"Грач-птица весенняя" - читать интересную книгу автора (Мстиславский Сергей Дмитриевич)

Надзиратель, ухмыляясь, оглянулся на Грача:
— Целые дни эдак спорят. А о чем? Никому не известно. Слушаешь, слушаешь нипочем не понять… Ну вот и господин староста.
В самом деле: присматриваясь еще издалека, щурясь, почесывая черную круглую свою бороду, подходил Гурский. Мариан Гурский. Искровец. Товарищ.
— День добрый!
Глава XXVIII ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ
Гурский вежливо ответил на приветствие. Вежливо, но официально. Он ничем не показал, что знает вновь приведенного. Так и следовало, конечно, потому что откуда ему знать, кто именно стоит перед ним: Петров, Иванов, Васильев, Курилов, Мейзе или еще кто; по какому паспорту, по какому делу, где и как взят Грач. Бауман поспешил поэтому разъяснить положение:
— Личность установлена, к сожалению.
Строгие морщины на лбу Мариана разгладились.
— Здорово! Словили-таки, окаянные! — Обернулся назад, крикнул: — Товарищи, Бауман!
Окружили. Кто-то обнял. Кто-то крепко, дружески хлопнул по спине.
— Ба-ба-ба! «Знакомые всё лица!» И Литвинов здесь? Я, признаться, подумал, что этот дурак Новицкий хвастает. А и в самом деле — российские искровцы чуть не все здесь.
— «Сто тысяч стоило… По всей России ловили!» — Литвинов, закрыв глаза, передразнил Новицкого. — Одиннадцать персон.
Он кивнул курчавой головой на высокую стену, испещренную сплошь росчерками фамилий. Как известно, заключенный обязательно оставляет автографы в тюрьме-всюду, где это возможно. Фамилий было сотни, если не тысячи. У Баумана зарябило в глазах.
— Не туда смотришь… выше!
Бауман поднял голову. Высоко-высоко, над волнистой закраиной росчерковых завитушек, кривых и разлапых букв, на чистой белой поверхности, куда не дотянуться руке человека, даже если его подсадить на плечи, крупными буквами были выведены фамилии искровцев…
Бобровский сунул в руку Баумана крупную палочку рисовального угля:
— Расписывайся, новоприбывший!
Бауман мерил глазами стену, соображая.
— Как вы умудрились?
— Не понимаешь? Эх, ты! А еще искровец…
Бауман присмотрелся еще. Никаких приступок и выемок, совершенно гладким отвесом поднимается стена. Поверху — косым наклоном — ржавая, когда-то красной краской покрашенная железная оковка стены.
— Не морочьте мне голову! Откуда вы достали лестницу?
Искровцы расхохотались дружно:
— Ишь чего захотел! Лестницу!.. Через стену лазить? Действительно, так тебе и дадут! Нет, ты своими собственными средствами умудрись… Не можешь? Ну, тогда закрой глаза.
Бауман послушно опустил веки.
— Сильвин! На стражу!
Гурский хлопнул в ладоши. Сильвин поспешно пошел к концу клетки, выводившему на общий двор. На углу он остановился и растопырил руки:
— Можно.
Трое искровцев мгновенно стали под стеною, в затылок друг другу; двое задних положили руки на плечи стоящим впереди; на вытянутые эти руки подсадили, верхом еще двух, и опять задний положил руки на плечи переднему. Бобровский подтолкнул Баумана:
— Ну, раджа, открой глаза, слона тебе привели. Возносись!
Он подсалил его под локоть. Не без напряжения взбросил Бауман гибкое свое тело на руки верхней пары: сказались все-таки тюремное сидение, гоньба по этапам — из Задонска в Вятскую губернию, оттуда в Уфу, Воронеж… Обязательно надо будет здесь, в Лукьяновке, опять налечь на гимнастику.
Со спины «слона» совсем недалеким казался железом скованный гребень стены. Если чуть-чуть еще вытянуться, можно, безусловно, закинуть…
Он приподнялся, примериваясь, даже сделал движение, словно занося крюк на веревке. Снизу крикнули строго и предостерегающе:
— Грач, не дури!..
Но Бауман продолжал смотреть вверх усмехаясь. К чему суматоха? Сильвин спокойно стоит на посту, опасности никакой, кругом все свои.
— Сбросим!
Шестиногий «слон» в самом деле заколебался, пришлось придержаться за стену.
— Расписывайся, тебе говорят. И долой!
— Ладно.
Бауман нагнулся к стене, приписал в конец искровской строки, ломая уголь:
Бауман
и сверху, над строем имен, начертил крутыми и крупными литерами:
ИСКРОВЦЫ
Мальцман крикнул снизу:
— Бросьте! Мы ж не подтверждали на допросах принадлежности к «Искре»… Это же признание!
Бауман свесил, смеясь, голову вниз:
— Ничего! Теперь можно!
— Почему?
Подведя под все фамилии жирную черту — в знак, что список закончен, Бауман повернулся к стене и подрисовал снизу, под списком, решительным почерком:
Бежали. . . 1902 года.