"Рэй задним ходом" - читать интересную книгу автора (Уоллес Дениел)Рэй на НебесахРэй, как и все мы, умер. Он сидит на складном металлическом стуле в заднем ряду, с самого краешка, словно не уверен в себе или еще не понял толком, где находится. Ну да, он здесь новичок, и при переходе из одного мира в другой всегда требуется время для адаптации. Однако Рэй еще не сознает, насколько ему повезло. Во-первых, он на Небесах, что уже безусловно ставит его в особое положение. Во-вторых, он в «Последних словах». В наши дни «Последние слова» пользуются на Небесах небывалой популярностью, поэтому получить место в группе стало довольно сложно. Список ожидающих очереди здесь длиннее всех прочих; вдобавок, разумеется, сами слова должны быть более или менее содержательными (специальный комитет производит отбор). Все же иногда для проталкивания претендентов в ход пускаются связи, и я задаюсь вопросом, не замолвил ли кто словечко за Рэя. Безусловно, лишь благодаря своим связям в группу попала Стелла Кауфман – худощавая, бледная женщина с напряженной заискивающей улыбкой, – которая присоединилась к нам только сегодня. Именно ее прапрапрабабка, Бетти Карновски, основала группу пару веков назад; поэтому нам пришлось взять Стеллу. Когда наступает время начинать, она поднимает руку, и Бетти (ничего удивительного) дает ей слово первой. – Я из Нью-Йорка, – говорит Стелла, и ее заявление вызывает легкое возбуждение у собравшихся: представителей от Нью-Йорка на Небесах настолько мало, что многие уж и забыли о существовании такого города. Стелла ерзает на неудобном металлическом стуле (такие уж выделены для нашей группы), слегка прищуривается (поначалу флюоресцентные лампы над головой кажутся слишком яркими), а потом откашливается и начинает: – В общем так. Мои последние слова: «Интересно, выключила ли я духовку». Она произносит слова с многозначительными оперными интонациями, словно сам Господь Бог. А потом откидывается на спинку стула с явно удовлетворенным видом. Некоторые из нас кивают, но никто не решается посмотреть в сторону Стеллы: нам неловко за нее. Ее последние слова никуда не годятся. Конечно, она новенькая и впервые участвует в собрании группы. Но все равно… они ужасны. Стелле следовало подождать, пока не выскажутся другие, послушать, как должны звучать последние слова, а не лезть вперед со своими. Они просто-напросто корявы и вдобавок лишены всякого смысла, что достойно сожаления. Поскольку на Небесах смысл – это главное. Сами подумайте, о чем идет речь: Жизнь, Смерть. Некая фраза, подводящая итог Жизни, звучала бы неплохо. Тонкое замечание по поводу Смерти – еще лучше. Особенно в устах человека вроде Стеллы Кауфман – женщины из столь колоритного места. Ее выступление не оправдывает наших ожиданий. Особенно глубоко разочарована Бетти. Конечно, это вовсе не значит, что Стелле не следовало произносить их. В ночь своей смерти она была одна и умерла от сердечного приступа, случившегося столь неожиданно, что у нее просто не хватило времени окинуть мысленным взглядом всю прожитую жизнь. На самом деле, свои последние слова она произнесла вечером, за три часа до смерти, когда вышла из дому прогуляться. Отойдя на полквартала, она вспомнила про духовку, в которой пекла восхитительно вкусное и очень полезное для здоровья печенье, и вслух задалась вопросом, выключила она газ или нет. – И вот я сказала: «Интересно, выключила ли я духовку». Но выяснилось, что да, – говорит она. – То есть – нет. Ну то есть… духовка была выключена, когда я вернулась домой. Все члены группы кивают, вежливо улыбаются, но все равно мы нисколько не впечатлены. Судя по всему, Стелла Кауфман жила очень неинтересной жизнью. – Таковы мои последние слова, – говорит она с вызывающими нотками в голосе. – И они меня вполне устраивают. – Так и должно быть, – говорит Бетти. – Так и должно быть. – Понятное дело, они не из лучших. Конечно, получи я возможность произнести последние слова еще раз, я бы непременно… Стелла осекается, осознав (как все мы здесь осознаем довольно скоро), что разговоры в духе «если бы да кабы» на Небесах не приняты. И благоразумно закрывает тему. А потом, чтобы хоть немного заинтересовать нас, она описывает ощущения человека, умершего от сердечного приступа. – Как будто едешь в лифте, и он вдруг застревает между этажами. «Очень даже неплохо, Стелла!» – думаю я, проникаясь к ней легкой симпатией: именно так все оно и было. Я имею в виду – у меня. Внезапный толчок. Остановка. Кромешная тьма. – Ну меня до сих пор осталось такое ощущение, – говорит она чуть резковато. Ну что ж… Мне кажется, у Стеллы остались неразрешенные вопросы по поводу смерти, над которыми ей следует поработать, а значит, ей здесь не место. Для людей с такого рода проблемами существуют другие группы. Я помню свои первые дни в «Последних словах», когда мне еще только предстояло выступить перед группой. С тех пор прошел целый век или даже больше, и тогда я нервничал. Но первое время все на Небесах заставляло меня нервничать. Мои последние слова… я знал, что они хорошие (и с тех пор они становятся все лучше от раза к разу), но просто не был уверен, соответствуют ли они по своему уровню всем остальным. Тогда в нашей группе было несколько поэтов, и я предполагал, что их последние слова одни из лучших. Но как оказалось, поэты вовсе не монополизировали рынок качественных последних слов, ни в коем разе. Вообще говоря, хорошими можно считать их предпоследние слова. На самом деле, их предпоследние слова действительно чертовски хороши. Поэты себялюбивы и амбициозны и пытаются произнести хорошую фразу, даже находясь при смерти. Один поэт, публиковавшийся под инициалами С. Дж., говорит, что он был настолько поглощен оттачиванием в уме своего прощального ямбического стиха, что «не заметил приближения Смерти» и попросил своего друга приготовить ему запеченный сандвич с сыром. Такими и стали его последние слова: «Запеченный сандвич с сыром, Фредди, пожалуйста». И Фредди приготовил сандвич, но С. Дж. так и не съел его, поскольку умер еще прежде, чем масло растопилось. И теперь он постоянно говорит, что хочет, по-настоящему хочет только одного: запеченного сандвича с сыром; он почти ощущает его вкус и постоянно думает о нем. Полагаю, теперь он занимается в группе «Неосуществленные желания». Работает над проблемой. После жалкого выступления Стеллы Кауфман руку поднимает Рэй. – Рэй, – говорит Бетти, – вы хотите поделиться с нами своими последними словами? Он отвечает утвердительно. Но предварительно сообщает, что умер медленной смертью от потери крови, на обочине дороги под Далласом. Рэй – высокий широкоплечий мужчина, пребывающий в страшном нервном возбуждении и тем самым действующий на нервы всем нам. Он постоянно барабанит пальцами по краю стула, время от времени вскакивает на ноги и проходится взад-вперед, словно никак не может привыкнуть к новой обстановке и совладать с собой. Но он не похож на людей, которые умирают от потери крови на обочине дороги в Техасе. У него солидная внешность добропорядочного обывателя и сумрачный вид человека, не очень собой довольного. Горький и печальный. Он останавливается на последнем эпизоде своей жизни (когда он истекал кровью), вдаваясь в излишние подробности, но никого они особо не интересуют. Никого не волнует, как именно он умер. Нам без разницы, получил он пулю в грудь, упал с лошади или застрелился. Нас интересует лишь один вопрос: что ты сказал? Когда ты лежал, истекая кровью, там, на обочине дороги, что ты сказал? Какими были твои последние слова? – Рядом был мой брат, – говорит он, используя свое время на все сто. – Стоял на коленях рядом со мной. Свидетель! Хорошо. К тому же родственник. Лучшие последние слова зачастую произносятся в присутствии близких. Рэю повезло: многие из нас умерли в присутствии совершенно посторонних людей, от смущения не в силах сказать что-либо стоящее. – Мы ждали помощи, – говорит он, – но оба знали, что мне не дождаться. Во всяком случае, я знал. Том все повторял: «С тобой будет все в порядке, брат. Все будет в полном порядке». Он говорил и говорил что-то в таком духе, но думаю, он тоже знал. – Ваши последние слова, Рэй? – резко спрашивает Бетти и взглядывает на кисть, где раньше находились наручные часы, – сила привычки. – Что? Ах да, – говорит он. – Мои последние слова. Ну, я посмотрел ча Тома, своего младшего брата, который держал в ладонях мою голову, и сказал: «Позаботься о Дженни». Дженни – моя жена… то есть теперь вдова. «И скажи ей, что я любил ее». Любил. Я сказал «любил». Да. Словно уже умер. А потом сказал: «Если не считать нашей матери, Дженни самая потрясающая, самая замечательная женщина из всех, каких я…» – Рэй? – перебивает его Бетти. – А? – Это правда? Вы рассказываете нам правду? – Не понимаю вопроса, – говорит он. – Разумеется, это правда. – Рэй. Он нервно ерзает на стуле, вытирает нос платочком с монограммой, щурится и моргает. – Ну ладно, – говорит он. – Ладно. Вероятно, я все придумываю, почти все. Вы сами знаете. Ну и что с того? – Это хорошо, Рэй. Хорошо. Думаю, мы все вас понимаем. Но может, вы все-таки скажете нам, что именно вы сказали? Если честно, Рэй. Что вы сказали своему младшему брату? Рэй еле заметно передергивается. – У меня нет младшего брата, – говорит он. – Есть сестра, Элоиза, но брата нет. – Понимаю, – говорит Бетти. – Итак, вы истекали кровью… – Рак, – говорит Рэй. Ему явно трудно вспоминать последние моменты своей жизни. Он упирается взглядом в пол; такое ощущение, будто он смотрит сквозь него и видит место, откуда прибыл: маленький зеленовато-голубой шарик, кружащийся в космосе. Но он не видит ничего, кроме пола. – Я умирал от рака. – Он поднимает руку и складывает вместе указательный и средний пальцы, как если бы держал сигарету. – Спасибо, Рэй. – Бетти с облегченным видом откашливается (наконец-то он закончил) и, отвернувшись от него, ищет взглядом другого желающего выступить. – Теперь вы довольны? – говорит Рэй, хотя его время уже вышло. Бетти снова смотрит на него, с неприкрытым раздражением, но это не останавливает Рэя. – Вот такие они, самые последние слова. Я произнес их, а потом вдруг умер. И я лично не считаю их совсем уж никудышными. – Никто ничего и не говорит, Рэй. – Да, – говорит он. – Но видно же, когда все считают твое выступление слабым и твои последние слова плохими по сравнению с их собственными. Почему бы для разнообразия не поговорить о последних мыслях? Потому что мои последние мысли были совершенно особенными. – А о чем вы тогда жалели, Рэй? – встревает в разговор Стелла. Все смотрят на нее как на сумасшедшую. Она пытается улыбнуться. – Мне просто интересно знать. Бетти трясет головой. Объясняя, давая понять, настойчиво указывая: такие вещи здесь просто не приняты. Но если Рэй хочет высказаться, похоже, никто ничего не имеет против. Мы внимательно наблюдаем за ним, кипящим гневом, а потом по лицу у него пробегает тень – у него вид человека, окидывающего мысленным взором всю свою жизнь. Но спустя миг он вдруг замыкается в себе и смотрит на нас волком. – Знаете, о чем я жалел? – говорит он. – Знаете, о чем я жалел? Черт, я не собираюсь рассказывать вам. Вы не достойны таких откровений. Несколько долгих мгновений Рэй сверлит взглядом Бетти, а потом обводит глазами всех нас. Мы все смотрим на Бетти с сочувствием. У Рэя какие-то проблемы. Вероятно, при жизни он был коммерсантом. Успешным коммерсантом средней руки, чья семья никогда не понимала его и смысла его существования. Вы почти воочию видите, как он взращивает в душе свой гнев, словно маленькую жизнь. Словно это все, что у него теперь осталось. – Я безумно рад, что оказался на Небесах. – Он смеется, трясет головой, а потом презрительно плюет на пол. – Вот. Да. Вот как я рад, что оказался на Небесах. Теперь у меня снова есть волосы. – Он горько улыбается и легко дотрагивается до своей головы кончиками пальцев. – Это здорово. Но пока это единственное, чему здесь можно радоваться. Мои волосы. Никто из нас еще никогда не видел подобного поведения. Бетти от потрясения онемела. Но Стелла Кауфман, новенькая в нашей группе, просто разражается смехом. Рэй встает со своего места и подходит к мистеру Джойсу, который является членом нашей группы с незапамятных времен. – Скажите нам, какими были ваши последние слова, мистер Джойс, – говорит Рэй. – Бьюсь об заклад, они многого стоят. Мистер Джойс приходит в смятение. Он нервно поправляет очки, затем порывисто снимает их и принимается протирать кончиком галстука. Он поворачивается к Бетти Карновски, словно ища помощи, но Бетти опускает взгляд. Она на дух не переносит такого рода конфликты. Мистер Джойс улыбается своей обычной улыбкой. – Ну… все уже слышали мои последние слова, Рэй. – Тогда в чем проблема? – Мне надо подготовиться, – говорит он. – Как насчет того, чтобы просто сказать правду? – спрашивает Рэй. Внезапно мистер Джойс краснеет и начинает мелко дрожать, словно небо, просыпающееся дождем. – Я всегда говорил правду насчет своих последних слов! – истерически заявляет он. – Да как вы смеете! С какой стати мне… Но потом он вдруг успокаивается. Стелла Кауфман, мы замечаем, кладет руку ему на колено. – Ну ладно, – говорит он. – Вот мои последние слова: «Еще одну подушку, пожалуйста, и одеяла». Ага, вот они. Последние слова мистера Джойса. На Небесах они числятся среди самых лучших – хотите верьте, хотите нет. По двум причинам. Во-первых, они смахивают на метафору (на чем настаивает мистер Джойс). На самом деле, мистер Джойс замерз (поскольку кто-то оставил окно открытым) и попросил одеяла, чтобы согреться. Но похоже, в словах содержится некий скрытый смысл, – вы не находите? Во-вторых (и это самое главное), они произвели сильнейшее впечатление на людей, находившихся у смертного одра. – Слезы! – часто повторял он. – Бог мой! Слезы хлынули рекой, когда я сказал это. И потом, когда я стал задыхаться и мои веки затрепетали, поверьте мне, все мои близкие поверглись в глубочайшее горе. – Да неужели? – говорит Рэй. И теперь все мы ожидаем увидеть сцену, свидетелями которой являлись уже тысячу раз. – Ну же, мистер Джойс! – говорит он. – Вы ничем не отличаетесь от меня. На самом деле вы сказали совсем другое, верно? – Вовсе нет! Рэй смеется и наклоняется ниже к мистеру Джойсу. Теперь он смотрит ему прямо в глаза. – Я не верю, – говорит Рэй почти шепотом. – Попробуйте еще раз. – Ну ладно! – говорит мистер Джойс, беспомощно озираясь по сторонам в поисках поддержки, но не находя ее. – Тогда ладно. На самом деле мои последние слова звучали так: «Хоть раз в жизни поступи правильно». Они относились к моему единственному сыну. Сейчас я даже не помню, почему сказал это. Я… я умер буквально через несколько секунд. Но я проклял сына при последнем издыхании, и, насколько я знаю, мое проклятие изменило всю его жизнь. Мистер Джойс начинает плакать. Рэй поворачивается к Дейву Макалистеру, бывшему коммерсанту. – Дейв, – говорит он, – я уверен, ваши последние слова были исключительно хорошими. – Пожалуй, да. – Дейв ухмыляется и немного краснеет. – Может, не такими уж исключительными… – Поделитесь с нами, пожалуйста, – говорит Рэй. – Конечно, – говорит Дейв. – Без проблем. «И еще одно, дорогая…» Нормально? – Он обводит взглядом всех присутствующих, словно ожидая одобрения. Уже долгое время последние слова Дейва числятся среди лучших. И мне они нравятся. Они чрезвычайно точно передают чувства умирающего. – «И еще одно, дорогая…» – а потом тишина. – Но… – говорит Рэй. – Но – что? – Но на самом деле? – На самом деле, – говорит Дейв с вымученной улыбкой. – На самом деле, вы правы. Слова звучали немного иначе. На самом деле я сказал своей жене: «Убирайся к чертовой матери из моей комнаты» – или что-то в таком духе. Но понимаете, Рэй… я тогда еще не знал, что умираю. Если бы я знал… Рэй трясет головой и смеется. Мы все вызываем у него отвращение. Он обводит собравшихся пристальным взглядом, но никто не решается посмотреть ему в глаза. Мы хорошо знаем, кто мы такие и каковы наши последние слова. Потом он поворачивается ко мне. – А вы, – говорит он. – Вы. – Я? – Да. Не хотите ли вы поделиться с нами своими последними словами? О, несомненно, просто восхитительными! – Ну разумеется, Рэй, – говорю я, слегка ерзая на стуле. Но Рэй меня не путает. В конце концов, что он может сделать мне такого, чего со мной уже не произошло? – Ну да, конечно. Мои последние слова. Я охотно… – Ох ладно, проехали, – говорит он, небрежно отмахиваясь от меня. – Кому интересен этот вздор? Я в любом случае не понимаю, какое они имеют значение. Последние слова… можете оставить их при себе! Есть множество групп, куда более стоящих. Множество! – повторяет он, а потом поворачивается, идет прочь от нас и исчезает. |
||
|