"Этюд о Крысином Смехе" - читать интересную книгу автора (Давыдов Павел, Кирюнин Александр)

Глава 4

На следующий день я проснулся довольно поздно. В квартире было пусто, а у моей кровати лежала записка: «Буду к вечеру. Ш.Х.». Я скомкал записку и швырнул ее в угол.

После вчерашних похождений настроение у меня было отнюдь не радужным. Напуганные криками Холмса и Блэквуда, лошади понесли и таскали нас по всему Лондону, пока Холмс, наконец, со свойственной ему прозорливостью, не догадался выглянуть в окно. Тут-то до нас дошло, что кэбмен остался в замке и кому-то из нас придется править экипажем. Нетрудно догадаться, что именно в этот момент в голову Холмса пришла очередная потрясающая мысль. Он сказал, что его нельзя отвлекать, потому что он должен размышлять, причем, размышлять в одиночестве. Мне пришлось лезть на место кэбмена. Раза два я чуть было не сорвался с крыши и больно ушиб коленную чашечку. Править кэбом я не умел, и лошади дружно ржали над моими попытками направить их на путь истинный… В конце концов, на Пикадилли-серкус нас остановил полисмен и поинтересовался, давно ли мы из сумасшедшего дома. Холмс ответил довольно резко. Полисмен обиделся и отвел нас в участок. По счастливой случайности, там оказался наш старый знакомый, инспектор Лестрейд — он#8209;то и проводил нас до дому. Правда, там нам пришлось напоить его горячим грогом и до утра развлекать разговорами. Точнее, развлекал его я, ибо на Холмса снизошло вдохновение, и он с самозабвением отдался сочинительству стихов.

Как я уже упомянул, в доме никого не было: видимо, Лестрейд ушел вместе с Холмсом. Выпив остывший кофе, я, от нечего делать, стал перебирать исписанные каллиграфическим почерком Холмса листки бумаги.

Это было то, что Холмс называл верлибрами. Вообще, насколько мне известно, верлибр или свободный стих не требует соблюдения рифмы или размера — что, конечно же, чрезвычайно упрощает процесс творчества. Однако Холмс считал, что этого мало. Так же свободно он обходился и со смыслом своих произведений, если только то, что они из себя представляли, вообще содержало хоть каплю смысла. Выпустив две монографии — «Сравнительная патологоанатомия верлибра» и «Верлибр как инструмент перевоспитания преступника», — Холмс возомнил себя величайшим поэтом и тонким ценителем поэзии. Не раз и не два за последние месяцы я замечал в его глазах мечтательную поволоку. В эти моменты он как сомнамбула поднимался с кресла и начинал ходить взад#8209;вперед по гостиной, натыкаясь то на диван, то на шкаф со своими любимыми пузырьками и мыча при этом что-то страстное. После этой непременной прелюдии мой друг бросался к столу и писал, писал, писал… А потом начинал декламировать вслух сочиненные перлы. Немногие с честью выходили из этого испытания…

Читать верлибры Холмса было почти так же мучительно. Осилив с десяток виршей, в верлибре под номером сто восемьдесят девять (Холмс нумеровал свои произведения) я наткнулся на строчку: «Ватсон, синий, как бумажная бритва…» — и понял, что поэзии на сегодня хватит. Одевшись, я вышел из дома и направился в центр.

Часа в четыре, отдохнувший и повеселевший, я неторопливо прогуливался по берегу Серпентайна в Гайд-парке. Я размышляя о том, как хорошо было бы поселиться где#8209;нибудь на лоне природы, вести там безгрешную патриархальную жизнь, подальше от треволнений большого города, от надоедливых посетителей, от Холмса…

От этих мыслей меня отвлек подозрительный шум, доносящийся из глубин парка. Две или три минуты я прислушивался, тщетно пытаясь определить источник этого шума, который, судя по всему, неумолимо приближался ко мне. Встревоженный, я замер на месте, готовый в любой момент ринуться с места.

Внезапно кусты в дальнем конце аллеи раздались, и моему взору предстало ужасное зрелище. Прямо на меня, по ухоженным газонам и клумбам парка неслась громадная ревущая толпа. Человек сто почтенных лондонцев, размахивая тростями и клюшками для гольфа, гнались за джентльменом в темном плаще, который, не оборачиваясь и не останавливаясь, швырял в толпу маленькие книжонки, что еще больше разжигало страсти. Джентльменом был Холмс.

Решение созрело моментально.

— Спасайтесь, Холмс, за вами гонятся! — крикнул я и стремглав бросился в боковую аллею, справедливо полагая, что сделал для своего друга все возможное.

Холмс стремительным рывком обошел меня, резко свернул в сторону и, взмахнув руками, исчез в кустах. Я бросился за ним и в следующее мгновение почувствовал, что стремительно лечу в пустоту. Перед моими глазами пронеслись стены канализационного колодца, и я упал на что-то мягкое…

В чувство меня привел знакомый голос.

— Вы не ушиблись, Ватсон? — заботливо спросил Холмс, пытаясь выбраться из-под меня.

— Нет#8209;нет, нисколько, — проговорил я, все еще плохо понимая, что же, собственно, произошло. Сверху донесся топот двух сотен ног. Буквально за секунду он достиг апогея и постепенно затих.

Холмс был доволен, как никогда.

— Как здорово мы их провели! — гордо сказал он. — Слезьте с меня, Ватсон, вы, право, несколько тяжелы… Благодарю вас. Вот теперь мы можно спокойно поговорить. — В полусумраке я разглядел, что он задумчиво смотрит туда, откуда мы прибыли. — Правда, появляться наверху нам сейчас не стоит. Я потом объясню вам почему. Но нам дьявольски повезло. Мы вернемся, может быть, и не самой короткой, но уж, наверняка, самой безопасной дорогой. Следуйте за мной!

В руках моего друга неожиданно появился потайной фонарь. Вспыхнул свет, и Холмс смело шагнул в неведомое. Я последовал за ним.

Никогда прежде мне не доводилось лицезреть лондонской канализации. В блеклом свете фонаря моим глазам предстал бесконечный лабиринт коридоров или, что, наверное, точнее, гигантских труб футов семи в диаметре, по дну которых медленно и величественно текли нечистоты. Потрескавшиеся местами стены были покрыты неприятными бурыми наслоениями. Из глубины несло холодом и сыростью.

Холмс, вероятно отлично знавший дорогу, уверенно шел вперед.

— Ну что же, Ватсон, — начал он. — По#8209;моему, дело Блэквуда закончено. Так кто же, вы думаете, взял деньги?

Честно говоря, за прошедшие полдня я начисто забыл о существовании Блэквуда и его проблем, и мне совершенно не хотелось возвращаться к ним даже мысленно. Но, зная, что от Холмса просто так не отвяжешься, я напряг все свои умственные способности, вспомнил все прочитанные мною детективные рассказы, а также все преступления, которые меня угораздило расследовать вместе с Холмсом, и сказал:

— Может быть, я ошибаюсь, но, судя по описанию Дэниела, его младший брат — это самая безупречная личность из всех подозреваемых. А как показывает опыт, это-то и является наиболее подозрительным. Обычно преступником оказывается человек, которого меньше всего склонны подозревать в совершении преступления. Следовательно, деньги взял Грегори Блэквуд.

— Отлично, Ватсон! — воскликнул Холмс. — Вы выстроили великолепную логическую цепь!.. Которая, к сожалению, не выдерживает никакой критики. Настоящий преступник — леди Гудгейт!

Несколько минут я переваривал эту новость, ежась от воды, капающей мне за шиворот. Хлюпанье и чавканье под ногами мешали сосредоточиться на словах Холмса, уводя мысли куда-то в сторону. Я почему-то довольно живо представил, как после спектакля в опере сотни жителей Лондона спускаются в канализацию и неторопливо идут домой, беседуя о музыке, обмениваясь впечатлениями и раскланиваясь со знакомыми. Видимо, я с головой погрузился в эти яркие образы, потому что даже вздрогнул, когда Холмс, который, как видно, с нетерпением ждал от меня восторженной похвалы, не выдержал и спросил:

— Послушайте, неужели вам не интересно, как я дошел до этого?

— Дошли? А? Да, конечно, очень, очень интересно! — спохватился я.

— Так вот, — торжественно начал Холмс. — Дело оказалось на редкость простым.

— Ну, разумеется, — буркнул я, отметив про себя, что жидкая субстанция поднялась уже выше колен, и, похоже, не собиралась на этом останавливаться.

— Как я выяснил, — провозгласил Холмс, — Грегори Блэквуд весьма порядочный человек. В клубе «Золотой Клипер» он известен, как джентльмен безупречной честности. Его партнеры по бриджу, тоже весьма достойные люди, дали о нем самые лестные отзывы. Он живет по средствам, не пьет, очень аккуратен, имеет приличный годовой доход и, как утверждают, даже крупные сбережения. Тогда зачем же ему, спрашивается, грабить родного брата? Что, разве я не прав?

С этими словами Холмс провалился по пояс, но как ни в чем не бывало продолжал:

— Теперь доктор. Этого господина зовут Джошуа Мак#8209;Кензи. О нем рассказывают потрясающие вещи. Он не берет чаевых, бесплатно лечит бедняков, а два месяца назад он нашел на дороге десятифунтовую бумажку и, представьте себе, до сих пор ищет человека, который ее потерял!..

— Послушайте, Холмс, — перебил я темпераментную речь моего друга. — Кажется, это мои десять фунтов. Могу я получить их обратно?

— Разумеется, — уверенно ответил Холмс. — Если вы помните номер банкноты… Другими словами, доктор тоже отпадает. Вот видите? Двое из троих отпадают. Я еще не привел ни одного факта, касающегося леди Гудгейт, как стало ясно, что она#8209;то и есть настоящая преступница… Постойте#8209;ка, мы, кажется, заблудились.

Трубу, по которой мы брели, перегородила толстая металлическая решетка.

— М-да… Впрочем, я знаю это место. Мы просто немного отклонились к востоку. Минуточку!

Холмс набрал в легкие побольше воздуха, бесстрашно нырнул и через несколько секунд появился по ту сторону заграждения. Течение уносило его куда-то в темноту.

— Сюда, Ватсон! — донеслось до меня.

Я не обладал решимостью Холмса. Не в силах заставить себя проделать то же, что и он, я судорожно вцепился в решетку. Она подалась. И медленно рухнула. Дно ушло из#8209;под моих ног, и меня понесло вслед за моим другом.

— Это происки Мориарти! — отплевываясь и кувыркаясь как дельфин, кричал Холмс. — Даже после смерти он продолжает мстить мне! Ватсон! Хватайтесь за что-нибудь, нас несет к водопаду!

Меня ударило головой о стенку, потом еще раз, еще. Все завертелось перед моими глазами и, уже прощаясь с жизнью, я мертвой хваткой вцепился в какое-то попавшееся под руку бревно. В тот же самый миг я почувствовал сильный рывок и ощутил, что волею небес поднимаюсь из пучины вод.

— Спасены! — услышал я невнятный голос моего друга.

Еще не веря в чудесное избавление, я осторожно приоткрыл глаза. Мы висели прямо над ревущим водоворотом. Холмс, зажав в зубах чудом не погасший фонарь, обеими руками держался за скобу уходящей вверх лестницы. Я же, как выяснилось, держался за правую щиколотку моего друга.

Здраво рассудив, что нога, пусть даже великого сыщика, отнюдь не является надежной опорой, я, безотчетно подчиняясь инстинкту самосохранения, начал карабкаться по Холмсу вверх, пока, наконец, не достиг его плеч. Оттуда уже я перебрался на скобы, после чего, подтянув моего друга за воротник, помог ему взобраться повыше,.

Несколько минут мы, тяжело дыша, осматривались по сторонам.

— Это западня, — сказал, наконец, Холмс. — Типичная западня. Но в каждой западне есть вход и выход. Вход мы нашли, значит, найдем и выход.

— А если это не западня? — спросил я.

Холмс задумался, еще раз осмотрелся по сторонам и неуверенно сказал:

— Нет, Ватсон, по#8209;моему, это все#8209;таки западня. — Голос его окреп. — Да-да. Конечно же, западня. И ничто иное. Ладно. От жажды мы не умрем, а без пищи здоровый человек может продержаться до трех недель. — Он скептически оглядел меня и добавил: — Или до двух… Итак, на чем мы остановились?

— На лестнице, — пробормотал я, стараясь не смотреть вниз.

— Я не об этом, Ватсон. Леди Гудгейт! Я навестил ее после второго завтрака. И я сумел уйти от нее! Вы понимаете?!

Сказать по правде, я ничего не понимал. К тому же, построения Холмса в тот момент интересовали меня гораздо меньше, чем моя насквозь промокшая одежда и одуряющий запах, который мы распространяли.

— Да, это было нелегко даже для меня, — гордо продолжал Холмс. — Эта выжившая из ума фурия не дала мне и рта раскрыть. Она вбила себе в голову, что я стал на стезю порока и мою душу необходимо спасти. И она спасала ее несколько часов подряд. «Ибо мерзок пред Господом Богом твоим всякий, делающий неправду…» Тьфу, дьявол! До сих пор перед глазами стоит ее душераздирающая улыбка. Она прочла мне добрую половину Библии, а на прощание всучила целую кипу книжонок о кознях дьявола и святых угодниках. Но самое главное — заметьте, Ватсон! Самое главное то, что общая стоимость брошюр составила пятьдесят шесть фунтов стерлингов! Я пересчитал дважды! Пятьдесят шесть и ни пенни меньше! Теперь вы понимаете?! У сэра Блэквуда пропала та же сумма! Остается только поставить ее перед лицом фактов, и… Закон есть закон.

— Потрясающе! — ненатурально воскликнул я. — Вы превзошли самого себя! Если это, конечно, вообще возможно… Но — скажите на милость. Кто были те джентльмены, которые загнали нас в это приятное местечко?

Холмс замялся.

— Понимаете, Ватсон, — доверительно начал он. — Я попытался избавиться хотя бы от части этих самых брошюр. И предложил одному очень достойному пожилому господину приобрести некоторые из них. Прочитав название первой — а это, по какой-то роковой случайности, оказалась книжка «Развратная старость — дорога в ад», — он страшно оскорбился и стал звать на помощь. Рядом как раз шел митинг ветеранов колониальных войск… Ну, а потом… Да вы сами видели, что было потом, — раздраженно закончил Холмс, глядя на водоворот.

Несколько минут он молчал. Потом я услышал, как Холмс забормотал что#8209;то про себя, отбивая ритм каблуком по скобам. Мою душу наполнили самые нехорошие предчувствия, и я с опаской взглянул на великого сыщика.

— Вы знаете, Ватсон, — проговорил он. — Только что мне в голову пришел великолепный верлибр. Вы только послушайте!..

На душе у меня сразу стало безнадежно#8209;тоскливо. Я даже подумал, что в грязном потоке было не так уж плохо, поскольку там в голову Холмса не приходило ничего великолепного.

— Верлибр номер двести шесть! — провозгласил он, обращаясь, по#8209;видимому, к обитателям лондонской канализации. — Итак…

“Не надо”, — с тоской подумал я, а Холмс, тем временем, продолжал с завыванием:

«Мент, мент, мент…» — заглушая рев воды, разнеслось в темноте эхо. Мне подумалось, что канализация — самое подходящее место для верлибров. Холмс перевел дыхание и осведомился:

— Ну как, Ватсон? Как вам мои новые стихи? Вы не думайте, я могу еще. Вот, например, верлибр номер…

Неожиданно где-то в вышине раздался металлический звук, и на меня упал луч света, за которым последовал довольно увесистый гаечный ключ. Мы дружно подняли головы.

— Вроде, больше не воет, — донеслось из открытого отверстия канализационного люка. — Может, это и не задвижка…

Чуть подождав, не последует ли сверху новых сюрпризов, я начал было осторожно подниматься по скобам, но Холмс придержал меня:

— Подождите, Ватсон. Может, нам не сюда. Я сейчас посмотрю.

С этими словами он ловко, как обезьяна, вскарабкался мне на плечи, встал на цыпочки и попытался выглянуть наружу. И именно в этот момент из-за края люка показались чьи-то ноги в грязных стоптанных ботинках.

— Осторожнее, сэр! — только и успел вымолвить великий сыщик, но было уже поздно…

Если бы не помощь крепко державших меня за ноги рабочих, если бы не моя изумительная прирожденная гибкость и, конечно же, если бы не всепобеждающая воля к жизни моего друга, — он навсегда исчез бы в мрачных глубинах лондонской канализации. Несколько раз мне казалось, что все наши усилия тщетны, но Холмс снова и снова появлялся на поверхности, выкрикивал очередную строку очередного верлибра и вновь исчезал в пенном водовороте. В конце концов, мне каким-то чудом все-таки удалось ухватить его за край плаща, а затем, скрипя зубами от натуги, подтащить его ближе.

Когда, донельзя измотанные и обессиленные, мы, наконец, вылезли наверх, нашему взору предстало райское видение. Розовые лучи заходящего солнца весело отражались в окнах нашего дома на Бейкер#8209;стрит. У подъезда стояла миссис Хадсон и приветливо нам улыбалась.

Размахивая в воздухе вечерним выпуском «Дейли телеграф», мимо пробежал мальчишка-газетчик.

— Свежие новости! — кричал он. — Последние новости! Сэр Хьюго Блэквуд скончался! Сегодня утром! Кому достанется миллионное состояние? Последние новости!..

Холмс ошарашено посмотрел на меня, рухнул на мостовую и глубоко задумался.