"Написанное с 1975 по 1989" - читать интересную книгу автора (Пригов Дмитрий Александрович)II. Отношения с животными и частями телаМой брат таракан и сестра моя муха Родные, что шепчете вы мне на ухо? Ага, понимаю, что я, мол, подлец Что я вас давлю, а наш общий Отец На небе бинокль к глазам свой подносит И все замечает и в книгу заносит Так нет, не надейтесь, — когда б заносил Что каждый его от рожденья просил То жизнь на земле уж давно б прогорела Он в книгу заносит что нужно для дела Иному Бог не доверяет Микроба малого — и тот До адской старости живет А к мне спокойно допускает И тараканов, и мышей И прочую скотину малую Он знает — я их не избалую Но и не выгоню взашей Убью, разве что Как я пакостный могуч – Тараканов стаи туч Я гоняю неустанно Что дивятся тараканы Неустанству моему: Не противно ль самому? Конечно, противно А что поделаешь Вот на кухню выхожу Вот те сразу тараканы К одному я подхожу Здравствуй — говорю — дружище Узнаешь, мол? — Узнаю Помнишь ли — я говорю Как тебя чуть не сгубил я? Помню помню — говорит Что за счастье жить с такими Вот Вот дождь идет, мы с тараканом Сидим у мокрого окна И вдаль глядим, где из тумана Встает желанная страна Как некий запредельный дым Я говорю с какой-то негой: Что, волосатый, улетим! – Я не могу, я только бегать Умею – Ну, бегай, бегай Обрыв обрывался и вниз уходил Где с ложечки я таракана кормил Он сил набирался и молча твердил: Постой, наберуся положенных сил Добром отплачу! — А на что мне добро? Подкормишься, значит, чуток — и добро И прикончу И твари ползущей из разных щелей Тайком самовольно шепчу: Благоденствуй И тут же оглядываюсь — а не действую ль Несчастный противу я воли там чьей Которая гонит их всех на меня Меня ж на пути им поставила вещего С большими зубами, с глазами горящими Чтоб всех загубил, так и не замоля Себе прощения Вот таракан с распахнутым крылом По стенке бегает игриво На что тебе, крыло, мой милый? – Да чтобы Богу угодить Он любит, говорят, крылатых К тому ж оно не тяжело – Вот истинный ответ: коль нам не тяжело Так почему ж другим не угодить В чем душа у таракана Бедненького и живет Ручки-ножки, ножки-ручки Тоненькие и живот Оттого такой бессовестный Нету где душе в нем жить Где-то там она в коробочке В ватку завернута у него лежит Что же это, твою мать Бью их, жгу их неустанно – Объявилися опять Те же самы тараканы Без вниманья, что их губят Господи! — неужто ль любят Меня Господи! В первый раз ведь так Господи! Нету слез! Сплю я, сплю я без просыпа В комнате средь бела дня То зайдет какая цыпа То заявится свинья Безнаказанная киса Миску со стола смахнет Под кроватью злая крыса Пол сосновый грызть начнет А за домом утки-гуси И другой рогатый скот Вот никак я не проснуся Уж который срок идет Ветер по небу проносит Облака из разных стран Бог наклонится и спросит: Что, родимый, подустал? – — Да нет, ничего Чуден Днепр в погоду ясную Кто с вершин Москвы глядит Птица не перелетит Спи родная, спи прекрасная Я, недремлющий в ночи За тебя перелечу Все, что надо И Данте со своей Петраркой И Рилька с Лоркою своей Небесной триумфальной аркой Мерцают из страны теней И русскоземный соловей Когда пытается расслышать – Молчит и слышит только медь Да что он может там расслышать?! И он предпочитает петь Когда я случаем болел То чувствовал себя я кошкой Которую всегда немножко Поламывает между дел Она ж на солнышке сидит Обратную тому ломанью Энергью копит, а как скопит – Как вскинется да как помчится Ну хоть святых всех выноси Когда совсем мне было плохо Я кошкой по дому скакал И ночью ел крысиный кал И выздоравливал немножко А после все как отрыгну Поймаю подлую одну Такую И саму есть заставлю Они летают разные красивые Блистая опереньем на лету Я их беру, гляжу в глаза их синие И на землю холодную кладу Они лежат не в силах приподняться А я уже заместо их лечу И говорю им тихо: Полно, братцы Лежите там, я вам добра хочу Потом поймете Он через левое плечо Взглянул — себя лисой увидел И через правое плечо Взглянул — себя совой увидел Он весь напрягся и опять Себя самим собой увидел И ускакали они в лес Он сам же в городе остался А вот старушка мудрая как кошка У старика глуп Вытягивает пенсию-получку Чтоб не пропил у винного окошка А старичок слезясь взывает к небу И вырастает в зверя на полсвета Старушка раз — и сразу на хребет ему И жилу рвет — и старичок как не был Когда большая крокодила По улицам слона водила То следом всякая мудила Через неделю уж водила Своего слоника Как некий волк свирепый и худой Бюрократизм который выгрызает Гляжу на справочку, но Боже мой! Вот из нее росточек выползает Смеется, плачет, ручками плескает И к солнцу тянется, и всякое такое Ведь как убить живое! Хоть и волк Конечно Когда бы вы меня любили Я сам бы был бы вам в ответ К вам был бы мил и нежн… да нет Вот так вот вы меня сгубили А что теперь?! — теперь я волк Теперь невидим я и страшен Я просто исполняю долг Той нелюбви моей и вашей Я певчим осмысленным волком Пройду по родимой стране И малою разве уловкой Поймаюсь и станется мне Представить, что будто не волк А птица — и сразу весь толк И смысл Как бы смоется Кошачьей походкой Большого театра И нежными жабрами Малого тьятра И детскими воплями Детского тьятра Кошачьими жабрами малой дити Проходит живая всего посреди Махроть Всея Руси Ворон сверху покосился На меня, да на меня Я — одежды поправлять Можт, пиджак перекосился: Что ты, черный гад, воззрился На меня, аль незнаком? А он мне русским языком: Да ты чего засуетился? Просто сладким вдруг душком Потянуло Эко чудище страшно-огромное На большую дорогу повылезло Хвост огромный мясной пораскинуло И меня дожидается, а я с работы иду И продукты в авоське несу Полдесятка яичек и сыру Грамм там двести, едри его мать Накормить вот сперва надо сына Ну, а после уж их замечать Чудищ Олень, сова, медведь и кот Собрались жизнь вести совместную Неразличимую и вот И получился чистый я А я как раз наоборот – Собрался жизнь вести раздельную А тут и смена подоспела Мне нежный голос комариный Мне летним вечером и странным То голосом мне шепчет Анны То имя шепчет мне Марины А то взлетая в поднебесье Все звоном заполняет страстным: Не плачь, дитя, не плачь напрасно Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет… А то и вовсе пропадет На каждый маленький укус Нисходит с неба Иисус На ранку молча он глядит Она ж — как паучочек горький Как тварь обиженная горько Она бежит к Нему, бежит Приласкаться Моего тела тварь невидная Тихонько плачет в уголке Вот я беру ее невинную Держу в карающей руке И с доброй говорю улыбкой: Живи, мой маленький сурок Вот я тебе всевышний Бог На время этой жизни краткой Смирись! Я вышел к подъезду из лифта и тут Коня вороного подводят Берут пистолет и курки его взводят Коня убивают и в землю кладут И землю хребтом разгребая Оттуда змея гробовая На лапах выходит — и ужас и жуть! Мне страшно! я падаю! я ухожу В раздумье! Вот шагом строевым волчица Проходит зимнею Москвой За нею что-то волочится Как красный на снегу подбой Пред ней бегут все оробелые Я подхожу к ней черно-белая: Иди домой! — говорю А где дом мой? — рычит она Дом твой в доме отца твоего! — говорю я А кто отец мой? — спрашивает Кто отец твой? – Кто отец мой? – Тогда я — отец твой! В пучинах жизни погибая В московском проливном дожде Как тут не вспомнишь Бао Дая На светлом боевом коне Как он летит и шашкой метит В какой-то холмик земляной Оттуда же большие дети Драконовы бегут толпой Окровавленные Иду по полыни я по белене Навстречу мне Жуков на белом коне Лицо его словно кипящий алмаз Но не отвожу я невинная глаз Ему говорю: Что твой конь-то рыдает? — Уж больно лицо твое дивно пылает! – Отвечает он — И твое пылает дивно! — говорю — И Твое ослепительно, словно солнце в зените! — говорю — И Твое нестерпимо пылает, как свод золотой небес! — говорит он — Смотреть невозможноооо! — рыдает конь А много ли мне в жизни надо? Уже и слова не скажу Как лейбницевская монада Лечу и что-то там жужжу Какой-нибудь другой монаде Она ж в ответ мне: Бога ради Не жужжи Античных пара соболей Под утро как-то к мне явилась В мою постель стремглав забралась И стала есть меня с бровей Я чувствовал прокол зубов И легкую порою тряску Я это ощущал как ласку Оставленных полубогов Нам в наследство Вот девочка котеночка ласкает О, трогательно как в один слились Головки две — кошачья и людская В невинный и пушистый организм И если вдруг какой злодей нейтронный Их сверху страшным светом обольет Сдается, волоска на них не тронув Господь к себе их на небо возьмет Меня же в землю втопчет на три метра За подлое стихотворенье это А что же делать? – Ведь правда Ах ты, гадина такая! – Крысе говорит Мария Бродит вкруг нее с поленом Крыса щерится, на стену Прыгает прыжком опасным Падает, кричит ужасно: Дай уйти! Не то я внуков И детей перекусаю! – Ах ты, гадина! — Мария В череп ей бревно бросает Крыса падает на землю И кричит как поросенок Ах ты, гадина такая! Дети плачут сквозь просонок Крыса плачет умирая Вот крыса в доме завелась Я подхожу к ней Авела'сь Видизменившейся немножко Как тихая большая кошка И говорю ей: Вот, я — кошка! Она понюхала немножко И говорит: Нет, ты не кошка! А кто же я? – Не знаю кто, но не кошка! – Хорошо, — говорю я — положим, я не кошка! но я говорю, что я — кошка! Ну, ладно, раз ты говоришь, что ты кошка, значит ты — кошка! но вообще-то ты — не кошка! – Да, вообще-то я — не кошка! – Вот я и говорю! – А что тут говорить-то! это и так ясно! – Да, ясно! – Вот и хорошо! – Вот и хорошо! Лев возлежал на берегу реки Меланхолическим движением руки Он на песке как на сыпучей книге Начертывал живое слово нигиль Что он имел в виду? или осоловев Начертывал, что в голову придет А время между тем как он чертил идет Он все-таки прекрасен этот лев Не наш А вот идет тамильский тигр Ему навстречу тигр индийский И там и африканский лев Да и медведь подходит русский И ставят общую свечу И смотрят сообща на Запад И чуют дивный женский запах А это я лечу Ну, сколько съест мышонок-то зерна сырого непеченого Куда Бухарин подложил стекла толченого Ну, грамм! ну, два! ну, три! — и вот его Уже несут! а все же жаль животного Да и Бухарина жаль Такая жизнь амбивалентно-жестокая Тетя Мотя, наш отряд Хочет видеть поросят! – Прочь отсюда, изверги вы розовые! Отцеубийцы вы! Павлики вы Морозовы! Не доверю вам своих поросяток родимых розовых Подросткового утенка Задавил велосипед Жизнь устроена так тонко Жил утенок — теперь нет Смерть пристроила утенка Ну а что велосипед? – Он все ездит, он все давит На него управы нет Вот мышка побежала и споткнулась Да и на спинку вдруг перевернулась Лежит на спинке лапками болтая И я как раз тут подошел И к ней нагнулся пузик щекотая Она же говорит мне: Данке шён И я ей отвечаю: Битте шён Она опять мне тихо: Данке шён А я опять ей тихо: Битте шён Она уже совсем замирая: А что "битте шён"? – А то что вот другой рукой никак ножичек острозаточенный в кармане подлом не отыщу Вот кот поймав мышонка Итер И все права его поправ Ему ж и говорит: Юпитер! Ты сердишься — значит не прав Ты Котенку кошечка тащит Отловленную мышку А мышка плачет и пищит Да и котенок-то — детишка А все уж жалости в нем нет Глядит горящим глазом… А вырастет! а выйдет в свет! Вот я ухлопаю их разом Для справедливости Куриный суп, бывает, варишь А в супе курица лежит И сердце у тебя дрожит И ты ей говоришь: Товарищь! – Тамбовский волк тебе товарищ! – И губы у нее дрожат Мне имя есть Анавелах И жаркий аравийский прах – Мне товарищ Ел шашлык прекрасный сочный А быть может утром рано Эти бедные кусочки В разных бегали баранах Разно мыслили, резвились А теперь для некой цели Взяли да объединились В некий новый, некий цельный Организм Выходит пожилой крестьянин Ему корова говорит: Родной, поляжем здесь костями Но будем жить как Бог велит А как он, Бог, тебе велит? – Ей мудрый говорит крестьянин: Быть может он полечь костями Тебе, кормилице, велит А мне нельзя Вот журавли летят полоской алой Куда-то там встревоженно маня И в их строю есть промежуток малый Возможно это место для меня Чтобы лететь, лететь к последней цели И только там опомниться вдали: Куда ж мы это к черту залетели? Какие ж это к черту журавли?! Мягко бережком вдоль речки Босой крадется человек На бугру стоят овечки Смотрят над водами рек Что крадется тот-то, первый? – Не второго ли убить? – Бог все знает предусмотрит – Значит можно и убить Если можно Вот завился дым колечком Вышла кошка на крылечко А что она видит – Она видит праздник Люди в разном виде Но не безобразники А что кошке делать? – Стала она грустна У них, у людей — идеи А моя жизнь пуста – И поджала губки Вот курица совсем невкусная Но, Господи! — подумать ведь – Ей было бегать и страдать: Ведь вот ведь — я совсем невкусная! Ведь это неудобно есть Коль Дмитрий Алексаныч съесть Меня надумает Кошечка бегает, глазом сверкает Когтем об пол ненароком шуршит Складно мешочек пуховый ей сшит Бог ее смотрит и взглядом ласкает Мышку на радостях ей попускает Мышка заранее вся и дрожит: Чем же я хуже? — бессильно взывает А ты и не хуже — ей Бог говорит Лучше даже И мышка и малый кузнечик Стрекочут, ети же их мать Что скажешь ты им, человече? – Так что же им бедным сказать? Играйтесь на травке пушистой Но только вот сунитесь в дом Я как тараканов-фашистов Вас смерти позорной предам Гадов Фашистов недобитых Блядей ебаных Сукой буду Предам Зверь сидит и горько плачет Кармы над неразберицей – В следущем рожденьи, значит Предстоит ему родиться Человеком полуголым И с душою поразимой Прожигаемой глаголом Совестью невобразимой – Страшно! Проступайте же во мне Человеческие боли Чтобы стал я поневоле Мерзопакостным вполне А то вот живу как кошка Много вижу, мало ем Скоро мудрый уж совсем Распластаюсь вдоль окошка Рука бойца всю ночь болела Ее томило и ломало А как светать под утро стало Страна в восторге увидала – Рука как дом огромный стала Все разрастаясь на глазах И все вскричали: то Гундлах Воин Нога чегой-то там болит Какой-то видно паразит Завелся, вот сейчас возьму Лекарство да и изведу Злодея, да и ногу тоже Спасу…, а между ними, Боже! Любовь, быть может! Неземная! Это мне — боль А им — любовь! Всю жизнь темнеет понемногу Боец с утра лишь только ногу Поставит в кованый сапог А глядь — опять темно и враг Опять невидим, хоть ложись Обратно спать — и так всю жизнь В чистом поле, в чистом поле В чистом поле кто лежит – Пуля мертвая лежит Тело рядышком лежит Каждый сделал свое дело Пуля — смертное, а тело – Тоже ведь не скажешь смело Что бессмертное Ночью ли темною, полем ли чистым Да на безмолвном коне Вот они едут — живые чекисты А вот и скрылись во мгле Скрылись — не скрылися, скрылися кабы Вот я на шлях выхожу Вот я, простая советская баба: Скрылись, не скрылись — гляжу Вота лежат они, бедные трупики Выну из уст удила И зарыдать зарыдаю: Мой глупенький Я же тебя родила Для счастья Она прошла буденовской походкой Как сабельной петромосковский след Как рысь! как Русь! как мука! Мекка! водка! Я мертвая глядела ей вослед Я ж говорила: Там где жизни нет – Там смерть В охотку Когда под древнею Москвою На страшной глубине как сон Вселенский полз Наполеон Подобен призрачному рою Предощущений смутных Когда-нибудь под утро Я выходила и гуляла И прутиком определяла Где он ползет Ой, ты мое тело Что ж ты так вспотело Раз по Красной площади прошло А уж все п Али площадь не блаженная Вкруг Василия Блаженного Али площадь не красна Али сущность не ясна Вот мой мизинец болевает В нем кость живет себе хозяйка Туда-сюда пройдется зябко А то поднимет страшный вой: Я не хочу на свете жить! А то вдруг явится в мундире: Я в армию иду служить В защиту мира Эй, пойди сюда, нога! Не нога ль ты мне на милость? — Нет вот, я тебе рука! – Эка все переменилось Вокруг А то, бывало, крикнешь: Эй, пойди-ка, сюда! не нога ли ты мне на милость Богом данная, а?! — Нет, — отвечает подлая — рука я твоя, Богом на милость тебе данная! — эка, милая моя, как все вокруг переменилось! Никто не хочет меня слушать Кому повем печаль мою Вот ногу я беру свою: Послушай ты меня, послушай Моя печальная нога Жизнь безутешно высока! Чего молчишь, пузырь лишайный? И вот она уж утешает Склонившись надо мной Вот пуля вражая взошла Над живой частью его жизни И в тело мягкое вошла И вот живет он мертвой жизнью Дома детей он посещает Места так милые ему И все дозволено ему Живьем, но не прикосновеньем Ой, головушка болит Как была б она гранит Или мрамор белый Так не болела б А среди площади стояла И следила строго Чтоб у других болела Коль живые, гады! Отбежала моя сила На полметра от меня Я лежу, ее бессильно Достопамятно браня: Ах ты, подлая и рыжья Ну, чуть-чуточку, едрит Подойди ко мне поближе! А она и говорит: Пшел вон, старый Вот приходит она, боль Как зверушка малая Всяк бежит ее убить А я вот ее балую Пусть побегает — говорю Но не очень больно Она ж склонит ко мне головку И прошепчет: Больно! – Дай тебя я пожалею Бедная моя Зуб был горячий как струя Вдруг обнажившегося ада И все были смертельно рады – Врачиха рада, дети рады И люди рады, но не я И все бежали воперед Крича: Сейчас прикончим гада! Но я взмолился: Не…, не надо! Не тро…, не трогайте меня! Вот троните — и все зальет Неотмывающимся ядом Вплоть до небесного Кремля Отойдите! Пусть я один погибну Господи, страшно смотреть на ребенка Глянешь — а он в одночасье помрет Как-то не так тебя, скажем, поймет Да не опомнится — дело-то тонкое Да и обратно ведь — ведь не уйдешь Вот ведь, удержишься — да и помрешь Сам Счастье, счастье, где ты? где ты? И в какой ты стороне? Из-под мышки вдруг оно Отвечает: вот я! вот я! Ах ты, милое мое! Детка ненаглядная! Дай тебя я пожалею Ты сиди уж, не высовывайся Прекрасной летнею порою В саду вечернем я гуляла И птица с женской головою Печально надо мной летала И Анны голосом мне пела Марины голосом кричала: Отдай, отдай мне свое тело! Я все, я все начну сначала! – Я смутилась и ушла в дом Девушка пройдись и встань Лет семнадцать тебе вроде Ты прекрасна при народе Словно трепетная лань Ну а я уж стар и зол Сорок лет мне будет вроде Как поэт я при народе А по правде — как козел Я на большой горе стояла И сердце мне орел клевал И медленно околевал И кудри я его ласкала И свое сердце проклинала: И, мое каменное сердце! Ты разве пища для младенцев Небесных О-о-о! Было время такое Что шея была у нее молодая А теперь она просто сама молодая А шею оставим в покое И прочее тоже оставим в покое Просто может быть шея такая А прочее — все молодое Да и сама молодая Вот они девочки — бедные, стройные С маленькой дырочкой промежду ног Им и самим-то не в радость такое-то Да что поделаешь, ежели Бог Ежли назначил им нежными, стройными С маленькой дырочкой промежду ног Он уж и сам не в восторге-то, Бог Да что поделаешь — сразу такое-то Не отменишь Она вскричала: Боже! Боже! Закрой во мне что только можешь Что должен я в тебе закрыть? – Вот эту маленькую дырочку Почти мышиную что норочку Неразличимую, едрить Почти! – Зачем же должен я закрыть Коли она неразличима Почти? – О, Господи, но ведь мужчина Он вездесущий ведь, едрить Почти! – И что ж он ведает такое Что я ему не попускаю? – Все, все он ведает такое Почти! – А ты? — А я бела как соболь Почти! – И что? — Нет мерзости во мне Почти! – А он? — А он к тому не приспособлен Почти! – И что? — Спаси! Пусть он вовне Так и остается! Зачем же он тебе вовне? Тогда убей, убей его во мне! Убей! убей! убей! убей Ветер воет-завывает Прямо кости вынимает Вынет так одну вот кость Понесет куда невесть Понесет куда — незнамо — Кто-то в дверь стучится, мама! – Глядь — а там уже как гость Самоотдельный Она же самая и стоит — кость Но страшная неузнаваемая, что и не скажешь — кость! угадаешь лишь что она, но словно истиной и властью неведаной преображенная и облеченная Она лежала и была О Господи! — была — о, Боже! Обтянутая гладкой кожей Жива и мертвенно бела А красное внутри все было Иль показать его забыла Решила ли его скрывать… А может что такое знала Что мне и вовсе не понять Вот что-то левое плечо Живет совсем меня отдельно То ему это горячо То ему это запредельно А то вдруг вскочет и бежать Постой, подлец! внемли и вижди Я тебе Бог на время жизни А он в ответ: Едрена мать мне бог Смерть словно зернышко сидит Промежду пальцев руки левой С ней по утрам он говорит И подрастает она тихо Когда ж от слова вырастает В размеры девушки отдельной Ее гулять он отпускает Но к вечеру она уж с ним Я в чистое окно взглянула И стало душно — не вздохнуть Я быстро лифчик расстегнула И белый свет как зверь на грудь Мне бросился и не вздохнуть Стало Пуще прежнего Куда это поезд меня волочит А я не хочу! Отпусти меня к маме! Ковыль я цепляю губами И кровь придорожную кромку мочит И к небу лицо поднимаю в слезах О, странствия муза осьми головах! О, тати, дитятю оттутати к тяте Простя отпустите! Но тати: тю-тю – Говорят В чистом поле я гуляла Да на травку прилегла А пока тело отдыхало Я на время перешла В синеглазую кукушку Полетела-прилетела – Нету тела на опушке Волки съели мое тело А может, где скитается Без меня, может с китайцем Каким Живет Куда ты, смелая малышка Бежишь как милая зверюшка Еще ведь малое немножко И – Отвалится сначала ножка Потом и следующа ножка Потом отвалится головка Потом, и говорить неловко – Уже такое, что и кошка Есть не станет Беги, беги, вода живая Изнеженная, душевая Лиясь, как из любви фиала Вот здесь и женщина стояла И гладких членов либидо Вот этою мочалкой млела Дай-ка и я потру, а то Какой-то зуд пошел по телу Содрогающий Вот полюбовница ему Воткнула в сердце ножик острый И он упал отдельным монстром Не обращаясь ни к кому Не очень даже и страдая Лишь где-то в дальнем уголке С-под ногтя правой ли руки Блестели глазки Бао Дая Хитрющие Вот и лето постоянно Убегающее вдаль Счастье здесь кусочек отстояло Но зато уж навсегда Словно ангелы обняли Этот шарик небольшой Пуховыми нежными крылами А он все-таки ушел Прекрасные родимые болезни От подлого здоровья защищают Чтоб не сожрало сразу нас до смерти: Как ангелы порою навещают И натирают черным горьким медом Чтобы здоровью было неповадно Нас слизывать могучим языком Возле нашего подъезда Всякой твари посреди Вышел ангел полуместный Посидеть — ну, посиди Потому что всяко место Всякой сущности пригодно Нам судить их неспособно Им судить нас — Бог прости Их Этот мир придумать мало Его надо полюбить А то вот таких вот брошенных Сколько бродит их едрить Здесь костями громыхая Нас пугая по ночам Уходи, проклятый призрак! Там отъешься где-нибудь Тогда и приходи Ох и мудрый я как Гете Даже страшно самому Потому что мудрость эта Страшна честному уму Потому что начинаясь Безобидно, так сказать Истончается кончаясь Где ничего не доказать |
|
|