"Уснуть и только" - читать интересную книгу автора (Лампитт Дина)

Глава шестнадцатая

Менялись времена года, Солнце и Земля продолжали свой вечный диалог, лето полностью вступило в свои права, заплясал и задвигался ребенок во чреве Ориэль.

Только сейчас, когда прошло уже несколько месяцев с той ночи, когда исчез Маркус, Ориэль перестала отвергать мысль о том, что он, скорее всего, мертв, что где-то в лесу, так и не обнаруженное многочисленными поисковыми партиями, лежит и разлагается его тело. Что вся его красивая, сильная юность разрушена, исчезла, вернулась в землю, по которой он когда-то ходил.

Вначале она думала, что архиепископ послал его с какой-то секретной миссией, настолько тайной и важной, что Маркус не мог сообщить о ней никому, даже ей. Затем пришла тоскливая идея, что он ее бросил, что все его красивые слова и клятвы были ложью, что он попросту сбежал, испугавшись последствий, когда узнал, что она беременна. Но вскоре кое-какие слова Колина заставили ее раскаяться в подобных мыслях.

Глядя на нее колючими, как осколки льда, глаза ми, Колин заявил:

– Это Пьер убил Маркуса. Он давно угрожал ему. Говорил, что дни Маркуса сочтены.

– Мой брат так говорил? – воскликнула Ориэль.

– Да, – подтвердил Колин и, помолчав, сказал. – Позволь, я тоже кое о чем тебя спрошу?

– О чем же?

– Мальчишки с кухни донимают меня. Щиплют за бока и говорят, что, оказывается, я все-таки знаю, как это делается. Что я понимаю, как легче всего согреться холодными зимними ночами. О чем это они?

Он смотрел на нее так серьезно, что у Ориэль защемило сердце.

Ну почему еще и он должен страдать, подвергаясь грубым и жестоким насмешкам? Вместо ответа она взяла его руку и приложила к своему животу.

– Ты видишь, каким большим и круглым он становится?

– Да. А почему это так?

– Потому что там, внутри, растет ребенок. Так же, как у кобыл в животах развиваются жеребята, которые потом родятся на свет.

– А как он туда попал?

Поколебавшись, Ориэль ответила.

– Это Маркус, любя меня, вложил его туда.

Колин молчал, и она продолжала:

– Но это секрет, который мы никому не можем открыть. Даже Джону, особенно Джону. Колин, все должны думать, будто ты отец этого ребенка.

– Может быть, так и есть, – неожиданно сказал Колин, – ведь я люблю тебя так же сильно, как Маркус.

Ориэль улыбнулась:

– Ну что ж, пусть так.

После этого вес пошло по-старому, но Ориэль никак не могла забыть о том, что сказал Колин, и однажды, усевшись в носилки – беременность уже не позволяла ей ездить верхом, – велела отвезти себя в Молешаль. Проезжая по долине, она любовалась многоцветьем полей – янтарем созревшей пшеницы, изумрудными всходами озимых, темно-красной оставшейся под паром землей.

И вдруг ей показалось, что она скачет по золотистому песку вдоль аквамаринового моря, слышит радостный смех своих друзей, и чья-то до черноты загорелая рука вдруг хватается за уздечку ее коня. Смех становится громче, и вот обладатель смуглой руки уже поравнялся с ней.

– Маркус! – закричала Ориэль, узнав его, но увидела лишь удивленные лица слуг.

Значит, она снова грезила наяву…

– Вам плохо, госпожа? – встревоженно спросил один из слуг.

Прикрыв лицо ладонью, чтобы скрыть замешательство, Ориэль пробормотала:

– Просто немного устала, – и, откинувшись на подушки, замолчала.

Но когда они приблизились к усадьбе Молешалей, в уши Ориэль ударила такая какофония звуков, что она снова вскрикнула, на сей раз от удивления.

Перекрывая общий гомон, свирепо орал младенец – несколько месяцев назад Джулиана произвела на свет дочь. Кроме этого истошного крика, слышалось треньканье гитары, взрывы смеха и обрывки веселых куплетов, из чего можно было сделать вывод, что Пьер наслаждается вином и веселым обществом. Наконец, время от времени раздавался басистый стон хозяйки дома, по-видимому, доведенной до белого каления царящей в доме неразберихой.

Изрядно располневший от хорошей жизни Пьер, одетый в очень тесные штаны и распахнутый на груди бархатный халат, возлежал посреди зала на груде овечьих шкур с кубком в руке; ему прислуживал премиленький розовощекий мальчик.

– Это Криспин, мой протеже, – представил Пьер.

Не обращая внимания на юношу, Ориэль сказала:

– Мне нужно очень серьезно поговорить с тобой наедине, Пьер.

Тот пожал плечами.

– Криспин посвящен во все мои еекреты. Гово ри.

Ориэль неохотно начала:

– Колин говорит, что ты угрожал Маркусу Флавье. Что тебе известно о его исчезновении?

После короткой паузы Пьер ответил.

– Я ничего не знаю об этом, но не сомневаюсь, что он вернулся в Гасконь.

– Почему же он вдруг решил вернуться?

Похожие на две черные жемчужины глаза окину ли округлившуюся фигуру Ориэль насмешливым взглядом.

– В самом деле, с чего бы это, дорогая сестрица? Может быть, ему было чего бояться, а? Чего-то, что вот-вот могло выйти наружу?

У Ориэль забилось сердце, но внешне она осталась спокойной.

– Пьер, я думаю, что Маркуса нет в живых.

– В таком случае, туда ему и дорога. Но я хочу сказать тебе одну вещь. Если он действительно мертв – в чем я лично очень сомневаюсь, – то клянусь, что я к этому совершенно непричастен. Хоть я и был бы счастлив собственноручно отправить его на тот свет, кто-то другой лишил меня этого удовольствия.

Ориэль поверила ему. По выражению с детства знакомого лица, теперь ставшего порочным и обрюзгшим, она поняла, что он говорит правду.

– Тогда кто же это сделал?

Пьер встал и жестом приказал Криспину удалиться. Когда брат и сестра остались вдвоем, он наклонился к ней.

– Повторяю, я не верю, что его убили. Я считаю, что он сбежал, – Пьер понизил голос. – И хочешь знать, почему? Потому что он отец твоего ребенка, Ориэль. Я ни одной минуты не верил, что ты забеременела от своего дурачка.

Ориэль не в силах была ответить и, повернувшись, молча покинула дом. Слуги помогли ей забраться в носилки, и она вернулась во дворец.

Буйное цветение, обычно окрашивающее Бэйнденнский лес во все оттенки синего, голубого и фиолетового, уже кончилось, и сейчас, на исходе лета, лишь поблекшая зелень деревьев отражалась в стоячей воде пруда, на берегу которого стоял заброшенный недостроенный дом.

Изабель де Бэинденн казалось, что даже птицы не залетают сюда, в это мрачное, пустынное место. Она сидела на берегу, уныло глядя на свое отражение на гладкой, как зеркало, поверхности. Ни пения птиц, ни надежды, ни счастья – ничего не осталось в ее жизни. Вес рухнуло, все разрушено безвозвратно, ее Адам – бедный, несчастный Адам, из которого она тщетно пыталась вылепить что-то, чем ему не дано было быть – в конце концов не выдержал и ушел от реальности, замкнулся в своем маленьком мирке, словом, сошел с ума…

Сделав это открытие, Изабель сразу постарела. Начала обвисать и дрябнуть кожа, морщины появлялись и множились, как грибы после дождя, потеряли форму бедра, а глаза, еще недавно такие живые и блестящие, вдруг остекленели и поблекли.

А потом еще этот последний удар. Ровно семь дней назад, сидя на этом самом месте и предаваясь все тем же тоскливым мыслям, Изабель вдруг заметила под водой что-то блестящее. Опустив руку, она нащупала и вытащила начавшее ржаветь колечко. Вначале оно ни о чем ей не напомнило, но, приглядевшись, Изабель с ужасом признала в нем перстень, который всегда носил на мизинце Маркус де Флавье.

Изабель не сомневалась, что кольцо специально бросили в пруд, чтобы никто и никогда его не нашел. Чем дольше она смотрела на него, тем сильнее укреплялась в подозрении, что Флавье убили где-то на принадлежащей ей земле; что его тело надежно спрятали, а кольцо, которое, возможно, соскользнуло с пальца во время борьбы или перетаскивания тела, торопливо швырнули в пруд. Однако она случайно обнаружила его и разгадала тайну.

Изабель вспомнила ту ночь, когда был страшный снегопад, как они с Адамом, стоя на пороге своего дома, наблюдали, как долина укрывается белой искрящейся пеленой, как черны были слова Адама, когда он говорил об Ориэль и оруженосце, и ей стало трудно дышать.

Она еще долго сидела, опустив голову и вертя в пальцах кольцо Маркуса. Постепенно день начал увядать, на долину спустились сумерки, с реки пополз вечерний туман, и вода в пруду, окрасившись вначале в серовато-розовый цвет, потом засветилась темно-зеленой яшмой.

В последний раз печально вздохнув, Изабель раз жала пальцы, и кольцо Маркуса вновь опустилось под безмолвную толщу воды. Очень медленно она поднялась на ноги и побрела по лесу. Взобравшись на гребень холма, Изабель, как и ожидала, увидела идущего со стороны реки Адама. «Какой же он все-таки красивый, несмотря ни на что, – подумала Изабель. – Как будто для того, чтобы компенсировать слабые мозги, природа дала ему такое стройное, сильное, мускулистое тело».

Адам поднял голову и увидел ее. В первые годы их брака он ускорил бы шаги, заторопился, чтобы поскорее оказаться рядом с ней, а сейчас продолжал медленно тащиться, волоча ноги и опустив голову, словно баран, которого ведут на бойню.

Он начал взбираться на холм, его лицо оставалось неподвижным, как камень, но когда он подошел поближе, Изабель увидела, что по лицу Адама текут слезы.

– Не надо, Адам, – сказала она. – Не казни себя так. Что сделано, то сделано.

Адам подался к ней.

– Я не могу не любить ее, не могу, хоть она и предала меня. Она изменяла мне. Моя маленькая чистая девочка оказалась на самом деле шлюхой.

– Ориэль не шлюха, Адам, – ласково ответила Изабсль. – Она любила Маркуса.

– Но я видел их вместе прошлой зимой. Он скакал на ней, как жеребец на кобыле. Я не мог этого вынести.

– И поэтому ты убил его? – мягко спросила Изабсль.

Адам потрясенно взглянул на нее и переспросил:

– Я? Я убил его?..

Но для Изабель вопрос был уже решен. Достав из-за спины серп, она дотронулась его остро отточенным лунообразным лезвием до пульсирующей на шее Адама вены. Оторопев, он в изумлении смотрел, как вытекает из него жизнь, как кровь струится по его рубашке и впитывается в поросшую мхом землю.

– Изабель, – вымолвил он, – я не…

Покачнувшись, Адам тихо опустился на землю, его печальные глаза продолжали смотреть ввысь, на огромное небо, на верхушки деревьев. Гигантское распростертое тело казалось таким спокойным, будто он просто уснул.

Изабель ничего не сказала, лишь укоризненно покачала головой, будто укоряла за что-то провинившегося ребенка, и, держа в руках серп, спустилась к реке.

Когда она вышла на берег, последний яростный аккорд заката окрасил воды реки Розер в огненно-красные и янтарные тона. Изабель подняла серп и долго смотрела, как падающие с него капли крови смешиваются с кристально чистой водой. Затем она сбросила одежду и без любви и сожаления взглянула на свою стареющую плоть.

– Сделай меня вновь красивой! – крикнула она реке.

Войдя в реку, Изабель ощутила прохладу и свежесть. Стремительное течение подхватило ее, и вскоре струи сомкнулись над ее темной, начавшей седеть головой.