"Слезы в раю" - читать интересную книгу автора (Доналд Робин)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Скованная приступом внезапно нахлынувшей злобы, Кэндис неподвижно лежала на узкой кровати. Но оказалось, что справиться со злостью было куда проще, чем суметь пересилить страх; злость вытеснила страх, и теперь она чувствовала себя свободной от его болезненного и парализующего гнета.

Отныне она будет пить воду только из-под крана в ванной комнате, подставляя сложенные ковшиком ладони. Но когда животворное чувство злости вдруг исчезло, уступив место ужасающей безнадежности, заброшенности и ощущению совершенного по отношению к ней предательства, из-под плотно сжатых ресниц по ее щекам беззвучно покатились слезы. Совсем раскисла от этой жалости к себе, строго сказал ей внутренний голос. Тоже мне, расхныкалась.

Она дремала, когда принесли ужин; она слышала какое-то легкое движение, пока кто-то ставил на пол поднос с едой, но не успела она встать с кровати, как ее надзиратель скрылся.

Ужин состоял из салата, великолепно приготовленного омлета и кувшина апельсинового сока. Злорадно поглядывая на кувшин с соком, она заставила себя съесть принесенный ужин, а потом вылила сок в раковину в ванной комнате.

Выходя оттуда с пустым кувшином в руках, она увидела, как в комнату бесшумно вошел Сол.

Еще до ужина она обернула себя простыней. Получилось что-то наподобие сари. Правда, это слегка сковывало ее движения, но зато было гораздо лучше, чем ходить совершенно голой. Мрачный, как Люцифер, он стоял среди этих голых стен и переводил взгляд сузившихся внимательных глаз с кувшина на виноватое лицо Кэндис. Увидев его, она почувствовала, как внутри у нее словно спустили курок.

Не соображая, что делает, она с размаху швырнула кувшин прямо в него, чудом не угодив ему в лицо. Он едва успел увернуться. Только он отскочил, как она набросилась на него, дико размахивая кулаками и в слепой ярости стараясь попасть коленом в пах — один из самых надежных способов, которым можно обезвредить мужчину.

Он двигался по комнате быстро и ловко, как кошка, и, не принимая в расчет, что перед ним миниатюрная женщина, крепко схватил ее за плечи, ловко сбил с ног, бросил на кровать и налег сверху с такой силой, что из ее груди с шумом вырвался воздух. Но она не сдавалась и продолжала яростно отбиваться, хотя каждый вдох давался ей с трудом, причиняя нестерпимую боль. С искривленным в злобной гримасе ртом, она боролась с ним дико и яростно, чувствуя, как ощущение совершенного по отношению к ней предательства и острая ноющая боль утраивают ее силы. Она впилась зубами ему в плечо, и он, злобно выругавшись, резко закинул ей голову назад. Шея ее болезненно выгнулась, но он с силой надавил на нее локтем, почти перекрыв доступ воздуха. Она заплакала. Губы ее беззвучно двигались, потемневшие от злости глаза дико сверкали на смертельно бледном лице.

— Прекрати! — процедил он сквозь зубы.

Он слегка отпустил свой тяжелый, как свинец, локоть, и она смогла вобрать немного воздуха в свои измученные легкие. Локоть снова опустился ей на шею, но давил уже не с прежней силой, а чуть тише. Вжатая тяжестью его тела в матрас, она лежала в мрачной неподвижности, ловя губами воздух.

— Вот так-то лучше, — сказал он все тем же гробовым голосом. — А теперь давай ответим на несколько вопросов. Итак, почему ты оказалась здесь?

— Потому что это вы, черт возьми, затащили меня сюда.

— На Фалаиси.

Взгляды их скрестились в немом поединке. Глаза его горели непримиримым, холодным огнем, словно бушующее голубое пламя в глубине алмаза.

— Я приехала сюда в отпуск.

Этот ответ ему явно не понравился. Локоть сильнее начал давить на горло, пока в глазах ее не мелькнул испуг.

— Говори правду, маленькая дрянь! Ты оказалась здесь, чтобы войти в контакт со Стефани, да?

Он слегка отпустил локоть, но лишь настолько, насколько это было нужно, чтобы она смогла заговорить.

Всхлипывая, она судорожно перевела дыхание и утвердительно кивнула, наблюдая за ним сквозь вздрагивавшие ресницы. Дикая ярость перекосила это сильное, волевое лицо, не оставив и следа от той сдержанности, которая, как она считала, была его неотъемлемой чертой. Лицо его налилось кровью, а потом, несмотря на загар, смертельно побледнело.

Вжавшись всем телом в кровать, она в какое-то мгновение подумала, что сейчас он убьет ее. Словно маленький зверек в лапах хищника, у которого остался последний шанс сохранить свою жизнь, она затаила дыхание и, напрягшись всем телом, стала ждать своей участи.

Сумев подавить вспышку ярости, он овладел собой. Его холодное самообладание пугало ее гораздо больше, чем животная сила его злобы.

— Так почему же? — зловеще прошептал он. — Зачем тебе понадобилось знакомиться с ней? — Не услышав ответа, он со злобой сплюнул. — Отвечай, черт возьми, иначе я не остановлюсь ни перед чем, чтобы заставить тебя заговорить, и меня не будут мучить угрызения совести.

Охвативший ее ужас не давал ей вымолвить ни слова, язык не слушался ее. В момент их яростной схватки простыня соскользнула с нее, и теперь она лежала под ним совершенно голая. По выражению ее лица он легко догадался, о чем она сейчас думала. Он снова грубо выругался и ледяным тоном произнес:

— Я не дотронусь до тебя, даже если на этой планете ты останешься единственной женщиной, маленькая лживая тварь! Есть и другие способы, которые сумеют заставить тебя заговорить, дрянь! Что тебе понадобилось от Стефани?

— Она моя сестра, — с трудом выговорила она.

Он мог ожидать всего чего угодно, но только не этого. Последовала долгая, мучительная пауза, во время которой он пытался осмыслить услышанное. Она видела это по его лицу, на котором вновь появилось выражение дикой черной злобы.

— У нас одна мать, — в испуге затараторила она. — Я родилась за год до того, как она вышла замуж за отца Стефани; меня удочерили другие люди. Когда я выяснила, кто была моя мать, я узнала и другое: после того, как она вышла замуж, у нее родилась дочь, а после того, как моя мать и ее муж ушли из жизни, ребенка удочерили какие-то родственники в Европе. — Она судорожно проглотила слюну. — Узнать, кто были эти родственники, не составило большого труда. Когда я навещала могилу моей матери, я разговорилась с местными жителями, которые знали, что отец Стефани был братом вашей матери.

Охватившая его ярость, кажется, слегка утихла. Пристально глядя ему в глаза, которые сейчас были так близко, что у нее закружилась голова, она подумала: все сказанное ею было для него настолько неожиданно, что ему понадобится время для того, чтобы это осознать.

— Я не знала, известно ли ей о том, что ее удочерили, — осторожно заговорила она, — поэтому не могла написать ей, и, кроме того, я хотела увидеть… я… — Ее голос сорвался.

Он резко встал и, казалось, стоял так целую вечность, глядя на нее, распростертую на кровати, так, словно видел ее впервые. Затем он резко повернулся и, сотрясаемый изнутри искавшей выхода энергией, стал мерить шагами комнату, думая о чем-то своем. От окна к стене и обратно. Она схватила простыню и потянула ее на себя, чтобы наконец прикрыть свою наготу. Потом она легла и лежала тихо и неподвижно, пытаясь осторожно проглотить слюну, прикрывая рукой свое измученное горло.

— Почему ты не связалась со мной?

Она закусила губу.

— Когда я узнала, кто ее забрал, я пришла в ужас. Я не была уверена, захотите ли вы знать об этом, и не представляла, как с вами связаться. Вы даже вообразить себе не можете, насколько трудно найти о вас хоть что-нибудь. В библиотеке, где я работаю, я имею доступ к самым разным источникам информации, но даже в этом случае все, что мне удавалось найти, я черпала в основном из колонок светских сплетен. Так что вам прекрасно удается держаться в тени. И… и еще я испугалась. Боюсь, что вы плохо представляете себе, насколько подавляюще действует на других мысль о вашем богатстве и могуществе.

Она говорила хриплым шепотом, и несколько раз голос ее прерывался. Ей было больно глотать, и она старалась делать это очень осторожно. Брови его были нахмурены, лицо мрачное и отстраненное, а взгляд безразлично скользил по ее маленькой, напряженной, съежившейся фигурке.

— Если бы ты написала письмо, оно бы непременно нашло меня.

— А если бы вы решили, что это будет плохо для Стефани? Тогда вы сделали бы все, чтобы я и близко не подошла к ней.

— Да, наверное.

— Значит, я поступила правильно, что обошла вас и ничего вам не сообщила, — с негодованием воскликнула она охрипшим голосом и села на кровати. — Но, какие бы ошибки я ни совершила, вы не имели права так обращаться со мной.

— Почему же не имел? — И в глазах его сверкнула злоба. Губы его сжались в тонкую линию, желваки играли. — Ты, глупая…

— Не смейте! — Она рванулась с кровати и гордой поступью пошла на него. Простыня волочилась за ней по полу. — Вы достаточно оскорбляли меня, хватит, благодарю. Я не глупая…

— Ну тогда наивная. Настолько легковерная и неопытная, что тебе и в голову не пришло, что я сразу же заподозрю любого, кто попытается завязать с ней знакомство?

— Это почему же? — произнесла она с величайшим презрением. — Уж не потому ли, что любой из тех, кто знакомится с вами, по-вашему, непременно чего-то от вас хочет?

Взгляд его стал острым как лезвие бритвы.

— Да, ты абсолютно права. И, прежде чем так высоко задирать свой хорошенький носик, признайся, что и тебе было от меня кое-что нужно. Тебе была нужна моя сестра. И для того, чтобы заполучить ее, ты была готова даже на такие вещи, которые на самом деле и не хотела делать, например слегка поиграть в любовь с братом своей сестры.

От удивления она раскрыла рот, и, прежде чем успела ему возразить, он быстро направился к двери.

— Стойте! — закричала она резким, срывающимся голосом. Но он решительно закрыл за собою дверь.

— Я, разумеется, должен буду проверить все, что ты мне здесь сказала, поэтому до тех пор, пока я не смогу убедиться в достоверности твоих слов, ты останешься здесь, — сказал он из-за двери.

В приступе дикой ярости она бросилась на дверь, в бессильной злобе колотя в нее кулаками. Но через минуту, овладев собой и почувствовав полное изнеможение и ком в горле, она бессильно опустилась на кровать, немигающим взглядом уставившись на свои голые ноги. Мысли ее бешено неслись по одному и тому же кругу.

Через полчаса после того, как она приняла душ и закуталась в простыню, в дверь постучали. Она подозрительно посмотрела на дверь и была уже готова разразиться новой злобной тирадой, когда на пороге появилась Айлу со свертком в руках.

— Ваша одежда, мадам, — сказала она бесцветным голосом.

Кэндис была настолько поражена ее приходом, что так и стояла с открытым ртом, пока Айлу не скрылась за дверью. Затаив дыхание и все еще опасаясь, что это всего-навсего жестокая шутка, она подергала ручку двери. Дверь открылась. Несколько секунд она колебалась, готовая бежать отсюда прямо в чем есть. Но, хорошенько подумав и подключив изрядную долю здравого смысла, она все-таки натянула на себя одежду, забыв о том, что дверь оставалась наполовину открытой. В одно мгновение натянула сарафан и сандалии и помчалась к выходу. Сердце ее бешено колотилось.

Дверь выходила в узкий коридор, заканчивавшийся широкой дверью, ведущей в другой коридор, который делил дом пополам. Она не знала, как ей поступить. В доме стояла полная тишина, не было никакого намека на присутствие в нем людей. Решительность и пренебрежение к опасности расправили ее плечи. Она бесшумно подошла к широкой двустворчатой двери и пошевелила ручку.

Дверь не поддавалась. Кэндис в отчаянии закусила губу, уставившись на цветные витражи и со злорадством размышляя о том, что скажет Сол, если сейчас она возьмет со стола вот эту великолепную бронзовую скульптуру и запустит ею прямо в стекло.

Много чего скажет, но вряд ли что-нибудь хорошее, злорадно подумала она, удерживая себя от подобной выходки. Если она хочет иметь возможность хоть как-то общаться со Стефани, то, пожалуй, лучше всего вести себя более цивилизованным образом.

Однако никто, наверное, не будет возражать, если она немного осмотрит дом. Решительно сжав губы, она вошла в первую дверь направо.

Это был дом в колониальном стиле, построенный, очевидно, в конце прошлого века, — с высокими потолками, огромными окнами, выходящими на террасу и закрытыми сейчас ставнями от нестерпимой жары. Комнаты, что оставались не заперты, как, видимо, и те три, что сейчас оказались закрыты, были изысканно обставлены мебелью в викторианском и современном стиле. Полы из какой-то твердой породы дерева были до блеска натерты, окна и двери на веранду закрыты легкими ставнями, запертыми на ключ.

Однако здесь она чувствовала себя такой же пленницей, как и в той маленькой комнатке, служившей, по всей вероятности, спальней для прислуги. А Айлу, заполнявшая собою все небольшое пространство кухни, оставалась ее надсмотрщиком. Она односложно отвечала на вопросы, которые пыталась задавать Кэндис, и из ее ответов нельзя было извлечь ровным счетом никакой информации. Некоторые же она попросту пропускала мимо ушей.

Кэндис дрожала от закипавшей в ней злобы, но, стараясь сдерживать себя, даже съела обед, приготовленный для нее Айлу. Горло уже не так болело. Сол знал, как нужно давить, получая максимальный эффект и причиняя минимальный ущерб. Успокоительное, должно быть, продолжало действовать, так как после обеда она почувствовала, что зевает и что глаза у нее слипаются. Никакая сила не могла бы заставить ее вернуться в ту комнату, которая еще совсем недавно была ее тюрьмой, и, продолжая спорить с собой о том, что же ей все-таки делать, она не заметила, как уснула на диване в гостиной.

Когда Сол появился в дверях, он застал ее в самом неприглядном виде: заспанные глаза, маленькое разрумянившееся со сна личико в обрамлении растрепавшихся волос, растерянный взгляд. Смущенно прикрывая колени, она даже улыбнулась ему, совершенно не подозревая о том, что лиф сарафана сбился на одну сторону.

Застыв на пороге, он бросил пылающий взгляд на ее лицо, шею. Смутившись, она опустила глаза и увидела свою обнаженную грудь с бледно-розовым ореолом соска. Чувствуя, как краска стыда заливает ей щеки, она вздрогнула от неприятного ощущения своего торчащего соска и, поспешно поправив лиф, резко спросила:

— Подглядываете?!

— Подглядываю, — мягко подтвердил он. — Я любопытный. А вы меня ждали?

— Нет, не ждала. Я спала.

Он вошел в комнату. Выражение лица — презрительно-насмешливое, глаза — непроницаемые.

— Это не имеет значения. Я пришел сказать вам, что проверил те объяснения, которые вы дали мне по поводу вашего приезда сюда.

— Благодарю вас, — сказала она с притворной любезностью. — Вы даже представить себе не можете, как я рада это слышать, какой камень свалился с моей души.

— Так что теперь, — продолжал он, не обращая внимания на ее тон, — мы должны решить, что с вами делать.

Глаза ее презрительно сузились.

— Неужели? — промурлыкала она все тем же притворно-сладким голосом. — Я скажу вам, что нужно делать. Прежде всего вы отпустите меня. А потом будете извиняться.

Ей не понравилось, как он улыбнулся, вернее, то, как он окинул взглядом все ее тело. Но тон, которым он произнес следующую фразу, просто взбесил ее.

— Извиняться должны вы, а не я. Вы доставили мне массу хлопот, заставили сбиться с ног всю нашу службу безопасности, сам я находился на грани риска, готовый совершить преступление, и все из-за того, что вы повели себя так неразумно и не сказали мне, почему вы хотите увидеть Стефани.

— У вас чертовская выдержка. — Она вскочила с дивана, оглядывая прекрасное убранство гостиной. — Может быть, выйдем на воздух? Я здесь просто задыхаюсь.

— Я не возражаю, — кивнул он.

Резко и неожиданно, как это бывает только в тропиках, на землю опустились сумерки. Высоко в небе светила луна. Стоя на веранде и жадно вдыхая прохладный вечерний воздух, она огляделась по сторонам. Все тот же холмистый ландшафт, далеко внизу виднелась лагуна, по неподвижной глади которой, как упавшие на землю звезды, двигались вышедшие на ночной лов рыбаки.

— Зачем? Это все, что я хочу знать, — голос ее звучал зло и требовательно, а по телу пробегала дрожь. — Зачем вам понадобилось похищать меня, везти сюда и до смерти напугать, заперев почти как в тюремной камере?

— Потому что мы не знали, что у вас на уме.

— Но вы даже не спросили меня об этом. Почему? Что натолкнуло вас на мысль, что я не просто туристка?

— Какое-то внутреннее ощущение, — медленно выговорил он после некоторой паузы. — И Джил, и я — мы оба это чувствовали. Было видно, что вы… что вам не дает покоя какое-то сильное чувство. И мы нисколько не сомневались, что ваш обморок тогда, во время нашей встречи, был притворным — вы даже не побледнели. И Джил, и я, мы оба заметили, что ваше внимание было целиком поглощено Стефани, и это только усилило нашу подозрительность.

— Почему?

— Потому что большинство женщин, пытающихся завязать со мной знакомство, видят только меня, — огрызнулся он.

Он ждал, что она на это скажет, но она промолчала.

— А когда вы оказались возле моего дома и поведали мне какую-то совершенно невразумительную историю, я уже забеспокоился не на шутку. Я попросил человека из службы безопасности следить за каждым вашим шагом, отправил Лидию домой, Стефани в более безопасное место, а сам вытащил вас на прогулку, чтобы не оставлять одну. В это время Джил, мой верный компаньон, ни на минуту не выпускал вас из виду на тот случай, если объектом вашего интереса — из-за денег ли или по какому-то террористическому замыслу — являюсь я сам.

— Удивительно, — вырвалось у нее непроизвольно, — вы производите впечатление человека, который сам в состоянии позаботиться о себе… я имею в виду…

— Я понимаю, что вы хотите сказать, и обычно моя охрана не сует нос в мою личную жизнь. Так вот, пока вы, я и Джил проводили столько времени вместе, начали вырисовываться некоторые детали вашей жизни. Это было интересно. Детство, когда не один раз вам пришлось пережить предательство, бурные годы учебы в средней школе, где ваши способности дали вам право получить университетскую стипендию; потом два мятежных года в университете, не отличавшихся большой дисциплинированностью или усердием с вашей стороны. И вот вы бросаете учебу и проводите год где-то вдали от Новой Зеландии, но где, не знает никто. Тот самый год, о котором вы так уклончиво говорили, когда я пытался спросить вас об этом в машине по дороге сюда.

Она пристально посмотрела на него.

— А какое, собственно, это имеет отношение ко всему?

— Да просто это как раз тот год, когда след ваш теряется. Именно его вы могли провести в каком-нибудь лагере, изучая все эти чертовские штуки, которые обязан знать каждый член террористической организации.

— Я провела этот год, путешествуя по Европе и Англии, останавливаясь в студенческих общежитиях, — холодно сказала она.

Рот его искривился в недоверчивой усмешке, но голос звучал ровно, холодно и совершенно серьезно.

— Ну и, кроме того, во всем этом, конечно, сыграли свою роль дошедшие до нас сведения о том, что готовится покушение на Стефани. Мы терялись в догадках: что это — сплетни, не имеющие под собой никаких оснований, или за этим стоят неопровержимые доказательства? А пока мы до конца не разобрались во всем, мы не могли терять бдительность.

Лицо ее покрыла смертельная бледность.

— Какое покушение? Что вы имеете в виду? — отрывисто спросила она.

— Ее собирались похитить. — Страшные эти слова зловеще прозвучали во влажном вечернем воздухе. — Такое бывает, Кэндис. Знаете ли вы, как умерли мои родители?

Она кивнула.

— Да, они погибли в авиакатастрофе.

— Да, это мы хотели, чтобы все так думали. На самом деле они были похищены террористами, которые требовали за них огромную сумму денег. Больше того, они хотели, чтобы фирма Джеррардов вышла из состава участников правительственного договора, что должно было дестабилизировать экономическое положение в одной из южноафриканских стран настолько, что страна оказалась бы на грани правительственного переворота.

В лице ее не было ни кровинки, глаза стали огромными от ужаса. Его ровный голос и непроницаемое выражение лица действовали еще хуже, чем любое, самое бурное проявление эмоций.

— Что же было дальше? — охрипшим от волнения голосом спросила она.

— Надеюсь, вам больно будет услышать об этом. Они погибли. Но и террористы погибли все до единого благодаря блестящей, самоотверженной работе службы безопасности Джеррардов, которой помогали правительственные учреждения нескольких стран. После того как был вскрыт этот гнойник, вряд ли найдутся охотники все повторить сначала, но всегда существуют фанатики, свято верящие в то, что именно они сумеют довести дело до конца. Если бы такое произошло и они бы схватили меня, то Джеррарды оказались бы во власти такого правления, которое по своему упрямству и непримиримости может сравниться только со мной. И скорее позволят погибнуть мне, чем будут рисковать всей организацией. Но если бы они похитили Стефани, мне кажется, я бы принял все их условия, только бы сохранить ей жизнь.

Ей стало холодно, по телу пробежал озноб.

— Но ведь вы… вы не могли поверить в то, что я сделаю… что я могла бы сделать такое, правда? — прошептала она.

— Так как мы ничего не знали о вас, мы не знали, что у вас на уме, — со злостью ответил он. — А если бы вы действительно оказались террористкой или похитительницей? Я не хотел своими действиями вызывать вашу подозрительность, пока мы не установим, на кого вы работаете. Обсудив все это со своей службой безопасности, я решил, что самым лучшим в такой ситуации будет изолировать вас до тех пор, пока мы не получим интересующую нас информацию. Этим объясняется тот несколько мелодраматичный способ, которым я заманил вас сюда, и то, почему все это время вам давали успокоительное и снотворное. Я не хотел, чтобы вы имели возможность с кем-либо общаться.

Она должна была полностью осознать то, что он ей сказал, выбросив из головы все остальное, чтобы к тому моменту, когда она вновь обретет способность чувствовать, ей было бы легче справиться с болью.

— Значит, вы подозревали меня с самого начала? — спросила она каким-то чужим, слабым голосом. — Я бы хотела знать это.

— Когда мы поняли, что вы намеренно подстроили нашу первую встречу, нам показалось это настолько подозрительным, что мы стали следить за вами. Мы не были убеждены, что вы что-то замышляете, до тех пор, пока вы не приплыли к моему дому на катамаране, к тому же нам стало известно, что вы приехали сюда как туристка и как туристку вас должны были предупредить о том, что высаживаться на этом берегу нельзя. Когда вы плыли на катамаране, за вами велось наблюдение.

Холодным и равнодушным взглядом он наблюдал, как щеки ее заливает болезненный румянец, по всей вероятности ожидая, что она что-то скажет. Жгучее чувство стыда мешало ей говорить.

— Но тогда мы не знали наверняка, — продолжал он, — являетесь ли вы частью какого-то дьявольского плана, согласно которому кое-кто пытается заполучить Стефани, или же вы хотите использовать ее как орудие, с помощью которого вам удастся заарканить меня.

— У вас есть…

— Да, у меня есть власть и деньги, — сказал он каким-то спокойным, даже обыденным тоном, — а это величайшие в мире афродизиаки. Крупный счет в банке изрядно подогревает сексуальные чувства некоторых. Конечно, это было самым простым, но не самым правдоподобным объяснением, к тому же более тесное знакомство с вами доказало, что вас интересовала именно Стефани, а не я. Вы постоянно спрашивали о ней и были явно расстроены, когда узнали, что она гостит у подруги. А с какой готовностью вы согласились поехать со мной, едва я упомянул, что мы едем за ней.

— Я оказалась бездарной террористкой, — выпалила она, приходя в ярость оттого, что смогла так легко себя выдать.

— Пожалуй. Но ведь вы могли быть орудием, марионеткой, дурочкой, захваченной романтикой терроризма, — произнес он с холодным презрением. — Что касается другой версии, то, когда я попытался проверить вас своими поцелуями, стало совершенно ясно, что это не то, что вас интересует. Конечно, вы мужественно вытерпели их…

— Не будьте идиотом, — резко оборвала она.

Он осклабился.

— Я не добился того, чего добился сейчас, не желая тогда смотреть правде в глаза. Чувствовалось, что вы увлечены, но вас явно что-то сдерживало. Поэтому-то у нас осталась единственная, гораздо более неприятная версия, что вы являетесь частью какого-то неясного пока для нас заговора, цель которого — захватить Стефани. Может быть, даже не здесь. Тем более что похитить ее отсюда так, чтобы об этом не узнала добрая половина острова, почти невозможно. Ведь на Фалаиси у нас повсюду есть глаза и уши.

— Что ж, неплохо сработано, — резко сказала она.

— Это потому, что я здесь живу. Мы предполагали, что вы, возможно, хотите просто познакомиться с ней, завязать какие-то отношения, подготовить почву для дальнейшей дружбы, с тем чтобы потом, когда вы снова объявитесь, она уже полностью доверяла вам. Настоящее же похищение должно было произойти где-то совсем в другом месте, там, где обстоятельства будут складываться для вас более благоприятно. Когда мы пришли к такому мнению, я предпринял шаги для того, чтобы чем-то отвлечь вас, пока другие обыскивали ваш багаж и не спускали глаз со Стефани. Между прочим, вы были совершенно правы. Человек, который обыскивал вашу комнату, допустил оплошность. В следующий раз он будет умнее.

Тело ее пронзила какая-то щемящая боль, дыхание стало прерывистым, она едва удерживалась, чтобы не упасть, глядя на резкую, угловатую маску его лица.

— Но мы ничего не нашли, — продолжал он тем же спокойным, размеренным тоном. — Нам нужно было время, и самый простой способ выиграть его состоял в том, чтобы ненадолго вывести вас из игры. Вот так вы оказались здесь. Местные жители думают, что у нас с вами роман. Ни у кого не возникло никаких сомнений. Да и откуда? Я позаботился о том, чтобы как можно больше людей видели нас вместе. К тому времени, как мы вернулись с нашей морской прогулки, все уже дружно решили, что место Лидии занято.

— Значит, все было продумано вами до мельчайших деталей. — Она постаралась произнести это как можно более безразличным голосом.

Он пожал плечами.

— Я люблю Стефани и сделал бы все для того, чтобы уберечь ее.

Что ж, Кэндис могла это понять. Она дотронулась рукой до своего горла и еще больше побледнела. Но когда она поняла, что делает, тут же опустила руку и еще выше вздернула подбородок.

— Сегодня до обеда мы занимались проверкой того, что вы мне рассказали. — Он слегка пожал плечами. — К счастью для вас, все оказалось правдой.

Ее чувства сейчас были словно заточены на невидимом оселке, так остро она ощущала все в эту минуту. Она видела мужественные линии его лица, резко обозначившиеся в лунном свете, всей кожей ощущая легкое покалывание от его близости. Ноздри ее слегка вздрагивали, пытаясь уловить его запах, такой непередаваемо мужской, с легким ароматом туалетной воды. Он был сильнее тропических ароматов цветов, красного жасмина и гардении.

Она должна была бы ненавидеть его, но чувствовала, что вот сейчас она перешагнула через невидимую пропасть, преодолела пространство и время и оказалась на какой-то другой планете, перейдя в другое измерение, другой период существования. Позднее она поймет, что это произошло тогда, когда она почувствовала, что любит, а не просто, как раньше, повинуется какой-то слепой и могучей силе, притягивавшей ее к нему.

Но сейчас нужно было подумать о другом.

— А то, что угрожало Стефани, — спросила она настойчиво, — все эти разговоры, слухи или что-то там еще… Они все еще существуют? Она по-прежнему в опасности?

— Мы выяснили, откуда шли эти слухи. Их распускал наш бывший служащий, настроенный против нас из-за того, что был уволен. Он пытался любыми путями восстановить потерянный престиж и, шатаясь по барам, бросал дикие угрозы в наш адрес, обвиняя нас черт знает в чем. Мы бы и не обратили на него особого внимания, но он хвастался, что у него связи с какими-то радикальными группами. В общем, этот вопрос уже закрыт.

— А что вы сделали с ним?

Глаза его странно сверкнули.

— Его предупредили, и он все понял — когда трезв, он вполне разумный человек. — В тоне его слышалась легкая насмешка. — А почему это вас так взволновало? Вы подумали, что я убил его?

Она выдержала его пристальный взгляд.

— Вы же убили тех террористов, которые так жестоко расправились с вашими родителями?

Он ничего не ответил ей, но молчание было красноречивее слов.

Дрожа всем телом, она спустилась по ступенькам веранды и пошла по дорожке, ведущей сквозь густые заросли к крохотному ручейку. Сначала он тихо струился прямо у ее ног, а чуть дальше начинал журчать по камням маленьким водопадом. Очень скоро она была вынуждена остановиться, очутившись у края широкой ленты воды, неподвижной и блестящей, похожей при бледном свете луны на обсидиановую пластину. Прямо оттуда тонкой струей устремлялся к самому небу серебристый, словно луна, и тающий, словно туман, водяной шпиль. На мгновение он застывал там в неподвижности и потом снова мягко устремлялся вниз, превращаясь в тончайшую водяную пыль и открывая взору темную гладь маленького пруда.

— Какое чудо! — прошептала она и остановилась. — Откуда он здесь?

— Один из предков Чэпмена сделал его для своей любовницы. — Прямо за своей спиной она услышала его голос. — Она жила вон в том флигеле.

— Все это очень романтично, но почему она жила не в доме?

Он пожал плечами.

— В доме жила его жена, семья.

— Вот как!

— Что, не одобряете? — И его зубы насмешливо сверкнули.

— Да, — медленно произнесла она, — не одобряю. Я считаю, что свои обещания нужно выполнять.

— Согласен. Но, похоже, все они жили достаточно счастливо. Идите прямо по этой дорожке, она приведет нас как раз к этому флигелю.

Узкая дорожка, по которой могли идти только двое, огибала второй прудик, который был чуть меньше первого. На его поверхности в обрамлении круглых листьев плавали белые лилии, и острия их сложенных в чашечки лепестков указывали прямо в небо. Среди закручивавшейся в спирали воды мелькали золотые рыбки. Такой неподвижный, такой уединенный. Просто Моне в черных и серебристых тонах! Со всех сторон его обрамлял сад, благоухающий и захватывающе прекрасный, и только фонтан нарушал эту застывшую в неподвижности картину. Ломаная линия гор, заслоняющая собой звезды, казалась исторгнутой из чрева земли каким-то чудовищным катаклизмом.

Кэндис снова почувствовала дрожь. Он так и не ответил на ее вопрос, но почему-то его ответ был для нее сейчас очень важен. Она не стала его переспрашивать, пока они не вернулись на веранду. На этот раз он ответил ей, если это вообще можно было назвать ответом.

— Они погибли, оказывая сопротивление при аресте, — сказал он каким-то чужим голосом.

Но ей хотелось знать больше.

Она попыталась продолжить свой вопрос.

— Но это вы…

Нет, этого не стоило делать. С перекошенным бледным лицом он обрушился на нее со словами:

— Они били мою мать… даже сейчас я не могу…

— Простите меня. — Она бросилась к нему, обняла его, прижимая к себе с такой силой, на которую только была способна, и полным раскаяния голосом сказала: — Я не должна была спрашивать, прости меня, я виновата, Сол…

Он стиснул ее в своих объятиях. Словно не привыкший к такому открытому проявлению сочувствия, он пристально смотрел ей в глаза. Столько муки было в этом взгляде, что к глазам ее подступили слезы.

Она подняла руку и погладила его по щеке.

— Теперь все позади, — сказала она мягко. — Но я понимаю, почему ты верил, что не должен упустить ни одного шанса. Все в порядке. Я очень сожалею, что всколыхнула в тебе эти тяжелые воспоминания.

Он резко подался вперед, прижав ее к себе еще сильнее, и прикоснулся щекой к теплому шелку ее волос.

Она стояла, не шелохнувшись, гладя на неподвижное безмолвие водяных лилий и на шумящие струи фонтана. Налетевший с моря ветер сбил струю, и вода, падая, обвилась прозрачным шлейфом вокруг колонны. У нее перехватило дыхание. Ей показалось, что в тонком мареве водяных брызг она увидела серебряную радугу, призрачную и хрупкую, словно сон. Она почувствовала, что он тоже повернул голову и смотрит туда же, куда и она.

— Лунная радуга, — воскликнул он, пораженный не меньше ее этим изумительным зрелищем. — Я никогда раньше не видел такого чуда.

Ветер стих, шлейф воды беззвучно упал в прудик, и лунная радуга исчезла.

Слезы стояли у нее в глазах.

— Это было так прекрасно, так прекрасно… — повторяла она тихим, взволнованным голосом. — Спасибо за то, что ты привел меня сюда.

Он заглянул в ее восхищенное лицо, руки его слегка разжались, и волшебная сила этого мгновения — воздушного, прозрачного, призрачного, залитого лунным светом — превратилась во что-то столь же волшебное, но бесконечно земное — дикую дрожь желания, что призывает женщину к мужчине, мужчину к женщине.

Его жаждущий рот припал к ее губам, стараясь взять все, что она могла дать: свою силу, свою щедрость, свою готовность принять его сладкий плен.

Чувства, пережитые ею в эти последние минуты, должно быть, нарушили ее обычное равновесие, так как, несмотря ни на что, она пылко и страстно отвечала на его поцелуй. С обрывающимся, летящим в бездну сердцем она вдруг поняла, что не осталась в долгу перед этой отчаянной, рвущейся ей навстречу страстью. Потому что она любила.

Просто какие-то Ромео и Джульетта! «Она затмила факелов лучи!»

Она была права, что так боялась этого. Даже тогда, когда его губы снова искали ее рот, она знала, что это то, чего она боялась всю свою жизнь, — не сама страсть, не любовь, а то, как она ответит на это. С тех пор как ей исполнилось десять лет и она поняла, что осталась совсем одна, она оберегала от ран свое сердце. Она каким-то образом понимала, что способна на это всепоглощающее подчинение всех своих чувств, готовых затопить холодную логику ее рассудка, ее здравый смысл и ум, — как это было теперь, когда все тонуло, все терялось в огненно-сладкой патоке, медленно струящейся сейчас у нее по жилам.

— Как ты красива! — Голос его звучал глубоко и взволнованно, он был наполнен множеством тонов и оттенков, и, услышав его, она задрожала.

Нежность этого поцелуя потрясла и, словно на крыльях, вознесла ее ввысь. Он был другим, не похожим на предыдущие — невесом и обольстительно сладок. Расслабившись, она позволила этому магическому, колдовскому потоку разлиться по всему телу и, растворяясь в нем без остатка, вновь почувствовала, как губы его коснулись ее рта. Она подняла руки, ладони ее коснулись его гордой головы, пальцы скользнули сквозь упругую гущу его волос, приблизив его лицо вплотную к своему.

Оторвавшись от ее губ, он дрогнувшим голосом произнес ее имя. Потом он снова поцеловал ее, только теперь с дикой неистовостью страсти, когда его горячее желание взывало к ее желанию, и оба слились в пламени чувств, поглотившем их обоих настолько, что, когда он оторвался от ее губ, чтобы перевести дыхание, горло ее издало тихий, приглушенный звук, а глаза, смотревшие из-под медленно поднимающихся ресниц, мерцали тускло и темно, как два темных озерка, на ее ставшем необычно бледным лице.

Кончиком языка она дотронулась до своих губ и тут же спрятала его, почувствовав цепкий взгляд его прозрачных синих глаз. Горячие пятна на этих надменных скулах, пульсирующая жилка на виске — все подтверждало то, что подсказывала ей интуиция, доставшаяся ей от ее предков, — пора сказать нет и остановиться, пока не поздно.

Если она сделает сейчас шаг назад, он согласится с ее решением, но она никогда не узнает сладости любви с ним. Она опустила ресницы и склонила голову ему на грудь, благодарная ему за то, что он позволяет ей самой принять решение.

С тех пор как она поняла, что не только ее отец, но и ее мать предали ее, вся ее жизнь была основана на осторожности. Она никогда не позволяла соблазнить себя настолько, чтобы она могла испытать еще одну боль. Сейчас, словно пережив внезапное прозрение, она вдруг обнаружила, сколь многого лишила ее эта осторожность. Вместе с боязнью и болью разочарования она изгнала из своей жизни радость, желание и страсть. Сейчас в его объятиях, в этом сказочно красивом месте нерастраченный источник ее безрассудства, поток неведомой энергии, струящийся по всему ее телу, неожиданно вырвался на волю.

Он наклонился к ней и нежно прикусил губами мочку ее уха. Ощутив его теплое дыхание на чувствительных завитках и изгибах ушной раковины, она почувствовала, как тело ее пронзили миллионы крохотных электрических разрядов.

Она задохнулась, ловя губами воздух, а он тихо засмеялся. Смутно ощущая, что он тоже в плену у этой новой, неведомой ему страсти, и почувствовав себя смелее благодаря вырвавшимся наконец на свободу инстинктам, она встала на цыпочки и кончиком языка дотронулась до ямки у основания его загорелой сильной шеи.

Грудь его поднялась и резко опустилась.

— Ты понимаешь, что ты делаешь? — На этот раз голос его звучал совершенно серьезно.

— Да, — выдохнула она, и дыхание ее коснулось его влажной кожи там, где она ласкала его кончиком языка. — Айлу, — прошептала она, собрав последние остатки здравого смысла.

— Она ушла домой.

То, что случилось потом, было так же естественно, как висевшая в небе луна, как негромкая песнь льющихся струй фонтана. Таинственный, серебристый свет играл на их лицах, когда губы их слились в поцелуе. Но вскоре — и это было неизбежно — не все уже можно было выразить поцелуями. Он коснулся губами пульсирующей жилки у нее на шее, хрупкой округлости плеча. Он, должно быть, слышал, как она вздыхала, но он не мог знать, что для ее необученного тела его прикосновения были пьянящим вином, черной магией, сладким обжигающим пламенем. Она и не думала говорить нет, не хотела сдерживать ответную дрожь страсти, которая пронзала ее словно огненным трезубцем.

Его руки — уверенные и ласковые, безжалостные и неумолимые — прикасались сначала к ее плечам и наконец спустились к нежной округлости ее груди.

— Тебе нравится так? Скажи мне, как тебе нравится, Кэндис, и я дам тебе это. Все, я смогу дать тебе все, что ты хочешь.

Она не могла говорить. Слова спотыкались друг о друга, превращались в ничто, когда она смотрела в его мерцающие глаза, свет которых струился ей прямо в глаза, сжигая предрассудки и страх, заставляя ее отдаться во власть своей неутоленной, давно сдерживаемой страсти.

— Тебе нравится? — Его рука легко скользнула по ее груди к соскам, едва касаясь их, но она вдруг почувствовала в них такое странное тянущее ощущение и такую тяжесть, от которой подкашивались ноги.

— А так? — Он нагнулся, и его рот коснулся ее соска, горячего и влажного, сквозь тонкую ткань сарафана.

Она громко вскрикнула, а он улыбнулся спокойно и серьезно и сказал:

— Я вижу, что тебе хорошо.

Все вокруг кружилось в каком-то тумане. Она с трудом поняла, что он поднял ее на руки и перенес на подушки большого дивана.

Он снял рубашку, небрежно сбросил ее на пол и опустился рядом с ней. На какое-то мгновение она почувствовала древний, атавистический страх женщины перед хищным самцом. Она не отпрянула, но все ее тело напряглось, приготовившись к отпору.

Лицо его было почти сурово.

— Тебе достаточно сказать только одно слово. Я не насильник, — спокойно сказал он.

И она поняла, как глупы были все ее страхи.

— Прости меня, — сказала она и очень тихо добавила: — Мне нужно привыкнуть к тому, что рядом с тобой я такая маленькая! А ты, — она застенчиво улыбнулась, — стал вдруг таким большим.

Действительно, его элегантная стройность была обманчива. Она не могла отвести глаз от его широких плеч, которые, казалось ей, могли заслонить собой луну, от его рук, крепких мускулов груди, игравших под гладкой бронзовой кожей.

— Должно быть, временами жизнь может казаться очень страшной для такой маленькой женщины, как ты, — сказал он, играя завитком волос у ее виска, нежно и уверенно накручивая на палец теплый локон, словно ему нравилось ощущать кожей его шелковистость.

— Рядом с тобой мне ничего не страшно, — воскликнула она и поразилась, прочитав в его глазах полное понимание того, о чем она думала.

Глаза его сузились, он склонился над ней и поцеловал ее шею.

— Я имел в виду не только это, — ответил он, и его дыхание коснулось ее мягкой кожи. — На самом деле, я думаю, ты с таким же успехом можешь быть одной из самых опасных женщин, которых я когда-либо встречал. — Он помолчал, а потом добавил: — И я испытываю к тебе далеко не братские чувства.

Она коснулась пальцами его головы и почувствовала, как его рука скользнула у нее за спиной; губы его прижались к ее губам и вдавили ее в подушки. Запрокинув голову, она подставила шею его жадным поцелуям и снова тихо застонала. Доводы здравого смысла захлестнуло ощущение того, что она делает все правильно, что всю свою жизнь она ждала именно этого мгновения, этого человека. Не незнакомца, а свою вторую половину…

Скользивший по полу террасы лунный свет вначале освещал их медленное бесшумное движение навстречу друг другу, навстречу своей любви, но потом, когда он снял с нее сарафан, тактичная луна скрылась в облаках и оставила их в темноте. Затерявшись в чувственном тумане его рук и губ, Кэндис сладострастно следила за тем, как его темная голова склонилась к ее груди, а губы коснулись ее так нежно и легко, что она не смогла подавить тихий вскрик протеста и желания.

Мускулы у него на спине напряглись, пока он продолжал сладко мучить ее жаркими прикосновениями своего рта. Наслаждение пронзало ее сладкой болью, от которой груди ее налились, как бы прося еще и еще поцелуев, а тело, словно расплавленный жаром свечи воск, текло, таяло и стонало от дикого желания.

— Сол, прошу тебя. — Это должно было прозвучать как призыв к действию, но в голосе ее слышалась умоляющая нота, и это испугало ее.

Ее влажный сосок почувствовал его горячее дыхание.

— Прошу что?

— Прошу… помоги мне.

Он замер, словно пораженный ее словами, но, когда ее бедра сделали легкое движение ему навстречу, он наклонят голову и вобрал жадным ртом пульсирующий ореол ее соска.

Кэндис тихо вскрикнула, все тело ее замерло в неподвижности, и волна неизвестных ей доныне ощущений накрыла ее с головой, унося туда, где она могла погибнуть, и единственной надеждой на спасение был человек, который сейчас с такой колдовской чувственностью ласкал ее грудь.

Она стиснула руки, потом расслабилась и уступила, сдалась, отдавая ему гибкую нежность своего тела, весь свой огонь и страсть, которые она до сих пор держала взаперти. Мучивший ее кодекс боли и наслаждения, который она так долго соблюдала, был отброшен в сторону и предан забвению.

Ей предстояло испытать откровение, стать посвященной в вечную, как мир, и юную, как наступающий день, тайну, и все ее существо радовалось и торжествовало оттого, что именно этот человек, эта ночь, эта луна сошлись сегодня вместе, чтобы помочь ей воскреснуть.