"Король горы" - читать интересную книгу автора (Томпсон Дэвид)

ГЛАВА 3

Натаниэль покинул Нью-Йорк первого апреля. Он решил ехать не торопясь и постараться получить от поездки, которую про себя называл «приключением», как можно больше удовольствия. Отъезд был продуман до мелочей, кобыла у Натаниэля была отличная, следом шла вторая, нагруженная припасами и вещами. В восемь часов утра Натаниэль уже скакал по Нью-Джерси в таком хорошем настроении, что даже не чувствовал холода.

…Последние два с половиной месяца прошли в подготовке к путешествию. Работая у Таттла, Натаниэль еще в прошлом году успел скопить немного денег. Получив письмо от дяди, он стал откладывать каждый цент, который удавалось выкроить. Капиталы медленно, но верно росли, и в конце марта Натаниэль уже был обладателем внушительной суммы в двести семьдесят три доллара. Он купил теплую синюю шерстяную шапку и заказал у портного новые штаны, с двойной просрочкой, чтобы не протерлись от каждодневной тряски в седле. Также он приобрел новые черные сапоги. По словам мастера, который их изготовил, лучшей обуви для путешествия не было в целом Нью-Йорке, а может даже, на всем Восточном побережье. Сапожник торжественно пообещал Натаниэлю, что сапоги не запросят каши, не протекут и, вообще, ни при каких обстоятельствах не подведут своего хозяина.

Натаниэль ни с кем не делился своими планами. Растравив любопытство Аделины парочкой намеков, на нескончаемые расспросы невесты он отвечал только, что собирается сделать ее одной из богатейших женщин Нью-Йорка.

Как-то раз Натаниэль попытался завести разговор о дяде за семейным обедом. Отец немедленно провозгласил, что «Изекиэль Кинг предал семью, уйдя жить в леса к дикарям», и поэтому «в этой семье о нем не говорили, не говорят и говорить не будут». На этом тема была закрыта.

Сказать, что Натаниэль переживал и сомневался в успехе поездки, — значит не сказать ничего. Иногда он падал духом и обзывал себя легковерным дурачком. Но, перечитывая дядино письмо, вновь убеждал себя в том, что все будет хорошо: он поедет на Дикий Запад, увидит дядю, а главное — получит сокровище. Натаниэлю очень хотелось стать богатым и поселиться с Аделиной в большом красивом доме, не хуже чем у «папочки» Ван Бурена. Кроме того, в молодом человеке проснулась тоска по неизведанному. Ему захотелось повстречать новых людей, увидеть незнакомые места, побывать в разных городах и, вообще, пережить что-нибудь такое, о чем он в старости можно будет рассказывать внукам. Поездка обещала стать незабываемой, и Натаниэль хотел взять от нее все.

В ночь перед отъездом он уселся за секретером у себя в комнате и при свечах написал три письма. Первое предназначалось родным. В нем Натаниэль рассказывал о послании Зика и просил прощения, что уезжает тайно. Он написал отцу и матери, что очень их любит, и торжественно пообещал возвратиться в Нью-Йорк, самое позднее, в июле. Второе письмо было для хозяина конторы. Натаниэль выражал Таттлу благодарность за то, что начальник обучил его азам бухгалтерского дела, и извинялся, что покидает фирму в разгар работы, не предупредив о своем уходе заранее. Не сумев удержаться, Натаниэль добавил, что уверен: всю работу, которую он не доделал, с удовольствием возьмет на себя образцовый сотрудник фирмы Мэтью Браун.

Без сомнений, труднее всего далось послание к возлюбленной. Полное откровений и обещаний, что вернется как можно раньше, и бесчисленных признаний в любви, письмо получилось в четыре страницы. Натаниэль понимал, что отец обязательно доложит Ван Бурену о Зике, поэтому подробно рассказал о дядином послании и о том, что, как ему кажется, дядя разбогател на цветных металлах или же на торговле пушниной, как Джон Джейкоб Астор.

Благодаря газетам история Астора была известна всем грамотным ньюйоркцам. Выходец из Германии, Астор прибыл в Нью-Йорк в возрасте двадцати лет. В 1787 году он занялся торговлей пушниной, в 1808-м основал свою торговую компанию. Со временем Астор сумел захватить монополию на торговлю пушниной к югу от канадской границы и стал мультимиллионером и самым богатым человеком Америки.

В конце письма, вслед за очередным признанием в любви, Натаниэль прибавил строки, которые не давали ему покоя все последующие годы:

«Я живу для тебя. Твое счастье значит для меня больше, чем мое собственное, ты для меня важнее жизни. Ради тебя я рискну всем, пойду на что угодно. Если ты мечтаешь о деньгах, деньги у тебя будут. Вспоминай обо мне почаще, а я буду думать о тебе каждую минуту. Через три месяца я вернусь просить твоей руки, а пока буду ждать этого с нетерпением. Остаюсь вечно любящий тебя Натаниэль Кинг».

И вот, отъезжая все дальше на юго-запад от родного города, Натаниэль повторял про себя эти слова, надеясь, что Аделина будет бережно хранить их в сердце, считая дни и часы до его возвращения. Жадно вдыхая холодный весенний воздух, он похвалил себя за то, что решил ехать по дороге Камберленд, а не по каналу Эри.

Натаниэль не сразу принял такое решение.

Вначале он собирался сесть на баржу и плыть на запад по каналу Эри. Канал насчитывал триста шестьдесят три мили[4] в длину. Его прорыли всего несколько лет назад, в октябре 1825-го; соединив реку Гудзон и Атлантический океан с Великими озерами, он стал первой «водной дорогой» в сердце американского континента. Канал днем и ночью запружали баржи с толпами пассажиров и лодки, проседающие под тяжестью грузов, — на первых полосах нескольких крупных газет уже не раз появлялись статьи с призывами его расширить. За скромную плату в два цента за милю пассажиры плыли по каналу на баржах, которые с берегов тянули лошади, со скоростью две мили в час. Натаниэль решил, что такими темпами он к концу первого же дня сойдет с ума от нетерпения, и сделал выбор в пользу дороги Камберленд.

Дорога Камберленд, или Национальная дорога, как ее еще называли, строилась с 1811 года, преимущественно на государственные средства. В длину она составляла почти шестьсот миль, в ширину — шестьдесят футов. Была предусмотрена разделительная полоса. Начинаясь в городке Камберленд, штат Мэриленд, дорога бежала через горы, пересекала юго-западную часть Пенсильвании, Огайо, Индиану и заканчивалась в штате Иллинойс, в поселении Вандалия, неподалеку от Сент-Луиса. Хотя дорогу не успели пока до конца замостить, по ней уже проезжали тысячи людей в месяц. Натаниэль выбрал дорогу Камберленд, потому что оканчивалась она гораздо ближе к Сент-Луису, чем канал Эри, и ехать можно было, конечно же, с любой скоростью. Пораскинув мозгами, Натаниэль решил не гнать лошадей — впереди был долгий, долгий путь. Обе кобылы куплены были еще месяц назад на конюшне на юго-западной окраине Нью-Йорка. Там же Натаниэль приобрел и упряжь. За небольшую дополнительную плату хозяин конюшни согласился пока подержать упряжь у себя: Натаниэлю не хотелось прятать седла и уздечки в комнате, где их могли случайно обнаружить домашние.

Натаниэль держался оживленных дорог, ехал не торопясь, тщательно сверяясь с указателями. В Камберленд он добрался к концу седьмого дня. Первые дней пять Натаниэля угнетало чувство вины перед родными. Но потом он убедил себя, что поступил правильно. Когда Натаниэль выехал на Национальную дорогу, он уже перестал мучиться угрызениями совести и начал получать от путешествия настоящее удовольствие. Люди, которых Натаниэль встречал на дороге Камберленд, казались очень дружелюбными и открытыми по сравнению с его земляками — ньюйоркцы вели себя холодно и невежливо, на любезное «здравствуйте» отвечали, самое большее, небрежным кивком.

По дороге можно было встретить самых разных людей.

На запад непрерывным потоком двигались колонисты. Их вела надежда. Оставив прошлое позади, они шли к новой, лучшей жизни на бескрайних просторах земель, которые еще только предстояло освоить. Там, работая в поте лица, они обретут дом, землю и процветание… Колонисты шли пешком, ехали верхом или в повозках. Это были люди со всех восточных штатов, из самых разных слоев общества. На восток вместе с людьми шли быки и коровы — скот, который погонщики с запада гнали на продажу в восточные штаты.

Натаниэль от души радовался поездке. Особенно хороши были вечера, когда он останавливался поужинать и переночевать в какой-нибудь уютной придорожной гостинице. Помимо отдыха это предоставляло ему возможность пообщаться с такими же, как он, путешественниками. Натаниэль познакомился с семейством фермеров — они ехали в Миссури, чтобы начать новую жизнь на новом месте; с доктором из Филадельфии, который устал от городской суеты и стремился в глушь; с миссионером, направлявшимся на Старый Юго-Запад «насаждать христианство среди дикарей». За двадцать семь дней — а именно столько занял путь до Сент-Луиса — Натаниэль успел пообщаться с десятками людей.

В дороге произошло три необычных случая, два из которых Натаниэлю не суждено было забыть до конца дней.

Первый имел место в одной из придорожных гостиниц восточного Огайо — сомнительном заведении с обшарпанными стенами и жесткими постелями, которым управлял неряшливый и гнусавый тип, на редкость неприятный. Кормили так невкусно, что Натаниэль отодвинул тарелку и хотел пойти спать. Но едва он ступил на лестницу, ведущую на второй этаж, где располагались номера, как рядом с ним вырос гнусавый управляющий:

— Молодой человек, не желаете ли пирога?

— Спасибо, не надо. — Натаниэль поднялся на пару ступеней вверх по лестнице.

— Это превосходный фруктовый пирог! Его только что вынули из духовки!

На пухлом лице управляющего читалось сильное беспокойство. Натаниэль ответил:

— Спасибо, но я провел весь день в дороге, очень устал и хочу отдохнуть.

— Заказав этот прекрасный пирог, вы получите кружку первоклассного эля — совершенно бесплатно, за счет заведения!

Предложение было весьма заманчивым, но Натаниэля охватила тревога. Он чувствовал какой-то подвох. Молодой человек покачал головой:

— Нет, не надо.

Управляющий отвесил короткий поклон и с недовольным видом поспешил прочь. Что-то тут не так! Натаниэль поднялся на второй этаж, прошел по полутемному коридору. Не дойдя пары ярдов до своей комнаты, он замер в изумлении. Дверь была приоткрыта. А ведь он точно помнил, как запирал ее перед тем, как пойти ужинать! Натаниэль подкрался к двери, прислонился к косяку и осторожно заглянул внутрь.

В полумраке комнаты черной тенью маячил какой-то человек. Он рылся в сваленных на кровати вещах Натаниэля. При виде того, как вор перетряхивает его одежду, у Натаниэля в глазах потемнело от гнева. Не помня себя, он распахнул дверь и выкрикнул:

— Попался, ворюга!

Грязно выругавшись, верзила бросился к двери, врезался в Натаниэля и отпихнул его в сторону. Молодой человек молниеносным броском ухватил вора за куртку, но тот вырвался и кинулся прочь. Натаниэль потерял равновесие и отлетел к стене; поднявшись, он понесся за вором. Мужчина быстро добежал до лестницы, помчался вниз, перепрыгивая через ступеньки, скользнул в раскрытую дверь и исчез в ночи. Натаниэль выбежал на улицу. Лужайка перед постоялым двором была пуста.

— Эй, что за шум? — К Натаниэлю уже спешил управляющий.

— Ко мне в комнату влезли, — процедил Натаниэль, вне себя от злости оглядывая лужайку.

— Кто влез?

— Как кто? Вор!

— Только не в моем заведении, молодой человек! — ядовито заявил управляющий. — У нас такого быть не может!

Натаниэля взбесило, что в его словах сомневаются.

— Хотите сказать, я лгу?

Он ожидал, что управляющий начнет спорить, но тот неожиданно сменил тон:

— Вовсе нет. Что вы, что вы. Как я могу подвергать сомнению порядочность и честность одного из гостей нашего заведения! Если вы говорите, что в вашей комнате кто-то был, значит, там определенно, вне всяких сомнений, был… какой-то джентльмен.

— Это был не джентльмен. Это был вор!

— Скорее всего кто-то из постояльцев ошибся, перепутал вашу комнату со своей, — не отступал управляющий.

— Да говорю же вам, это был вор!

— Что-нибудь пропало?

Натаниэль подскочил как ужаленный, со всех ног бросился обратно в комнату и лихорадочно принялся перетряхивать пожитки. К его огромному облегчению, оказалось, что все на месте. Когда он заканчивал складывать одежду, то услышал за спиной покашливание. Обернувшись, Натаниэль снова увидел управляющего.

— Я осмотрел окрестности и не заметил никого подозрительного, — сообщил тот.

— Естественно, вор давно убежал.

— Что-нибудь пропало?

— Нет, — ответил Натаниэль.

— Раз так, значит, ничего не случилось, — противным голосом заключил управляющий. — Мой вам совет на будущее: запирайте дверь как следует. Вы же не у себя дома. Я не могу поручиться за каждого, кто останавливается у меня на ночь. Иногда среди постояльцев попадаются грязные личности.

— Я заметил.

— Ну раз так, то и обсуждать больше нечего, — сказал управляющий. Он ощерился, обнажая бледные десны, отвесил церемонный поклон и ушел.

Натаниэль сразу же запер дверь, потом осмотрел окно, проверяя, хорошо ли держится задвижка. Он до сих пор не мог прийти в себя. Придвинув кровать к двери, Натаниэль улегся поверх одеяла, прямо в одежде, и закинул руки за голову. Больше часа он пролежал без сна, глядя в потолок, снова и снова прокручивая в голове сцену с вором. Натаниэля смутно беспокоило поведение управляющего. Надо осторожнее выбирать гостиницы… Может, купить пистолет?.. Натаниэль наконец провалился в прерывистый, тревожный сон.

Второй памятный случай произошел в нескольких милях к востоку от Индианаполиса (семь лет назад, в 1821-м, этот крупный город был провозглашен столицей штата Индиана). В полдень Натаниэль ненадолго остановился в уютной, битком набитой постояльцами гостинице. Он отвел лошадей в конюшню и с удовольствием перекусил. На обед была тушеная свинина с бобами, приготовленная по традиционному рецепту (свинина и бобы всю ночь томились в печи в большом глиняном горшке). Завершив трапезу, Натаниэль вышел подышать свежим воздухом и погреться на солнышке. Прогуливаясь, он завернул за угол здания.

…Они сидели на лужайке, под развесистым кленом, привалившись спиной к стволу. Натаниэль поначалу не обратил на них внимания, приняв за тени от веток, и вздрогнул от неожиданности, когда один из них пошевелился.

Четверо грязных, изможденных темнокожих мужчин, подтянув тощие колени к груди, сидели вокруг клена, который, судя по огромным размерам, стоял здесь еще с тех давних пор, когда на месте гостиницы шумели леса. На черных лицах коркой запеклась дорожная пыль, одежда висела клочьями, ноги были сбиты в кровь, лодыжки закованы в ржавые кандалы. Двое были постарше; двое — подростки, почти дети.

Натаниэль недоуменно рассматривал четверых черных. Какие они худые! А зачем на них кандалы? Пожилой бородатый черный посмотрел в сторону Натаниэля. Глаза его были пусты, как будто он уже шагнул за порог, отделяющий земную жизнь от небытия и видит окружающий мир тускло, размыто, как через грязное стекло. Застывшее лицо несло печать бесчисленных страданий и неизбывного горя. По спине Натаниэля пробежали мурашки.

— Эй, парень, тебе чего-то надо?

Тягучий говорок принадлежал одному из шестерых мужчин, отдыхавших у повозки неподалеку. Все шестеро были одеты в домотканую одежду. Рядом лежало несколько ружей. У парня, который обратился к Натаниэлю, на правом бедре висел огромный охотничий нож в кожаных ножнах.

— Почему на них цепи? — спросил Натаниэль.

— Ну ты даешь! — осклабился парень. — Ха-ха! Этот янки никогда рабов не видел!

Реплика вызвала смех товарищей. У говорившего были взъерошенные светлые волосы, клочковатые усы и водянистые голубые глаза.

— Они рабы?

— Беглые. С Миссисипи. Безмозглые скоты…

Натаниэль видел в Нью-Йорке много черных, хотя лично знал только двоих. Они были слугами одного из торговых партнеров его отца. Оба получили свободу 4 июля 1827 года, когда штат Нью-Йорк официально отменил рабство, но остались с бывшим хозяином: по-видимому, их устраивала работа и то, как с ними обращаются. В газетах много писали об институте рабства на Юге; спорили о моральных и правовых сторонах рабства. Кроме Нью-Йорка свободу рабам дали штаты Пенсильвания и Род-Айленд, а также недавно образованный штат Иллинойс.

— А зачем эти железяки? — с отвращением спросил Натаниэль.

— Кандалы? Это чтобы они не сбежали. Мы не для того за ними гнались через всю страну, чтобы сейчас упустить.

— Вы с Миссисипи?

— Ага. Охотники на рабов. Работенка непыльная, и деньги платят неплохие — на кусок хлеба с маслом хватает. Без дела опять же никогда не сидим. Негры вечно убегают, как с ними ни цацкайся.

Натаниэль посмотрел на пожилого раба. Тот прислонил голову к стволу дерева и закрыл глаза.

— А разве нет законов, запрещающих возвращать рабов из других штатов?

Светловолосый загоготал:

— Ничего ты не знаешь о работорговле, янки. Слыхал про закон о беглых?

Натаниэль кивнул. Слова южанина пробудили давно похороненные воспоминания. В 1793-м или около того американский конгресс принял закон о беглых, по которому рабовладельцам разрешено было преследовать и возвращать рабов из других штатов.

Натаниэль в последний раз оглянулся на черных и поспешил на конюшню за лошадьми. Ему хотелось одного: поскорее оказаться как можно дальше от четверых закованных в цепи несчастных. До этого момента Натаниэль никогда всерьез не размышлял о том, что такое рабство. Остаток дня он уже не мог думать ни о чем другом.

Третий памятный случай произошел в Иллинойсе, поблизости от границы с Индианой. Натаниэль остановился в гостинице, расположенной слегка на отшибе (в двух других, стоявших ближе к дороге, свободных комнат уже не осталось). Он отвел лошадей в конюшню, снял комнату, помылся и поужинал вкусной олениной с картофелем. Заканчивая есть, Натаниэль невзначай бросил взгляд в глубь обеденного зала и заметил в противоположном углу помещения открытую дверь. За ней, в ярко освещенной комнате, за круглым столом играли в карты пятеро мужчин. Натаниэлю стало любопытно, он заплатил за ужин и пошел посмотреть на игру. Стоило молодому человеку шагнуть в комнату, как собравшиеся мигом опустили карты и уставились на него. Натаниэль в смущении замер у порога.

— Что ты тут забыл, молокосос? — осведомился мужчина в плаще с воротником из бобрового меха.

— Я просто хотел посмотреть, — сказал Натаниэль, стараясь, чтобы голос звучал как можно увереннее.

— Малыш, это тебе не воскресное чаепитие, хочешь поглазеть — иди полюбуйся на птичек, — рявкнул мужчина.

Один из картежников засмеялся. Тут вмешался третий игрок. Твердо и холодно он сказал:

— Оставь его в покое, Клэнси!

Мужчина был одет в безупречного покроя черный костюм и белую рубашку с воротником жабо. У него было худое, резко очерченное лицо, холодные серо-голубые глаза. Карты он держал в левой руке, приблизив их к груди. Локоть правой лежал на столе; кисть, небрежно свешиваясь вниз, была спрятана от глаз остальных игроков.

— Этот сопляк, он что, твой друг, Тайлер? — недовольно осведомился Клэнси.

— Не имею чести быть знакомым с этим джентльменом, — ответил Тайлер, с любезной улыбкой кивая Натаниэлю.

— Тогда какая тебе разница, уберется мальчишка или нет? — спросил Клэнси.

— Он имеет право стоять здесь сколько его душе угодно, — отчеканил Тайлер, смерив здоровяка холодным взглядом.

Остальные игроки заметно напряглись и опустили карты. Тайлер и Клэнси не отрываясь смотрели друг другу в глаза. Мужчина в черном был невозмутим; здоровяк Клэнси, напротив, выглядел так, будто вот-вот потеряет контроль над собой и бросится на противника с кулаками. Глаза его полыхали злобой. Роднило противников одно: оба не желали уступать. Натаниэль сказал:

— Если я вам мешаю, то лучше пойду.

Сам того не желая, своей репликой он прервал безмолвное противостояние двух мужчин.

— Мне плевать, уйдешь ты или нет, — грубо бросил Клэнси и отвел взгляд от Тайлера.

— Тогда продолжим, — предложил один из собравшихся, — ваши пререкания портят всю игру.

Встав у стены, Натаниэль наблюдал за ходом игры. Он не был заядлым картежником, но достаточно разбирался в картах, чтобы понять, что мужчины играют в покер. Натаниэль смотрел, как тасуют и раздают карты, слушан, как объявляют ставки и звякают монеты, и поражался азарту игроков. Они дрожали от напряжения; когда не везло, с их губ срывались ругательства; пытаясь скрыть бурную радость при виде удачного прикупа, игроки еще скорее выдавали себя внезапным молчанием и неестественным выражением лица. Один лишь Тайлер был невозмутим. Игра продолжалась больше часа. Тайлер через раз выигрывал. Кучка золота и серебра по левую руку от него быстро росла, пачка выигранных купюр становилась все толще и толще. Изящные руки мужчины грациозно держали колоду, пальцы порхали в воздухе, как крылья бабочки. Он тасовал карты с невероятной быстротой и аккуратностью. Клэнси проигрывал, с каждой минутой становясь все мрачнее. Как все неумелые игроки, он снова и снова пытался отыграться. Каждая новая неудача действовала на здоровяка как удар хлыстом, от необходимости расставаться с деньгами лицо покрывалось красными пятнами; он глядел на везучего Тайлера с нескрываемой ненавистью. Хотя в комнате было тепло, Клэнси оставался в верхней одежде. Косясь на Тайлера, он теребил полу плаща, то закрывая ею колено, то нервно откидывая в сторону.

Натаниэлю в конце концов надоело наблюдать за игрой; он уже шагнул в дверной проем, когда Клэнси с сердитым видом швырнул карты на стол.

— Ты меня обчистил, Тайлер, — сказал он.

— Ты плохо играешь, — ответил Тайлер. Выигранные деньги он подгреб к себе левой рукой, правая кисть по-прежнему пряталась под столом.

— Зато ты играешь хорошо, — процедил, Клэнси, наклоняясь к нему, — очень хорошо. Возможно, даже слишком.

Остальные игроки быстро отодвинулись. Клэнси и Тайлер остались за столом одни.

— Следи за словами.

— Не грози мне, ты, пижон, — выплюнул Клэнси. — Я сказал, ты играешь слишком хорошо!

В комнате повисло напряжение, как перед грозой. Картежники застыли в креслах, едва дыша, напоминая людей, которые, увидев молнию, ждут раската грома.

И гром грянул. Тайлер неторопливо опустил левую руку на стол. Правая по-прежнему была под столом. Тайлер помолчал, затем низким, твердым голосом произнес:

— Говори прямо.

— Ты шулер.

Картежники приросли к креслам. Они не мигая следили за разворачивающейся перед ними драмой.

— Вы запятнали мою честь, я смою оскорбление кровью, — ответил Тайлер. — Требую сатисфакции.

— Ну, конечно, кто бы сомневался, — издевательски захохотал Клэнси.

Натаниэля от волнения бросило в жар. Тайлер хочет драться на дуэли! Страх смешивался с неодолимым любопытством. Натаниэль много читал о дуэлях, этом последнем средстве, к которому может прибегнуть джентльмен, чтобы спасти свои честь и достоинство. Если на дуэли дрались известные люди, статьи об этом появлялись на первых полосах ведущих газет. Так было, к примеру, с сенаторами Рэндольфом и Клэем. Государственный министр Клэй вызвал на дуэль сенатора Рэндольфа после того, как тот оскорбил его в сенате. Их дуэль стала поводом для множества язвительных замечаний и грубых шуток, потому что в перестрелке оба не получили ни царапины. Клэй прострелил пальто Рэндольфа, тогда сенатор поднял пистолет и сделал выстрел в воздух.

Натаниэлю еще никогда не доводилось лично присутствовать при поединке. Затаив дыхание, он ждал продолжения.

— Назовите время и место, — процедил Тайлер.

— Здесь и сейчас, — прорычал Клэнси, вставая в полный рост.

— Как пострадавшая сторона, оружие выбираю я, — сказал Тайлер.

— Выбирай что хочешь. Я буду на улице, — заявил Клэнси. Он рванул прочь из комнаты, как разъяренный медведь гризли из берлоги.

— Не доверяй ему, Адам, — посоветовал один из игроков.

— Во-во, — вступил второй, — Клэнси коварен, как змея.

Тайлер нахмурился:

— Рэнфри, ты согласишься быть моим секундантом?

— С радостью, Адам, — ответил седой мужчина, облаченный в коричневый костюм.

— Мои дуэльные пистолеты в комнате, — сказал Тайлер, — можешь их принести?

— Конечно. — Рэнфри поспешно удалился.

Натаниэль как зачарованный смотрел на Тайлера, поражаясь его выдержке. Тайлер вздохнул, расправил плечи и вышел из комнаты. Следом за ним с угрюмым видом потянулись остальные игроки. Взбудораженный, Натаниэль пошел за ними.

Хозяин гостиницы долго упрашивал Тайлера отказаться от дуэли, но тот остался глух ко всем увещеваниям. Новость о предстоящей дуэли разлетелась по гостинице с невероятной быстротой; постояльцы вышли на улицу и столпились во дворе. Выйдя из полутемного холла, Натаниэль даже зажмурился — настолько ярко светило солнце.

Клэнси ждал во дворе, он стоял посреди аккуратно подстриженной лужайки. Когда верзила снял плащ, всем бросился в глаза огромный нож на его левом бедре.

Тайлер ждал; когда подоспел Рэнфри, неся черный ящик с дуэльными пистолетами, оба направились к Клэнси.

Натаниэль локтями проложил себе дорогу в первые ряды зрителей, чтобы ничего не пропустить. Тайлер и Клэнси о чем-то говорили. Натаниэль терялся в догадках: может, Тайлер предлагает Клэнси взять секунданта? Как бы то ни было, Клэнси сделал презрительный жест, явно означавший отказ. Махнув на ящик с пистолетами, он сказал Тайлеру что-то такое, отчего мужчина в черном непроизвольно сжал кулаки. Противникам раздали пистолеты. Они встали спиной к спине.

— Это ужасно, — возмутилась женщина, стоявшая рядом с Натаниэлем. — Их надо остановить!

— Не нравится — не смотри, — огрызнулся мужчина, одетый в белую рубашку и бриджи.

Натаниэль присмотрелся к Клэнси. На первый взгляд здоровяк показался ему неотесанной деревенщиной, но сейчас Натаниэль уже не был уверен в своем первом впечатлении. Одежда Клэнси, хоть и не такая изысканная, как у Тайлера, была опрятна и хорошего качества, черные ботинки — начищены до блеска.

Рэнфри унес с лужайки черный ящик. Повернувшись к дуэлянтам, он выкрикнул:

— На счете «три» вы отмерите десять шагов. Потом поворачивайтесь и стреляйте!

Тайлер и Клэнси стояли неподвижно, как статуи, держа пистолеты прижатыми к плечу, дулом кверху.

— Один!

Шепот пробежал по рядам постояльцев, замерших в волнующем ожидании кровавого зрелища.

— Два!

В кроне дуба испуганно затрещала белка.

— Три! — выкрикнул Рэнфри.

Не в силах отвести глаз, Натаниэль следил за тем, как дуэлянты отсчитывают шаги. Тайлер шагал размеренно и четко; его противник, напротив, чуть не бежал. Человек в черном успел отмерить всего восемь шагов, когда Клэнси развернулся, вскинул пистолет и всадил пулю ему в спину.

Все вокруг заволокло пороховым дымом; Тайлер споткнулся, как от удара невидимого кулака. Пошатываясь, он с трудом удержал равновесие, выпрямился и повернулся к Клэнси.

Посмотрев Тайлеру в глаза, Клэнси увидел в них свою смерть. Он бросил пистолет на землю, обнажил нож и кинулся на противника. При этом Клэнси издавал громкие, пронзительные вопли, будто надеясь криком достичь того, чего не добился выстрелом.

Тайлер не торопился. Он медленно поднял пистолет, аккуратно прицелился, а когда Клэнси, потрясавший охотничьим ножом, подбежал на расстояние пяти ярдов, — спокойно нажал на курок.

Пуля вошла Клэнси в лоб и вышла через затылок; брызнула кровь; верзила качнулся на каблуках и рухнул навзничь с таким недоуменным выражением на лице, будто собственная смерть для него неразрешимая загадка.

Труп Клэнси еще не успел коснуться травы, а Рэнфри и остальные уже спешили к Тайлеру. Человек в черном зашатался и согнулся пополам от боли, он упал бы, если бы секундант вовремя его не подхватил.

— Омерзительно, — пробормотала женщина, та самая, которая говорила, что дуэль необходимо прекратить. Натаниэль был немало удивлен, увидев ее рядом. Дама некоторое время разглядывала труп Клэнси, затем скривилась и поспешила в гостиницу.

Рэнфри и еще четверо несли Тайлера в гостиницу. На рубашке Тайлера проступило ярко-алое пятно. Оно быстро расплывалось. Натаниэль с волнением глядел на шулера. Тайлер был бледен, но в сознании; на какое-то мгновение он встретился взглядом с Натаниэлем, и его губы исказило подобие улыбки. Казалось, он пытается подбодрить Натаниэля. Тайлера внесли в гостиницу.

— Вот и пришел конец Ною Клэнси, — заметил стоявший рядом с Натаниэлем пожилой мужчина в одежде фермера.

— Этот негодяй вечно напрашивался на неприятности, — смачно плюнув, сказал второй.

— Кто его похоронит? — равнодушно осведомился третий.

— Так и быть, я, — вздохнул пожилой фермер. — Не дай бог, детишки его увидят, такого вот, с мозгами наружу.

Натаниэль задержался в гостинице еще на пару часов, ожидая доктора, которого спешно вызвали из ближайшего маленького городка. Молодой человек сидел в углу обеденного зала и потягивал пиво, слушая, как постояльцы обсуждают дуэль. Они с нескрываемым удовольствием смаковали кровавые подробности, и им было ровным счетом наплевать на Тайлера, который лежал раненый на втором этаже. Натаниэль решил, что еще не встречал таких бездушных личностей, как эти любители дуэлей.

Когда доктор сообщил, что раненый будет жить, Натаниэль упаковал вещи и пошел на конюшню за лошадьми. Через двадцать минут он уже был в дороге, размышляя о чести, справедливости и смерти. В таком философском настроении Натаниэль и прибыл в Сент-Луис.