"Большая охота" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Честного не жди слова

– Э, нет! Так дело не пойдет! – никто из сидящих у костра не услышал раздраженного восклицания и не заметил шагнувшего из взвихрившегося на миг воздуха толстяка с рыжей бородкой клинышком. Зато его увидел Лоррейн, вскинувший кисть в останавливающем жесте.

– Ты руками тут не маши и мне не указывай! – огрызнулся прибывший, но тем не менее через пару шагов остановился. Потоптался на месте, налег плечом на невидимую преграду, однако прорваться дальше не смог. Зыркнул по сторонам и сварливо выкрикнул: – Эй, соловей неощипанный, ты чего удумал-то? Или договор наш позабыл? Так я тебе напомню, ты только скажи! Нет, вы посмотрите на него! – мэтр Калькодис, а это был несомненно он, трагически всплеснул руками. – Совсем от полоумия своего страх потерял! Мало тех гадостей, что ты уже натворил? А господин-то, между прочим, все видит, все запоминает. Не простит он тебе, ой, не простит! Будешь, как в давние времена, с камнями толковать и черствую лепешку выклянчивать! Хочешь этого, а, птичка певчая? Зря тебя тогда в живых оставили, а я ведь твердил господину – ни к чему тебе тут быть, пусть убирается, откуда взялся!

– Помолчи, Злоязыкий, – сухо ответил бродяга. – Я могу забыть себя и свой долг, но о договоре твой хозяин мне забыть не позволит. Только позволь тебе кое-что напомнить. В том памятном Договоре говорилось, что мы не будем препятствовать свободному выбору людей. Когда-то Гельда и Сигиберт по своей воле приняли ваше покровительство, а теперь этот смертный принял свое решение.

– Тоже мне, «свободный выбор»! – возопил толстяк. – Ври, да не завирайся! Ты же его и подтолкнул, и повел, как осла на веревочке!

– Разве вы поступаете иначе? – невинно поинтересовался Лоррейн. Мэтр Калькодис досадливо скривился, оставив выпад без ответа.

Ничего не слышавшая, но ощутившая подспудное беспокойство Изабель бросила взгляд по сторонам. Болота, камыши, отражение луны в черной воде Роны. Франческо все вычеркивает и вычеркивает из Книги – иногда одно-единственное слово на странице, иногда целую строчку, и прах струйкой стекает на пожухлую траву. Он до того увлекся, что даже принялся неразборчиво напевать вполголоса, вороша тяжелые страницы.

– Прекрати это, – теперь в голосе толстяка звучала неподдельная угроза. – Тебе и так несказанно повезло, довольствуйся этим! Ты хоть представляешь, сколько стараний и времени потребовалось, чтобы выпестовать такой идеал, как Рамон? И где он теперь? Подло убит твоим клевретом! А девчонка, его сестра? Никогда не пробовал убедить Огненную Деву провести целый год в облике смертной женщины, да еще произвести на свет отпрыска? Оставь Книгу в покое!

– Нет, – покачал головой бродяга. – Я и так слишком долго оставался в стороне. Хватит.

– Они наши! – утробно взревел мэтр, кажется, даже став повыше ростом. Туман за его спиной клубился, закручиваясь смерчем, лепя из белесых прядей нечто огромное, грузное, с мордой, похожей на ящеричью и закрученными бараньими рогами. Мутными огоньками вспыхнули круглые глаза, желтые, с черной трещиной поперечного зрачка. Калькодис переступил с ноги на ногу, и призрачное создание сделало то же самое. Из приоткрытой пасти высунулся длинный язык, хлестнул по воздуху. – Они никогда не выйдут из-под нашей власти!

– Единственное, что стремится выйти из-под твоей власти, так это твой парадный наряд, – хихикнул Лоррейн. Мессир Калькодис оглянулся, раздраженно замахав обеими руками на рогатую тварь, словно прогоняя назойливое насекомое. Призрачное чудище фыркнуло, раздувая вывороченные ноздри, и повело рогатой башкой из стороны в сторону. Его силуэт медленно, неохотно истаял, распадаясь на несвязанные друг с другом клочки, словно осыпающийся витраж.

Над очередной страницей Франческо надолго задумался, прикусив кончик гусиного пера. Поводил рукой над листом, примериваясь, и принялся старательно вписывать на освободившееся место новую строку. Обеспокоенный Гай украдкой подергал мистрисс Уэстмор за рукав платья:

– Он не слишком много на себя берет? Что он туда пишет?

– Откуда мне знать? – огрызнулась рыжая. – Я вообще отказываюсь понимать, что происходит!

Налетевший с реки порыв сильного холодного ветра едва не задул костерок, осыпав всех пеплом и окутав облаком едкого дыма. Девица Транкавель, оказавшаяся к огню ближе всех, раскашлялась до выступивших на глазах слез.

– Послушайте, может, лучше его остановить? – неуверенно предположил Мак-Лауд и в подтверждение своих слов осторожно потянул Книгу из рук Франческо. – Как-то он чрезмерно увлекся… Френсис, дружок, ты не мог бы прерваться?.. Ой!

По обложке и страницам фолианта пробежала едва различимая человеческим глазом россыпь золотистых огоньков, заставившая шотландца мгновенно раскаяться в своем намерении – крохотные искры оказались донельзя кусачими. Издалека, с моря, долетел еле слышный грозовой раскат, сопровождаемый дрожащим тусклым отсветом зарницы.

– Еще и гроза собирается, – Изабель встревоженно посмотрела на темное небо, по которому неслись рваные клочья более светлых облаков. Холодный ветер усиливался, стремясь задуть рукотворный огонек, по спокойной доселе реке побежали волны, с плеском ударяя в обрывистый берег. Для Франческо творившееся вокруг не имело ни малейшего значения: он трудился над Апокрифом, следуя за прихотливыми извивами и премудростями древнего текста.

– Значит, вот ты как теперь запел, – угрожающий тон мэтра Калькодиса сменился многозначительной задумчивостью. – Решил чужими руками жар загребать? Они вроде как сами все решили, а ты стоял в сторонке да посмеивался? Что ж, добро… Тогда и я постою рядом, погляжу, чем окончится это безобразие.

Толстяк и в самом деле демонстративно отступил на пару шагов, чинно сложил руки на обширном чреве и неуловимо быстро зашевелил короткими толстыми пальцами, словно вяжущая женщина – спицами.

– Ты не можешь причинить им вреда, – короткая тень Лоррейна внезапно вытянулась, оторвалась от земли, наливаясь серебристым сиянием. – Никто из нас не имеет права напрямую вмешиваться в дела смертных.

– Обычно – да, – оскалился мэтр. – Но в чрезвычайных обстоятельствах допустимы чрезвычайные меры. Ты зашел слишком далеко, а на всякое действие отыщется равное противодействие. Как полагаешь, сможет мальчишка переписать Реннский Апокриф, ежели его хватит удар? Прямо сейчас?

– Что ж, ты сказал, – серебряный призрак, отчасти сходный обликом с Лоррейном, сделал осторожный шаг вперед. – Мальчик закончит начатое. Ты ему не помешаешь.

– Посмотрим-посмотрим, – ухмыльнулся мэтр Калькодис. – Смотри, не жалуйся потом, что тебя не предупреждали.

Выпад толстяка был быстр и стремителен. Тонкая, нестерпимо алая лента с раззявленной змеиной пастью вылетела из раскрытой ладони, устремившись к склонившемуся над раскрытой книгой человеку… и бессильно грянула в полупрозрачный щит, мгновенно прикрывший жертву. Обиженно зашипев, змея осыпалась пригоршней тусклых огоньков. В маленьких прищуренных глазках мэтра Калькодиса блеснула дикая, высочайшей пробы ненависть.

Атака – защита. Удар – блок. Рассекшая воздух огненная плеть обмоталась вокруг гибкого, песочного цвета шеста и сползла вниз кучкой бесполезных обрывков. Копья и мечи не могли одолеть поднимающихся перед ними щитов и стен. Выползающие из мрака чудовища слепли от мгновенных вспышек радужного сияния. А перо в руках Франческо все скользило по пергаменту, вычеркивая прежние строки и вписывая новые. Он не видел битвы, разворачивающейся над его головой, не слышал рева и треска, не слышал тончайшего звона раскачивающихся Сфер. Он только знал, что совершает нужное дело, и совершает его хорошо. Сперва его отвлекал налетающий порывами холодный ветер, но, увлекшись, Франческо перестал обращать на него внимание. Исподволь, незаметно к нему вновь пришла Сила, что позволила узнать в невзрачной деревянной чашке Священный Грааль, и которая теперь направляла его руку. Сила, могучая и неодолимая, как течение стремящейся к морю Роны, размывающая любые препоны.

Количество страниц, исправленных и переложенных слева направо, постепенно росло. Три десятка последних листов, не вклеенных, но аккуратно вшитых тонкой нитью, занимало подробнейшее генеалогическое древо – составляемое, должно быть. на протяжении нескольких десятилетий. В самом его конце молодой человек наткнулся на знакомые имена. Бертран, родившийся в 1140 году от Рождества Христова, февраля четвертого дня… Сын его Тьерри-Симон-Чезаре… Дочь его Терезия-Бланка-Маргарита-Катрин, рожденная в 1174 году от Пришествия Спасителя, августа месяца 15 дня… И пустые страницы, ожидающие, когда усердный писец заполнит их новыми именами.

– Всё, – удивленно сообщил молодой человек, когда пальцы ощутили не пергамент, но твердую, обтянутую потрескавшейся кожей обложку. Столь верно послужившее перо растаяло в воздухе, собиравшиеся грозовые тучи уплыли в сторону побережья, ветер перестал раскачивать тревожно шелестящие камыши. Попутчики таращились на мессира Бернардоне с одинаковым выражением лиц – растерянным и недоверчивым. Все трое, за исключением Лоррейна. Бродячий певец с отсутствующим видом смотрел куда-то за реку, смахивая, как это с ним порой случалось, на человека, заснувшего с открытыми глазами. Серебряная тень подкралась к его ногам и потемнела, оборачиваясь привычным пятном мрака.

– Ну, я тебе это припомню… Пожалеешь еще, век горевать будешь…

Мэтр Калькодис, незримо стоявший шагах в пяти от костра, коротко ругнулся сквозь зубы и зашагал прочь. Лоррейн с видимым усилием повернул голову, глянув вслед уходящему протинику. Против ожидания, лицо бродяги не выражало ни торжества, ни превосходства – только спокойное сожаление и пожалуй… пожалуй, сочувствие.

Серенькое осеннее утро разливалось над просторами Камарга, а сидевший на моховой кочке человек всерьез размышлял, не покончить ли ему с собой. Правда, под рукой не имелось ни толстой осиновой ветви, ни дубовой стрехи. Но разве такие мелочи в силах помешать тому, кто изо всех сил стремится к намеченной цели?

Шевалье Ральф Джейль хотел умереть – ибо жить ему было незачем.

Его миссия потерпела полное и сокрушительное поражение. Треклятый кельт невероятным образом избежал уготованной ему могилы. Наемники перебиты или разбежались. Девица Изабель, кладезь тайных знаний византийского двора, улизнула. Архив Лоншана потерян. Все, что он знает о собственном местоположении в мире – «я где-то в камаргских болотах». Как он станет выбираться из этого угрюмого края, Джейль не имел ни малейшего представления. Лошади нет, дорог нет, где находится Рона или морское побережье – он не знает.

В ту безумную ночь ему посчастливилось – если случившееся заслуживало название «везения». Скатившиеся с холма разбойники с улюлюканьем пронеслись мимо, сцепившись с рыцарями Храма. Все пять сундуков архива были у него в руках, необходимы были только лошадь и толика времени, чтобы навьючить их на спину животного. Лошади стояли поблизости, но при звуках начавшегося боя бросились врассыпную. Джейль сумел изловить одну и взобраться в седло, но тут мимо с жутким воем пронеслась огромная черная тварь, то ли собака, то ли охотничий леопард, в темноте сказать было трудно. Перепуганная кобыла припустила сломя голову через внезапно павший на Камарг густой туман. Воистину чудо Господне, что Ральф и его скакун не влетели в трясину.

К полуночи белесая мокрая пелена начала развеиваться, но в море камышей безнадежно потерялись любые ориентиры. Требовалось любой ценой дотянуть до утра, а там уже начать разбираться, что к чему. В седельных мешках лошади нашлось немного вяленого мяса и кожаная фляга с вином, у самого Джейля в поясной суме хранились трут и огниво. Он развел небольшой костерок и благополучно просидел возле него до рассвета.

Утром ничего не изменилось. Простирающиеся во все стороны заросли болотных трав, зеркальца озер, небольшие возвышенности, прижившиеся на сухих местах оливы, вездесущий тамариск и многочисленные пернатые. После скудного завтрака Джейль отправился разыскивать место вчерашней стычки, но перепуганная лошадь унесла его ночью на изрядное расстояние, а направление поисков он представлял весьма смутно. В гуще зарослей время от времени попадались узкие тропки, но большинство из них было оставлено копытами и лапами животных, а не человеческими ногами, и выводили они то к удобному водопою на ручье, то к солевому пятну-лизунцу.

К исходу дня Ральф был вынужден честно признаться себе – он заблудился. Возможно, он просто описывает круги подле одного и того же места. Ему позарез необходимо отыскать какого-нибудь местного обитателя, чтобы тот вывел его из болотного лабиринта, но где его взять, этого обитателя? Ему говорили, в болотах промышляют охотники – но будем честны, наткнуться на них он сможет только при очень благоприятном стечении обстоятельств.

Миновала вторая ночь. Костер еле тлел, удушаемый всепроникающей сыростью, еды оставалось совсем чуть-чуть. Утром Джейля поджидал неприятный сюрприз: привязанная к стволу оливы лошадь пропала. То ли он вчера плохо проверил крепость узлов, то ли проклятая тварь оборвала ремень. Ральф от души пожелал кляче попасть на зуб волчьей стае, начал было разжигать огонь… и бросил, уставившись неподвижным взглядом перед собой.

«Tedeum vite» – отвращение к жизни. Так на высокоумной латыни именовалось завладевшее им апатичное состояние духа. Не хотелось ни вставать, ни двигаться, ни жить. Остаться здесь, на проседающей кочке в каплях брусничных ягод, превратиться в трухлявый пенек, которого не волнуют сплетения человеческих интриг и страстей. Или очертя голову сигануть в ближайшее озерцо, устремившись сквозь мутную торфяную воду навстречу дну и прожорливым рыбам.

Шевалье всегда верил в себя, в свое умение одолеть врагов, в свой острый и быстрый ум, способный отыскать выход из любой лазейки. Он все предусмотрел, все рассчитал – а его соперник просто оказался более удачливым. Может быть, шотландский ублюдок и его прихвостни недалеко, всего в сотне шагов, за вон той купой облетевших корявых олив. Пересчитывают трофеи и ухмыляются, обсуждая, как ловко провели этого раззяву Джейля. И высокомерная рыжая девка хихикает про себя, мол, я же предупреждала, не пытайся меня ловить, руки коротки! Скользкий еще во время ночевки в Безье прямо намекал: дозвольте оприходовать девицу. Парням забава, с нее не убудет, зато потом станет как шелковая. Зря он не согласился. Решил поберечь, доставить товар в Мессину целехоньким.

И где они теперь, Скользкий и остальные?

От досады и разочарования мессир Ральф еле слышно завыл. Родись он на свет в собачьей шкуре, метался бы сейчас по болотам, разбрызгивая грязную жижу, в поисках врагов, а отыскав – вцепился мертвой хваткой в горло. Что угодно бы отдал, к кому угодно пошел в услужение, только насладиться бы этим неповторимым чувством свершенной мести!

Безмятежное звяканье колокольцев, совершенно неуместное в сердце болотной страны, Ральф сгоряча принял за чириканье местной птахи. Однако звонкие колокольчики приближались, вразнобой выводя свою незамысловатую песенку. Мессир Джейль тяжелым взглядом уставился на возникшее перед ним явление: гнедой мул в пестрой сбруе, увешанной бубенцами, и восседающий на нем толстяк почтенного вида. С упитанной рыжебородой физиономии на мир с приязнью взирали маленькие прищуренные глазки. Покачивалось криво пришпиленное к бархатной шапочке пестрое фазанье перо.

– Добрый день, добрая встреча! – радушно провозгласил незнакомец. Свалившись с седла, толстяк хлопнулся на кочку по соседству, предусмотрительно накрыв ее свернутой попоной и уберегая свое седалище от знакомства с мокрой травой. Джейль тупо наблюдал за его приготовлениями, даже не давая себе труд задуматься – откуда в самом сердце Камарга взяться этакому безобидному пузану? – Кстати, позвольте представиться. Калькодис. Мэтр Калькодис, скромный негоциант, заброшенный прихотью судьбы в сии неприятные места. Надеюсь, мы с вами вскоре станем хорошими друзьями.

Джейль безучастно кивнул, не зная в точности – а вдруг говорливый торговец есть плод его собственного расстроенного воображения? Или это здешний призрак? Да нет, вроде бы уже утро, а призраки только по ночам шастают… Не завывает, цепями не гремит, разглагольствует о чем-то своем… Но тут новый приятель завел такие речи, что англичанин мигом вынырнул из своей прострации и поневоле прислушался.

– Вот, душераздирающее зрелище – на одной кочке рядком два неудачника! – причитал мэтр Калькодис. – Я ведь, представьте, тоже оказался в дураках. А все из-за того, что доверяешь людям! Думаешь – ну, чего проще: выследить, истребить, вернуться с победой, получить вознаграждение! Так ведь нет! У них, понимаете ли, силенок недостает! Один позволил себя зарубить, другой бултыхается в болоте, ожидая Второго Пришествия! Согласитесь, шевалье Джейль, в столь щекотливых делах редко на кого можно положиться. Только на себя, еще раз на себя и единственно на себя! Доверие всегда будет обмануто, поручение провалено, выданные деньги пропиты или бездарно потрачены! А в самый ответственейший миг, требующий напряжения всех духовных и физических сил, ваши подчиненные просто дадут деру!

– Это точно, – неожиданно для самого себя согласился Ральф. Его почему-то не удивило, что взявшийся неведомо откуда рыжебородый говорун знает его имя и прекрасно осведомлен о событиях минувшей ночи. – Мне казалось, я выбрал самых надежных, самых проверенных, лучших из лучших… И что теперь? Сижу по уши в болоте, не знаю даже, в какой стороне Марсель…

– Вон там, – с готовностью махнул короткопалой рукой мэтр.

Джейль посмотрел в указанную сторону и разочарованно пожал плечами – указания словоохотливого призрака ему ничем помочь не могли. Или все-таки не призрака?

– Какая разница? Через два десятка шагов я снова заплутаю. Кстати, внесите ясность – вы мне мерещитесь или нет?

– Нет, – с широчайшей улыбкой заверил мессир Калькодис. – Я самый что ни на есть настоящий.

В доказательство он затопал короткими толстыми ногами в роскошных сапогах багряной кожи с серебряными пряжками. Раздалось хлюпанье, из-под подошв полетели грязевые брызги прямо на штаны Ральфа, и без того измызганные донельзя. Джейль нахмурился, пытаясь заставить окутанный липкой паутиной апатии разум соображать побыстрее.

– Откуда вы взялись, черт вас побери? Ехали следом за нами?

– Да какая вам разница? – вопросом на вопрос ответствовал подозрительный толстяк. – Допустим, я из Тулузы. Или из Марселя. Или из Лондона. Или из любого другого места, какое вам больше по душе. На вашем месте я бы не был столь привередливым и любопытным. Задумайтесь лучше об ином. Вот вы бессмысленно торчите тут, предаваясь греху уныния и помышляя, как бы учинить над собой какое непотребство, руки наложить или как-то так… Даже не спорьте, помышляете, помышляете! А между тем ваши дела отнюдь не так плохи, как вам кажется. Да, у вас нет денег, коня и единомышленников, но все это – дело наживное. К примеру, конь.

Мэтр сложил губы трубочкой и негромко засвистел, выводя простенькую переливчатую мелодию. В зарослях поблизости завозились, зафыркали, бешено закачались из стороны в сторону облетевшие метелки камыша. Явившийся на зов соловый жеребец выбрался на сухое место и встал по соседству с мулом мэтра, деловито общипывавшим пожухлую траву.

– Одна трудность долой, – провозгласил господин Калькодис, копаясь в болтающейся на поясе обширной суме. Итогом его поисков стал кожаный кошель с продернутой через горловину легкомысленной ярко-красной ленточкой. – А вот и разрешение денежных затруднений.

Судя по весу, перекочевавший в ладонь ничего не понимавшего Ральфа Джейля кошель хранил в своем чреве сумму, достаточную для фрахтовки корабля не только до Сицилии, но до самой Акки в Святой Земле. А остатков вполне хватило бы на уйму мелких дорожных расходов.

– Что же до сторонников и верных соратников, то вот вам маленький совет, – мэтр хитро прищурился, – добравшись до Марселя, первым делом ступайте на улицу Терль. Отыщете там кабачок под вывеской «Морской змей», такому сообразительному молодому человеку это наверняка не составит особого труда. Заправляет сим заведением мой давний знакомец именем Гуго, а прозвищем Ан гро до, сиречь Толстая Задница. Забавные у этих простецов бывают прозвания, не находите?

Шевалье Джейль не находил в прозвище безвестного марсельского трактирщика ровным счетом ничего забавного. Он вообще не понимал, зачем ему разыскивать какую-то вшивую таверну.

– Передадите милейшему Гуго от меня пожелания долгих лет жизни, а дальше сами сговоритесь – что да как, – закончил наставления мэтр Калькодис. Поглядел на собеседника узкими щелками блестящих глазок, вздохнул и с бесконечным терпением повторил: – Все запомнили?

– Запомнить-то запомнил, но…

– Как дети малые, все им надо разжевать и в рот положить! – сообщил розовеющему небу над головой мэтр. – Марсель, улица Терль, таверна «Морской змей», трактирщик Гуго Ан гро до. Он отыщет для вас тех, кого вы упустили. Вы придете к ним и заберете свой ненаглядный архив.

– Вам-то с этого какая корысть? – Ральфу показалось, он нащупал в окружающем его непроглядном тумане узкую, ненадежную тропку. – Кому вы служите? Тулузцам? Местному графу? Королю Филиппу? Элеоноре? Учтите, я не стану делить архив на части и выделять вам долю – даже в обмен на все ваши услуги!

– Сдался мне ваш архив, съешьте его с маслом, – презрительно фыркнул мессир Калькодис. – Хотите верьте, хотите нет, но никому из названных вами господ я не служу. Вот насчет платы за услугу – это вы верно смекнули. Кто ж в нынешние суровые времена оказывает благодеяния просто так?

– И чего вы хотите? – осторожно бросил пробный камень мессир Джейль.

Ответ господина Калькодиса был прост и прям.

– Две жизни. Парень-итальянец по имени Франческо Бернардоне. Девица Бланка из семейства Транкавель. Как скоро и каким образом вы с ними покончите, мне безразлично. Главное, чтобы их больше не было в мире живых. Чем они мне досадили – не вашего ума дело. По рукам?

«Бернардоне – это мальчишка, сопровождавший Мак-Лауда и его дружка Гисборна, – припомнил шевалье Джейль. – Никчемный болтун и смазливый проныра. Женщина, похоже, родственница господина здешних краев, графа де Редэ. Чего ее понесло из уютного дома вместе с этой компанией? Поддалась на туповатую мужественность англичанина или варварское обаяние Мак-Лауда? Если ее семья прознает, кто именно виновен в кончине девицы, я приобрету весьма могущественных врагов. Впрочем, во-первых, не прознает. Во-вторых, кому нечего терять, тому ничего не страшно. А итальянца я сам намеревался прикончить, еще в Безье. Может, и треклятый кельт околачивается где-нибудь поблизости?»

– По рукам, – криво ухмыльнувшись, согласился Ральф.

– Сразу видно здравомыслящего и неунывающего человека! – возликовал мэтр. – Зачем зря время терять! Вперед, в путь! Доверьтесь коняге, он сам выберется к реке, а дальше уж сбиться трудно. Вверх по течению, пока не уткнетесь в переправу. Желаю здравствовать и процветать, – мессир Калькодис поразительно легко для человека его сложения поднялся на ноги, свернул попону и, переваливаясь, заторопился к своему мулу. Взгромоздившись на спину животины, мэтр оглянулся:

– Надеюсь, еще свидимся.

– А как же, – согласился Джейль. – Непременно свидимся. Храни тебя Бог, добрый человек.

Наверное, он ляпнул что-то не то, судя по тому, как перекосилось широкое довольное лицо мэтра Калькодиса. Ни слова не говоря, толстяк смачно сплюнул на тропинку, стегнул поводьями мула и был таков. Шевалье Ральф размеренно подбрасывал на ладони кошель с полученными монетами и не ощущая его тяжести.

…После бурных событий минувшей ночи обитатели маленького лагеря разошлись по палаткам довольно поздно. Милорд Гай же вообще остался сидеть у костра – хотя путники не выставляли на ночь дозорных, доверившись словам Лоррейна о том, что здешние края совершенно безопасны. Сэр Гисборн просто хотел в одиночестве поразмыслить над еще одним воочию явленным доказательством могущества Господня. И над удивительным талантом их молодого попутчика встревать в дела, касающиеся управляющих миром сил. Всяческие чудеса и диковины сами тянулись к безвестному мессиру Франческо Бернардоне, с удовольствием делясь с ним сокровищами неведомого знания. Интересно, изменит ли семейство Транкавель теперь свое отношение к миру? Если Книга сделала их такими, каковы они в настоящем – высокомерными, скрытыми и коварными, то какими качествами будет обладать следующее поколение? Или должно пройти немало лет, чтобы проявилась заметная разница в особенностях характеров, в отношении к жизни и миру?

Хрустнула подернутая инеем трава под ногами, смутная тень вошла в пятно неяркого света, обернувшись девицей Изабель.

– Не спится, – коротко пояснила она, присаживаясь рядом. Мистрисс Уэстмор выглядела на удивление безмятежной, разве что в глубине вытянутых к вискам зрачков зеленовато-голубых глаз плескалась некая тщательно сдерживаемая тревога. При взгляде на нее Гай снова ощутил неясную, непрошеную горечь. Казалось бы, надо радоваться избавлению от обузы. Язвительная торговка скоро останется в прошлом, превратится в смутное воспоминание о непрошеной попутчице и опасном путешествии по землям Франции.

Проклятие, ну какое благородному английскому рыцарю, почти что крестоносцу, дело до вздорной девицы-простолюдинки, дочери купца и племянницы торговца, как она сама себя называет? Мало женщин на свете, что ли? Неужели свет клином сошелся на этой, вороватой, хитрой и лживой, у которой что ни слово – ловушка либо обман?

– Все будет хорошо, – неожиданно произнесла девушка, словно подслушав размышления Гая. А может, догадалась по выражению лица. – Ты непременно доберешься туда, куда стремишься, хотя в пути утратишь многое. Вспоминай меня иногда, ладно? Если я порой бывала невыносимой, то не со зла, а исключительно по вредности характера. На самом деле я не такая уж и скверная, – она мимолетно усмехнулась и поднялась с бревна. Гай невольно поднялся следом, в который раз заметив – долговязая мистрисс Уэстмор была с ним почти одного роста.

Вот только англичанину в голову придти не могло, насколько сладкими могут быть узкие губы рыжей девицы и какими ласковыми – ее объятия. Мерцающие аквамариновые глаза обещали все и ничего, прохладные пальцы нежно гладили его по лицу, скользнули по шее, надавили… мир кувыркнулся с ног на голову, небо поменялось местами с землей… и Изабель еле хватило сил удержать внезапно потерявшего равновесие сэра Гисборна от падения мешком к ее ногам.

У нее даже достало милосердия накрыть потерявшего сознание рыцаря плащом – чтобы не закоченел, лежа на холодной земле. Несколько мгновений девица стояла, настороженно прислушиваясь – но нет, ее деяние осталось незамеченным, лагерь продолжал мирно дремать. Оценивающий взгляд мистрисс Уэстмор скользнул по палатке англичанина и его компаньона, Изабель даже сделала крохотный шажок в ее сторону… однако впитавшаяся в плоть и кровь осторожность взяла верх. Растерянный и очарованный Гай не ожидал нападения, а вот Мак-Лауд, как она убедилась за время пути, спит вполглаза. В темноте и тесноте палатки ей вряд ли удастся нанести верный удар. Вдобавок полученная задаром благодать может и уберечь Мак-Лауда от ее ножа. Допустим, она перережет ему глотку, а шотландец встанет, как ни в чем не бывало, и свернет ей шею.

– Пес с тобой, горец, сочтемся как-нибудь позже, – рыжая наклонилась над Гаем, удостоверилась, что ее жертва в ближайшие часы не очнется, и грустно пробормотала: – Как жаль, как жаль… Ведь все могло сложиться иначе…

Сквозь внезапно навалившуюся пелену сна до Гая долетел глухой перестук копыт. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, но не сумел.

Очнулся мессир Гисборн на рассвете, постукивая зубами от холода, с ноющей головой, полной смутных обрывков воспоминаний о минувшей ночи. Костер догорел и подернулся пеплом, на холщовых крышах палаток лежала сверкающая изморось. С трудом поднявшись на ноги, Гай доковылял до обиталища Изабель, отдернул шнурованный полог и бесцеремонно сунулся внутрь. Англичанин все еще наделся, что ему привиделся диковинный сон, что девица сейчас высунет рыжую голову из-под вороха пледов…

Но палатка пустовала, а чуть позже разбуженный кельт громогласно высказал все, что он думает об умственных способностях своего компаньона.

Из всех слов, высказанных Дугалом Мак-Лаудом по адресу девицы Изабель, самыми мягкими, пожалуй, могли считаться «пронырливая ехидна», «рыжая стерва» и «хитроумная чума». Остальные наименования, коими кельт наградил мистрисс Уэстмор, звучали одинаково неприемлемо как в приличном, так и в любом ином обществе.

Милорду Гисборну досталось чуть меньше, хотя какое-то время рыцарь был твердо убежден – ему не суждено покинуть Камаргские болота. Мак-Лауд его придушит или зарубит, а хладный труп швырнет в бездонные хляби. Что самое досадное, шотландец в своем негодовании был совершенно прав – именно по вине Гая один из драгоценных лоншановых сундуков растаял в воздухе. Поэтому ноттингамец покорно внимал обвинениям компаньона, щедро сыпавшимся на его повинную голову, и молча страдал. Во-первых, от осознания допущенного промаха; во-вторых, от ноющей боли в затылке. На Франческо, попытавшегося было вступиться за провинившегося рыцаря, Дугал наорал на простонародном италийском наречии, после чего молодой человек не осмеливался и рта раскрыть.

Конец безобразию положила Бланка. Дождавшись, когда изощренные проклятия кельта начали повторяться, изрядно утратив живости, молча разводившая огонь девица де Транкавель преспокойно заявила:

– Чего кричать, сделанного не воротишь. Может, ее еще можно догнать?

– Как, скажи на милость? – раненым кабаном взревел шотландец, размашисто обводя рукой окрестности. – Встать на четвереньки и вынюхать след? Лоррейн! Лоррейн, ты-то чего молчишь, пророк хренов? Куда поползла эта змея подколодная?

– В деревушку Эгю-Морт, – невозмутимо ответствовал бродяга, сидевший с таким видом, будто происходящее его ничуть не касается. Собственно, так оно и было: внимание Лоррейна целиком и полностью принадлежало резной шкатулке с Книгой. – Это довольно далеко отсюда, на побережье. Там ее поджидает корабль. Преследовать бесполезно.

– Так ты видел, что она удирает, и молчал?! Может, еще и помог ей, скотина?! – Мак-Лауд с крайне угрожающим видом сделал шаг в сторону бродяги, и теперь Гай начал опасаться уже не за собственную жизнь, а за голову безобидного менестреля.

Вместо ответов и оправданий Лоррейн с дурашливой усмешкой продекламировал на простонародном итальянском двустишие:

– после чего вновь погрузился в созерцание страниц Апокрифа.

Шотландец яростно втянул воздух для нового залпа проклятий… передумал и, как подкошенный, рухнул на бревно у костра. Выражение лица у него стало зверским – как у человека, вознамерившегося кого-нибудь жестоко убить, но не решившего, с кого начать. Сэр Гисборн и Франческо, не сговариваясь, осторожно отодвинулись от него подальше.

– Ладно. С певца взятки гладки, он что птица Божия. И на тебя, Гай, все валить несправедливо, так что извини. Сам виноват, не уследил, – после долгой и тяжелой паузы внезапно буркнул Дугал. – Баохан ши треклятая, гадюка злоязычная…

– Значит, это была она? – тоскливо спросил англичанин, когда Мак-Лауд отбушевал и впал в непроходимое угрюмство. – С самого начала именно она стояла за всем? Не ее спутник Ле Гарру, погибший около Эндра. Не Джейль. Мессир Ральф честно выполнял свой долг и не предавал свою госпожу. Единственное, что можно вменить ему в вину – попытку расправиться с тобой. А в Безье ты и Изабель заключили молчаливое соглашение и оклеветали его – чтобы заручиться поддержкой тамплиеров… Но почему, Дугал? Почему ты сразу мне не сказал?

– Откуда мне было знать? – огрызнулся кельт. – Признаю, поначалу я вообще ничего не подозревал. Сундуки, векселя, золото, что такого? Очень даже может быть. Гораздо вероятнее и правдоподобнее, чем совершенно случайно попавшийся нам на пути лоншанов архив. И потом, какого подвоха можно ожидать от одинокой женщины? В те дни я больше косился с подозрением на тебя, чем на нее. Кто ты был? Какой-то навязавшийся в путешествие восторженный юнец из свиты Джона, никому не известный и простой как угол стола! Уже когда в Тулузе мы вскрыли сундуки, я заподозрил неладное и начал присматриваться к этой вертихвостке повнимательнее, но все равно не торопился ее хватать и вязать. Хотел присмотреться, втереться в доверие, может, вывела бы на остальную шайку… А, что теперь говорить! – он безнадежно махнул рукой.

– Простите, но я все равно вам не верю, – подал голос молчавший до того Франческо. Фраза далась молодому человеку с изрядным трудом, а Дугал изумленно вскинул бровь. – Если бы монна Изабелла была здесь, она бы нашла подходящие слова в свое оправдание, а вы просто возводите напраслину. По-моему, вы уже перестали отличать правду от собственных выдумок, уж извините за резкость.

– Наивный ты осленок, Сантино, – Гай ожидал, что шотландец вновь разразится громогласными проклятиями, но Мак-Лауд говорил беззлобно и даже печально, – а вроде такой с виду сообразительный. Или твоя сообразительность касается только всяческих чудес и иссякает, когда речь заходит об обыкновенных женщинах?

– Я бы попросила… – надула губки Бланка.

Мак-Лауд не обратил на нее внимания:

– Да, Изабель хорошо к тебе относилась, заботилась, помогала чем могла – но сегодня ее настоящие, подлинные интересы взяли верх. Не знаю, как бы я сам поступил на ее месте. Может, сделал то же самое. Может, прежде чем удрать, прикончил бы всех спящими – чтобы не оставлять свидетелей. Отчасти она даже проявила честность… Или не успела управиться? Забрала лишь часть архива, чтобы предстать перед своими хозяевами не с пустыми руками.

– Нет у нее никаких хозяев! – уперся Франческо. – Если она оставила нас, значит, тому имелись веские причины! Я могу спасением души поклясться – с прошлой осени монна Изабелла находилась в Европе и не бывала на вашем Острове!

– Овес, знаешь ли, к лошади не ходит. Бумаги из Лондона ей привезли сообщники, и, получив архив, она преспокойно отправилась в путь на юг. И вообще, мой отец, большого ума человек, в числе прочих наставлений заповедовал мне никогда не спорить с блаженными, – снисходительно поделился житейским опытом Дугал. – Поэтому думай, что тебе угодно. Можешь даже считать рыжую лгунью своей небесной покровительницей. А мессир Гай охотно поможет тебе соорудить алтарь в ее честь и составит пару в поклонении этой ловкой проныре. Похоже, для него мои слова тоже недостаточно убедительны.

– Просто это как-то… невероятно, – растерянно признал сэр Гисборн. – Мистрисс Уэстмор – византийка?

– Как она сама верно заметила, преданному конфиденту совершенно необязательно быть уроженцем страны, которой он служит, – напомнил Мак-Лауд.

«Горше смерти порой женщина, ложь под языком ее и руки ее – оковы», – некстати припомнилась Гаю фраза из слышанной когда-то проповеди. Шотландец говорил истинную правду, но отравленный поцелуй девицы, которая никогда не была Изабель Уэстмор, сладким ядом горчил на губах – отныне и навсегда.