"Контратака" - читать интересную книгу автора (Дрейк Дэвид, Фосетт Билл)

Дэвид Дрейк ПОКА БОГ СПИТ

– Капитан Миклош Ковач? – спросил некто, просунувший руку через брезентовую занавесь, чтобы хлопнуть Ковача по плечу, пока он принимал душ со своими людьми. – Можете уделить мне минутку?

– О-оп! Я уронил мыло, любимый, – позвал один из десантников тоненьким голоском. – Вот сейчас нагнусь и подберу его!

Ковач подставил лицо под струю душа, делая вид, что ничего не слышит и не видит. Подначки его парней – 121-й Роты Противодействия Морской Пехоты – помогали ему расслабиться не хуже барабанящих по коже горячих струй. Ему не хотелось сейчас ни с Кем разговаривать.

– Будь я в самом деле Ковач, – ответил он, – мне пришлось бы провести последние шесть часов в скафандре, продираясь через то, что принято называть главным космопортом на этом комке грязи. Отвалил бы ты, дружок.

Он чуть повернул голову.

– Как раз в этом я и хотел удостовериться, – невозмутимо продолжал голос. – Я – Инглиш, командир Девяносто Второй, и мы…

– Дьявол! – в замешательстве пробормотал Ковач, выскальзывая из-за занавески. Душевые для обеззараживания имели пластиковый настил, но земля снаружи была перепахана бульдозером, дождь давно уже превратил ее в грязь. Мерзкая жижа хлюпала между пальцев ног.

– Извините, капитан, – обратился Ковач к прибывшему, – я думал, это какая-нибудь наседка из тыловиков интересуется, почему я не составил опись белья для прачечной.

– Все в порядке, – сказал Инглиш. – "Хейг" должен скоро стартовать вместе с нами, и я хотел бы уточнить одну деталь по поводу Порта.

Командир Девяносто Второй весил меньше Ковача, но был на ширину ладони его выше. Из-под курчавой шевелюры дружелюбно глядели темные глаза. Из-за этого мягкого взгляда не знакомый с репутацией Инглиша человек мог счесть его излишне покладистым.

Ковачу репутация Инглиша была отлично известна. К тому же ему прежде случалось видеть подобные глаза. Такие глаза бывают у людей, успевших много повидать на своем веку.

Такие же глаза были у самого Ковача.

Сержант Бредли, младший полевой командир Охотников за Головами, вылез из душа вслед за своим командиром.

– Могу я чем-нибудь помочь, сэр? – поинтересовался он.

Унтер выглядел таким же тощий, как ободранный хорек. У него недоставало одного пальца на ноге, плазменный ожог десять лет назад постарался на славу над его скальпом, теперь сиявшим розовой лысиной. А большая часть тела между двумя этими, точками была щедро покрыта всевозможными шрамами.

– Все нормально, – сказал Ковач, так оно и было, однако приятно сознавать, что всегда найдется кто-то, кто прикроет тебя с тыла. В их профессии это позволяло сохранить жизнь и что еще важнее – обеспечивало здравый рассудок в нужный момент.

– Капитан Инглиш возглавляет Девяносто Вторую. Это, – взгляд Ковача переметнулся к своему подчиненному, – старший сержант Бредли.

– Тоби, – произнес Инглиш, здороваясь с Бредли – руки обоих были мокрыми. – Не совсем еще капитан, хотя, вероятно, последнее дело…

– Ого! – воскликнул Бредли с достаточным энтузиазмом, чтобы не принимать в расчет тот факт, что Инглиш явно отвлекся. – Вы, ребята, проделали в Порту неслабую работенку! Не осталось ничего, кроме камней и пепла. Болтают, что вас отправляют заняться диверсионной группой хорьков, расстрелявших две ночи назад Пост Бессемер?

– А… – протянул Инглиш. – Нет, мы скоро улетаем. Фактически…

Бредли не нуждался в дополнительном взгляде Ковача.

– Извините, сэр, – сказал он, ныряя обратно в душевую. – Чертовски рад был встретить вас!

После того, как Бредли оставил офицеров наедине (если, конечно, это слово уместно в ситуации, когда вокруг снуют десятки людей), Инглиш какое-то время собирался с мыслями.

База Форберри, названная так в память о сотнях тысяч погибших от рук халиан мирных жителях, еще месяц назад представляла собой лесистую местность с заброшенными фермами. Но после того, как здесь высадился Флот, мирный ландшафт превратился в пустыню, утыканную бункерами и дозорными вышками. Соседний космопорт и ангар для кораблей в десять раз превосходили размеры порта, существовавшего на планете до вторжения халиан. Строения могли вместить гораздо больше чем все коренное население на той части планеты, что находилась под контролем Военного Правительства Четвертого Района.

И семь с половиной тысяч гектаров грязи – неизбежный результат любого военного строительства, если объект находится не в пустыне, будь то песчаная или ледяная, и не в безвоздушном пространстве.

Ковач деликатно кашлянул. Он хотел бы помочь Инглишу, но не имел ни малейшего представления, о чем тот собирается с ним поговорить.

– Бредли верно сказал. Я не думаю, – он помолчал, – что кто-нибудь смог бы справиться с этой работенкой в Порту лучше ваших ребят. Вы наверняка получите вторую звезду.

– Туземцы здорово нас выручили, – сказал Инглиш, изучая линию горизонта, – вы слышали, что они провели нас через периметр?

– Серьезно? – удивился Ковач. Об этом он ничего не знал.

Едва ли он соображал, что стоит в самом центре Базы совершенно голый. Некоторые типы из администрации, которые высадились, как только утихла стрельба, могли бы отнестись к этому весьма прохладно, но стеснительность не считалась достоинством в войсках, проводивших большую часть времени в полевых условиях или в гуще высадившихся хорьков.

– Как видно… – проговорил Тоби Инглиш с нерешительностью так же несвойственной ему, как и человеку, к которому он обращался, – словам вашего сержанта можно верить? В Порту ничего не осталось?

– О приятель, я сожалею, – отозвался Ковач, решив наконец, что догадался, о чем хочет поговорить Инглиш. – Слушайте, мы смогли вытащить двоих ваших. Но третий… скафандр не работал, но расплавившийся хвост эсминца… Мы пытались, но ничего не смогли сделать.

– Спасибо, – Инглиш улыбнулся, но улыбка тут же исчезла с его лица. – Мертвые мертвы. Не будем об этом.

– Ага, – сказал Ковач, соглашаясь не столько со словами, сколько со смыслом. – Мы уже послали домой восемьдесят килограммов песка, с предупреждением не открывать гроб.

– А, – отрешенно протянул Инглиш, вновь глядя в сторону. – Полагаю, вы проверили, нет ли бункеров под зданием терминала? Я думаю, такое вполне возможно.

– Никаких бункеров, – ответил Ковач.

– Тепловая волна от одного из эсминцев пошла вниз, – осторожно продолжал он. – Реакция инициировала боеголовки торпед, но они просто горели, вместо того, чтобы взорваться. Было достаточно жарко, но наши скафандры выдержали, – он кивнул в сторону пластикового купола комплекса обеззараживания, – и они считают, что нам следует получше отмыться.

Инглиш натянуто улыбнулся.

– Да, – проговорил он. – Слушайте, посадка началась уже двадцать минут назад, и…

Ковач вскинул руку, останавливая его. Мягко, насколько мог, он произнес:

– Внутри было много тел, но только туземцы и хорьки. Никакого флотского снаряжения. Что там случилось?

Инглиш пожал плечами:

– Точно не знаю. Я говорил, что местные провели нас через периметр. Думаю, большинство из них выбрались обратно, прежде чем все взлетело на воздух, но законспирированный агент, командовавшая группой, Милиус… Она отвлекала хорьков внутри здания терминала.

Он в упор взглянул на Ковача.

– У нее хватило смелости.

– Знаешь, когда рискуешь головой, – негромко произнес Ковач, глядя в пространство, – есть вероятность того, что рано или поздно кто-нибудь ее отрубит.

– Думается, знаю, – с горечью согласился Инглиш. Голос и выражение его лица чуть смягчились. – Все мы это знаем. Слушайте, мне пора бежать.

Он помедлил и добавил:

– Если разделаться с этими опорными пунктами хорьков выпадет не Девяносто Второй, то пусть это будут ваши ребята.

– Надеюсь, завтра вылетим именно мы, – откликнулся Ковач, но Инглиш уже разговаривал с водителем грузовика, не желавшим везти в космопорт старшего офицера-штабника, явно успевшего наделать в штаны.

Девяносто Вторая была одной из рот, втиснутых в состав боевых единиц Флота, при этом она, правда, не имела своих наземных средств передвижения в отличие, скажем, от Охотников за Головами. Люди, связанные с космическими кораблями, обычно не представляли интереса для тех, кто служил на земле… Но, по крайней мере, эсминец "Хейг" не стартовал, пока командир Девяносто Второй решал свои личные дела.

Большинство десантников Ковача уже вышли из душа и направились в раздевалку. Им предстояло облачиться в ту же пропитанную потом форму, в которой они шесть часов провели под скафандрами, пока проверяли развороченный Порт. Но душ немного поднял настроение десантникам.

Бредли все еще дожидался за брезентом. Как и капрал Сенкевич, она и без одежды столь же крутая, как и в одежде.

Два десятка кранов за брезентовым пологом все так же радостно ревели, изрыгая воду, которая доставлялась за двадцать километров по огромным пластиковым акведукам. Дренаж, призванный отводить использованную воду, работал, к сожалению, не столь эффективно. По меньшей мере половина воды растекалась по земле, отыскивая собственные пути к наиболее низкому месту на базе Форберри.

По странной прихоти судьбы таким местом являлся парадный плац, окруженный штабными строениями и зданиями резиденции военного правительства, укрывавшимися в долине от прицельного огня немногих оставшихся в живых на Вифезде халиан.

– Все путем, сэр? – спросил Бредли с улыбкой, призванной продемонстрировать, что он и не думал подслушивать разговор офицеров.

– Нет проблем, – проворчал Ковач.

Их и не было, по крайней мере таких, которые он мог решить. Мертвые мертвы, как сказал Инглиш.

– Пошли в бараки. Надо поискать свежую форму.

– Ага… нам тут вот что подумалось, сэр, – сказал старший сержант. – Грузовики еще чертовски горячие, даже после того, как на них вылили не один галлон воды.

Ковач пожал плечами и направился в раздевалку.

– Или на грузовиках или пешком, – заметил он. – Я загоню машины в сухой док на флотской базе, как только смогу, но наземная техника там мало кого волнует.

– А тут, – он махнул рукой в сторону закрытой камеры, где роботы-манипуляторы старательно скребли скафандры, – не хватит места для грузовиков.

Сенкевич рассмеялась. Смех ее оказался на редкость глубоким и мелодичным.

– В чем дело, сержант? – спросила она Бредли. – Боишься, что эти крохи радиации убьют нас?

Теперь рассмеялись все трое, но смех получился безрадостным.

Внезапно заверещал звонок и замигал сигнал тревоги. Первая Категория! Десантники во всех бараках побросали дела и схватились за оружие еще до того, как услышали суть сообщения.

На Вифезде мог существовать один-единственный повод для столь срочного вызова Охотников за Головами. Одиночное диверсионное подразделение халиан не погибло при бессмысленном героическом сопротивлении вместе с сотнями тысяч своих сородичей. Внезапные наскоки этой выжившей горстки хорьков сильно допекали оккупантов.

Проблема оказалась не по зубам не имевшим технологического оснащения регулярным войскам Альянса, которые составляли основу наземных сил на Вифезде.

И Сто Двадцать Первой Роте Противодействия был отдан соответствующий приказ.

Ковач надел шлем.

– Слушаю, – сказал он, пока руки шарили в поисках рукавов рубашки. Информация должна была поступать в банк данных подразделения, но он любил получать приказы напрямую. Это давало ощущение, что он участвует в реальном процессе, а не какой-то электронной игре.

Разумеется, именно компьютер решал, совершат ли они бросок на грузовиках или загрузятся на "Бонни Паркер", чтобы свалиться; хорькам прямо на головы, пойдя на долгие приготовления ради быстрой транспортировки в намеченный район. Компьютеры великолепно справлялись с такого рода расчетами, но люди…

– Капитан Ковач, – произнес синтезированный голос. – Вам предписано явиться к Губернатору округа, адмиралу Достопочтимому Сабуро Таками.

– Ну?

– За вами отправлена машина. Прибудет через полторы минуты. Это все.

– Есть, – ошарашенно проговорил Ковач, хотя для электронного секретаря его ответ был совершенно безразличен. Ох уж эта Первая категория?

Он переключился в режим трансляции вызовов по Срочности номер один через установленные в бараке динамики. Все провожали Ковача. На возню не оставалось времени.

– Даниэло, – крикнул он своему старшему лейтенанту. – Держи людей наготове!

Никто и не подумал поинтересоваться, к чему им надлежит быть готовыми.

Капрал Сенкевич уже дожидалась снаружи с полным патронташем и двумя незаряженными штурмовыми ружьями. Один комплект она вручила командиру.

Из-за рейдов хорьков военное правительство по-прежнему считало Четвертый район зоной боевых действий. Личному составу, покидавшему контрольные зоны – базы и опорные пункты – было приказано все время иметь при себе оружие, правда, незаряженное, за исключением согласованных боевых операций.

Конечно, Сенкевич права: невозможно предсказать, что Ковач услышит от адмирала Таками и как скоро потребуется Губернатору округа его ответ.

Только вот Ковач не любил иметь при себе оружие, когда разговаривал с типами из администрации. Оно наводило на нехорошие мысли.

За ним прислали легкий джип на реактивной тяге, что особенно удобно на пластиковом покрытии базы. Машина прибыла через несколько секунд после назначенного времени; водитель, унтер-офицер – с голосом почти столь же бесцветным, что и у электронного командира, заметил:

– У меня приказ доставить в штаб только одного.

– Значит, приказ неправильный, – хладнокровно ответил Ковач и сделал знак Сенкевич забираться в джип.

Он не собирался брать ее с собой, поскольку не нуждался в телохранителе в штабе округа – во всяком случае, в охране такого рода, которую могла обеспечивать могучая капралша.

Но он не собирался подчиняться словам какого-то там лакея.

Джип просел под тяжестью Ковача и здоровенной капралши. Ругнувшись про себя, водитель опустил ограничители габаритного зазора и влился в поток машин.

На базе Форберри стоял гул. Шумели машины, грохотали механизмы, ревели приземляющиеся или стартующие космические корабли. В редкие паузы затишья доносились глухие удары плазменной пушки со стороны границы. Дежурные подразделения "очищали передовые позиции от зон потенциального укрытия".

Взрывая ни в чем не виноватые деревья в пределах Границы, нельзя было предотвратить диверсионные вылазки уцелевших халиан, но удавалось немного скрасить скуку дежурства на спокойном участке.

Граница для гражданских лиц проходила по одной стороне дороги. Десятки болезненного вида туземцев глазели на суету машин, опасаясь подходить слишком близко к находящейся под напряжением тонкой ленте, окружавшей лагерь с пленными. Военное правительство уже начало облавы на аборигенов, уличенных в сотрудничестве с халианами. Им предстояло влачить свою жизнь в лагерях вплоть до искупления вины, степень которой установит Гражданский суд, когда Флот соберется установить режим гражданского управления.

– Бедные ублюдки, – пробормотал Ковач, отворачиваясь от аборигенов, являвших собой воплощение безнадежности, пока джип громыхал мимо пленных, громыхая, как грузовики на главном проспекте базы.

Сенкевич пожала плечами.

– Они живут в таких же бараках, что и мы, – сказала она.

– Едят ту же пищу. Все время сидят и ни черта не делают так же, как мы.

Ковач взглянул на нее.

– Итак, где же корень проблем этих бедолаг? – заключила она.

– Там же, где и наших, – согласился Ковач, не заботясь о том, слышит ли их водитель. – Туда мы теперь и едем.

Парадный плац в центре Базы Форберри покрывали пластиком сразу, как только построили трехэтажную штаб-квартиру базы и здание Правительства Округа – но прежде, чем завершили остальное строительство, гусеничная техника уже успела сжевать половину настила, а остаток заляпала ядовито-фиолетовой грязью. Того же оттенка, что и песок, проникавший в офис адмирала Таками, когда штормовые ветра раздирали швы блочного строения.

Ковач отдал честь так аккуратно, как только мог, но он никогда не отличался ловкостью в этой микки-маусовской ерунде. Губернатор округа повел бровями и нахмурился, точно грозовая туча, заметив что десантник обозревает фиолетовое пятно, тянущееся по краю противоположной стены.

Другой офицер, находившийся в комнате, симпатичный, начинающий полнеть старший командор, широко улыбнулся Ковачу.

– Ну, Ковач, – начал адмирал Таками, – вот Ситтерсон говорит мне, что мы в вас здесь нуждаемся. Я не собираюсь спорить с шефом моей службы безопасности. Для чего нужно правительство, если не для обеспечения безопасности, а?

– А? – а унисон откликнулся Ковач. Он не мог понять, что имел в виду губернатор.

Точнее, он уговаривал себя, что не понял, о чем говорит губернатор. Можно сказать, молился.

– Губернатор подразумевает, – сказал командир Ситтерсон голосом столь же приятным, как и его внешность, – что наземный контингент вполне пригоден для масштабных операции, но нам необходима настоящая ударная единица. Губернатор перевел 121-ю из-под команды Флота в распоряжение правительства Четвертого Округа.

Что ж. Ковач никогда не верил, что до Бога доходят молитвы простых десантников.

– Так что оставляю это на вас, – подвел итог Таками. – У меня еще масса других дел.

Когда Ковач вслед за шефом службы безопасности выходил из офиса, он услышал, как губернатор рычит во встроенный микрофон, требуя уборщиков со швабрами и щетками.

– Я полагал, вам лучше услышать о своем переводе от губернатора, чем прямо от меня, – сказал Ситтерсон в приемной. – Таками стреляный воробей. Он станет совать нос в наши дела. Вы придержали машину?

– Нет, сэр, – сказал Ковач. Он пытался осмыслить, что произошло с ним и его подразделением. И не мог.

– Неважно, – произнес Ситтерсон, но нахмуренные брови говорили об обратном. – Прогуляемся. Это прямо через площадь.

Он вновь нахмурился, заметив Сенкевич с двумя ружьями в руках.

– Мой секретарь, – сухо проронил Ковач.

– Да, кстати, – отозвался Ситтерсон, – мне нужен один из ваших людей для постоянного дежурства в приемной. В здании находятся мои жилые апартаменты, так что лишняя предосторожность не помешает.

Лицо Ковача вспыхнуло гневом.

– О, сэр, – сказал он как можно спокойнее. – Мы ведь подразделение реагирования.

– Ну, мне и нужны люди, способные реагировать, не так ли? – усмехнулся Ситтерсон.

Ковач предпочел промолчать.

Штаб сил безопасности располагался в сотне метров, наискосок от здания правительства. Однако Ковач и не предполагал, что машина понадобилась Ситтерсону исключительно из пижонства. Одноэтажное строение, лишенное окон, представляло собой вытянутый пенал. Дверь располагалась в одном Из торцов. Ситтерсон предпочел позвонить, а не возиться с замком.

Дверь распахнулась. Глазам Ковача предстал узкий и длинный коридор. По левую сторону имелись четыре закрытых двери, справа – вытянулись восемь крошечных зарешеченных комнат. В пяти из них маялись какие-то личности. Бедолаги могли лишь стоять, вытянувшись во весь рост.

Такая поза была очень болезненной. Открывший дверь старшина держал в руке длинный электрошоковый прут, которым тыкал пленников, когда те начинали оседать на пол или прислонялись к стене.

– Комнаты для допросов, – весело пояснил Ситтерсон, ткнув пальцем на закрытые двери. Он усмехнулся и добавил, кивнув в сторону камер: – Люблю показать моим посетителям, что здесь серьезное заведение. Это единственный вход в здание.

– В чем их вина? – спросил Ковач безразличным тоном.

– Вот это нам как раз и предстоит выяснить, не правда ли? – лучезарно улыбаясь, ответил Ситтерсон.

Женщина в одной из камер жалобно плакала, и едва уже держалась на ногах. Ковач прибавил шагу, увлекая шефа безопасности к двери в дальнем конце коридора.

Но двигались они недостаточно быстро. Когда Сенкевич закрывала дверь, Ковач услышал-таки змеиное шипение электрошока, выпускающего свое жало. Женщина отчаянно вскрикнула.

Старший сержант за громадным столом приветствовал Ситтерсона четким салютом, не вставая с места. Впрочем, он и не смог бы встать из-за свисавших с потолка многочисленных кабелей.

Ситтерсон явно старался продемонстрировать, что не лыком шит, но его штаб-квартира являла собой лишь слабый отголосок слепленной наспех роскоши здания Правительства Округа.

Офицеры Флота, служившие на Земле, как правило, не входили в число лучших. Твердая Земля для них была чем-то вроде ссылки.

Ковачу следовало об этом помнить, хотя он вряд ли представлял, какую можно извлечь из этого пользу.

– К вам полковник Хезик, сэр, – отрапортовал старший сержант, кивнув в сторону высокого поджарого человека, который-при их появлении поднялся с узкой кушетки напротив двери.

– Подождите здесь, Хезик, – сказал Ситтерсон, проходя между столом и кушеткой во внутреннюю дверь.

По пути в соседнюю комнату Ковач искоса взглянул на полковника, поймав такой же ответный взгляд.

На Хезике была форма незнакомого покроя. Пошитая вручную, с желтым кантом взамен галунов на карманах, эполетах и петлицах. Пистолет в его плечевой кобуре был флотского образца и далеко не новый.

Глаза Хезика бегали по сторонам. Ковач и под угрозой смерти не взял бы такого в свое подразделение.

Личный офис Ситтерсона занимал почти такую же площадь, как кабинет Губернатора, но потолок здесь был низок и мебель из пластика, а не из дерева.

Но зато пол сиял чистотой.

– Присаживайтесь, капитан, – сказал Ситтерсон, широким жестом указывая на одно из кресел. Другая дверь, вероятно, ведущая в жилую часть, столь же тесную, как и приемная, была частично скрыта за топографическими экранами демонстрировавшими, что происходит в комнате для допросов; Перед развалившимися в креслах сержантами стояли совершенно голые люди. Одежда бедолаг валялась рядом на полу.

– Нам предстоит работать в тесном контакте, капитан, – начал беседу шеф службы безопасности. – Не стану скрывать, я смотрю на это назначение как на шанс проявить себя. В это дело надо как следует запустить зубы. Если мы справимся с ситуацией, чины и награды посыпятся на нас со всех сторон.

Бородатый человек на ближнем к Ковачу экране бормотал, заикаясь от страха:

– Только яйца, клянусь. И, может быть, масло, когда они просили масла, может быть, масло. Они забрали бы мою дочь, если бы я не давал им продукты.

– Эй, командор, – проговорил десантник, подыскивая подходящее продолжение. – Я не понимаю, почему мое подразделение, а не…

"А не кто-либо еще во вселенной". Вот что следовало добавить.

– Так твоя дочь тоже в этом замешана? – осведомился следователь. – Где она сейчас?

– Ей всего восемь! Ради Бога…

Ситтерсон раздраженно отключил звук.

Шеф службы безопасности наклонился вперед и многозначительно улыбнулся Ковачу.

– Я знаю, как обходиться с пособниками врага, – сказал он. – И вы, похоже, тоже. Я слышал, что произошло на Цели. Вот почему я запросил к себе именно Сто Двадцать Первую.

На мгновение Ковач перестал чувствовать под собой стул. Его трясло. Перед глазами мелькали картины на Цели. Халианские плантации. Рабы. Надзиратели из числа людей, с чудовищным пыточным арсеналом. Скотобойня. Гастрономические пристрастия халиан и их прислужников-людей. И каждый надзиратель в его воспоминаниях обладал чертами Ситтерсона.

Ковач не решался заговорить, но он не мог безмолвствовать и потому произнес:

– Сэр, на Цели пленные изготавливали электронику, приборы, которые хорькам не под силу сделать самостоятельно.

Он поднялся с кресла, поскольку не мог сидеть без движения, и, пройдясь до стены, получил возможность отвести взгляд от шефа службы безопасности.

– Все эти люди, снабжавшие хорьков продуктами, чтобы самим не попасть к ним на стол. Это не пособничество, сэр, а примитивное выживание. Совсем не то, что…

Но слова вернули воспоминания, а от воспоминаний у Ковача перехватило дыхание и ладони покрылись потом.

– Вот что, капитан, – проговорил Ситтерсон, выпрямившись на стуле. – Если бы я не отвечал за безопасность ста сорока тысяч личного состава Флота оставленных в этом районе, я, наверное, был бы таким же великодушным, как вы.

Раздражение командора плавно перетекло в улыбку.

– Однако, – продолжал он, – думаю, главная ваша проблема состоит в том, что вы боитесь остаться не у дел, работая со мной. Но я покажу вам, как сильно вы ошибаетесь.

– Пригласите полковника Хезика, – обратился он к поверхности своего стола. Не успел он договорить, как дверь открылась.

Ковач начал было вставать, но Ситтерсон не двинулся с места. Величественным жестом он указал вновь прибывшему на стул.

– Хезик, – сказал он, обращаясь к Ковачу, – возглавлял силы сопротивления до нашей высадки. Он работал в непосредственном контакте со мной, и, – он заговорщицки подмигнул Хезику, – не побоюсь сказать, капитан, что он претендует на очень высокий пост на планете, когда здесь установится гражданское правительство.

Хезик в ответ широко осклабился. Шрам на его правой щеке, наполовину скрытый холеной бородкой, придавал его лицу, когда он пытался улыбаться, фальшиво-сардоническое выражение.

– Расскажите капитану Ковачу, что три месяца назад случилось с вашим подразделением, Хезик, – приказал Ситтерсон.

– Есть, сэр, – ответил тот, у которого хватало ума не кичиться своим декоративным "званием", которое номинально сделало бы его старшим офицером в этой комнате. Он охотно играл роль болванчика Ситтерсона, в расчете получить свое, когда Флот уберется восвояси.

– Нас собрал лейтенант Банди, – сказал Хезик. Он не отрывал взгляда от угла комнаты, как будто отвечал наизусть заученный урок.

– Технический персонал забросили шесть месяцев назад, чтобы сплотить местное сопротивление, – пояснил Ситтерсон. – Банди был за главного. Я лично его знал.

– Мы лупили хорьков, им здорово доставалось, – заключил Хезик. В его голосе были слышны нотки, хорошо знакомые Ковачу, – переживания человека, оживлявшего былые страхи, которые он теперь маскировал за невинными словами. – В нашем районе действовали и другие команды повстанцев – им было далеко до нас, но все хорошие ребята, храбрые… Кроме одной.

Он сглотнул слюну. Его адамово яблоко подпрыгнуло, точно кто-то щелкнул переключателем, голова дернулась вниз, и он с вызовом уставился на Ковача.

– Это другое подразделение, – сказал он, – было тесно связано с нами, но они похоже никогда не нападали на халиан. Избегали ответных жертв среди гражданского населения, как они объясняли.

Один из подследственных повалился на пол. Следователь взмахнул электронным кнутом.

– Ладно бы так, – продолжал Хезик, – но мы получали крайне тревожные донесения о том, что члены этого подразделения зачастили в космопорт, где располагался штаб халиан. Мы пытались предостеречь лейтенанта Банди, но он не хотел верить, что люди способны стать предателями своей расы.

– Вот Ковач мог бы вам об этом порассказать, – встрял Ситтерсон. – Не правда ли, капитан?

Ковач поднял руку, показывая, что слышал шефа СБ. Взгляд его оставался прикованным к Хезику.

– Они позвали нас на встречу, – проговорил вифездианин. – Мы умоляли лейтенанта не ходить, но он лишь посмеялся над нашими опасениями.

Хезик подался к Ковачу.

– Мы попали в засаду, – сказал он. – Единственная причина, по которой мы уцелели, – это то, что лейтенант Банди пожертвовал своей жизнью, чтобы предупредить остальных.

– Это несколько отличается от невинной торговли маслом, – довольно заметил Ситтерсон.

– Это они? – спросил Ковач, указывая на голограмму.

– Пока нет, – сказал шеф СБ.

– Но, – произнес Хезик со сдержанным ликованием, – мои люди выяснили, где прячутся предатели.

– Вперед к настоящему делу, капитан? – полюбопытствовал Ситтерсон. – Говорите, вы подразделение реагирования? Поглядим, как быстро вы можете реагировать.

– Доложите координаты, – сказал Ковач, слишком сосредоточенный на своих мыслях, чтобы заметить, что приказывает старшему по званию. При входе в здание он снял шлем. Теперь он снова нахлобучил его и добавил:

– Как насчет транспорта?

Ситтерсон что-то бормотал в свой селектор.

– Вы уже получили грузовики, разве нет? – спросил он, удивленно подняв голову.

– Верно, – сухо согласился Ковач. – Первая категория, – сказал он в шлем. – Тревога, Охотники за Головами.

Экран шлема нарисовал в воздухе расположение цели, затем маршрут, выбранный компьютером. Маршрут определяли топографические данные, характер поверхности и интенсивность движения на участках с дорожным покрытием.

– Сколько бандитов? – потребовал Ковач, ткнув пальцем в Хезика, чтобы не было неясности.

– Сэр, – произнес голос Даниэло в его шлеме, – мы еще не получили скафандры после дезактивации.

– Примерно двадцать, – ответил Хезик, пожав плечами. – А может, и меньше.

– На хрена скафандры, – буркнул Ковач командиру своего первого взвода. – У нас всего двадцать прячущихся людей. Подберите меня и Сенкевич у входа в штаб службы безопасности, когда будете проезжать через плац.

– Выезжаем, – ответил Даниэло.

– Мы тоже едем, – сказал командир Ситтерсон, шустро вскакивая из-за стола, с изумлением заметив, что десантник уже направился к двери.

– Как угодно, – безразлично бросил Ковач.

Ему пришло в голову, что диверсионная группа хорьков вполне может получить поддержку от людей. А компания таких переметчиков могла бы об этом порассказать – если допросить их должным образом.

На картинке, подученной со спутника. Ковач насчитал в зоне Цели семнадцать лачуг и пришел к выводу, что Хезик недооценил силы противника. К моменту, когда четыре грузовика заняли рубежи в лесу в полукилометре от деревни. Ковач располагал более подробными данными после длительного ионного и инфракрасного сканирования.

Хезик оказался прав. В районе не могло быть столько же людей, сколько жилищ.

Последние пять километров до точки десантирования грузовики летели над самыми верхушками деревьев, работая на реактивной тяге. Это было быстро и в то же время крайне рискованно: ты в два счета мог стать покойником, если на каком-нибудь дереве устроился парень с противовоздушной ракетой.

– Держитесь, – предупредил водитель, Бикман из третьего взвода.

Ковач не доверял никому из резервных мотоподразделений настолько, чтобы предвидеть, что он сделает или захочет сделать под огнем неприятеля, когда жизнь людей зависит исключительно от маневра транспортного средства.

Грузовик протаранил полог леса с ужасающим треском, сучья хлестали людей, сидевших в открытом кузове. Ветка, щедро увешанная шишками, больно хлестнула Ковача, но щиток шлема, к счастью, был опущен, а ссадины были ему не в новинку. Одной рукой он держался за поручень сиденья, в другой сжимал ружье, и едва днище их транспортера врезалось в вязкую глину. Ковач вместе с остальными соскочил на землю.

Суета третьего взвода, занимавшего укрытие и разворачивавшегося в направлении деревни, только на мгновение отвлекла внимание Ковача. Он должен был следить за всей ротой.

Бредли и Сенкевич прикрывали командира, пока он сосредоточился на донесениях трех других взводов. Высадка закончилась без инцидентов, а голографический дисплей в метре перед ним был более важен, чем деревья, которые он мог различать в узорах света.

– Продвигаться к желтому, – скомандовал Ковач. Синяя бусинка, коротко вспыхивающая в верхней части дисплея, топографически проецируемого его шлемом, равно как и шлемами остальных в подразделении, указывала, что приказ передан по командному каналу.

Они быстро продвигались через лес. Охотники за Головами были привычны к лесам, точно так же, как и к джунглям, пустыням или любой другой чертовой местности, которую хорьки могли избрать полем для своего рейда, и где скорость значила больше, чем угроза нарваться на засаду.

Ковач не очень хорошо видел третий взвод. Подлесок был не таким уж густым, но между каждыми двумя десантниками по цепочке было не менее двух метров.

– Гамма, Желтый, – продолжал командир третьего взвода откуда-то слева. Ковач стоял на одном колене, направив вперед оружие, как и остальные десантники, ожидая пока оставшиеся взводы займут позицию.

– Бета, Желтый; Альфа, Желтый, – почти одновременно доложили второй и первый взводы. Оставалось дождаться, когда доложится Дельта, но это был взвод тяжелого вооружения, и им приходилось волочить через подлесок плазменные пушки на треногах.

Так или иначе Дельта отрапортовала еще через минуту, показавшуюся Ковачу чуть ли не в полжизни, пока его пальцы сжимали приклад ружья, а глаза следили за зелеными точками, ползущими по призрачной голограмме карты рельефа.

Единственная разница между Желтым пунктом и любым другим лесным массивом состояла в том, что каждый взвод находился в сотне метров от деревни. Лачуги все еще оставались вне поля зрения, хотя второй взвод и взвод тяжелого вооружения должны были войти на прямую видимость для стрельбы, продвинувшись всего на несколько метров.

– Альфа, заряд установлен, – доложил Даниэло, чей взвод получил задачу заложить небольшой взрывной заряд на глубине в один метр.

– Бета, сенсоры готовы, – ответил командир второго взвода, установившего эхолокационные датчики с другой стороны деревни.

– Взрывайте заряд, – скомандовал Ковач.

Не успел он договорить, как справа донесся едва различимый глухой удар, и кто-то схватил его за руку, чтобы привлечь внимание.

– Что происходит? – потребовал командор Ситтерсон, он слышал все переговоры, но не понимал их сути.

У него даже не хватило ума не путаться под ногами. Ковач был очень рад, что благодаря оружию он не развернулся и не отшвырнул Ситтерсона, прежде чем сознание возьмет верх над рефлексом.

– Не теперь, сэр! – огрызнулся он, слегка поворачиваясь, чтобы голова Ситтерсона не закрывала рисунок линий, танцующих по его дисплею, пока компьютер подразделения проводил эхолокационную разведку бункеров и тоннелей под деревней.

Никаких тоннелей или бункеров не оказалось. Мишень была открыта, точно рот шлюхи.

– Это был выстрел? – настаивал шеф службы безопасности. Хезик лежал точно позади Ситтерсона, выставив голову и зажав в поднятой правой руке чудовищно огромный пистолет.

– Штурмовые подразделения, вперед! – скомандовал Ковач, вскакивая на ноги. Сейчас он был настолько отрешен, что возможность получить случайную пулю в спину от полковника-туземца с бешеными глазами волновала его чисто абстрактно.

Первый и третий взводы ворвались в просветы между домами деревни с двух смежных сторон, образовывая букву "L", которая вырастала с внезапной смертоносностью смыкающихся челюстей акулы.

– Всем оставаться на местах! – прогремел Ковач через вмонтированный в верхней части шлема динамик. Динамик имел демпфер и направленный фокус, но все равно у Ковача ныли зубы, когда приходилось применять проклятую штуковину. Однако здесь командовал он, и укрывавшимся в деревне предстояло это уяснить.

Даже если для этого придется разрядить ружье в безумцев, что отважатся сопротивляться.

Но бедняги в пределах прямой видимости похоже, едва могли пошевелиться.

Две женщины – обе немолодые, хотя одной было лет на двадцать меньше, чем показалось Ковачу с первого взгляда – очищали сырые корешки за столом, одиноко стоявшим среди лачуг. Позади них на соломенной подстилке лежала фигура неопределенного пола, которая могла легко сойти за кучу тряпья, если бы не трепетание век над блестящими глазами – единственная заметная реакция при виде приближающихся ружей.

– Не двигаться, черт возьми! – гаркнул Ковач, когда человек прямо перед ним нырнул в свою лачугу.

Последовал хлопок, стремительная дымовая дуга вылетела из левой руки Бредли. Дымный шлейф метнулся через дверной проем также внезапно, как и местный житель, взорвавшись ослепительно-белой вспышкой. Зажигательная ракета, а не граната, как в первый миг предположил Ковач.

Взвыв от ужаса, человек выскочил обратно и закружился в безумном танце, срывая с себя вспыхнувшее тряпье. За его спиной весело пылала лачуга. Десантник сшиб его прикладом и ногой швырнул песок на загоревшиеся волосы.

Оба взвода в несколько секунд рассредоточились по лачугам.

– Пусто! – выкрикнул голос.

– Пусто!

Затем:

– Наружу! Наружу! Наружу!

Трое попытались улизнуть через заднюю дверь, как и ожидалось. Прекрасно, всегда нужно дать им шанс думать, что существует путь для бегства. Ослепительная вспышка плазменной молнии с треском разорвала небо, чуть не до орбиты ближайшей луны, выхватив из темноты троицу беглецов как на ладони.

Они не бросились на землю, не подняли руки, просто застыли в ожидании перекрестного залпа, который испарил бы их на месте. Десантники из второго взвода сбили их наземь и крепко связали.

– Он не может шевельнуться, он ранен! – отчаянно кричала женщина в лачуге позади Ковача. Вряд ли это требовало немедленного вмешательства, так что он огляделся, чтобы оценить ситуацию.

Все шло как положено. Одна лачуга горела, несколько десантников сторожили изъятое оружие. Женщине не стоило объяснять, что приятель, которого волокли двое людей Ковача, был ранен. Ковач даже со своего места чуял смрад гангрены, разъедавшей его ногу.

Единственный предупредительный залп был произведен из плазменных пушек. Очень гладко. Настолько гладко, что, вероятно, выглядело просто для Ситтерсона и Хезика, как ни в чем не бывало появившихся из кустов, где они пережидали атаку.

Старшая из женщин, готовивших еду, визгливо прокричала Ковачу:

– Зачем вы с ружьями?! Нам нужна была помощь, а не…

Тут она заметила Хезика. Ковач ухватил ее за одну руку, а Сенкевич за другую, когда они поняли, что должно произойти, но это не помешало ей плюнуть Хезику в лицо.

Полковник раскроил ей лоб рукояткой пистолета.

Та, что помоложе, вырвалась из рук десантника, которого больше занимало происходящее вокруг, чем его пленница, и метнулась в темную дверь лачуги. Трое ближайших десантников осветили проем вспышками выстрелов автоматических ружей.

Пленница рухнула, так что внутри оказалась лишь верхняя половина тела. Ноги ее дергались до тех пор, пока один из моряков, более нервный или менее опытный, не разрядил остаток магазина, положив конец ее судорогам.

Воздух пропитался масляным запахом пороховых газов. Хезик выглядел ошеломленным. Правой рукой он беспорядочно тыкал туда-сюда, пытаясь засунуть в кобуру свой пистолет. И все время промахивался.

– Хорошо, – сказал Ковач, обозленный звоном в ушах и тем, что нелепое недоразумение изгладило безупречно проведенную операцию. – Подгоните грузовики и грузите пленных, пока мы обыщем…

– Погодите, – приказал Ситтерсон.

Все остановились.

– Подержи его, – обратился Ситтерсон к десантнику, захватившему мужчину, точнее мальчика лет семнадцати, с опаленными волосами. – Ты тоже, – он указал на Сенкевич. – Так, чтобы он не вырвался.

Здоровенная капралша подчинилась с таким же каменным лицом, как и у молча наблюдавших за происходящим Ковача и Бредли. Она сжала рукой локоть мальчика, выставив ружье перед грудью. Конец ствола упирался пленнику в ухо.

Ситтерсон вытащил из кармана миниатюрный электрошоковый прут и сказал мальчику вкрадчивым голосом:

– Ну, кто из этого сброда Милиус?

– Пошел на… – начал мальчик.

Ситтерсон легко хлестнул прутом по его животу. Прут издал змеиное шипение и рассыпал голубые искры. Мальчик вскрикнул и заколотил ногами. Сенкевич поставила между ними свою ступню в тяжелом ботинке, а шеф службы безопасности ткнул электрошоком в промежность мальчика.

– Сэр! – крикнул Ковач, хватая Ситтерсона за плечо и дергая его назад. – Сэр! Люди смотрят! – Он постучал стволом ружья по боковой поверхности шлема, где микропроцессор фиксировал каждый аспект операции для обзора тех, кто находился в заднем эшелоне.

Ситтерсон дышал тяжелее, чем того требовало затраченное усилие. На мгновение Ковач подумал, что командор собирается ударить его – случись это, боль от удара была бы сущей ерундой по сравнению с желанием врезать мерзавцу в ответ.

Шеф службы безопасности расслабился и пожал плечами.

– Не о чем беспокоиться, – проронил он. – Нет ни малейшего повода. Какой код опознания вашего подразделения?

Сенкевич прыскала анальгетик на пленного, пока другие десантники закрывали мальчика от возможного повторного нападения Ситтерсона. Вероятно, их беспокоила перспектива разбирательства в военном суде.

А может статься, Ситтерсон нравился им ничуть не больше, чем их командиру.

Ситтерсон отступил Ковачу за спину. Тот повернулся, пытаясь не упустить шефа СБ из поля зрения. Но Ситтерсон остановил его, положив руку ему на затылок. Ковач замер. Пальцы Ситтерсона провели по серийному номеру сзади на ободе шлема.

– Так, – заключил шеф СБ, позволяя Ковачу повернуться. – Я займусь этим по возвращении. Раздобуду номера файлов всех записывающих устройств, информация о которых потом поступает в архивы на Землю.

Ковач выглядел озадаченным.

– Это наилучший способ, – досадливо морщась, объяснил Ситтерсон. – Не пытаться стереть данные, а просто переместить файл так, чтобы никто не смог его отыскать.

– Где эти грузовики? – поинтересовался Бредли, чтобы сменить тему. Грузовики были на подходе с раскрытыми воздухозаборниками, завывая, словно демоны, и вполне слышимые даже для заложенных выстрелами ушей.

Двое десантников вышли из лачуги, на пороге которой распростерлась женщина. Один нес найденный внутри автомат. Другой держал всего-навсего младенца, чей плач терялся за шумом и суматохой рейда.

– Проверьте, нет ли царапин, – хмуро произнес Ковач, уверенный, что при прямом попадании ребенок давно изошел бы кровью.

– Надо только переменить пеленки, сэр, – неожиданно сказала Сенкевич.

– Так сделайте это! – рявкнул Ковач.

– Ладно, – сказал Ситтерсон. – Думаю, вы правы. Захватим в штаб.

Моряки повернули к лесу, держа оружие наготове, на всякий случай. Грузовики с ревом ломали днищами верхние сучья.

Переключившись на общий режим, поскольку не был уверен, что его услышат в реве двигателей, Ковач поинтересовался:

– Бредли, сколько всего мы взяли?

– Тринадцать с ребенком, – ответил сержант, дважды растопырив пятерню и добавив три пальца, дублируя свое сообщение.

– Вроде бы так?

Потом он нахмурился и уточнил:

– Четырнадцать с матерью.

– Да, нужно прихватить для идентификации, – сказал Ковач таким же лишенным всякого выражения голосом, как статическое шипение его радио. – Но положим в грузовой отсек, ладно?

Вихрь от работающих двигателей грузовика превратил горящую лачугу в огненный гриб, потом в сноп искр, которые, кружась, полетели на крыши соседних домов.

– Бета, Дельта, – приказал Ковач по командному каналу. – Грузитесь и давайте сваливать, прежде чем выяснится, что есть тайные склады взрывчатки, которые датчики пропустили, но огонь наверняка найдет.

– Давай, давай! – торопил Бредли. – По трое пленных в грузовик. И не забудьте их пристегнуть. Им еще есть, что нам порассказать.

Командир Ситтерсон чихнул раз, другой. Выхлопы двигателя гнали к нему дым, пыль и запах мертвечины.

Ковач и в самом деле хотел поскорее убраться отсюда, хотя не было никаких объективных причин для возникшего вдруг напряжения. Единственная проблема состояла в том, что когда они вернутся в Форберри, допросы должны возобновиться.

И если Милиус, за которой охотится шеф службы безопасности, окажется той самой женщиной из рассказа Тоби Инглиша, это тоже совсем не обрадовало бы Ковача.

Пока длилось прохождение через автоматические системы защиты, и грузовики парили над периметром базы в ожидании команды офицера охраны, командор Ситтерсон сказал:

– Итак, Ковач. Раз вы теперь под моей командой, я хочу, чтобы вы не испытывали неудобств. Что я могу для вас сделать? Ваши бараки достаточно удобны?

– Что? – рассеянно переспросил Ковач. Он разглядывал пленных, привязанных к передней переборке – обожженный мальчишка в середине, две старухи по бокам от него. – Бараки? Все вроде нормально. Протекают немного.

Как и резиденция губернатора.

– Но, знаете, наверное, вы действительно можете кое-что сделать…

– Говорите, – подался к нему Ситтерсон.

Колонна получила разрешение продвигаться, и, накренившись, устремилась к базе. Одна из женщин, назвав мальчика Энди, спросила, как он себя чувствует.

Энди посоветовал ей закрыть рот и больше не открывать его.

– Да, вот эти грузовики, – пояснил Ковач. – Мы не могли провести надлежащую дезактивацию, после того, как утром обследовали космопорт, просто промыли их из шлангов. Если у вас есть блат в парке обслуживания, может, пробьете для нас время в сухом доке, чтобы…

– Грузовики? – задохнулся шеф. Он полупривстал со скамьи, прежде чем сообразил, как высоко они над дорогой, отчего замер на полпути. – Этот грузовик не был дезактивирован?

– Сэр, – сержант Бредли вмешался в разговор с интонациями Папы, объявляющего о пришествии Христа. – Они прошли все полевые процедуры и абсолютно безопасны. Но вполне возможно, что нам в следующем месяце придется проводить в них по двенадцать часов в день, так что хотелось бы иметь двойную гарантию.

– Да, хорошо, – промямлил Ситтерсон, опускаясь на скамейку с выражением крайней неуверенности на лице. – Я все понял. Разумеется, я позабочусь.

Ситтерсон хотел разместить пленных в своем штабе, а не в лагере. Грузовики с их вооруженными до зубов пассажирами с трудом продвигались в потоке транспорта к парадному плацу, встречая взгляды, полные отвращения или любопытства ребят из тылового эшелона.

Средства передвижения Охотников за Головами были достаточно мощными, чтобы нести полную нагрузку без контакта с Землей. Они могли бы пролететь над потоком, если бы надземный полет не был запрещен уставом Базы, и сама База Томаса Форберри не находилась под контролем Военно-Морских сил, а не правительства округа. Береговая полиция была бы безмерно счастлива приземлить командора Ситтерсона вместе с Ковачом и всеми четырьмя его водителями.

Когда грузовики остановились перед штабом службы безопасности, сминая пластиковое покрытие, люди Ковача принялись отвязывать пленных, а Ситтерсон тем временем громовым голосом отдал приказ:

– Глиэр, откройте камеры содержания. Пока разместим там всех пленных.

Ковач не слышал ответа, но когда дверь строения открылась, Ситтерсон спохватился:

– А, у нас ведь еще есть тело. Попросите кого-нибудь из санитарной службы провести идентификацию, а потом позаботьтесь о нем!

– Это неправильно! – прокричал мальчик Энди, пока два десантника волочили его быстрее, чем хотели ступать его обожженные ноги. – Вы должны были нам помогать! Вы должны были нам помогать!

– Пройдемте со мной, – приказал Ковачу Ситтерсон. – Я хочу, чтобы вы присутствовали на допросах. Они знают, что с вами шутки плохи.

– Хорошо, – сказал Ковач в командный канал. – Даниэло, ты за главного, пока меня не будет. Пусть все остаются в бараках.

Он направился следом за Ситтерсоном и Хезиком. Капрал, похоже, немного оправился, но не произнес ни слова с тех пор, как неблагоразумно кинулась за оружием.

Или за ребенком. Так или иначе, то была не слишком удачная мысль. Ковач обернулся через плечо – взглянул вверх и сказал:

– Разве я просил сопровождать меня, капрал?

– Так точно, – ответила Сенкевич. Увешанная патронташами и гранатами, с тяжелым метровым плазменным ружьем, болтавшимся сзади она выглядела, как ходячий бронепоезд.

Черт побери, действительно, она не помешает.

Открытые камеры были пусты. Охранник и трое следователей-сержантов отдали честь своему, когда тот прошествовал мимо, затем грубо забрали пленных и распихали их по камерам – мужчин поодиночке, женщин по двое. Одна из женщин взяла ребенка. Когда камеры наполнились, двери с клацаньем закрылись.

В приемной Ситтерсон сказал:

– Можете подождать здесь. – Не грубо, но достаточно веско. Его свита. Ковач, громадная Сенкевич и тощий, казавшийся загнанным, Хезик, посмотрели друг на друга и на сержанта за столом. На кушетке имелось место только для двоих.

– Глиэр, – сказал шеф службы безопасности, словно бы спохватившись в последний момент, – возьмите номер со шлема Ковача и проследите, чтобы все соответствующие записи перекинули в файл тринадцать. Со всей роты. Вы знаете, как это сделать.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Глиэр. – Один момент, я только позабочусь о камерах.

Унтер-офицер не отрывал глаз от небольшого контрольного экрана. Он коснулся переключателя на столе. Еще одна камера захлопнулась с громким лязгом.

Ситтерсон вернулся через пять минут. Он переоделся во все светлое, кожа лица и рук была красной от старания, с которым он себя оттирал.

Ковач надеялся, что шеф службы безопасности никогда не узнает, насколько горячими в действительности были грузовики. Без всякого сомнения, он потребовал бы тогда военного суда. Легко запамятовать, насколько переживают о своем здоровье тыловые крысы.

– Хорошо, – коротко бросил шеф СБ. – Приступим к делу, не так ли? Глиэр, мы возьмем парня из крайней камеры. Энди.

– Думает, он крутой, – добавил Ситтерсон со смешком.

Хезик засмеялся в ответ.

Ковач промолчал. Он протянул свое ружье Сенкевич, жестом приказав ей оставаться на месте. Гримаса на лице капрала могла означать все что угодно.

Энди пытался идти, пока его тащили по коридору в комнату допросов, но едва мог стоять на ногах. Одежды на нем не было. Анальгетик, взятый Сенкевич из ее аптечки первой помощи, засох на коже, напоминая узор на шкуре дикого зверя.

Когда за ним захлопнулась дверь, мальчик пошатнулся и вынужден был ухватиться за маленький столик, стоявший в комнате.

– Внимание, будь ты проклят! – приказал Ситтерсон, вытаскивая электрошоковый прут.

– Зачем вы делаете это со мной? – выкрикнул мальчик. Горячка, лекарства и токсины от гниющих ран превратили его голос в горестный вой.

– Почему вы не объявились сами? – заорал Ситтерсон. – Зачем прятались со своим оружием?

– Мы как раз объявились! – сказал Энди. – А ваша жаба Хезик сказал нам дожидаться, когда за нами пришлют транспорт.

– Лжец! – сказал Хезик и нанес резкий удар рукояткой пистолета мальчику в лоб.

От мертвых пленников ни черта не узнаешь, а удар оказался бы смертельным, достигни он цели.

Но этого не произошло, поскольку Ковач перехватил запястье полковника одной рукой, а другой забрал пистолет с такой легкостью, будто Хезик был ребенком.

– Сэр, – обратился Ковач к шефу службы безопасности. – Думаю, дела пойдут лучше, если какое-то время мы станем вести допрос вместе.

– Он будет лгать! – сказал Хезик. Десантник не смотрел на него, но хватку не ослабил.

Ковач пожал плечами, адресуясь к Ситтерсону.

– Он заговорит, – просто произнес он. – Но живой, а не мертвый.

Лицо Ситтерсона было непроницаемо. Наконец он сказал:

– Хорошо. Вы и я. Хезик, подождите снаружи. Не беспокойтесь.

– Он будет лгать! – повторил тот, но его мускулы обмякли, и Ковач выпустил его.

И вернул пистолет. Он не спускал глаз с Хезика, пока за полковником не закрылась дверь.

– Мы в любой момент можем его вернуть, – заметил Ковач пленнику безразличным тоном. – Можем оставить вас вдвоем, а то и поможем ему. Не хочешь этого, начинай говорить сейчас.

– Думаете, это меня трогает? – пробормотал мальчик.

Но его это трогало. Он был нагим и израненным, сильно израненным. Ковач был огромен в своем шлеме и ремне со снаряжением, все еще черный от копоти рейда; к тому же десантник словно являл собой живое напоминание доскональности и безжалостности налета.

– Расскажи о лейтенанте Милиус, – сказал Ситтерсон. Он стал было помахивать прутом, пока не догадался, что присутствие Ковача куда действеннее, чем временная боль. – Где она?

– Слава Богу, мертва! – выпалил мальчик. – Она была в здании терминала, когда все началось. Спросите солдат, которых мы туда провели. Они вам расскажут!

Ситтерсон дал ему пощечину.

– Ты лжешь! Ты укрываешь предателя, убийцу офицера!

Удар не "был особенно сильным, но отбросил Энди к стене. Он свалился бы на пол, если бы Ковач не поймал его и рывком не поставил на ноги.

– Хезик вам сказал? – проговорил мальчик. Губа у него была разбита. – Ладно, так и есть – она застрелила этого ублюдка Банди. Они заявились и приказали нам отступить – мы слишком сильно всполошили хорьков.

Ковач отпустил мальчика, почувствовав, что тот собрался с силами и выпрямился.

– Милиус сказала им самим уносить задницы, – продолжил Энди язвительно. – А ваш драгоценный Банди и говорит – если она не послушает его, то этим займутся хорьки. Вот за что она прикончила мерзавца. Я хочу только, чтобы в этой камере оказался Хезик и оставшиеся матери.

– Лживая маленькая свинья! – заорал Ситтерсон. Одной рукой он схватил мальчика за волосы, прижимая его к стене, и ткнул хлыстом в глаз. Опаленные волосы не выдержали. Рука Ситтерсона отскочила с липким клочком засохшего гноя.

– Сэр, – сказал Ковач, протискиваясь между упавшим мальчиком и шефом службы безопасности, который уставился на свою руку с выражением испуганного отвращения. – Мы допустили ошибку; Если это те самые ребята, что провели Девяносто Вторую в порт, то они чисты. Даже если пристрелили вашего агента.

– Если! – повторил шеф. – Он грязный маленький лжец и укрывает предателя!

– Нет, сэр, – сказал Ковач. Он стоял вплотную к Ситтерсону, так что пришлось наклонить голову, чтобы поймать взгляд старшего офицера. – Милиус точно вела их. И обеспечила успех атаки.

Ситтерсон отшатнулся, тяжело дыша.

– Кто, черт побери, говорит это? – потребовал он. Пальцы левой руки сжимались и разжимались, но правая, в которой был зажат прут, замерла неподвижно.

– Тоби Инглиш, – сказал Ковач. – Лейтенант Инглиш, командир Девяносто Второй.

Ситтерсон впился глазами в десантника.

– Вы… – начал он, но голос упал, вместо того, чтобы окрепнуть. Он сглотнул.

– О Господи, – неожиданно спокойно произнес шеф СБ. – Господи, помоги мне, если это правда.

– Разумеется, можете справиться у Тоби, – сказал Ковач. – "Хейг" стартовал утром, но можно послать вслед торпеду с сообщением, раз уж такое дело.

– Так он не на планете? – спросил шеф. Его лицо вновь обрело цвет, утерянный мгновение назад.

– Да, но…

– Все в порядке, – прервал его Ситтерсон, обретая уверенность. Он отворил дверь. – Прервемся, капитан.

Сделав знак ожидавшим распоряжений сержантам, он добавил:

– Вы двое заберите этого, – потерявший сознание Энди лежал на полу, – отнесите его в камеру и держите там. И всех остальных тоже, до моего распоряжения.

– Сэр, я… – начал Ковач.

– Возвращайтесь в свое подразделение и ждите приказа, капитан, – отрезал Ситтерсон. – До сих пор операция шла успешно, и я не хочу ее провалить.

Ковачу совсем не хотелось думать о подтексте последних слов, пока он с Сенкевич добирался до барака на попутном заправщике. И не больше хотелось ему думать об улыбке Хезика.

Но он не мог забыть ни то ни другое.

Ковач печатал рапорт, ненавидя саму процедуру и еще больше содержание своего донесения, когда Бредли и Сенкевич ввалились за звуконепроницаемые шторы его офиса.

– Отвалите, – сказал Ковач, таращась на зеленые буковки, блекло проступившие на белом фоне экрана. – Мне нужно подготовить рапорт о сегодняшних событиях.

– А я думал, вы поручите это Хуферу, – сказал Бредли. – Как всегда.

Ковач откинулся на стуле и протер глаза. Хуфер, младший сержант Первого взвода, ловко обращался со словами. Обычно это было его дело, но…

– Нет, – устало сказал Ковач. – Нужно знать все обстоятельства, чтобы изложить факты и избежать их превратного толкования на Тау-Кита или где-нибудь еще. И не дать повода раздуть новую историю из-за убитой в спину женщины.

– Не стоило ей пытаться бежать, – сказала Сенкевич.

– Верно, – ответил Ковач. – Многие вещи в этом чертовом мире не должны случаться. Но беда в том, что они происходят.

Он выжидательно смотрел на двух унтер-офицеров, надеясь услышать причины их визита. Им было лучше других известно, что в такие моменты он не любил компании.

Бредли продвинулся вперед, чтобы плотнее закрыть шторы вокруг маленького уголка.

– Сегодня мы пошли выпить в сержантский клуб с Глиэром, технарем из штаба Ситтерсона. В барах правительства хватаем бухла, хотя в других местах не так просто хорошенько оттянуться. Он провел нас с собой.

– Замечательно, – проговорил Ковач без особого энтузиазма. – Принеси вы мне бутылку, я был бы рад вас видеть. Но раз уж вы…

– Дело в том, – продолжал сержант, словно не услышав своего командира, – что босс Глиэра вызвал его, когда штаб уже должен был закрыться.

Ковач поднял бровь.

– Глиэр обделался, – сказал Бредли. – Похоже, Ситтерсон хочет, чтобы он стер все данные о компании, которую мы сегодня захватили. Хочет сделать так, будто этих людей никогда и не существовало – а файл переписать, чтобы не было никаких белых пятен.

Ковач медленно поднялся. Стол мешал, и Ковач с силой оттолкнул и стол и компьютер. Прочь с его дороги и плевать на все!

Он начал ругаться, вполголоса и нечленораздельно, без цветистых оборотов – просто молитва ненависти и гнева, выплескивающаяся кипящей струей изо рта человека, мозг которого – озеро раскаленной добела ярости.

– Кем же он нас считает? – уныло спросила Сенкевич. – Они ведь были на нашей стороне.

– Правильно, – вновь спокойно проговорил Ковач.

Он какое-то время смотрел на упавший компьютер, потом отключил блок питания, отправляя с таким трудом набранный файл на электронные небеса.

– Вот потому задница Ситтерсона пропала, если станет известно, что он сделал. – Ковач пожал плечами. – Что мы все сделали, если на то пошло.

– Они до сих пор находятся в камерах, – сказал Бредли. – Пленные. Не удивлюсь, если Ситтерсон намерен попросить нас избавиться от этой части улики. Ведь мы, бессовестные убийцы, как известно.

– Думаю, ублюдок не станет просить, – с горечью заметила Сенкевич. – Он приказывает.

– Верно, – сказал Ковач. – Верно. Ладно, нам предстоит решить проблему Ситтерсона.

Он поднял компьютер, аккуратно поправил стол.

– Сержант, – сказал он, – занесите в журнал, что мы воспользуемся сегодня ночью сухим доком – с полуночи до четырех, примерно так.

– Э, сэр? – сказал Бредли. – Сегодня вечером сломался главный водопровод. Я не уверен, что на базе достаточно воды.

Ковач пожал плечами.

– Ситтерсон обещал нам приоритет, – напомнил он. – Будем действовать исходя из этого.

– Есть, сэр, – сказал Бредли.

– Кто сегодня ночью дежурит в офисе Ситтерсона? – продолжал Ковач.

– Я еще не составил окончательный список, – спокойно ответил Бредли. – Все зависит от возложенных обязанностей.

– Двери в камеры открываются с пульта в кабинете Глиэра, – проговорил Ковач.

– Есть, сэр, – повторил Бредли. На лице Сенкевич проступила улыбка. – У меня полно недоделанной бумажной работы. С полуночи до четырех я там сам посижу.

– Держи кнопки наготове, – приказал Ковач. – Он вновь включил компьютер.

– Ситтерсону это не понравится, – сказала Сенкевич, сияя до ушей.

Ковач немного помолчал, глядя на своих десантников, которым доверял свою жизнь сотни раз.

– Да, – согласился он. – Но, знаешь, когда-нибудь Тоби Инглиш и я соберемся выпить вместе… А когда это случится, я не хочу глядя ему в глаза, рассказывать историю, которую сам никогда не хотел бы услышать.

Когда Бредли и Сенкевич ушли, Ник Ковач принялся набирать оперативный приказ, который будет загружен в шлемы его бойцов. Зеленые буковки мерцали на голограмме, но вместо них он видел то, что должно произойти ночью.

И он улыбался.

Джип, борта которого были раскрашены красно-белыми цветами Береговой Полиции, проехал мимо здания Правительства округа. Никто из патрульных не задержал взгляда на грузовиках, которые застыли над землей на пустынной площади.

Ковач перевел дыхание.

– Сокольничий шесть, – прошептал в наушниках шлема голос Бредли. – Они не хотят идти.

– Вытащи их! – огрызнулся Ковач, не заботясь о соблюдении приличий.

По главному проспекту базы Томаса Форберри продолжалось движение. Любое промедление со стороны Охотников за Головами, и кто-либо мог заинтересоваться, почему грузовики припаркованы в такой час перед штабом службы безопасности.

И кто-нибудь непременно получил бы правильный ответ.

– Готово, Сокольничий шесть, – ответил Бредли.

Они заранее подняли борта грузовиков, так чтобы нельзя было предположить, что внутри находится Сто Двадцать Первая рота противодействия в полном боевом снаряжении.

Также нельзя было предположить наличия в собственном грузовике Ковача тринадцати интернированных, которые вновь превратятся в жителей Вифезды, как только грузовики минуют Границу базы Форберри.

Если только все сработает.

– Альфа шесть Сокольничему шесть, – доложил Даниэло, чей взвод напряженно ожидал в своем грузовике на южной стороне площади. – Приближаются штабная машина и фургон.

– Сигнал принят, Альфа шесть, – ответил Ковач.

Офицеры постепенно разъезжаются после вечеринки в клубе. Возможно, дружелюбная, а возможно, и напротив, озлобленная пьяная братия, которой только и дай повод пристать к кому-нибудь. Например, к тому, кто осмелится припарковать грузовик на парадной площади.

– Сокольничий пять, – произнес Ковач, собираясь сказать Бредли, чтобы тот на время придержал пленников.

Но было слишком поздно. Первый из них уже появился поддерживаемый двумя моряками. Энди, парень, пытавшийся показать, что готов умереть и выглядевший так, будто уже умер.

– Что… – начал Энди.

Сенкевич приблизилась, готовая вырубить парня раньше, чем его крики поднимут тревогу. Ковач резко покачал головой и приложил палец к губам.

Машина и фургон пролетели мимо, разрезая яркими лучами фар бледное сияние двух лун Вифезды. Легкий крен фургона и некоторая нетвердость в управлении позволяли предположить, что водитель веселится вместе с пассажирами.

– Слушай, паренек, – сказал Ковач, наклоняясь так, что его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лица Энди. – Мы собираемся вывезти вас за Границу. Дальше поступайте, как знаете. Не думаю, что Ситтерсон станет поднимать переполох, пускаясь на поиски, но вот Хезик и ваши соплеменники – это ваше дело. Понятно?

– Что?.. – выдавил Энди. Остальных пленников выводили под руки или выносили. Энди отступил, чтобы дать возможность разместить их в грузовике. – Почему вы это делаете?

– Потому что я кретин! – пояснил Ковач.

На юге сверкнула оранжевая вспышка. Подошвы Ковача ощутили сотрясение мгновением раньше, чем грохот взрыва долетел до его ушей. Для тех, кто, подобно Ковачу, не находился в паре километров, получилось чертовски громко.

– Парк резервной техники, – высказала Сенкевич разумную догадку. – Поздняя ночь, кто-то по небрежности въехал в цистерну с горючим. – Пожав плечами, она добавила: – Может быть, все кинутся туда.

– Скорее всего, вся охрана спала. Как всегда, – ответил Ковач с гримасой.

– Сокольничий шесть, – вызвал Бредли. – Некоторые здесь не в лучшей форме. Им станет хуже, если их начать переносить.

– Им станет еще хуже, если их оставить Ситтерсону, Сокольничий пять, – ответил Ковач. – Выносите.

– Альфа шесть Сокольничему шесть, – доложил Даниэло. – Два фургона направляются к северу. Жмут вовсю.

– Принято, Альфа шесть, – сказал Ковач. – Нет проблем.

Что могло стать проблемой, так это свет, загоревшийся в окнах офицерских казарм, стоявших на площади. Взрыв разбудил множество людей. Выглядывающие из окон офицеры не могли ничего различить в резервном парке, теперь окрасившем небо над южным горизонтом заревом, напоминавшим восход.

Но они могли увидеть грузовики Ковача и заинтересоваться. Двое десантников вывели старика, который висел обмякшим кулем. Бредли вышел следом, пинком захлопнув дверь. В правой руке сержант держит автомат, левой шестилетнего ребенка, слишком слабого от лихорадки, чтобы своим плачем угрожать ходу операции.

– Это последние, сэр, – доложил Бредли, передавая ребенка одному из десантников в грузовике.

Энди посмотрел на сержанта, на Ковача – и сам вскарабкался в грузовик.

– Берегись! – предупредил Даниэло, не успев подать соответствующий сигнал.

Два фургона, быстро направлявшиеся к северу, резко затормозили посреди парадной площади. Один развернулся так, что его кабина теперь смотрела на здание окружного правительства.

– Какого черта? – пробормотал Ковач, опуская лицевой щиток и включая голограмму от датчиков шлема. Его люди предстали группой зеленых точек, повисших в воздухе перед ним.

Фургон, набирая скорость, двинулся в сторону здания правительства. Водитель выпрыгнул на ходу, для Ковача – черное пятно на белом пластиковом покрытии…

И красная точка на дисплее его шлема.

– Хорьки! – завопил Ковач, выпуская в водителя длинную очередь. Пули ударили в землю рядом с перекатывающейся целью, некоторые рикошетом взвились в воздух.

Большинство его людей были внутри закрытых грузовиков. Прогремел автомат Бредли, но его поверхностные заряды были "предназначены для расчистки пространства на один метр, а не для дистанционного боя.

Хорек сжался перед прыжком. Пуля, дожидавшаяся, когда палец Ковача еще чуть дожмет спусковой крючок, с треском поразила цель.

– Сенкевич?!

Площадь на мгновение осветилась шипящей вспышкой, искусственным светом от плазменной пушки, которую пустила в ход капрал вместо того, чтобы колупаться с автоматическим ружьем. Заряд ударил в фургон, которому оставалось двадцать метров до дверей здания правительства округа.

Уложенная на дне фургона взрывчатка рванула, осыпав осколками кабины фасад здания и высадив все окна на километр вокруг.

Ковач опирался на заднее крыло грузовика. Взрывная волна сбила его с ног и расшвыряла остальных Охотников за Головами, которые выпрыгивали, чтобы принять участие в схватке.

Но взрыв к тому же опрокинул хорьков во втором фургоне, выпускающем голубые трассирующие очереди в направлении, откуда вели по ним стрельбу.

Клаксоны и сирены надрывались с такой силой, что могли ошеломить любого, кто еще мог адекватно реагировать.

Ковач бросился на землю и навел автомат на фургон. Со стороны фургона мелькнула красная вспышка. Что-то пролетело мимо с завыванием, оставляя позади множество расходящихся дымных шлейфов. Двадцать или тридцать комнат взорвались, когда веер миниатюрных самонаводящихся на свет ракет обрушился на высунувшихся из окон обитателей бараков.

Идеальное оружие для того, чтобы сеять панику и разрушение. А хорьки бы потихоньку скрылись в ночи на своем стандартном флотском фургоне, вероятно, захваченном в резервном парке, где предыдущий взрыв уже не казался случайностью.

Но ракетный залп не оказался столь же эффектен против скрытых в темноте Охотников за Головами.

Лишь часть десантников успела выбраться из мешавших теперь грузовиков, но огонь Охотников скрестился на халианском фургоне с четырех сторон. Очереди и искры сделали мишень похожей на праздничную елку…

Пока второй залп Сенкевича не превратил ее в огненный гриб, который растаял в воздухе.

Один из хорьков все еще оставался жив. Возможно, он сидел в кабине и был защищен задней частью фургона. Как бы там ни было, хорек по-прежнему рвался к штабу службы безопасности, вовсю паля из автоматического пистолета.

Спору нет, все маленькие бестии не подарок, но этот был похлеще остальных. Ковач самолично влепил четыре заряда в грудь халианина, но только шквальный огонь двенадцати ружей свалил наземь то, что осталось от разнесенного в клочья тела.

Ковач рывком поднялся на ноги. Вся левая сторона тела превратилась в сплошной синяк, но он не мог вспомнить, как это случилось. Сдвинув вверх лицевой щиток, он выкрикнул в командный канал:

– Прекратить огонь!

Вторая мишень Сенкевич все еще догорала. На пластике и останках хорьков весело плясало оранжевое пламя. От первого фургона осталась лишь воронка, горящие куски разлетелись по площади, образовав десятки маленьких праздничных костров.

Ковач переключился на общий канал базы Форберри и вклинился в многоголовый шум сигналом Срочности номер один.

– Всему личному составу Флота. Охотники за Головами контролируют окрестности комплекса зданий военного правительства. Не стреляйте. И не высовывайтесь, пока мы не обезопасим район.

Ковач огляделся.

– Ублюдки проникли через акведук, – проворчал Бредли у него за спиной. – И гадать нечего.

Свет из отворившейся двери в штаб службы безопасности ослепил Ковача.

– Ковач! – завопил командор Ситтерсон, темный силуэт с мощным ручным фонарем, за спиной которого маячила тень полковника Хезика. – Что вы делаете? И где…

Энди выставил свою обожженную физиономию из фургона позади Ковача.

– Предатель! – завизжал Ситтерсон на капитана. – Я пристрелю тебя, пусть даже это будет последнее, что я… – тут он задохнулся, увидев, как Ковач поднял к плечу ружье – такова уж была выучка, никогда не стрелять с бедра, даже если цель всего на расстоянии ствола.

И Ковач не мог нажать курок.

Даже, чтобы спасти свою шкуру. Даже из трезвого расчета.

Даже Ситтерсона.

Услышав первый выстрел. Ковач решил, что кто-то из десантников сделал то, чего не смог он. Когда Ситтерсон повалился вперед, полковник Хезик еще дважды выстрелил в спину командора и прокричал:

– Я на вашей стороне! Не стреляйте! Я не…

Вспышка из автомата Бредли оборвала фразу Хезика так же безоговорочно, как рассеянный заряд разнес грудную клетку полковника.

– Я ошибался по поводу того, как сюда пробирались хорьки, – произнес Бредли в гулкой тишине. – Хезик был предателем, который впустил их, прежде чем прикончить своего босса.

Командир третьего взвода Лисл пробился через своих людей и теперь стоял перед Ковачом.

– Гамма шесть, – сказал Ковач, кивнув, пока вставлял новый магазин в ружье, – грузитесь и доставьте этот грузовик в док для обработки, как мы планировали.

– Есть, есть, сэр, – ответил Лисл. Бикльмен вновь сидел за рулем. Он завел двигатель, как только услышал приказ. Грузовик. Грузовик вместе с поклажей тронулся, пока десантники продолжали на ходу прыгать через борт.

– Альфа шесть, – скомандовал Ковач на командной частоте, – проверьте бульвар к югу. Возможно, больше бандитов нет, но я не люблю сюрпризов, Бета шесть, распределите людей и проверьте грузовики, которые мы накрыли. И смотрите в оба!

Прогремела длинная автоматная очередь, но она была выпущена из бараков просто в воздух. В пустоту, кто-то, в чью комнату попала халианская ракета, остался жив и теперь добавлял суматохи.

– Охотники за Головами, всему составу Флота! – проревел Ковач. – Прекратите пальбу или мы сами ее прекратим.

Все серьезные проблемы были уже позади. Ковач сомневался, что он когда-нибудь сможет рассказать, как все было на самом деле. Разве что Тоби Инглишу за кружкой пива.

Но это не имеет значения.

Имело значение то, что ему не нужно было признаваться, даже самому себе в серые предрассветные часы, что он убил тринадцать гражданских, дабы скрыть просчет какого-то там чинуши.