"Слезы в раю" - читать интересную книгу автора (Доналд Робин)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Чувствуя, что краснеет, Кэндис поймала себя на том, что, забыв обо всем на свете, смотрит на Сола, не в силах отвести глаз, словно подвластных чьей-то чужой воле. На губах, готовое сорваться, дрожало какое-то слово, значения которого она еще не знала, но он улыбнулся так дерзко и торжествующе, что по его глазам она поняла, что он удовлетворен произведенным впечатлением.

Взгляд его был по-прежнему холоден. Доводилось ли ему хоть раз в жизни испытать чтото такое, отчего бы эти глаза осветились теплом? Страсть, радость, наслаждение? Или даже в такие минуты в них мерцал все тот же холодный огонь?

Он ничего не сказал ей, но она, двигаясь словно во сне, встала и пошла к нему. Глаза ее стали огромными и мерцали в полумраке комнаты. Мягкий, чувственный рот пунцово алел. Одетый в темную рубашку и брюки, плотно облегавшие его стройные ноги, он резко выделялся на фоне белой велюровой обивки кресла. Он сидел, небрежно закинув ногу на ногу. Если бы на его месте так сидел кто-то другой, она бы сочла эту позу неестественной, но у него она выглядела свободной и непринужденной. Когда она подошла совсем близко, он опустил ногу и откинулся в кресле. Что-то похожее на здравый смысл слабо шевельнулось в ней. Она остановилась, не решаясь подойти ближе, но он поймал ее за руку, притянул к себе и, не давая возможности вырваться, крепко сжал коленями ее ноги. Страх и волнение, которого она никогда прежде не испытывала, боролись в ней в эту минуту.

Все ее инстинкты, кроме одного, подсказывали ей, что нужно бежать, но этот, единственный, был сильнее всех остальных. Он удерживал ее, не давая пошевелиться. Сквозь дрожащие ресницы она смотрела в его жесткое, уверенное, красивое лицо, злясь на него и одновременно желая его, страшно опасаясь, что зашла уже слишком далеко и что ей никогда не выбраться из этой пропасти, которая разверзлась перед ней из-за ее слабости и темной силы его магнетизма.

Все это, подумала она с тоской, началось с той самой минуты, когда она увидела его в ресторане.

Он сидел неподвижно, ни один мускул на его лице не дрогнул. Он наблюдал, как она всматривается в его лицо, и только в уголках его рта дрожала довольная улыбка, словно он был уверен — стоит ему только протянуть руку, и она будет готова на все.

Самое ужасное, что он прав, подумала она.

— Какой у вас взгляд! — сказала она голосом, охрипшим от желания, которое она старалась подавить. — Сколько же вам пришлось упражняться, чтобы научиться так смотреть?

Неподдельное удивление стерло улыбку с его лица, не дав ей насладиться его смущением. Он легко обхватил ее напряженно сжатые руки, притянул к себе и посадил на колени. Одна его рука скользнула вверх по ее руке, а другая обвила ее талию. Заглянув в эти мерцающие холодной страстью глаза, она увидела, что он, не отрываясь, смотрит на ее губы.

Она почувствовала, как жаркая волна захлестнула ее, охватив пламенем каждую клеточку ее тела. Охваченная испугом, она пыталась сопротивляться, но его жесткий красивый рот, жадно впившийся в ее губы, обратил в ничто все ее попытки протеста, приведя в полное смятение ее чувства.

Его страстный поцелуй не знал пощады. Он то с ненасытной жадностью терзал ее рот, то мягко замирал в какой-то пленительной истоме, и тогда уходили прочь все ее страхи, кроме страха потерять себя, отдавшись этому гибельному соблазну, перед которым она чувствовала свою беззащитность.

— Раскрой для меня свои губы, Кэндис, — настойчиво шептал он, касаясь губами ее дрожащего рта. — Раскрой их для меня. Как только я увидел тебя, я так хотел почувствовать их вкус.

Она подняла тяжелые веки. Его глаза были опущены, густые прямые ресницы скрывали от нее магическую глубину его зрачков.

Она украдкой облизала пересохшие губы и этим едва заметным движением выдала себя. Он улыбнулся, словно она отдавала ему что-то необычайно редкое и ценное, что есть у нее, снова склонился к ней, и его неумолимый обольстительный рот заставил ее раскрыть ему навстречу свои губы и почувствовать, как его влажный язык окунулся в их сладкую глубину.

Какое-то дикое, первобытное чувство заставило мучительно содрогнуться все ее тело, адским пламенем охватило низ живота и, подогреваемое страстным желанием близости, медленной, сладкой истомой разлилось по всему телу. Она положила руки ему на грудь, пальцами теребя шелковистую ткань его рубашки. Под своими ладонями она чувствовала, как гулко стучит его сердце, сливаясь с бешеными ударами в ее груди. Губы его приникли к ее губам, обследуя, пробуя их на вкус, полностью подчиняя ее себе, делая его хозяином всех ее ответных реакций. Она всегда ненавидела такие поцелуи, чувствуя, как задыхается от них, но Сол делал это настолько умело, что она вдруг поняла всю их чувственность.

Казалось, воздух вокруг них гудит, переполненный их страстью — золотистой, безумной, неутоленной, повелевавшей им забыть все предостережения ума и сердца и подчиниться ее дикой стихии. Она хотела знать — да, после всего, что с ней произошло, она хотела знать, что значит близость с мужчиной, с этим мужчиной, хотела открыть ему все самые сокровенные уголки своего тела, сдаться в этот сладкий плен, отдаться ему тут же, прямо сейчас, теперь. С испугом осознавая желания своей плоти, она чувствовала, как пульсирует кровь, как сладко ноет тело, страстно требуя завершенности. Рука, обвивавшая ее талию, медленно скользнула вверх и дотронулась до ее груди. Она замерла и затаилась. Он заглянул ей в лицо и тихо сказал:

— Я никогда не упражнялся в этом, слышишь, Кэндис?

— В чем? — Отяжелевшие веки почти скрывали ее затуманившийся взор.

— В том, чтобы научиться так смотреть. Когда я смотрю на тебя, это получается само собой.

Эти спокойно сказанные слова так не соответствовали тому, как бешено колотилось его сердце. Эта ложь странной болью пронзила все ее тело.

Как странно, что она уже научилась так хорошо чувствовать его. Ведь голос его звучал ровно, в нем ничто не указывало на обман; к тому же он был еще и превосходный актер, профессионал, и все-таки она смогла почувствовать в нем какую-то скрытую фальшь. Значит, все это не более чем хорошо продуманный эксперимент.

— Я не верю вам, — медленно произнесла она. Голос ее звучал хрипло, а мозг лихорадочно работал.

— Ты не веришь, что я хочу тебя? — Грудь его беззвучно вздымалась. — Я хотел тебя, как только увидел. Я все время чувствовал твой взгляд, пока шел через зал, но, когда я поравнялся с твоим столиком, ты уткнулась в свою тарелку — такая скромница! — и я увидел только твои ресницы, такие густые и темные на фоне шелковистой матовой кожи, и алые губы. Потом мы встретились на рынке, помнишь, ты еще упала в обморок, и, когда ты открыла глаза, они были похожи на серебристые кристаллы алмаза, теплые, чистые и сверкающие. Эти глаза, эта нежная кожа, шелк волос и мягкий, похожий на цветок алый рот — все говорило о чувственности, о затаенном желании. О Боже, Кэндис, когда я говорю, что хочу тебя, это даже в малой степени не передает того, что я чувствую к тебе на самом деле.

Его теплое дыхание щекотало ей щеку. Она подумала о штормах, которые зарождаются в этих морях и иногда докатываются до самых берегов Новой Зеландии, о яростных циклонах с ветром и дождем, о разрушениях и бедствиях, которые они несут с собой, и вздрогнула. Подобно урагану, Сол способен причинить ей такие беды, которые она не могла даже себе представить.

Собрав всю свою волю, она вырвалась из его объятий. И хотя он и не пытался остановить ее, его запах, такой мужской и бесконечно притягательный, его стройное крепкое тело рядом с ее мягкой податливой плотью, его гладкая кожа — всего этого было достаточно для того, чтобы позволить ему делать с ней все, что он хочет.

Теперь она с тоской поняла, почему ее приемные родители, делая свой выбор, переступили через нее. Это не означало, что, осознав это, она тоже могла, как и они, бросить своего ребенка — нет, никогда, но эти мгновения в его объятиях открыли ей, почему физическая страсть была одной из самых могучих сил в этом мире. Она обращала в прах целые королевства, ломала и губила человеческие судьбы, приводила к падению и гибели династии и религии. Это была такая огромная, мощная сила, которая, однажды вырвавшись на свободу, могла неистовствовать, как самый жестокий тропический ураган.

И все же против нее должна быть какая-то защита, ведь разум и логика тоже обладают силой. Именно эта мысль заставила ее встать и нетвердой походкой направиться к двери. Только когда она была уже у дверей, он окликнул ее:

— Кэндис.

Она остановилась, не поворачиваясь.

Его голос звучал мягко и ровно, но решимость, которую она в нем уловила, заставила ее внутренне содрогнуться.

— Ты все равно будешь моей, Кэндис. Однажды ночью я открою для себя все твои тайны, стану хозяином всего, что у тебя есть, всего, что ты есть.

Его холодная самонадеянность, его уверенность в том, что он когда-нибудь все-таки овладеет ею, привели ее в ярость и испугали ее. В голове сейчас была полная пустота. Она набрала в легкие как можно больше воздуха и, цепенея, произнесла:

— Я не хочу…

Бесшумным броском он в одно мгновение оказался у нее за спиной, резко повернул ее и, взяв за подбородок, притянул к себе, пристально вглядываясь в ее лицо, пытаясь прочитать на нем что-то очень важное для себя. В этом взгляде было что-то дикое, что-то напряженное и хищное.

Между ними словно пробежала электрическая искра, когда в тишине послышался его ровный, спокойный голос:

— Я думаю, ты прекрасно знаешь, как действует на большинство мужчин этот капризный, упрямый рот, эти полузакрытые глаза. И я не исключение. Я хочу увидеть, что скрывается за этими ресницами, хочу целовать этот рот до тех пор, пока он сам не раскроется мне навстречу в безумном желании.

Ее ресницы взметнулись вверх. В его глазах было столько неутоленной страсти, что она невольно вскрикнула. И этот тихий короткий звук вдруг лишил его последнего самообладания.

Теперь его рот не был так ненасытен, как в первый раз. Он слегка коснулся губами ямочки на ее шее, там, где, словно пойманная птица, бился ее пульс. Она задыхалась. Ей хотелось сделать глубокий вдох, но вместо этого удалось вобрать в слабеющие легкие лишь немного воздуха, чтобы не потерять сознание и продлить эту сладкую, адскую пытку.

Он не делал ей больно. Он даже не так крепко сжимал ее в объятиях. Почему же тогда она не может уйти?

Она еще раз попыталась перевести дыхание, потом беззвучно застонала, когда кончик его языка коснулся теплой кожи у нее на шее.

— Какая ты хрупкая, — прошептал он, слегка покусывая ее в плечо. — Ты похожа на жемчужину. Такая же округлая, гладкая и мерцающая, такая же редкая и драгоценная. Мужчины готовы пойти на преступление, чтобы обладать ею. Прекрасна, как лунный свет, но так же, как он, опасна. Мы готовы отдать за нее свою душу, свою честь и гордость.

Спазмы сладчайшей муки пронзали все ее тело до кончиков пальцев, зарождаясь там, где его зубы нежно терзали ей кожу. Не в силах больше владеть собой, она коротко и пронзительно вскрикнула. Он засмеялся и слегка повернул ее к себе.

Узел, стягивающий саронг у нее на груди, сбился на одну сторону, тонкая ткань, словно ласка возлюбленного, заскользила вниз, вдоль нежной матовой кожи, послушная его смуглой руке, уверенно движущейся в направлении ее груди. Она задохнулась от пронзившего ее сладострастного чувства и, глядя в его смуглое, непроницаемое лицо, почувствовала, как болезненно налились ее груди, как напряглись и отвердели соски.

— Видишь, твое тело все знает само, — резко сказал он. — Оно не может лгать, Кэндис. А теперь попробуй убедить себя, что ты меня не хочешь.

Она молчала, смущенная тем, что ее собственное тело выдало ее, охваченная неведомыми ей раньше ощущениями, испытывая жестокие, дикие муки страсти, которая жаждала утоления…

Она снова и снова со стоном ловила губами воздух, когда сначала нежно и осторожно, а потом жадно и ненасытно он начал ласкать губами ее сосок, а потом отпустил его, пульсирующий от возбуждения и твердый, и стал целовать его бледный ореол, лаская ее груди и с восторгом любуясь их пышной округлостью.

— Ты заставляешь меня хотеть такого, о чем я никогда раньше не подозревал, — страстно выдохнул он. — Я должен овладеть тобой…

Такое откровенное выражение чувств повергло ее в шок, мгновенно вырвав ее из адского пламени сводящей с ума, головокружительной чувственности. Она подняла на него затуманившийся взгляд и увидела на его лице дикую, животную страсть. Она мгновенно напряглась и вдруг увидела себя со стороны: полураздетая, дрожащая, с влажным, полуоткрытым в томительной страсти ртом, податливая и готовая уступить любым его желаниям.

— Нет, — с трудом произнесла она, вырываясь из его объятий.

Он не шевельнулся, не остановил ее. Она со страхом и замирающим сердцем следила за тем, как он пытается побороть охватившее его дикое желание и выходит победителем в этой борьбе. И только что-то страшное качнулось в глубине его зрачков.

Закрывая рукой свою обнаженную грудь, она потянула на себя легкую податливую ткань. От возбуждения пальцы ее дрожали. Она облизала языком пересохшие губы.

— Я не могу, — прошептала она. — Нет. Пожалуйста.

Ее гордо расправленные плечи ныли от напряжения. Она прислонилась спиной к стене, не в силах освободиться из плена его глаз. Острое желание пронзило ее. Словно сквозь пелену тумана, она почти физически ощущала, как его желание давит на нее, приводя в смятение все ее мысли. Но даже сейчас, когда она колебалась, она поняла, что, уступив ему, она станет рабой таких чувств и желаний, темная, необузданная сила которых таит в себе страшную опасность. Это безрассудство, этот, всепоглощающий порыв отдаться страсти, которая знойной аурой окружала сейчас их обоих, — вот чего она боялась всю жизнь. И ему стоило только взглянуть на нее, чтобы в глубине ее тела предательски завибрировали, задрожали запретные струны.

Открыв глаза, она резко повернулась к нему спиной.

— Я не готова занять место Лидии, — твердо сказала она. — А легкий флирт мне тоже не нужен.

Вся напрягшись и замерев, она ждала, что он ответит.

— Почему? — услышала она его мягкий, вкрадчивый голос.

Она не впервые сталкивалась с таким отношением. Многие мужчины считали, что свобода означает вседозволенность и что, если мужчина нравится женщине, значит, логическим продолжением этого сразу становится постель. Однажды она даже попыталась объяснить одному своему нетерпеливому знакомому, почему она так осторожна, но в ответ услышала целую лекцию о пользе противозачаточных средств. С тех пор она старалась поддерживать со знакомыми мужчинами только легкие, ни к чему не обязывающие отношения, предлагая взамен лишь дружбу и симпатию, а когда они требовали большего, она оставляла их без всякого сожаления.

Но с этим мужчиной… Она мучительно искала ответ, который он мог бы принять от нее, и в конце концов нашла в такой ситуации самый простой выход из положения.

— Потому, что я не сплю с незнакомыми мужчинами, — заявила она. — Я совсем вас не знаю.

— Но ты же хочешь меня. — Он произнес это тихим голосом. Взгляд его сверкнул как лезвие бритвы, а огромные зрачки почти полностью поглотили мерцающую синеву его глаз.

— Ну и что? — Она передернула плечами, стараясь не выдать голосом своего волнения. — Что это, первый раз?! Это ничего не значит.

Ему явно не понравилось то, что она сказала, и жесткая линия рта еще резче обозначилась у него на лице.

— Быть может, в этой ситуации я забыл о чем-то очень важном? — И когда она подняла на него удивленные глаза, неторопливо добавил: — Я могу обещать тебе, что ты не останешься внакладе.

Она бросила на него испепеляющий взгляд и с нескрываемым презрением ответила:

— Мне кажется, я должна была этого ожидать. Нет, мистер Джеррард, мне не нужны ваши деньги. Вы не сможете мне дать то, чего я хочу, и я добьюсь этого сама, своими собственными силами.

Сделав два шага, она оказалась у дверей и уже готова была переступить порог, как его руки снова попытались удержать ее.

— Пустите меня, — произнесла она безучастно.

Он повернул ее к себе, не выпуская ее из своих мягких и безжалостных объятий. Она стояла высоко подняв голову и, собрав все самообладание, на которое только была способна, смотрела ему прямо в глаза, болезненно сжав пухлые губы.

— Я виноват, — проговорил он, заглядывая ей в глаза. — Посмотри на меня, Кэндис.

Она подняла ресницы, устремив на него холодный и безразличный взгляд. Ее пустые, невидящие зрачки смотрели мимо него, не прося пощады и не давая ее. Он улыбнулся, и в голове у нее внезапно промелькнула дикая мысль, что сейчас, пожалуй, впервые за все время он позволил ей увидеть свои истинные чувства. Его пальцы легко коснулись ее лба, волос. Что-то похожее на нежность было в этом прикосновении.

— Может быть, начнем все сначала? — спросил он, уронив руку и серьезно глядя ей прямо в глаза.

Справиться с этим было потруднее, чем с опаляющей своим пламенем чувственностью, так как ей казалось, что под маской внешнего сожаления он наблюдает за ней холодным, оценивающим взглядом, следя за тем, как она будет реагировать, когда он нажмет на очередную кнопку.

Он явно смущен тем, что его уловки не помогают, подумала она. Как хитро и ловко он действовал, перекрывая все сигналы, которые подавали ей ее разум и чувства, так что она не могла понять, что она делает.

— Нам нечего начинать, — отрезала она.

Довольная и слегка дразнящая улыбка медленно расплылась у него на губах.

— Если ты настаиваешь, чтобы все было так, что ж, пусть будет. Я бы хотел, чтобы ты еще раз увиделась со Стефани, если, конечно, тебя это не затруднит. Она совсем еще ребенок, и ей скучно здесь, тем более сейчас, когда она не совсем выздоровела. После нашей встречи она довольно много говорила о тебе. Она ведь тебе тоже понравилась, не так ли?

Ресницы ее дрогнули и опустились, не выдержав его пронзительного взгляда. Судьба давала ей в руки тот шанс, которого она так ждала, и она не собиралась отказываться от него теперь, когда была столь близка к своей цели.

Приняв такое решение, она уже не обращала внимания, что предостерегающе нашептывал ей ее инстинкт, и тихо сказала:

— Мне… да. Да, мне она очень понравилась.

Его рука крепко сжала ее плечо и снова опустилась.

— Ну вот и чудесно, — медленно проговорил он.

И не успела она отпрянуть в сторону, как он нагнулся и поцеловал ее. Она успела только почувствовать на своих губах быстрое, скользящее прикосновение его твердых губ. Но этого было достаточно, чтобы ощутить, как жаркая волна опять заливает ее, предупреждая о том, что, отказав ему, она поступила правильно.

Это было похоже на временную передышку, на отсрочку казни, которая неминуемо должна совершиться. Она перевела дыхание, и, прежде чем успела снова заговорить, он сказал:

— Я отвезу тебя назад в гостиницу.

Язык не слушался ее.

— Спасибо, не стоит беспокоиться. Я возьму такси, — только и смогла вымолвить она.

— Я не буду приставать к тебе, обещаю. Я все не так понял и прошу у тебя прощения. Договорились?

Она медленно подняла на него свои большие глаза и кивнула.

Через полчаса она была уже у себя в номере, где наконец-то смогла перевести дух. Всю обратную дорогу он был очень обходителен и мил, как будто не было тех безумных мгновений, когда он сжимал ее в своих объятиях. А может быть, он мог легко отбросить такого рода эпизоды как ничего не значащие?

Тем не менее похоже, что те слова, что он произнес охрипшим от страсти и волнения голосом, были сказаны всерьез. И в тот момент она не сомневалась — он хотел ее. Может быть, подумала она мрачно, он умеет легко справляться со своей страстью, усилием воли как бы отсекая ее от себя, но всегда держа ее под контролем трезвого и холодного рассудка? Может быть, страсть для него что-то не слишком ценное, к чему стоит относиться всерьез? Что-то вроде «чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь»?

Она никак не могла уснуть. Острое чувство разочарованности и опустошенности томило ее, наполняя ее воображение мучительными образами, дразня неосуществившейся мечтою, неудовлетворенным желанием. Под утро она постаралась отбросить свои невеселые мысли и, удобно устроившись на подоконнике, стала смотреть, как постепенно светлеет небо над скалой. Ей стоило большого труда не думать о том, что произошло. Она торопила рассвет с такой страстью, которая была сродни отчаянию. Наконецто днем она сможет отвлечь себя чем-нибудь, чтобы не думать больше о том, что произошло прошлой ночью. И сегодня она сможет увидеть Стефани…

Этого было достаточно… Должно быть достаточно.

Она поплавала в бассейне, приняла душ и, прежде чем выйти на террасу к завтраку, умело наложила косметику, спрятав следы переживаний и проведенной без сна ночи. Есть совсем не хотелось. Она с трудом заставила себя съесть немного папайи, политой соком плодов страстоцвета, сливочного йогурта и выпить чашечку кофе, восхитительный вкус которого не мог сравниться для нее ни с одним вином. Здесь, недалеко от экватора, воздух всегда был так влажен, что было трудно дышать, но по утрам он благоухал, напоенный множеством ароматов, обещая искрящуюся томность полдня и темный бархат вечернего заката.

Она продолжала смаковать уже вторую чашечку кофе, когда к ее столику подошла официантка и с улыбкой сказала:

— Мисс Хьюм, вас ждут в вестибюле у стойки дежурной.

Это был Сол, небрежно одетый в обычные темно-зеленые брюки и более светлого тона рубашку.

— Я подумал, что вы, может быть, захотите поехать со мной к Чэпмену, чтобы забрать оттуда Стефани, — сказал он.

Ей очень хотелось поехать с ним, но она колебалась, не зная, что ответить.

— Да, я бы хотела, — произнесла она чуть сдавленным голосом.

— Вот и прекрасно.

— Тогда я пойду переоденусь…

Он улыбнулся ей, и глаза его заискрились, дразня и очаровывая.

— Зачем? Вы выглядите прекрасно и в этом наряде.

Она удивленно вскинула брови. Что, в этом простом светло-желтом сарафане? Но, не став с ним спорить, покорно последовала за ним, крепко прижимая к груди сумочку.

Сначала дорога петляла по узким городским улочкам, а потом, оказавшись за чертой города, неожиданно вырвалась на простор. Под ровное пение мотора они пронеслись мимо желто-зеленых банановых плантаций, отбрасывавших густую тень, и стали подниматься по дороге, ведущей в гористую часть острова. Прекрасно вымощенная дорога была узкой и запруженной огромным количеством разнообразного транспорта; в основном это были тяжело нагруженные велосипеды, владельцы которых либо ехали верхом, крутя педали, либо шли рядом, придерживая поклажу. Здесь же неторопливо двигался всевозможный домашний скот, так и норовивший влезть под колеса. Когда четвертая по счету стая ободранных цыплят, громко пища и хлопая крыльями, устремилась к обочине, Кэндис не выдержала и захохотала.

— Ночью еще хуже, — заметил ее спутник, который не только великолепно вел машину, но и мог заранее предугадать, какой трюк собирается выкинуть очередное животное. — Здесь, у обочин дороги, в пыли, обычно укладываются спать свиньи, и фары автомобилей их страшно пугают. Одурев от испуга и совершенно не соображая, в какую сторону бежать, они несутся прямо под колеса. И вы даже не представляете, что может сделать свинья, столкнувшись с машиной. Это не поддается никакому описанию.

— Полагаю, что и свинья тоже от этого не в восторге, — съязвила она.

— Как ни странно, свинье хоть бы хны. Однажды я видел свинью, которая буквально разворотила две машины да еще несколько велосипедов в придачу и при этом всего-навсего недовольно хрюкала, направляясь к обочине, цела и невредима.

Картина, которую он нарисовал, так рассмешила ее, что она просто закатилась от смеха.

— И все-таки это нельзя сравнить с тем, какие аварии бывают в Лондоне. Когда я впервые стояла на перекрестке в Вест-Энде, я чуть не умерла от ужаса. Хорошо еще, что он был самым первым из всех городов, которые я увидела, путешествуя по Европе, поэтому после него меня уже не пугали эти постоянные гонки без правил в Париже или в Риме.

Он слегка пожал плечами.

— Да, пожалуй, нет ничего хуже, чем движение в больших городах.

Однако при всем при этом он был типичным представителем большого города, готовый к любым фокусам, которые мог выкинуть город. Сидя с ним рядом, она не могла удержаться и время от времени украдкой поглядывала на него, но когда вдруг на мгновение взгляды их встретились и она заметила, как в его сузившихся глазах вспыхнул синий огонь, то вся покраснела.

Смутившись, она отвернулась и стала смотреть в окно. Вдали показалась небольшая деревня. Высокие островерхие крыши, крытые пальмовыми листьями, как нельзя лучше гармонировали с застывшим в полуденном зное, сонным тропическим пейзажем. Садики перед каждым домом выглядели безукоризненно чистенькими и ухоженными. В одном из них Кэндис увидела женщину, бесцельно подметавшую траву веником, связанным из прутьев. Вокруг каждого дома росли кусты гибискусов и другие цветущие кустарники и тянулись низко подстриженные живые изгороди из кротона, усыпанные блестящими розовыми, золотыми и листовыми листьями.

Вся эта экзотика была так не похожа на чопорность деревень Старого Света или на убогие поселения Австралии и Новой Зеландии. Она снова вспомнила тех матросов, что приплыли сюда на своих кораблях двести лет тому назад и решили, что обнаружили здесь земной рай.

— Вам понравилось отдыхать в Европе? — как бы между прочим спросил он.

Поглощенная видами и звуками Полинезии, она рассеянно кивнула.

— Да, я была в восторге. Как будто снова вернулась домой.

— Сколько же вы там были?

— Год.

— И чем вы там занимались все это время?

Она пожала плечами.

— То тем, то этим, — ушла она от ответа. — Много ездила, многое посмотрела. — В основном сидя верхом на велосипеде, но она не собиралась говорить ему об этом, так же как и о том, что она останавливалась в студенческих общежитиях. Ведь Сол Джеррард привык путешествовать с комфортом и останавливаться лишь в самых лучших отелях, одни названия которых были известны на весь мир. Однако надо отдать ему должное, она до сих пор не заметила в его поведении замашек сноба, но, несмотря на это, не собиралась давать ему для них повода.

Машина продолжала взбираться вверх, пересекла основной горный хребет, с трудом продвигаясь среди тор, которые становились все круче и круче. Впереди виднелись поросшие непроходимыми джунглями острые зубцы и уступы гор, и даже в такой жаркий, такой прекрасный день туман окутывал их неприветливые вершины, а в тех местах, где туман рассеивался, взору открывались зияющие, леденящие душу пропасти.

— Когда смотришь на эти горы, перестаешь удивляться тому, почему древние боги в большинстве своем были так жестоки, — задумчиво произнес Сол, не подозревая, что невольно читал ее мысли. — Это другая сторона рая. Его обратная, темная сторона.

Кэндис не смогла сдержать невольную дрожь и вздрогнула, почувствовав ледяное дыхание того странного безымянного чувства, которое сейчас мурашками пробегало у нее по спине.

— А что, ваш двоюродный брат совсем не живет на побережье? — спросила она, наблюдая, как из углубления между зубцами скал в смертельном броске с отвесной скалы обрушивается на равнину водопад.

Машина свернула с основной дороги и стала взбираться по узкой, с выбоинами колее. Огромный мощный автомобиль играючи справлялся с такой дорогой, и его рессоры, похоже, чувствовали себя великолепно.

— Нет, отчего же, живет. Просто я подумал, что вам будет интересно посмотреть, как выглядит остров изнутри. Но если дорога кажется вам тяжелой… Вас не укачало? У вас не кружится голова?

— Нет, — ответила она, удобнее устраиваясь на сиденье. Она полностью доверялась его умению вести машину, хотя вовсе не собиралась говорить ему об этом.

Тем не менее полчаса езды по такой дороге, сначала извивавшейся по узкой пустынной равнине, а потом тянувшейся по самому краю пропасти, было вполне достаточно для того, чтобы убедиться в ее решимости продолжать путь.

— Это очень старая дорога, по которой можно проехать через весь остров, — сказал он рассеянно, когда они еле-еле проползли через узкое место на повороте. Он неожиданно свернул к обочине и выключил мотор. — А теперь можете выйти и полюбоваться открывающимся отсюда видом.

Здесь, наверху, было гораздо прохладнее от постоянного легкого ветра с моря и дышалось намного легче. Кэндис сделала глубокий вдох и, перейдя дорогу, медленно направилась к узенькой площадке, на которой кто-то поставил легкие складные стулья и стол, обнеся край скалы металлическими поручнями. На фоне дикого, безлюдного пейзажа эти будничные предметы западной цивилизации выглядели совершенно нелепо.

Кругом царила тишина. Кэндис неподвижно стояла у края площадки и смотрела вниз, в разверзшуюся у нее под ногами и наводившую ужас бездну. Она почувствовала, что Сол стоит у нее за спиной. Склоны скалы поросли древовидными папоротниками, чьи веерообразные огненные цветы сверкали на фоне остальной зелени. Внизу, в долине, среди блестящих, глянцевых ярко-зеленых зарослей таро извивалась тонкая нитка ручья, прокладывавшего себе путь к морю. Низвергающиеся со скал водопады напоминали горящие на солнце серебряные пряди, а разлетающиеся брызги собирались в облака тумана, когда обрушивающийся искрящийся поток разбивался о скалы на тысячи серебряных осколков.

— Здесь все утопает в зелени, — сказала она в тихом восхищении. — Даже скалы и те зеленые.

— Да, на земле, пожалуй, не сыщешь другого такого уголка.

Она слегка наклонилась вперед, пытаясь рассмотреть за дикими скалами и громоздящимися каменными пиками, вонзающимися далеко в небо, буйную зелень равнин побережья и лагуну во всем многоцветье оттенков — от голубого до зеленого, переходящего в таинственный лифтовый там, где на воду ложилась тень от проплывавшего облака, вглядываясь в даль, прорезанную белой кромкой подводных скал, отделявших ее от безбрежного пространства Тихого океана. Чуть дальше тянулась цепочка более мелких островов, фиолетово-синих и манящих своей неизвестностью, словно обольстительное пение сирен.

У нее перехватило дыхание.

— Теперь я знаю, почему первые переселенцы из Европы думали, что они открыли рай, — прошептала она.

— Рай, который они грабили и разоряли, — резко сказал он. — Это продолжается даже теперь. Жители тихоокеанских островов хотят жить в мире, но другие государства привносят в их жизнь свои собственные мелочные конфликты, стараясь вовлечь местное население в свою мерзкую, грязную, отвратительную возню с ее абсолютно чуждой им философией и целями.

Она подняла на него глаза и поймала на себе его странный взгляд. Не успела она повернуться к нему спиной, как почувствовала внезапный удар в шею. Она подняла руку, но тут же бессильно опустила ее. Последнее, что она помнила, был ее пронзительный вопль — вопль бессилия перед предательством, брошенный в сгущающуюся перед глазами темноту.

Когда она очнулась, в голове стоял гул, во рту все пересохло, к горлу подступала тошнота, а сознание было словно подернуто какой-то пеленой. Она лежала на жесткой кровати, животом вниз. Когда спазм прошел, она тихонько произнесла:

— Мамочка!

Никто не ответил, хотя она чувствовала, что в комнате кто-то есть. Она чувствовала присутствие этого человека у себя за спиной, и, хотя в сознании у нее все путалось и она снова погружалась в сон, она успела понять, что здесь нет ее матери и некому успокоить ее боль, как это было всегда, все эти годы.

Когда она снова проснулась, в комнате было темно. На сей раз она сумела кое-как вспомнить, что же все-таки произошло. Губы запеклись, как будто она не пила целую вечность, боль в голове перешла в тупую пульсацию, а тошнота исчезла. Во всем теле она чувствовала пустоту и слабость, словно ее выпотрошили как ватную куклу.

Она лежала с закрытыми глазами, но стоило ей открыть их, как то ужасное, что с ней произошло, вставало перед ней во всей своей страшной реальности. Она лежала неподвижно, не в силах пошевелиться, прислушиваясь к долетавшим до нее звукам. Судя по ласковому журчанию, где-то неподалеку бежал маленький ручей. Вот тонко и протяжно закричала голубка. Постепенно она отчетливо расслышала чье-то тихо свистящее дыхание.

Она почувствовала, как страшная, дикая паника сдавила ей горло своими когтистыми лапами. Она вспомнила весь заранее продуманный им сценарий. А что, если я украду вас и отвезу в любовное гнездышко высоко в горах, вспомнила она его слова, и там сделаю все, что захочу…

Неужели именно так все и произошло? Ее разум отказывался верить в это чудовищное предположение. У нее просто в голове не укладывалось, как он мог пойти на такие крайности, чтобы похитить такую обыкновенную девушку, как она, Кэндис Хьюм. И к тому же сделал это не тогда, когда знал почти наверняка, что, окажись он настойчивей, он затащил бы ее в постель, несмотря на все ее яростные протесты!

Она дышала тяжело и прерывисто. «Думай!» — повторяла она как заклинание. Почему он мог усмотреть в ней угрозу для себя?

— Кэндис, — услышала она его голос. Она оцепенела от ужаса и неожиданности. — Я знаю, что вы не спите.

Она медленно подняла тяжелые веки. Ее разум бунтовал, отказываются принять то, что с ней произошло, как будто от этого жестокая реальность случившегося могла превратиться в нечто несуществующее, происходящее вовсе не с ней.

Яркий свет ослепил ее, болезненно ударив в голову. Закусив губу, она еле смогла сдержать стон и снова закрыла глаза.

Но он был беспощаден.

— Давайте просыпайтесь.

Повинуясь его железной воле и вся сморщившись от боли, она открыла глаза.

— Подонок, — прошептали ее дрожащие губы.

— Мне очень жаль, — сказал он почти безразличным тоном. — Я понимаю, что вам сейчас очень плохо, но это скоро пройдет.

Он был все в тех же брюках и рубашке, что и накануне, когда забирал ее из гостиницы. Она же лежала под тонким покрывалом совершенно голая. Она медленно покрылась липким холодным потом. Дрожа всем телом, она судорожно проглотила слюну и глухо спросила:

— Что вы со мной сделали?

— Ничего. Только раздел. Я постарался сделать это как можно быстрее. И даю вам слово, я не дотронулся до вас так, как вы могли подумать.

Значит, он только касался ее руками. Значит, только раздел. Да, раздел так же быстро и цинично, как и овладел ею.

Ее чуть не вырвало. Он подошел к стоящему возле двери столику и вернулся со стаканом воды.

— Нате, выпейте, — приказал он, протягивая ей стакан.

Она не желала принимать воду из его рук, но он приподнял ее голову над подушкой и поднес стакан к ее губам. Чувствуя, что, если она попытается отказаться, он вольет ей воду насильно, она сделала несколько глотков. Кроме того, во рту у нее все горело от страшной сухости. Когда она выпила всю воду, он поставил стакан на пол и, глядя на нее в упор, сел на стул возле ее кровати.

Стараясь не обращать на него внимания, она осторожно огляделась по сторонам. В комнате царил полумрак, но она смогла различить голые стены, закрытое ставнями окно и бледный кафель на полу. Кровать, на которой она лежала, была единственной мебелью в комнате. Ничто в ней не указывало на то, для чего она предназначалась. Ни картин, ни декоративных украшений на стенах, никаких занавесок, светильников или ковриков на полу.

Как тюремная камера, подумала она, и от ужаса у нее засосало под ложечкой.

— Почему вы сделали это? — через силу прошептала она.

— Мне кажется, вы сами прекрасно знаете почему, — сказал он, выдержав долгую паузу, в течение которой, как ей показалось, он продумывал свой ответ. — А если не знаете, еще лучше.

И прежде, чем она успела осмыслить этот полуответ, он встал и направился к двери.

— Постойте, — исступленно закричала она, обезумев от ужаса, и попыталась сесть. Комната бешено завертелась у нее перед глазами, и она снова опустилась на подушки.

— В чем дело?

— Что вы собираетесь со мной сделать?

— Ничего. — И голос его слегка изменился. — Там за дверью ванная комната, когда вы проголодаетесь, вас накормят. А пока лежите и поправляйтесь.

Она закрыла глаза и услышала негромкий стук закрывающейся двери. Оставшись одна, она снова забылась тяжелым сном.

Когда она проснулась, в комнате было совсем темно и только из-под полуоткрытой двери пробивался свет. Она с трудом поднялась с постели и, слегка пошатываясь, направилась к двери, босыми ступнями ощущая приятную прохладность кафельного пола. Ванная комната была совсем маленькой и вмещала только самое необходимое. Небольшое окошко было закрыто жалюзи, сквозь которое ничего не было видно.

Она вымыла руки, лицо, шею и, сложив ковшиком руки, с жадностью стала пить. Утолив жажду, она с облегчением отметила, что болезненная пульсация в голове прекратилась, хотя она по-прежнему оставалась тяжелой. Мысли двигались с огромным трудом, и она со смутной тревогой подумала, что он, наверное, подсыпал ей какую-нибудь гадость.

Она сразу подумала о наркотиках, но постаралась скорее прогнать от себя эту мысль. Если бы это было так, она бы потеряла всякую способность соображать, пока тот наркотик, которым он ее опоил, полностью не вышел бы из организма.

Она нащупала пальцами то место на шее, где почувствовала тогда внезапную боль, и еще больше нахмурилась. Она не обнаружила там ничего, даже небольшого отека. Но ведь не сама же она потеряла сознание, это было сделано преднамеренно.

Но зачем?

Эта мысль не давала ей покоя. Она не находила никакого ответа, никакого объяснения тому, что произошло. Ведь не мог же он в самом деле знать, почему она так хотела завязать знакомство со Стефани. Она вся похолодела от ужаса. Эта внезапная мысль была словно удар в солнечное сплетение, от которого она почувствовала тошноту и озноб.

Кэндис подергала ручку двери и, громко позвав его по имени, застыла в напряженном ожидании, надеясь, что он сейчас появится, засмеется и скажет, что дверь, наверное, заело, и найдет какое-то простое объяснение тому, что произошло. Но ответа не было, как не было и разумного решения ситуации, в которой она оказалась.

Страх заставил ее сильнее подергать ручку, но дверь не поддавалась. Зачем только в спальне понадобилось ставить такой замок? Слегка запыхавшись, она бросилась назад в комнату, чтобы проверить замок на ставнях. Они тоже были заперты на ключ и сделаны из такого крепкого дерева, что сломать их было невозможно.

Зажав рот дрожавшей рукой, она невидящим от ужаса взглядом обвела комнату, ставшую теперь ее тюрьмой.

Она всхлипнула, проглотив застрявший в горле ком, на негнущихся ногах подошла к узкой кровати и села, обхватив голову руками.

Зачем?

В голове у нее вертелись всякого рода жуткие предположения, ни одно из которых не показалось ей правдоподобным. Ее разум отказывался верить в то, что он держит в рабстве белых рабов. Но тогда почему он запер ее здесь? Он ведь наверняка знал, что никто не ждет ее возвращения. Она больно закусила губу, проклиная свою наивность. Должно быть, он хочет посмотреть, что она будет делать в такой ситуации.

Но зачем?

Сол производил впечатление совершенно нормального человека, чтобы можно было заподозрить его в каких-то тайных извращениях, результатом которых стало ее заточение здесь. Но откуда ей было знать, какой он на самом деле?! Неужели он получает какое-то извращенное сексуальное удовлетворение оттого, что таким вот образом запугивает женщин?

Черный ползучий страх все дальше пробирался ей в душу. Она начала всхлипывать и закрыла глаза, не желая верить в этот кошмарный сон. Собрав всю свою волю, она постаралась подавить этот гнетущий страх. Да это просто смешно. Да она, может быть, не имеет понятия, чем живет этот человек, не знает его образа жизни, но, что Сол не садист, она может дать голову на отсечение. Жестокий, да. Но не извращенец. Нет, нет и нет.

А это значит, что у него были какие-то веские причины для того, чтобы закрыть ее здесь.

Сердце словно сжали гигантские тиски. Наконец-то до нее дошло, почему Сол Джеррард, этот миллиардер и блестящий светский человек, заинтересовался ею, Кэндис Хьюм. Вовсе не потому, что он хотел ее. Нет, не поэтому. Он использовал ее безнадежную влюбленность в него именно для того, чтобы заманить сюда, так как что-то подозревал.

Мозг ее лихорадочно работал. Знал ли он о том, что она умышленно подстроила их первую встречу?

Если да, тогда ясно, почему последние два дня Стефани отсутствовала. Как говорится, от греха подальше. И, уж конечно, если ее притворный обморок вызвал в нем подозрения, то после того, как на следующий день она появилась возле его дома, он должен был окончательно убедиться в том, что все это неспроста.

И то… то, что он похитил ее, это, конечно, его бурная реакция на ее поступки.

Она закрыла лицо дрожащими руками.

Через некоторое время она почувствовала, как ее крепко переплетенные пальцы заныли. Она расцепила пальцы, пустыми глазами наблюдая, как к побелевшим костяшкам постепенно приливает кровь…

А что… а что, если он собирается расправиться с ней, шептал ей ее измученный мозг.

Она отказывалась в это поверить. Одеревенев от ужаса, она снова легла на кровать, силясь припомнить, что он говорил ей, но вихрь ее мыслей кружился словно в одном заколдованном круге. И прежде чем она вспомнила то, что хотела, она снова погрузилась в сон.

Когда она проснулась, было раннее утро. Вот-вот рассветет, подумала она, вслушиваясь в изумительные звуки утренней песни двух птичек тикау. Горькая улыбка тронула ее губы. Вот тебе и легенда о чудесах этой песни! Что-то не очень похоже, чтобы в ближайшие двенадцать месяцев она встретила свою любовь!

Сон развеял последние следы вчерашнего дурмана, и, хотя она все еще чувствовала усталость и разбитость во всем теле, мысль ее работала четко и ясно. Она больше не думала о том, что Сол может убить ее. Возможно, он жесток и беспощаден к ней, события последних суток это доказали, но она не думала, что он способен на убийство или извращение. Она не могла объяснить этого, но она не сомневалась в том, что у него были какие-то веские причины ее похитить и заточить среди этих голых стен.

Только бы знать, что это за причины.

На этот раз, когда она вышла из ванной, на полу возле двери кем-то был оставлен поднос. Она почувствовала такой зверский голод, что, схватив поднос, с жадностью набросилась на еду, осушив для начала большой стакан фруктового сока, а потом, завернувшись в простыню и сев на краешек кровати, съела фрукты и яичницу с беконом. Кофе и чая не было, но это уже не имело значения, так как, съев все, что было на подносе, она вдруг снова почувствовала, как на нее наваливается усталость, и, едва поставив поднос на прежнее место, свернулась калачиком на своей узкой кровати и крепко заснула.

Он дал ей какое-то успокоительное. С этой до конца не осознанной мыслью она проснулась. Похоже, что так оно и было. Он подсыпал его в фруктовый сок.