"Сладостная горечь" - читать интересную книгу автора (Робинс Дениз)

Глава 2

В тот вечер Венеция и Майк обедали одни, и это, по мнению Венеции, было приятным разнообразием.

Майк находился в благожелательном настроении, даже в исключительно благожелательном настроении, поскольку на бирже выдался очень удачный день. У них с Тони, объяснил он, вот уже много лет не было такого успеха.

– Скучно там вкалывать, зато удалось подзаработать, – усмехнулся он.

Они съели обед, приготовленный Маргарет, переехавшей вместе с хозяйкой в Бернт-Эш, несмотря на свою нелюбовь к Майку. Подавала молодая испанская девушка по имени Пиппа, в поисках лучшей доли прибывшая с континента. Венеция установила для себя, что служанок-англичанок трудно заманить в такую глушь. Пиппа была забавна, а ее английский смешил всех. Работала она весело и споро. Одна лишь Маргарет с трудом переносила ее. Иностранцев она не любила.

– Мы будем пить кофе в общей комнате, Пиппа, – улыбнулась Венеция девушке.

– Да, сеньора, – ответила Пиппа, устремляя свои большие черные глаза на Майка.

Майк прошел вслед за женой в гостиную, заметив:

– У этой чертовки хорошая фигура, а?

– Да, точеная, – признала Венеция.

– У тебя не хуже, – помолчав, добавил Майк, и обнял ее за талию.

Венеция не имела ничего против физических данных своей прислуги, но то, что Майку вздумалось проводить такие сравнения, сильно покоробило ее. Она подошла к камину и поправила полено на большой решетке. Огненные искры полетели вверх по дымоходу. Венеция молча закурила, глядя, как вошедшая Пиппа ставит поднос с кофе на темно-коричневый столик перед диваном.

Венеция повернулась спиной к Майку и служанке. Она слышала, как муж весело болтает с Пиппой, нарочно коверкая слова:

– Ты… ездить… лошадь… да… нет? Пиппа фыркнула.

– Иго-го… лошадки? Да? – настаивал он.

– Нет, нет! – протестующе воскликнула девушка. Я не любить лошадки… нет!

Венеция обернулась и увидела, что Майк пытается изобразить из себя всадника. Пиппа залилась смехом, затрясла головой, бросила на Венецию наглый взгляд и вылетела из комнаты.

Майк рухнул в кресло, вытянул ноги и закурил сигару.

– Чертовски хорошо здесь, – проговорил он. – Снаружи так холодно. Что ты делала сегодня весь день, милая?

Ничего не говоря, она начала разливать кофе по миниатюрным чашкам, которые раньше принадлежали матери Майка и относились к тем редким и изящным вещам, которые она обнаружила в этом доме. Не зная почему, но ей была неприятна фамильярность Майка с испанской девушкой.

«Я не снобка, – сказала она самой себе. – И дело не в том, что Пиппа находится у нас в услужении, и он слишком часто с ней шутит. Дело в том, что он так легко и свободно относится ко всем женщинам всех классов. Он лишен достоинства и деликатности чувств. А как на него сердиться!..»

Он такой симпатичный.

Странно, но эта веселость Майка, которую она всегда считала одной из привлекательных его сторон, теперь вызывала у нее раздражение. У нее иногда даже возникло желание, стереть с его красивого лица вечную улыбку и хоть однажды увидеть его серьезным.

Она не должна рассуждать подобным образом, продолжала думать про себя Венеция, и постаралась придать своему голосу веселый тон, рассказывая Майку о том, чем занималась весь день.

В полдень она поехала в Льюис за покупками, а утром писала письма и оплачивала счета. Здесь она многозначительно посмотрела на Майка, лениво листавшего страницы «Тетлера». Он поднял глаза и воскликнул:

– О Господи! Ты видела это, Венеция? Он передал ей журнал, и Венеция поняла, что его внимание привлекла фотография достопочтенной Агаты Беллаторп с ружьем подмышкой, сделанная на прошлой неделе. Рядом с ней стояла мисс Джикс Лоусон.

– Значит, Джикс попала в «Тетлер», – засмеялся он. – Ей это будет приятно. Знаешь, у этой девушки отличные ноги. В этом она просто неотразима… – он нагнулся и ткнул пальцем в фотографию, где Джикс была изображена в бриджах и полувере.

Венеция отдала журнал обратно.

– Кажется, ты говорил, что Джикс не охотилась у Агаты и ты перестал с ней встречаться.

– Разве? Я так не думаю, дорогая. Она объявляется везде, где представляется возможность пострелять.

Венеция снова промолчала, не давая выплеснуться своим сокровенным чувствам наружу. Она знала, что раньше Джикс Лоусон была подружкой Майка и, хотя неприятно было осознавать, что ее муж регулярно видится с девушкой, бывшей его любовницей, решила не разводить сантименты, чтобы Майк не поднял ее на смех и не сказал, что она старомодна. Как он ее мучил временами!

– Ну, и как поживает Джикс? – холодно спросила она.

– О, она рассказала мне о своем романе. Так вот, он гораздо старше ее и хочет на ней жениться, а она считает, что с ним покончено. Сомнительно, что Джикс вообще выйдет за кого-нибудь замуж.

– Возможно, она продолжает любить тебя, – заметила Венеция.

– Я не удивлюсь, – сказал Майк зевая.

– Каким несносным ты бываешь, – тихо проговорила Венеция.

Он рассмеялся, понимая, что играет на самых чувствительных струнах жены.

– Я честен, вот и все, мой ангел.

– Мне кажется, я даже иногда жалею Джикс.

– А знаешь, можно смело утверждать, что она не любит тебя.

– Я и не рассчитываю на это, – мрачно сказала Венеция.

– Ты всегда старательно избегала ее с тех пор, как мы обосновались здесь, и это особенно проявилось, когда ты не пригласила ее на новоселье.

Лицо Венеции покрылось пятнами, и она широко открытыми глазами уставилась на него.

– Но, Майк, ты же согласился, что мы не должны приглашать ее.

Майк принялся дальше разглядывать журнал, и Венеция не могла видеть его лицо.

– Ты, кажется, не особенно горела желанием встретиться с ней; ты, наверное, имеешь «зуб» на нее. Ну да оставим это. Все же я думаю, что вышло не совсем удобно. Джикс прожила в этих краях всю жизнь, и она везде бывает, кроме нас, а это бросается в глаза. Понятно?

Венеция раскрыла рот и тут же закрыла его. Сердце учащенно забилось, а щеки продолжали пылать. Бестактность Майка не знала границ. Было ясно, что ему очень не нравится то, что она не приглашает к ним в дом Джикс Лоусон. С трудом сдерживаясь, Венеция сказала:

– Извини Майк, мы, как будто, решили, что мне невозможно дружить с Джикс. Ведь здесь всем известно… – она закусила губу.

Майк, проживший с Венецией шесть месяцев, так и не смог понять и оценить ее чрезвычайно чувствительную натуру. Это было выше его сил. Возможно, он привык к женщинам с более грубым складом характера. Не подумав, он произнес:

– Ты не должна ревновать к Джикс. Но если уж вздумала… оставь все, как есть, и ни о чем не расспрашивай. Было бы лучше, если бы вы подружились.

Венеция разозлилась не на шутку.

– Пожалуйста, пойми, что я не ревную к Джикс Лоусон, и ты оскорбляешь меня своими словами.

Он в явном недоумении взглянул на Венецию.

– Боже мой! Я что-то сказал не то? Прости! Успокойся… моя сладкая. Если хочешь, не будем приглашать Джикс. Я просто подумал, что было бы неплохо… С ней, чертовкой, когда она в настроении, бывает очень весело.

Венеция налила по второй чашке кофе. С ужасом для себя она обнаружила, что ее руки дрожат.

– Если тебе так хочется видеться с Джикс, и ты находишь ее очень забавной, я приглашу ее на рождественские танцы.

– Как хочешь, дорогая. Я не возражаю. Она отвернулась, окончательно выведенная из себя. Как это похоже на Майка. Как можно быть таким ограниченным? Она-то считала, что за «фасадом» веселого мальчика скрывается мужчина с глубокими и искренними чувствами. Полгода совместной жизни заставили ее усомниться в правильности сделанного выбора.

Ревновать к Джикс Лоусон у нее нет оснований. Это несомненно, как и то, что Майк всецело принадлежит ей, Венеции. Взгляд, брошенный на Пиппу, или эгоистическое желание повидать старую любовницу… что могло это значить для Майка? Тем не менее, Венеция очень хотела бы, чтобы он считался с ее чувствами и не водил эту Джикс в их дом. Это ставило Венецию в неудобное положение: все вокруг знали о прежней связи Майка и Джикс. А Майку невдомек, в какой ситуации он оказывается.

Он даже не понимает, что расстраивает ее, подумала она с огорчением. Он переменил тему разговора и протянул ей руку, ослепительно улыбаясь.

– Садись рядом и поговорим.

Она заставила себя выбросить из головы мрачные мысли и позволила ему усадить себя на колени.

Просторная комната выглядела прекрасно. Венеция придала ей естественное благородство. Плохо обставленную и мрачную гостиную, служившую печальным напоминанием тех дней, когда мать Майка являлась хозяйкой Бернт-Эш, теперь было не узнать. Ее уютно освещали высокие торшеры с атласными абажурами. Три высоких окна, выходящих на газон перед домом, были украшены желтой парчой, а на заново отполированном полу лежали ее любимые ковры. Мебель имела обивку желтого и темно-красного цвета. На диване громоздились небольшие бархатные подушки. В дальнем углу стояло ее любимое пианино с огромной вазой, полной красных и желтых хризантем. По обе стороны от двери располагались два книжных шкафа с книгами, когда-то принадлежавшими Джефри. Здесь ас находился и свадебный подарок леди Селлингэм – секретер времен королевы Анны. На нем – пара замечательных севрских кувшинов. Над камином из резного дерева, очищенном от безобразной викторианской краски, в изысканной флорентийской раме висела картина, выполненная маслом, изображавшая цветы. В просторной комнате также находился настоящий шедевр – Сезанн, которого подарил ей Вайсманн.

– В один прекрасный день он достанется моей крестнице, – сказал он. – А сейчас пусть им наслаждается ее мать.

Картину – великолепный этюд с деревьями, растущими у реки – Венеция приняла с радостью и гордостью. Когда ее взор упал на нее, она вспомнила, как восторженно реагировал Майк, увидев ее в первый раз.

– Потрясно! – воскликнул он.

Это однообразное наречие постоянно срывалось с его губ. Она была рада тому, что ему нравится картина, но потом он все испортил, добавив:

– Если это оригинал, то надо думать, стоит он прилично.

Денежная стоимость вещей для Венеции значила гораздо меньше, чем то, что такой шедевр принадлежит ей, и они с Майком могут ежедневно любоваться им.

Майк сжал ее руку и спросил:

– Ты сказала, что утром оплачивала счета?

– Да. Их накопилось очень много, и большей частью твои, дорогой. Было бы неплохо, если бы ты занялся ими. Нельзя заставлять людей ждать вечно.

– Можно, – рассмеялся Майк. Она взлохматила его волосы.

– Милый… прошу тебя, оплати хотя бы некоторые.

– Дорогая, обязательно, – сказал он, прикасаясь губами к ее руке самым изящным жестом, на который только был способен.

Она ничего не сказала, зная, почему у Майка туго с деньгами. В прошлом месяце он приобрел винный погреб в одном доме, расположенном в Льюисе. Он также купил в Ирландии вторую и очень дорогую охотничью лошадь, к которой давно присматривался. Кроме того, в помощь Беннетту и для работы в саду был нанят мальчик. Венеция настаивала, чтобы он платил из собственного кармана, Майк охотно соглашался и даже поручил своему банку каждый месяц переводить деньги Венеции. По его словам, он намеревался «содержать свою жену». Она согласилась принять эти деньги не потому, что нуждалась в них, а скорее ради того, чтобы поддержать его морально, дать ему почувствовать, что он несет свою долю расходов в общем хозяйстве. Трудность заключалась в том, что он слишком много тратил денег на второстепенные вещи, на то, что доставляло ему удовольствие. Всякий раз, когда она заводила разговор о деньгах, у него вечно их не оказывалось.

– Слава Богу, завтра конец недели и можно будет заняться с утра счетами, – добавил он.

– И учти, до Рождества остается всего три недели – надо позаботиться о подарках, – напомнила она.

– Мое первое Рождество женатого человека, – проговорил он, привлекая жену к себе.

Венеция от всей души поцеловала мужа, желая только одного – чтобы сердце не щемило из-за того, что она теряет – нет, уже потеряла это чудесное ощущение близости с ним. В последнее время ей стало казаться, что она вышла замуж за другого неуловимого Майка, в чьи сокровенные мысли ей не дано проникнуть, равно как и понять их. Но физическая близость с ним все еще была желанна и сладка. Через минуту она со смехом выскользнула из его объятий и, поправляя прическу, сказала:

– Как недостойно!

– Ох уж это достоинство, – передразнил он.

– Оно тебя не волнует, признайся? – Венеция задумчиво смерила его взглядом.

– Не особенно, – зевая, ответил он.

– Тебе хотелось бы, чтобы Пиппа увидела меня сидящей у тебя на коленях?

Он пожал плечами, потом в его глазах мелькнул озорной огонек.

– Она могла бы позавидовать тебе… кто знает?

Венеция растерянно вздохнула и поправила волосы.

– Невозможный человек!

Однако она наклонилась, прижалась к нему щекой и нежно поцеловала.

Как мило с его стороны, подумала она, что он привлек ее к себе и посадил на колени, словно она молоденькая девочка, и, возможно, он прав… к чему это достоинство?

В тот вечер по третьей программе радио транслировали «Тристана и Изольду». Это была ее любимая опера, но она решила, не будет слушать, и чтобы доставить Майку приятное, спросила:

– Ты хочешь телевизор, признайся?

– Когда в последний раз я завел о нем разговор, ты сказала, что это пустая трата денег и что ничего нет стоящего и тебе редко захочется его смотреть, – напомнил он.

– Все же тебе хочется его иметь?

– Было бы здорово зимой, когда делать нечего, сидеть и смотреть «ящик».

– В таком случае на следующей неделе, ко дню твоего рождения, ты его получишь.

Его глаза радостно вспыхнули. Майк отбросил в сторону журнал и протянул к ней руку.

– Венеция, ты чудо. Я в жизни не встречал более щедрого человека. Но самое интересное – ты помнишь день моего рождения, а я забыл.

– Оно будет первым в нашей совместной жизни, – улыбнулась Венеция.

– Давай в понедельник поедем в город и выберем телевизор, – сказал он с восторгом, который всегда проявлял к новой игрушке.

Она была рада, что доставила ему удовольствие, но подумала:

«С моей музыкой будет покончено. Мейбл с Майком проведут перед телевизором все каникулы».

Венеция была готова и на эту жертву ради тех, кого больше всего на свете любила. Как ни странно, но она мысленно начала объединять Майка и Мейбл. Они были ее «детьми», и со «старшим» было труднее всего, если что-то было не по его. Мейбл тоже любила капризничать, но в целом оставалась достаточно благоразумной.

– Я подумала о Мейбл, – вслух произнесла Венеция. – Через две недели, семнадцатого, она возвращается.

Произнося эти слова, Венеция с тревогой ожидала, что ее муж проявит неудовольствие, и не ошиблась.

Глаза Майка мгновенно потухли, и он проворчал:

– О, Господи, уже конец полугодия! Настроение у Венеции сразу упало, но она попыталась успокоить Майка.

– Мейбл не будет мешать тебе, а потом тебе нравится с ней ездить верхом, разве не так? Ты сам говорил, что она делает большие успехи.

– Пожалуй, что да. Хотя она несколько нервная. Я бы не сказал, что она родилась в седле.

– Как и ее мать, – усмехнулась Венеция.

– Определенно, это не в ее крови.

– Да, Джефри тоже не занимался конным спортом.

– Между прочим, – добавил Майк, поднимаясь, чтобы подбросить дров в камин, – все не было времени сказать тебе… я получил письмо от Моники Теллевер, которая приглашает нас на Новый год в Сент-Мориц. Чертовски хочется поехать, дорогая, если ты, конечно, не возражаешь.

У Венеции все оборвалось внутри. У нее никак не выходили из головы предостерегающие слова Майка, произнесенные во время медового месяца. Меньше всего на свете ей хотелось отправляться в Швейцарию и маяться от безделья в роскошном отеле, когда муж будет с друзьями и знакомыми кататься на лыжах. Заметив выражение недовольства на ее лице, он приблизился к жене и обнял ее.

– Ну поедем же. Будет потрясно. Обещаю тебе.

– Я даже не знаю, кто такая Моника Теллевер.

– О, с ней будет весело… Для всех, когда она дома, она леди Теллевер. Джордж, ее муж, был нашим с Тони клиентом. Этот мешок с золотом разбился с год назад в авиационной катастрофе под Франкфуртом, бедняга. Моника теперь веселая вдова моего приблизительно возраста и чертовски хорошенькая, вот только голос подкачал. Одевается как попугай и любит поорать, а так старушка-Моника свой парень.

Венеция молчала. В последние недели Майк постоянно твердил о каких-то «стариках» и «старушках». Но это еще ничего не значило. Фактически у него никогда не было настоящих друзей, хотя в своей жизни он сталкивался с огромным количеством людей. И он находил такую жизнь вполне удовлетворительной. Венеция однажды открыто обвинила мужа в том, что тот заводит друзей только из числа «полезных». Он, тем не менее, продолжал рассказывать о «старушке-Монике», а женщин такого типа Венеция в прошлом старательно избегала. Ей нравились остроумные и занимательные женщины, вроде Барбары Кин, которые работали и имели цель в жизни. А Моника относилась к тем, кто не имеет перед собой никакой цели и всю жизнь проводит в погоне за мужчинами. Майк подтвердил с ухмылкой на губах, что она жила с двумя мужчинами после смерти мужа, а сейчас начинает новую интрижку. Выходить замуж она не торопится, так как деньги у нее есть, а с браком подоходные налоги резко возрастают, что, разумеется, ее не устраивает.

– Нет, – беззаботно закончил Майк, – что-то есть во всех этих разговорах про житье в грехе. Я удивлен, что джентльмены от церкви, которые управляют нами, ввели такой драконовский налог на священный институт брака.

Венеция отстранилась от мужа. Она с улыбкой взглянула на него, ее сердце быстро забилось, а щеки зарделись.

– Твоя знакомая, Моника, по-видимому, забавная женщина, дорогой, если такие, как она, забавляют тебя.

– Еще как забавляют, – расхохотался Майк. – Жаль, что ты не познакомилась с ней до ее отъезда на Бермуды.

– Несомненно, она очень богатая, если может себе позволить в отличие от нас отправиться под Новый год на Сент-Мориц.

– О, моя сладкая, разве мы вдвоем не наскребем денег?

– Ты не считаешь, что неплохо сначала оплатить кое-какие твои счета, дорогой?

Майк хотел было упрекнуть жену в том, что она любит читать нотации, а это отдает занудством, но сдержался, понимая, что она абсолютно права. Привыкший к полной свободе передвижения и к получению всего того, что он хотел от жизни, ему, по его собственным словам, приходилось прибегать к различным «хитростям». Нет, так легко он не покорится своевольной супруге. Венеция, конечно, всегда вела упорядоченный образ жизни. Он все прекрасно понимает и даже восхищается ею, но лишать себя удовольствий он никому не позволит.

И Майк пустился в пространные объяснения того, как хорошо они проведут время на Сент-Мориц в обществе Моники Теллевер. Организовывая такое дело, Моника постарается собрать весь цвет, всех тех, кто помешан на лыжах, и почему бы Венеции не попробовать свои силы в спорте?

– Я поеду только при одном условии, Майк – пустилась в атаку она, – если мы берем с собой Мейбл. Почти все летние каникулы она провела с бабушкой, и я хочу, чтобы на Рождество она была со мной.

Молчание. На каменном лице медленно ожили веселые глаза, и он сказал:

– Я не думаю, что это хорошая идея. Для такого рода компаний она еще очень молода.

– Какого рода?

– Ты знаешь, что я имею в виду. Там будет Моника со своим новым хахалем, и в письме она говорит, что с ней отправится ее кузен, Робин Гантер, и…

– Ты говоришь о майоре Робине Гантере, который только что развелся с женой и женился на кинозвезде из Голливуда Вики Дорн?

– Да, – кивнул головой Майк, – он самый. Между прочим, служит в Гренадерском гвардейском полку.

– Ты же говорил, что он «служил». Майк поднял брови и ответил:

– О, кое-кто из узколобых собирается его отчислить оттуда.

– Майк, – раздельно спросила Венеция, – по-твоему, это узколобость – презирать того, кто оставляет чудесную жену – а я, кстати, знаю ее, такие встречаются на миллион одна – с тремя маленькими детьми в тот момент, когда они больше всего в нем нуждаются? К тому же, сыновьями.

И все ради пустышки, Вики Дорн, у которой ничего нет, кроме роскошной пары ног!

– Дорогая, – нахмурился Майк, – ты устанавливаешь прямо какие-то монастырские правила поведения.

Эмоции, долго сдерживаемые Венецией, наконец, выплеснулись наружу:

– Не издевайся над этим, Майк. Мы просто говорим на разных языках. Я привыкла общаться с людьми совершенно другого сорта. Ты можешь любить тех, кто постоянно меняет жен и мужей, никогда не платит по счетам и считает это за доблесть. Но я не такая, как они. И не собираюсь меняться.

Она заметила, как краска прилила к его лицу, и поняла, что муж не на шутку разгневан. Ну и пусть! Тем же решительным тоном она продолжала:

– Ты совершенно прав, говоря, что Мейбл не место среди этого сброда. Таким образом, я забираю назад свое предложение. Пожалуйста, не протестуй. Я тоже отказываюсь от этой компании.

– Понятно, – мрачно произнес Майк. – Стало быть, если мои старые друзья недостаточно хороши для тебя и твоей дочери, я лишаюсь удовольствия покататься с ними на лыжах.

– Не будь смешным! – воскликнула Венеция. – Никакие они тебе не друзья, и ты сам прекрасно знаешь это.

– Моя дорогая Венеция, позволь мне самому решать. Когда я женился на тебе, я не предполагал… я не хочу, чтобы моя жена диктовала мне, с кем я должен знаться, а с кем – нет, или куда я могу ехать, а куда не могу.

Венеция побелела, как полотно. Прежде ничего подобного она не слышала. Она стояла ошеломленная, объятая страхом. Слова, сказанные в сердцах, не всегда легко забываются. И очарование их любви может оказаться под угрозой.

Она сделала над собой усилие, стараясь сохранять благоразумие.

– Майк, я ничего не хочу диктовать тебе… поверь, честное слово. И нет смысла смешивать наших друзей таким образом. Но, безусловно, женщину вроде Моники Теллевер и мужчину вроде майора Гантера не приняли бы во многих домах.

– Викторианская болтовня, моя дорогая.

– Пусть так. Значит, я викторианка, и горжусь этим.

– Послушай, Венеция, не будь ребенком. Ты всегда охотно принимала массу людей и у тебя широкие взгляды. В чем сейчас дело?

– В том, что мои взгляды широки до определенной степени. И я не хочу знать твоих друзей, вот и все.

– Ты уверена, что это не объясняется материнским беспокойством за маленькую Мейбл? – прищурясь, спросил он.

Венеция снова вспыхнула и голосом, полным сарказма, ответила:

– Ее тоже нельзя сбрасывать со счетов.

– Я всегда знал, что этот ребенок будет обузой, – бросил Майк, садясь на диван.

– Как ты смеешь! – воскликнула Венеция, гневно сверкая глазами.

– О, перестань, дорогая. Не спускай на меня собак. Со мной это не пройдет.

– Как ты смеешь, – повторила она, – называть мою дочь обузой? Она этого не заслуживает. Нельзя быть таким грубым и злым.

– Извини, если обидел тебя, – сказал он, отводя глаза.

Он больше, чем обидел, подумала она. Он уничтожил нечто, что было мило и дорого моему сердцу.

– Майк, – тихо проговорила она, – ради Бога, давай не будем так говорить… это ужасно.

– Сама начала. Ты оскорбила моих друзей.

– Их можно оскорбить?

– Ну вот, опять за старое, – сказал он, взмахивая рукой.

– Эта женщина, Моника Теллевер, для тебя значит больше, чем мой ребенок? – спросила Венеция, – Этого я не говорил.

– Все же ты обидел меня и назвал мою дочь обузой лишь потому, что я не принимаю приглашения леди Теллевер.

– Видишь ли, с твоей стороны довольно неучтиво с ходу отвергать приглашение, когда тебе прекрасно известно, как мне хочется поехать.

Она уставилась на него, не веря своим глазам; его себялюбие не знало границ.

– Проклятье! – зло пробормотал он. – Как знаешь. Я напишу ей и скажу, что все отменяется.

– Ты всегда можешь поехать один, если хочешь, – сказала Венеция, взяла книгу, лежавшую на столе, и направилась к двери. Ее трясло. Она была шокирована тем, как быстро пустяковое недоразумение переросло в перебранку. Да, в самую настоящую перебранку… бессмысленную, полную ненависти ссору между двумя людьми, которые отказываются понимать один другого и пытаются «достать» оппонента бесплодными упреками.

Майк встал. С одной стороны, он был взбешен тем, что Венеция отвергла его план отдыха в горах. С другой, у него и в мыслях не было огорчать ее. По-своему он продолжал любить ее и не хотел терять. Он поспешно бросился за женой и взял ее за руки.

– Послушай, дорогая, подожди… Не убегай в таком состоянии. Прости, если я сказал что-то для тебя оскорбительное… пожалуйста! Это все из-за Сент-Морица. Уверяю тебя.

Она молча посмотрела на мужа. Чем дольше она жила с Манком, тем все больше удивлялась его необычайной незрелости. То, что он рисковал потерять ее расположение, пренебрежительно отозвавшись о Мейбл из-за того, что она не согласилась ехать в Сент-Мориц, казалось ей чудовищным и вместе с тем, достойным жалости. Она тряхнула головой, слушая этот ласковый и умоляющий голос.

– Не уходи. Давай поговорим, дорогая, не будем ссориться. Мне в самом деле наплевать на эту Монику, и если не хочешь, то не будем приглашать ни ее, ни Гантера.

Слишком поздно, подумала она. Он сделал ей больно, и даже ни о чем не догадывается.

– Давай поговорим, – простительным тоном продолжал Майк. – Не сердись на меня.

Венеция была непреклонна. Он обнял ее и попытался поцеловать, но она уклонилась от его губ, сказав:

– Меня огорчило то, как ты отозвался о Мейбл. Прошлым летом она так старалась держаться от тебя подальше. Я не думаю, что она вообще как-то вмешивается в твою жизнь, и потом тебе нравилось с ней шутить и кататься на лошадях. Я не понимаю, за что ты невзлюбил ее.

– Да люблю я ее, люблю, – с тревогой произнес Майк, видя, как глубоко обижена Венеция. – Она маленькая милая девочка и, конечно, она мне нравится. Все дело, наверное в том, что я хочу, чтобы ты принадлежала только мне одному. Боюсь, из меня плохой отчим… я не тот… ты понимаешь?

Она понимала. Она понимала это еще до того, как вышла за него замуж. Ее предупреждали и мать Джефри, и Герман, и Барбара, что дочь может оказаться препятствием в их совместной жизни, но, охваченная безумной страстью к этому веселому и молодому мужчине, она, подобно страусу, зарыла голову в песок, твердя, что все будет хорошо, что она сумеет обойти любое препятствие.

Майк, кажется, искренне раскаивался в содеянном. Он очень переживал, что доставил ей огорчения. Но его уверения в любви к Мейбл так расходятся с тем, что он говорил совсем недавно.

– Уверяю тебя, мне не хочется в Сент-Мориц. Это был всего лишь каприз, – заявил он.

Венеция сдалась. Она устала, была подавлена, а он так крепко держал ее и целовал с такой страстью, что она не могла не оттаять. Но забыть… нет, не все так просто.

Майк спал, забывшись счастливым сном младенца, которому простили его прегрешения. Но Венеции, обуреваемой беспокойством, не спалось, и она размышляла над тем тернистым путем, что лежит перед ней. Она была уверена, что этот вечер еще повторится. У Майка так быстро меняется настроение. Перед тем, как заснуть, чего он только не обещал сделать для Мейбл на Рождество. Но в глубине души Венеция сделала для себя однозначный вывод: чем меньше он будет что-то делать для Мейбл, тем лучше.