"Ведьмин Век" - читать интересную книгу автора (Дяченко Марина, Дяченко Сергей)(ДЮНКА. ДЕКАБРЬ-ЯНВАРЬ)С того самого вечера он перестал ездить на кладбище, потому что ночные посещения могилы не приносили больше отдыха, а только обостряли поселившееся в его душе беспокойство. Юлек, кажется, был рад – однако вскорости странное поведение при– ятеля стало беспокоить его куда больше, чем былые бдения на могиле. Клав нервничал. Клав вздрагивал от невинного прикосновения к пле– чу; Клав боялся темноты – и в то же время жадно всматривался в ночные окна, в сумерки на улицах, и выражение его глаз в такие минуты очень не нравилось Юлеку. – Малый, ты, это… Не стесняйся только, если что. Всякое бывает, может быть, тебе к врачу?.. – Спасибо, Юль. Со мной все в порядке. Однажды, вернувшись с занятий раньше сотоварища, Юлек обнаружил в комнате следы чужого присутствия и предположил, что к Клаву приходила девочка. – Малый, ты сегодня никого не ждал? Вроде посидела и ушла, конфе– ту из вазочки слопала и наследила вот… Чего она, по общаге босая хо– дит? Клав сделался не белый даже – синий. Юлек впервые всерьез поду– мал, что хорошо бы переселиться в другую комнату. От греха подальше. И он наверняка решился бы на столь крутую меру, если бы знал, что каждую полночь Клав просыпается с белыми от страха глазами. Ему ночь за ночью снится лицо, заглядывающее из воды в круглое окошко черной самосвальной камеры. Не живое и веселое, как в тот летний день – а бе– лое и неподвижное, затерянное среди ненужных атласных оборочек тяжело– го гроба… – Юль, это ты только что дверью хлопнул? В комнате? – Не… Я думал, ты. – Я… Я в умывальню ходил… – Ну, значит, Пиня забежал свою книжку забрать, а что такого страшного? – Ничего… Вот его книжка, лежит… – Ну, еще кто-нибудь… Ну и что?! Сопрут у тебя что-то? Ты, это, дерганный такой, как баба-истеричка. Гризапам горстями жрешь, смотри, скоро на иглу сядешь… – Пошел ты… Очередной бессонной ночью Клав признался Дюнке в постыдной тру– сости. Он боится неведомого; то, что находится на грани между «есть» и «нет», навевает тоску. Он живет ради того, чтобы думать о Дюнке – по– чему же с того памятного вьюжного вечера мысли о ней вызывают страх?.. Пусть она не обижается. Если она слышит его – пусть подаст знак. У не– го хватит любви, чтобы перешагнуть через ЭТО… После этой сбивчивой исповеди на него снизошело странное спокойс– твие; он безмятежно проспал ночь и проснулся ровно в семь – как от толчка. Юлек размеренно сопел – в тот день у него не было первой пары. В умывальне напротив лили воду, негромко переговаривались, хихикали братья-лицеисты – ежедневные утренние звуки, слишком обыденные для то– го, чтобы поднять Клава из теплого глубокого сна… Запах. Какой странный запах, неприятный дух паленой синтетики… Он встал. Хлопая в полутьме глазами, выбрался за ширму, отгоражи– вающую «спальню» от «прихожей», и включил настольную лампу. Прикосновение давней метели. Снежинки, бьющиеся в стекло… Он еще не понял, в чем дело, но майка на спине уже взмокла, пови– нуясь бессознательному. На стареньком деревянном столе, где толпились банки консервов, пачки печенья, кофейник, спички и хозяйственное мыло, спокон веков ле– жала пестренькая клеенчатая скатерть. Среди намалеванных на ней яблок и помидор, лука, орехов и прочего радостного изобилия темнел сейчас черный след ожога. Так бывает, когда по недомыслию коснешься кленки утюгом. Остается сморщенный, почерневший рубец – и гадкий запах горелого. Вот как сей– час… Только тот, кто был здесь несколько минут назад, коснулся скатер– ти не утюгом и не паяльником. Потому что горелый след был отпечаток ладони. Выжженный след пятерни. …Клав сдержался. Юлек по-прежнему сопел; прислушиваясь и вздрагивая от любого из– менения в его дыхании, Клав судорожно принялся сдирать скатерть со стола. Звякали банки. Клав торопился, шипя неслышные проклятия; он поче– му-то был уверен, что любой чужой взгляд на отпечаток ЭТОЙ руки сулит неслыханные беды. По счастью, на столешнице под скатертью ожог едва просматривался – Клав ожесточенно соскоблил его ножом. Юлек спал; Клав натянул пальто – прямо поверх пижамы – и высколь– знул из комнаты, прижимая к груди небольшой газетный сверток. …Он возвращался, пропахший дымом от сгоревшей синтетики. Никто не видел. Никто не узнает. На углу оживленно беседовали и дымили в пять сигарет ребята из службы «Чугайстер». Прохожие обходили их на почтительном расстоянии; Клав приблизился, улыбаясь широко и обаятельно: – Ребята, угостите сигареткой. Под пятью такими взглядами Юлек Митец, к примеру, одним махом на– ложил бы в штаны. Клав только скромно пожал плечами: – Ну нету денег у бедного лицеиста, мама с папой на сигареты не дают, оно и понятно, да? – Да, – с насмешкой отозвался коротконогий, с мощным торсом кре– пыш; широкая меховая безрукавка делала его фигуру приземистой, как стол. – Курить вредно, хамить опасно. – Хороший парень, – усмехнулся другой, сутуловатый, с прозрачны– ми, как стекло, голубыми глазами. – Тебе уже семнадцать исполнилось? – Нет, – сообщил Клав, не утруждая себя враньем. – Но, поскольку с бабой я уже переспал, давайте будем считать меня совершеннолетним. Да? Кажется, четверо из пятерых на мгновение растерялись. Пятый, не– молодой, с навечно загорелым скуластым лицом, удовлетворенно кивнул: – Убедил. Лови. В руку Клаву легла сигарета, короткая и толстая, и следом протя– нулась зажигалка: – Закуривай… И он затянулся впервые в жизни. Те четверо, что молча злились на него за свою мгновенную расте– рянность, сразу же взяли реванш. Мальчишка кашлял, легкие его раздира– лись свирепым «матросским» табаком, а из глаз градом катились слезы. – Достукался? – Как с бабой-то, так же было? Или все же сподручнее? – А вот в лицее твоем расскажу! Вас там розгами, часом, не учат?.. Преодолевая тошноту, Клав затягивался снова и снова. Перед глаза– ми у него дотлевала скатерть с выжженным следом ладони. Если бы чу– гайстры ЭТО видели… Ему нужно было преодолеть страх перед ними, чугайстрами, убийцами нявок. Ему, сообщнику, уничтожившему улику. Потому что теперь Дюнка будет с ним, он знает это точно. Ему все равно, кто она теперь. Но теперь они будут вместе. |
||
|