил он, — бываешь ведь одет в т-т-тяжелый водолазный костюм. Спрут четырежды обовьет вас щупальцами, а потом уберет их, потому что ему неприятен в-в-вкус парусины.

Мы поняли, что находились в присутствии мастера своего дела и уж более не пытались соревноваться с Дэйвом, рассказывая о морских приключениях. Но это не помешало нам стать хорошими друзьями. Мы сильно заинтересовались его необычайным жизненным путем.

В возрасте 12 лет, когда большинство мальчиков только учатся плавать, Дэйв уже нырял, опускаясь на глинистое дно озера Эри. Он вытаскивал фотоаппараты, подвесные моторчики и рюмки, выброшенные за борт членами Кливлендского яхт-клуба. Для упражнений он плавал до водоприемника, установленного в двух милях от берега. Глубоководным спускам он обучался в военно-морском флоте. После войны он основал компанию по подъему затонувшего имущества. Девиз его компании был: «Мы углубляемся в самую суть». В зимнее время, когда озеро Эри замерзает, Дэйв пускался в путешествия. Он уже участвовал в африканских караванах, охотился на тигров в Индии, переплывал Гелеспонт и занимался слаломом в Швейцарских Альпах. В рассказах упоминалась марокканская графиня да еще дуэль в Касабланке. Все это произошло к 27 годам — возраст, который Дэйв заморозил.

Одним из выдающихся талантов Дэйва было его умение одеваться со вкусом. Автором моделей своей одежды большей частью был он сам. Он носил сшитые по специальному заказу рубашки всех цветов, начиная от вишневого до лимонного. У его безупречно сшитого смокинга были бархатные лацканы. Его приводила в ужас одежда Барни, к которой тот относился небрежно. Однажды на вечере он меня отвел в сторону и сказал:

— Д-д-джен, позвольте мне позаботиться об о-о-одежде для Барни; та вещь, что на нем, смахивает на куртку для охотника на медведей.

В течение долгих лет Дэйв мечтал о подъеме сокровищ с затонувших кораблей. Время от времени у него наступали страшные приступы золотой лихорадки. Он обошел на яхте многие стоянки пиратских кораблей в Карибском море, плавал вместе с киноартистом и неизлечимым любителем приключений Эрролом Флинном. Это он помог Флинну поднять пушку с вест-индских рифов. Дэйв уже прочитал все написанное когда-либо о потопленных сокровищах и мог все цитировать слово в слово, на память. Для себя Дэйв выбрал место, расположенное на внешнем рифе Флорида Кис мористее Ки Ларго. Мы расстелили свои карты, Дэйв карандашом ткнул в точку, обозначенную «Элбоу».

— Здесь должно быть серебро, — заявил он. — У Ки Ларго близ Таверньера потерпели крушение испанские галеоны. Затонуло тринадцать кораблей. На них было погружено 65 миллионов долларов в серебре и золоте. Видите, как этот риф выходит в Гольфстрим, наподобие локтя? Некоторые из кораблей наверняка должны быть там.

Дэйв говорил о легендарном испанском флоте 1715 года. Тринадцать галеонов с золочеными корпусами и крашеными парусами под командованием адмирала дона Родриго де Торро, груженные сокровищами, вырванными у Монтецумы и взятыми с покрытых снегами и льдом гор империи Атауальпа в Перу, попали в ураган в Багамском проливе. Потерявшие мачты корабли были выброшены на рифы Флорида Кис. Стоя на шканцах гибнущего флагманского корабля, адмирал дон Родриго проклял серебро, которое погубило его корабли.

На следующий год испанские водолазы спустились к затонувшим судам в водолазных колоколах из винных бочек, утяжеленных свинцом. Им удалось извлечь несколько сот тысяч серебряных монет из числа миллионов, которые вез дон Родриго. Но проклятие дона Родриго продолжало тяготеть над серебром. Оно тут же было захвачено беспощадными ямайскими пиратами, которые в свою очередь тоже погибли во время бури.

Этот рассказ, еще приправленный энтузиазмом Дэйва, заразил нас золотой лихорадкой. На другой же день я пошла в публичную библиотеку, чтобы собрать побольше сведений по этому вопросу. Во взятой мною книге я прочитала: «Суда потерпели крушение на мысе…». Следующей страницы не было, она была аккуратно вырезана каким-то острым инструментом. Я стала искать карту, но ее тоже не оказалось. Во всех имевшихся книгах не осталось никаких точных сведений и ни одной карты. Оказывается, я была не первой, пришедшей в публичную библиотеку в поисках этих сокровищ. Но как бы там ни было, являлись ли сведения об этих сокровищах легендой, сказкой или же документальной историей, не было никакой возможности устоять перед перспективами поисков сокровищ.

Как-то Уинстон Черчилль сказал:

— Перемена — главный ключ к успеху.

Тогда пусть отпуск будет полной переменой, более того — приключением, а еще лучше — приключением, преследующим определенную цель. Пусть мы будем искать сокровища. Мы пойдем в Ки Ларго, на рифы Элбоу, на край открытого моря.

В одно из воскресений мая 1947 года мы прибыли в город Майами. Мы думали, что курортный сезон еще не наступил и нам удастся дешево нанять катер для рыбной ловли. Но снаряженные катера на причалах спортивной рыбной ловли имели постоянную таксу — 75 долларов в день. Тогда мы отправились вверх по реке в поисках более подходящих цен.

Река Майами — длинное, извилистое кладбище отставных судов. Сотни и сотни катеров с каютами, яхт, йолов, рыбачьих шхун, барж и даже трехмачтовых шхун с неокрашенными, заросшими мхом бортами стояли на якорях или у причалов. Эта картина производила гнетущее впечатление. На некоторых судах жили люди, но большинство из них были покинуты. Это кладбище старых кораблей было вроде дома для престарелых моряков. Даже те из них, которые перестали быть годными, гордо сохраняли морскую выправку. На Дэйва нашло настроение авантюрных шпионских приключений. Он не был расположен выдавать тайну и представлялся владельцам катеров как «г-г-гидробиолог». Барни он выдавал за брата, а меня за секретаря. Желто-зеленые из шерстяной фланели брюки Дэйва, а также его охотничья куртка никак не подходили к его мнимому увлечению наукой, и просоленные моряки смотрели на нас с недоверием. На реке не было ни единого катера, который можно было бы взять в аренду. Все они только продавались. На самом же деле ни один из них не был исправен. Больше того, нам предстояло еще найти воздушный компрессор для водолазного снаряжения Дэйва. Мы обратились к телефону, как к средству спасения.

Барни позвонил другу, проживавшему в курортном городе Майами Бич. Этот друг знал человека, любимым видом спорта которого было водолазное дело и поиски старых затонувших судов. Этот человек в свою очередь знал директора спортивного центра Майами господина Мак Дагла. Он заверил нас, что господин Мак Дагл предоставит нам то, что мы ищем. В понедельник утром, как только открылся магазин, мы уже были около него.

Господин Мак Дагл, высокий, загорелый джентльмен около 35 лет, в прошлом спортсмен, встретил нас, как говорится, с распростертыми объятиями. Вскоре нам стало известно, что и он сам искатель сокровищ. Пока мы не познакомились с Дэйвом, нам вообще не приходилось встречаться с искателями сокровищ, а теперь мы их встречали на каждом шагу.

Господин Мак Дагл сказал нам, что в спокойную ясную погоду он неоднократно летал над отмелями Флорида Кис в поисках затонувших судов. Когда ему удавалось заметить многообещающие контуры на рифах, он бросал, буи, а затем возвращался на катере, чтобы более тщательно обследовать их. И, конечно, все сведения о флоте адмирала Родриго, которые мы считали своей сокровенной тайной, были известны Мак Даглу во всех подробностях, как сказка о Красной Шапочке.

— Если вы собираетесь пойти на рифы у Карисфорта, вам следовало бы взять с собой вот это слоновое ружье, — сказал он, передавая нам пневматическое ружье, метающее копье. Он им пользовался, как противотанковым ружьем, при охоте на джуфиш. Оно представляло собой двухфутовый цилиндр, который выбрасывал шестифутовый стальной стержень толщиной с палец. На конце стержня был насажен большой стальной стреловидный наконечник, к которому привязывался проволочный трос толщиной с бельевую веревку.

— Будьте осторожны в обращении с ружьем, — предупредил нас Мак Дагл. — Если ваша рука запутается в тросе, то ее оторвет по локоть. В этом резервуаре давление полторы тысячи фунтов на квадратный дюйм.

Он нам показал фотографию, на которой были засняты трофеи одного удачного дня охоты: три джуфиш, весом от 200 до 300 фунтов каждая.

— Надо бить в жабры, — сказал он. — Если попадешь в другое место, то рыба уходит в скалы и ее оттуда не достать. Если же копье попадет в жабры, то оно оглушит рыбу и она истечет кровью.

Барни был восхищен этим ружьем. Дэйв же про себя бормотал, что при наличии такого большого числа искателей сокровищ в районе Флорида Кис нам скорее потребуется пулемет, чтобы расправляться с грабителями морского дна. Мы упаковали свое имущество, взяли автомобиль и направились на острова Флорида Кис, чтобы нанять там катер.

Название Ки Ларго наводит на мысли о первобытной жизни, о пиратах и контрабандистах. Туризм сейчас несет с собой цивилизацию на эти пустынные берега, заросшие мангровыми рощами, покрытые кустами и песком. Дальше к югу океанский берег косы представлял собой пустыню, в которую вторглись щупальца коралловых дорог, пролагавших пути через болота к морю.

По одной из таких белых коралловых дорог мы ехали до вечерней зари. Она оканчивалась небольшой лужайкой в мангровой роще. В пятидесяти ярдах от воды стояло коричневое, просмоленное здание. В сноп света, бросаемого нашими фарами, вошел грузный человек, шедший босиком, в закапанных маслом брюках. На нем была грязная майка.

— Что вам здесь нужно? — спросил он подозрительно.

— Нам нужно провести ночь, а завтра выйти в море на катере, — ответил ему Дэйв.

— Ночь вы можете провести у меня, — сказал он, — а если вам нужен катер, позвоните в Корнер Бар и спросите Энрико, он вывезет вас в море.

— Встретимся утром, — сказал нам по телефону Энрико, — такса — 35 долларов в сутки, вы обеспечиваете продовольствием, а я плачу за бензин.

Такие условия нам подходили. Энрико встретил нас на рассвете. Это был низкорослый, смуглый и веселый парень. На его синей куртке блестели начищенные медные пуговицы, а на голове была новая белая кепка яхтсмена. Его катер длиной в 35 футов был окрашен в белый цвет, имел каюту и отличался чистотой. На носу было черными буквами выведено: «Морской Индюк». Это было то, о чем мы мечтали. «Морской Индюк» был только что отремонтирован, и Энрико очень гордился им. Мы взяли с собой запас продовольствия на неделю, Энрико запустил мотор и вывел катер из бассейна, взяв курс на Элбоу, где мы собирались искать разбитые суда флота Родриго. В пути Энрико пел арию из оперы «Риголетто».

На пять миль от мангровых рощ Ки Ларго подводные банки и коралловые рифы находятся очень близко от поверхности воды и представляют большую опасность. Мы миновали рифы Хен и Чикен. Три года спустя рыбак, идя вброд по этим отмелям, споткнулся о ржавые остатки железной пушки.

Мы прошли мимо буя с проблесковым огнем, обозначавшим внешний риф, затем повернули на север и попали в мертвую зыбь Гольфстрима. Вот это была жизнь! Палуба малюсенького катерка качалась на огромной груди моря. Береговая линия казалась голубой туманной дымкой на горизонте. Впереди лежали Элбоу и тайны моря.

Мы пошли вниз по заливу в направлении Карисфортского маяка, где, по словам Мак Дагла, водилось множество джуфиш. Там мы прошли первый урок в обращении с мелководным водолазным оборудованием Дэйва, носившим название «Джекки Браун».

«Джекки Браун» представляет собой маску со стеклянной пластиной, оправленной в мягкую резину, которая плотно прилегает к лицу, закрывая глаза, нос и рот. Свежий воздух нагнетается бензиновым компрессором по 100-футовому шлангу. Выдыхаемый воздух выводится через специальный выпускной клапан. Маска прижимается плотно к лицу прочными резиновыми ремнями с металлическими застежками. В этой маске можно совершенно свободно находиться под водой до тех пор, пока не почувствуется холод или голод, или же моторчик, приводящий в действие воздушный компрессор, не заглохнет от недостатка бензина. Дэйв первым надел маску «Джекки Браун». Опустившись на дно на глубину 30 футов, он нам показал акробатический этюд. Он совершал сальто-мортале в кораллах, делал стойки на руках и гонялся за рыбой. С таким снаряжением он мог свободно спускаться на глубину до 60 футов. Моя очередь была следующей.

Любое новое водолазное снаряжение внушает страх, пока к нему не привыкнешь, и когда Дэйв стал пристегивать мне маску, я испытывала такое же чувство, как и в тот раз, когда мне впервые пришлось спуститься под воду в водолазном шлеме. Но на этот раз я не страдала от боязни тесноты и не чувствовала себя пойманной в металлическую клетку. Широкая водолазная маска давала хороший обзор, и я почти не замечала ее. Воздуха было достаточно, и он приятно холодил мне лицо.

— Сейчас выключу воздушный клапан, — крикнул Дэйв, заглушая треск воздушного компрессора. Как только он это сделал, я попыталась сделать вдох, а воздуха не было. Создалось впечатление, что маска является вакуумом, вытягивающим из меня воздух. Я схватилась за маску, пытаясь освободиться от нее, но она была крепко пристегнута пятью металлическими застежками. Мои попытки потерпели неудачу.

— Вспомни, как я учил тебя снимать ее, — говорил Дэйв менторским тоном.

Я стала шарить вслепую, нащупывая аварийные застежки. Сначала обнаружила одну, потом другую. После этого я смогла стащить маску с лица и сделать вдох. Ах, какое это было облегчение.

— Вот ты теперь знаешь, что бывает, когда компрессор перестанет работать, — сказал Дэйв. — Если ты научишься быстро отстегивать аварийные застежки, то легко снимешь маску и всплывешь задолго до того, как у тебя выйдет запас воздуха.

Он надел на себя свинцовый пояс и показал мне аварийный захват на пряжке. Я осторожно опустилась в воду, все еще не доверяя непривычному для меня снаряжению. Барни стоял наверху, держа свернутый кольцами шланг.

— О'кей! — крикнул он, — я буду наблюдать за тобой.

— А я встречусь с тобой внизу, — крикнул Дэйв.

Я помахала им рукой, отпустила поручень и стала погружаться. Инстинкт подталкивал меня подняться на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, но над моей головой уже было десять футов воды, а я дышала совершенно свободно. Шланг, который держал меня как бы на привязи, в то же время обеспечивал свободу под водой. Я чувствовала себя как рыба в воде.

Я все еще сосредоточенно думала о непривычном для меня снаряжении, когда из глубин вынырнул Дэйв — Тритон с светлыми волосами, развевающимися, как грива морского коня. Он весело схватил меня за руки и стремительно ринулся вниз, вовлекая меня в сальто-мортале. У меня закружилась голова; задыхаясь, я перевернулась головой вверх. Маска Дэйва оказалась рядом с моей. «Остерегайся, остерегайся его сверкающих глаз и развевающейся гривы», — подумала я. Он снова взял меня за руку и, по мере того как мы погружались, он ластами вытанцовывал вальс под водой. Он кружил меня в вихре танца, как нереиду при дворе Нептуна.

Так я познакомилась с водолазным снаряжением «Джекки Браун». Мы быстро привыкли к нему и очень скоро освоили его. Но нам еще не встречался джуфиш Мак Дагла.

Ветер крепчал, небо грозно хмурилось, а Элбоу все еще оставался нашей главной целью. Барни сделал несколько снимков, и мы выбрались в катер.

— А теперь на Элбоу, — сказал Дэйв Энрико.

— А я там никогда не бывал, — ответил Энрико.

— Там есть проблесковый огонь, — пояснил Дэйв, указывая на карту, и мы взяли курс на юго-запад по волнующемуся серому простору пустынного моря. Тут мы впервые осознали, какое большое пространство занимали рифы — мелкие точки на карте.

Энрико был восхищен нашим погружением в воду, и когда мы стали на якорь мористее Элбоу, он почти с завистью смотрел на то, как мы надевали маски и ласты и спускались за борт. Мы отделились друг от друга на 20 ярдов и поплыли мористее банок в поисках остатков затонувших кораблей.

Дно было таким же серым, как и само море, и столь же пустынным. Оно было покрыто серым песком, скелетами морских ежей, а также отбеленными мертвыми кораллами. Там не было ни рыбы, ни губок, ни морских вееров. Плывя через риф, мы видели пустынное дно, совершенно лишенное какой бы то ни было жизни. Вода была теплой, но мы мерзли, и нас не покидало чувство страха.

Вскоре Дэйв, плывя в открытое море, обнаружил огромный якорь десяти футов длиной. Он был почти весь изъеден ржавчиной. Веретено со скобой лежало в направлении открытого моря. Мы решили, что корабль, которому этот якорь принадлежал, должен быть мористее и поплыли через риф в направлении, указанном якорем. О времени мы совершенно забыли.

Когда мы обнаружили якорь, Энрико пришел в не меньшее возбуждение, чем мы, и подвел катер на близкое расстояние, чтобы все видеть и слышать. Но тут он вдруг заметил, что время было позднее, а волнение на море увеличилось.

— Все на борт, на борт! — кричал он, — уже поздно, и мы не вернемся в бухту до ночи.

Когда мы подплыли, то увидели, что Энрико чуть не плачет.

— Посмотрите, ведь уже семь часов, — сказал он, — единственная бухта, в которую мы сможем зайти, — Таверньер, а до нее 30 миль к югу и мы не успеем добраться до нее засветло.

— У нас есть карта, — заявил Дэйв.

— Да, — ответил сквозь слезы Энрико, — но мне не приходилось быть на море после наступления темноты. Кроме того, я только что купил свой катер. За стойкой моего маленького бара мне всегда хотелось быть капитаном катера. Но только не ночью.

Тут Энрико совершенно расплакался, и командование принял Дэйв. Он вынул карту и попросил Энрико подать ему штурманский инструмент.

— Зачем мне инструменты? Я в них ничего не понимаю.

Настроение у меня значительно снизилось. Барни хмурился. Один Дэйв, казалось, не беспокоился.

— А мне и не нужны инструменты, — сказал Дэйв довольно весело. — Я могу вести катер с одной картой и компасом, при условии, что со мной будет вот этот прибор. — Тут он поднял руку, раздвинув указательный и средний пальцы в виде буквы «V». — Угол между моими пальцами равен 30 градусам, и мы сможем рассчитать курс при его помощи.

Он прикинул в уме количество ходовых часов и решил, что нам лучше всего взять курс на Энджел Фиш Крик, который лежал в двадцати пяти милях к северу. Между бухтами Энджел Фиш и Таверньер никаких заливов не было. Каково бы ни было расстояние до ближайшей гавани — пять или пятьсот миль — разницы тут особой не было. Нам все равно предстояло идти на небольшом катерке в темноте в разбушевавшемся море, полном рифов. Солнце село в тяжелые черные тучи, поднялся ветер; над волнующимся заливом вспыхнули зарницы. Барни и я молчали в тревоге.

Дэйв указал на проблесковый огонь.

— Карисфорт, — заявил он, — а вон тот подальше — маяк Пасифик Риф. Мы пойдем этим курсом до Энджел Фиш, там есть буй с проблесковым огнем при входе в фарватер.

На карте вход в бухту был зловеще узким, а весь фарватер усеян крестиками, которые обозначали затонувшие на мелях суда. Не случайно это место было названо испанцами «причалы мучеников», а позже — «кладбище Кис».

Дэйв раздвинул свои пальцы, как ножки циркуля, приложил их к карте и стал вычислять углы. Мы как бы отсутствовали, так как имели довольно смутное представление о картах и штурманском деле и не могли оценить знания Дэйва. Мы включили ходовые огни, сели на корме и стали наблюдать за наступлением темноты в пустынном море. Внезапно мы почувствовали себя ничтожно малыми и заброшенными.

— Ты искала приключений, — сказал Барни. — Пожалуйста. Как тебе это нравится?

Приключение мне не нравилось. Я и представить себе не могла, каким образом Дэйв смог бы увидеть светлячок огня на буе, который указывал на скалистый фарватер, ведущий в Энджел Фиш Крик.

Настроение шкипера переменилось. Теперь Дэйв стоял за рулем, а Энрико своим красивым баритоном напевал «О душа моя». Дэйв в свою очередь заунывным голосом запел балладу «О Барнакл-Билле — моряке». Энрико обнял Дэйва за плечи и счастливо посмеивался. У нас тоже настроение поднялось при виде спокойствия профессиональных моряков.

Начал моросить мелкий дождик, и мы решили спуститься вниз, чтобы спрятать наши фотоаппараты. Я открыла рундук и заметила, что наша непочатая бутылка рома была теперь откупорена и наполовину опорожнена.

— Барни, — спросила я. — а кто прикладывался к рому?

Из рубки доносился веселый смех Энрико и слышались морские песенки в исполнении Дэйва. Мы решили посмотреть, что они там делают. При свете молнии на фоне волнующегося моря виднелись их обнявшиеся силуэты. Дэйв и Энрико пели все шесть частей секстета из «Ламермурской невесты». Если к рому прикладывался Энрико, то ничего в этом худого не было; но Дэйв стоял за рулем, и если он позволил себе выпить, то кто мог знать, чем все это кончится. Я ожидала в любую секунду удара о рифы, от которого дощатая обшивка разойдется под моими ногами.

— Я довольно хорошо знаю Дэйва, — сказал Барни, — он пьет немного и, по-моему, он возбужден тем, что снова ведет корабль. Он любит жить рискуя.

Даже если бы катер вел сам Магеллан, то я бы все равно не могла обрести спокойствие. Прежде чем вернуться на корму, я проверила, на месте ли спасательные пояса. Дождевой шквал совершенно закрыл от нас маяки и оставил нас одних в море, как исследователей Антарктики. Мы присели на банку и стали надеяться на лучшее. Катер продолжал пробиваться сквозь темноту. Прошел один час, затем другой.

— Нам бы пора быть на траверзе Энджел Фиш, а может мы уже проскочили его? — спросил Барни.

— Да вон Энджел Фиш, — крикнул Дэйв. И сквозь мглу далеко впереди мы увидели мерцание звездочки, лежавшей на уровне моря. Это и был буй с проблесковым огнем, обозначающий вход в фарватер, ведущий в Энджел Фиш Крик. Дэйв точно привел нас к месту в черной темноте ночи без каких-бы то ни было штурманских инструментов.

Мы прошли мимо всех светящихся буев фарватера и стали на якорь примерно в миле от берега, чтобы избежать нашествия москитов. После долгих часов ночного мрака моря огни рыбацкой хижины показались нам светом рая. Неутомимый Дэйв решил выкупаться среди ночи, а Энрико замертво свалился на палубе. Барни и я спустились в каюту. Хорошо было лечь в постель. Сквозь сон я смутно слышала, будто где-то капала вода.

Проснулась я среди ночи со странным чувством, будто случилось что-то неладное. Мне казалось, что кругом очень сыро, я потянулась к иллюминатору, чтобы посмотреть, не просачивается ли дождь через него, но иллюминатор был задраен, и я снова заснула.

Вдруг я услышала чье-то бормотание.

— Ой, что такое с моей головой! — Сноп света карманного фонаря осветил каюту; раздался крик: — Ой, мама! — Я выскочила из постели и оказалась по пояс в воде. На трапе стоял онемевший Энрико. Он освещал фонарем каюту, наполовину заполненную водой. Вода уже просачивалась через закрытые иллюминаторы, проступала сквозь щели в палубной обшивке. Мы погружались носом. Барни крепко спал.

— Проснись, мы тонем! — закричала я и стала тащить его с постели.

Энрико в поисках течи уже поднял доски настила, и Барни опустился в воду по грудь. Проснулся и Дэйв и тут же принял командование.

— А ну, вычерпывать воду, — скомандовал он, и жестом невесты, бросающей букет, кинул мне ведро.

Мы стали вычерпывать воду, но она поступала так же быстро, как мы ее черпали. Вода лила сквозь все стыки в стенках каюты. Наше положение было поистине трагическим. Пока мы подавали наверх из полузатопленной каюты полные ведра и выливали их за борт, на корме раздавался веселый свист Дэйва.

— Джен, дай-ка мне картофелину, — закричал Дэйв, голос его был спокоен, как у шеф-повара, готовящего обед.

В такое время эта просьба казалась совершенно бессмысленной, но в момент опасности в море на судне должен быть только один капитан, и поэтому приказ капитана Дэйва был исполнен. Я опустилась по плечи в воду, которая залила наши фотоаппараты и продовольствие, и, пошарив, вытащила мокрую картофелину из расползшегося мешочка.

Дэйв взял картофелину, посмотрел на нее и выбросил.

— Поменьше, — сказал он. Я нашла мелкую картофелину и бросила ее ему. Он осмотрел ее глазами художника и внимательно ощупал.

— Отлично, — воскликнул он, нагнулся далеко за корму И загнал картофелину в отверстие подводной выхлопной трубы.

Оказалось, что соединительная трубка выхлопной трубы лопнула и вода поступала в катер через выхлопную трубу. Катер уже почти совсем погрузился, когда Энрико, спавший на палубе, проснулся от ужасной головной боли и спустился в каюту, чтобы принять таблетку аспирина.

Если бы шкипер не приложился к рому, то у него не разболелась бы голова и катер погрузился бы носом вперед, а Барни и я оказались бы в каюте, как в ловушке, и стали бы жертвами проклятия адмирала дона Родриго. Нашу золотую лихорадку на некоторое время как рукой сняло. Мы были спасены при помощи картофелины и бутылки рому.