"Мир А.Вампилова. Жизнь, творчество, судьба. Материалы к путеводителю" - читать интересную книгу автора (С.Р. Смирнов, В.В.Шерстов, Л.В. Иоффе)
А. Вампилов. 60-е гг.
Если пишущие о новостройках Сибири большею частью изображали трудности и героический пафос самого строи¬тельства, то Вампилов, не упуская этого, главное внимание сосредоточивал на нравственно-психологической сфере участ¬ников событий, зорко отбирая для этого «факт живой и тре¬пещущий».
80
/
В очерке «Я с вами, люди» повествование ведется от лица главного персонажа. Александр Навалихин, плотник и худож¬ник СМП-267, рассказывает корреспонденту свою горькую ис¬торию о том, как дважды был под судом, сидел в тюрьме, и о том, как нелегко было с этим «завязать». Больше всего по¬разила встреча с бывшим матерым зэком, «который грубо и брезгливо» рассказал, как ему удалось это сделать... «И вот я здесь, в строительно-монтажном поезде ...Пришел в бригаду.?
ТВОРЧЕСТВО
Поработал день, другой и понял, что мне верят. Понимаете, мне верят!» Слово «верят» стало ключевым в исповеди и опре¬деляющим ее завершение: «Мне хочется сказать знакомым и незнакомым, всем, кто живет и работает в наше чудесное время: «Я виноват перед вами, люди. Ваше доверие, ваше ве¬ликодушие бесценны. Хотя бы часть их я оправдаю честным трудом».
Таким образом, уже начинающий Вампилов знал и прак¬тически выполнял мудрый наказ Достоевского - «находить в человеке человека».
Интересно, что в многочисленной рати персонажей очер¬кист особо выделяет кондовых сибиряков, называя их «бурун¬дуками». «С первого взгляда, - замечает автор, - это прозвище кажется несколько оскорбительным, но только с первого взгляда. Обижаться не следует. Будешь обижаться - назовут еще как-нибудь».
« - Бурундук - приятный зверь, красивый, а что? - рас¬суждает Иосиф Кирсанов, вальщик. Ничего нехорошего я про него не слышал».
В частности, Вампилов с улыбчивой теплотой отзывается об одной колоритной «бурундучихе» - Наталье Анкудиновой, у которой Вампилов и Шугаев ночевали. Ей 83 года. «Бабка живет одна и хозяйничает одна (дети разъехались. - А. М.) Всю жизнь прожила в этом доме, всю жизнь занималась ско¬том, огородом и рыбалкой. Сети ставит с детства и по сей день ставит. У нее своя лодка и полный амбар снастей.
- Как же ты одна со всем управляешься? Не трудно тебе?
- Так и маюсь, - просто, не жалуясь, ответила она с удо¬вольствием». «Утром бабка зажарила нам тайменя, выдала кринку молока и подалась по хозяйству».
Есть в очерках Вампилова еще одно лицо на загляденье - природа Приангарья. Сразу следует заметить: слово нигде не обнаруживает так своей живописной силы, как в пейзажных этюдах и штрихах. Потому же нигде так активно не приходят на помощь автору неожиданно дерзкие и меткие тропы, как в них.
Удивительны эпитеты природы.
«Янтарные волны, не торопясь, намыли в узком месте пет¬ли лиричные плесы». Неожиданность эпитета останавливает чтение, чтобы осмыслить его многозначность. Или: «День раз¬гулялся, с запада поперли белоснежные, непорочные облака».
81
А вот сам порядок эпитетов, нагнетаемых, как в загадке, и потому интригующих читателя до последнего слова - отгад¬ки: «В Кеуль - две дороги. Одна гладка, холодна, лощеная золотом и серебром, эпически широкая дорога сквозь тайгу. Темные, тяжелые сопки громоздятся по обеим ее сторонам,
мелькают веселые острова с березами, раскидистыми, как дубы, осинками, стройными, как танцовщицы. Дорога эта - Ангара».
А то и совсем коротко - как выстрел: «Лес - состояние этого края». Никто еще не придумывал такого непривычного определения. Но, поразмыслив, начинаешь понимать, как оно космически и психологически объемно.
Такие обороты, в которых слова друг с другом встречаются как бы впервые, называются окказионализмами. Не менее окказиональны у Вампилова сравнения.
«В открытую дверь видна трасса - шестидесятиметровая просека. На ней медные, как купальщицы, лежат рядами сос¬новые стволы». Как же надо любоваться, чтобы выдать такое!
Очерковое повествование о суровом крае пробивается че¬рез сонм переживаний, в том числе через смех. Знает юмор автор, улыбаются, насмешничают, хохочут его герои, устав¬шие строители. «Дело к вечеру. Лесорубы возвращаются до¬мой. Здоровые веселые парни. У умывальника толкучка, смех и довольно-таки звучные, дружеские шлепки по голым спи¬нам. Вытянули по спине и Сашу Якубинского.
- Мальчики, - говорит Саша, потирая ушибленное место, - к чему эти сентиментальности? Вы же взрослые люди». Элек¬трик Костя говорит о любви: « - Сегодня из соседнего селения я привожу в палаточный городок девушку... Я привожу ее на мотоцикле и всю дорогу чувствую облако ее дыхания. Плав¬люсь от нежности и хочу что-нибудь сказать запоминающее¬ся, хочу понравиться. Но молчу. Ибо знаю, что в красном уголке она будет танцевать не со мной. Видите, какой у меня длинный нос? <...> Мне грустно. И я отвезу обратно в соседнее селение после танцев симпатичную девушку. И опять буду молчать...». Высшая категория смеха - смех над собой.
Ученые говорят, что смеяться можно только над человеком. Вампилов не согласен. Он может смеяться и над коровой. «Приход в эти края новейшей истории был провозглашен гуд¬ком первой маневрушки летом сорок девятого года. Одновре¬менно ее голос прозвучал призывным горном для Лени Доро¬феева, который как раз в это время гнал домой корову. Коро-?
ТВОРЧЕСТВО
ва удивилась, подумала и откликнулась густым баритональ¬ным мычанием». Тут смеется уже больше не автор, а история.
Весело иронизирует автор над модами своих земляков - кутуликчан, над их испанскими штанами с широчайшей опушкой, узкими в коленях и «разогнанными книзу до шири¬ны флотских брюк. Когда такие ребята молча стоят где- нибудь возле чайной, то кажется, что они собрались сюда, чтобы сплясать болеро, и ждут только, когда ударят кастанье¬ты и гитары». Кутуликские испанцы! Автор порой улыбается совсем уж невероятным образом: «Наш «Антон» подрулил к новому домику, взревел, замер, и мы прыгнули на траву... Что ж, здравствуй, Кеуль! Будем знакомы! Ты хорош уже тем, что мы с тобой никогда не виделись». Алогизм? Нет. Это задорное приветствие ожидаемой новизны путешествия.
Иначе обстоит дело с сатирической насмешкой. «Сухору- ковы не любили художественной самодеятельности, не люби¬ли общественных поручений, комсомольской работы. Они лю¬били себя...» Автор как бы оправдывает не любящих всего «общего» и тем еще тоньше заостряет антитезу.
В очерке «На пути к Чунскому сокровищу» первая главка называется «Математика разгильдяйства». Речь идет о томи¬тельно затянувшемся строительстве деревообрабатывающего комбината и поселка Лесогорск. Вина лежит прежде всего на начальнике строительного участка Новикове Н. К., допус¬тившем к тому же брак на 4000 рублей. «Мы думаем, - пишет автор, - как бы не сказать чего грубого по тому поводу, что Новиков, укативши в отпуск, из отпуска не возвращается... Будем деликатны, читатель, но Новиков все-таки разгильдяй». Получается: даже будучи деликатным, этому субъекту нельзя подобрать другого названия. Деликатность сарказма - неслы¬ханный оксюморон.
Поистине сыновьим вниманием почтил А. Вампилов свою родину - Кутулик в очерках «Как там наши акации?» и «Про¬гулки по Кутулику».
Первый трогательно лиричен, что подчеркнуто уже загла¬вием. Вспоминаются школьные годы. Некоторые всплески этой памяти порождают обжигающие своей новизной размышле¬ния. «Заметили вы, как со временем наши учителя выра¬стают в нашем сознании?
В наших воспоминаниях они становятся все лучше и луч¬ше, не правда ли? То же и мы для них. - «Вы? - сказала мне недавно одна из моих прежних учителей. - Какое сравнение? Вы были ангелами...»
83
«Прогулки по Кутулику» пишет Вампилов уже тридцати¬летним. В них та же тоска по босоногому детству и уникаль¬ности родного места. «Райцентр, похожий на все райцентры?
России, но на всю Россию все-таки один-единственный». «Травы пахнут здесь сильней, чем где-либо, и нигде и никогда я не видел дороги заманчивей этой вот, что по дальней горе вьется среди берез и пашен». Но преобладают уже не воспо¬минания, а наблюдения за происшедшими переменами. Что-то из них отмечается с удовольствием, что-то с мягкой иронией, а что-то и вовсе с откровенной неприязнью. Когда речь захо¬дит о распространившемся среди молодежи цинизме, автор вступает в давний спор с расхожей максимой «среда заела». И приходит к принципиально новому толкованию: «...среда - это мы сами. Мы, взятые все вместе. А если так, то разве не среда каждый из нас в отдельности? Да, выходит, среда - это то, как каждый из нас работает, ест, пьет, что каждый из нас любит и чего не любит, во что верит и чему не верит и, зна¬чит, каждый может спросить себя со всей строгостью: что в моей жизни, в моих мыслях, в моих поступках есть такого, что дурно отражается на других людях?». В этом, одном из последних и самых крупных очерков Вампилова, фактографи¬ческое и лирическое начало возвышается до эпического и фи¬лософского осмысления жизни.
Своей многоцветной палитрой в очерках Вампилов нередко выходит за их жанровые границы, восхитительно превышает очерковую меру повествования и успешно соревнуется с выс¬шими пробами собственно художественной прозы.
Стремительное вхождение Вампилова в царство драматур¬гии не позволило ему столь же властно войти в своеобразный мир прозы. В частности - фельетона. В жанровых рубриках издателей их числится всего шесть. В действительности их, конечно, больше, потому что были и такие «симбиозы», кото¬рые можно назвать «рассказы-фельетоны». Например, «Стан¬ция Тайшет».
Жанр фельетона, говоря кратко, держится на двух опорах: на фактах и смеховой их обработке. При этом, с точки зрения обобщенности материала, различают три основные формы: фельетон факта, проблемно заостренный, и проблемный фельетон.
К первому виду у Вампилова можно отнести «Лошадь в га¬раже», «Кое-что для известности». Повествование в них осно¬вывается на событиях с документальным обозначением мест, эпизодов и фамилий, сдобрено иронией, но не выходит за фактографические границы. Автор довольствуется одной целью их обнародования: «Что касается К., неугомонного фельдшера из города Усолья-Сибирского, он твердо стоит на своем. Чего он добивается? Может быть, популярности? Славы? Ну что ж.?
ТВОРЧЕСТВО
Мы сделали для этого все, что было в наших возможностях. Все или почти все».
Куда весомее и сочнее фельетоны второго вида. Поведав печальную историю о хамских издевательствах над невесткой со стороны ее свекрови и мужа, фельетонист всю силу своего гнева обрушивает на общераспространенное и ужасное явле¬ние - хамство: «Бойтесь хамства! Хамы не перевелись. Хамы притаились. Они поняли, как опасно хамить в обществе, и рас¬ползлись по собачьим своим конурам. <...> Оглядевшись по сторонам, нет ли свидетелей, они наговорят вам мерзостей, забрызгают своей ядовитой слюной. Закрывшись на ключ, они изобьют детей, жену, оскорбят собственную мать... Судите хамов! Не спускайте им ни одного мата, ни одного разбитого стекла.
И берегите от них детей. Ваши дети должны быть пре¬красными людьми!»
Этот фельетон примечателен еще своим названием - «Зиминский анекдот». Анекдотичность стала приметой всего творчества Вампилова. Анекдотически исключительное, как у Гоголя, служило ему для глубочайших обобщений. Недаром же к своим «Провинциальным анекдотам» он предпослал в ка¬честве эпиграфа слова из Гоголя: «Кто что ни говори, а подоб¬ные происшествия бывают на свете, - редко, но бывают».
И, конечно же, особая прелесть вампиловских фельето¬нов - в их смеховой насыщенности. Чего стоит, например, юмористическое обыгрывание ассоциаций. «Археолог и фелье¬тонист имеют общее между собой то, что оба они занимаются обломками прошлого. <...> Но археологу спокойнее. Он имеет дело с неподвижными свидетелями минувшего, свидетелями, навсегда лишенными способности воровать, спекулировать, распускать слухи, драться с соседями, жениться по нескольку раз... Одним словом, сложность для фельетониста состоит в том, что он имеет дело с живыми ископаемыми».
| © 2025 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |